ПЛАН «Б»

Глава 1. Грехопадение

Прошел год, и каждому из истекших триста шестидесяти пяти дней Тата была благодарна. Жить под диктовку воли и ума, активно действовать, не эмоционировать попусту, было приятно, интересно, полезно. Без любовей-морковей и страстей-мордастей тело расцвело. Лишний жирок подтаял, формы выразились четче, постоянная занятость, внешняя и внутренняя подтянутость придали походке упругость, мышцам — повышенный тонус. Не морочили голову и другие места сексуальные проблемы. Каждый второй уикэнд по четным месяцам Тата ездила на свидания к состоятельному немолодому рижанину, появившемуся в ее жизни благодаря сайту знакомств. Милый навещал ее по нечетным месяцам.

Главным же удовольствием была работа.

Круговорот забот затянул в себя как-то незаметно, и вскоре уже трудно было представить, как можно существовать без драйва вечного напряжения, ощущения тотальной ответственности и боевого азарта. К этому миксу еще бы и деньги. Впрочем, жаловаться грех. За год молодая компания добилась многого. Естественно при содействии Василия Петровича Камейкина. Опора и надежа вел вверенный заботам трудовой коллектив к свершениям, самым что ни есть парадным маршем. Благодаря чему, собственно и произошли дальнейшие странные события. Но об этом позднее.

Что касается досуга, то редкое свободное время Тата посвящала оздоровлению и укреплению души. Для этого она, во-первых, регулярно сбрасывала с души тяжести, раз в неделю, отправляя на выдуманный адрес, написанные от руки письма, где подробно анализировала свои беды, сомнения, переживания. Во-вторых, исповедовалась. Не будучи особенно религиозной, Тата проводила ритуал не в церкви, а дома, совмещая почему-то (так хотелось) православную и индийскую традиции. Расставив иконы, она честно признавалась Всевышнему и Матери Богородице в своих плохих поступках и просила прощения. Перед мурти можно было вести себя свободнее и с глянцевой фотографией, изображающей бородатого мужчину и женщину с добрыми глазами, Тата откровенно делилась вещами более сокровенными. В-третьих, душу требовалось кормить здоровой пищей: классической музыкой, прогулками на природе, общением с животными и детьми. Эту рекомендацию Тата также старательно выполняла. Сложнее был четвертый пункт. Открывать душу, то есть общаться с людьми, говорить с ними по душам, дарить душевное тепло, получалось только со своими: мамой, Чередой и Дмитриком. Остальным знакомым-приятелям дарить себя решительно не хотелось. Однако инструкция требовала и выход нашелся. Тата стала регулярно навещать двух бабушкиных приятельниц, которых хорошо знала с детства. К удивлению общение со старухами не превратилось в пытку и со временем даже стало вызывать удовольствие. Бабульки радовались каждой мелочи: конфетам, печенью, возможности показать старые фото, и просто расцветали, рассказывая истории из своего и чужого прошлого.

Прочие пункты реабилитации не вызывали проблем.

Раз в месяц Тата совершала бескорыстный поступок. Объектами чаще всего были те же бабки или их товарки преклонного возраста.

Каждое утро — медитировала.

Каждый день при помощи аффирмаций наполняла себя энергией любви, прощения, света. Каждый вечер подводила итоги прожитых двадцати четырех часов и называла пять хороших событий, случившихся с ней, заряжаясь, таким образом, позитивом и спокойствием.

Терапевтический курс проходил настолько успешно, что в ближайшее время Тата планировала приступить к более радикальным задачам, К примеру, поработать с убеждениями и исправить картину мира. Но…тут Камейкин, заговорщицки подмигнув, сообщил:

— Соседняя контора провела управленческий аудит.

— Ну и что?

— За три месяца продажи поднялись…

Судя по многозначительному молчанию, предваряющему ответ, результаты были впечатляющими. Так и оказалось.

— …на тридцать процентов!

— За счет чего? — праздно поинтересовалась Тата.

— Парень, что консультировал соседей, специалист по малому и среднему бизнесу, разложил их бурную деятельность полочкам и выдал самые подробные инструкции. Я посмотрел — толково. Очень даже! — Опора и надежа был взволнован. Он получал процент от оборота и старался быть в курсе новых сбытовых технологий.

— К чему вы клоните?

— Да я так вообще, информацией делюсь…Кстати, я и резюме эксперта в интернете нашел…позвонил в несколько контор, с которыми он работал, поговорил. Народ доволен. Что говорить — счастлив. «Потолок» поднялся у всех.

— Прямо-таки у всех!

— Всех этот тип не берет. Он выбирает стабильный бизнес и вменяемых директоров.

— В каком смысле вменяемых?

— В прямом, — рубанул правду-матку Василий Петрович. — Рыба гниет с головы, а бизнес проседает из-за директорской дури. Уж простите за прямоту. Слава Богу, вы у нас умная и продвинутая. А в других конторах шефы такое вытворяют, хоть плачь, хоть смейся.

— Раз у нас со сбытом порядок и я — не последняя дура, то нас этот тип взял бы?

— Кто знает.

— Вы как думаете?

— Зачем думать? Давайте, попробуем. Тест-драйв можно пройти бесплатно.

— Сколько стоит ваш чудо-лекарь?

— По-божески…

Камейкин назвал сумму. Тата кивнула, действительно, и велела:

— Что ж, приглашайте консультанта.

Вечер накануне встречи не предвещал сюрпризов. Легкий ужин, серия милицейского сериала, болтовня по телефону. Лишь укладываясь в постель, Тата сообразила, что боится завтрашнего дня. Вдруг эксперт откажет.

И остолбенела! Страх не входил в список дозволенных эмоций. Тем ни менее, тревога и опасения сжимали сердце.

Тут следует кое-что пояснить.

Ограждая себя от душевный потрясений, Тата разделила десять фундаментальных внутренних реакций на желанные и запретные. В первую группу попали: интерес-возбуждение, радость и удивление. На остальные: страдание, гнев, отвращение, презрение, страх, вину и стыд пришлось наложить табу. В принципе ничего особенного в данном действии не было. Желая сохранить душевное спокойствие, люди с помощью религии, психологии, идеологии, правил, установок и т. д. с тем или иным успехом постоянно прячутся от негативных реакций. Заблокировав шесть «плохих» эмоций, Тата спряталась хорошо, поэтому по определению не могла: страдать, гневаться, презирать, бояться, испытывать отвращение, вину и стыд. Все ее реакции были исключительно конструктивными и здоровыми.

До нынешнего момента!

Тата прислушалась к себе. Нет, она не ошиблась. Страх имел место. Мало того появились и другие незваные гости: Пока чуть различимые, но, тем ни менее, душу томили сомнения, одолевала грусть, грызла тоска.

Спешным порядком устроенный смотр душе-полянке обнаружил причины настигших перемен. Буквально пару дней назад все еще было по-прежнему: серо и уныло. А сейчас из земли к солнцу, краешком выглянувшему из тяжелой мглы туч, тянулись зеленые стрелки травы. Воздух полнился легким запахом свежести. По пустому руслу реки тонкой струйкой бежал ручей.

Это было ужасно. Трава, солнце, ручей свидетельствовали о выздоровлении души, а новые настроения — о необходимости выполнить обещание и вернуть душу в команду. «Блин, опять придется переживать дурацкие эмоции и чувства, — испугалась Тата. — Не желаю! Мне нравится моя безмятежность!»

Увы, оная таяла буквально на глазах.

Как сомнамбула, Тата побрела к зеркалу. Год назад, выбирая, что продать из антиквариата, она пожалела творение венецианских мастеров. И не напрасно. Сегодня, как всегда, серебристая гладь была добра и предъявила для сличения красиво сложенную женщину с гривой каштановых волос и мерцающими в сумраке зелеными глазами.

— Господи, какая же я красивая, — сами собой прошептали губы и выдали сокровенную тайну, — и как хочу любви.

Засыпала Тата в полном смятении. Однако утром настроение переменилось. Планы на будущее напоминали майскую демонстрацию советских времен, когда, слившись в едином порыве, трудовые массы-мысли, благодаря чуткому руководству партии и правительства (благоразумию и т. д.) дружно скандировали: «К прошлому возврата нет! Да здравствует прагматизм! Нет душевному разгильдяйству! Ура правилам и покою!»

— Ты не должна так поступать. Твоя душа окрепла и напоминает о себе. Она устала отдыхать и хочет вернуться к своим обязанностям… — оповестил Внутренний Голос и продекламировал, извлеченное из недр памяти, стихотворение Николая Заболоцкого, читанное под руководством бабушки в глубоком детстве.

«Ну, ты даешь! — изумилась Тата. — Сам-то понял что сказал? Твоя инструкция по эксплуатации бессмертного начала, вернее, инструкция Заболоцкого, все эти: «Не позволяй, гони, держи, хватай, учи, мучай…», похожа на памятку для палача из концлагеря или застенков НКВД. А фразочка: «Что б жить с тобой по-человечьи училась заново она»? — вообще полный отпад. Получается, что души — отпетые стервы, раз не желают жить с людьми по-человечьи и заслуживают такого жесткого обращения?

— Ты все перепутала, — Внутренний Голос звучал растерянно.

«Да по сравнению с твоим Заболоцким я — настоящий ангел. Всего-то делов: разделила душу на части и одну часть не допустила к жизни. Но не мучила же, не гнала с этапа, на этап, как зэчку, не заставляла пахать день и ночь, как рабыню…» — ответила Тата почти с гордостью.

— Это поэзия, высокая материя, эмпирея. Тебе же пора заняться прозой жизни.

«То есть стать цельной?! Но я не хочу! Я не намерена больше мириться с хаосом, который привносит в жизнь моя душа, — честно призналась Тата. — Мне нравится быть прагматичной, рациональной, здравомыслящей. Когда смотришь на мир с позиций ума, все ясно и понятно. Белое кажется белым, дважды два четыре, неделя начинается с понедельника. Жить по правилам удобно, поэтому я приняла решение остаться такой, какая есть. Меня полностью устраивает нынешнее положение».

— Ты почти ничего не чувствуешь, а значит, держишь душу на голодном пайке. Ладно, она прежде нуждалась в диете и ограничениях, но сейчас, будучи здоровой, она не потерпит насилия.

«И что же она сделает?»

На этом сакраментальном вопросе беседа оборвалась. Рабочий день вступил в свои права и потребовал более, чем пристального внимания.

Часов десять в кабинет заглянул Камейкин:

— Консультант будет через пару минут. Вы готовы?

— А как же.

Спасатель бизнесов оказался молодым — около тридцати — и очень симпатичным.

— Никита Линев, — представился он, вежливо склонив голову.

Тата в свою очередь назвалась:

— Татьяна.

— У вас красивое имя.

Тата смерила гостя внимательным взглядом: высокий смуглый, карие глаза в вежливой пустоте, губы в малозначащей приветливости, отстраненная любознательность чужака и пожала плечами: к чему лирика, время — деньги.

Жест не остался без внимания. Гость кивнул и приступил к своим непосредственным обязанностям.

— Что ж, судя по предварительным оценкам, мы можем быть полезны друг другу, — через час обсуждений произнес Линев. — Я готов приступить к работе прямо сейчас.

— Что требуется от нас?

— Рабочее место в отделе продаж и какая-нибудь легенда.

— Простите, не поняла…

— Меня надо как-то представить коллективу.

— Скажите, что вы — стажер на должность заместителя директора, — предложил Камейкин.

— Василий Петрович, вы, что собрались уходить? — испугалась Тата.

Довольный произведенным эффектом бывший вояка усмехнулся и успокоил:

— Пока нет, но когда-то это произойдет. Пусть народ привыкает…

Звонок телефона оборвал разговор и вернул к более насущным проблемам. Вырваться из рабочей суеты удалось к только обеду.

За окном лил дождь. Капли стекали по стеклу одна за другой, сливаясь воедино, образуя подвижную, почти живую, общность, сквозь которую происходящее на улице казалась зыбким и ирреальным. В кабинете же было сухо, уютно, в кои веки — тихо…

Тата устроилась в кресле удобнее, закрыла глаза…

Мелодия дождя баюкала, наполняла мозг липкой вязкой пустотой; которая постепенно перетекла дремоту и… мужские руки. Большие, сильные, с широкими запястьями они пробежались по волосам, помассировали уставшую шею, прошлись по плечам, легли на спину и притянули в жаркое соседство твердой груди. Тата улыбнулась. Сон ей нравился.

Мужские губы целовали ее нежно, мягко, словно перебирали четки: глаза, лоб, виски. Покорно, согласно, запрокинув голову, она подставлялась нежным касаниям. Но вот мужчина впился в рот, и диалог поцелуя стал настойчивее, определеннее…

Где-то с грохотом хлопнула дверь, раздались голоса. Тата вздрогнула, глянула на часы и…не успев закрыть глаза, оказалась вовлечена вновь в мужскую, нежную устремленность.

«Это не сон, — пришло понимание. — Это галлюцинация!»

Во сне мозг человека пребывает в состоянии минимальной активности и плохо реагирует на окружающий мир. Она же слышала голоса сотрудников за дверью, видела капли дождя на оконном стекле и не меньшей отчетливостью ощущала присутствие (все более смелое) своего сексуального партнера.

Однако, хотя мираж цепко, будто клещами, удерживал сознание в мнимой реальности, страха не было. Не было и ощущения насилия. Колдовской дар уже провел разведку и определил: опасности нет, вырваться из настойчивых ласк можно в любую секунду, наваждение наслал эксперт-консультант Никита Линев, который вместо того, чтобы работать, воображает, как занимается любовью с руководителем, вверенной его заботам компании.

«Вот, нахал…Как он смеет…Впрочем, ладно…Когда мне еще выпадет такое приключение…» — мысли о виртуальном сексе, однако, забавляли не долго.

— Татуся… — прошептал мужчина между поцелуями и Тата замерла. Игры закончились. Линев перешел черту. Причем трижды: сначала навязав собственные эротические фантазии, затем, вторгшись в анналы памяти и обратившись по имени, которое она старалась без нужды не употреблять. И наконец, переиначив ее имя на какой-то слюнявый лад.

Татуся! Тату передернуло от отвращения. А тут еще новый доклад. Произошла ошибка, отрапортовал Колдовской Дар. Оказывается, Никита думает не о ней. Нафантазированная партнерша лишь внешне похожа на Тату. В остальном: мягкая, уступчивая, покорная — является полной противоположностью.

«Ну и что? — пожала плечами Тата. — Какое мне дело до чужих фантазий? Впрочем, раз меня зацепило, значит, наверное, какое-то есть. Я правильно понимаю?»

Волшебный дар подтвердил: правильно и, наконец, выдал главное: все не так просто, Линев — не обычный человек, а писатель.

Это решительно меняло дело. Писатели — страшные люди. Некоторые из пишущей братии предугадывали появление технических приборов и свершение революционных научных открытий, предпосылок для которых еще не существовало. Особые «провидцы», не покидая, уютных и теплых кабинетов, живописали географические широты и просторы, неизвестные и специалистам; предсказывали события, истинные участники которых еще не родились и войны, о которых еще не помышляли политики; плодили персонажей, предопределяющих социальную моду и судьбы молодежи на десятилетия вперед. При этом писатели часто вообще ничего или крайне мало знали об обсуждаемых предметах. Они следовали за своей фантазией, а народ потом лез на стенку от удивления, брал пример с собирательного образа, возбуждался «высосанной из пальца» идеей, губил жизнь из-за удачной красивой фразы. А все потому, что творческие натуры имеют допуск в тонкие миры и наполняют созданные образы на астральном плане эмоциональной, а на ментальном — мысленной силой. Причем довольно высокого порядка. Из семи возможных ступенек чудо-лестницы людям искусства были подвластны четыре.

Поэтому, продолжил волшебный дар, созданная Линевым копия представляет собой самый настоящий фантом, который кормится не только энергией своего автора, но в силу, наверное, внешнего сходства, и ее, Татиными квантами. Правда, в небольшом количестве.

Тут дар ошибался. Возможность подключение к своему потенциалу Тата дала копии сама.

«Вот идиотка, захотелось приключений! В виртуальный секс я, видите ли, еще не игралась! Вот и получила!» — подумала жертва любопытства и собралась оборвать контакт. И, может быть, даже наказать Линева. Не сильно, но дать по рукам, чтоб неповадно было в другой раз приставать к порядочным дамам.

Однако…торопиться не имело особенного смысла. Ситуация по-прежнему не сулила проблем, отток квантов был незначительным, зато от желания досмотреть «шоу» даже щекотало в носу.

И все же предосторожности ради Тата превратилась из участника соития в невидимого зрителя и теперь наблюдала, как Линев нежничает с копией, стоя буквально в двух шагах от парочки. Подсматривать было неловко. Но очень интересно. Ведь прежде сталкиваться с фантомами, тем паче в столь интимные моменты бытия, ей еще не доводилось.

«Уйду, когда все закончится», — решила Тата, не подозревая, что совершает первую большую ошибку.

Любовные игрища, между тем, подобрались к своему финалу и, следуя указаниям из «центра», фантомиха забилась в бурном, похожем на конвульсии, оргазме. Тата тоже кое-что почувствовала. Но удовольствие было мизерным и мгновенным. Копия же чуть на стенку не лезла от переизбытка чувств.

И тут толи с дуру, толи от зависти, но явно не от большого ума, поддавшись мгновенному порыву, Тата вошла в выдуманный Никитой образ. И совершила вторую ошибку. Насладившись чувственными переживаниями, она вздумала позабавиться (а заодно показать Линеву класс) и, находясь внутри фантома, заставила копию наброситься на Никиту с нежностями.

Третья ошибка стала роковой.

Все в нашем мире есть энергия. И неважно о ком или чем идет речь. Потенциал и живого человека, и бестелесной мужской фантазии определятся лишь количеством квантов. Мощность фантома была очень невелика — все-таки Линев находился в чужом офисе, при исполнении, да и «разменивал» всего лишь поверхностное впечатление от краткого знакомства с симпатичной клиенткой. Тата же при желании могла своим ресурсами освещать несколько часов небольшой районный центр. Поэтому, разойдясь не на шутку, она влила в Никитину фантазию столько энергии, что та сначала от переизбытка красных ватт в порыве неудержимого энтузиазма стала похожа на шлюху из запущенной на большей скорости немецкой порнухи. Затем под напором оранжевых наполнила механистические движения животной сексуальностью. От желтых «барышня» заискрилась внутренним светом. Зеленые добавили воодушевления, на волне которого, «партия» и достигла своего логического конца.

В этот раз Тате досталось все. Она забилась в исступлении, готовая умереть в сильных руках, горячих объятиях, на распаленной, пронзающей чрево плоти. И очнулась…

В пустом кабинете, в кресле. В тишине, разбавленной звоном дождевых капель по подоконнику.

«Что это было? Было ли это?» — спросила она у себя, не смея поверить в происходящее. Однако тело обессиленное, пустое, счастливое неоднозначно свидетельствовало: только что был секс. Отличный секс.

«Мне все приснилось… — нашлась маленькая лазейка. И пропала: — Но я не спала. Я и сейчас не сплю…О, Господи…»

Никита начал новое наступление…

Тата в оцепенении смотрела на телефон не в силах пошевелиться. В другой реальности она в угаре страсти делала Никите минет…

Атомный взрыв оргазма совпал с трелью телефонного звонка. Тата подняла трубку и, стараясь удержать крик удовлетворения, закусила кулак. Что от нее хотел собеседник она, конечно, не поняла. А вот с явившимся спустя десять минут Камейкиным разговаривала уже вполне здраво. Но это была не собственная заслуга. Обеденный перерыв закончился, и Никита прекратил фантазировать.

Глава 2. Аз воздам

Из содеянных за последние годы глупостей нынешняя была самой большой.

Тата чуть не плакала. Прежде ей не удавалось за один раз наворотить столько всего и сразу.

Дураку было понятно, что влезать в чужую простенькую эротическую мечту и накачивать ее энергией, тем паче душевной зеленой, категорически не следовало. Душа — это жизнь. Дарить ее мужской сексуальной фантазии глупо, хотя бы потому, что завтра Линев забудет, о чем мечтал, а инвестору, то бишь, ей, придется нести ответственность за воображаемую сексуальную партнершу Никиты.

В тщетной надежде на счастливый исход Тата устроила ревизию. Вдруг «шоу» с ее участием не произвело впечатления? Куда там! Мужик был в восторге.

— Кстати, что может сделать с Линевым воодушевленная тобой барышня? — раздался, как всегда некстати, Внутренний Голос.

«Я сама об этом думаю. Извелась уже совсем», — ответила Тата.

— А если конструктивно? Без соплей?

«Если в этой дуре мощности мало, то Никите ничего не угрожает. Он поиграется и найдет новый объект для эротических капризов. Красотка же разрядится и исчезнет со временем. Второй вариант развития событий много хуже. Сильная фантазия может превратиться в навязчивую идею и тогда эксперта ждут неприятности».

— По твоей вине!

В этот момент в дверь постучали, и бытие голосом Копейкина поинтересовалось.

— Можно к вам?

— Да, конечно, — ответила Тата.

— Вы чем-то огорчены? — спросил с порога Василий Петрович, смерив руководство проницательным взглядом.

— А что заметно?

— Немного.

— Это так, личное. Сейчас возьму себя в руки.

— Хотите, я вас порадую?

— Валяйте.

— Консультант еще точно не решил, но сказал, что мы — интересный случай.

— Что это значит? Он берется или цену набивает?

— Пока думает. Завтра после обеда обещал дать точный ответ.

— Что ж, подождем.

Однако куда с большим нетерпением Тата ждала другого решения Никиты. До десяти вечера консультант, как пай-мальчик вел себя примерно и не вспоминал о ней. Первый тревожный сигнал грянул в четверть одиннадцатого.

«Эта директорша — такая симпатяга…» — долетели до колдовского слуха отголоски чужих мыслей.

На всякий случай, чтобы быть ближе к месту грядущих событий, Тата, оставив человеческую суть коротать время у телевизора, в колдовском воплощении перебралась в квартиру Линева. Через минуту она уж знала: Никита живет один, серьезными отношениями ни с кем не связан, в свободное время пишет книги. Хорошие книги.

Не подозревая о присутствии невидимой гостьи, Никита выключил ноутбук, потянулся и продолжил мысль: «Но характер у бабы…»

С некоторым сомнением Тата нырнула за «объектом» в ванную.

— Зачем ты его разглядываешь? — вмешался немедленно Внутренний голос.

Голый Линев представлял занятное зрелище. Восемьдесят пять килограмм костей и мышц, рельефных и бугристых, в коротком черном волосе грудь и живот. Смуглая кожа в потоке воды. Загляденье!

«Так просто. От нечего делать…» — промямлила Тата.

— Куда уставилась?

«Ну…

— Уймись, сейчас нужна холодная голова и здравый рассудок».

Советчик не ошибся. Никита вошел в комнату. Расстелил постель, лег, закрыл глаза. Тата приготовилась.

«Все-таки она очень красивая женщина, — мысли Никиты стелились плавно, степенно, сонно. — И трахнуть такую было бы очень славно. Но лучше об этом не думать. Особенно на работе. А то сегодня в обед, я так разошелся, что еле остановился. Даже, дурень, придумал для нее имя».

— Таточка, Татуся, — прошептал Никита с нежностью.

Тот час рядом с Линевым появилась фантомиха. Блеклая, с размытыми контурами, она сначала смахивала на приведение из мультика. Но по мере того, как Линев заводился, становилась ярче, отчетливее, еще немного и оживет.

«Пора», — решила Тата и навела на потенциальных любовников чары. Копия замерла, так и не проявившись окончательно. Остановило работу и воображение Никиты, не дорисовав интимную сцену. Теперь можно было приступать к исследованиям.

Слава Богу, все оказалось в порядке.

Активность фантазии, то есть способность самостоятельно визуализироваться, не превышала норму. Следовательно, навязчивые видения Линеву не грозили. Не зашкаливала и степень эмоциональности Линева. Это значило, что даже в момент наивысшего накала страсти консультант отличал реалии от иллюзий и контролировал свои выдумки на сто процентов. Другие показатели тоже не внушали опасений. Воображаемый секс с копией клиентки был для Никиты рядовым развлечением, в котором партнершу вполне могла заменить другая живая или придуманная особа, а сценарий эротической сцены соответствовал стандарту, имеющемуся на вооружении у любого представителя сильного пола.

— Вот и отлично, — обрадовался Внутренний голос. — Значит, за Никиту нечего волноваться.

«В принципе, да», — признала Тата.

— Тогда делай, что собиралась: экранируй себя от всяких экспансий и пошли отсюда. Пусть голубки забавляются. Тебя их отношения не касаются.

«Как же не касаются?! У этой заводной куклы бездна энергии. Моей энергии. Так что я должна быть в курсе происходящего».

— Вечно ты врешь сама себе. Собралась посмотреть порнушку, так и скажи.

«Заткнись, не твое дело».

Оставив за собой последнее слово, Тата немного полюбовалась на Никиту, обнимавшего наполовину проявившуюся копию. Мужик был хорош. И мордой вышел и статями. Если в воображении он не преувеличивал свои сексуальные способности, то и любовником Линев был первоклассным. К тому ж писатель. Романтично. И классный кризис-менеджер, что особенно интересно. «Может, закрутить с ним роман? — подумала Тата и прислушалась к себе. Ни какой реакции. Ровным счетом, ничего. Равнодушие. Даже милый друг в далекой Риге вызывал большую симпатию.

— Не играй с огнем. Не строй иллюзий. Он — опасен… — дальним эхом отозвался внутренний советчик.

Да, в смуглую красоту Никиты можно было легко влюбиться. Впечатляли и другие достоинства: ум, уверенность в себе, ответственность. Такие мужчины не могут не нравиться.

Не то, что фантомиха. К порождению чужой фантазии Тата испытывала все более усиливающееся неприятие. Тем обиднее, казались и внешнее сходство, и внутреннее различие, которыми наделил Никита ее двойника.

«Какое мне дело до чужих бредней? — одернула себя Тата. — Себе самой я нравлюсь такая, какая есть и довольно! А сейчас, внимание! На этом придуманном празднике жизни я не буду, ни во что вмешиваться. И даже во избежание эксцессов заколдую себя, — решение показалось невероятно остроумным, так как навязанная самой себе пассивность предостерегала от любых спонтанных поступков. — И пусть Никита со своей нафантазированной красоткой творят, что угодно. Мне по фиг!»

Сказано — сделано! Тата сняла чары с парочки, наложила на себя и, уверенная, что не ввяжется ни в какую авантюру, устроившись удобнее, стала наблюдать за любовниками.

Однако нынешнее шоу оказалось не интересным.

Сонный Никита фантазировал вяло, без куражу, поэтому в воображаемой сцене мужчина лениво принимал ласки, позволяя партнерше ублажать себя. К фантомихе претензий не было. Полученной энергии хватало на движения, эмоции, душевный порыв. И все же подвести мужика к оргазму — не получалось. У Никиты рассеивалось внимание, желание теряло свою остроту. «Еще немного и он задрыхнет», — подумала Тата. Поняла это и копия. И засуетилась. Причем так жалко, с таким отчаянной безнадежностью, что поддавшись невольной жалости, Тата даже захотела помочь бедной барышне…

Порыв был не сильным, но едва он осознался, как началось не ладное. Сил и не каких-нибудь, а зеленых душевных, вдруг стало меньше!

Тата зашлась от возмущения. И было от чего! Воспользовавшись нечаянным порывом, как ключом доступа, фантомиха подключилась к ее душе и сперла порцию изумрудных квантов. Нагло и, что особенно обидно, безнаказанно. Ведь остановить экспансию Тата не могла. Сначала ее лучше смирительной рубахи держала наколдованная пассивность. Потом, когда воображаемое соитие закончилось (кстати, к полному конфузу барышни — Линев таки уснул), копия исчезла и отыскать воровку в Никитином сне Тате так и не удалось. Ум Линева по инерции сортировал важное: информацию, полученную в отделе продаж и напрочь позабыл про такие мелочи, как придуманный секс.

«Ладно, — почти не огорчилась пострадавшая сторона — Завтра разберусь, что к чему»

Однако утром пришлось посвятить другому. Не успев открыть глаз, Тата поняла: с душой происходит что-то непонятное. Заглянув на полянку, она взвыла от досады:

— Вот, холера.

Среди скудной зеленой растительности пламенела искусственным великолепием красная пластмассовая роза, которую посадила — другому некому — фантомиха. Ведь только она, кроме Таты, имела доступ в душевное пространство.

— На кой хрен ты эту дрянь здесь развела?

«Это любовь. Никита такой хороший… — донесся тихий ответ.

— И какого Никиту, по твоему мнению, я должна любить: выдуманного или живого?

— Какая разница?

Тата вздрогнула и открыла глаза. Вопрос пришел извне.

О, Боже! Пока она спала, в закрытую на замок квартиру каким-то образом проникла молодая женщина. Ее точная копия!

— Я — Татуся, — представилась гостья. — Оживленная тобой Никитина мечта.

— А я…

Тата стремительно обернулась на новый голос и от изумления раскрыла рот. Хотя напротив любимого зеркала никого не было, в полированном серебряном стекле отражалась женщина. Еще один двойник!

Победоносно улыбнувшись, довольная произведенным эффектом, дама переступила пределы резной рамы и, оказавшись в комнате, завершила фразу:

— …Татьяна! Твой идеал!

— О, Господи… — ахнула Тата и рухнула в обморок.

Глава 3. Растроение

Сознание вернулось с тихим шепотом Внутреннего Голоса:

— Надо было меня слушаться. Не надо было себя делить. Видишь, к чему привела твоя самодеятельность?

«Не вижу, — буркнула Тата. — Я еще в обмороке».

Однако упрек был справедливым. «Цельная натура — это боевая колесница, где дерзким сердцем правит трезвая голова». Она же пренебрегла цельностью и выпустила в мир два полуфабриката. Прагматичная часть личности решала вопросы во внешней среде. Эмоциональная отсиживалась в «санатории тюремного типа». Что и привело, видимо, к столь неожиданным последствиям. На которые, кстати, и намекал друг-советчик, когда говорил, что здоровая душа не станет мириться с неудобным ей положением вещей.

Тата горестно вздохнула: вот, беда.

Вспомнилось, как каждое утро, уходя на работу, она примеряла на себя личину бизнес-леди, делала непроницаемое лицо, корректировала выражение глаз и интонации голоса. Как одевалась в ненавистные строгие безликие костюмы, поступала вопреки желаниям, коммуницировала, а не разговаривала, рассуждала, а не придумывала, рассчитывала, торговалась, добивалась, терпела, делала вид, обманывала, лицемерила, втирала очки и втиралась в доверие, играя далекую от своей истинной сути роль и живя не свою жизнь.

