Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки

Глава шестнадцатая. Своих не бросаем

POV СОРОКА

– Вопиющий инцидент в стенах ВАШЕЙ школы! Мой сын лежит в больнице со сломанной челюстью и сотрясением! Вы понимаете, что это скандал?

Сижу на уродски низком диване, отчего расставленные ноги согнуты как у кузнечика. Для кого он придуман? Для лилипута? Кабздец. Один полоумный кретин спроектировал парашу, другой её купил.

– Я глубоко сожалею о случившемся, но прошу: давайте не будем накалять обстановку. Школа не способна контролировать каждый поступок того или иного ученика.

Сижу и бездумно играю связкой ключей, пока директор оправдывается перед лощеным щеголем в пошитом на заказ костюмчике.

– А кто способен? За что я плачу такие деньги? Где была в этот момент охрана? Куда смотрели камеры наблюдения?

– В раздевалках камер не стоит. Как и в общественных туалетах. Это нарушение личных границ учащихся.

Обнаруживаю волос на брюках. Светлый, длинный. Как он сюда попал? Аккуратно снимаю его, накручивая на палец, с трудом сдерживая подступающую зевоту.

– Ваша моралистика будет стоить вам испорченной репутации. Вам и вашему заведению.

– Прошу обойтись без угроз, Лев Валентинович. Я, как и вы, совершенно согласен с тем, что подобное поведение недопустимо. Поэтому соответствующие меры наказания будут, разумеется, приняты.

– И какими будут эти меры?

– Перво-наперво, мы выслушаем обе стороны, чтобы понять: что произошло и что спровоцировало конфликт, ― жестом указывают на меня.

Да ладно? Они вспомнили, что в кабинете есть третий? За то время, что я здесь сижу мне и слова проронить никто не дал. Правда я не особо-то и тороплюсь оправдываться. Очевидно же, что дело заведомо гиблое.

– А чего тут слушать? Мне плевать, какая была причина. Мой сын избит! Учеником ВАШЕЙ школы. И это произошло в стенах ВАШЕЙ школы. И если вы не хотите, чтобы я натравил на вас соответствующие службы, я требую немедленного отчисления этого сопляка, ― тыкают в меня пальцем.

Бл, заткните уже кто-нибудь этого "Лёву". Пускай пойдёт лучше новый костюмчик себе сошьёт, а то в этом только в гроб. Слишком мрачный. И гарнитуру в ухо поглубже бы запихнул. А то выронит ненароком, пока башкой трясёт.

Надо отдать должное, дирик наш имеет куда больше выдержки. Дядьку с его опытом так просто не запугать, но мы оба понимаем, что удача не на моей стороне. Слишком неравные условия.

– Ты кого сопляком назвал? ― холодно интересуюсь.

Лев, который Валентинович, опешивает.

– Что ты сказал?

Он ещё и глухой?

– Я спросил: ты кого назвал сопляком?

– Виктор! ― ужалено подскакивает со своего королевского кресла дирик. ― Немедленно замолчите! Вы хоть понимаете, с кем разговариваете? Марков Лев Валентинович ― основатель частной инвестиционной компании и председатель совета директоров крупного холдинга.

Как страшно. Я весь дрожу.

– И чё? Я ему от этого жопу целовать должен?

– Это вот такие ученики у вас учатся? ― презрительно кривится "основатель и председатель". Ну и бородка у него. Такая же мерзкая, как и рожа. ― Невоспитанные отбросы общества? Я думал, ваше заведение имеет статус "элитного", а вы пускаете на порог кого попало.

– Может и отбросы, зато они не запугивают и не домогаются хорошеньких девочек, ― резонно замечаю.

– Виктор, это обвинение основано на фактах или всего лишь ваши домыслы? ― озадачивается директор.

– А есть разница? Мои слова же всё равно ничего не значат.

– Да вы посмотрите на него. Разумеется, он врёт! ― не унимается папаша Маркова.

– Лев Валентинович, вас я уже услышал. А теперь хочу послушать Виктора.

– Так я уже всё сказал, ― отмахиваюсь деланно безразлично, хотя, конечно, ситуация говняная. И пахнет соответствующе. ― Его отпрыск получил то, что заслужил. И получит снова, если я ещё раз увижу его рядом с Чижовой.

– Вы слышали? ― театрально всплёскивает конечностями Марков-старший. ― Ни грамма раскаянья. И как часто он вот так распоясывается, а вы смотрите на его выходки сквозь пальцы? Не поверю, что это первый раз!

О. Это уже интереснее. Получается, сынуля ему не рассказывал о наших прошлых стычках? Тогда понятно, чего батя раньше не прискакал: да хоть на тот же сломанный нос. Можно было бы, конечно, подумать, что Лёха вдруг откопал в башке серую жидкость, но я всё же склоняюсь к тому, что он тупо зассал.

