Глава 22. Перечень итальянских певцов

Но Чарлз Стаффорд не мог выкинуть это имя из головы. Он видел, как сэр Роберт размышляет над тем, должен ли он отказываться от своих планов, а Хамфри сидит, закрыв лицо руками. Карло Мануччи!.. В эту несчастную минуту в комнату донеслись печальные звуки клавесина. Мистер Стаффорд затаил дыхание, словно человек, стоящий на пороге великого открытия. Если он потерпит, не пытаясь немедленно разобраться в сложном течении своих мыслей, связывающих это имя с музыкой, то правда откроется ему сама собой. Стаффорд ждал, но разгадка по-прежнему ускользала от него. Что ассоциировалось с этим именем? Мелодия? Исполнитель? Инструмент? Неспособность найти ответ становилась невыносимой.

Но мистер Стаффорд был весьма изобретательным человеком. Возможно, ему удастся получить ответ от кого-то другого. Конечно, придется пускать стрелу наудачу, но такие стрелы порой попадают в цель. Чем больше он раздумывал, тем яснее представлялся ему образ действия. Осуществить такой план будет забавно и вполне безопасно.

Мистер Стаффорд придвинул к себе лист бумаги и написал на нем полдюжины имен.

— Что вы делаете? — поинтересовался Хамфри Бэннет.

— Готовлюсь очернить репутацию мистера Николаса Булза — вашего музыканта.

Посыпав бумагу песком, Стаффорд стряхнул его.

— Умоляю вас немного набраться терпения.

Он выскользнул из библиотеки, пересек большой зал и открыл дверь музыкальной комнаты. Полковник Норрис дремал, его жена вышивала, кивая в такт музыке. Эта семейная сцена, однако, вызывала тоску у Синтии, и Стаффорда не удивило, что мелодия, струящаяся под ее пальцами, напоминала капающие слезы.

Музыка прекратилась. Синтия подняла взгляд с клавиатуры. В зеркале над головой она увидела мистера Стаффорда, как некогда Робина. Слезы выступили у нее на глазах, когда ее мысли вернулись к веселому улыбающемуся юноше, завладевшему в ту памятную минуту ее сердцем и отдавшему ей свое. Она быстро повернулась на стуле.

— Мисс Синтия, мы нуждаемся в вашей помощи! — заявил мистер Стаффорд, отвесив низкий поклон, и девушка закрыла глаза, словно ее оскорбили. Вместо грациозного поклона ее Персея, она увидела всего лишь карикатуру на него.

— Чем я могу вам помочь? — спросила Синтия?

— Нам нужны музыка и пение, достойные нашего праздника. На этом настаивает сэр Роберт. Англия — страна превосходных певцов. Все же нам, быть может есть чему поучиться у итальянцев.

— Ну что ж, — улыбнулась Синтия. — Только, хоть я польщена высокой оценкой сэром Робертом моих знаний области музыки, должна признаться, что музыкант сэра Роберта куда лучше объяснит вам разницу между английской полифонией и итальянским стилем.

— Сэр Роберт в этом сомневается, — возразил мистер Стаффорд. — Ему кажется, что мистер Николас Булз слишком долго прожил в этой глуши, чтобы быть знакомым с новыми веяниями в искусстве.

— Что же тогда говорить обо мне? — заметила Синтия.

— Вы, мисс, не так убеждены в собственном мастерстве, как мистер Булз. Мой друг прислал мне из Лондона имена некоторых итальянских певцов и музыкантов, заслуживших высокие отзывы критиков.

Синтия задумалась.

— Я слышала об одном из них — синьоре Эрколе Толентино.

Мистер Стаффорд посмотрел на список и издал возглас удовлетворения.

— Вот видите — он фигурирует здесь! — Он сделал пометку рядом с именем. Но это не было имя Эрколе Толентино, которое вообще отсутствовало в перечне. Однако, мистер Стаффорд не намеревался выпускать бумагу из рук, тем более, что имена были написаны его собственным почерком.

— Больше никого не могу припомнить, — призналась Синтия.

— Имена, обозначенные здесь, могут освежить вашу память.

— Послушай их, дорогая, — посоветовала миссис Норрис, не отрываясь от вышивки.

— Хорошо, мама.