«Я корчила из себя невесть кого, какую-то гипотетическую Татьяну, которую сама же выдумала, — разоблачила себя Тата. — Татусю я тоже сама создала. Шальные порывы, толкающие меня к Линеву и его подружке, возникли не сами по себе. Это выздоравливающая душа в жажде свершений искала применения своих возросших сил. Ах, если бы я исполнила обещание и вернула душу в команду, она бы не своевольничала. А мне бы не пришлось расхлебывать этот кошмар».

Оставалось только удивляться тому, что внутренний конфликт обрел такую странную форму. Впрочем, бабушка предупреждала: для колдуньи личная гармония — вещь архиважная. И все же материализация внутренних состояний — это было как-то слишком.

— Алле, гараж, хватит изображать бревно, — посоветовал Внутренний Голос.

«Отстань!»

— Не дождешься.

«Тогда хоть помолчи немного».

— В другой раз. Сейчас я с полной ответственностью заявляю: будь осторожна, твои копии — серьезные, я бы даже сказал, опасные штучки.

«Чем они могут мне угрожать?»

— Многим.

«Но почему? Я же здесь главная».

— Это еще как поглядеть.

«Не пугай, мне и так не по себе!» — попросила Тата и, собравшись с силами, вырвалась из теплой тупой безмятежной созерцательности, встала во весь рост.

— Эй, вы, — обратилась к копиям. — Давайте, сразу расставим точки над «i». — Я здесь номер первый! Как скажу, так и будет!

Татьяна надменно пожала плечами:

— С какой стати? Весь год ты верно и преданно обслуживала исключительно мои интересы.

Татуся пренебрежительно хмыкнула:

— Вот еще! У меня тоже есть бессмертное начало, поэтому я никого не боюсь. К тому ж, я вообще не твоя, а Никитина.

Тата нахмурилась:

— Девочки, вы что-то путаете. Ты, Татьяна, — всего лишь придуманный образ, который всегда можно заменить другим. Ты, Татуся, не больше, не меньше, как воодушевленный плод чужого воображения! В тебе бессмертия с гулькин нос. Я пролила море слезы над судьбами литературных и киногероев, а теперь не помню, как кого и звали. Поэтому, повторяю: либо вы подчиняетесь, либо … — не желая тратить понапрасну время, Тата швырнула в девиц комок энергии.

Ноги немного дрожали. Стоять было трудно. Но мятежным вассалам надлежало подчиниться и признать власть сюзерена!

Тата чувствовала, что может убить строптивиц. И убила. Почти!

У бетонной стены в оспинках винтовочных выстрелов замерли два силуэта. Раскатистой дробью ударили барабаны. Усатый капрал зачитал приговор и скомандовал расстрельной команде:

— Товсь!

Солдаты щелкнули затворами. Одна из фигур упала на колени. У другой между ног полилось.

— По моей команде…Пли!

Тени замерли в ужасе. Увидели пули. Каждая свою. Почувствовали разрыв кожи, всплеск нестерпимой боли от проникающего ранения, понадеялись, что выживут, что второй раз не казнят. И, только укрепившись в вере об избавлении, умерли.

Зеленоглазая королева, с балкона наблюдавшая за казнью, махнула платочком.

— Благодарю за службу, любезные.

Тихий шепот, слетевший с нежных губ: «Так и надо! Знай, место!» — предназначался поверженным врагиням.

Видение, заполонившее комнату, рассеялось.

— Есть вопросы? — любезно поинтересовалась Тата у трупов.

— Нет, — жалобно провыл один.

— Нет, — сквозь зубы процедил другой.

В глазах Татуси дрожали слезы. Татьяна была спокойна, но следы потрясения еще блуждали по ее лицу. Тата же, хоть стояла, гордо подняв голову, и взирала на побежденных высокомерно, трепетала от страха. Акция не возымела действия. Колдовской дар уже доложил: слезы и потрясения — всего лишь дань вежливости. Барышни неуязвимы и чихать хотели на всякие чары. Максимум, на что способно волшебство — это поставить защиту, дабы бы Разумница и Душенька (такие у барышень были имена), не могли читать мысли и управлять эмоциями.

— Я здесь — главная! — повторила Тата.

Не дождавшись ответа, она обратилась к Татьяне, как созданию здравомыслящему по определению:

— Давай, начистоту. Ты можешь объяснить, что происходит?

— Запросто, — готовно откликнулась та. — Тебе как коротко или с подробностями?

— Как угодно, только б я поняла.

— Тогда сначала суть: ты попала в другое измерение.

— Не может быть! — ахнула Тата.

— Для волшебницы ты реагируешь слишком бурно. Ничего экстраординарного. Прежде ты обитала одновременно в двух реальностях: обычной и колдовской. Нынче оказалась в третьей, где способности, ощущения, восприятия, воздействия, осознания, переживания, понимания, впечатления и прочие свойства личности существуют сами по себе, отдельно от человека.

— Так вот почему я вас вижу, — протянула задумчиво Тата. — А где же другие …сограждане?

— Тебе мало нас двоих?

— И все же?

— Из соображений безопасности тебя поместили в трансцендентальный изолятор.

— Транс…цен…тальный — это как?

— Трансцендентальный — означает: переступающий границы возможного опыта. Колдунья должна знать этот термин.

— А сколько я буду находиться в вашем дурацком изоляторе?

— Пока не покинешь наши пределы.

— А когда я их покину?

— Лучше спроси: как.

— То есть?

— Совершенно не понятно, как ты к нам попала. Поэтому неизвестно, как выдворить тебя из наших пределов.

— Значит, не исключено, что я у вас останусь навсегда?

— Это вряд ли. Твое пребывание у нас настолько экстраординарно, что ситуация обязательно как-то разовьется сама и по себе.

— А что мне сейчас делать? — пришла в уныние Тата.

— Ждать.

— Ждать и глазеть на ваши рожи? И думать: кто вы такие и не рехнулась ли я?

Татьяна величаво улыбнулась:

— Не волнуйся. Ты в здравом уме и трезвой памяти.

«Трудно поверить».

— Но придется. Еще есть вопросы?

«Конечно. Расскажи про себя и Татусю».

— Это долгий разговор. Если в двух словах, то я — твой идеал. Душенька недавно еще была обычной эротической блажью, забавляющей Линев в свободное время. Но с твоей помощью наша секс-бомбочка изменила статус и превратилась…Ах, если б знать в кого Татуся превратилась, можно было бы все исправить. Но пока ничего не ясно, поэтому остается только надеяться на лучшее. То есть на то, что мы обойдемся без жертв и разрушений.

— С чьей стороны?

Не желая уточнять, Татьяна пожала плечами.

— Хорошо, ну а пластмассовая роза на моей душе-полянке зачем появилась?

— Это мое отношение к Никите, — сообщила Душенька.

— Я-то тут причем? Между прочим, это уродище питается моим зеленым потоком.

— Плевать на все. Я посадила цветочек на своей территории.

— Это моя душа!

— Была твоя, стала наша!

Татьяна хлопнула в ладоши:

— Хватит пререкаться. Сделанного не воротишь. Бонапарт сказал: «Народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую». Могу перевести для особо непонятливых: тот, кто не хочет вкладывать душу в свою реальность, должен быть готов, что душа увлечется какими-то химерами.

— Сама ты химера! — возмутилось фантазия. И получила в ответ:

— Ну, уж нет. Я — критерий истины и четко соответствую реальности, — отрезала Разумница. — А ты — примитивная и бессмысленная эротическая мужская фантазия, воодушевленная сумасбродкой бабой!

— Сама дура! Компьютер ходячий! Арифмометр!

Теперь Тата оборвала перепалку:

— Хватит! — прихлопнула ладонью по столу. В установившейся тишине она внимательным взглядом смерила своих двойников и еще раз удивилась одновременному сходству и различиям, отпечатанным на лицах. Татьяна казалась старше. Глаза выдавали опыт, твердость характера, собранность, напряженность, постоянную готовность к отпору. Татуся воплощала собой мягкость, томность, сонную леность звезды-гарема. Роднило барышень одно: опасность, которую излучали обе. — Заткнитесь. И вообще: держите себя в руках. Мне ваши свары побоку. У меня забот полон рот. И с вами, и с фирмой. Кстати, вы со мной в офис попретесь или будете только в отчем доме глаза мозолить?

— Куда ты — туда и мы, — утешила Татьяна.

— Тогда так: на людях меня без особой нужды не отвлекать! Ясно?

— Да, — кивнула Татуся.

— Кстати, надеюсь, посторонние вас не видят? А то мне будет сложно объяснить коллективу, почему меня стало так много.

— Для всех, кроме тебя, нас как бы нет в природе, — сказала Разумница.

— Хоть это хорошо.

— Да не переживай ты так. В жизни всякое случается и каждый может, как расстрОиться, так и расстроИться, — Татуся тоже нашла походящие ситуации слова.

Глава 4. На пути к истине

Тата шествовала по улице, впитывая, как промокашка горячие мужские взгляды и ледяное женское любопытство. Несколько раз вслед летел грубоватый свист — дань восхищения малолеток. Кто-то восторженно бросил вслед: «Ого!». Так или иначе, народ к явлению красоты пред очи своя равнодушным не остался.

Родной коллектив тем паче!

— Добрый день, — поздоровалась Тата, входя в офис.

— Добр… — Василий Петрович замолк на полуслове. Остальные пораженно молчали. Шефиня — ярая поборница дресс-кода — весь год одевалась в строгие костюмы безликих тонов и вдруг явилась воплощением женственности и соблазна с ярким макияжем, в зеленом, под цвет глаз, жакете с глубоким вырезом и черных очень широких брюках из струящегося шелка.

— Татьяна Михайловна, ну, вы, блин, красотка! — высказал общее мнение Камейкин.

— Неужели? — Тата деланно удивилась и, как ни в чем, ни бывало, направилась в кабинет.

Спустя полчаса появился Линев.

— Василий Петрович передал, что вы просили меня зайти?

— Да. Вы уже готовы дать ответ?

— Нет.

Тата поднялась с места, прошлась будто бы в задумчивости от двери к окну:

— Почему?

— Мне еще, — безучастно оповестил Никита, — нужно кое в чем разобраться. Думаю, после обеда я смогу поделиться некоторыми выводами.

— Тогда до встречи. — Тата одарила консультанта одной из самых ослепительных, предназначенных только для VIP-клиентов, улыбкой. А когда Никита вышел, довольно потерла руки. Как и следовало ожидать, мужика зацепило. Да еще как! Убедиться в собственной правоте Тата смогла в обеденный перерыв. Едва в офисе зависла тишина, как Татуся выскользнула из кабинета.

Тата замерла, если план удался, барышня вернется. Так и есть. Губы обиженно поджаты, взгляд растерян, на лице огорченная гримаса.

— Никита думает не обо мне, — объяснила обиженно.

— А о ком? О ней?! — догадалось разумное начало.

Татуся кивнула. Татьяна приняла к сведению полученную информацию, поразмышляла с минуту, затем озвучила новый вопрос, уже адресованный Тате:

— Что происходит?

— Ничего особенного. Если в ваше измерение я попала из-за Татуси, значит, от нее надо избавиться. Чем я и занимаюсь.

— Какая же ты сука! Жестокая сука! — возмутилась Душенька — И даже не скрываешь этого.

Не обращая внимания на слова потенциальной жертвы, Тата продолжила:

— Уничтожить мужскую сексуальную фантазию можно двумя способами. Первый путь предполагает рациональный подход. Если я покажусь Никите матерой феминисткой, или истинной, без прикрас бизнес-леди, он быстро прекратит свои воображаемые игрища.

— Не желаю, чтобы мной пугали мужчин! — возмутилась Умница.

— Мне тоже не нравится этот вариант. Поэтому, скорее всего, я пойду другим путем. Эмоциональным. Заморочу Никите голову так, чтобы он перестал думать о каком-то туманном собирательном образе и забыл Душеньку напрочь.

— Какое коварство! Какая низость! — зашлась от гнева Татуся.

— План твой хорош. Но имеет узкое место, — Разумница проигнорировала реакцию коллеги. — Манипулируя на чувствах Никиты, ты рискуешь столкнуться с его воображением, силы которого отчасти соизмеримы с ресурсами твоего колдовства. И кто победит в этой битве — предугадать невозможно.

— Хорошо. Я тебя услышала, — оборвала разговор Тата и принялась за служебные заботы.

Точно в два часа пополудни, в сопровождении Копейкина, порог кабинета переступил Линев. Пока длился обмен дежурными фразами, пока Никита раскладывал на столе бумаги, Тата внимательно разглядывала консультанта и мусолила непростую думу. Ничего не происходит просто так. Если ее внутренние проблемы обострились с появлением этого человека, да еще и приняли такую чудную форму, значит пришло время понять что-то важное. Но что именно?

«Никита Линев… — мысленно произнесла Тата, — Никита…

Линев жил в гармонии со своим именем.

Никита происходит от греческого слова «побеждать» и означает победитель. Однако имени не хватает силы и могущества. Слабость его подтверждает интересный факт: когда в тридцатых годах двадцатого века в СССР разрешили менять имена, «Никита» оказался в топ-списке имен, от которых охотнее всего отказывались. Основные черты: всегда первый, одарен, талантлив от Бога. Согласно характеристике Никита — это мужчина, который знает себе цену. Эгоистичный, целеустремленный, настойчивый, упрямый, идет к цели прямым путем. Не любит, чтобы им командовали. Чувствителен и раним. Внешне похож на мать, характером в отца. Преданный сын. Семейная жизнь из-за отсутствия дипломатичности и не желания приспосабливаться складывается трудно.

Все так и было. Линев побеждал, был талантлив, целеустремлен, чувствителен и раним; знал себе цену и умел ее получить.

С биографией консультанта Тата знакомилась на месте основных событий, в квартире Линева, в которую перенеслась волшебной сутью.

— Мне нужно знать о Никите все. Так что выкладывайте, — обратилась она к чужим вещам.

Не приученные разговаривать, те не спешили отвечать.

— Позвольте, я начну, — наконец решился книжный шкаф из прихожей, — пожалуй, я, единственный, кто помнит, как Никита появился на свет.

— А я? — возмутился старый фотоальбом. — Я тоже в курсе.

— Давайте, по очереди, — велела Тата.

Рассказ оказался не долгим.

Мужчина и женщина. Совместная, жизнь в достатке и отсутствии детей. В сорок семь лет она впервые забеременела. По началу испугалась — больна. Тошноту, слабость, минутные обмороки приписала модной и страшной онкологии. Мужу решила не говорить: не расстраивать заранее. Но по тому, как стремительно жена худела, теряла силы и упорно молчала, он догадался и повел к врачу. Лучшему, самому-самому. А потом еще к череде других. Неутешительный диагноз никто не подтверждал, но и не опровергал. Наконец, ситуация прояснилась.

— Голубушка, у вас вульгарная беременность. Четыре месяца. О прочих глупостях забудьте, думайте о ребенке.

Аборт в таких сроках невозможен. Да и не помышляла об убийстве первенца пожилая чета. Поздний, он был по-особенному желанен.

— Значит, родители Никиту любили? — спросила Тата.

Шкаф и альбом только хмыкнули насмешливо.

— Не то слово, обожали.

— Отлично. Спасибо большое, — продолжился допрос. — Детство и юность пока упустим. Перейдем к молодости. Кто будет отвечать?

Вызвался обеденный стол. Обычный на четырех ножках.

— Однажды Никита привел в дом молодую женщину. Меня накрыли скатертью, выставили угощение. Чувствовал я себя в тот момент неважно, нога пошаливала, знаете ли, и слушал невнимательно. Но дерево, очень чувствительно к человеческим настроениям, и волей-неволей, все четверо вовлекали меня в свои мысли.

Пожилой мужчина — отец Никиты радовался.

«Молодая, здоровая, красивая, скоро родит внуков».

Гостья выглядела славной: крепенькая, стройненькая, симпатичная.

И не нравилась, откровенно не нравилась потенциальной свекрови:

«Не такая нужна моему сыну. Не такая!»

Материнское сердце не обманешь. Барышня была не плоха, просто слишком реалистична: мечтала о квартире, машине, даче. Никита же хотел творить. Он с детства бредил писательством и каждую свободную минуту посвящал мечте.

Усугубили семейный конфликт и женские свары. Невестка со свекровью делили кухню и Никиту, рыдали на широком плече, просили защиты. Примирить враждующие стороны мог разъезд, но оставить родителей одних Никита отказался наотрез. Матери семьдесят три, отец на год старше. В ответ разобиженная супружница подала на развод.

Через год умерла мать Никиты. Отец ушел вслед.

— Дальше можно я? — попросил разрешения диван.

— Давай, — согласилась Тата.

— После смерти родителей Никита загулял. Вечеринки, пьянки, женщины.

— Он любил кого-нибудь?

— Нет, развлекался.

— И долго?

— Через полгода гульба закончилась. С тех пор на мне пользуют дам изредка, по мере надобности.

— А его кто-то любил?

— Не знаю. Никита сторонится серьезных отношений. Ему сейчас не до того. Он хочет стать профессиональным писателем.

— Это уже по моей части, — откликнулся письменный стол. — Мы написали много статей и рассказов. Нас печатали журналы и газеты. Потом мы взялись за книги. Две вышли и даже очень хорошо разошлись. Над остальным мы пока работаем.

— Да, да, — подхватили тему два томика в книжном шкафу. Тата взяла каждый в руки, подержала, словно оценивая вес; увидела на обложке знакомые имя и фамилию и удивленно покачала головой. Это ж надо, настоящий писатель.

— Главное у нас впереди, — сказал ноутбук.

— Ну, а ты чем порадуешь? — Тата обратилась к зеркалу.

Не часто мужчины поверяют зеркалам тайны, но ежедневный полный опасности и сакраментального смысла ритуал бритья роднит суровую мужскую душу и серебристую гладь. В миг, когда глаза упираются винтовочным дулом в собственное отражение, и идет настоящий, откровенный разговор. Без дураков, формальностей, по-настоящему.

— Главное у нас здесь и сейчас. Писать для Никита самое важное занятие в жизни, — сказало зеркало. — Следующие места пока вакантны. Правда, с некоторых пор мысли Никиты поглощены тобой и, судя по некоторым признакам, это серьезное увлечение.

Тата недоверчиво повела плечами. Как же! Два дня знакомы! Но, заинтригованная, достала из воздуха книгу Судеб, открыла нужную страницу. Стекляшка не ошибалась. Действительно, именно ей судилось сыграть важную роль в жизни Никиты. Однако…всего лишь с вероятностью пятьдесят процентов.

«Интересно, а что Линев для меня значит?» — Тата едва удержалась, чтобы не посмотреть собственное будущее. Однако вовремя спохватилась и, от греха подальше, вернула книгу Судеб туда, где ей положено быть. Предопределенная реальность не для волшебниц. «В лишних знаниях, лишние печали», а также ограничение свободы выбора, без которого творить чудеса невозможно.

— Теперь я все знаю. Прерогативы Никиты выглядят следующим образом: Дом, Сад, Книга, Любимая, — сказала Тата серебристой глади.

— Какой еще дом и сад? Никита — урбанист и предпочитает городские квартиры, — удивилось зеркало.

Что взять с гладкой поверхности, предназначенной для отражения света?! Пришлось объяснить:

— Дом, Сад, Книга, Любимая — это аллегория, иносказание, перепевы булгаковских строк. Именно домом, садом, книгой и любимой наградил истерзанный суетой Михаил Афанасьевич своего Мастера, дав, ему возможность творить в тишине и покое, и подарив душевное равновесие.

— А-аа…

…— Татьяна… — голос Камейкина врезался в чары скрипучим диссонансом и выдернул в реальность. Тата вздохнула с сожалением. Прерываться, было жаль. Линев — интересный тип, но куда деваться…сосредоточилась. Предстояло услышать важную информацию.

— Я готов дать предварительное заключение по вашей фирме, — начал доклад Линев. — В принципе, у вас есть одна довольно серьезная проблема. Вы, Татьяна, прежде служили в крупных компаниях, где действия персонала жестко регламентированы. Вы, уважаемый, Василий Петрович, как бывший офицер, тоже привыкли к уставу и четкой дисциплине. Поэтому созданные вами бизнес-процессы не гибки. В итоге ваши продавцы, вместо того, чтобы реагировать на все предложения рынка, соглашаются только на стандартный набор услуг.

— Вы хотите сказать, что отдел продаж отказывается от сложных заказов? — подалась вперед Тата.

— Да. Сейлы отказываются от заказов, требующих согласования с руководством. Ведь в большинстве случаев ни вы, ни господин Камейкин, не идете на встречу, и требуете соблюдения правил.

— Есть такая буква, — признал Василий Петрович. — Но я думал, так лучше для фирмы.

— Лучше враг хорошего, — улыбнулся Линев.

— Еще замечания есть? — сухо поинтересовалась, задетая за живое Тата.

— Да, — признал консультант. — Не обижайтесь, но стиль вашего руководства не эффективен.

— Почему?

— На каждом этапе развития бизнеса директору приходится решать разные задачи и, соответственно, использовать те или иные корпоративные стандарты.

— Что вы имеете в виду? — спросил Камейкин.

— В крупной корпорации руководитель обращается с персоналом формально. В малом, наоборот, директору нужна любовь коллектива. Если персонал любит своего лидера, то работает с большим энтузиазмом и не требует дополнительного вознаграждения за трудовые свершения.

Тата удовлетворенно кивнула. Но не смогла скрыть гримасу недовольства. Почему она сама об этом не подумала?!

— Надеюсь, мои рекомендации вас не задели? — вежливо поинтересовался Никита.

— Я — не кисейная барышня. Василий Петрович — подавно.

— Тогда пойдем дальше. Готовы ли вы изменить свои методы работы? Если да, то я разработаю нужные рекомендации. Если нет — простимся. Спасение утопающих дело рук самих утопающих. В бизнесе это правило номер один.

Камейкин с надеждой посмотрел на Тату. Ему очень хотелось быть заместителем директора преуспевающей фирмы. Шефиня ответила помощнику растерянным взглядом. Она еще думала.

— Что надо сделать, чтобы заслужить любовь коллектива? — спросила осторожно.

— Надо самой полюбить людей, — улыбнулся консультант. — Или деньги, или компанию, или идею, ради которой вы пришли в бизнес.

Глава 5. Почти откровенный разговор

Линев внимательно смотрел на директоршу. Хороша! И, безусловно, умна, раз выложила правду о себе.

— Мне будет трудно исполнить вашу рекомендацию, — призналась дама без смущения. — Я, видите ли, достаточно прагматичная и сдержанная в эмоциях особа. Вы предложили полюбить на выбор: людей, деньги, компанию или идею, из-за которой я пришла в бизнес. К сожалению, это невозможно. Мои доходы, как собственницы на данный момент незначительны. На должности финансового директора, которую я занимала прежде, мне платили больше. Компания, как таковая, мне безразлична. Это подарок бывшего гражданского мужа. Причем формальный. Пока мы были вместе, бизнесом управлял он. После расставания мне достались реквизиты и проплаченное на два месяца вперед офисное помещение. Что касается идеи, тут тоже не густо. Я входила в бизнес с мыслью, что не хочу зависеть от тех, кто выше меня по должности. Однако сейчас завишу от своих подчиненных и это отнюдь не меньшее зло. Посему, честно говоря, я и рада бы измениться, да не понимаю, как у меня это может получиться.

Никита только вздохнул. Обычно заказчики в надежде получить больше полезной информации водили его по ресторанам. Так же поступила и очередная клиентка. Девять из десяти при этом пытались объяснить, почему не могут сделать то, что должно. В этот раз сценарий не изменился. Не стал оригинальным и «наш ответ Чемберлену». Оправдывая аванс и съеденный ужин, Линев сказал зеленоглазой крале правду:

— Невзирая на очевидные достоинства заведения, в который вы меня пригласили и расположение к вам лично, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Вам надо поменять стиль управления. Тогда фирма поднимется. В противном случае ваша работа будет малоэффективной.

В ответ — тишина. Ладно, пойдем другим путем.

— Давайте, я объясню теоретическую часть, — продолжил Линев.

— Я вас слушаю.

— Насколько я помню, у вас экономическое образование?

— Да.

— Отлично. Это избавит меня от лишних подробностей. Итак, компания, как все развивающиеся системы, по мере своего развития проходит четыре этапа. На первом движущей силой является идея. Она воспламеняет лидера, оный в свою очередь возбуждает народ и увлекает к свершениям. В результате, хотя денег мало, всем хорошо. В компании царит семейная атмосфера. Руководитель, как отец родной или мать, в вашем случае, радеет о своих подопечных и бок обок с народом пашет, не покладая рук. При этом второй, я имею в виду народ, забывает, что ненормированный труд должен оплачиваться, а первый, то бишь, шеф, четко осознает, что любовь и восхищение коллектива — это инструмент управления, позволяющий при помощи не материальной мотивации компенсировать дефицит материальной. В переводе с языка менеджмента на язык обычных отношений между мужчиной и женщиной первый этап соответствует конфетно-букетному периоду ухаживаний, когда распаленные чувства заставляют влюбленных терпеть ради партнера неудобства, делиться последним и ради будущего счастья совершать глупости. Что характерно, представление человечества об идеальной любви соответствуют первому этапу отношений — времени, когда извечный арифмометр, занятый постоянным подсчетом «дал-взял», тупо молчит.

Однако, молчит он, как не трудно догадаться, недолго.

Наступает второй этап и ситуация меняется. Царящий в компании хаос все сильнее мешает зарабатывать деньги. Поэтому лидеру приходится потихоньку закручивать гайки, понемногу доплачивать особо одаренным личностям и, так как денег по-прежнему мало, а работы много, стимулировать трудовой энтузиазм посредством того же воодушевления. Правда, в это время голая идея типа «вот раскрутим компанию и заживем…» уже, пардон, не канает. Вокруг витает запах денег и отношения в коллективе напоминают уже не столько семью, сколько стаю, которой нужен вожак, умеющий привести к добыче. Поэтому в это время шефа чтят за умение вести бой и добывать бабки, его побаиваются и уважают. Главное, за ним идут в огонь и в воду

В любви второй этап характеризуется обилием ссор и стремлением перетянуть одеяло на себя. Влюбленные диктуют условия друг другу; просчитывают, сколько каждый вложил в отношения, сколько получил в ответ, и требуют компенсации. Дело не доходит до разрыва лишь в том случае, если действительно имеет место заслуженное доверие и есть смысл быть вместе

Мир в бизнесе и любви наступает с приходом в систему порядка, то есть правил. Когда бизнес-процессы активно структурируются, а действия персонала подчиняются инструкциям, компания поднимается на третий этап. В это время прагматизма, логики, взвешенных решений и делегирования полномочий, задача лидера следить за тем, чтобы процесс не доминировал над результатом. В отношениях двоих — это этап семейных отношений, времени, когда есть общие цели и маловато романтики. Однако правила игры установлены. Пара знает, сколько раз в неделю будет секс, кто выбрасывает мусор, у кого в руках пульт от телевизора и семейная казна, и, таким образом, мирно сосуществует. Но, если компания обслуживает порядок, а не прибыль, бизнес потихоньку теряет активность и, по мере оскудения старых запасов, умирает. С любовью происходит то же самое. Если парочка следуют букве ситуации, а не сути, чувство выхолащивается, и тогда люди держатся друг за друга лишь по привычке. Или не держатся и расходятся. Так или иначе, сильнее, чем следует формализируя процесс, бизнес и семья «вываливаются» на четвертый этап и начинают стагнировать, идти ко дну.

— Интересная у вас теория. И примеры наглядные, — протянула задумчиво директорша. — Теперь я поняла. Моя ошибка в том, что я ввела в обиход, методы третьего этапа, которые на первом и втором не работают.

— Да, — согласился Никита. — У вас молодой бизнес и лихорадка для него — норма жизни. Вы же, исходя из собранной информации, пытаетесь структурировать хаос, причем даже не своими руками, а перепоручив львиную долю дел господину Камейкину, честь ему и хвала.

— Неужели я должна быть во всех дыркой затычкой? — в женском голосе прозвучало отчаяние.

— Да, — подтвердил Никита. — На первом этапе лидер должен решать множество разнообразных вопросов и, таким образом, наращивать компетенции, расти, вести компанию дальше, и становится настоящим руководителем. А не номинальным, как вы сейчас.

— Мне не нравится эта идея. Мне не хочется сидеть в утлой лодчонке и грести веслами. Я предпочитаю капитанскую рубку большого корабля.

— Если хотите, объясню почему.

— Пожалуйста.

— Не только компании проходят этапы развития. Но и люди. Однако, человеческий материал более косный, поэтому обычно на «родных» этапах люди застревают. Так «первоэтапники» — мечтатели и фантазеры — прекрасно заряжают энергией себя и окружающих. Но в реалиях они не сильны, драться и идти по трупам не любят, поэтому чаще всего навсегда и остаются владельцами маленьких компаний. «Боевики» второго этапа, предпочитая лобовые атаки, не желая искать окружные пути, не могут перерасти рамки партизанщины и не способны вывести компанию в большой бизнес, оставаясь навсегда в среднем. Прагматики же третьего этапа не выносят хаос, присущий старту; раздражаются от надобности вести ненужные на их взгляд, военные действия, там, где можно договориться полюбовно, поэтому стремятся развиваться в рамках крупных корпораций. Там же, но попозже, собираются любители спокойной жизни. Они эффективны в сборе дивидендов и умеют распорядиться нажитым добром с максимальным толком. Но созидать, отстаивать свои позиции, структурировать системы они не могут и не хотят.

Естественно, люди меняются по необходимости и проявляют себя и в чуждой среде. Но не долго. Закон сохранения энергии заставляет каждого вернуться к привычным стереотипам и, если это не происходит, человек испытывает сильнейший дискомфорт.

— То есть, я нахожусь в дисгармонии со своей компанией?

— Да. И опять позвольте, пример из жизни. Возьмем тех же влюбленных. Им хорошо вместе, у них общая цель — счастье. Но внутренние этапы мужчины и женщины не соответствуют друг другу. А значит, конфликт неизбежен. Она будет планировать, просчитывать и раздражаться его манерой надеяться на авось. Он будет решать вопросы слету, и злиться от ее скучных инструкций.

— А как же противоположности сходятся?

— Я в это не верю и думаю, надо рубить дерево по себе, тогда будет меньше разводов с формулировкой «не сошлись характерами».

— Хорошо. Значит, я — человек третьего этапа? — прозвучал закономерный вопрос.