Марков же альфа-самец школы, круче варенного яйца парнишка, а тут на те ― папуля "самцу" сопли подтирает по первому зову. За такое и зачмырить недолго, так что молчание вполне обосновано.

– Чижова, которая Алиса? ― уточняет у меня дирик.

– Она самая.

– Снова она, ― тяжело вздыхают. ― В последнее время её имя слишком часто мелькает в нарицательном тоне.

Есть такое. И, полагаю, благодарить за это надо меня. Моё появление активировало бомбу замедленного действия, впутывая малую туда, куда, конечно, совсем не хотелось её впутывать.

– Что ещё за девица? ― кривится Марков-старший.

– У своего сына спросите. Он точно знает.

– Ты ещё поогрызайся, малец. Тебе задали вопрос. Вот и отвечай.

– Какой тон вопроса, такой и ответ.

Жду очередного ушата дерьма, но вместо этого дверь выносят без стука и к нам влетают… Охренеть, блин. Как по заказу.

– Чижова, Скворцова! Это что такое!? Почему вламываетесь без разрешения? ― надо валерьянки у Норы взять. Директору накапать, а то чувака скоро кондратий хватит.

– Ради правосудия! ― сколько энтузиазма у Алиски.

– А я свидетельница! ― поддакивает подружка. Блондиночка взяла с собой тяжёлую артиллерию? Ну всё, тушите свет.

– Свидетельница чего, Скворцова? ― удручённо вздыхает дирик.

– Того, как Марков… ― Скворечник заминается, салютуя кистью в адрес "Лёвы". ― Не вы, второй который, зажимал мою подругу в раздевалке.

– Зажимал… и? ― выразительно округляет глаза "основатель и председатель". ― Что-то ещё?

– А этого мало?

– А вы у подруги своей спросили: была ли она против?

– Вы на что-то намекаете? ― скрещивая руки на груди, вперивается в него ледяным взглядом Чижова.

– Спрашиваю. Напрямую. Знаю я таких как вы: сначала виляют хвостом и вешаются на шею, а потом изображают из себя жертву. Давно сбился со счёта, вышвыривая подобных нахалок из своего дома. Мой сын не очень разборчив в выборе девушек.

– Так бывает, когда не с кого брать пример. Умственные способности Лёши в целом оставляют желать лучшего, так что я этому не удивлена. А что касается меня, могу заверить: ваш сын уже много лет вызывает у меня исключительно рвотный рефлекс и будьте уверены, я не испытывала никакого удовольствия, пока он лапал меня, удерживая силой.

Как она его ушатала словесно, у того аж скулы заходили ходуном. И даже не на грубила при этом. Моя девочка. Горжусь.

– Так, Алиса, ― видя, что обстановка накаляется, привлекает к себе внимание директор. ― Давай по порядку. Что произошло?

– Алексей вломился в раздевалку со своими дружками, дождавшись, когда там никого не было.

– Никого, кроме вас? ― едко уточняет догадайтесь, кто.

– Никого, кроме меня.

– А что делали там вы?

– Переодевалась. Представляете? Так делают после того, как заканчивается физкультура.

– Вломился, ― снова напоминает о себе дирик. ― С какой целью?

– Шантажа.

– И в чём он заключался?

Малая заминается, с опаской поглядывая на меня и жуя губы. Так. Чё-то я напрягаюсь.

– Алексей угрожал избить Витю, если я не соглашусь ему подчиняться. Дословно не скажу, но смысл в том, что я обязана до конца учебного года делать за него рефераты, гонять за пивом и… отсасывать ему по требованию.

– Чего? ― вскакиваю с места. ― Ты, бл, прикалываешься? А сразу сказать нельзя было!?

– Чтобы ты его уже наверняка убил? Только не горячись, я тебя очень прошу, ― Чижова успокаивающе хватает меня за запястья, но какой там. Если бы рожа этого ушлёпка сейчас влезла в дверной проём, я бы его точно грохнул. И похрен, что при свидетелях.

– То есть, что же у нас получается, ― тем временем невозмутимо подытоживает Марков-старший, проходясь по кабинету. ― Девчонку лишь слегка шуганули, а она тут же побежала жаловаться своему психически нестабильному дружку? Это, по-вашему, веский повод для применения физического насилия?

И его ушатать можно? Он меня прям бесит.

– Девчонка никуда не бежала, ― парирует Скворечник. ― Потому что в этот момент с девчонки срывали полотенце, заламывая руки. Бежала как раз я. Чтобы мою подругу случайно не изнасиловали в порыве "зашугивания", ― кавычки для наглядности показывают жестом. Чтоб все по достоинству оценили её иронию. ― Или что, нужно было постоять в уголке и подождать продолжения? Заснять на телефон, да? Ну чтоб улики были прям сто пудовые. В следующий раз именно так и поступлю, обещаю.

