ГЛАВА XIII. КОРОЛЕВА

Друзья прошли за Уолсингемом через галерею, увидели в сумеречном свете зеленый внутренний сад из окон справа и оказались перед закрытой дверью, охраняемой двумя рослыми дворцовыми стражами в красных мундирах с золототканными тюдоровскими розами. Они отсалютовали сэру Фрэнсису алебардами, украшенными кисточками; отполированные топорики сверкали, как зеркала. По сигналу лорда Уолсингема один из них открыл дверь. Сэр Фрэнсис и его спутники молча переступили порог. Дверь захлопнулась, они оказались в дальней галерее, и сэр Фрэнсис подвел их к двери слева, возле которой тоже стояли два стража.

Сэр Джервас отметил, что и эти дворцовые стражи были молодые, рослые, атлетически сложенные красавцы. Значит, недаром шла молва, что королева любит окружать себя красивыми мужчинами. Рассказывали, что один из таких красавцев лишился переднего зуба и был тотчас уволен.

Они прошли в дверь, распахнутую стражем, и оказались в просторной прихожей, сверкавшей великолепным убранством — золотыми розами на алом фоне. Там томились в праздном ожидании с полдюжины блестящих джентльменов.

Навстречу сэру Фрэнсису вышел камергер с жезлом и по одному его слову исчез, раскланявшись, за маленькой дверью, охранявшейся парой рослых красивых стражей — казалось, все они были отлиты из одной формы. Камергер тут же вернулся с сообщением, что ее величество примет сэра Фрэнсиса и его спутников.

Из открытой двери доносились звуки клавесина. Возможно, ее величество и была занята разнообразными и очень важными государственными делами, как утверждал сэр Фрэнсис, подумал Джервас, но сейчас, вероятно, они не оторвали ее от дел. Иначе почему им тотчас же была дана аудиенция с высочайшего соизволения?

Они вошли в королевские покои. Сэр Фрэнсис опустился на колено и левой рукой тайком дал им знак последовать его примеру.

Они оказались в небольшом зале. Три стены украшали дорогие гобелены. Сюжеты, изображенные на них, были незнакомы Джервасу, даже если бы у него была возможность рассмотреть гобелены внимательней. Из высокого окна открывался вид на парадную лестницу дворца, реку и золоченую королевскую барку, пришвартованную там вместе с целой флотилией более мелких судов.

Все это бросилось в глаза Джервасу. Но потом он уже видел перед собой только королеву, перед которой снова преклонил колено. В тот день на ней был ярко-розовый наряд. По крайней мере, таков был фон переливающейся парчи, затканной рисунком, изображавшим глаза. Создавалось впечатление, что ее величество исполнена очей, которыми одновременно разглядывает посетителей. На королеве, как и при первой аудиенции, было невообразимое множество драгоценностей; огромный стоячий воротник из кружев, веером раскрытый у нее за головой, был почти вровень с верхушкой высокого парика, перевитого жемчугом.

Какое-то время после прихода посетителей королева была все еще поглощена игрой на клавесине, завершая музыкальную фразу. Одним из многих проявлений королевского тщеславия было желание прослыть хорошей исполнительницей. Королева не гнушалась любыми слушателями.

Рядом с королевой стояла высокая белокурая дама. Две других, блондинка и брюнетка исключительной красоты, сидели возле окна. Прекрасные руки королевы наконец замерли над клавишами; сверкая перстнями, она потянулась за шарфом с золотой каемкой, лежавшим на клавесине. Королева близоруко прищурила темные глаза, вглядываясь в посетителей. От подрисованных карандашом бровей разбежались глубокие морщинки. Она, вероятно, отметила, что спутники Уолсингема — красивые парни, на которых приятно посмотреть. Оба выше среднего роста, но если один чуть повыше и более крепкого сложения, то другой более миловиден. Возможно, холодный и расчетливый сэр Фрэнсис принял во внимание это обстоятельство, когда пригласил их к королеве, не испросив предварительно ее согласия на аудиенцию. И хоть он был уверен, что ее величество ничем им не поможет, а лишь перепоручит ему разобраться в их бедах, они, по крайней мере, не вызовут королевского гнева. Пусть сами убедятся в его, Уолсингема, правоте.