Линев задумался: как бы деликатнее выразиться…

— Скорее, второго. Плюс небольшой допуск на третий. Вы явно из числа атакующих натур. Но, как сильный логик, не нападаете спонтанно, а готовитесь к наступлению. Сначала внешне спокойно принимаете и подчиняетесь чужим раскладам, изучаете с пристрастием исследователя и коллекционера, затем хладнокровно разрушаете и изгибаете мир под себя. Изумрудные глазки вспыхнули от досады.

— Вы проницательный человек, — однако, голос директорши остался таким же безучастным. — Но позвольте не согласиться. Мне кажется, я — человек третьего этапа с небольшим допуском на второй. Я живу по правилам и лишь иногда по необходимости, атакую.

Никита мысленно улыбнулся. Будучи классическим «второэтапником», со всеми присущими этой категории качествами: неугомонной жаждой деятельности, неразборчивостью в средствах, сверхгибкой ситуационной этикой, оправдывающей любой поступок, сидящая напротив дамочка, изображала из себя рафинированно-прагматичную «таблицу умножения» с третьего этапа. Мало того изображала настолько хорошо, что другой бы непременно поверил бы. Но он с первого взгляда заподозрил, что барышня не та, за которую себя выдает. И вскоре убедился в своей правоте. Стоило представить зеленоглазую кралю в постели, как все встало на место. Вчера в обеденный перерыв, отвернув взгляд от ноутбука, он подумал: «Трахнуть бы такую» и вообразил, как пользует директоршу. Потом задался вопросом: «Какова она в постели?» и слегка изменил настрой. Директорша в воображаемом сексе была безудержна, а это свидетельствовало о страстной натуре в жизни и очевидному авантюризму в бизнесе.

Впрочем, (хоть и доверяя своей интуиции, нисколько не сомневаясь в субъективных результатах столь оригинального теста), озвучивать свои выводы, Никита не стал. Зачем смущать человека? Спорить тоже было глупо. Клиент всегда прав. Пусть и тешится своей правотой.

— Третий этап, так третий. Вам виднее.

Удовлетворившись мимолетной победой, дама сменила тему.

— Вы столько всего знаете. Чем, если не секрет, вы занимались до консультирования?

Никита охотно признался:

— Сразу после школы я учился в политехе и работал в продажах. Когда, разобрался на практике и теории, что такое маркетинг и менеджмент, пришел к начальству и потребовал под начало команду. Поднял новое направление, потом руководил отделом. Вернее, по очереди пятью отделами сбыта и развития. Тогда же, поняв, что могу сделать и заработать больше, стал коучем, то есть специалистом по развитию компаний и личностному росту.

— Вам нравится такая работа?

— В принципе, да. Она дает независимость и определенную финансовую самостоятельность. Одно жаль, что руководители компаний часто не следуют полученным рекомендациям или останавливаются на полпути. Вот и в вашем случае, меня грызут сомнения.

— Напрасно. Я приняла к сведению и тщательно обдумаю все сказанное вами.

Глава 6. Бои без правил

Вечер прошел тихо, спокойно, почти по-семейному.

Татьяна читала недописанный Линевым роман. Татуся смотрела в окно и, наверное, тосковала по Никите. Сам Линев тоже был на виду. Сдвинув границы пространства, Тата продлила свои хоромы двумя комнатами Никитиной хрущовки, и, не спеша, перебирая спицами, наблюдала одновременно за всеми персонажами; разбиралась: кто есть кто в этой странной истории.

Номер первый: Душенька.

Фантазия принадлежала Никите и, как инородное создание, вполне могла иметь враждебные намерения. Вполне серьезные, так, как коварство иллюзорного племени всем хорошо известно. Однако, почему-то, Татуся, хотя и была причиной всех бед, казалась совершенно безобидной особой и не вызывала опасений. Лишь глухое, до зубовного скрежета, раздражение. Почти такой же силы, но страх возникал при мысли о своей, родной, рожденной в недрах собственного сознания, Разумнице. И неудивительно: редкая стерва, сожрет не поморщится.

Третий номер списка — Никита тоже хорош, непотребник чертов! Наворотил делов!

Тата вздохнула, Линев был, действительно, хорош.

Никита, между тем, так же предавался размышлениям. Посмотрев несколько лет назад знаменитый «Секрет», он решил визуализировать свою вторую половинку. Дело оказалось непростым и на описании внутренних черт застопорилось. А вот с типажом проблем не возникло. Избранница виделась только стройной шатенкой.

Как и утверждали авторы фильма, мечта материализовалась. Причем точно в соответствии с мыслями. Конкретные по части визуала «притянули» зеленоглазую директоршу, внешне очень похожую на идеал. Кавардак же по поводу характера и прочих психологических заморочек вылился в хаос, царивший уже который день в голове и жизни.

Никита вздохнул: женщина нравилась. Красивая, умная, энергичная, она влекла к себе, как магнит. И не нравилась. Слишком уж много красоты, ума, энергии, экспрессии и слишком мало женственности и желания быть ЗА мужчиной. С такой не совладаешь. Она из тех, кто выгибает мир под себя, поэтому отношения превратятся в войнушку, в проверку: кто кого. Не сулила добра и разница в материальном положении. Красавица обитала в шикарной квартире, имела состоятельных родственников за границей, привыкла не стесняться в средствах. Он же из-за чертового кредита ни за что — возведенный ударными темпами каркас элитной многоэтажки уже пять лет продували ветра и поливали дожди — жил скромно и в ближайшие годы рассчитывать на кардинальные изменения не мог.

Имелись и другие сдерживающие факторы. После нескольких романов с заказчицами, Линев зарекся смешивать отношения и работу. Акулки капитализма почему-то упорно путали праведное и грешное, превращая свидания в консультации, за которые ему же приходилось платить ресторанными счетами, подарками и т. д.

«Вот морока…» — нынешним вечером мысли по последнему обыкновению занимал приевшийся вопрос: что делать? Вариантов было два. Первый: плюнуть и забыть — казался очень правильным и желанным. В пользу его говорило и равнодушие дамы. Однако поставить точку в несостоявшейся пока или вообще love story не получалось. Доводы и уговорыне помогали. Не слушая голоса разума, воображение, как дурень с писаной торбой, носилось с бредовой идеей попытать счастья и проявить инициативу.

«Нет, не стоит, — остерег себя в очередной раз Линев. — Она такая, как все…Может даже хуже. Шагу не ступит бесплатно. С такой свяжешься и пропадешь не за грош. Влюбит, вывернет наизнанку, сожрет, как паучиха, не подавится…»

Тата поморщилась. Она слушала мысли Линева и почти обиделась сравнению с паучихой.

Никита постелил постель, лег…

Татуся тут же перебралась в квартиру Никиты. Села в ногах, с готовностью устремила взгляд на мужское лицо. Тата замерла в нетерпении.

— Бороться с мужскими фантазиями глупо, — не отрывая глаз от романа, сообщила Татьяна. — Если ты не в курсе, я тебя просвещу. Невзирая на личные сознательные предпочтения, чаще всего мужчина фантазирует о нежной, покорной и при этом безудержной в постели партнерше. При этом порноролик включается через пять-семь секунд после взгляда на любую привлекательную особь слабого пола. И так до шести раз в течение часа. Самый растиражированный сценарий — спонтанный без прелюдий секс с незнакомкой. Часто не одной, а несколькими сразу. Так было, есть и будет. Посему не трать напрасно нервы.

— Пусть фантазирует о ком угодно. Но потом. Сейчас Линев должен мечтать обо мне, чтобы Душенька сдохла, — отрезала Тата. — После ее безвременной кончины я, наверняка, выпалу из вашего дурацкого измерения.

Татуся ответила злым взглядом, но промолчала. Боялась, видно, пропустить нужный момент.

— Не ври. Ты бесишься из-за того, что Никита подкорректировал твой светлый образ и во что бы то ни стало, хочешь извести плод его воображения, то бишь нашу сексапилочку, — разоблачила Разумница.

— Не без того. Я хороша без всякого тюнинга.

— О вкусах не спорят. Линев имеет право мечтать о ком угодно.

— Да пошел он со своими правами…

— А еще ты стараешься угробишь Душеньку, чтобы единолично царить в воображении Никиты. Тогда у тебя появится шанс выиграть в лотерее и сыграть в жизни писателя значимую роль. И, кто знает, может быть, даже стать героиней романа.

— Что в этом плохого?

— Ничего. Если твоя настойчивость не сломает чужую жизнь.

Тата на минуту задумалась.

— Никита начал первым. А кто к нам с мечом…или непотребной мечтой придет, тот и погибнет…

Татьяна пожала плечами:

— Не вижу логики. Линев поступил некорректно. Но разве это основание для твоих экспансий?

— Нет, конечно. Ты права.

— Что дальше?

— Я буду действовать осторожно.

— Ты вообще должна оставить Никиту в покое! Он мой! — встряла в разговор Татуся и, утверждая право собственности, приблизившись к Никите, положила руку на его голое плечо.

— Вот, проститутка, — буркнула Тата и в тот же миг, совершенно неожиданно для себя, заорав истошно: — Не лезть к нему! Хочешь жить, не лезь! — подскочила к Душеньке и вцепилась той в горло.

Сразу же заболела голова. Словно чьи-то невидимые руки ухватили кровеносные сосуды в мозгу и, обмотав вокруг кулаков, натянули, как вожжи натягивает возница, желая удержать рвущихся вскачь коней.

— Прекрати, — сказала Татьяна, — немедленно.

Не обращая внимания на дикую боль, сжимавшую череп тисками, на пляску пятен кроваво-красных перед глазами, на сухой пыльный вкус горечи во рту, Тата сжимала пальцы и что-либо слышать-видеть-понимать не могла ни как.

— Прекрати! — повторила Татьяна.

Голова Татуси, словно у тряпичной куклы, мертво завалилась назад, руки безвольно обвисли.

— Ты меня слышишь? — глухой отдаленный голос долетал одними гласными звуками, — …ы … ея … ы…иш? Ты меня слышишь? — прозвучало уже отчетливее.

Тата кивнула. Тяжело, натужно, словно шея удерживала голову с трудом и отказывалась совершать обычные движения.

— Пусти ее, — попросила Татьяна.

Тата ослабила хватку. Душенька с присвистом втянула воздух. Раз, другой, третий…Едва отдышавшись, она взвыла:

— Ты не имеешь права меня удерживать!

— Или я, или никто! Понятно? — уронила Тата.

Татьяна кивнула:

— Конечно, понятно. Ты все объяснила очень доходчиво. А сейчас, пожалуйста, успокойся и пообещай больше не дурить. Ладно? Вот и хорошо.

Чего ты вообще взбеленилась?

— Не знаю. Вожжа под хвост попала.

— Татуся, ты тоже держи себя в руках и не лезь на рожон. Договорились? Отлично. Тем паче, что ваш красавчик дрыхнет без задних ног и делить вам уже некого.

Никита, действительно, спал, однако разумное начало сильно ошибалось, полагая, что соперниц остановит столь ничтожное препятствие.

Подождав для приличия пару минут, Тата юркнула в сон Никиты и…обнаружила, что опоздала.

Линев находился в состоянии «расслабленного бодрствования». Его разум еще не отключился, но умственная деятельность заметно затормозилась. Мозг излучал альфа-волны и Душенька, сама «работающая» в том же диапазоне (7-14 колебаний в секунду), пыталась завладеть остатками внимания. Следовало признать: не без успеха.

Для явления себя «народу» она выбрала затасканный долгим употреблением хит домохозяек, старых дев и малолеток. Тонкая полупрозрачная ночная сорочка, вся — кружево и шелк, обтекала стройное тело. Волосы летящей волной, распущенные по плечам, струились змеями в игре еле внятного ветерка. Руки в ворохе оборок молитвенно сложенные на груди, сжимали зажженную свечу, огонек которой плодил таинственные тени на лице, мерцающими бликами отражался в блеске глаз. «Вот, сука… — усмехнулась недобро Тата. — Сейчас дернет за тесемку и движением плеча сбросит рубаху к ногам, и Никита ошалеет».

Так и вышло. Но лишь отчасти.

Пока Душенька поднимала руку, сознание Никиты отключилось, провалившись в фазу быстрого сна, куда заторможенной мечте попасть, было сложно, а может быть вообще невозможно. Для волшебства же не существовало преград, и Тата сделала свой ход.

Под раскаты грома и сверкание молнии она вышла из огня, как Афродита из пены морской, в безупречной сияющей наготе и для пущего эффекта раскаленным тавром впечатала в мозг Никиты симметрию окружностей грудей; треугольник лобка; дуги бедер в сопряжение вогнутых и выгнутых кривых. Затем выросла громадьем лика от земли до небес, затмила солнце, укрыла свет, в очах — зеленых океанах — утопила, опутала сладкоголосыми речами, к себе приковала. И в себя посвящая, пиявкой впилась; силу, как кровь по капле выжала, выпила, вылюбила всего до последней капельки, до дна…Чтобы проклятущей мечте ничегошеньки не досталось!

Глава 7. Постижение

Утро пришло с мыслью:

«Ни-ки-та, Ни-ки-туш-ка…»

Тата устроилась удобнее, не желая покидать сладкий морок. В своем сне, она лежала на плече Линева, слушала биение его сердца и ощущала щекой гладкость кожи. Реальность, само собой, была иной и, невзирая на все старания, все настойчивее напоминала о себе. Естественно, въедливым гласом Внутреннего контролера:

— Хватить нежиться. Пока Разумницы и Душеньки нет рядом, давай потолкуем откровенно.

«Где же мои гостьи?» — лениво поинтересовалась Тата.

— Как только ты придешь в себя, сразу появится Татьяна. Татуся подойдет позже. Пока Линев дрыхнет, ее как бы нет в природе.

«А-ааа…»

— Так будем разговаривать или как?

«О чем?»

— О твоих подвигах, голубушка.

«Мне хорошо. У меня была волшебная ночь».

— Именно, волшебная. В действительности ты целомудренно обнимала подушку.

«Я провела ночь с Никитой…»

— Как говорил больно умный и сильно интеллигентный Кролик из истории про Винни Пуха: «Я бывают разные».

«Что ты от меня хочешь?» — горько вздохнула Тата.

— Всего лишь адекватного поведения. По-моему, для волшебницы твоего уровня глупо шляться по чужим снам. А уж устраивать оргии вообще дурной тон.

«Не ной. Сорвалась, с кем не бывает…» — Тате казалось: она заслуживает снисхождения. Однако у Внутреннего Голоса было иное мнение.

— Не ври. Ты хотела стать значимым для Никиты человеком и добилась своего. Влезла в подсознание. Теперь сам того не ведая, Линев не забудет тебя до конца жизни. Хотя утром, скорее всего, даже не вспомнит, что ему снилось.

«В подсознание столько всего и всякого свалено. Моя маленькая шалость не принесет особенного вреда…».

— Это будет зависеть от твоих дальнейших поступков. Поэтому, моя радость, поделись-ка планами на ближайшее будущее.

«Чего там планировать… — мечтательно протянула Тата. — Днем буду работать. По ночам, пока не надоест, поснюсь Никите».

— Зачем, собственно?

«Просто так! Мне было хорошо, я получила массу удовольствия и хочу еще».

— А про Никиту ты подумала?

«Нет».

— Между тем, вторгаясь в подсознание человека, пичкая впечатлениями на пределе возможных, ты могла свести Линева с ума.

Про это Тата не подумала и с огорчением признала:

«Действительно».

— И сведешь, если не остановишься, — продолжил Внутренний Голос. — Завтра или послезавтра твои ощущения притупятся, и ты увеличишь дозу. В итоге, замучаешь парня. Но и ты пострадаешь. Человеческие возможности не беспредельны. Ты тоже не сможешь переварить такое количество наслаждений и будешь пускать слюни на пару с Никитой.

«А если осторожно, дозируя?»

— Наркоманы долго не живут.

Тата горько вздохнула:

«Значит надо забыть сегодняшнюю ночь и никогда ничего подобного больше не повторять?»

— Да, — заявил Внутренний Голос.

«Жаль, конечно. Ну, да, ладно. В твоих словах есть резон. Я согласна».

— Слава Богу, а то я уж боялся, что Душенька окончательно тебя победила»

«Ничего не понимаю! — взвилась Тата. — Причем здесь эта курица?»

— Так ты ничего не поняла?! О, святая простота! О, наивность!

«Не выпендривайся! Объясни толком!»

— Хорошо. Для начала, вспомни: хотела ли ты еще вчера шляться в Никитины сны?

«Нет».

— Почему?

«В принципе, это, действительно нелепое желание».

— Я бы сказал иначе: эмоциональное. Следующий вопрос: ты собралась уничтожить Татусю?

«Да».

— Теперь сложи два и два. Ты рационально просчитала, как можно решить проблему и объявила Душеньке войну. Она в ответ сделала свой ход и загнала тебя на эмоциональное поле. Тут и начались глупости: ты вдруг бросилась душить ее…

«Это была провокация?!»

— …затем, желая победить соперницу, полезла в сон Никиты, увидела, чем там можно заниматься и готово. Возник еще один дубликат тебя, и соответственно, Душеньки, с большим потенциалом возможностей.

«Ничего не понимаю».

— Хватит тупить! Разве Никита сможет сообразить, что будоражившая его полусонное воображение красотка в ночной рубашке и приснившаяся позднее секс-дива — разные персонажи? Да для его прозаического ума внешнее сходство является стопроцентной порукой идентичности.

«Ну и что?»

— Блин, как ты меня достала своей тупостью! Теперь у твоей подруги появился новый источник энергии. Раньше она была блажью и жила в сознании, теперь может спокойно перебираться в подсознание, а там 95 % всей жизненной энергии человека.

«Я совсем запуталась! Но какова стерва! Прикидывалась бедной овечкой, а сама волчица матерая, переиграла меня вчистую!»

— Татуся оказалась сильнее. Так бывает.

«Что ж теперь делать?»

— Для начала понять, что ты хочешь»

«Избавиться от копий».

— Правильно ли я понял: ты готова отказаться от своего интереса к Линеву и навязанного себе искусственного прагматизма?

Тата поджала губы. Беда с этим Внутренним Голосом. Вечно расставляет точки нал «i», хотя его никто и не просит.

«У меня, значит, есть интерес к Никите?»

— Конечно, иначе бы ты бы не разводила суету.

«Ладно, я поняла. Что ж, пусть будет так. Я больше не буду обращать внимание на Линева. Что касается прагматизма, то тренд остается в силе. Воевать с Татьяной я не буду».

— С Татусей тоже придется помириться. Ведь отчасти она — часть тебя. А с собой сражаться негоже.

«Но она — же сука такая…»

— Живи сама и дай жить другим, тогда будет мир и не понадобиться меряться силами. Особенно с чужими иллюзиями, наделенными частичкой твоей души.

«Ты, как обычно, прав. Что ж, признаю ошибки, раскаиваюсь и встаю на путь исправления. Я больше не буду: изводить Татусю, сниться Никите и претендовать на место главной женщины в его жизни».

— Тогда пали мосты! Отступать надо по всем правилам фортификации! Зачищай местность!

Тата горестно вздохнула. Но надо, значит, надо и представила, как маленький огонек, вспыхнув на конце бикфордового шнура, веселым зверьком побежал вперед, затем, коснувшись взрывчатки, превратился в прекрасный цветок, который раскрыв лепестки, уничтожил вокруг себя все.

«Жаль, горячая была ночка…»

За уже не существующими мостами, клубилась, оседала, укрывала руины пыль забвения.

«Можно, я на память оставлю воспоминания?» — спросила робко Тата

— Нет. Ты не сможешь предаваться им безучастно.

«Что ж, Никита Линев, прощай, мой воображаемый герой».

— Не ной, все пройдет, — утешил напоследок банальной и вечной мудростью внутренний советчик и, довольным исполненным долгом, временно ретировался.

Тата кивнула, конечно, пройдет, и прошептала чуть слышно:

— Прощай, Никиточка!

Женщина наклонилась, прошептала: «Прощай, Никиточка!», коснулась губ прощальным поцелуем и исчезла. Сон оборвался.

Линев глубоко вздохнул, открыл глаза, поморщился. В правом виске билась о стенки сосудов, как птица в клетке, отчаянная боль.

Дальше — хуже.

Никита щелкнул выключателем, шагнул из сумрачного коридора в ярко освещенную ванную и застыл. Перед глазами в суматошной суете замелькали неразборчивые картинки, на голову будто надели раскаленный обруч. Еще мгновение и тело сотряс сильнейший позыв к рвоте.

Следующий приступ случился на кухне.

Одного взгляда на язычки пламени, танцующие вокруг камфорки, хватило, чтобы в мозгу, словно взорвалась бомба. Перед внутренним взором опять закружился калейдоскоп видений, но уже более разборчивых. Плясала, потрагивая титьками, задирая ноги, творя непотребное, голая бесстыжая зеленоглазая баба.

«Это из моего сна, — толи понял, толи вспомнил Никита и рассердился. Интерес к новой клиентке обретал явно нездоровые формы.

Превозмогая тошноту, Линев заставил себя выпить кофе. Съел пару ложек овсянки — больше организм не принял — и стал собираться на работу. Дело это оказалось непростое. Двигаться, да и вообще шевелиться, не было ни сил, ни желания. Невероятно хотелось спать. Очень хотелось снова увидеть дурацкий сон.

Поддавшись соблазну, Линев закрыл глаза, и будто провалился в пропасть…

Стремительным взмахом руки Тата вырвала, как пучок травы, из подсознания Никиты собственный образ. Теперь ничего страшного не произойдет. Мужик продрыхнет пару часов, придет в себя, сообразит, что снилась какая-то чушь и забудет все, как это обычно бывает.

Во второй раз Линев проснулся в полдень. Голова была ясная, от утреннего недомогания не осталось и следа.

Занятый своими делами персонал чужой компании ни отсутствия, ни появление консультанта, практически не заметил. Только директорша, проходя мимо, сочла нужным поинтересоваться:

— Вас не было с утра. Что-то случилось?

— Я просто проспал.

— Вы себя хорошо чувствуете?

— Нормально, — пожал плечами Никита. — Все в порядке. А что?

— Наверное, мне показалось. В общем, если что в аптечке есть валидол.

— Мне не нужны лекарства!

— Вот и хорошо.

В туалете Линев учинил строжайший контроль своему отражению. «Вроде бы ничего особенного, — подумал, разглядывая темные круги под глазами и покрасневшие белки. — По сравнению с утренними «достижениями» — просто красавчик. И все же вечером отдохну».

Обычно вечерами Никита писал. Приобщившись как-то к классическому завету: «Можешь не писать, не пиши», он провел эксперимент и, выдержав неделю депрессии, убедился в победе творческого начала над здравым смыслом. С тех пор без оглядки на рабочую нагрузку, праздники и усталость он ежедневно хотя бы час-полтора уделял любимому делу. К счастью, усилия не были напрасными. Две книги вышли в свет и даже получили хорошие продажи. Публикацию третьей остановил кризис. В лихом 2008-м издательство, невзирая на выплаченный гонорар, не рискнуло вложить деньги в нового автора и отказалось от принятых обязательств.

Однако настоящая беда была в другом. Вопреки досужему мнению и историям из кино, гонорары за книги представляли собой столь мизерные суммы, что прожить на них без ущерба для здоровья не представлялось невозможным при всем желании. Невозможно было, пока, во всяком случае, и попасть в число хорошо оплачиваемых сочинителей, чтобы творить в свое удовольствие. И совсем уж невозможно было остановиться и перестать писать. «Можешь не писать — не пиши». А не можешь?

…Вечер за окном наливался темнотой и грустными мыслями о зеленоглазой директорше. В мозгу, словно на заезженной пластинке, унылым рефреном звучало: «Если бы она меня позвала, я бы…»

Словно в насмешку с улицы грянул нестойкий хор хмельных голосов: «Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую…». Никита тяжко вздохнул: глас народа отражал настроение как нельзя лучше и представил…Да, так славно, будто все происходило на самом деле. Он буквально почувствовал кожей тепло женского тела, естеством — влажную глубину, губами — вкус чужого дыхания. Он даже услышал страстный женский шепот: «Еще, еще…» перед тем, как окунуться в экстаз.

Утром, открыв глаза, Никита сначала крайне удивился: обычно даже перебрав, он добирался до постели, а тут проспал ночь на диване в гостиной, напротив проработавшего всю ночь телевизора. Следующей реакцией стал страх. Еще бы, в памяти, будто воочию, мелькали картинки вчерашнего пригрезившегося полового акта.

Это было уже слишком. С этим надо было что-то делать! Но что?

Мозг с готовностью подсказал решение. Правда, почему-то в виде картинки: маленький Геракл душит змею. Ага, сообразил Никита: значит, ему следует задушить интерес к зеленоглазой крале.

Воображаемый Геракл немедленно сжал пальцы. Раздался хруст, маленькая красивая головка бессильно провисла, но на последнем издыхании выплюнула жало.

Линев вздрогнул…

Основание мизинца пронзила боль. Показалось или нет, но ее источником была черная точка на коже…

Попытка приблизить ладонь к глазам не увенчалась успехом. Мышцы, будто парализованные (не ядом ли?) не слушались. Зато мысли неслись кувырком…

Подхваченный вихрем нового наваждения, Никита окунулся в свою сокровенную мечту, но переиначенную на иной лад.

Он мечтал о Доме и Саде — месте, где можно гулять, думать, писать, не размениваясь на суету. Как у Булгакова. Главное свойство великих книг — многогранность. О чем «Мастер и Маргарита»? О Боге, дьяволе, издержках советских реалий? Линев полагал: о борьбе Покоя и Суеты. Его Покой состоял из Дома и Сада.

Чаще всего Линев видел себя в кабинете. Просторная комната с окном во всю стену, огромный письменный стол, старинный, с множеством ящичков и выдвижных панелей, на столешнице чернильный прибор, литая медь и хрусталь. Окно в комнате постоянно раскрыто и легкая кружевная занавеска слегка колышется, будто дышит, чтобы навевать на хозяина кабинета вдохновение.

Кабинет — помещение рабочее. Для творческих замыслов существовала гостиная с камином и креслом. Там вечерами, сидя у огня, он смотрел на пляшущие языки пламени, вспоминал, фантазировал, мечтал.

Кресло стояло строго посередине каминного проема. Для второго кресла места в гостиной не было, так как присутствие гостей мечта не предусматривала. Дом находился в Пустоте и Тишине и имел назначение отгораживать, отстранять от всех и вся.

Третьим местом силы было крыльцо. Пять высоких ступенек, устроившись на которых так приятно было отдыхать, курить, наблюдать за собаками — черными, лохматыми, неведомой породы огромными овчарками Джимом и Джиной. Дым сигарет дразнил ноздри, согревал легкие; псы носились по лужайке, забавно возились друг с другом; деревья чуть колыхал ветер, листья дрожали. Вокруг стояла осень — пора зрелости и урожая. Время собирать камни.

Так мечта виделась всегда. Однако сегодня привычный порядок был нарушен. В Доме появилась женщина. Естественно, она. Стерва с таинственными смарагдовыми очами, фигурой виолончели и притягательностью магнита.

Мало того женщина не просто появилась в Доме. Он сам привел ее. Сам поселил рядом. Сказал: «Все мое — твое! Только будь!» Разрешил заходить в кабинет, куда не пустил бы никого и никогда. Разрешил мешать, читать рукописи, болтать ерунду.

— Милый, можно к тебе? — дверь в кабинет приоткрылась.

Нет…подумал Никита в реальности.:

— Да, да, конечно, — ответил он в воображении.

— Я вхожу, — зеленоглазая подошла к окну, выглянула в сад.

Тонкое платье растворилось в лучах света. Очертания бедер, талии стали очевидны…

— Ой, что там? — перегнувшись через подоконник, женщина что-то с интересом рассматривала за окном и дразнила. Попка, круглый, упругий задик, подрагивая, поднимался, опускался, ходил влево-право.

Никита в видении облизал в раз пересохшие губы. Он был молод. И обожал эту женщину. С каштановыми, до плеч, волосами, невысокую и стройную.

— Иди сюда, — позвал чуть хриплым голосом.

— Не пойду, — отказалась любимая и через минуту устроилась у него на коленях. — Подожди, я хочу почитать.

Женщина взяла исписанные листы (в мечтах Никита писал на бумаге!). Впилась глазами. Он ждал. Она не любила, когда мешали. Он ждал. Она читала.

— Где ты взял такие слова? — спросила, наконец, строгим тоном. — Откуда?

Никита в мечте пожал плечами. Слова рождались без его ведома, а, возможно, и участия, а затем перетекали на бумагу. Этому он был свидетелем. Но откуда брались? Если б знать…

— Ты — гений….

Слышать подобное было чертовски приятно. Даже признанным мастерам необходимо одобрение. Уверенность в собственных силах — вещь хрупкая, а восхищение в любимых глазах весьма способствует установлению нормальной мужской самооценки.

— И нахал, — договорила женщина. Полураздетая. Пока она пела дифирамбы, некоторые время напрасно не теряли, — но я тебя люблю и ничего не могу поделать. Старалась все утро — не получается.

— Что ты шепчешь? Я ничего не слышу.

— Я тебя люблю!

— Что?

— Люблю!

— Что-что?

— Ах, бессовестный! Так знай: люблю, обожаю, жить не могу, дышать и спать, разорвала бы на маленькие кусочки и съела бы без остатка. Понятно?

— Не очень. Сложно излагаете, мадам. Надо бы попроще, понагляднее. С примерами, — он отодвинул кресло, поднялся.

— Я еще почитаю, — запротестовала женщина.

— Конечно, но чуть позже…

Матрас ухнул пружинисто под тяжестью шестидесяти килограммов и тяжело вздохнул еще под восьмьюдесятью пятью.

Потом они сидели на крыльце.

У женщины был огромный живот и беспредельный покой в душе.

— Еще долго? — он погладил живот.

— Ты спрашивал полчаса назад.

Он вздохнул, действительно, и предложил:

— Пойдем в дом. Становится прохладно…

…

Видение оборвалось внезапно, и Никита растерянно огляделся. Квартира, диван, бормотание телевизора…А где же Дом и Она? Он еще плохо соображал. Но с каждой секундой в сознание обретала силу страшная истина: все пропало, капкан захлопнулся. В воображаемой гостиной у камина стояло два кресла. Два! Два! Это значило, что зеленоглазая чаровница стала полноправной хозяйкой в его Доме, и обратного хода теперь уже нет.

Глава 8. Искушение

— Тебе не следовало вживлять в подсознание Никиты собственный образ. Это зомбирование, приворот. Ты фактически совершила акт черной магии, нарушив свободу выбора и воли, — Разумница взяла дыхание и продолжила. — Ты понимаешь, что такое приворот?