Синтия приготовилась слушать. Мистер Стаффорд устремил взгляд на бумагу. Им овладело странное возбуждение, и он боялся, что не сумеет его скрыть. Слух его напряженно ожидал внезапного шелеста платья или подавленного вздоха девушки. Но пока что он слышал только хриплый кашель полковника Норриса, которого пробудило прекращение звуков музыки.

— Луиджи Савона, — начал читать мистер Стаффорд.

— Ха! Иностранец! — подметил полковник, тут же засыпая снова.

— Никогда о нем не слышала, — сказала Синтия.

— Он не певец, а известный лютнист.

— Очень может быть, — вздохнула девушка. — Меня не удивило бы, если бы вы назвали его приходским органистом.

— Томазо Валентини.

— Красивое имя, мистер Стаффорд, но не могу ручаться за столь же красивый голос его обладателя.

Тогда тем же тоном, но с легкой вопросительной интонацией в конце Стаффорд прочитал:

— Карло Мануччи?

Против всех его ожиданий трюк удался.

— Такого человека не существует вовсе! — удивленно воскликнула застигнутая врасплох Синтия. — Карло Мануччи — это слуга в пьесе. Кто-то подшутил над сэром Робертом… — Внезапно ее голос дрогнул. — О! Что я наделала! — в отчаянии прошептала девушка, догадавшись, что кто-то подшучивает над ней.

Подняв глаза к зеркалу, она поняла, что если не может назвать имена итальянских певцов, то с именем шутника проблемы не возникнет. На лице мистера Стаффорда было написано такое дикое возбуждение, какого ей никогда не приходилось видеть. Синтия подумала, что это лицо будет преследовать ее до конца дней, столько в нем было удовлетворенной мстительности и жестокости.

— Джино Муратори? — продолжал читать Стаффорд, тщетно стараясь говорить спокойно.

Синтия понимала, что каким-то таинственным образом предала своего возлюбленного, который где-то выдавал себя за Карло Мануччи. Его враги знали, где это место, но им нужно было вынудить ее сказать, кто такой Карло Мануччи. И она оказалась настолько глупа, что поддалась на их уловку!

— Джино Муратори? — повторил Стаффорд.

Синтия покачала головой и, тщетно пытаясь скрыть смущение, взяла на клавесине несколько аккордов.

— Ну, по крайней мере, мы уточнили одно имя — Эрколе Толентино. Его нам и следует постараться заполучить. Благодарю вас. — И мистер Стаффорд с поклоном вышел из комнаты. Послав стрелу наудачу, он попал в цель.

Пробежав через зал, Стаффорд ворвался в библиотеку с таким возбуждением на лице, что сэр Роберт и его сын с тревогой обернулись к нему.

— Что еще произошло? — осведомился сэр Роберт.

— Говорите, — добавил Хамфри.

Мистер Стаффорд плюхнулся в кресло, его дикий взгляд перебегал с одного на другого.

— Только подумать, что мы никак не могли догадаться! Ведь и вы и я, мистер Хамфри, отлично знали, кто такой Карло Мануччи! А вот мисс Синтия сразу же дала ответ! Правда, я уверен, что она позволила бы отрезать себе язык, лишь бы взять его назад. Я прочитал ей список имен итальянских певцов и музыкантов, которые могли бы почтить своим присутствием наш праздник, и спросил, знает ли она кого-либо из них. Эрколе Толентино, Луиджи Савона, Карло Мануччи? «Это не музыкант, — ответила девушка, — а слуга в пьесе». Вспомните, мистер Хамфри, тот день, когда мы в Итоне репетировали пьесу, а приход Френсиса Уолсингема прервал нашу репетицию.

Хамфри уставился на секретаря, как на сумасшедшего.

— Карло Мануччи! — повторил Стаффорд, пытаясь заставить юношу припомнить. — Кто может быть Карло Мануччи?

Наконец Хамфри Бэннет все понял.

— Разрази меня Бог! Робин Обри! — воскликнул он, вскочив на ноги и побледнев от злобы. — Неужели он вечно будет попадаться у нас на пути. Чтоб ему поскорее сгореть в аду!

Лицо Стаффорда исказила отвратительная усмешка, сделавшая его как никогда более похожим на гадюку.

— Думаю, мы можем позаботиться, чтобы он, подобно своему отцу, сгорел не в аду, а на земле. У инквизиции длинные руки и острый взгляд, хотя они и смотрят искоса из-под капюшона.