— В чем дело, Фрэнк? — резко спросила она своим грубоватым голосом. — Кого вы приводите ко мне и зачем? — И, не дожидаясь ответа, вдруг обратилась к Джервасу.

Оливер, стоявший позади, уже поднялся вслед за Уолсингемом. Джервас, не заметив, что они встали, все еще преклонял колено перед королевой.

— Избави бог! — воскликнула она. — Поднимитесь, юноша. Ведь я не Папа, чтоб целый день стоять передо мной на коленях.

Джервас поднялся, слегка смущенный, не сообразив, какую возможность для льстивых похвал, столь милых сердцу тщеславной женщины, дает ему это восклицание. Но его мужская привлекательность возместила в глазах королевы недостаток бойкой льстивости.

— Зачем вы привели их, Фрэнк?

Уолсингем вкратце напомнил ей, что этих двух молодых моряков она недавно произвела в рыцари в знак благодарности за их подвиги в боях с Армадой.

— Они обращаются к вашему величеству с нижайшей просьбой, памятуя о своих былых заслугах перед Англией и в залог будущих.

— С просьбой? — Беспокойство мелькнуло в глазах королевы. Она обернулась к высокой белокурой даме, наморщив острый с горбинкой нос. — Как я сразу не догадалась, Дейкрс. Видит бог, если речь пойдет о деньгах, либо других воздаяниях из казны, прошу вас не утруждать себя. Война с Испанией разорила нас.

— Речь пойдет не о деньгах, ваше величество, — смело вступил в разговор Джервас.

Королева с явным облегчением потянулась к серебряной филигранной корзиночке, стоявшей на клавесине, и неторопливо выбрала цукат. Возможно, зубы ее испортились и потемнели из-за пристрастия к засахаренным фруктам.

— Тогда в чем же дело? Изложите свою просьбу, юноша, не стесняйтесь.

Но Джервас уже преодолел свою застенчивость, о чем свидетельствовал его ответ:

— Это не просьба, как выразился сэр Фрэнсис, ваше величество. Я пришел искать справедливости.

Королева вдруг подозрительно сощурилась и опустила поднесенный ко рту цукат.

— О, мне хорошо знакома эта фраза. Мой бог! Она на устах у каждого искателя теплых местечек. Ну? Выкладывайте свою историю и покончим с этим делом.

Цукат исчез меж тонких накрашенных губ.

— Прежде всего, мадам, — заявил Джервас, — я имею честь передать вам письмо. — Он шагнул вперед, инстинктивно опустился на одно колено и протянул ей конверт. — Не угодно ли принять его, ваше величество?

Уолсингем нахмурился и сделал шага два вперед.

— Что это за письмо? — насторожился он. — Вы не сообщали мне о письме.

— Какое это имеет значение? — сказала королева и принялась рассматривать печать. — Чей же это герб? — Она сдвинула брови. — От кого письмо, сэр?

— От милорда Гарта, если угодно, ваша светлость.

— Гарт? Гарт? — Она словно перебирала что-то в памяти. Вдруг лицо королевы оживилось. — Боже, да это же Роджер Тревеньон… Роджер… — Она вздохнула и испытующе посмотрела на Джерваса. — Кем вам приходится Роджер Тревеньон, дитя мое?

— Смею надеяться, другом, мадам. Я ему друг. Я люблю его дочь.

— Ха! Его дочь! Вот как? У него есть дочь? Если она похожа на своего отца, вы счастливы в своем выборе. В юности он был очень хорош собой. Стало быть, он женат? Никогда об этом не слышала. — В голосе королевы послышалась грусть. — Но я долгие годы вообще ничего о нем не слышала. Роджер Тревеньон! — Королева снова вздохнула, задумалась, и ее лицо смягчилось до неузнаваемости. Потом, словно опомнившись, королева сломала печать и развернула лист. Она с трудом разбирала почерк.

— Что за каракули, господи!

— Граф Гарт писал его, будучи вне себя от горя.

— Ах, вот как! Что ж, вероятно, так оно и было. Тем не менее, в письме он лишь констатирует сам факт послания, рекомендует мне вас и заклинает помочь вам и ему, ибо у вас одна цель, о которой вы мне сообщите. Итак, Роджер попал в беду, верно? И, попав в беду, он, наконец, вспомнил про меня. Так поступают все люди. Все, но не Роджер. — Королева задумалась. — Мой бог! Он, вероятно, вспоминал меня все эти годы, вспоминал, что я в долгу перед ним. Боже правый, сколько лет минуло с той поры!