— Да, — чуть слышно прошептала Тата.

— И надеюсь, помнишь, что жертвы приворота страдают расстройствами психики, становятся неуживчивыми, неуравновешенными, злобными? Их преследуют нестерпимые головные боли, навязчивые состояния, другие болезни.

— Я не хотела навредить Никите. К тому ж я одумалась, сняла заклятие и вырвала наваждение с корнем.

Татьяна всплеснула руками.

— Какая хорошая девочка. Возьми с полочки конфетку. Нет, не бери. Ты, наверное, забыла, что отворот такая же порча? К тому ж, проведенный радикальным методом, априори не может быть эффективным. Избавление от приворота похоже на лечение рака. Мало вырезать опухоль. Надо при помощи химиотерапии локализировать пораженные участки. Уничтожение саморазвивающейся программы приворота также предусматривает поэтапную терапию. Сначала ликвидируется основная матрица. Затем запускаются вирусы неприятия. Ты знала, не могла не знать, что без последней процедуры Линев не освободится от внушения. Поэтому, красуясь перед собой, и вырвала с корнем наваждение. Еще бы, почему не совершить эффектный жест, если цена ему копейка. Через пару часов оставшиеся микропрограммы, как клетки, зараженные раком, все равно вернут Никиту в прежнее состояние, и твое честолюбие будет удовлетворено. Главной женщиной в жизни Линева будешь ты и только ты.

— Плевать мне на это.

— Не ври! Ты хочешь, чтобы Никита написал про тебя книгу!

Тата смутилась, но вошла в наступление.

— Да, мне нравится идея быть главной женщиной в жизни писателя Никиты Линева и я немного слукавила. Но любые ошибки можно исправить. Сейчас я что-нибудь наколдую, и все будет хорошо.

— Не будет, — тяжело уронило здравомыслящее начало. — Некоторые поступки имеют необратимые последствия. Ты взорвала за собой мосты, и энергия взрыва активизировала, оставленные в мозгах Линева, микрозаряды приворота. Теперь в подсознании Никиты творится такое, что черт ногу сломит. Твое колдовство бессильно перед этим хаосом.

— Но Никита сам виноват. Он первым начал. Он представлял, как трахает меня, а это тоже насилие. У меня просто сработала автоматическая защита.

Попытка выйти из зоны ответственности не увенчалась победой.

— Не надо обвинять Линева. Ну, пофантазировал человек в свое удовольствие, велик ли грех? Ничего страшного не происходило, до тех пор, пока ты не влезла в чужие иллюзии и сны, не стала диктовать свои условия и насильничать. Поэтому случившееся — только твое достижение. Тебе и исправлять ситуацию.

Тата тяжело вздохнула

— Что ты предлагаешь?

— Переспать с Никитой!

— Вот еще! Зачем?

— Чтобы вывести ситуацию в реальное поле. В ирреальном она абсолютно не управляема и даже трудно постижима. Суди сама: Никита увлечен не тобой настоящей, а своей выдумкой о тебе, подкорректированной тобой в угоду каким-то диким настроениям. Ты же «зацепилась» вообще за фантазии мужика о себе самом.

— Чем же поможет секс?

— Реалии — лучший доктор. Живое общение избавит вас от иллюзий. Дальше — как карта ляжет. Разберетесь по ситуации.

— Логично.

— Поэтому, не откладывая дела в долгий ящик, звони Линеву и приглашай вечером ресторан.

— Можно я подумаю?

— Нет. Не создавай мне и себе проблем.

— Прямо-таки, — фыркнула Тата. — Кто-то у нас больно умный?

— Да! — припечатала Татьяна.

— Блин, мало мне подсказок Внутреннего Голоса, так еще ты с ценными указаниями лезешь…

Умница не дослушала:

— Неужели ты веришь Внутреннему Голосу

— Да, — признала Тата. — Иногда.

— Господи, какая же ты дремучая баба.

— Сама дура!

— Слушай и запоминай. В каждом человеке, — поучительно изрекла Татьяна, — как бы живут три суб-личности: Родитель, Ребенок и Взрослый. Родитель рассуждает категориями «должен, не должен, правильно, не правильно, хорошо, плохо» и представляет родовую память. Ребенок — это бесчисленные желания, то есть «хочу!» во всей полноте и разнообразии. Взрослый оперирует терминами «целесообразно, выгодно» и решает внутренние противоречия и внешние проблемы. Все три составляющие постоянно присутствуют в жизни человека, однако командует в каждый момент только одна. Остальные, само собой, комментируют и корректируют приказы. К примеру, после второй съеденной шоколадки Родитель, в своей строгой ипостаси, устраивает разнос: «Хватит, жрать сладкое, и так толстая, как корова». Ребенок же начинает ныть: «Я знаю, что нельзя, но одну дольку можно». Или наоборот: Ребенок хочет развлечений, а Родитель в нежной заботе поддакивает: съешь, купи, тебе нужна новая игрушка. В итоге, совершаются новые траты и необдуманные поступки. Взрослый у большинства людей чаще всего отмалчивается, так как эта роль требует мужества, ответственности, аргументации и, следовательно, больших энергетических затрат. А вот диалоги Родителя и Ребенка звучат постоянно. Однако, когда треп касается мелочей, человек о них тут же забывает. В особенных же случаях полагает, что произошло знаковое явление, и он общается с чем-то необычным.

— Не знаю, насколько верна твоя теория, но мой Внутренний Голос, действительно, необычный. Я вообще считаю его проявлением интуиции, — призналась Тата.

— Интуиция и внутренний голос похожи друг на друга, как Нобелевский лауреат на спившегося бомжа. Интуиция — это голос неосознанного, подсознания. По мнению некоторых — голос души, пытающейся достучаться до личности. Слушаться интуиции полезно, даже если смысл сообщения противоречит логике. А вот к трепу суб-личностей следует относиться осторожно. Это — всего лишь мысленная речь, игра ума.

— Это ты уже хватила. Если б я сама была такой проницательной, то у меня не было бы столько проблем в жизни.

— У тебя было бы меньше проблем, если бы ты думала перед тем, как что-то делаешь. А не наоборот. Задним умом все крепки.

— Ну, началось…Ты вместо того, чтобы критиковать, лучше рассказала бы, как отличить внутренний голос от интуиции?

— Изволь, — согласилась Татьяна. — Ты, наверное, заметила, что быть человеком трудно. Приходится постоянно задавать себе странные вопросы, искать ответы, учиться на ошибках и тому подобное. А все потому, что homo sapiensс эзотерических позиций— сложная структура. Физическая составляющая которой — тело — происходит от материальных родителей. Духовные же «органы»: душу и разум человек получает от Высшего Отца — Бога. Естественно, в обоих случаях на протяжении жизни человек общается со своими родителями. Про маму и папу упустим для краткости, но часто именно их голосами с человеком говорит внутренний Родитель. А вот о Разуме стоит потолковать. Разум — это способность мыслить, это возможность получать информацию о мире и самом себе. Именно разум выдает человеку неожиданные решения, которые редко приходят на ум. Который, в свою очередь, как инстанция более утилитарная, представляет собой знания, накопленные и логически обработанные в ходе жизни.

— А я думала что разум и ум — слова синонимы.

— Понятие «синоним» изобрели лингвисты, а в народной речи у каждого слова — свой смысл. Поэтому разум нельзя путать с умом. Первый от Бога и нужен для максимально полной реализации своего предназначения, то есть является двигателем развития. Ум же наживается с годами, причем, обобщая правила личной безопасности, стало быть, исполняет функции тормоза. Однако любое движение требует, как разгона, так и замедления. Поэтому человеку необходимо оба механизма. Что касается души, то в отличие от разума, где общение с Богом облекается в словесную форму, это «орган» чувствующий и более тонкий. Предчувствие и чувство всегда появляется раньше, чем осознание и воспринимаются однозначно: «да» или «нет». Тогда как голос разума часто многословен, из-за голоса ума, стремящегося «заболтать» все и вся.

— Получается, что интуиция работает через разум и душу?

— Да.

— А внутренний голос — это рупор ума?

— Совершенно верно.

— Но как же отличить голос ума от голоса разума?

— Довольно просто. Ум красноречив и топит все в словах. Разум лаконичен и выражается определенно: «да» или «нет». Поэтому, если ты хочешь «покоцать варианты» — ум, с удовольствием развлечет тебя демагогией. Разуму же надо задавать четкие вопросов, подразумевающие простые ответы. Но лучше вместо вопросов используй утверждение, тогда ум не сможет включить логику, а ответом будет ясное и понятное ощущение согласия или неприятия. Следующее правило: не спрашивай попусту. Высшие знания — не Интернет и открываются в той мере, насколько человеку действительно нужна информация. То, что знать не положено, открыто не будет. Но то, что открылось, даже без запроса — следует принять к сведению. Душа всегда при исполнении и посылает ощущения тогда, когда считает нужным. Если научиться слышать их, не придется задавать вопросы. Информация будет поступать сама.

— Хорошо, сейчас мы проверим твои рекомендации на практике, — загорелась Тата. Она устроилась удобнее, расслабилась, закрыла глаза и произнесла вслух: — Надо ли мне соблазнять Никиту Линева?

— Ну и что? — заинтересовалась Татьяна.

— Ничего, — разочарованно протянула экспериментаторша. — У меня внутри нет ни «да», ни «нет», одна сплошная тишина. Мирная такая спокойная тишина.

— Жаль, — огорчилась Разумница. — Это значит, что данный вопрос тебе придется решать самой. Указаний свыше нет.

— Раз так, значит, я не буду торопиться, поразмышляю на досуге, как мне поступить и тогда уж, приму решение.

— Пожалуйста, не надо. От твоих выдумок одни проблемы.

— И ты — лучшее тому подтверждение. Надо ж было придумать такую зануду. Кстати, почему ты — Разумница? Умница было бы справедливее.

— Умные — много знают. Разумные — понимают то, что знают. Создавая меня, ты объединила принципы и я знаю, что тебе выгодно и понимаю, как этого достичь.

— Мерси за объяснения и ориведерчи. Теперь Татусина очередь обвинять меня во всех смертных грехах.

— Заслужила.

— Потому-то и терплю.

— Можно я послушаю? Я не буду мешать…

— Нам свидетели не нужны.

Разумница с недовольной гримасой кивнула и исчезла. Душенька начала свой спич с обвинений.

— Ты меня убиваешь… — прозвучало первым делом.

Тата пожала плечами. Вот нахалка. Втравила в неприятности и еще выпендривается.

— Тебе не следовало: беспредельничать в чужом внутреннем мире, не надо было устраивать оргию во сне Никиты. Утверждать в его мозгах свой светлый образ — это вообще полное безобразие. Я не говорю, про риск, связанный со столь радикальным обрывом контакта…

— Сделанного не воротишь, — ответила Тата, еле сдерживаясь от встречных упреков. Впрочем, следовало быть справедливой, каждый сам кузнец своего счастья. Повелась на чужие уловки, значит, нечего с больной головы на здоровую перекладывать. Тем паче, пустую.

— Теперь все пропало…

— Что-то с Никитой? Он себя плохо чувствует?

Душенька разрыдалась:

— Ты лучше спроси, как я себя чувствую. Никита здоров, но у него такой кавардак в голове, что сам черт ногу сломит. А мне нужна определенность. Без нее я, бедная несчастная, погибаю.

— Значит, судьба у тебя такая.

— Брось болтать глупости, лучше спаси меня!

— Зачем?

— Ты должна мне помочь.

— Возможно, мне не следовало воевать с тобой. Но спасать — это уж слишком.

— Ах, вот ты какая? — спросила Татуся жалобно и, не дождавшись, ответной реакции, перешла в наступление. Позабыв о слезах, она рассмеялась грозно, раскатисто и стремительно изменилась, став похожей на ведьму. Обида наполнила ее глаза таинственным злым светом, страх изогнул губы скорбной дугой, ноздри вздрогнули от гнева. — Тогда получай!

В левой груди огненным потоком разлилась боль, и Тата увидела, как каменистый пятачок души, тот полудохлый оазис, на котором пламенела ало пластиковая роза, буквально на глазах превратился в бесплодную пустыню. Зато дурацкий цветок вырос, заматерел, пустил новые ответвления с уже укрытыми, готовыми вот-вот распуститься, почками,

— Я имею доступ к твоей душе и, если ты будешь меня обижать, то сильно пожалеешь, — объявила Душенька.

Тата пожала плечами. Душенька блефовала. Однако смотреть на мытарства души, из которой пластиковая хрень тянула последние силы, не доставляло ни малейшего удовольствия. Да и неприятные ощущения в области сердца тоже не приходилось сбрасывать со счетов.

— Ладно, — произнесла Тата снисходительно, — считай, что я испугалась. Что дальше?

— Спаси меня.

— Как?

— У меня есть план. Я хочу превратиться из мужской эротической фантазии в воспоминание.

— Вопрос номер один: зачем тебе становиться воспоминанием?

— В нашем мире воображение — не самое престижное место обитания. Если провести аналогию, то обстановка там как в банановой республике, где то и дело происходят перевороты и у власти не побывал только ленивый. Стоит человеку, к примеру, зайти в супермаркет и он тут же представляет, как кушает маслины или убивает кассиршу. На улице та же история. Увидел шикарную машину — тут же вообразил себя за рулем. Бросил взгляд на классную шмотку в витрине и сознание тот час подчинилось идее-фикс. Наткнулся на госучреждение и сразу же захотел взорвать его к чертям собачьим. И так изо дня в день, из года в год, в каждой голове, как нанятый, работает калейдоскоп, прогоняя бесконечный сериал «если бы…».

— Действительно.

— Это, так сказать, картина маслом в общих чертах. Что касается конкретно моего положения, тут ситуация еще хуже. Конечно, сексуальные фантазии в мужской голове в чести. Но знала бы ты, сколько и какие разные видения посещают Никиту. Я — всего лишь одна из многих и даже на пике карьеры могла только пару минут в день поморочить Никите голову. Теперь и того нет. Поэтому мне не остается ничего другого, как отправиться в забвение и там сдохнуть. Но я не желаю умирать. Я, благодаря тебе, живая и могу побороться за себя. А ты должна мне помочь попасть в память Никиты.

— Чем же память лучше воображения? Там тоже хранится, хрен знает, сколько всякой всячины, в которой можно спокойно затеряться. Причем навсегда.

— Это уже второй вопрос. Я тут посоветовалась с нашими местными специалистами и мне все растолковали плоско и доступно, — Душенька достала листок бумаги, сверилась с записями и продолжила: — За день через человека проходит поток информации в сто раз больший возможностей его мозга. Поэтому первым делом мне надо преодолеть эту пресловутую однопроцентную квоту. Что невозможно без гормональной поддержки. Но об этом чуть позднее. Следующая задача еще сложнее. Для воспоминаний самую большую опасность представляет забывание. Следовательно, стоит побеспокоиться и о сохранности, причем в долгосрочном режиме.

— Ну, и план. Кутузов отдыхает.

— Расскажи об этом Татьяне. Пусть знает.

— Непременно.

— Слушай дальше. Возвращаясь к теме гормонов. Ценное и лишнее фильтры памяти отсеивают исходя из логических и эмоциональных реакций, в основе которых всегда лежат два базовых понятия: страх и любовь, воспринимаемые мозгом как сигналы «опасно» и «безопасно», а нервной системой как «приятно» и «неприятно». Таким образом, закрепиться в памяти можно в четырех ипостасях: опасно — неприятно, опасно — приятно, безопасно — неприятно, безопасно — приятно. Ты бы лично что выбрала?

Тата ответила без промедления:

— В зависимости от целей.

— То-то и оно. Я — ведь фантазия, цели — не моя парафия. Тем паче сейчас, когда я банально боюсь смерти. И все же становиться страшилкой не хочется. Хотя именно вариант «опасно — неприятно» гарантирует самую долгую жизнь, — вздохнула Татуся. — Ведь люди так пестуют свои самые ужасные воспоминания. Но что поделать: не мое это дело вызывать страх. Мне больше импонирует мирная версия: «безопасно — приятно». Но что б навсегда закрепиться в экстремальной редакции: «мечта радужная осуществленная».

— Господи, как у вас все сложно.

— Между прочим, мы обсуждаем человеческую природу. И не чью-нибудь, а твою собственную.

— Ладно, продолжай.

— Я перехожу к конкретной части. Когда сокровенная мечта реализуется, происходит огромный выброс гормонов радости. И вот эту-то эндорфинно-дофаминово-серотониновую поддержку ты должна мне обеспечить.

— Каким интересно образом?

— Переспи с Никитой.

— И все?! У тебя и запросы!

— Это — не прихоть, а необходимость, — пояснила Татуся. — Никита воображал, что трахает тебя, поэтому ты должна ему дать, чтобы сформировался блок «мечтал-получил». Если ты в реальности повторишь сценарий придуманного соития, заработает связка «Как я себе и представлял…» и все. Я — в дамках! После этого останется доделать сущие пустяки. Чтобы воспоминание не стерлось, не затерялось, ты будешь сниться Никите. Не каждый день, конечно, а так, время от времени, чтоб не расслаблялся.

— А не много ли ты, голубушка, просишь?

— Я не прошу, а предлагаю бартер. Некоторые услуги с твоей стороны в обмен на мою лояльность обеспечат тебе душевное спокойствие. Возможно даже, попав в память Никиты, я смогу уйти от тебя. Естественно, вместе с Татьяной.

— Нет, я не согласна, — отрезала Тата.

— Почему? — удивилась Душенька.

— Тебе не выгодно от меня уходить. Чтобы удержаться на топ-позициях тебе надо, чтобы я регулярно снилась Никите. Так что, я тебя раскусила. Ты обираешься меня использовать.

Не обращая внимания на обиженную физиономию собеседницы и почти искренний возглас: «Ты не права, мои намерения чисты…», Тата продолжила:

— Странно другое. Разумница тоже советует переспать с Линевым. По ее мнению, переведя ситуацию в реальное поле, я смогу избавиться от химер, то есть от тебя и этой дикой розы. А, по-твоему, получается, что после секса только самые чудеса и начнутся.

Татуся всплеснула руками:

— Мисс-здравомыслие своего нигде не упустит. Ну, и хитрюга.

— Вы обе: два сапога — пара. Так что там тайного и коварного умыслила наша Разумница? В чем подвох?

— Помнишь: если революцию нельзя остановить, ее надо возглавить? Так вот, Татьяна это и пытается сделать. Твои нынешние смутные настроения мешают бизнесу, поэтому наша таблица умножения будет, так или иначе, стараться уничтожать романтику. Она, небось, уже дала указания не тянуть время и сразу брать быка за рога? Что молчишь? Так я тебе сама скажу. Сценарий таков: если после первого секса вы не разбежитесь, если произойдет чудо и у вас возникнут отношения, Татьяна заставит тебя использовать Никиту. Скажет: мужчина должен помогать своей даме, дама должна помощь принимать и…все. Прагматичные женщины берут, а не дают, полагая свое присутствие в чужой жизни уже большим подарком. В итоге, ты либо бросишь Никиту сразу, либо со временем, когда он перестанет удовлетворять твое любопытство. И с новым пылом отдашься делу. Если же, устав быть справочным пособием, он сам уйдет, ты, разобиженная в пух и прах, утешишься той же работой. Что и требовалось доказать.

— Блин. Как же вы мне надоели.

Татуся хмыкнула:

— Нечего на зеркало пенять…Мы — всего лишь проявления твоих мыслей и настроений. По большому счету, нас и нет вовсе и все твои разговоры со мной и Татьяной — это разговоры с самой собой. Протри глаза…

Тата вздрогнула, недоуменно повела головой…

— Ты дома одна, сидишь на кухне, пьешь кофе…

…действительно, в кухне никого кроме нее не было…

— …и думаешь, как бы получше воспользоваться подвернувшимся шансом. Дилемма еще та! Соблазнить Никиту и, подчинив себе, заполучить бесплатного куратора или, воплотив эротические фантазии писателя, вдохновить на новый роман. Впрочем, не ты одна пытаешься и рыбку съесть и на хуй сесть. Так поступает большинство людей. Но мы-то с Татьяной здесь причем?!

Глава 9. Нечаянная встреча

Осень презентовала городу лучшие возможности своего нового проекта — бабьего лета и каждого встречного приглашала приобщиться к красоте, теплу, ощущению благости. Линев не стал исключением и по дороге в офис, вверенной его заботам фирмы, свернул в скверик, устроился на лавочке, подставил лицо солнцу, закурил, погрузился в размышления. Сначала приятные. Об осени…

«Сентябрь — не месяц года, а состояние природы, точнее — достояние. Сравниться может лишь май. Но тот переполнен экзальтированным щенячьим восторгом, жаждой жизни, голодом. Наэлектризованный флюидами грядущих грандиозных перемен воздух волнует кровь, щекочет нервы. Май прекрасен, как юность. И так же глуп, банален, пуст. Генные бури, словно майские грозы, приносят только грохот, грязь и опустошение. Сентябрь — другой. Привычная метафора, равняющая его со зрелой женщиной, при всей истасканности, подтверждается ежегодно. Золото к лицу истинной красоте. И нежное тепло приятнее изнурительного зноя. Значительнее. Важнее».

Придумывать красивые фразы по любому поводу — хроническая болезнь писателей. Но желания делать это попусту, без возможности увековечить, хватает ненадолго.

Спустя минуту мысли Никиты, утратив пафосный настрой, перетекли к вопросам более утилитарным: «Вот вляпался…» — пригорюнился Линев, подразумевая обретающий все большую силу и странную форму интерес к зеленоглазой красотке.

И тут обнаружил на соседней скамейке виновницу своих проблем.

От светлой радостной созерцательности в миг не осталось и следа. Словно приклеенные глаза шарили по лицу, фигуре — благо женщина ничего вокруг не замечала. Сидела неподвижно, как изваяние, и выглядела преотвратно. Куда подевалась недавняя победительная красота? Темные тени под глазами, трагический излом губ, бледные щеки, отсутствие макияжа…мадам явно была не в форме.

Но…от того казалась еще лучше! Ибо вызывала не обычное запредельное восхищение, а странную жалость.

Никиту подошел ближе:

— Добрый день, Татьяна!

Женщина вздрогнула:

— Вы меня напугали. Здравствуйте, Никита.

— Простите, не хотел. У вас все в порядке?

— А что? — на красивом лице разлилось надменное недоумение.

— Вы как-то странно выглядите сегодня… — не находя нужных слов, Линев смешался.

Собеседница кивнула:

— А…я сегодня без боевой раскраски. Не было ни времени, ни желания приводить себя в порядок. Все равно деловые встречи не предвидятся. Можно и расслабиться. Простите, про вас я забыла. Но ничего, вы уже почти свой.

«Свой? — удивился Никита. Но вовремя сообразил: его ставят на место, комментарии по поводу внешнего вида излишни. Что ж, тоже правильно. Надо соблюдать этикет. И все же было неприятно ни слышать колкость, ни смотреть на женское лицо за бесстрастной маской вежливости скрывающее глубокое почти очевидное неприятие.

«За что она меня так?» — обычно Линев не позволял клиентам испытывать к себе негативные эмоции. Ведь успех консультанта напрямую зависит от впечатления, произведенного на заказчика.

— Вы идите, Никита. Я еще немного посижу, — попыталась отделаться от него директриска. Теперь она чуть не плакала.

— Я вас одну не оставлю, — отрезал Линев.

— Почему?

— Так просто. Кстати, у меня на днях забавная история приключилась. Хотите, расскажу?

— Нет.

Первая, вне служебных обстоятельств, встреча явно не клеилась. Но разве это повод упускать шанс и отказываться от нечаянно подаренного судьбой тет-а-тета?

— Дело было так… — начал Линев, засим, цитируя классиков, Остапа понесло. В стремлении произвести на собеседницу впечатление Никита даже вскочил и разыграл в лицах диалог из сочиненного наспех происшествия.

Татьяна слушала его треп внимательно, смотрела пристально, иногда кивала и тогда отстраненность зеленых глаз вспыхивала искорками интереса, а губы трогала легкая гримаса усмешки. Тем ни менее, непрерывная дума тенью блуждала по ее лицу, наполняя сумраком зрачки. Адресовались ли тени и сумраки ему лично, или сказанным словам, Никита понять не успевал. Он тараторил без умолка и без отрыва глядел на маленькую ладошку.

Небрежно брошенная на спинку скамейки ладошка лежала потерянно и бесхозно, позабытая хозяйкой, словно лист, упавший с дерева. Линев уже несколько раз дотрагивался до гладкой кожи, вроде бы случайно, будто в эмоциональном порыве, и поощренный явным попустительством (или безразличием?) визави подумывал о большем. Ладошку можно было бы присвоить, это было бы хорошим началом для дальнейшей экспансии. Но риск был слишком велик. Татьяна хоть витала мыслями где-то далеко, однако разбойные действия вряд ли бы проигнорировала бы и, вероятнее всего, дала бы отпор. Или не дала бы? Линев попытался оценить шансы и приуныл. Получалось фифти-фифти.

«Она — клиентка. Я должен держать дистанцию. Поэтому ни каких глупостей. Но как же хочется взять ее за руку, или накрыть ее ладонь своей…» — собственная готовность к подвигу почти пугала.

Маленькая рука лежала совсем рядом, блестела колечком. Манила. Линев почти слышал — ладошка зовет, ей одиноко и грустно валяться на сыроватой древесине в такое прелестное сентябрьское утро. Она не прочь уютно обернуться крепкой и широкой мужской дланью, спрятаться, укрыться от мирских забот и бурь.

«Будь, что будет», — решил Никита и…не успел.

Татьяна сложила руки на коленях.

Потом прозвучала то, что он менее всего ожидал услышать.

— Никита, я хочу пригласить вас в ресторан. Завтра. Хорошо? — каким-то бесцветным, замогильным голосом обозвалась Татьяна и, стремительно поднявшись, пошла по аллее в сторону офисного центра.

— Да, — сказал Никита удаляющейся спине. И чертыхнулся про себя. Он был почти уверен: растерянность из зеленых глаз исчезла. Прямая спина и решительная походка излучали уверенность. Женщина шла покорять. Слабость, свидетелем, которой он невольно оказался, приказала долго жить.

«Что эта стерва затеяла?» — подумал Линев, уже сожалея о своем скоропостижном согласии.

Глава 10. Дорога в никуда

Вечером, накануне встречи в сквере, Тата, в который уже раз, разглядывала «аленький цветочек» и злилась: кислотный колорит и пышный цвет демонстрировали недюжинные масштабы свалившегося бедствия.

Об оном бухтел и Внутренний Голос:

— Доигралась…доэкспеременитировалась…теперь это уродище вытянет все соки из твоей души…

Странно, подумала Тата: почему формулировки «сошел с ума» и «душевно болен» подразумевает одно и то же состояние? Ведь ум и душа, согласно психологии, религии и даже просто здравому смыслу, совершенно разные понятия. Между тем великий и могучий русский язык с какой-то стати уравнял фразы применительно к обитателям желтого дома…

— Душа дана человеку во временное пользование, в аренду, так сказать, и распоряжаться ею надо осмотрительно. Поэтому в каждой религии любые трансакции с душой считаются большим грехом…

За окном беспросветным мраком висела ночь. Такая же черная, как собственное настроение. Не способствовали победе оптимизма и агрессивные нападки неугомонного эксперта по всем без исключения жизненным вопросам.

— Доктор Фауст продал свою душу и умер. Ты тоже заплатишь за свои фокусы, станешь игрушкой в руках этих кикимор и тогда попомнишь мои слова…

Одна из застывших фигур протестующе сверкнула глазами. Это Татуся попыталась возразить, да не смогла преодолеть навязанную чарами неподвижность.

— Конечно, теперь-то ты со мной не считаешься. Теперь я для тебя никто и ничто, так игра ума… — как ни хотелось Внутреннему Голосу скрыть обиду, а не получилось. Горькие ноты прозвучали отчетливо и ясно.

«Ладно тебе, не ной. Татьяна могла и ошибиться…»… — утешила Тата и посмотрела на Разумницу. Та, тоже связанная колдовским запретом, лишь насмешливо сощурилась, как бы уточняя: «Я? Ошиблась? Неужели?»

Внутренний Голос между тем решил расставить точки над «i»:

— Никто не знает, как устроен человек. Поэтому все, что сказала обо мне твоя больно образованная подруга, всего лишь предположения, верить которым совсем не обязательно. А вот забывать о собственном опыте я бы не советовал. За время нашей дружбы ты не раз могла убедиться в моей компетентности. Я оценивал, поощрял, укорял, вселял надежду, давал шанс, толкал вперед, помогал контролировать, препятствовал принятию импульсивных решений. И даже сейчас, не оставляю тебя в беде.

«Вместо того, чтобы петь себе дифирамбы, лучше подскажи что делать», — оборвала болтовню Тата.

— Я бы рад, но пока не готов. Давай, думать вместе.

«Давай, но я решительно не понимаю, что мне нужно и чего хочу», — честно признала Тата. Последнее время она ощущала себя очень деструктивной. И все же…Привычный прагматизм подсказывал поступки полезные, безопасные и не отягощенные моралью: совратить Линева и благодаря чужим знаниям поднять собственный бизнес. Из душевных порывов самым сильным была суетная гордыня, подталкивающая к тоже отнюдь не благородным деяниям: претворить в жизнь сексуальные фантазии Линева и, благодаря этому, стать главной женщиной в жизни писателя или, кто знает, оказаться героиней книги.

Существовал, правда, и третий вариант: плюнуть на возможные выгоды и разыгравшиеся амбиции, не строить меркантильные планы, а просто без затей войти в отношения с человеком, который, что уж скрывать, чем-то как-то зацепил…

Тата тяжко вздохнула. Чем-то…как-то…Подсознание не обманешь. Осторожность формулировок указывала на страх и нежелание чувствовать. Но ведь это очень верная позиция, мелькнула мысль. Любовь делает человека слабым и зависимым. Симпатия превращает в потенциального заложника. Даже рядовое расположение и то обрекает на ограничения. И лишь равнодушие обеспечивает безопасность…

«Я словно витязь на распутье. Стою около камня и выбираю куда идти. Поверну направо — превращусь в корыстную стерву, поверну налево — стану коварной сукой. Попрусь прямо — лоб расшибу о препоны. Даже назад и то дороги нет. Тупик».