Ля. Скворечник, а ты хороша. Мой поклон. Красиво вывернула. Даже дирик засомневался.

– Спасибо, девочки, ― кивает он ей. ― Я вас услышал. Подождите, пожалуйста, снаружи. И вы, Виктор, тоже. Я вас позову.

Оставить взрослых дядек для вынесения приговора? Ну-ну. Заранее знаю, каким он будет, но пускай хранят интригу. Не жалко. Мне тоже есть о чём побеседовать. С одной блондинкой.

– Надеюсь, это была ложь для нагнетания эффекта? ― едва оказываемся за порогом, хмуро оборачиваюсь к Алисе.

Нихрена. По глазёнкам виноватым вижу.

– Я говорила, что он тебя угрожал, ― мучая маникюр, бормочут смущённо.

– Но ты не говорила, ЧЕМ он угрожал ТЕБЕ!

– Ребята, ччч, ― шикает на нас Катерина, отрываясь от клацанья по клавиатуре. ― Не галдите, умоляю. У меня и так мигрень.

– Сто грамм коньячка в кофе не пробовали? ― советует Скворечник.

– Какой коньяк, я на работе! Хотя… ― задумчиво берут стоящую рядом кружку, вглядываясь в пустоту. ― Не, не самая лучшая затея. Я тогда вообще работать не смогу. Но кофе ― идея хорошая, ― встают и направляются к кофемашине.

– Ой, а мне можно? ― подключается та, резво отпрыгивая к ней, даря нам подобие уединения.

– Я ведь просил тебя не вмешиваться, помнишь? ― тяжело вздыхаю.

– Это касается и меня, помнишь?

Помню. Сложно забыть.

– Вы, девчата, та ещё затычка в каждой бочке, ― склоняясь, соприкасаюсь с её лбом.

– Знаю, но своих не бросаем.

– Давно ли я стал своим?

– Не нравится статус?

– Нравится. Даже больше, чем нужно.

Всё, что происходит между нами; всё, что я чувствую к ней ― всего этого больше, чем нужно, но процесс запущен и он необратимый. Понял это сегодня ночью, пока подобно грёбанному сталкеру, битый час таращился на спящую в моей кровати малую и думал лишь о том, что утром она уйдет. И уже вряд ли в ближайшее время снова там окажется. Не водить же её к себе при неадекватном отце.

Мысль об отдельном жилье с каждым часом, с каждой минутой крепнет всё сильнее. И всё ради того, чтобы быть к ней ближе. Быть с ней как можно чаще. Чувствовать её рядом, слышать её голос и дышать ею, что, будем откровенны, сильно тянет на одержимость. Пздц, просто полный пздц. Вляпался ты по уши, Сорокин. Влюбился, как сопливый пятиклашка.

Сука. Как же сильно хочется поцеловать её. Прямо сейчас. С той же нетерпимостью, с какой целовал весь вчерашний вечер и всё сегодняшнее утро…

Но вместо этого тренирую силу воли и, замерев в неудобной позе, лишь бы не терять тактильного контакта, слушаю доносящиеся за дверью голоса.

И Алиса стоит, не шелохнувшись. Тоже вслушивается, но когда дверь кабинета распахивается всё равно оказываемся не готовы, вздрагивая.

– Уже прощаетесь? Правильно делаете, ― хмыкая, проходит мимо нас Марков-старший, поправляя запонки на манжетах. ― А с тобой… ― всем видом давая понять, что это адресовано мне. ― Мы ещё не закончили. Я так просто не оставлю твою выходку.

Снисходительный и не лишенный ядовитой желчи порыв пожелать ему удачи пресекается зычным голосом дирика.

– Сорокин, зайди ко мне.

О, судья зовёт. Зачитывать приговор будет.

Иду, а чё ещё делать. Правда даже сейчас в сопровождении.

– Чижова, мать твою. Я тебя к батарее привяжу, ― качаю головой, но возмущаться уже сил нет. Один хрен бесполезно.

– Я позвал одного Виктора, ― зато это делают за меня.

– Я с ним.

– А я с ней, ― и фиолетовая надоеда тут как тут. Ещё и на релаксе: с двумя чашками кофе. Одна для себя, любимой, другая ― как подкуп.

Поразительно, но особого негодования за присутствие посторонних не наблюдается.

– Вы меня когда-нибудь в могилу сведёте, дамы и господа, ― принимая горячую "взятку" и отпивая грустно замечает директор. ― За тридцать лет своей практики мне впервые попадаются настолько проблемные ученики.

– Которых скоро станет на одного меньше, да? ― сразу перехожу к сути. ― Мне писать заявление по собственному или это как-то по-другому работает?

– Нет, ― напрягается малая. ― Вы его не отчислите!

– Отчислит, ― по взгляду вижу.

– Увы, ― подтверждая, пожимает плечом тот. ― У меня нет выбора. Предупреждения Виктору были и неоднократные, а этот раз, вы и сами понимаете, переход всех границ.