Секретарь алчно облизнул губы.

— Мистер Хорек сегодня вечером добрался до курятника и благодарен ее величеству за прозвище. — Стаффорд сидел, гримасничая, усмехаясь и потирая ладони от омерзительной радости, которая могла бы заставить содрогнуться кого угодно. Перед его глазами стоял тот день в Итоне, когда он подвергся такому унижению.

— О, он снова будет стоять на коленях, но не так нарядно одетый и не с такой довольной физиономией, а мы не станем дарить ему банты! На нем будут желтый балахон и дурацкий колпак, в руках — зажженная свеча, а измученные глаза будут смотреть не на родную Англию, а на мадридскую площадь и снежные вершины Гуадаррамы![140]

— О чем вы говорите? — недоверчиво воскликнул сэр Роберт. — Карло Мануччи — шпион, разрушивший наши надежды и превративший в муравейники все доки Англии, в действительности…

— Робин Обри. Да, сэр.

— Мальчик!

Мистер Стаффорд кивнул. Он никогда не мог понять до конца Робина Обри. Что-то в этом пареньке ускользало от него. Но теперь многое прояснилось.

— У него была мечта, делавшая из него мужчину, когда он был еще мальчиком, и мальчика, когда он уже стал мужчиной. Она дала ему силы совершить невозможное.

Бэннет повернулся к сыну.

— А что скажешь ты, Хамфри?

Юноша мрачно кивнул.

— Я должен был догадаться без всяких доказательств, будь у меня чуть больше мозгов, чем у головастика. Робин всегда опережал меня — ив малом, и в великом. Если мы надеемся на лучшую жизнь, могущество, триумф нашей веры, нового монарха, то именно ему суждено погубить наши надежды. Даже Синтию Норрис, — Хамфри кивнул в сторону двери, — даже ее он отобрал у меня!

— И ты этому веришь?

— Иначе как бы она могла помнить то, что забыли мы? Карло Мануччи — это роль слуги в пьесе, которую мы ставили с Итоне, а мы с вами, Стаффорд, — два глупца — посмеивались, считая, что она ему подходит. Мы, репетировавшие эту пьесу вечер за вечером, о ней забыли, а Синтия помнит! Вы сказали, что она дала ответ, не задумываясь. Если бы она подумала, то ничего бы вам не сказала! Карло Мануччи — слуга в пьесе! Конечно, девушка помнит это так же хорошо, как и каждое слово, каждый взгляд, каждое прикосновение Робина! И у нее хватило хитрости хранить свою тайну!

Хамфри стоял с искаженным злобой лицом, сжимая и разжимая кулаки. В эту минуту он ненавидел Синтию почти так же, как Робина.

— Он научил ее хитрости, — вновь заговорил Стаффорд. — У него самого ее было в избытке. Прекрасная романтическая история о маленьком флоте, снаряжаемом для мести за отца! Какая смелость! Какое благородство! Какой достойнейший образец сыновней почтительности! А тем временем он шныряет по докам Филиппа, выдавая себя за итальянского дворянина!

Хамфри громко выругался.

— Считает, словно бакалейщик, баррель за баррелем…

— И кулеврину за кулевриной, солдата за солдатом, покуда полностью не завершит свой список, — добавил мистер Хорек голосом, несколько утратившим радостное возбуждение. — В результате Четем кишит корабельными плотниками, а Уолсингем едет в Плимут!

— Господи, и все мы должны разбиться о такое ничтожество, словно о скалу! — крикнул Хамфри. — Он одурачил нас! Распустил слух, что собирается стать вторым Дрейком, а мы развесили уши!

— Да, но в его истории есть одно слово правды, — возразил Стаффорд, несколько воспрянув духом, — и это может нас утешить. Он ведь собирался устроить аутодафе, не так ли? Ну что ж, с помощью Кристофера Воуда аутодафе состоится, только не в Атлантике, а на Кемадеро в Мадриде!

В картине сожжения Робина, представшей перед его глазами, мистер Стаффорд обрел поистине великое утешение.

Но сэр Роберт Бэннет побарабанил по столу и промолвил:

— Вы рассуждаете как дети.

Уже некоторое время он почти не обращал внимания на то, что говорили его сын и секретарь. Они сыпали словами, полными злобы и бешенства, злорадно предвкушали то, что могло никогда не произойти, в то время как к дому, где они находились, все ближе подступала смертельная опасность, для отражения которой, если оно вообще возможно, требовались величайшие хладнокровие и рассудительность.