— Выход всегда есть. В одной умной книге написано: будь светом, не неси в мир тьму. Строй, а не разрушай. Живи и действуй по закону любви. Не принимай не приемлемого. Защищай права каждого человека, поддерживай достоинство каждого, поддерживай интересы каждого, обеспечивай потребности каждого, полагайся на святость каждого человека, содействуй счастью каждого человека и утверждай безмятежное будущее каждого человека. Будь живым примером Высочайшей Правды, которая живет в тебе. Преврати свою жизнь в дар. Помни всегда, что ты — дар. Будь даром для каждого, кто входит в твою жизнь, и для каждого, в чью жизнь входишь ты. Будь осторожен и не входив жизнь другого человека, если ты не можешь быть даром. Но ты всегда можешь быть даром, потому что ты всегда и есть дар. Только иногда не позволяешь себе осознавать этого. Когда кто-то входит в твою жизнь неожиданно, отыщи дар, ради которого этот человек пришел к тебе. Каждый человек, который когда-либо пришел к тебе — пришел, чтобы получить от тебя дар. Одаривая его — ты получаешь дар пережить и исполниться тем, Кто Ты Есть на самом деле, — протараторил Внутреннитй Голос.

«Ну и что это значит?»

— Сама думай.

«Права Татьяна. Ты способен утопить в словах любую истину. К чему мне пустые рассуждения о высоких материях, если на повестке дня стоит совершенно практический вопрос?»

— Ты меня не слушаешь, и не слышишь! — обиделся всезнайка.

Тата внимательно посмотрела на своих дублерш. Может они, что полезное скажут? Разумница безмятежно терпела навязанное бездействие и не порывалась вернуть свободу. Значит, надеялась, что прагматизм сам проторит себе дорогу. Татуся, напротив, суетилась: корчила зверские рожи, сверкала очами, демонстрируя непримиримую готовность защищать иллюзии, фантазии, бредни и прочие странности.

«Я всегда пыталась стать для своих мужчин даром, а они на моем горбу норовили в рай въехать. Я не желаю снова страдать? Не же-ла-ю!»

— Тогда обслуживай своих подружек.

«Но кого: Татьяну или Татусю? — спросила Тата. — Мой ум и душа воюют друг с другом, а я не могу сделать выбор и встать на чью-либо сторону.

— Тут я тебе не помощник. Я за то, чтобы ты была сама собой.

«Нет, уж уволь. Без маски я беззащитна. И добровольно в любовь ни за что не пойду».

— Какую маску ты надеваешь, таким и видишь мир. С Татьяной твоя реальность похожа на бухгалтерский отчет. С Татусей — на мыльную оперу. А что суждено тебе лично, можно узнать лишь попробовав».

«Я боюсь экспериментов и хочу выбрать меньшее из зол…»

— Не умер Данило, болячка задавила.

«Не каркай, — отмахнулась Тата и, развеяв чары, вернула Разумнице дар речи.

— В твоем распоряжении минута. Говори, — приказала строго.

— Ценность мужчины определяется благами, которую он способен дать своей женщине. Раз у Никиты нет денег, пусть расплачивается знаниями. Поэтому в отношениях с ним, помни кто из вас начальник, кто дурак, и кто кому должен. В общем, бери Линева в оборот, налаживай работу конторы, поднимайся и, дай Бог, тебе побольше срубить денег.

— Теперь, ты.

Душенька ожила и зачастила:

— Ценность человека определяется памятью, которую он оставил о себе. Миллионы людей живут в безвестности и умирают, не оставив следов в сердцах современников и потомков. Тебе же выпал уникальный шанс увековечить себя в судьбе и, кто знает, даже творчестве, хорошего писателя и пусть не века, а десятилетия, на худой случай, годы, влиять на мировоззрение и поступки себе подобных. Разве это не счастье?

— Вы думаете только о себе, — упрекнула «подруг» Тата. — А где я в ваших раскладах.

— Прости дорогая, но что такое я? — праздно поинтересовалась Разумница.

— Точно не скажу, но это точно не надуманная роль и не приглянувшаяся под настроение чужая фантазия. И вообще, заткнитесь. Надоели.

Копии снова застыли изваяниями, а расстроенная Тата, прихватив из бара бутылку коньяка, перебралась к зеркалу. Конечно, собственное отражение — не лучшая компания в трудную минуту, но, чем черт не шутит, женщина в серебристой глади вполне могла оказаться умнее и внутренних советчиков, и оживших мыслей с переживаниями.

Так и вышло. Стоило встретиться с растерянным взглядом зеленых глаз, как выход сразу же нашелся. «Тут без бутылки не разберешься. Надо выпить», — решила Тата и приняла на грудь сразу полстакана. Дальше — больше. С каждой новой порцией диалог с отражением становился все убедительнее. Собеседница явно была в теме…

«Все мужики козлы. И Линев такой же. Ему от тебя надо только одно. Сволочь. Сколько же ты, бедолага, выстрадала из-за них…А теперь еще и эта беда…»

…т, чем дальше, тем становилась красивее. Глаза в пол-лица полыхали факелами зрачков. Набухшие губы кривились в легкой усмешке. Всколоченные волосы стояли надо лбом рыже-золотой короной. Одно плохо: наполненная хмельным раздражением, красота не сулила добра. Более того, несла в себе откровенную угрозу.

— Ты кто? — вдруг спросила Тата.

«Я — это ты!» — соврало отражение.

— Ты — ведьма!

Догадаться было нетрудно. Сложнее, оказалось, принять себя новую. Минуту или две Тата с сомнением рассматривала собеседницу, вслушивалась в себя, затем дотронулась стаканом до зеркала.

— Стало быть, ты тоже живешь во мне? Прекрасно. Это меняет дело.

Чувствовать себя ведьмой было приятно. Внутреннее разрешение творить зло разливалось по телу горячей волной и подмывало исполнить потаенную сладкую мечту: отомстить своим обидчикам.

«Я не должна так поступать…» — мелькнула мысль. Но слово «должна» ведьма брезгливо отринула и приняла другой устав: «Плевать, буду вести себя как захочу».

«Козлы! Сволочи! Негодяи! Почему вы меня мучили? За что? Я была чистой светлой девочкой и хотела только любить и быть любимой. Я верила в добро и справедливость. Я несла свет. А вы… — череда мужских лиц мелькала перед внутренним взором, — разорвали мое сердце на куски, как голодные псы. Убили желание дарить себя. Истерзали похотью. Унизили глупостью, трусостью, низостью, эгоизмом. Вы — звери, выродки, ублюдки и не заслуживаете снисхождения. Я вас ненавижу. Я вас презираю! Я вас боюсь! Но и вас кикиморы в грош не ставлю… — очередь дошла до копий. — Жить, выверяя каждый шаг, я не буду. И хитрить и лукавить не стану. Я — женщина свободного племени и сумею постоять за себя. Сейчас только выпью немного…»

Новая порция коньяка превратила ненависть и злость в тягу к совокуплению. Причем настолько сильную, что ведьмовство, как все человеческое, не выдержав накала страстей, в миг растаяло. Что немедленно засвидетельствовало зеркало, отразив бешеную похотливую самку, истекающую желанием и соком. Подрагивая, вибрировали ягодицы, спелой зрелой тяжестью висли груди, соски распирало от прилива крови, внутри естества вибрировало возбуждение.

— Не бойся, малыш. Мамочка идет к тебе…

С этой дурацкой фразой Тата устремилась к Линеву.

Первыми гостью почувствовали тараканы. Еще бы. Генетически каждый из прямокрылых всеядных старше любого прямоходящего млекопитающегося на миллион лет. Однако жизненный опыт не помог, и дикая непонятная энергия единовременно уничтожила миллионы безвинных насекомых.

Книги, мебель, посуда — неодушевленное царство вещей — отреагировало вслед. И сжалось, уменьшилось. Могло бы — исчезло бы, дематериализовалось. Затем настал черед живому миру. Собаки в доме Линева, поджав хвосты, жалобно заскулили. Кошки забились в углы, чуя приближение зловещей всесокрушающей силы. Затем у гипертоников головы заболели, у гипотоников — закружились. Сердечники потянулись за лекарством, алкоголики — за бутылкой. И только тонкий психолог, интуит, инженер человеческих душ, Никита Линев продолжал беспробудно дрыхнуть на диване, не чуя приближающейся опасности.

Глава 11. Насилие

— Что не ждал?! — раскатисто захохотав, Тата сорвала с Никиты одежду и швырнула в угол.

Голый, жалкий, беспомощный лежал Линев перед обнаженной, величественной, полыхающей мощью полупрозрачной красавицей. Ручками трусливо прикрывал стыд, ножки опасливо гнул в коленях.

— Страшно? — ласково полюбопытствовала дива. И носком ноги ткнула мужской бок. Из приоткрывшегося межножья пахнуло затхлым и кислым смрадом.

— Иди ко мне! — приказала грозно.

Никита засучил ногами, пытаясь отодвинуться подальше, вжался в стенку.

— Ах, так! Не хочешь?! Неужели я тебе не нравлюсь?

От игривого шепотка по мускулистому телу побежали мурашки, волосы на голове зашевелились, сердце сбилось с ритма от страха.

— Я же красивая…

Женщина ухватила Линева за руку и легко, играючи, притянула к себе, затем опрокинув на спину, навалилась сверху, стала тереться сосками, елозить животом, лобком упираться в чресла.

— Поцелуй меня, — приказала и для убедительности влепила оплеуху.

Линев попытался освободиться. Куда там, сопротивление лишь раззадорило насильницу. Она даже ослабила хватку, позволяя дергаться, трепыхаться, надеяться.

— Нет! Нет, пожалуйста, нет… — молил Никита.

— Да! — постановила дива и прижалась еще теснее. А затем, словно ополоумев, полезла через поры, ворвалась с воздухом в легкие. Куда смогла туда и втиснулась, втянулась, проникла. Ничего не упустила. Везде успела. Все взяла в плен. Стала биением сердца, вздохом, печенкой, костным мозгом. Выступила капельками пота на висках, испариной на груди, судорогой сбила дыхание, привела кровь в исступление, плоть в возбуждение.

И не выдержал Никита, не каменный, не мертвый. Сдался, капитулировал. В безвольном крошеве чувств и мыслей, в осколках уничтоженного самоуважения и попранного достоинства, в истерзанной в клочья гордыне, единственная поднятая рука мужского начала проголосовала «за» насилие. И решила исход борьбы.

Капитуляция! Победа! Виктория! Белый флаг покорности, хлеб-соль, ключи от города. И владей — не хочу. Бей, грабь, не жалей, один раз живем, грех не мешок — таскать не придется, его и замолить можно.

Царицей всевластной, всемогущей вступала победительница в завоеванные права. Как Анна Иоановна, императрица российская, призванная на царство на условиях ограниченного самодержавия, надев корону, порвала ограничения-кондиции, урезавшие полноту власти, так и захватчица в клочья раскромсала убеждения, растоптала цели, привязанности; уничтожала воспоминания и представления о жизни; растворила в себе чужое «я». Разрушила все до основания, чтобы затем на руинах построить новый мир. Управляемый мир страсти, в котором мужчине надлежало послушно раз за разом обретать силу и разливаться ею в приятных пространствах плоти вновь и вновь.

Тата упивалась своим могуществом. Восхитительная, полная власть переполняла, увлекала, дарила невероятное чувство вседозволенности, топила ощущения в эйфории, экзальтированным галопом топтала нервы. Теперь уже не диван и телевизор служили декорациями акту соития, а вселенское громадье Бесконечности. Бархатистая мглистая чернота распростерлась свадебным ложем. Нет, скорее это был алтарь неведомого божества, истязающего свою жертву. Огненным абрисом, очерченный профиль не светился — пылал, и едва божество-женщина касалась лицом тела жертвы-мужчины, то с сухим треском загоралось. Запах паленой шерсти мешался с запахом крови, которая сочилась по расцарапанной спине и искусанному лицу.

Женщина не играла, увечила. Внутренность вагины превратилась в наждак. И естественные покачивающие движения обдирали поверхность мужского достоинства, уродовали вздувшиеся вены. Красный от возбуждения детородный отросток умывался кровью, словно проводил дефлорацию. Однако лилась мужская кровь.

Все в этом соитии было наоборот. Женщина отобрала у мужчины положенную природой активную роль и вбирала, втягивала зажатое, словно тисками, мужское начало, тыкала в себя, словно сексуальное приспособление. Причем намеренно делала это с максимальной жестокостью, словно стремилась вырвать твердый ствол из основания, довести до кастрации, оскопить.

— Ты запомнишь меня навсегда! — сиплым хрипом шипела яростная фемина, сжимая мышцы железной хваткой, и раз за разом рвала на себя предмет бывшей мужской гордости. — Захочешь — не забудешь!

Стремясь доставить мужчине еще большую боль, чувствуя бешеное головокружение от восторга и безнаказанности, взбудораженная, намагниченная обретенной вседозволенностью, Тата не стремилась к оргазму. Погружение в муторную сладость явилось бы слабостью, очевидным признанием необходимости мужчины. Принимать же удовлетворение от раба полагала она сейчас унизительным. А от врага — Линев отвечал сейчас за весь сильный пол — даже оскорбительным.

— По какому праву ты трахал меня в своих фантазиях?! Кто разрешил тебе перекраивать меня под свои стандарты?! Я — не кукла, мной нельзя тешиться, разгоняя скуку. В меня нельзя играть, засыпая. Мной нельзя получать удовольствие! Я — человек и я заставлю с собой считаться…

Однако попирая биологические права мощного и здорового самца, неумолимо меся болью мужскую плоть, доказывая свое превосходство, Тата все равно уступала. Природу не обманешь.

Нарастающий поток чувственности, то крайнее напряжение существа, взвил, как смерч; выбил из состояния агрессии, как нокаут, со всеми вытекающими последствиями: головокружением, потерей ориентации, уходом сознания. Хлынувшие потоки спермы, смешавшись с кровью, наполнили тело сладкой истомой, которая, словно обряд очищения, вернула обезумевшее женское начало из бездны зла, глубин ненависти к свету и порядку.

Ледяные пальцы отрезвления коснулись затылка. Пьяная лихая удаль исчезла. Осталось недоумение.

— Где я? Что делаю? — И апофеоз предыдущей пьяной невменяемости: — Что натворила?

Оказалось многое! Утащила в порыве страсти Никиту в дебри, пребывание в которых угрожало даже ей, и там, чуть не «залюбила» до смерти.

В панике Тата мгновенно вернулась в квартиру Линева и захлопотала. Проверила: дышит? Никита был в обмороке, но с натугой вбирал в легкие воздух. «Его спас сон, — подумала Тата. — Иначе бы здесь лежал труп».

Теперь предстояла проверить ум Никиты. Сознание обычного человека не способно переварить полученную в подобных «путешествиях» и «приключениях» информацию. Ни количественно, ни качественно. Однако обошлось. Мозг Никиты распух от впечатлений, задубел от страха, но к счастью удержал равновесие. Не съехал с катушек.

Это было добрым знаком. Значит и личность, скорее всего, тоже не пострадала. Так есть. Линев выдержал обрушившиеся на него испытания без жертв и разрушений. Стало быть, винить себя было не за что? Тата вздохнула с облегчением, старательно уничтожила впечатления от сегодняшнего эротического вояжа, пережитый ужас, эйфорию страха, экстаз страсти и быстро убралась восвояси.

Глава 12. Прозрение

— Что это было?

Родной дом встретил не хлебом-солью, а прокурорскими интонациями Внутреннего Голоса.

«Ничего. Бес попутал! — уронила небрежно Тата, не желая вдаваться в объяснения. — Но все обошлось. Линев жив, здоров и утром почти ничего не вспомнит. Мало того, я все осознала. Так что ничего нового ты мне не скажешь».

— Ну, почему же… — высокомерно уронил советчик, и Тата вдруг увидела Никиту. Картинка возникла перед внутренним взором, секунду «повисев» замершим стоп-кадром, превратилась в фильм.

Линев спал под бормотанье телевизора. Спал крепко, не двигаясь.

— Четвертый этап сна, — пояснил Внутренний Голос, — сознание находиться почти в коматозном состоянии, органы чувств бездействуют. Работает лишь подсознание. И поскольку восприятие отключено, единственное, чем может заняться подсознание, это развлекаться с самим собой. Чем оно и занято в данный момент. С твоей, между прочим, помощью.

Под веками Никиты начали двигаться глазные яблоки.

— Эти движения показывают, что человек видит сон. Имплантированная, то есть внедренная в подсознание программа вызывает сновидение, которое воспринимается и оценивается, как очевидность и, следовательно, входит в противоречие с информацией реальной. Я ясно излагаю?

«Да».

— Так как мозг работает в двух исключающих друг другу режимах, человек то просыпается, то снова погружается в сновидение. Интервалы «сон-не сон» чередуются, длительность глубокого погружения стремительно сокращается, цикличность изменений обретает хаотический порядок. Происходящее с подсознанием во время глубокого сна очень странно, требует разрешения и заставляет мозг испытывать изрядное беспокойство.

По мере того, как переходы из одной стадии в другую становятся все необычнее и беспорядочнее, мозг возбуждается все сильнее, беспокойство растет, превращается в страх. В обычной жизни в такой момент человек просыпается. Однако Никита не имел такой возможности. Ты ему не позволила проснуться.

Картинка-видение стала отчетливее, резче. Изображение заполнило полностью сознание Таты.

Линев лежал на спине. Тело, покрытое каплями пота, била крупная дрожь. Каждые несколько секунд одна рука передергивалась судорогой, другая рубящим взмахом отмахивалась от несуществующей угрозы; ноги непроизвольно дергались, резко, порывисто. Несмотря на эти движения, глаза были закрыты. Линев спал.

Пояснения следовали методично, одно, за другим.

— Пульс и дыхание учащены на двадцать процентов.

Линев внезапно поджал колени к животу, брыкаясь, выпрямил ноги, вновь подтянул и вновь лягнул воздух. Затем руками обхватил голову, сжал, замотал протестующе и замер. Глаза открылись и принялись вращаться в орбитах. Он закричал.

— Легкие рвутся.

Сотрясаясь в конвульсиях, Никита прикусил нижнюю губу и через несколько минут подбородок залился кровью.

— Похоже на припадок эпилепсии.

Никита затих. Ноги еще подергивались, на правой руке непроизвольно сжались и разжались пальцы, но тело осталось неподвижно. Глаза перестали двигаться. Теперь веки были плотно сжаты.

— Рвется сердце.

Никита положил левую руку на правое плечо и застыл. Пальцы, сцепленные в кулак, лежали неподвижно у самой шеи. Глаза раскрылись. Рот тоже.

«Он кричит? — прошептала Тата».

— В таком состоянии трудно даже хрипеть.

Ноги Линева перестали дергаться.

— Кончено. Страх его убил.

«Страх его убил бы… — поправила Тата, — однако я спасла.

— Да, ты успела вовремя. Но еще немного и на твоей совести было бы убийство.

Никита застонал, прикусив губу, сдерживая, рвущийся из груди крик.

— У него болит все тело. Налит напряжением затылок, ноют виски, щемит, словно надрезом сердце, зудит промежность. Боль ужасна, но она уходит вместе с остатками сонного забытья. Сейчас Линев произнесет финальную фразу…

В «фильме» Никита пробормотал: «Блин, ну и кошмар мне приснился…» и провалился в новое сонное забытье.

— И все забудет. Но ты всегда будешь помнить, что однажды пыталась стать ведьмой и чуть не убила человека.

«Я не хотела», — сказала Тата.

— Не ври, — разоблачил Внутренний Голос. — Ты мстила Линеву за страдания, которые пережила по вине других мужчин и всласть нажралась его болью и унижением.

«Я сорвалась. Так получилось»!

— Ты должна отвечать за свои поступки. Так поступают сильные люди. Те, кто считают себя хозяевами собственной жизни. А «так получилось» — позиция для лузеров.

«Но обстоятельства иногда диктуют…»

— Сильным никто ничего не диктует. Столкнувшись с проблемой лидеры решают ее. Результаты, конечно, бывают разными. В том числе и плохими. От поражений никто не застрахован. Но лидер всегда, трезво и здраво оценив свои ошибки, просчеты, ресурсы, навыки, идет вперед. А лузеры поднимают кверху лапки и останавливаются, признавая свое полное и окончательное поражение.

«Чтобы ты не говорил, жизнь — штука сложная, бывает по-всякому».

— Напротив, все очень просто. Либо ты живешь жизнь, либо она жует тебя. Третьего не дано.

«Красивая ничего не значащая фраза!»

— Почему же? Давай, взглянем на твою нынешнюю ситуацию без пафоса. Что тебя не устраивает?

«Как что? Присутствие Татьяны и Татуси!»

— Каждый человек однажды оказывается перед выбором и решает, как дальше жить. Правда, в отличие от нормальных людей, которые не видят результатов своих умозаключений и фантазий, ты сподобилась воочию лицезреть плоды своих гениальных решений. Но колдунью такие мелочи не должны удивлять и огорчать. На твоем месте я вообще радовалась бы.

«Чему?»

— Тебя опекают только две «подруги». А если бы приперлась нынешняя ведьма? Или, не приведи Господи, я, собственной персоной?

«Действительно, мне здорово повезло».

— Поэтому, не зачем винить Разумницу и Душеньку. Лучше разберись с кашей, которую сама заварила.

«Я? Линев накуролесил, а я должна отвечать?!»

— Линев тут не при чем. К человеку притягивает тех, кто помогает ему получить нужный урок. Вот ты и учишься.

«Чему именно?»

— Жизни, моя дорогая. Ты надеялась спрятаться от реальности за искусственным бесчувствием, но эта химера смогла защитить тебя только от мелких соблазнов. Никита оказался искушением большим. Вот система и дала сбой.

«Никита для меня ровным счетом ничего не значит!»

— Поэтому-то тебя так и колбасит»

Тата хмыкнула:

«Умеешь ты убеждать. Ну, ладно, признаю: Линев, действительно, меня заинтриговал. Я даже допускаю, что ради него можно рискнуть и…»

Внутренний Голос взвыл от возмущения:

— Рискнуть и все прочее ты должна ради себя! Только ради себя. Иначе у тебя никогда не будет будущего.

«Это еще почему?»

— Ты окопалась в своем прошлом, лелеешь страхи и боишься сделать шаг за пределы круга. Помнишь, так ты называла свои стереотипы.

«Что ты несешь?! Я — волшебница. Выходить из круга — мое кредо!»

— Не в данном случае. Если твое и Никитино имя в книге Судеб оказались рядом, ты должна наступать по определению. А ты трусишь, топчешься на месте и тупо повторяешь: ах, как все сложно. Между тем, отношения с людьми никогда не бывают простыми. Жизнь — это борьба. В первую очередь с самой собой за саму себя.

Тата пожала плечами: опять риторика.

«И все же, что мне делать дальше?»

— Решай сама, — ответил Внутренний Голос.

Глава 13. Суета

Работа в офисе кипела. Бездельничал только Никита Линев. Вместо того, чтобы разрабатывать поэтапный план рыночной экспансии для вверенной его заботам фирме, он, размышлял над странностями утренней встречи с зеленоглазой директоршей и о том надо ли принимать приглашение в ресторан.

Увы, лицо и интонация, с которой дамочка произнесла несколько безобидных фраз, не сулили ничего хорошего. Точнее, буквально обещали плохое. Но соблазн слишком велик. А предчувствие, что он пойдет, нет, побежит, помчится туда, куда эта наглая баба его позовет, становилось все сильнее.

А тут еще Камейкин со своей проницательностью!

Сначала экс-военный упорно пялился в затылок Никите. Не почувствовать столь настойчивого внимания было решительно невозможно.

Потом Василий Петрович, призывно кашлянул и сообщил:

— Я вам тут письмецо скинул…

В послании значилось: «Извините меня, старика, но, как говорится, не могу молчать. Невольно я оказался свидетелем вашей встречи в сквере. Да и прежде подозревал, что наша Татьяна Михайловна вас интересует. В общем, не буду тянуть кота за хвост. Скажу прямо: она — очень хорошая женщина. Из настоящих. Из тех, с кем можно в огонь, воду, пир, мир и даже в разведку. С такой на одной подушке стариться сладко и детей растить не стыдно. Но она — не простой человек. Ее просто так не получишь. Ее победить надо, завоевать. И тогда она тебе столько даст, что жизнь медом покажется».

«Я вас не понимаю», — попытка поставить на место зарвавшегося Камейкина не увенчалась успехом.

«Ну и дурак, — высветилось на мониторе. — Я же помочь хочу. И ей, и тебе».

«Спасибо, я в помощи не нуждаюсь», — написал Линев и сердито насупился. Действительно, дурак! Можно было расспросить Камейкина, а он упустил такой шанс. Ну, да ладно, зато теперь можно предположить, что у директорши никого нет. Будь иначе, бывший вояка знал бы и не толкал бы в спину.

Воодушевленный столь обнадеживающей гипотезой Никита честно проработал целый час. Затем пришлось прерваться на письмо от очень хорошей женщины.

«Извините, — гласил текст. — Я сегодня занята, поэтому ресторан отменяется».

«Замечательно, у меня тоже возникла напряженка со временем», — парировал Никита, но спустя мгновение пошел на попятный: — Наша договоренность остается в силе?»

Прочитав: «Да, конечно», — он тяжело вздохнул. Ждать и догонять — хуже нет.

Ночь принесла странное настроение. Стараясь унять его, Тата из недр подсознания извлекла воспоминание о море. То, сокровенное, что хранила с юности, взлелеянное сердцем и памятью, томное, наполненное негой и лаской, единством с природой, общностью с Космосом. То, что каждый раз звало вернуться и дарило силы в трудные минуты. Однако нынче опробованная многократно терапия не помогла. Спокойствие не пришло. Напротив, желание учудить что-то эдакое стало нестерпимым и Тата и добавила к морю небо. Обычное, голубое, безбрежное, южное. Затем — скалы и лесок. Получилось весьма недурственно. Солнце, небо, море, горы. Вдалеке зеленеет роща. Красота.

Теперь предстояло решить главный вопрос: что делать дальше? Вариантов было, как водится, два и, конечно же, один исключал другой.

«Я обязательно сдержу свое слово», — решила Тата. Одна победа благоразумия длилась недолго и скоро она оказалась там, где быть решительно не следовало и куда тянуло, словно магнитом.

«И ладно…Погуляю немного, но Никиту трогать не буду…» — очередное благое намерение тоже не увенчалось успехом. Не прошло и минуты, как спящий Никита разместился в тени скалы. Проснуться ему надлежало непосредственно в видении. Потрясающем и грандиозном, но сварганенном на скорую руку без особых затрат, из незабвенной серии «дешево и сердито».

«Буду танцевать на пляже», — не в пример прежним, новая идея пришлась ко двору. Тата обернулась восточной танцовщицей в шитом золотом бюстгальтере и прозрачных шароварах и замерла в эффектной позе.

Однако одним нарядом дело, естественно, не обошлось. Чтобы впечатлить зрительскую аудиторию она одолжила: у известной индийской исполнительницы пластику, у балетной примы из Большого театра — легкость движений, у лучшего балетмейстера — постановочные моменты. Затем поглотила мощи симфонического, эстрадного и народного оркестров («какая пляска без баяна?!»), творческие возможности звезд оперной сцены (вдруг придет блажь попеть) и на всякий случай (гулять, так гулять) хоры, ансамбли, группы самой разной музыкальной направленности.

Шоу началось, когда таланты уже лезли из горла…

Соединение стилей в искусстве называется умным словом эклектика. Винегрет же, который пришлось наблюдать разбуженному Линеву, не вмещался ни в одно приличное определение. Никита сразу это понял. Увидев на берегу скачущую дикой козой, полуголую бабу, само собой, зеленоглазую красотку-директоршу, он лишь крякнул. Засим последовала неформальная лексика. Еще бы. Ничего подобного прежде видеть не довелось.

По золотому песку пляжа носилась, как полоумная, женщина, из тела которой долетали звуки. Беспородная смесь танца живота, классической тарантеллы и скачков а-ля маленькие лебеди, с передергиванием на цыганский манер плечами, сопровождалась дикой и громогласной какофонией. Движения меняли друг друга стихийно, тоже происходило и с сопровождением. Ведущую партию в грохоте перехватывали то скрипки с виолончелями, то саксофоны, то баяны и гитары. Заглушая все порою, неимоверного диапазона голос — суммарная производная от сопрано до баса — издавал визго-рыко-вой, переходя непроизвольно от свирепо-низких нот к сверхвысоким; то, вливаясь в стройный ряд четырехголосного хорового пения, то противоставляя себя оному.

И все же, в царившем хаосе, вакханалии звуков и движений, анархии направлений, танец, музыка, и вокал несли явно выраженную содержательную нагрузку. А богатство и неуправляемость средств выразительности — подчеркивали интеллектуальную концепцию. Впрочем, смысл того и другого уловить было сложно. Но кое-что до Никиты дошло. Барышню одолевали сомнения. Но какого толка и по какому поводу — было решительно не понятно.

Сначала выступление давалось Тате с трудом. Слишком уж многими талантами она нафаршировала себя, чтобы управиться сразу и со всем. Но со временем дело наладилось. Подергивание носка левой ноги служило сигналом к вступлению струнной группы оркестра, согнутое колено подключало духовую группу, ударная принималась за работу по велению тазобедренного сустава. Пошлейшее покачивание бедер смиряло прыть эстрадных музыкантов. Аналогичным образом нашлась управа и на прочие творческие силы.

Освоив техническую часть, Тата перебралась на новый уровень мастерства. Движения принялись сочетаться с музыкой, тактом и ладом. И если поначалу приходилось шевелить всеми органами поочередно, то наловчившись, она смогла совмещать изменения в положении, внутреннее побуждение, импульс, ритм и силу воедино.

Слаженнее зазвучали инструменты, классические и народные, мелодичнее совместились различные стили, старинные и авангардные. Еще немного и из хаоса родилась бы гармония. Но, увы, не сложилось.

Зеленоглазая плясунья вдруг остановилась, махнула рукой и со словами «что за хрень, ну, сколько можно воду в ступе толочь…» исчезла. Тут же небо посерело, потемнело, мгла настигла пляж, укрыла море и странный сон, привидевшийся Никите, оборвался.

Утром Линев, по обыкновению, ничего не помнил. Однако некое подспудное ощущение странности, нелепости появилось в душе, переросло в подозрение и, наконец, вылилось в уверенность: надо срочно уносить ноги. Иначе, быть беде.

Кстати, оказалось и вскоре полученное письмо.

«Извините, у меня и сегодня не сложилось с рестораном», — уведомила дама ближе к обеденному перерыву.

«Предлагаю закрыть тему», — ответил Никита, в тайне радуясь выпавшей «удаче».

«Извините, так сложились обстоятельства».

«Извините, я занят», — отстучал Линев.

«Но вы не обиделись на меня?»

«Нет. С какой стати? Да и обиды — удел кухарок».

«Может быть, получится завтра…»

«Если вы определитесь, я постараюсь вписать нашу встречу в свои планы».