Она погрузилась в воспоминания. На узком, резко очерченном лице не было и следа былой жесткости. Джервасу показалось, что ее темные глаза погрустнели и повлажнели. Мыслями она, скорей всего, была в прошлом с отважным адмиралом, любившим ее и сложившим голову из-за безрассудства своей любви; с другом адмирала, который ради любви к нему, готовности служить ему и юной принцессе тоже рисковал сложить голову на плахе. Потом, словно очнувшись, она спросила джентльмена, ждавшего ее ответа:

— Так какую же вы историю собираетесь мне рассказать? Начинайте, дитя мое. Я слушаю.

Сэр Джервас повел рассказ кратко, красноречиво и страстно. Его всего лишь раз прервал лорд Уолсингем, когда он упомянул, что испанец, сдавшись в плен, стал пленником, а, вернее, гостем в поместье Тревеньон.

— Но это же противозаконно! — вскричал он. — Мы должны принять меры…

— Примите меры и попридержите язык, сэр, — оборвала его королева.

Больше его не прерывали. Джервас довел свой рассказ до конца, все больше распаляясь от гнева, и возбуждение Джерваса передалось слушателям — королеве, ее фрейлинам и даже хладнокровному лорду Уолсингему. Когда Джервас наконец смолк, королева стукнула ладонями по подлокотникам кресла и поднялась.

— Клянусь богом! — яростно выкрикнула она, побледнев под слоем румян. — Наглость этих испанцев переходит все границы! Неужто их бесчинствам не будет положен предел? Что же, мы будем и дальше все сносить молча, Уолсингем? Испанца выбрасывает после кораблекрушения на мой берег, и он позволяет себе это надругательство! Клянусь небом, они узнают, какие длинные руки у девственницы, защищающей другую девственницу, как тяжела рука женщины, мстящей за другую женщину. Почувствуют, будь они прокляты! Уолсингем, созовите… Нет, нет. Погодите!

Королева, постукивая каблучками, прошла через гостиную к окну, и фрейлины, сидевшие там, встали при ее приближении. Королева извлекла откуда-то маленькую серебряную шпильку. Ее раздражали кусочки цуката, застрявшие в зубах. Избавившись от них, королева задумчиво постучала шпилькой по оконному стеклу.

Рассказ тронул королеву сильнее, чем Джервас мог надеяться. Как ни возмутительно было само надругательство, оно усугублялось тем, что жертвой стала дочь Роджера Тревеньона. Королева приняла эту историю так близко к сердцу, потому что воспоминания о дорогом друге юности, о возлюбленном юности пробудили в ней нежность, а рассказчик был рослый красивый юноша, к тому же влюбленный.

Наконец она отошла от окна в весьма раздраженном расположении духа, но это раздражение было вызвано не тем, к кому она обратилась:

— Подойдите сюда, дитя мое!

Джервас выступил вперед и почтительно склонился перед ее величеством. Все с интересом наблюдали эту сцену, лишь одному человеку было явно не по себе. Это был лорд Уолсингем. Он, прекрасно знавший королеву, понял, что в ней проснулась львица, и это не сулит ему ничего доброго. Он был немного зол на Джерваса Кросби за то, что тот обошел его с письмом. Но это был сущий пустяк по сравнению с беспокойством, которое вызывал у него настрой королевы.

— Говорите, дитя мое, говорите, — теребила она Джерваса, — о чем именно вы меня просите? Что я могу для вас сделать? Какой справедливости вы добиваетесь?

Она просила совета у провинциального парня, движимого болью за свою возлюбленную. По мнению Уолсингема, это было безумие. Он едва сдержал стон. Мрачное предчувствие отразилось на его лице.

Ответ Джерваса отнюдь не уменьшил его страх. Он лишь утвердился в своем мнении, что Джервас играет с огнем, с невероятной дерзкой неосторожностью, а министр на своем опыте хорошо знал, к чему ведет людская неосторожность.

— Я собираюсь, ваша милость, немедленно плыть в Испанию вслед за доном Педро де Мендоса.