– Это бред. За что его выгонять? За то, что он заступился за меня?!

– Алиса, посиди и помолчи, ― одёргиваю её. ― Пожалуйста.

– Не буду я молчать! Тогда и меня отчисляйте. Если кто и виноват, так это я. Я ― спусковой механизм, пустивший цепную реакцию.

– Я понимаю, ― кивает дирик. ― И тебя, и Виктора. Желание защитить другого ― это, несомненно, достойно похвалы, но, согласись, нельзя переступать черту и доводить человека до больницы. Тем более такого.

– Ну понятно. Всё упирается в папочку Маркова, ― фыркает Скворечник. ― Вот если бы на его месте был какой-нибудь безымянный Вася Пупкин, тогда бы все сделали вид, что ничего не было. Это дискриминация по социальному статусу, знаете?

– Да, знаю. А ты думаешь, у меня есть выбор? Школе не нужны отражающиеся на его репутации разбирательства. И уж тем более судебные иски.

– Конечно, не нужны. Тогда получается и Лёше ничего не будет, верно? ― сухо уточняет Чижова. ― И он спокойно сможет дальше третировать кого пожелает, зная, что наказания за это не последует? А теперь ещё и отпора никто ему не даст, ведь единственный, кто его не боится ― будет исключён.

– Алексей всего лишь подросток. Такой же как вы трое. Не создавайте из него вселенского злодея.

– Но этот подросток вырастет. А осознание вседозволенности останется.

– Оно и так останется. Вы хоть представляете, сколько таких я вижу ежегодно? Все они мнят себя богами, а почему? Потому что их родители им это внушили.

– А вы, стало быть, будете потакать их капризам?

– Если выгонять каждого высокомерного паршивца, классы очень быстро опустеют, а учебное заведение попросту закроется. Вы это понимаете? Конечно, нет. Вы мыслите пока ещё слишком шаблонно, согласно возрасту, но порой приходится выбрать: между тем, что правильно и тем, что нужно.

Повисает молчание. Не сказал бы, что неловкое, но не особо приятное.

– Вы правы, ― Чижова, обогнув стол, склоняется над принтером. ― Позвольте? ― заимствуя лист бумаги и ручку с директорского стола, она, склонившись, что-то начинает писать. Ставит внизу размашистую роспись и красноречиво кладёт перед носом дирика. ― Так сойдёт? Если что-то неправильно, я перепишу.

– Это такой протест? ― прочитав, хмуро уточняют. ― Что это?

– Там ведь всё предельно чётко написано: "Прошу исключить меня по-собственному желанию в связи с тем, что в стенах данного учебного заведения я не чувствую себя в безопасности".

– О, класс. Я бы лучше не сформулировала, ― Скворечник следует примеру подруги и очень скоро на столе лежат уже два заявления. Чем окончательно добивают бедолагу.

– Я их не приму, уберите немедленно!

– Придётся, ― с непрошибаемым покерфейсом отвечает Алиса. ― Уйдёт Витя, уйду и я. Потому что Марков меня в покое точно уже не оставит.

– А я за компанию свалю, ― добавляет Скворечник. ― Мне в этом притоне без Алисыча делать нечего.

Ошалевше смотрю на дурёх, потеряв дар речи. Чего уж говорить о дирике. Потерять сразу двух платёжеспособных учениц, которые не сильно уступают Маркову по статусу ― к этому он не оказался готов. И вряд ли окажется готов в ближайшее время выслушивать очередные родительские истерии. А без них не обойдётся.

Я батю малой знаю пусть и весьма поверхностно, но в одном мы с ним схожи ― за эту внешне невинную блондинку, на деле у которой яйца железнее моих, мы оба кому угодно глотку порвём. Так что разборки назревают грандиозные. Особенно когда вскроются "причины" и открытое "покрывание" виновника.

Реально не завидую чуваку. Я-то свалю, ок, базара нет. Даже сильного расстройства не выскажу, а вот он оказался меж двух огней: поддаться опаске перед угрозами Маркова-старшего или накликать на себя ещё двух рассерженных "спонсоров"?

Пауза затягивается.

Дирик драматизм разводит или прострацию словил?

Ладно. Не словил. И я почему-то даже почти не удивлён, когда оба заявления нещадно рвутся.

– Проваливайте отсюда, ― отмахиваются от нас, как от назойливых мух.

– Что? ― не поняла Алиса.

– Чешите на занятия, говорю! И так половину урока пропустили.

– Это значит, что…

– Это значит, что ― бегом на занятия! Все трое. Сорокин, с тобой позже разберёмся. Когда я придумаю, какое наказание тебе назначить. Учти, одними исправительными работами не отделаешься.

Ммм? Я или неправильно понял, или меня пока всё-таки не собираются выгонять?

– Исправительные работы? Это, типа, такая обязательная отработка для отчисленных?