Директорша молчала минут двадцать, затем призналась:

«Завтра я свободна».

«Тогда в 20.00. В ресторане «Прага»».

Глава 14. Фиаско

Тата прочитала ответ Линева и зашлась от злости. Что за тон! Что за замашки! Еще бы добавил: с вещами на выход. Но возражать было глупо. Сама довела ситуацию до критической точки, пенять не на кого.

Дальше все было, как обычно: рабочий день пролетел в суете, вечер прошел у телевизора, в окружении почетного конвоя. Не изменила обыкновению и недавняя привычка. Ближе к полуночи потянуло на подвиги, да так, что хоть вой, хоть в петлю, и, недолго думая, Тата оправилась сниться Линеву.

Никита только что заснул. Его мозг излучал альфа-волны, на которых сознание перестает контролировать организм и открывается, как в медитации, подсознание. Также в это время выделяются естественные наркотики — гормоны, отвечающие за радость, отдых, уменьшение боли и максимален доступ к чувственно-образным представлениям.

Не воспользоваться такой возможностью было глупо. Но, как на грех, в голову ничего интересного не приходило. Помучившись минуту и так и не решил, чтобы такого учудить, Тата, впервые за все время путешествий в сны, осталась сама собой.

— Никита, — позвала чуть слышно.

— Отстань! — немедленно взбунтовался мужской мозг.

— Почему?

— Я тебя боюсь.

— Я — хорошая. Я не сделаю ничего плохого! Подойди ко мне.

Сон Никиты наполнился содержанием. Он увидел себя и женщину, которая вот уже который день занимала его воображение и мысли.

— Подойди ко мне, — повторила Тата.

— Нет! — отказался Никита из сна.

— Да.

Как ни сопротивлялся Линев, а не устоять не смог. Приблизился на расстояние вытянутой руки, замер, понуро опустив голову.

— Посмотри мне в глаза.

— Не хочу.

Чужая воля требовала подчинения, и под прицельным взглядом гостьи хозяин уставился в зеленые омуты.

— Дотронься до меня, — сказала Тата.

— Нет.

— Да.

Желая ускорить процесс, Тата сама протянула руку к Никите и…ощутила кончиками пальцев холод стекла. Между нею и Линевым стояла тонкая прозрачная перегородка, от поверхности которой веяло ледяным отчуждением.

Тата сделала несколько шагов влево, вправо. Все тоже. Преграда не имела границ.

«Неужели — мелькнула мысль — Никита от меня отгородился? Нет! Это невозможно. Волшебство обладает всепроникающей силой, простой человек не в состоянии остановить чары. Стало быть — других вариантов не было — преграду установила я сама. Но зачем?».

Во власти худших опасений Тата метнулась на душу-полянку и обмерла. На красной пластиковой розе розовели живые бутоны. Некоторые даже распустились, свидетельствуя о наличии самой настоящей влюбленности, которая, видимо, и защищала Никиту от новых экспансий.

«Все-таки вляпалась… — от огорчения на глаза навернулись слезы. Но ум работал ясно. Лучшим вариантом из сложившейся ситуации было немедленное бегство. Вернувшись домой, обмозговав все, еще можно было как-то что-то уладить.

Но…нежный розовый цвет был так прекрасен. Он будто искрился искушением и словно шептал: дотронься, погладь, не отвергай…

Поддавшись порыву, Тата наклонилась к бутонам, втянула чуть сладковатое амбре и замерла. Запах любви рождал ассоциации. От хороших сразу захотелось петь, от плохих выть. Но хороших было больше и это обязывало к определенным действиям.

Тата прислушалась к себе. Экспериментировать решительно не хотелось. При одной только мысли о любви от страха подкашивались ноги, и пересыхало горло. Но магиням не пристало бояться. Раз чувство появилось, следовало попробовать свои силы и, не по-настоящему, конечно, а так на пробу, полюбить Никиту.

Вернувшись в сон Линева, Тата немного походила вокруг стеклянной стены, подумала и решила: а, будь, что будет, лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть.

— Я говорю любви «да», — сказала она чуть слышно. — Но ненадолго!

Магическая формулировка, повторенная трижды, должна была оживить красную розу. Не навсегда, лишь до пробуждения Никиты. Однако едва прозвучало первое «да», как покоренный до того колдовством Линев вдруг встрепенулся. Взгляд серых глаз стал осмысленным, в застывшее тело вернулось движение.

— Я говорю любви «да», — повторила Тата по инерции, уже понимая, что ошиблась. Преграда защищала не Линева от ее глупых выходок, а оберегала ее саму. Причем как от собственного влечения к этому мужчине, так и его стремления к ней.

Никита между тем, под влиянием хлынувшего на него потока любви, становился все активнее. На смуглом лице появились недовольные гримасы. Натужные, маловыразительные, они, видимо, были данностью недавней скованности мышц.

Тата замерла в растерянности. Она не могла вернуть все на круги своя! Правила категорически запрещали аннулировать не свершившееся колдовство и вынуждали ее отдать третий приказ.

— Да… — прошептала она обреченно.

И тут началось…

— Я хочу к тебе! Я хочу к тебе! Пусти меня! — заорал Никита и врезал кулаком по стеклу.

Бум! Бум! Под новыми ударами преграда укрылась сеткой трещин.

Бум! Бум! Стекло со звоном рассыпалось.

Бум! Путь был свободен!

Никита переступил через груду осколков, схватил ее, прижал к себе. Тата почувствовала жаркие губы на своем лице и…захлебнулась пустотой. Это колдовство послушно исполнило новый приказ: вернуло ее из любви в безопасность утра.

В зал «Праги» Тата вошла ровно на полчаса позже условленного срока и сразу же вздохнула горько: надежды не оправдались. Никита не обиделся и не ушел. Лишь констатировал:

— Опаздываете!

— Так получилось. Извините!

— Что будем заказывать?

— Возьми морепродукты. Это изысканно, — потребовала Татьяна. Взбудораженная свиданием она рубила фразы, как дрова, на куски. — А главное: выбирай подороже. Пусть привыкает. Ты — роскошная женщина. Значит, заслуживаешь первостатейного обхождения.

Взгляд сам собой пробежался по ценам и задержался на трехзначной цифре.

— Не слушай ее. Будь скромнее. Здесь Никита главный. Твой номер третий, вот и веди себя соответственно, — у Душеньки были совсем иные планы. — Муза должны вдохновлять мастера, а не жрать в три горла за его счет.

— Что-то я совсем не голодна… — промямлила Тата.

— Вино? — спросил Линев.

— Дура, выпей, расслабишься, — зашипела Татьяна. — Ты так напряжена, что смотреть страшно.

— Да, спиртное не помешает, — в этот раз согласилась Татуся.

— Нет, спасибо, — отказалась Тата, назло копиям.

— Может быть, шампанское? — Никита был сама любезность.

— Ну, разве шампанское…

— Хватит, ваньку валять. Покажи, чего ты хочешь от мужика. Погладь его ладонь, а лучше босой ногой потрогай промежность, как в кино показывают… — здравомыслящее начало продолжило раздавать ценные указания.

— Очаровывай его, кобыла, кому говорят, очаровывай! Похлопай ресницами, посмотри на пузырьки в бокале, томно вздохни и улыбнись многозначительно, — командовала в свою очередь Татуся.

Тата провела рукой по виску — там отстукивала морзянку боль, вздохнула глубоко, чтобы усмирить ощущение воткнутой в сердце иголки, и в порядке протеста (пусть Разумница и Душенька покрутятся») сморозила:

— Кстати, Никита, вы можете не волноваться. Все расходы за ужин будут оплачены из представительного фонда фирмы.

— Что?! — вспыхнул Никита. Мгновение он был вне себя, затем с заметным усилием вернул самообладание. — Значит, у нас деловая встреча?

— Отчасти.

— От какой же части?

Вместо ответа Тата пожала плечами. Она решительно не знала, что сказать. Не то, что дорогие подруженьки!

— Ну, ты — коза драная, у меня получишь! Идиотка! — сообщила без промедления Татьяна.

— Да, уж, — согласилась Татуся, — не очень ловко получилось.

Тата посмотрела на Никиту сквозь резное стекло бокала. Маленький, перекошеный человечишко ломал ее судьбу! Он уже разбил, как деревяшку об колено, взлелеянное за год спокойствие! Уничтожил то, что она считала своими взглядами на жизнь. Что дальше? Пузырьки поднимались, искрились, и, преломляя свет, лопались, подтверждая трагической судьбой худшие опасения.

— Хватит пялиться на это сладкое пойло. Дерни водки и наступай, — Татьяна жаждала побед.

Татуся тоже:

— Выпей беленькой, и как только полегчает, скажи ему комплмент…

«А может, действительно, принять на грудь?» — возникла мысль и в унисон с губ сорвалось:

— Давайте, закажем чего-то покрепче.

Никита вздохнул тоскливо. Подозвал официанта.

Он видел это множество раз. Десятки акулок капитализма так же приводили его в рестораны или гости, также наливались алкоголем и пытались соблазнить. Некоторые шли в атаку без «наркомовских ста грамм». Но и в том, и в другом случае, женский напор был обязательным атрибутом свидания.

— Нет, не буду пить. Ненавижу водку. Терпеть не могу алкоголь вообще, — первая человеческая фраза за вечер произвела впечатление.

— А зачем заказывали? — спросил Линев и решил повременить, не ставить точку в окончательном мнении о женщине, так похожей на его мечту.

— Не знаю. Я сегодня явно не в ударе. И если честно, кажусь себе полоумной.

— Почему?

— Вы правы. Я веду себя как полная дура.

— Нет. Вы производите вполне благоприятное впечатление.

— Вам виднее.

— Давайте потанцуем, — предложил Никита.

— Я не против, — с сомнением согласилась Тата.

И не ошиблась. Опасения оправдались тут же!

— Прижимайся! Теснее! — первой высказалась Татьяна и, не успев ахнуть, Тата почувствовала, что ее грудь буквально расплющилась о торс Линева.

— Щекочи волосами!

О, ужас! После приказа Татуси, она, как послушная марионетка, стала тыкаться головой в щеку Никиты.

Дальше больше…Неведомо по чьей подсказке рука погладила хорошо выбритую щеку и сползла за воротник рубахи. Губы потянулись к Никитиным губам…При этом Тата могла поклясться чем угодно: она сама ничего не делала. Каким-то неведомым образом копии управляли ее телом.

Пока страшная истина торила себе дорогу — было еще терпимо. Мгновение или два случившееся даже показалось случайностью, приступом расшалившейся фантазии, потом по коже поползли мурашки, в горле встал ком, ноги подкосились, и отрицать очевидное стало невозможно.

Затем вообще начался тихий ужас. Линев резко отстранился и сказал:

— Извините, мне нужно срочно уйти…

Дамочка была права. Она вела себя, как полная дура, и убеждать в обратном и ее, и себя, не имело малейшего смысла. Но и винить в чем-либо тоже не стоило. Он сам, наивный, вообразил себе что-то эдакое, необычное, сам ждал чуда. Между тем все было очень просто и обыденно…

Линев резко отстранился и увидел благодарность в растерянном взгляде и тут же все понял. Это игра, дурацкая игра, которую зеленоглазая зачем-то затеяла и которая причиняет ей боль. Вторая открывшаяся истина была и того хлеще: Никита вдруг осознал, вернее, почувствовал: эта женщина создана для него. Она должна услаждать красотой его взор. Телом утешать плоть. Сердцем лелеять душу. Лоном плодить детей. Мысль-ощущение была простой, как день. Ясной, как солнце. Однозначной, как дорожный знак. И требовала единственного: не позволить будущей жене натворить запланированные глупости. Остальное он сделает сам.

— Как же так? — пробормотала Тата.

— Увы, обстоятельства, — улыбнулся вежливо Линев.

— Наверное, нам не следовало вообще встречаться.

— Почему же? Я отлично провел время.

Тата пожала плечами. Свидание заняло двадцать минут. Не больше.

— Я вас проведу, — уведомил Никита.

— Я сама прекрасно доберусь.

— Как скажете. Но позвольте посадить вас в такси.

— Справлюсь сама.

— Если можно, не спорьте, пожалуйста…

Глава 15. Свершилось!

Сон оборвался настырным дребезжанием звонка. Тата чертыхнулась, поднялась, поплелась отрывать дверь, думала соседка, дворник, оказался Никита.

— Здравствуйте, уважаемая Татьяна Михайловна. Долго спать изволите, двенадцатый час на дворе. Впрочем, суббота. То бишь, выходной. Имеете полное право побаловать себя.

— Никита? — выдавила Тата с трудом. — Что-то случилось?

— Нет, все в порядке, — успокоил Линев.

— Как вы узнали адрес?

Об утреннем звонке Камейкину Линев говорить не стал и слегка исказил истину:

— Я следил за вами.

— Но зачем?

— Мне надо кое-что уточнить.

С этими словами Никита без приглашения ввалился в прихожую. Волновался он чертовски. Собственная дерзость, внешний вид хозяйки; неизвестность, разъедающая душу, кому угодно взвинтят нервы.

— Что именно?

— Да так, сущие мелочи. Хочу…посмотреть тебе в глаза!

— Тебе?! — Тата попыталась взять инициативу в свои руки.

— Да, — припечатал Линев и, ухватив за щеки, развернул ее лицо к свету.

Случайны ли случайности? Закономерны ли закономерности? Приди Никита позже, проснись Тата раньше, соберись она и сложились бы дальнейшие события в нужный узор? Увы, сие известно только главному режиссеру всех времен и народов. Тому, чьи пути неисповедимы, а намерения неведомы. Он и схлестнул два взгляда. Зеленый наполнил льдом и камнем. Карий превратил в контролера.

— Повернись, так, нет, так, — Линев был бесцеремонен.

Что искал мужчина в топких зеленых омутах? Что хотел найти? Разве определишь словами, разве дашь название? Что прятала женщина? Метались зеленые очи, плели покровы лжи, таили истину. Карие, сотканные из терпеливой и несокрушимой воли, крошили лед, точили камень…

Если у зеленоглазой крали есть что-то за душой, полагал Линев, то непременно найдется тому подтверждение. И нашлось. Дуэль завершилась полной и безоговорочной победой мужского начала.

Он увидел то, что хотел и, незримая тень внутреннего напряжения истаяла в ликующем восторженном облегчении.

Он получил ответ на незаданный вопрос, обрел прощение за бесцеремонное поведение и отхватил индульгенцию на грядущую вседозволенность. Несказанное, предположенное, угаданное, краткое «да» теперь возвышало над случайностями судьбы, над делами рук человеческих и отдавало в безраздельное пользование эти спелые, как вишни губы, ложбинку на груди в глупом вырезе халата, струящиеся волной волосы и окаянные, ненаглядные изумрудные глазищи.

— Посмотрел? — с сарказмом полюбопытствовала Тата. Линев даже не удосуживался скрыть удовлетворение. Сиял, как новый пятак.

— Да!

— И что там?

— Я!

«Не торопись!» — приказал себе Линев, обуздывая смелые желания. Темперамент нашептывал советы плохие.

Тата замерла, боясь пошевелиться. Никитины ладони на ее щеках излучали жар. Его глаза светились восхищением. Сплетаясь, свет и жар будили в ней странное ощущение внутренней пустоты и по мере того, как пустоты становилось больше, голова переставала соображать.

— Это тебе, — Никита убрал руки с явным сожалением, больше похожим на героизм. Устроил на тумбочке, снятую с плеча сумку и прошел в комнату. Зашарил глазами по фарфорам, восхищенно хмыкнул, перебрался к книгам.

Тата заглянула в пакет: букет ромашек, свертки.

— Что там? — спросила, с трудом ворочая языком.

— Вкуснятина разная на завтрак. Я голодный, как волк.

Глаза выдавали голод другой.

«Мама, бабушка и Тата», — прочитал Никита надпись, сделанную детской рукой на старой фотографии, испокон веку висевшей на стене. — Тата, — повторил задумчиво. — Тата? — теперь интонация была недоверчивой.

— Так меня называют близкие.

— А если ласково, то, как надо: Татуся?

— Нет. Таточка.

— Таточка, — Никита примерил имя курносой розовощекой егозе в нарядных бантах. Конечно! Татусей такую звать не могли. Непоседа — сразу видно. Проказливый, непослушный нрав отражался в симпатичной мордашке; упрямство, уверенность и всеобщее обожание блестели в изумрудных глазках-пуговках, вздернутом подбородке, кудряшках. Татка! Таточка!

— Ты похожа на маленький вулканчик, — сказал, любуясь, — и куклу. Я тебя тоже буду называть Тата. — Линев исходил от самодовольства, в голове звучали спесивые марши: «Ай, да я! Ай, да, сукин сын! Угадал имя! Да еще такое!». — Кстати, ты на себя в зеркало сегодня смотрела?

— Нет, — ответила Тата и испугалась: она ведь прямо с постели, лохматая, немытая, в халате поверх ночной рубахи, под глазами, наверняка, черные круги. «Надо привести себя в поря…» — последняя на ближайшие пару часов здравая мысль оборвалась на полуслове. А все эта странная растущая, будто на дрожжах, пустота, которая заполонив сознание, сделала невозможным любое умственное усилие.

— Иди, умывайся, я займусь завтраком, — сказал Никита. С большим удовольствием он занялся бы другим. Но мужская интуиция, вопреки мужским инстинктам; чувство гармонии наперекор гормонам, твердили друг другу в лад: «Не торопись!» Заполучить сейчас зеленоглазенькую миленькую не стоило ни трудов, ни чести. О сопротивлении речь не шла. Непокорство исключалось. Насиловать же труп (избави Боже, выражение образное) совсем не хотелось. «И вообще, — напомнил себе Никита, — я явился сюда с серьезными намерениями. Мне надо увести эту кралю в свою жизнь, не уложить в люлю. Чтобы была моей вся, с потрохами. Поэтому я потерплю, сколько потребуется. Велика ли важность — время? Если цена вопроса — счастье!»

В ванной, под влиянием холодной воды, коей Тата безжалостно растирала лицо, возникла новая идея, вернее проблеск оной:

— Наверное, мне все это снит… — Но и эта сентенция не обрела завершения.

Во время завтрака ситуация только ухудшилась. Осознание себя и происходящего вдруг стало рифмоваться…

Ела, смотрела, слушала — все без звука — немое кино,

Словно ватой забиты уши. «Никита!» — мажорно блажило нутро.

Он, будто чуя, наглел, руки гладил, смеялся глазами,

«Тата, Таточка …мы с тобой — я не верю — сбивался на с «вами»…

Затем реальность вернулась и, обретя плоть, звук и смысл, хлестнула по взвинченным нервам током напряжения…

— Убери руки с моего колена, — сказала Тата.

— Не могу, — ответил Линев.

— Почему?

— Рядом с тобой я отказываюсь нести ответственность за свои руки. Они меня не слушаются, — как обычно, пояснение эксперта отличала отменная логика. — А губы вообще такое творят…

Дальнейший доклад о «бунте на корабле» оборвал поцелуй и снова мир сомкнулся в мрак бесконтрольности и рифм…

Следующая встреча с настоящим была более продолжительной.

Неожиданно Тата обнаружила себя бредущей за руку с Никитой по парковой дорожке. Вторым открытием стало ощущение счастья, которым она была переполнена. И слова Линева…

— …я всегда хотел писать. Думал: ладно, какой из меня, писатель. И знал — хороший. Ты это, пожалуйста, учти. Это важно. Очень важно… — Никита словно просил прощения за еще не нанесенные, но неизбежные обиды; за грядущие трудности, за неизменный не покой, которые принесет в ее жизнь.

Тата вздохнула: ей выпала нелегкая ноша. Но каждому — свое.

Никита между тем делился сокровенным: рассказывал про свои мечты.

Про Дом и Сад, про Тишину, которая так нужна каждому Мастеру.

Про Книгу-самореализацию, без которой невозможно существовать.

Про любимую, без которой в сердце никогда не бывать гармонии.

Линев ничего не говорил о славе, признании, деньгах. Не обещал, что будет любить ее больше, чем свои книги. Он честно предупреждал о приоритетах: покой, творчество, отношения. Любви и любимой предназначалось лишь третье место.

Они уходили вглубь парка, в ту часть, что мало отличалась от леса.

Никита рассказывал о себе. И это тоже была дорога вглубь, в чащи. Недоверчивый, самодостаточный, мало склонный к признаниям вообще, с дамами в частности, Линев, наверное, впервые ощущал потребность открыться до конца и впустить постороннего человека в свою душу…

Солнечный сентябрьский полдень, тени танцующие по аллеям, детские радостные взвизги, долетающие издалека; гул, гомон большого города, молодость, сила, красота, взаимное влечение утверждали исключительность мгновения и утверждали новые для обоих стандарты.

— Книга — это мир, в котором я создатель и раб. Да я творю придуманную реальность, но она властвует надо мной, так как существует помимо моей воли и сама выливается на бумагу.

— Как интересно.

— Хочешь, я возьму тебя в свою мечту? — вдруг предложил Никита и испугался. Любое понимание имеет границы. Сейчас Тата сочтет его сумасшедшим, испугается, убежит…

Тата молчала. Вопрос спровоцировал интересную, но очень уж нестандартную мысль. Додумать ее до конца, не отвергнуть, как сумасбродную, и то было странно. А уж принять вообще граничило с подвигом.

Пауза затянулась. Никита запаниковал: «Зачем я горожу всякий вздор? Вот идиот…». Надо было спасать положение. Но не пришлось.

Неожиданно Тата поинтересовалась:

— Чем я стану заниматься в твоей мечте?

Никита улыбнулся. Зеленоглазая опять выдержала экзамен!

— Представь — ты никуда не торопишься. Никуда и никогда. Время остановилось и ты теперь свободна от убегающих секунд. Понимаешь, СВОБОДНА! А еще ты свободна от власти денег. Ведь они не эквивалент труда, а инструмент подавления личности…

Еще в мечте нет поводов для беспокойств. Нет бедности и богатства. Нет страха перед будущим и прошлых страстей. Нет болезней, смертей, скуки. Там всегда сегодня. Всегда здесь и сейчас, до предела наполненные радостью бытия. В мечте я только пишу и не думаю о хлебе насущном, бензине, клиентах. Ты тоже забудешь лишнее. И станешь собой настоящей. Что ты любишь?

Она задумалась. Что? Сразу не скажешь.

— Я, например, хочу заниматься деревом, делать мебель: настоящую, красивую, резную.

— Ты умеешь?

— Совсем немного. Но я научусь.

Тата вспомнила, как неплохо рисовала в детстве, как любит шить, вязать, мастерить куклы, как хотела всегда лепить кувшины, раскрашивать посуду, делать бусы. Неосуществленные нерастраченные желания, которые она откладывала на потом, убивала в зародыше, топила в обыденной суете, толпились, толкались, напоминали о себе бесцеремонным «а я?…меня не забудь! не потеряй».

Оказывается, в чужых мечтах можно было реализовать собственные!

— А потом, помни, я буду все время тебя любить. Каждую секунду и всю жизнь. И ты будешь ходить всегда беременной.

Он сказал главное. Она согласно промолчала. Отсутствие слов иногда важнее наличия…

— Я хочу в твою мечту, — грянул вердикт. — И еще я хочу тебя…

Глава 16. Без названия

— И еще я хочу тебя…

Тата не поверила собственным ушам. Два года она не произносила этих слов. Два года почти не испытывала желания. После отношений с ИМ, секс перестал доставлять радость. Во всяком случае, с единственным мужчиной, рижским воздыхателем, допущенным до тела, ощущений было мало.

Пока длилась прелюдия: разговоры, взгляды, поцелуи, ласки все было нормально. Возбуждение щекотало нервы. Внизу живота разливалось тепло. Однако, едва наступал миг перехода из не секса в секс, на голову, словно выливали ушат холодной воды. После чего грядущее мероприятие казалось чем-то сродни казни, а за спиной будто бы возникал конвоир с нацеленным в спину штыком.

Больше всего в эту минуту хотелось остановить распалившего мужчину. Но обижать ни в чем не повинного человека, который к ее настроениям не имел ни малейшего отношения, было неудобно, да и не честно. Поэтому Тата покорно следовала развивающему сценарию.

Нет, если б покорно — было б полбеды! Но протестуя против насилия, мозг упорно держался за здравомыслие и вел неустанную ревизию происходящего, бесстрастно выверяя, сколько и чего было получено-потрачено. Потом случался или не случался оргазм. Бывало по-разному, но даже на пике удовольствия ощущениям не хватало размаха, способного затмить воспоминания о конвоире, эшафоте и итоговом балансе «ты мне-я тебе».

— Какая же ты красивая… — прошептал восхищенно Линев. — Какая же ты у меня красивая.

В ответ Тата грустно улыбнулась. С Никитой она снова почувствовала себя жертвой. И снова повела аудит…

«Ты мне»…Никита любил долгие прелюдии и с таким упоением целовал и нежил ее тело, что порцию «Я тебе», дабы достойно расплатиться за полученное удовольствие, пришлось увеличить чуть не вдвое. Зато теперь, когда правила этикета были соблюдены, а баланс «дал-взял» выстроен, можно было переходить к непосредственному акту соития. И другой мужчина на месте Линева так бы и поступил. Чего тянуть? Никита и так уже показал себя благородным мачо, который заботится об ощущениях партнерши.

Однако Никита не унимался. Пришлось напрячься и выступить со встречной не менее показательной инициативой. После этого оттягивать финал уже не имело ни малейшего смысла. Но у Никиты на сей счет оказались собственные планы.

Снова поцелуи везде и всюду, снова руки там и сям, снова нежности на сбитом от страсти дыхании…Показатели в графе «ты мне» росли, как дрожжах, а Линев все давал и давал, давал и давал, и не думал останавливаться.

Тата сама попыталась ускорить процесс. И встретила отпор.

— Не торопись, — попросил Никита. — Я хочу тебя любить долго-долго…Хочу перецеловать каждый сантиметр твоей кожи…Каждый миллиметр…Каждую клеточку…

Спорить было глупо и, устроившись удобнее, Тата отдалась во власть мужским желаниям. Голова при этом работала ясно. Прямо классика жанра: муж пыхтит, «трудится», а благоверная разглядывает потолок и размышляет пора белить потолок или можно еще повременить. Впрочем, потолок Тату не волновал. Она лежала, вбирала в себя Никитину страсть, чувствуя, как чужая нежность постепенно растворяет собственное напряжение и как опытный экспериментатор отмечала происходящие перемены.

Женский глянец утверждает, что среднестатистические мужчины (для демонстрации себе и партнерше джентльменских намерений) готовы оттянуть вожделенный оргазм на пятнадцать минут. Никита, желая разнообразить эротические впечатления, посвятил прелюдии уже полчаса. За это время она успела возбудиться и подостыть, причем несколько раз. Что характерно, если сначала «обнуление» вызывало разочарование, то потом перестало волновать вообще.

Однако затянувшееся «шоу» привело к интересному эффекту. Волны нарастающей и спадающей ажиотации как-то незаметно убаюкали и растворили ставший привычным тотальный контроль. С одной стороны это было хорошо: расслабиться всегда приятно. С другой, контроль обеспечивал защиту, и без него оказаться в чьей-то власти было просто страшно.

«Я ему тоже не доверяю… — горькая истина не имела непосредственного отношения к Никите ибо недоверие давно и прочно стало формой общения с сильным полом. — Мало того, я сопротивляюсь…Что же делать?»

Линев знал ответ на этот вопрос. Он продолжал свою нежную игру, и в какой-то момент Тата почувствовала, как проваливается в забытье. Мозг успел уловить последний трезвый сигнал, а потом толи частично отключился, толи перешел в измененное состояние, похожее на «парение». Так или иначе, эмоции перестали сказать вверх-вниз, и, обретя устойчивость, перевели восприятие в иные сферы.

«Если бы Никита сейчас предложил связать мне руки, я бы согласилась», — возникшая мысль вызвала сильное удивление и стала последним осознанным порывом. Засим голова опустела, а на душу снизошло ощущение свободы. Больше не существовало взаимозачетов, не было желаний, страданий, сознания, жертв, палачей, конвоиров и эшафотов. Ничего не омрачало абсолютный праздник тела. Даже ожидание финального аккорда и предвкушение его. Жизнь сконцентрировалась в «здесь и сейчас», и эти «здесь и сейчас» были наполнены до краев Никитиной и ее нежностью.

Потом словно прорвало плотину…

Если Никита в этот момент мог соображать, то непременно отметил бы, что поведение Таты напоминало метаморфозы, произошедшие с его мечтой в тот дождливый полдень, когда он впервые размечтался о зеленоглазой директорше. Но Никите было не до аналитики. Он был счастлив и лишь ощущал перемены, происходящие в партнерше, потому что сам был объектом этих самых перемен.

Тата, словно мертвая царевна из сказки, ожила под его поцелуями. Силой наполнились объятия, жадными стали губы. Исчез вкус терпеливой покорности, с которой она отмеряла свои действия. Возник огонь, и он чуть не спалил Никиту.

Когда, переполненная до краев воскресшей чувственностью, Тата, не удержавшись в пределах нормы, обрела облик звериный, хищный…

когда сексуальный голод, подавленные инстинкты, взнузданное волей вожделение выплеснулись наружу…

когда страсть, перестав быть страхом, стражем и страданием, стала стимулом к поступку…

когда Тата дикой волчицей бросилась на него, впилась ногтями, сжала зубы…

когда, не ласку несла, а боль, не нежность дарила — лила кровь…

когда опасная, злая, безжалостная, как всякая разрушительница; крушила свою мглу бесчувствия его страданием…

он не пресек извращенную, изощренную жестокость, с которой ему причиняли страдания. Устоял, вытерпел боль, вытер кровь и, перехватив женские руки, развел их в стороны, зажал своими. Вошел в Тату, грубыми тычками усмирил беснующуюся партнершу и под дробные удары сердца зашелся в частном ритме.

Но и под тяжестью тяжелого мужского тела Тата не желала успокаиваться. Рвала зубами плечи Никиты, в бессильной тщетной ярости мотала головой, выла и, лишь дойдя до финала исступленной гонки, застыла в оргазме. Вслед за ней рухнул в сладкое беспамятство и Линев.

Реальность вернулась цокотом минутной стрелки. «Что это? — подумала Тата. — Как это?»

Они занимались сексом три часа кряду…

На лбу Никиты блестели огромные капли пота…

Одна, самая крупная, текла по щеке…

«Так не бывает…» — новая мысль не отличалась оригинальностью.

Впрочем, этого и не требовалось. Пришло время банальных истин.