— Очень смелый замысел, ей-богу. — прервала его королева. — Но если вы берете дело в свои руки, зачем я вам понадобилась? — Тон королевы можно было понять как насмешку или признание затеи Джерваса чистым безумием.

— Я надеялся, мадам, что ваша милость защитит меня, сам не ведаю, каким образом, в этом путешествии и поможет мне благополучно вернуться. Я опасаюсь не за себя…

— Вы дальновиднее, чем я полагала, — снова прервала его королева. — Но как я могу защитить вас? — Она сделала гримасу. — У меня и впрямь длинные руки. Но как мне защитить вас во владениях короля Филиппа в такое время… — Королева оборвала себя на полуслове. Она не представляла, какую поддержку может оказать юноше, и это бессилие так унизило ее в собственных глазах, что она разразилась бранью, как взбешенный капитан.

Когда она наконец утихомирилась, лорд Уолсингем вкрадчиво заметил:

— Я уже говорил сэру Джервасу, что ваше величество поручит мне предпринять надлежащие меры. По каналам, которые предлагает французский посол, мы можем обратиться с посланием к королю Филиппу.

— Ах, вот как! И что же ответил сэр Джервас?

— Покорнейше прошу учесть, ваше величество, что дело не терпит отлагательства…

— Да, это так, дитя мое. У сэра Фрэнсиса нет должного опыта. Если бы его дочь захватил испанец, он был бы не столь хладнокровен и жеманен. У черту трусливые советы!

Но министр не утратил самообладания.

— В меру своего слабого ума служу вашей светлости. Может быть, кто-нибудь подскажет более эффективный путь спасения несчастной леди.

— Стало быть, слабого? — Королева бросила на Уолсингема недобрый взгляд. Его хладнокровие оказало на нее прямо противоположное действие. Отвернувшись от него, королева снова постучала шпилькой по стеклу. — Но ведь должен быть какой-то выход? Ну, дитя мое, напрягите свой ум. Не опасайтесь показаться неосторожным. Предлагайте, а уж мы нащупаем здравый смысл.

Воцарилось молчание. У Джерваса не было продуманного плана действий, не знал он и как осуществить то, о чем просит ее величество. Тишину нарушил грубоватый голос сэра Оливера Трессилиана.

— Позвольте сказать, ваша светлость. — С этими словами он шагнул вперед, и его смуглое решительное лицо приковало взоры всех присутствующих.

— Да говорите же, во имя Господа, — раздраженно бросила она, — говорите, если можете помочь делу.

— Ваше величество поощряет неосторожность, иначе я навряд ли решился бы.

— Решайтесь, черт вас побери, — заявила львица. — Что вам пришло на ум?

— Возможно, ваше величество не помнит, но я получил от вас рыцарское звание за то, что захватил флагман андалузского флота, единственный плененный нами испанский корабль. Мы взяли в плен дона Педро Валдеса, самого прославленного и заслуженно почитаемого в Испании капитана. Вместе с ним к нам в плен попали семь джентльменов из лучших семей Испании. Все они в руках вашего величества. Они находятся в заключении в Тауэре.

Сэр Оливер ничего не добавил к сказанному, но в самом его жестком тоне содержалось предложение. И тон, и намек, проскользнувший в его словах, свидетельствовали о натуре беспощадной, неподвластной закону, сделавшей его впоследствии тем, кем ему суждено было стать. Речь сэра Оливера произвела чудо, выведя наконец лорда Уолсингема из состояния присущей ему невозмутимости.

— Во имя неба, молодой человек, что вы имеете в виду?

Но ответила ему королева с недобрым смешком и жесткостью, сродни той, что проявил сэр Оливер. У министра мурашки побежали по спине.

— Боже милостивый! Неужели неясно?

Тон ее был красноречивее слов: предложение сэра Оливера пришлось ей по душе.

— Дейкрс, поставь стул вон к тому столику. Король Испании еще узнает, какие у меня длинные руки.

Высокая фрейлина принесла мягкий, обитый красной материей стул. Королева подошла к столу и села.

— Дай мне перо, Дейкрс. Уолсингем, назовите фамилии семи джентльменов, заключенных в Тауэр вместе с Валдесом.

— Ваше величество, вы намерены… — Уолсингем был бледен, его борода заметно дергалась.