– Иди уже! ― скулят, устало потирая переносицу. ― Я попробую всё уладить, но знай: ты и твоя вспыльчивость уже в печёнках у меня сидите. Нора образцовый работник, но если она ещё раз попытается подсунуть мне такой геморрой, я её уволю. Слово даю.

Хрена себе заява.

– Уверен, что не придётся. Я у неё один такой отбитый, ― заверяю его, выходя вслед за девочками, довольно скачущими в секретарской и раздающими себе верхнюю "пятюню". ― Девы, вы совсем ошалели? Я, конечно, понимаю, блеф хороший, а если бы не выгорел?

– А кто блефовал? ― подмигивает Скворечник. ― Всё по серьёзке.

– Поздравляю. Тогда вы дуры.

– И это благодарность?

– Благодарность за что? Вы ж понимаете, что так всё не закончится? Вы этот манекен с козлиной бородкой видели? Думаете, его такой расклад устроит?

– Ничего. Разберёмся с ним. Будет артачиться, я тоже папулю припрягу, ― отмахивается Алиса.

Ещё лучше.

– Нет! НЕТ, ты поняла!? Никакого папули! Только не хватало, чтоб кто-то левый мои проблемы разгребал.

–Наши, ― поправляют меня мягко. ― Это наши проблемы. Учи местоимения и используй их правильно.

– Ща за щеку укушу, если будешь много умничать.

– Правую или левую?

– Принципиально?

– Разумеется. Моя рабочая сторона справа. Не хотелось бы её портить.

– А левая чем не угодила? Она вроде тоже ничего.

На лице малой промелькивает хитрая улыбка. Вот хитрюга, перевела стрелки, срулив с опасной темы. Ещё и на комплимент развела.

– Вы такие душки, я чисто умиляюсь, ― хихикает Скворечник, ставя пустую чашку на поднос и пальцами изображая объектив, в окошке которого зыркает подведенный кислотными тенями глаз. ― Можно вас запечатлеть на память? ― мой взгляд говорит красноречивее слов. ― Всё, всё. Поняла. Не мешаюсь. Догоняйте.

Реально уходит, вихляя бёдрами. Задерживаемся не больше её, так как Катерина уже начинает бурчать о "проходном дворе", но едва ныряем за ближайший угол, ловлю Чижову, припечатывая к стенке и делая то, что так хотел. Ну её нахрен, эту силу воли, когда коридоры так удачно пусты, а её поцелуи будят первобытные инстинкты.

Обнимаю ладонями миниатюрное личико и жадно набрасываюсь на с охотой откликающиеся губы. Чёрт. Это круче любого существующего допинга. Вштыривает так, словно засасывает в бешенную воронку. Выбираться из которой по своей воле стал бы только полный идиот.

Бл. Почему, ну почему она такая…

Вот такая.

Кайфую от её отдачи, но что странно: несмотря на то, что случилось между нами и на то, с какой силой тонкие пальчики сжимают сейчас ворот моей рубашки, притягивая ближе, я всё равно не чувствую, что она ― моя. Будто происходящее чья-то злая шутка, а возможность быть с ней взята у кого-то взаймы. Того, кто более достоин. Кто подходит ей больше. Кто, в конце концов, может дать ей больше.

– Принято, ― тихо выдыхает малая, когда я с неохотой отрываюсь от неё. Потому что если не прерваться, дальше за себя не ручаюсь. Вчерашнего мне не хватило. Я ей не то, что не насытился, а так, лишь слегка попробовал на зубок, оставшись в итоге полуголодным.

– Что?

– Ну это ведь такое "спасибо". Я его принимаю.

Да какое там "спасибо". Это называется иначе. Это называется: пора лечиться, потому что кукуха напрочь съехала. Кое-кто вчера вырвал с мясом и без того дышащий на ладан стоп-кран, поэтому пускай терпит.

И она терпит, послушно разрешая себя зацеловывать. Куда придётся: в бровь, нос, глаз, другой глаз. Был бы третий и в третий засосал.

– Я. Тебя. Хочу. С ума сойти как хочу.

– Можешь попробовать вечером.

Бл.

– Не могу.

– Планы?

– Овердохрена. Сначала в обезьянник сгонять, узнать, когда пропитую гориллу выпускают, потом мелкую со школы забрать. Плюс по делам надо отъехать. А это до вечера.

– По делам.

Размытая трактовка Алисе не нравится.

– Помогаю дяде в мастерской пару раз в неделю. Никакого криминала.

– Значит, подпольные сходки ― не единственное твоё развлечение?

– Вы же со Скворечником шерстили моё досье, должна вроде сама всё знать.

– Не настолько глубоко мы копали… ― Чижова заминается, и эта заминка мне совсем не нравится. Не сулит ничего приятного. ― Можно спросить?

– Спрашивай. Куда деваться.