— Твоя мальчишеская страсть, Хамфри, и ваше оскорбленное самолюбие, Стаффорд, нам не помогут, — заявил старик, и оба собеседника с удивлением взглянули на него. Лицо его было напряженным, взгляд — затравленным.

— По-вашему, вы поступили очень умно, Стаффорд, отправившись в музыкальную комнату со списком певцов и лютнистов? «Карло Мануччи? — Это роль в пьесе!» Девушка дала ответ, не задумываясь, и вы сразу же поняли, что Карло Мануччи в действительности Робин Обри! Отлично! Он у нас в руках! Но что думает Синтия, сидя в комнате?

Этот вопрос явно не приходил в голову ни Стаффорду, одержимому злобной радостью, ни Хамфри, охваченному гневом.

— Вы полагаете, она не поняла, что ваш перечень певцов — ловушка? Да, девушка в нее попалась, но вместе с ней вы затащили в западню и нас всех! Теперь Синтии известно, что вы знаете, кто такой Карло Мануччи. Но почему вам понадобилось это знать? По доброте душевной? И как вообще вы услышали о Карло Мануччи? Откуда вы знаете, что человек, носящий это имя, представляет какой-то интерес? Я вас спрашиваю, мистер Стаффорд! Если Синтия Норрис любит этого парня, Робина Обри, как она, по-вашему, поступит? Теперь девушка в каждом углу этого дома будет чуять опасность для своего возлюбленного. Что же она сделает для его спасения?

— Она не может его спасти, — упрямо возразил Стаффорд. — Воуд будет в Пуле, и доберется до Франции, прежде чем его смогут задержать. Для Робина Обри нет спасения, сэр Роберт!

— А для нас есть? Робин Обри — агент Уолсингема в Испании. Думаете, Синтии об этом неизвестно? Она не разделяла эту тайну целый год с Фелиппесом и Уолсингемом?

— Безусловно, нет, сэр, — упорствовал мистер Стаффорд. — Общеизвестно, что Уолсингем хранит свои секреты при себе.

— Во всяком случае, она знает, что Уолсингем — друг Робина и был другом его отца. Это известно всему графству. А благодаря вам, девушка теперь осведомлена о том, что парню грозит опасность. Несомненно, она станет искать Уолсингема, чтобы поведать ему о вашей хитроумной западне с певцами и лютнистами!

Хамфри встрепенулся. Последний горький упрек отца пробудил в нем надежду.

— Ей это не удастся! — заявил он.

— Почему же?

— Потому что Уолсингем на рассвете отправляется в Плимут, а Синтия Норрис — здесь, в Хилбери-Мелкум.

Когда он говорил, старший Бэннет поднял руку, призывая к молчанию. Все прислушались, застыв, как зачарованные. Внезапно сэр Роберт с проклятием вскочил и распахнул окно. Ночь была очень тихой. Не слышалось шороха листвы, звезды сияли на бархатном безоблачном небосводе, и можно было подумать, что весь мир погружен в сон за исключением этих трех встревоженных людей.

— Я только что слышал… — испуганно прошептал старик.

— Что, сэр? — также шепотом спросил Хамфри.

— Ничего не слышно, — заявил Стаффорд.

Однако, секундой позже раздался ясный и резкий, словно колокольный звон, стук копыт скачущей галопом лошади. Эти звуки были подобны роковому стуку судьбы. Никто не шевелился, пока они не замерли вдали. Затем Роберт Бэннет в бешенстве захлопнул окно.

— Она ускакала по газону вдоль аллеи, как Воуд! — воскликнул он с жутким смехом. Хамфри и Стаффорд в ужасе смотрели на него. Всегда хладнокровный и сдержанный сэр Роберт словно потерял рассудок!

— Одних учит предательство, других — любовь!

Склонившись над столом, старик судорожно схватил лежащие на нем списки гостей и планы увеселений.

— Ну что ж, по крайней мере мы избавлены от хлопот! — воскликнул он, разрывая их в клочки. — Мы не станем принимать гостей, чтобы отпраздновать тридцатилетие царствования нашей милостивой государыни! И знаете, почему? Потому что не будет дома, где мы сможем их принять!

Загрузка...