— Тата, Таточка…Я тебя так люблю… — шептал Никита. Он лежал, уткнувшись в подушку лицом, опустошенный, обессиленный. Голос доносился, как из бочки. — Господи, это же просто невозможно передать словами, как я тебя люблю.

Тата прижалась щекой к широкой груди, уткнула губы под гордо вздернутый подбородок и призналась горбику кадыка.

— Я тебя тоже люблю.

— Как?

— Очень сильно.

— А конкретнее…

— Больше жизни, больше себя, больше всего на свете.

Линев удовлетворенно засопел, улыбнулся и закивал, дальше мол, давай…

— Я все сказала.

— А когда ты поняла, что любишь меня?

— Не знаю. Сейчас, мне кажется, что тебя любила всегда.

— А я влюбился с первого взгляда. Зашел к тебе в кабинет, увидел и пропал. Вот ведь как случай распорядился.

— Ничего случайного не бывает…

— Согласен. Ты мне была уготована судьбой, и я тебя просто, наконец, нашел.

— А я тебя.

— Тогда … — Никита высвободился из объятий, поднялся, подошел к столу, достал из ящика небольшой предмет, вернулся в постель. Он сосредоточен и серьезен. Почти суров.

— Ты сказала правду? Я — не прихоть? Не приключение? Ты не уйдешь сейчас? Останешься? Здесь? Навсегда? Со мной?

Тата улыбнулась.

— Дурашка, ну, подумай, представь, как я одна, без тебя буду жить. Нет, не лезь целоваться, а подумай головой.

Никита подумал. Представил. Огромный город, миллионы людей и она одна, без него, хуже — рядом с кем-то. Ледяной озноб куснул сердце. Так быть не могло. Не должно. И не будет. Действительно, дурак! Взбредет же в голову глупость!

— То-то, — проворчала Тата.

— Дай мне руку, — Никита заметно волновался, — я не очень хорошо отношусь к общественным институтам и все же…

Из пластмассовой коробочки — ее-то Никита и взял из стола — на свет Божий появились два золотых обручальных кольца. Родительские, наверное. Так и есть.

— Это кольца моих мамы и папы.

— Я догадалась.

— Ты понимаешь, что я хочу сейчас сделать?

— Да.

— И что скажешь?

— Сначала ты.

— Согласна ли ты перед Богом и людьми, считать себя моей женой? — спросил Линев.

Тата, не раздумывая, протянула руку.

— Да!

— А я согласен считать себя твоим мужем. Перед Богом и людьми, — добавил твердо, — теперь мы — муж и жена.

Браки свершаются на небесах. И утверждаются Божьим и родительским благословением. Судя, по обувшему ее счастью и сияющим глазам Никиты, Бог был доволен их поведением. А вот с другими инстанциями вопрос предстояло еще согласовать.

Тата провела большим пальцем левой руки по золотистому ободку, вспомнила лицо из видения — неясный очерк скул, глаза темные, как у Никиты, морщинки у губ, прислушалась к своим ощущениям…

— Зачем тревожишь меня? — спросила тень из туманного ниоткуда, безвозвратного, дальнего.

— Полюбите меня, пожалуйста, — скромно и вежливо потребовала Тата.

— К чему тебе моя любовь?

— Впрок. Никита меня любит и вам не помешает.

— Ты — наглая и бесцеремонная девчонка.

— Это от смущения. На самом деле я хорошая. Ну что нам делить? Я признаю вашу память, вы мое чувство. По рукам?!

— Ты мне без надобности.

— Ошибаетесь! Я рожу ваших внуков, буду беречь вашего сына. Я — залог продления вашего рода. Я — ваша! Со мной надо считаться.

— Ты сегодня наша, а завтра чья? Вас, таких залогов, пруд пруди. А Никита — один.

— Он мой. Отныне и вовеки!

Тень упорно и беззащитно молчала, не желая делить сына с кем-либо.

— Клянусь, он будет счастлив!

— Клянешься?

— Чем?

— Всем! Жизнью.

— Ну, смотри, не обмани!

Кольцо сжалось. Сначала чуть-чуть. Потом сильнее. Затем еще. Палец заныл, заболел, отнялся. Боль поднялась к локтю, коснулась плеча.

— Смотри мне! — раздалась напоследок угроза, и кольцо стало впору.

«Она меня приняла!» — поняла Тата и самоуверенно позволила расценить признание благословением.

Никита хмыкнул. Его позабавила серьезность, с которой Тата разглядывала потускневший от времени символ семейного счастья. Из пиетета он даже повременил с очередным покушением на женскую добродетель.

— Я сейчас стану приставать, — признался честно, — только не кусайся, пожалуйста.

— Хорошо, я постараюсь…

…сплетались руки, ноги, тела вжимались друг в друга, рты пили дыхание, поцелуи чередовались жарким шепотом…

…удовольствие казалось упоительным, сильнейшим, почти мучительным…

…но теперь уже не было ярости, пиром правила только нежность…

Делать того, конечно, не стоило, но удержаться Тата не сумела. Вкралась в взбудораженное, онемевшее от восторга, воображение Никиты, и в такт реальным событиям завершила любовный акт, слилась одновременно в двух экстазах, подарила два блаженства, соединила на миг реалии и химеры. И свои, и Никитины, на миг стали едины…

Никита, зарылся лицом в ложбинку, где встречаются шея и плечо, и подул сквозь сжатые зубы. Получился смешной звук, так дуют в живот малышам…

— Ты моя хорошенькая зверушка. Лисичка и белочка. Знаешь, что я тебе скажу…

— Нет.

Никита высвободился, даже отодвинулся, сел.

— До сегодняшнего дня мне казалось, что я четко определил прерогативы. На первом месте у меня Дом и Сад. Это не настоящий дом, окруженный деревьями. Это символ. Помнишь, каждому — свое. Мое — это писать и я бы очень хотел, чтобы мир не мешал мне это делать. Дом и Сад — это, уж прости за напыщенность, место моей силы, мое пространство творчества, без которого трудно представить жизнь. Следующее место заняла Книга. Это тоже символ. Наверное, символ самореализации, того что я сделал раньше, чем занимаюсь сейчас и что напишу в будущем. Затем пришла ты. И по плану тебе полагалось третье место. Но ты — не символ. Ты живая, из плоти и крови и ты — самая главное для меня, самое нужное, самое желанное. Поэтому ради тебя я хочу внести изменения. Я признаю, что Дом и Сад — это химеры. Книга — утопия. Мечта юности.

Тата попыталась возразить, но Никита не дал.

— Когда у меня есть ты, иллюзиям придется смириться, и смерить аппетиты. Я больше не буду им служить.

— Мне не нужны жертвы! — возразила Тата.

— Не жертвы! Мужчина, называя женщину женой, принимает на себя ответственность. За нее, будущих детей, совместную жизнь.

— И как ты за меня собираешься отвечать? Перед кем?

— Перед собой. Я должен содержать семью, должен заботиться о тебе, беречь. К сожалению, к огромному сожалению, я не богат, — Никита указал рукой на убранство комнаты, — и не могу дать то, чего ты достойна и заслуживаешь. Я даже не могу дать больше, чем ты имеешь сама. Но пройдет немного времени и все переменится. С завтрашнего дня — никаких фантазий. Только работа. Я наберу кучу заказов. Подниму тариф. Деньги появятся и скоро. Я уже все решил. Мы уедем на неделю к морю, в свадебное путешествие, а потом я сконцентрируюсь только на работе…

Тата кивнула и перестала слушать. Сейчас ее не интересовали бизнес-планы любимого. Имелась тема более важная.

Дом-Сад. Книга. Любимая. Список был установлен не Никитой, а инстанциями намного более компетентными. Не Линеву надлежало, и менять порядок. Но ломать — не строить, он вправе совершить попытку. Однако потом за самоуправство придется расплачиваться. Не написанная книга, не реализованный талант не простят пренебрежения и отомстят — мало не покажется. И ей самой, и Никите.

«Принимать жертву я не стану», — твердо решила Тата.

Сейчас в угаре первых удовольствий, в пылу долгожданного обладания Линев подверг сомнению и переоценке каждый из пунктов сокровенного списка. А завтра? Послезавтра? Когда свежесть ощущений притупится, когда замелькают тенями обиды и неурядицы — неизбежные спутники будней, что тогда? Кто окажется главнее, нужнее, желаннее? Привычная, уставшая от суеты женщина или собственная возможность творить? Желание писать — конкурент страшный! Недописанная книга, не написанные книги, как затаившиеся враги, со временем нанесут удар. Превратятся в беду. Тем более опасную, что порыв Никиты — дань обстоятельствам! А талант писателя — его удел, судьба.

«Нет, Никиточка, тебе не удастся навязать мне новые обязательства», — ситуация неожиданно высветилась иным смыслом. Согласиться с Линевым означало взять у судьбы счастье в долг. С условием последующей расплаты.

Утратив возможность писать, погубив талант, когда-нибудь Линев возненавидит ее за совершенный ИМ поступок, за принятое ИМ решение. Он заплатит за сытое благополучие любимой женщины собой, а потом предъявит ей счет за принятую жертву.

Тата вздохнула…

Жизнь опять приготовила ловушку. И теперь манила. «Выгляни в окошко, дам тебе горошка».

«Нет, Никиточка, мы сыграем не в твою, а в мою игру, — больше меряться силами с химерами Тата не собиралась. Мысль, шальная мысль, что явилась днем в парке, возвратилась и пообещала, как панацея, избавление от бед. Однако, решение было не из рядовых…

— Отдохни, милый, — сказала Тата и наслала на Линева сон.

Никита замолк на полуслове, навалился на подушку и последним осознанным движением сомкнул руки в кольцо, заключил Тату в объятие. Даже в беспамятстве он хотел удержать рядом свою любовь.

Глава 17. Договор

Браки совершаются на небесах, а рушатся на земле. Поэтому во избежание грядущих проблем следовало подстелить соломку, повсюду, где только возможно.

Аудит Тата начала со здоровья, ведь это главное достояние семьи и залог появления крепких детей. Нырнув в Никиту, она пробежалась током крови по сосудам, отбила ритм сердца, поиграла мышцами. Все органы работали, как часы. Душа Никиты тоже была в отличном состоянии. Ни изъяна, ни упрека. А главное, вся во власти любви.

Эй, сейчас бы, размечталась Тата, прихватить мужское нетленное начало да смешать со своим, замесить, как тесто, а затем, разорвав комок на две половинки, вернуть одну в сердце Линева, а другую взять себе. Тогда, хочешь-не хочешь, придется им с Никитой жить душа в душу, душа к душе, одним целым.

Но поступать, так не следовало. Чужая душа — вот она, как на ладони. А своя-то — потемки, в которых мало того, что растет какая-то инородная пластмассовая хрень, так еще имеется в наличии огромный талант превращать любовь в ненависть.

— Что творишь? Совсем рехнулась? Куда несешься? Что за спешка?

Стоило возникнуть сомнениям, как тут как тут, с неизменными советами заявился вождь и учитель.

— Ты совсем не знаешь Никиту.

Внутренний Глас был суров и, как обычно, прав.

«Он — хороший», — сказала в оправдание Тата.

— Не факт.

«Он…»

— Все, что ты скажешь — чистой воды иллюзии.

«Никита меня любит и не сделает мне больно».

— Сделает. Он — живой человек.

«Я его люблю».

— Ты угробишь свое чувство, едва появится для этого повод.

С неожиданной решимостью Тата заявила:

«Нет. Теперь я доверяю своей душе. Она справится с любыми испытаниями».

От неожиданности контролер онемел. Но молчание длилось недолго.

— Уточни: ТЫ…ДОВЕРЯЕШЬ…СВОЕЙ…ДУШЕ?

— Да.

— Вчера ты считала ее инвалидом и от страха перед новой болью категорически не позволяла себе ничего чувствовать. А сегодня заявляешь…

— Сегодня я изменилась.

— Ты хочешь сказать, что Никита тебя изменил?

— Отчасти. Главную работу сделала я сама.

— С этого момента, пожалуйста, подробнее. В чем, пардон состояли ваши усилия?

Тата грустно улыбнулась:

— Я — автор своих поражений и побед. И даже, если мой вклад в ситуацию был копеечным, все равно победила именно я.

— Ты только и делала, что боялась.

— Нет, когда Никита ко мне пришел, я сумела победить страх.

— Ты была похожа на зомби и не соображала вообще.

— Ну и что! Зато я не убежала, не прогнала Никиту, и позволила ему и себе раскрыться. И вообще, если солдатик во время боя сначала наложил в штаны, а потом встал и побежал с криком «Ура!» в атаку, то про дерьмо можно забыть, будто его вовсе не было.

— Ты, действительно, стала иной. Рассуждаешь как-то не привычно. Наверное, мне лучше на некоторое время ретироваться и понаблюдать за тобой. Но я вернусь. Обязательно.

Тата вздохнула. Перемены уже давали о себе знать. Впервые ей удалось поставить в тупик своего ментора. Видимо, и слова о доверии к собственной душе оказались правдой, а не просто подходящим аргументом. Желание схватить Никитину душу, смешать со своей, замесить, как тесто, а затем, разорвав комок на две половинки, вернуть одну в сердце Линева, а другую взять себе, вдруг показалось диким и каким-то детским. Зачем столько насилия? Зачем хватать, смешивать, рвать, возвращать не то, что было взято, если можно, просто быть рядом?

«Кажется, моя душа стала зрелой…» — сказала себе Тата и тут же поправилась: — становится».

У зрелости, очевидно, было начало, не было конца, и имелась масса правил, которые предстояло со временем постичь. Пока же Тата осилила лишь несколько базовых истин. Следовало уважать и любить себя, доверять себе, жизни и людям, отказаться от незыблемых правил и помнить, что любые перемены — требуют времени, терпения и усилий. В свете новых тенденций Тата и совершила очередной ритуал. Она поставила свою душу рядом с Никитиной и произнесла что-то вроде церковной клятвы: «Клянусь любить тебя и быть рядом с тобой отныне и навсегда, в горе и в радости, в бедности и богатстве, в здравии и болезни, до тех пор, пока Господь не ра-Злу-Учит нас».

То, что Зло появится, сомневаться не приходилось. Все люди, так или иначе, учатся злу и, набравшись знаний, порой превращают отношения в муку. Поэтому пусть будет, как будет. Сколько и какой мерой Бог отпустит им с Никитой Добра, столько и достаточно. Главное, чтобы пока они вместе, души стремились друг к другу и жили в согласии.

Тата прислушалась к себе. Новое положение устраивало ее бессмертное начало. В душе царил праздник. Душа Никиты тоже ликовала.

Но…как-то неубедительно. Волшебный дар не обманешь. В Линеве жила отторгающая сила. Что-то в нем не принимало ни собственную любовь, ни ее чувство.

Что же?

— Зови свою братию! — велела Тата Никитиной душе и вся из себя девочка-лапочка предстала перед проявлениями индивидуальности любимого мужчины. — Вот, она я! — объявила уверенно, подразумевая краткую инструкцию к употреблению: мол, любите и жалуйте, холите и лелейте, и не обижайте!

— Это она! Она! — вспыхнуло радостью Либидо, — я вам рассказывало!

— Мало ли кто что рассказывал. Обозначьте, милая барышня, цель визита? — предложило Эго строгим, но вполне дружелюбным тоном.

Тата скромно улыбнулась. Когда на твоей стороне функция, ответственная за получение удовольствия (секс — лишь часть программы) и главный контролер (под началом: восприятие окружающего мира), волноваться нет причин.

— Имейте в виду, с ней греха не оберешься, — заявила полномочная представительница Подсознания Интуиция.

Высокая комиссия переглянулась в недоумении. Недобитая Кассандра со своими предсказаниями вечно портила обедню. Каждый дурак и так понимал: дамочка создана для греха, хоть и корчит из себя ангела. Что ж воду в ступе толочь и вещать прописные истины.

— Желаю установить дружеские отношения и взаимопонимание! — браво отрапортовала Тата.

— Врет! — снова влезла Интуиция. — Она хочет командовать!

Хотя чуйка опять была права, ее слова снова проигнорировали.

— Пошла ты! — не меняя интонацию, буркнула Тата и, словно оговорившись, исправилась, — я пришла… с миром. Линев меня любит, посему прошу благословить наш союз.

— Какая же она славная, — Либидо искрилось довольством, — просто прелесть…

— Эта прелесть внесет сумбур и не покой в жизнь Никиты, — Эго смотрело пустынно-заоблачным взором.

— Но со мной Никита познает много хорошего, — напомнила Тата.

— Чтобы понять и принять эту красавицу мне придется пахать и пахать, — обозначил свое отношение Ум.

— А мне потребуется ломать себя, — добавил Характер.

— Ребята, вы говорите, да не заговаривайтесь. Моя протеже, — Либидо бросилось на выручку, — очень ценный кадр. И если вы не понимаете этого, то напрасно.

— Ты бы не суетилось, а… — предложил Ум.

— Очень попрошу не указывать! Не то я, как рассержусь, как вытесню что-то полезное из сознания, как трансформирую какую чушь в какую-то хрень, попляшите тогда, поплачете, да будет поздно.

— Нас тут стращают или хотят разжалобить? Я что-то не пойму, — Характер встал на дыбы.

— Стращают, — пояснило разумное начало. — И вполне обоснованно. Поэтому Либидо обижать нельзя. Да и наша гостья, если честно, мне нравится. Умная и отважная особа. Мне с ней скучать не придется, так что я готов к конструктивному диалогу. Считайте, что я «за».

— Я тоже «за», — скромно призналась Душа, — очень «за». Очень, очень. Мне без нее ни как. Она — единственная, неповторимая, долгожданная, ненаглядная…

— Попрошу без агитации! — Эго оборвало признания. — А также без демагогии и пропаганды. Не на митинге. Судьбу, между прочим, решаем. Не хухры-мухры.

— А чего меня решать? — усмехнулась лениво Судьба. — Я уже определилась. Подходящая девушка. Беру. Заверните!

— Не вижу причин, соглашаться. Эта вздорная и авантюрная, умная и упрямая особа не привыкла уступать, не станет считаться с моим мнением, начнет совать нос во все дырки, навязывать свое мнение. Поэтому я — «против», — Характер решил стоять на своем.

— Попрошу! — вмешался Ум. — Что значит «против»? Решение должно быть единогласным.

— Кому должно? — возмутился оппонент.

— Мне в первую очередь, — Ум негодовал, — я не намерен работать в противоречиях. Взаимоисключающие команды меня деструктируют.

— И мне бы хотелось гармоничных отношений, — призналось Либидо, — я так полнее раскрываюсь.

— И я всегда мечтала о согласии, — объявила Душа.

— Что же это, господа-товарищи, делается? — возроптал Ум. — Все — за, а некоторые, особо одуренные, против. Разве так можно?! Судьба человека в руках злокозненного себялюбца погибает, а этим некоторым наплевать!

— Погибаю, — взвыла Судьба. — Линеву, наконец, повезло по-настоящему. Встретил классную бабу, втрескался по уши. Она влюблена, как кошка. И что же: отпускать? Мол, норов не тот?! Слушаться не будет?! Она, что же в служанки нанимается, в прислуги идет? Жену положено уважать, а не унижать. А уважение объединяет равных. В равенстве — сила.

— Ну, не знаю, — засомневался Характер. — У меня Убеждения, Привычки, Самолюбие. С этой братией, разве управишься? Вечно на рожон лезут. Нарываются. Пятый угол ищут. Им ваша дамочка не придется ко двору, можно даже не сомневаться.

— Тоже мне моду взял! Потакать всякому сброду! На поводу ходить! — вскипел Ум. — Совсем распустил свою шайку-лейку?! На голову сели, обнаглели, беспредел развели. Не справляешься? Так и скажи! Другого назначим. Желающие найдутся. У нас незаменимых нет!

— Уже и слова сказать нельзя… — пошел на попятный Характер.

— Нельзя, — отрезало рацио. — Ты мужской характер или хрен собачий? Вот и не ной, а прояви себя. Причем с лучшей стороны. Создай соответствие, не ломая никого, не унижая, не разрушая достоинства.

— Это ж работы от забора до обеда.

— Я тебе так скажу, — вмешалась в разговор Душа. — Женщина дана в управление мужчине. Мужчина дан в управление Богу. Вот и живи по Божьим заповедям: не убивай в женщине ничего живого, не кради у нее счастье, не прелюбодействуй, не лукавь, не желай выгод в союзе, тогда какой бы упрямой и категоричной не была бы наша гостья, все сложится лучшим образом.

Характер смолчал. Представил жизнь не в самоутверждении, а в согласии и понял: вот оно поприще для подвигов и славы, вот ристалище для грядущих свершений!

— Ладно, присоединяюсь к честной компании. Будь, по-вашему…

— Считайте тогда и мой голос, — сказала Интуиция. — Хотя барышня какая-то неопределенная, с «двойным дном», но такая загадочность, стоит признать, здорово интригует. Никите будет с ней прикольно.

Тата кивнула. Все шло к тому, что ее предприятие скоро увенчается успехом. Если, конечно, удастся переубедить оппозицию. То бишь, Гордость.

— Дура ты, — сказала Тата, шепотом, чуть слышно гипертрофированному чувству собственного достоинства, — идиотка и старая перечница.

Ответом послужил негодующий взгляд.

— И зачем ты голову моему Линеву морочишь? — продолжился монолог, — на гордых воду возят! И на тебе пора! Кобыла!

Глядя на Тату сквозными от ненависти глазами, давясь обидой и исступленной яростью, Гордость все же удержалась от встречной реплики, не вступила в перепалку. Не сочла возможным ругаться с наглой бабой, которая «закусив удила», втаптывала в грязь Никитины амбиции, тщеславие, высокомерие.

— …видишь ли, деньги она собралась зарабатывать?! А мне, что же, страдай?! С Книгой воюй, с нереализованным талантом разбирайся! Ну, уж, нет. Не будет, по-твоему. Не надейся!

— Если Никита не будет содержать тебя должным образом, ты сама его перестанешь уважать. Начнешь командовать, помыкать, — Гордость не выдержала и заговорила. Вернее, тоже зашептала: — А Никита ранимый, я его потому и защищаю.

— От меня? Совсем рехнулась! Я за Линева сама всех порву в клочья.

— Себя не тронешь. Пожалеешь.

— Мне из-за твоего гонора такое пришлось придумать! Сказать страшно. А ему объяснить и совсем невозможно.

— Захочешь — объяснишь!

— Дело не в словах. Надо чтобы Линев понял все и согласился.

— Имей в виду: нам подачек не надо.

— Между прочим, я тоже буду принимать решение относительно вашего странного проекта, — напомнил Ум.

Это была правда. Хотя идея явно противоречила здравому смыслу, реализация ее требовала исключительного прагматизма.

— Ты бы голубушка, — рациональное начало обратилось к Гордости, — не брала на себя лишнее. Никита — человек адекватный и на поводу у эмоций не должен ходить. Поэтому не руби сплеча. И вообще, ты здесь кто и чем собственно занимаешься? Я решаю, Душа чувствует, Характер прокладывает путь, Интуиция оберегает, Судьба свершается. Все при деле, при исполнении. Кроме тебя: дармоедки, надзирательницы, бездельницы и командирши. Так что угомонись или натравлю на тебя народ. Получишь тогда по первое число. И не возражай. Если мы все за, то ты должна присоединиться к общему мнению.

— Хорошо, — прошептала горько Гордыня, — и пусть, и ладно…

— Только не корчи из себя жертву! Не строй плацдарм для наступления! — разоблачил Ум партнершу. — Я ведь твои штучки знаю наперечет.

— Ах, как же я унижена…

— Не расстраивайся, — утешила бедолагу Тата, — мы с тобой обязательно найдем общий язык. Ведь гордиться можно чем угодно. И, если ты не будешь стоять на пути, я тебе таких поводов для самоутверждения подкину, что все просто лопнут от зависти.

— Лопнут? — переспросила собеседница и с явным интересом посмотрела на бывшую врагиню.

— В фигуральном смысле, конечно, — уточнила Тата. — Зато поводы будут сами настоящими. Значит, мир?

— Мир.

Согласие Гордости поставило точку в голосовании, о чем Эго и объявило:

— Проект решения принят единогласно.

— Как проект? — спохватилась Тата. — Почему не окончательный вариант?

— Потому что… — раздался скрипучий голос. — Последнее слово за мной. И слово это «нет».

«Вот он — главный оппонент!» — поняла Тата.

— Ты знаешь, кто я?

— Догадываюсь. Ты — талант Никиты.

— Нет, милочка. Я — Талант.

— Извини, оговорилась.

Тата запаниковала. Ошибка могла оказаться роковой. А тут еще от волнения фантазия дала сбой. Чтобы договориться с Талантом, его следовало представить. Но как? Для Гордости или Ума у сознания имелись в запасе проверенные визуальные стереотипы, вроде заносчивой дамы и «ботаника» в очках. А вот к слову «талант» заготовок не существовало. Придумать же что-то оригинальное у Таты ни как не получалось.

— Не старайся, — догадался о затруднении голос. В интонации звенела насмешка, ледяная и надменная.

— Я сейчас…еще немножко… — пришлось подтвердить свою несостоятельность.

— Мы не договоримся никогда, — непреклонность исключала надежду. — Линев — мой и только. Я его не отдам.

Образ родился внезапно и настолько соответствовал ощущениям, что Тата сразу же поверила в победу. Некто, облаченный в белое широкое одеяние, сидел на камне спиной к ней. Складки тоги? хитона? плаща? бесформенной массой ниспадали к ногам, не позволяя понять кто: женщина или мужчина ведет аудиенцию. Ясно было одно: Некто очень велик.

— Хорошо, давай потолкуем, — обретя воплощение, Талант стал покладистее и снизошел к беседе.

— Давай, — приняла вызов Тата, судорожно перебирая варианты поведения. Нападать было страшно. Просить — стыдно. На конструктивный же диалог со столь надменной особой рассчитывать не приходилось.

— Ты явно удивлена. Чем именно? — прозвучал вопрос.

— Я догадывалась, что ты — большой, но не настолько, — призналась честно Тата.

— С женщинами всегда так: видят гения, а замечают гениталии и несвежее неглиже. Слабый пол, слабый умом, что с вас спрашивать, куклы.

Обсуждать отношение Таланта к слабому полу Тата не собиралась, поэтому сразу вывалила главное:

— Я признаю за Никитой право писать. Я готова принять все, что он полагает важным.

— Глупости говоришь, женщина, — отмахнулся собеседник. — Пустословием воздух сотрясаешь. Твое признание ни кому не требуется. И готовность ни к чему. Ты, голуба, неправильно оценила ситуацию. И неверные выводы сделала. Писательство для Линева — не блажь, на которую позволительно смотреть сквозь пальцы. Не рядовая способность к сочинительству, чуть лучшая от других. Нет. Никита одарен по-настоящему и будет строить свою жизнь с оглядкой на меня.

— Но мы любим друг друга. Без меня Никита будет несчастлив!

— Ерунда! Счастлив, несчастлив — в любом случае Никита изольет свои эмоции в слова и родит Книгу. Неважно о любви или одиночестве. Главное, это будет настоящая вещь!

— Разве можно так? — ужаснулась Тата. — Любовь, боль — все в топку? Все на переплавку, в корысть?

— Шедевры творят из мусора. Это общеизвестно.

— Но Никита — живой человек. Зачем его обрекать на страдания и одиночество?

— Так он острее прочувствует жизнь.

— Так он быстрее умрет.

Тата еле сдерживалась. В ней звенело и рвалось бешенство на бессмысленную силу, грозящую ее любви, ее счастью, ее будущему.

— Я все спланировал. Ты в эти планы не вписываешься. Никита останется одиноким, — вел дальше визави. — Ваше чувство я разрушу в два счета. Через пару месяцев Никита тебя возненавидит.

— Почему?

— Есть вещи, без которых Линев существовать не может. Он, действительно, тебя любит. Но отказавшись от своего предназначения, начнет маиться, тосковать и очень скоро поймет из-за кого впал в депрессию.

— Ему не придется ни от чего отказываться. Он будет продолжать писать. Я не приму жертву.

— Нет? — удивился Талант.

— Нет! — подтвердила злорадно Тата.

— Так или иначе, твое благородство только оттянет неизбежный финал. Сейчас ты полна решимости, но пройдет время и тебе надоест вечное безденежье, отчуждение, самоуглубленность, препарирование эмоций…

— Почти у всех великих писателей были жены.

— Бедолаги. Горемыки. Ты помнишь историю Мастера и Маргариты? Ради творческой реализации своего дружка-приятеля молодая полная сил красавица приняла смерть.

— Смерть — аллегория, иносказание, выражение отвлеченного понятия в конкретном образе.

— Смерть — это альтернатива жизни. Впрочем, ты права. В данном случае, подразумевалась не физическая смерть. А лишь гибель личности. Маргарите пришлось раствориться в Мастере. Потерять себя.

— Ты врешь! Пугаешь! Мерзавец! Я не отступлюсь. Если люди любят, они найдут возможность понять друг друга.

— Ты не умеешь любить.

— Умело или неумело, но я люблю Никиту.

— Ты не умеешь терпеть!

— Научусь!

— Ты не умеешь ждать и прощать. Не хочешь давать, не готова жертвовать. Ты мне не подходишь. Ты слишком красивая, яркая, независимая, умная, эмансипированная. Индивидуальности в тебе много. Самобытности через край. А Никите нужна «серая мышка», чтобы удовлетворяла его потребности или богатая старуха-спонсорша для издания книг.

— Ему нужна только я! — оборвала Тата глупые бредни.

— Почему ты так решила? Женщина нужна для двух надобностей: раздвигать ноги и готовить пищу. Это может каждая.

— Ты рассуждаешь о жизни и женщинах, как нищий, — объявила Тата неожиданно, — в твоих речах одно филистерство.

— Что? — удивился Талант.

— Филистерство — обывательская косность, мещанство, ханжество.

— Причем тут нищенство? О деньгах разговор не идет!

— Суть твоих воззрений такова, что Линев будет блистать, а женщина рядом обслуживать его? Да?

— Приблизительно.

— Невысокого же ты мнения о Никите. Прямо скажем низкого. Твой выбор — прямое признание в низкопробном вкусе, дурных наклонностях, заниженной самооценке.

— А…

— Выбрать себе умную и красивую женщину может только сильный и уверенный мужчина.

— На кухне и в постели сгодиться любая. Лишь бы стряпала сносно и мыться не забывала.

— Фи! Как пошло! Линев заслужил лучшее дарование. Более смелое и решительное.

— Как ты смеешь!

— Он будет стесняться такой жены и станет бегать за всеми юбками. В ущерб тебе.

— Не правда.