– Когда у тебя следующий бой?

– В четверг.

– Я хочу с тобой.

– Нет.

– Я хочу с тобой.

– Нет. Я, помнится, давным-давно уже сказал: тебе там делать нечего.

– Мне было там нечего делать раньше.

– И сейчас нечего. Ничего не поменялось.

– Вообще ничего? Правда так считаешь?

– Моё мнение по этому поводу ― нет. Не поменялось.

– Ну, разумеется. Куда мне. Не заслужила.

– Причём здесь это? Алиса, пойми, это гнилое место. Полное таких же гнилых людей. Я не хочу, чтобы ты даже дышала с ними одним воздухом. Не говоря о том, чтоб была каким-либо образом связана с тем миром.

– Спасибо за заботу, ― поджав губы, отталкивают меня, одёргивая смявшуюся блузку. ― Я тронута. В таком случае передавай привет Яне. Она ведь там будет. У неё всё же доступ к твоей жизни уровнем повыше моего.

– Бл, Чижова! Ну какого хрена, а? ― раздосадовано бросаю ей вдогонку, но куда там. Игнор.

Без четверти одиннадцатого. Мой бой начался пять минут назад. Вот только я не на ринге в назначенной точке, а стою перед знакомой дверью, понимая, что в просто рекордные сроки скатился до подкаблучника. Жалкое зрелище.

Стучу.

Открывает.

В своей пижаме с облачками, правда на этот раз на ней нет верхней рубашки. Только кружевной топик, через тонкую ткань которого отлично видно, что она без лифчика. Бля-я-я…

– Ты хитрая маленькая стерва, знаешь об этом?

– Совершенно и абсолютно не понимаю о чём ты, ― откусывая покрытую шоколадной глазурью соломку, меланхолично пожимают плечиком.

Не понимает она. Ну как же.

– Тогда что это? ― свечу перед ней открытым на весь экран сообщением. ПЕРВЫМ СООБЩЕНИЕМ, которое она прислала мне меньше часа назад. ПЕРВОЕ СООБЩЕНИЕ за всё время.

"Пропуск на твоё имя лежит на ресепшене. Бессрочный. Родители уехали на деловую встречу. Вернутся поздно. Ложусь спать. Жаль, одна".

– А что не так? Нужно было добавить "Спокойной ночи", да?

– Спокойной ночи? Какая, нахрен, спокойная ночь, Чижова? ― без разрешения влетаю в её комнату, захлопывая за собой дверь. ― Ты хотела, чтобы я пришёл? Я пришёл. Раздевайся.

– Позволь-ка на секундочку, ― быстро пробегают взглядом по и без того отлично знакомым ей строкам. ― Слушай, ну нет же.

– Что, нет?

– Не вижу, чтобы я тебя звала.

– Харе под дурочку косить, блондинка недоделанная, ― отмахиваясь от лезущей здороваться Чары, стягиваю с себя толстовку и скидываю кроссы. ― Я уже оценил твои задатки юной манипуляторши. Раздевайся, кому говорю.

– Сорокин, иди остудись. Ты слишком взвинчен.

Остудись? Я ОСТУДИСЬ?

Эта мелкая пигалица два дня держала меня на расстоянии вытянутой руки, потому что, видите ли, была обижена, а в день, когда я еду туда, куда она не хочет, чтобы я ехал ― отправляет мне ТАКОЕ сообщение? Совершенно случайно совпало, да?

– Остужусь. Непременно остужусь. Вместе с тобой, ― сгребая её в охапку, роняю на постель, точечным ударом отправляя в дальний угол смятую футболку. А следом и сдёрнутые с неё шортики. За компанию.

– Эй. Понежнее можно?

– Понежнее? ― хищно склоняюсь над ней, одаривая не успевшим выветриться запахом табака. Полпачки скурил, пока шёл к ней. ― Даже не рассчитывай, малая. Завела, так получай результат.

– Вообще-то я ничего не делала. Ты сам сорвался.

Аааа!

– Бл, ну, разумеется, сорвался! Да я к тебе среди ночи примчусь, пальцем только помани. А ты ведь именно это и хотела услышать, да?

– Так чего психуешь, если сам не против?

– На себя психую, не ясно? ― усмехается. Смеётся надо мной. Смешно ей. Ничего. Сейчас смешно будет мне. Запускаю руку между её ног, заставляя ойкнуть и сжать колени. Сжимать-то сжимает, но непроизвольно подается поближе. Моя ж ты стесняшка. И хочется, и колется. Я тебе помогу. За лодыжки спускаю её с подушек, жестом заставляя расслабиться. ― Не делай так больше, ладно? Не вынуждай выбирать, ― придвинувшись ближе, ловлю её сладкий выдох, чувствуя как вся злость улетучивается, трансформируясь в не заставившую себя ждать эрекцию. ― Если ещё не поняла: я выберу тебя. Но это не значит, что у тебя получится вить из меня верёвки.