— Вам скоро станут известны мои намерения, вам и другому слабосильному парню — Филиппу Испанскому. Повторяю — их имена!

Королева была беспощадна в своем властолюбии. Уолсингем спасовал и продиктовал ей имена. Она написала их своем крупным угловатым почерком, который историки более поздних времен сочли красивым. Составив список, королева откинулась и пробежала его прищуренными глазами, задумчиво покусывая гусиное перо.

Министр, наклонившись к ней, что-то испуганно прошептал. Получив в ответ негодующий взгляд и ругательство, министр выпрямился. Осторожный человек и дипломат, Уолсингем решил обождать, пока королевский гнев остынет, и королева прислушается к голосу разума. Сэр Фрэнсис нисколько не сомневался, что по совету этого чернобрового пирата Оливера Трессилиана ее величество намерена совершить акт грубого произвола.

Ее величество, склонив голову, принялась сочинять письмо своему зятю, страстно желавшему в свое время стать ее мужем. С тех пор он не раз благодарил Господа, что среди оставленных им жен не было Елизаветы. Она писала быстро, почти не тратя времени на обдумывание фраз, ее перо с какой-то свирепой решимостью царапало пергамент, так что крупные буквы были скорей выгравированы, чем написаны. Вскоре королева закончила письмо.

В конце послания стоял злобный размашистый росчерк, сам по себе как вызов на дуэль. Королева потребовала воск и свечку, чтобы запечатать письмо. Фрейлины отправились выполнять ее поручение. Сэр Фрэнсис решился предпринять еще одну попытку удержать королеву от необдуманного шага.

— Если в этом послании, мадам, нарушен принцип взаимного признания законов…

Но королева грубо оборвала его на полуслове.

— Взаимное признание законов. — Она издевательски расхохоталась в лицо длиннолицему седобородому дипломату. — Я ссылаюсь на этот хваленый принцип в своем письме. В случае с похищением он совершенно игнорируется. Я предупредила об этом его испанское величество.

— Именно этого я и опасался, мадам…

— О, господи! Уолсингем, когда вы наконец станете мужчиной? — Королева вдавила в воск свою печать.

Потрясенный Уолсингем забормотал что-то о королевском совете.

При этих словах Елизавета в ярости встала, держа письмо в руке, и заявила, что ей дела нет до королевского совета, что он и существует лишь для того, чтобы разъяснять ее королевскую волю. Насилие, совершенное испанским грандом над английской девушкой, — оскорбление Англии. А поскольку она, королева Елизавета, символизирует Англию, ее долг — ответить на это оскорбление. Она в ответила на него в своем письме, которое сэр Джервас доставит по назначению.

Уолсингем в ужасе отшатнулся, не отваживаясь больше ей перечить. Он сам винил себя за необдуманный поступок: зачем он добился аудиенции у королевы для этого горячего юнца и его еще более опасного друга? Вред уже причинен. Надо сделать все возможное, чтобы предотвратить дурные последствия. Дальнейшее вмешательство в дело лишит его возможности хоть как-то повлиять на его исход.

Королева протянула Джервасу письмо.

— Вот ваше оружие, сэр. Летите в Испанию на всех парусах. Письмо для вас и щит и меч. Если же и оно не спасет, будьте уверены, я отомщу за вас. Да поможет вам Бог исполнить ваш рыцарский долг. Проводите его, сэр Фрэнсис. Доложите мне, как закончилось путешествие. И не вздумайте лукавить.

Джервас, опустившись на колени, принял королевское послание. Королева протянула ему руку. Он поцеловал ее почтительно, с некоторым благоговением, она же легонько провела рукой по его волнистым каштановым волосам.

— Славный мальчик с любящим сердцем, — ласково молвила королева и вздохнула. — Да поможет Бог твоей возлюбленной вернуться в добром здравии вместе с тобой.

Взволнованный, Джервас покинул королевскую гостиную вместе с Оливером и сэром Фрэнсисом. Все трое знали почти наверняка, что содержалось в королевском послании.

Сэр Фрэнсис простился с ними весьма холодно. Он помешал бы их миссии, если бы мог. Но он был между двух огней и обречен на бездействие. Лорд Уолсингем скрепя сердце отпустил их с письмом, способным вызвать вселенский пожар.

Загрузка...