— Настоящие мужчины не довольствуются «мышами» и старухами, они жаждут молодых буйных кобылиц и ими подтверждают свои статус и успех. А теперь давай начистоту, — Тата приблизилась к собеседнику. Она решила, что НЕКТО — мужчина, и с некоторым сомнением положила руку на плечо, укрытое тканью.

Хотя дружеский жест выражал предложение мира, однако поникшая спина замерла в напряжении.

Не о чем нам откровенничать, — отрезал Талант.

— Есть. О тебе разговор. О тебе и страхе.

— О чем ты?

— Откройся мне, — попросила Тата.

— Зачем? Божий Дар — не яичница, выглядит не аппетитно.

— Все равно.

— Не думаю, что нам стоит знакомиться ближе. Ведь ты меня даже не оценила.

— Я во всем разберусь, дай час.

— В Никиту-то сразу влюбилась…

— Неужели ты ревнуешь?

— Не болтай чушь.

— Ревнуешь! Точно!

Тата приподняла понурую голову, и, убрав волосы с лица, увидела юный лик, обезображенный россыпью гнойников.

— Вот я каков, — стыд звучал в величавом голосе.

— Мальчик мой, — умилилась Тата, — ты еще никого не любил?

— Да. У меня нет почитателей.

— Уже есть. Я подарю тебе признание, какого свет не видывал. Ты будешь моим кумиром. Моим солнцем, поводырем, учителем, радостью.

— Обманываешь. Вы все врете. Я тебе не верю. Люди коварны и злы. Сначала радуются нам, как игрушкам, а потом губят, гробят, закапывают в землю. Я боюсь тебя. Мне надо реализоваться, а ты можешь мне помешать. Никита уже хочет предать меня ради твоих зеленых глаз. Что же дальше будет?

— Я не дам ему совершить ошибку.

— Знала бы ты, как нам тяжело живется. Таланты постоянно рискуют. Казалось бы, одарил Господь уникальным свойством, отличил от прочих — радуйся, человече, ликуй, гордись. Но отслужи верой и правдой, доверие оправдай. Куда там! Большинство только и стремятся всякой ерундой время убить, лишь нами не заниматься. А мы без развития гибнем, чахнем, пропадаем. Нам ведь учиться надо, шлифовать инструменты, расти. Мастерство прирастает ремеслом. Только люди это редко понимают и, даже зная про свой талант, ленятся, безволию потакают и оставляют нас недоразвитыми, инвалидами детства. Но это еще полбеды. Страшно, когда от нас вообще отказываются. Когда, повзрослев, начинают считать талант баловством, детской забавой и вместо того, чтобы посвятить себя любимому делу идут зарабатывать деньги. Оно понятно, кушать хочется, но мы ведь тоже умеем кормить. Правда, не всегда сытно. Зато жизнь-то наполнена смыслом. Но кто думает, что сойдя с прямой дороги предназначения на кривую тропку благоразумия, утратит свой шанс быть счастливым? Единицы. Остальные мечтают о злате. И все же даже в таких условиях мы еще надеемся: вдруг человек одумается, вспомнит о самовыражении, о том, для чего появился на белый свет. Чаще всего эти надеждам не суждено сбыться. Годы идут в суете сует: дети, заботы, усталость. Нас поминают лишь в редкую минуту грусти: «Ах, если бы обстоятельства сложилась иначе, я бы…» А что «я бы»? Разве не ты сам угробил свое дарование, погасил порыв, упустил возможности? Причем тут обстоятельства, если элементарно шапка оказалась не по Сеньке? Если трусость и пассивность превратились в норму, а смелость и напор почти исчезли из обихода…

— Жизнь — штука сложная, — напомнила Тата.

— Напротив, жизнь проста и ясна, — возразил Талант. — Поступай как должно и будь, что будет.

— Легко сказать.

— Легко предать самого себя и придумать для этого кипу оправданий. А вот быть самим собой, реализовать свои планы — это трудно. Это не каждому по плечу.

Тата молчала, слушала.

— …люди — существа слабые, вероломные, нас, беззащитных предают, не жалея, продают, не торгуясь. А надо — служить. Верой, правдой, минутой, вздохом, причем не на страх, а на совесть. Ведь талант от Бога. И дан не для корысти, не для потехи, а для испытания. Потому сия ноша не каждому по плечу. Это для красного словца говорится «вдохновение», что б дилетантов не пугать. На самом деле талант — это труд. Каторжный. И борьба с собой. Жесточайшая.

— Бедный ты мой.

— А сомнения? Что ты знаешь о сомнениях? Что тебя гложет: подходит или нет платье, удачен ли макияж? А я в вечном недовольстве, всегда изъеден, уязвлен, изыскиваю изъяны в себе. Приемлем ль стиль? Надо ли мое Слово? МОЕ СЛОВО ЛЮДЯМ?! Стоит ли оно потраченного времени или все впустую, зря? А неуверенность? Писатель — не должность. Книга — не наряд на работу, а самоосознание, потребность. Но заслуживает ли труд внимания? Не позором ли завершится литературный подвиг? Найдет ли Книга место в жизни? Или утонет в памяти компьютера ненужным позабытым файлом?

— Больше тебе нечего опасаться. Когда я с тобой, все будет хорошо.

— Теперь когда, ты рядом с Линевым только и начинаются мои страдания. Каждая женщина рядом с Линевым — потенциальная злодейка, искушающая к измене, измышляющая мою гибель. А ты — злодейка стократ. Потому что еще втираешься ко мне в доверие.

— Я не втираюсь. Я хочу с тобой дружить. По-честному, по-настоящему. И слово мое — закон. Я тебя не предам. И Линеву не позволю.

— Не верю! Ни одному слову не верю!

— Не веришь слову?! А делу?

— Ничему не верю!

— Смотри!

Перед Талантом предстал письменный стол. Огромная столешница, две массивные тумбы, множество ящичков и выдвижных панелей, красное дерево, старинная работа. И кресло с высокой гордой спинкой, в резном орнаменте в пару столу.

— Что скажешь?

Молчание порой куда красноречивее слов.

— Я не продаюсь, — выжал из себя обескураженный, поверженный герой в ответ сиятельной женской улыбке.

— Это не все, — игриво зашептала Тата, — не пройдет и часа как осуществится заветная Никитина мечта.

— Какая?

— Я подарю Линеву Дом и Сад. Стол и кресло поставлю в кабинете и распахну окно.

— Что?

— Дом и Сад!

— Не может быть!

— Через час слышишь? Но ты признаешь меня, как прочие свойства!

— За стол и кресло?

— За Дом, Сад, кабинет. За мечту.

— Но это иллюзия, искаженное восприятие реального. Химера. Обман.

— Пусть обман. Но неотличимый от яви.

— Не путай меня!

— Хорошо, перейдем к реалиям. Я займусь издательским бизнесом.

— Что?

— Линев будет писать книги, я — издавать.

— А если у тебя не получится?

— Никита мне поможет. Вместе мы своротим горы. Впрочем, будем реалистами. Возможно, я не сделаю Линева мировой знаменитостью, но уж точно сумею реализовать пару-тройку тиражей, обеспечив нам приличное существование, а Никите — возможность самореализации.

— А! — заорал Талант уже мало, что соображающий от восторга, — да! Да! Да! Бери! Покупай с потрохами! Только не обмани! Не обмани! Пожалуйста, не обмани меня.

Глава 18. Воплощение

— Не обману, — пообещала Тата и вернулась в реальность. Теперь предстояло разобраться со своими демонами.

Из соседней комнаты доносились до отвращения знакомые голоса:

— Что же это делается?! Да, как можно?! Убийца! — причитала Татуся.

— Не ной… — короткое напутствие Татьяна завершила матерным словом. — Мне и так страшно…

Тата подошла к дивану полюбовалась на Линева. Хорош! И колечко на безымянной пальце смотрится отлично. Лечь бы рядом, прижаться тесно …однако следовало заняться делом.

Ее появление осталось не замеченным. Вернее, как бы, не замеченным!

— Видно судьба моя такая, — продолжила Татьяна, — умереть страшной смертью от руки родного человека. Так что не на кого пенять. Не кого винить. А Тату не суди. Она, глупая, обо мне еще не раз пожалеет, да поздно будет…Скажи, что я ушла с без обиды… — засим последовал перечень поводов, по которым Разумница не сочла нужным обижаться, и посыпались наставления: — Еще передай: пусть: цветы поливает, на склад позвонит, перепроверит, как там Камейкин уладил…

— Не умирай, Татьяночка! — всхлипнула Душенька.

«Вот стервы!» — подумала Тата, — на публику играют! Интриганки!» Вслух же произнесла:

— Алло, барышни, я здесь! Если кто-то желает что-либо сказать, есть возможность сделать это лично!

Разумница поморщилась:

— А это ты, явилась — не запылилась. На муки, мои небось, пришла полюбоваться?

— Я здесь, между прочим, по приглашению хозяина. А вы какого черта к Линеву в квартиру пожаловали.

— Куда ты, туда и мы, — последовал ответ.

— Ну, а цирк-то, зачем устраивать?

— Цирк? — возмутилась Разумница. — Я умираю, разве непонятно? Тебя за целый день не посетила ни одна нормальная мысль! И судя по настроению, ожидать перемен не приходится.

Татьяна в правду выглядела плохо, очень плохо. И неудивительно. Время рафинированной рациональности безвозвратно истекло. Актуальность обретали новые идеалы, реально отличные от прежних. И заявить об этом следовало решительно и твердо.

— Так получилось, — признала Тата без тени сожаления.

— Это пустая отговорка.

— Это правда.

— Но меня еще можно спасти!

— Зачем?

— Я, между прочим, тоже ухожу, — капризным тоном уставшей от славы примадонны заявила Душенька. — Но не как некоторые, больно умные, в мир иной, а на повышение. Буду, как и хотела, представлять во времени и пространстве идею воплощенной мечты о любви. Нас таких, реализовавшихся, не так уж много. Я пока одна из самых колоритных. Так что, жизнь удалась. У меня во всяком случае. Впрочем, и ты выиграла. Больше мы не будем докучать тебе своим присутствием. Отныне ты от нас свободна.

— Но какой ценой! — взвыла Татьяна. — Ты убила свой идеал.

— Я его просто переросла.

— Неужели тебе меня совсем не жаль?

— Ну почему же? — Тата вежливо улыбнулась. — Ты — мое прошлое, я отношусь к тебе хорошо. Себя надо любить всякую. Даже такую.

— Какой вопиющий прагматизм! Какая жестокость!

— Уж не взыщи.

— Спаси меня!

— Увы. Ничем помочь не могу. Я изменилась. Ты для меня теперь чужая и чуждая странная придурь с математическим уклоном. В общем, никто и звать ни как. Я для тебя пальцем о палец не ударю.

— Ну хотя бы в память о моих былых заслугах…

— Это мои собственные заслуги перед собой. Ты тут не причем.

— И все же…

— Нет.

— Что нет.

— Все — нет.

— Убийца… — прошептала Татьяна.

— С людьми всегда так: создают нас на потеху, а потом бросают на произвол судьбы, — подлила масла в огонь Татуся.

— Тебе-то что? — взвилась Разумница. — Ты теперь будешь жить вечно.

— Да, — согласилась Душенька. — Поэтому не в пример некоторым не прошу милости, а готова раздавать подарки.

— Какие еще подарки? — удивилась Тата.

— Я передаю тебе свои права на Никиту! — великодушно объявила Татуся.

— Мне?

— Тебе!

— Права?

— Права!

— Никита всегда будет видеть тебя лучше, чем ты есть на самом деле. Будет больше доверять, лучше понимать, крепче любить, щедрее одаривать, искреннее прощать. То есть будет тебя идеализировать, — в упоении от собственной щедрости фантазия замерла, ожидая проявления благодарности. Подарок-то богатый! Можно сказать — царский!

— Значит, он будет любить не меня настоящую, а опять какую-то выдумку? — уточнила Тата.

— Голубушка, — снисходительные интонации в голосе Душеньки были острыми, как нож, — неужели ты не понимаешь: тебя нет. Нет вообще! Есть маски, которые ты носишь и есть роли, которые тебе приписывают окружающие.

— Не впаривай мне банальный психологический ликбез. Все люди так живут. Все фабрикуют представления о жизни, пытаются им так или иначе соответствовать и постоянно оглядываются на мнения окружающих, — возразила Тата.

— Совершенно верно. Но я о другом. Смотри, что получается: ты вошла в отношения с Никитой в маске Татьяны. Никита же мечтал обо мне. Следовательно, теперь он обречен на разочарование.

— Но такой я уже не буду никогда, — Тата кивнула на Разумницу. Та скорбно вздохнула, но не проронила ни слова. — Ты тоже уходишь. Так что у меня развязаны руки.

— Для чего? — уточнила Татуся.

— Для того чтобы построить наши отношения.

— Как ты их собираешься строить?

— Если люди любят друг друга, они всегда…

— Ты любила своих мужчин, они тебя тоже любили, тем ни менее, все закончилось полным крахом.

— К чему ты клонишь?

— К тому, что хорошие отношения получаются тогда, когда оба партнера готовы к сотрудничеству. Когда для них важнее мир, чем победа в конфликте.

— Обойдемся без лекций. Я теперь мудрая и понимаю, что к чему.

— Ты — не мудрая, а хитрая. Договорилась с привычками и свойствами Никиты. А свой-то норов собираешься укротить?

Тата только головой покачала. Черт подери! Она опять чуть было не ошиблась. Душенька права: чтобы союз с Никитой обрел устойчивость, мало найти общий язык с «оппозицией» внутри Никиты, надо еще усмирить собственную «пятую колонну».

— Не строй иллюзий, моя милая, — Татуся разливалась соловьем. — Все молодые пары, едва утихнут страсти, затевают войну своеволий и, выясняя, кто начальник, кто дурак или уничтожают свою любовь, или подчиняют один другого. Третьего не дано. С помощью же моего подарка победа будет за тобой. Обладание мечтой — не фунт изюма. За исполнение сокровенного желания можно многое простить. И если ты готова получить нерушимый капитал, открытый кредит в отношениях, а заодно индульгенцию на будущее, то только скажи и Линев будет на тебя молиться, как на икону.

— Иначе? — Тата приготовилась к угрозам.

— Иначе? — переспросила Татуся недоуменно и поняла, — глупая баба, я не навязываюсь, избави Боже. Не хочешь, не надо. Но каждая женщина мечтает о подобном.

Слова-заманочки таили опасность, иначе быть не могло.

— Хватит наводить тень на плетень, выкладывай начистоту: что ты от меня хочешь, — вспылила Тата.

Татуся улыбнулась:

— О, сущие мелочи. Тебе всего лишь придется вести себя так, будто ты и есть героиня мечты.

— Нет, — сказала Тата.

— Что нет? — опешила Душенька.

— Все нет. Я не буду никого играть и постараюсь быть сама собой.

— Но тебя слишком много и ты вся такая разная. С такими женщинами мужчинам сложно. Ты можешь потерять Никиту.

— Но не себя. Это важнее.

— Подумай еще. Когда я уйду, предложение потеряет силу и изменить что-либо будет невозможно.

«Наше сближение с Никитой таит много неожиданностей. Но если мы оба не научимся ценить чувство больше собственных амбиций, то расставание неизбежно», — подумала Тата и еще тверже повторила — Нет.

— Что ж, пусть все идет своим чередом. Тогда мне пора, — сказала Татуся. — Ты больше не хочешь ничего у меня спросить?

— Нет, — ответила Тата.

— Нет?

Татуся явно намекала на свою дурацкую розу. Но Тата больше не заботили мелочи. Она была уверена, что теперь справится с любой напастью. И точно…Легкого толчка хватило, дабы красное уродище вывалилось из почвы и тут же рассыпалось в прах.

Однако похвастаться победой было не перед кем. Татуся исчезла. Из обуз осталась одна Татьяна. Но это был вопрос уже только времени.

— У меня куча дел. Тебе пора, — сказала Тата и отвернулась.

Прошло мгновение она почувствовала, как ослабился самоконтроль и от того стало легче дышать. Затем выдержка железным ошейником, сжимавшая горло, отпустила мертвую хватку, и сердце забилось ровнее, спокойнее. Затем ушла настойчивость, хитрость, жадность, отчаянное стремление иметь больше и больше.

— Прощай! — долетел еле слышный шепот.

— Не поминай лихом, — небрежно уронила Тата. Мысли ее были заняты другим. К пробуждению Никиты требовалось доставить в гостиную массу необходимых вещей и из них соорудить не что-нибудь, а целый мир.

Спустя четверть часа Тата критично разглядывала творение своих рук и удовлетворенно кивала. Мир получился славным. Не идеальным, конечно, но сносным. Недостатки были заметны лишь при внимательном рассмотрении.

Кстати, проснулся и глава приемной комиссии.

— Тата, — позвал Никита.

Линев сидел на диване, закутавшись в простыню, и походил на римского патриция в тоге:

— Извини, я заснул…

Тата устроилась рядом, прижалась к теплому плечу.

— Все в порядке. Заснул и заснул, с кем ни бывает.

— Ты так напряжена. Что-то случилось?

— Я должна тебе кое-что сказать.

— У тебя кто-то есть?

— Не кто-то, а что-то. У меня есть секрет. И я хочу им поделиться. Я — волшебница, — просто сказала Тата.

Бабушка когда-то наказала строго-настрого никому не признаваться в своих магических талантах.

— Никому? — переспросила тогда Тата.

— Никому!

— Никогда?

— Никогда!

— А ты никому никогда не говорила?

— Нет!

— А дедушке?

— Дедушка не считается. Дедушке я доверяла.

— Значит, если доверяешь, можно открыться?

— Если доверяешь, можно все, — позволила бабушка.

— А как же доверяй, но проверяй, — напомнила Тата.

— Доверие это то, что возникает до всяких проверок. Его можно не оправдать, но нельзя подвергнуть сомнению. Оно либо есть, либо его нет.

Линев удивленно приподнял брови:

— Волшебница?

В голосе звенело отчуждение.

«Словно в тайном уродстве признаюсь» — Тата стиснула зубы, закрыла глаза, сжалась, словно перед ударом, принялась терпеть.

— Волшебница, — повторил Никита, медленно, нараспев. — То есть ты обладаешь экстрасенсорными способностями?

— Я умею делать чудеса.

— Чудеса… — Никиту словно переклинило, впрочем, чему удивляться — информация-то не рядовая. — Ну, хорошо. А какая ты волшебница: добрая или злая?

— Добро и зло — условные понятия, — снова вспомнилась бабушка.

— Согласен. А что ты можешь?

— Все, — истинное могущество всегда скромно.

— Все?

— Почти. Существует несколько запретов и ряд правил. В остальном колдуньям предоставлена полная свобода действий.

— Значит, ты меня причаровала? Я влюбился не по своей воле? — спросил Линев почему-то насмешливо.

Внимательно выслушав, что колдовать любовь нельзя, что это одно из самых строгих табу, Никита хмыкнул:

— Не оправдывайся. Я так спросил, для формы. На самом деле, ты тут не причем. Помнишь, фильм «Секрет»? Когда-то я его посмотрел и придумал, какой должна быть моя вторая половинка. Ты — точная копия. Значит, я тебя притянул, как и обещали авторы фильма.

От слова «копия» Тата вздрогнула.

— Можно я буду оригиналом? Не люблю быть похожей на кого-то.

— Извини, я неловко выразился. А ты можешь что-то для примера такое колдонуть?

— Могу. Надевай брюки и пойдем в гостиную, приобщу тебя к настоящему чуду.

— Голым точно нельзя? — спросил Никита, но потянулся за джинсами, — а где моя рубаха?

В ней была Тата.

— Я готов!

— Линев, ты, наверное, удивлен моей откровенностью?

— Отчасти.

— Но ты мне поверил?

— Больше да, чем нет. Все-таки прежде мне волшебницы не встречались. Но если мечты сбываются, значит, все возможно.

— Хорошо. Тогда следующий вопрос: помнишь, ты позвал меня в мечту? Приглашение еще в силе?

— Да, конечно.

— Тогда зажмурься. Теперь открой глаза.

— Что это?

Никита удивленно озирался. Секунду назад он был в гостиной, а теперь каким-то странным образом очутился на зеленой поляне перед симпатичным деревянным домом, окруженным цветущим яблоневым садом. Высокие окна, резные наличники, крыльцо в пять ступенек, на веранде плетеное кресло-качалка, рядом круглый стол. Все так, как он себе представлял!

— Это твой Дом и Сад, — объявила Тата.

— Откуда они взялись?

— Какая разница. Хочешь посмотреть?

— Да, конечно.

— Иди, не бойся…

Линев с сомнением сделал шаг, второй, оглянулся и уже увереннее двинулся по тропинке к дому, саду, мечте.

Тата с облегчением вздохнула. Первая часть плана сработала.

У порога кабинета Никита замер. Этого не могло быть! Было, тем ни менее! Стол! Кресло! Рукопись! Все что он лелеял в своих потаенных мыслях!

Линев сел, облокотился о гордую спинку, руки устроил на подлокотниках, голову откинул высоко, посмотрел в окно и чуть не расплакался. Неужели свершилось?! Неужели?!

— Я открою окно, — в комнате появилась Тата.

Порыв ветра надул тонкий шелк занавески, вспучил парусом, впустил запах зелени и свежести. Никита поднялся, оставаться без движения он не мог, нервозное возбуждение гнало вперед, и прямо через окно выбрался в сад.

Он никогда не представлял свой Дом снаружи, всегда только изнутри. Принадлежность Сада к мечте являлась скорее дополнением, антуражем, чем необходимостью. Теперь же, увидев цветущее, волнующее бело-розовое великолепие, Линев понял насколько важно, что место его силы — Дом был в гармонии с природой. Причем именно такой: сияющей яблоневыми соцветиями, манящей первозданной трогательной чистотой.

Однако чарующая сила природы не погасила экзальтированный подъем чувств, и Никита поспешил дальше. В старый запущенный парк, которым заканчивался сад.

Линев миновал ажурной резьбы беседку, увитую виноградом. Постоял немного у довольно фривольной скульптуры пейзапочки (налитая грудь, упругий зад, полненькие ляжки), восседающей на коленях у кавалера и очутился под сенью старых тополей.

Но и там Линев не задержался. Чуть не припрыжку миновал сад камней и по тропинке спустился к озеру с крутыми берегами. На противоположном берегу пляж перетекал в горную гряду, почти ровным кольцом закрывавшим горизонт.

Тата встретила Никиту у крыльца, когда обойдя территорию, он вернулся к дому.

— Откуда все это взялось? — в мужском голосе было мало радости и много тревоги.

— Тебе совсем не обязательно знать правду.

— И все же!

Тата тяжело вздохнула. Вот и настал роковой миг.

— Я уменьшила нас в тридцать раз. Вокруг игрушки, искусственная зелень, обломки камней.

— А озеро?

— Тазик с водой.

— Тазик? Игрушки? Ты смеешься? Издеваешься? Зачем этот цирк?

— Я хочу помочь тебе.

— Каким образом?

— Никита, успокойся и выслушай. Ты рассказал, как намерен решить свои финансовые проблемы. Но меня категорически не устраивают подобные планы. Ты должен писать. Поэтому я придумала этот, как ты выразился, цирк. Здесь можно существовать за совсем маленькие деньги, не думать о клиентах, заказах, предоплате. Здесь можно жить свободно и спокойно. Как ты мечтал.

— Чушь.

— В этом искусственном мирке деньги потеряют над нами власть. Здесь мы сможем спрятаться от житейских трудностей и прочей суеты, которая отвлекает тебя от творчества и грозит нашей любви разными бедами.

— Бред.

— Не торопись с выводами. Подумай.

— Не о чем думать.

— Ты должен писать. Должен реализовать свое предназначение, причем здесь и сейчас. Ты талантлив и обязан заниматься тем, для чего тебя создала природа.

— Я, в первую очередь, мужчина и должен, обязан достойно содержать свою семью.

— В этом искусственном мирке для этого понадобятся мизерные средства, и не придется ничем жертвовать.

— И купаться в тазике с водой?! Жить в игрушечном домике! Никогда!

— Пока ты не знал правды, озеро казалось тебе настоящим.

— Не желаю ничего слушать. Верни меня в прежнее состояние! Немедленно!

— Воля твоя. Скажи «желаю» и все вернется на круги своя.

— Желаю, — быстро произнес Никита и исчез.

Тата осталась одна. Она прошлась по дому…нет, по деревянному домику для Барби…погуляла среди пластмассовых яблонек и тополей, постояла около фарфоровой статуэтки, поглядела на синь воды в тазике, подышала аэрозольным духом свежести. Без Никиты великолепие мечты превратилось в то, чем было на самом деле. Декорациями для кукольного спектакля.

Глава 19. Финал

Они были в разных мирах и, наливаясь тяжелой обидой, ждали друг от друга извинений. «Если он не поймет меня, — думала Тата, — утоплюсь в тазике! Я придумала этот мир для него, а не для себя. Я хочу, чтобы ему было хорошо».

Никита метался по комнате. Злые мысли вспыхивали и гасли, как спички: «Как она могла предположить, что я соглашусь на подобную аферу. Она меня, что же вообще мужчиной не считает?!»

Но…Дом и Сад видениями мелькали перед глазами, рвали душу сожалениями.

«Как странно, столько лет мечтал, а выпал шанс и приходится отказываться … — в иллюзорной реальности все было так, как он придумал. Да и цели соответствовали: была б возможность, спрятался б от проблем и писал, писал, писал… — Но это смешно: купаться в тазу! — Больше всего Никиту задел именно тазик. — Нет, не буду обманывать себя! Впрочем, люди постоянно лгут. И себе и другим…Почему же я не могу воспользоваться случаем? Зачем страдать, если можно жить припеваючи. Любить и писать. Писать, любить и не знать тревог…»

Мозг, вдруг, обожгла догадка:

«Я просил у Бога исполнить мою мечту, и Он явил свою милость. Что ж я нос ворочу? Амбициями тешусь? Булгаковскому Мастеру пришлось умереть, чтобы получить Покой и Свободу для творчества, а я дурацкого тазика испугался. Хотя мне ведь еще от щедрот и любовь в придачу дали».

Линев подошел к кукольному домику, стоящему на обеденном столе, и позвал:

— Тата!

На балконе появилась женская фигурка размером с мизинец.

— Да, мой хороший.

— Прости меня. Ты, наверное, права. Но согласись, это странное предложение.

— Да уж обычным его не назовешь.

— Давай, мириться.

— Я не ссорилась.

— Тогда иди ко мне.

— А может, вернешься сюда? Все-таки мечта…

Никита опустился на колени так было удобнее разговаривать.

— Я сомневаюсь…

— В чем?

— Надо ли прятаться от реалий.

Тата вздохнула тяжело:

— Если честно, я их боюсь. Жить так сложно. А любить еще сложнее. Все время что-то случается и каждый раз вместо того, чтобы быть счастливой, приходится страдать и разочаровываться. Так было, во всяком случае, раньше.

— Все проблемы теперь в прошлом.

— Нет. Все только начинается и нам обязательно придется что-то преодолевать.

— Наше дело правое. Победа будет за нами.

— Конечно. Но я хочу уменьшить риски. Я хочу, чтобы нашей любви ничего не угрожало. Чтобы ты написал свои книги, я родила детей, и мы жили долго и счастливо, а потом умерли в один день.

Линев улыбнулся:

— У меня есть другое предложение. Давай, не будем бояться и попробуем построить жизнь без колдовства, по-настоящему. Я буду обеспечивать нашу семью и обязательно напишу свои книги. Ты родишь наших детей и займешься любимым делом. Мы проживем долго и счастливо, и, главное, будем обязаны этим исключительно самим себе.

— А если счастливо не получится?

— Тата, я — хоть не волшебник, но знаю один чудодейственный рецепт. Если в первую очередь думать о любви, а не о себе любимом, если относиться друг к другу с уважением, а не самоутверждаться, то все сложится наилучшим образом.

— Мой вариант куда проще.

— Да, но моя мечта и твой игрушечный мирок — это норы, в которых можно лишь спрятаться от жизни. А это неправильное решение. Нельзя придумывать себе убежища. Надо жить здесь и сейчас, в реальности и забыть про страх.

Тата кивнула. Никита был прав.

— Кстати, — Линев улыбнулся, — я ведь не отказываюсь от подарка. Мечта — вещь полезная, если не застилает мир. Поэтому предлагаю устроить пикник на пляже у озера.

— Но тогда тебе придется снова стать маленьким.

— На время можно.

— А если тебе понравится, и ты не захочешь уходить?

— Тогда, — в голосе Никиты звякнула стать, — ты насильно вернешь меня в наш мир и не позволишь превратиться в труса.

Снова Линев был прав.

— Скажи: «желаю» и закрой глаза.

Никита очутился на пляже. Огляделся. Горы, парк, озеро…Какая красота.

Тата хлопотала над расстеленной на песке скатертью, резала на куски громадный кусок мяса и невероятной величины дивный красный овощ. Рядом стояло вино в блестящем ведерке.

— Половина куриной ножки, помидор и вино в наперстке, — прокомментировала, не поднимая головы.

— Экономика должна быть экономной! Ура! — усмехнулся Никита.

— На десерт у нас виноградинка.

— А купаться в твоем мире можно?

Линев потрогал воду. Теплая.

— Конечно.

— Тогда пойдем, поплаваем.

— Чего ради?! Мне и на берегу хорошо!

— Необразованная, ты, Татка, дама. Все живое вышло из воды. Мы с тобой не исключение, — Линеву, наконец, удалось затолкать ее в воду. Поднимая сотни брызг, он рухнул рядом, нырнул и поплыл вперед,

— Конечно, не исключение. Мы — правило, — сказала она и поплыла вслед.

Напряжение обретало плотность, твердость, упругость.

— Уже скоро, ребята, не дрейфь, — послышалось издалека.

Все в белом, воплощение мужества, томились они в ожидании выброса. Десант. Смертники. Герои. Камикадзе.

Все знали: впереди — гибель. Никто не вернется. Все истекут кровавой рекой в никуда. Но не сомневались и секунды. Пусть выполнить задание судилось одному. Пусть ему, герою, уготованы подвиг и бессмертие, а остальных ждет забвение…Все пусть, лишь бы выполнить приказ!

— Начало отсчета: девять, восемь, семь…Пшел!

Они ворвались в бескрайность тьмы, рассеялись в поиске. «Может быть, я? — вела каждого надежда. — Может быть я?!»

Вот она — цель!

— Я! — заорал счастливчик.

Торжествуя победу, избранник-сперматозоид пронзил яйцеклетку жалом и тут же рухнул мертвым. Погиб, исполнив священный долг. Свершил оплодотворение!

— Роди мне маленького, — попросил Никита.

На этом история закончилась.