– Если бы ты взял меня с собой, выбирать не пришлось.

Аааа! Снова она об этом!

– Малая, мы это уже обсуждали, ― шумно втягивая ноздрями фруктовый аромат женского геля для душа, скольжу носом от её щеки к впадине на ключице, считывая губами участившийся пульс. ― Тема закрыта.

– Это ты решил, что она закрыта.

– Алиса, заткнись, ― сердито рычу. ― Умоляю.

Не хочу об этом разговаривать. Не сейчас.

Спускаю мешающийся топ вниз, открывая доступ к покрывшейся мурашками груди. Слегка прикусываю торчащий сосок, нажимая кончиком языка на кнопку и легонько оттягиваю его, получая первый робкий стон.

Проделываю тот же трюк со второй грудью, одновременно ныряя под уже насквозь мокрую ткань белья и касаясь сверхчувствительно набухшего места, зарабатывая комбо: запрокинутую голову, закатанные глазки и протяжный полувыдох-полухрип.

Это просто охренеть.

Охренеть как просто доставить ей удовольствие и охренеть как жёстко улетаю сам, наслаждаясь тем, как она поддаётся навстречу моим пальцам. Буквально насаживается на них, кусая в кровь губы и тихо постанывая.

Красивая. Страстная. Сумасшедше сексуальная.

Нечто. Она нечто. Просто отвал башки.

Каменный стояк печёт адским пеклом от нетерпения, жахая по вискам.

Хочу её. До одури хочу её. Всю. Везде.

Плавно спускаюсь ниже, покрывая тяжело вздымающийся животик поцелуями и озорства ради подцепляя зубами металлическую серёжку в пупке. Бл. Так давно мечтал это сделал! Казалось бы, глупость, но какой же ка-а-айф. Она вся ― чистый кайф и моя личная нирвана.

Стаскиваю с неё остатки белья, оставляя полностью нагой, с разметавшимися по простыни светлыми волосами и, закинув её ножки себе на плечи, поудобнее устраиваю голову между ними.

– Не закрывайся, ― успокаивающе целую внутреннюю сторону окаменевших в нерешительности бёдер. ― Никакого стеснения, помнишь?

– Что ты делаешь?

– А ты как думаешь? Продолжаю изучать твои пороги, ― скольжу губами всё дальше, ловя исходящий от неё жар. ― И тебя, ― твою мать, какая же она горячая и мокрая. ― Расслабься. Тебе понравится… Да не тебе, ― отмахиваюсь от настырного носа, так некстати полезшего проверить: чем же это мы там таким занимаемся. ― Чара, блин! Вот вообще не до тебя, родная. Иди, отдохни, ― кое-как отпихиваю от нас любопытную фыркающую морду, вызывая у Алисы приступ смеха. Мимолётного и звонкого, ласкающего слух не меньше страстных стонов.

– Ого-о… ― почти без перехода протяжно вырывается из неё. ― О-го-о-о… ― малая даже привстаёт на локтях, встречаясь со мной взглядом. Открывает рот, чтобы что-то ещё сказать, но вместо этого жадно втягивает воздух, сладостно мыча что-то совсем уже не членораздельное. ― А-о… ― терпит, сдерживается. И тогда я добавляю к языку пальцы…

Давай, малая. Порадуй меня.

О, да. Чувствую как по её телу проходит разряд и, наконец, слышу в награду долгожданный протяжный вскрик. А затем ещё один, и ещё, ещё. Чёрт, я бы записал секс с ней на диктофон и поставил себе на звонок. Снял бы видео и пересматривал его перед сном. Я бы…

– Витя-я-я…

Тихий голосок, зовущий меня по имени выжигает из лёгких кислород. Заставляет зависнуть в невесомости. Накрывает передозом. Пздц. А я думал, что круче того, как она кончает ничего нет…

– Бл… Я… Так… Тебя… Хочу… ― ей осталось совсем немного, она извивается подо мной и дрожит, находясь буквально на грани, но ещё пара секунд промедления и у меня самого член попросту взорвётся. Больше не могу ждать.

Отрываюсь от неё снизу лишь для того, чтобы впиться сверху в пересохшие губы поцелуем, давая распробовать саму себя на вкус.

– Я ещё не…

– Знаю, малая. Знаю. Но я сдохну, если сейчас же не трахну тебя, ― благослови мою запасливость и припрятанный в заднем кармане презик. Сегодня он в прямом смысле моё спасение.

Сознание как вата. На автопилоте разрываю упаковку и надеваю защиту. Вспышка возвращения в реальность проносится лишь когда вхожу в Алису: как горячий нож в масло, с единого толчка и на всю глубину. Бл. Надо было мягче и плавнее. Всего второй раз, как-никак.

Чижова замирает, расширив глаза, и я жду искривлённого гримасой лица, но меня лишь обхватывают крепче ногами за пояс, а руками цепляются за шею.

– Прости, если больно… ― с горечью в глотке выдыхаю, примеряя её на себя. ― Но я пздц… тебя… хочу…

– Не больно. Ещё. Быстрее…

Аааа. Она смерти моей хочет? Нельзя давать мне столько вседозволенности.

Быстрее. Глубже. Резче. Чаще. Сильнее.

Поздно. Уже послал. Потому что дорвался. Больше никакого "в полсилы". Только в полную. На полную катушку, хоть она всё ещё узкая и тугая, но двигаться в ней без опаски, заставляя вновь и вновь стонать ― это просто бомба замедленного действия.

Видеть, как с каждым нашим новым разом, с каждой минутой она раскрепощается, постигая все прелести секса СО МНОЙ ― блаженное безумие, доводящее до исступления. Чувствовать, как она выгибается в моих руках, задыхаясь от нарастающих толчков… Не придумано слов, чтоб дать этому определение.

Я тупо улетаю. С неё. От неё. С ней.

Улетаю от возможности заполнять её пробелы и рисовать на чистом листе всё, что пожелаю, превращая неискушенную девочку в лучшее, что можно пожелать для себя. Она восхитительна. Горячая, дерзкая, своенравная… и с недавних пор слегка испорченная моим влиянием.

В собственное оправдание стоит отметить: по мне это блондинистое чудо тоже прошлось катком. Нехило так прошлось. Алиса забралась не только под кожу, растекаясь по венам ядовитым жаром, но и глубоко засела в душу. Настолько глубоко, что не выковырять. Так что всё по-честному: я её "подпортил", она стала моей зависимостью. Квиты.

Воздух в комнате раскаляется до максимума. Переизбыток эмоций разрывает в хлам. Пошлые и такие восхитительные звуки секса вводят в состояние транса. Адреналин воспламеняет каждую, мать его, клеточку наших тесно сплетенных тел, а на остальное плевать.

На неудачно развалившуюся рядом Чару, пушистый бок которой щекочет мне пятки. На недовольного кота, демонстративно отвернувшего, но не забывающего периодически укоряюще мявкнуть. На стучащее об стену изголовье постели. На разрывающийся от входящего звонка телефон, затерявший где-то в одеяле. На то, что моя неявка плохо скажется на репутации.

Плевать. Плевать на всё.

Всё, чего я хочу ― быть в ней. Быть с ней.

– Витя-я-я… ― контрольным выстрелом в лоб доносится надрывный голосок. Глаза в глаза всего на мгновение, а следом финал. Почти одновременный: она первая, судорожно выгибаясь, я с небольшим промедлением следом.

Ох-ре-не-ть…

Выхожу из неё не сразу, разглядывая сверху вниз запыханное разрумянившееся личико и надёжно отпечатывая его в памяти. Лишь уверенный, что каждая деталь подробно зафиксирована, падаю рядом, подминая вспотевшую малую под бок и утыкаюсь в неё лбом.

Гелем для душа она больше не пахнет. Зато пахнет собой: настоящей, естественной, без лишних примесей. Крышесносный аромат. Лучший. Готов лежать так целую вечность и, подобно токсикоману, занюхивать её.

Снова и снова.

– Вить, для чего тебе бои? ― спустя несколько минут блаженной тишины слышу осторожное. ― Это лишь средство заработка или всё же ради удовольствия?

– И то, и другое.

– Нравится ходить побитым и рисковать здоровьем?

– Об этом быстро перестаёшь думать. Просто подсаживаешься на адреналин, как на иглу.

– Но в профессиональный спорт идти не хочешь? Там хотя бы медицинский присмотр есть. Какая-никакая, но подстраховка.

– Ты знаешь, сколько надо жопу рвать, чтобы пробиться туда? И не факт, что получится. А деньги нужны сейчас.

– А если нужда в деньгах отпадёт, ты всё равно будешь продолжать? Для удовольствия?

Не нравится мне, к чему ведёт этот разговор.

– К чему ты это спрашиваешь?

– Хочу понять тебя. И понять себя. Что думаю по этому поводу.

– И как, получается?

– Нет, ― не сразу отзываются, играя серебряным крестиком, висящим на цепочке. ― Не получится, пока я не начну присутствовать на твоих… "вечеринках".

Ясно, к чему. Вернулись к тому, с чего начинали.

– Ну нет. Ну пожалуйста. Только не сейчас…

– Мне это действительно нужно. Правда.

Нужно. Ей это нужно. Чёрт, а мне нужна она. Но если я не дам ей того, что она просит, вероятно, рано или поздно могу попросту её потерять…

– Ладно, ― сдаюсь, скользя от её плеча к запястью, переплетая наши пальцы. Моё. Всё моё. ― Пусть будет по-твоему. Только без самоуправства. И от меня ни шаг, ясно?