В тот период я был влюблён уже в Лену Т***. Любовь была абсолютно неземной и почти исключительно платонической; меня коробило, когда жирные комплектовщицы начинали задавать дурацкие вопросы о моей личной жизни. Да ещё советовали думать лишь об учёбе (к слову, из-за помощи ей по учёбе я и завоевал некоторую благосклонность)!
Ярче всего с этой работы помню один момент. В полу «Дальнего Никомеда» были громадные трещины. Я тогда едва ещё освоил «рохлу» и высказал начальнице предположение, что тяжело нагруженная «рохла» тут не пройдёт. Чёрта с два она меня стала слушать! Приказала тащить, а сама ушла. Я мужественно стал тянуть подкаченной «рохлой» все эти коробки прямо через жирные щели и ямы. Самая глубокая яма и стала причиной того, что последующую сцену своей жизни я наблюдал, будто показанную в замедленной съёмке какого-то страшного фильма ужасов: взирая на падающие коробки, слушая практически в полном “Dolby Digital” грохот разбивающихся пузырьков с лекарствами и прочими препаратами, я ощущал в полной мере, что значит — «сердце ушло в пятки».
Каких-либо ужасов, впрочем, не воспоследовало — к браку и «бою» относились с пониманием. Как-то брат, который устроился сюда же, но на «производство» (у брата был неограниченный доступ к спирту, и он с коллегами постоянно бухал), залил почти целиком этаж составом из упавшей канистры. И всё, что случилось далее — это то, что на него посмотрели, по его словам, как на конченого муд*ка... Брат тогда искал хоть какую-то работу — из-за условного срока мало где брали. Сейчас-то он с ЛеРой на гастролях нормально заколачивает.
После начала учёбы я опять пошёл на МФФ работать прессовщиком и уборщиком по паре часов в день. Проработал недолго — вместо меня наняли бригаду гастарбайтеров — видимо, за те же гроши. А пока работал, мои дни проходили так: с самого утра «Ленинка» и написание дипломной работы по теме «Природа и человек в русской литературе второй половины 20 века». Кстати, сразу и о дипломе поговорим...
Почти совсем ослепший от книг или не от книг Гаврилов (ходил, держась рукой за стену; читать мог лишь одним глазом с очень сильным увеличительным стеклом) был моим рецензентом, а не признающий воду, мыло и шампунь, а также бесящийся при виде мини-юбок Сохряков, похожий внешне на старика-вора в магазине из «Ночного дозора» Бекмакбетова (ничего фильм, между нами говоря...) — моим научным руководителем. По его работе годов этак восьмидесятых я и писал свою, почти слово в слово, лишь отчасти перефразировав руководителя, добавив где-то из пяти или шести печатных источников, а также из своей головы, и выстроив некую более или менее стройную концепцию.
Гаврилов сказал потом моему руководителю, что я написал лучше самого Сохрякова, на что тот громко рассмеялся, и объяснил ему, как всё обстояло в действительности.
Впрочем, саму работу Гаврилов не читал, лишь слушал выдержки в моём исполнении, а они всё-таки отличались от работы Юрия Ивановича. Я пересказал рецензенту содержание дипломного проекта 10 июня 2004-го года, а затем под его диктовку записал: «Хотя обозначенная тема звучит традиционно и экстенсивно, дипломнику удалось извлечь из материала, избранного для анализа, систему живых и развивающихся проблем и противоречий. Это придаёт работе актуальность и содержательную насыщенность», и т. д.
После защиты я придумал шутку про двух этих очень хороших, без иронии, преподавателей. Вот она:
Сохряков:
— Гаврила, как ты меня всё время вычисляешь и первым здороваешься, ты ж слепой?
Гаврилов:
— Элементарно, Сохряк! Попробуй хоть разок в жизни помыться для разнообразия...
На защиту диплома меня, предвосхитив мой будущий вид деятельности, запрягли тащить много бутылок с водой. На самой защите произошёл спор между Стариковой и Сохряковым. Если Старикова считала, что Толстого отлучили от церкви, говоря, что так и газеты писали, то Юрий Иванович отрицал всё: по его мнению, это были «бульварные» газеты. Я в этом споре держу нейтралитет: по х*й мне.
Так вот. После «Ленинки» я направлялся в вуз, откуда уже ехал прессовать пакеты. Работа с прессом мне нравилась: вокруг никого, можно неплохо развлечься и, например, вдоволь помахать шестом а-ля Дядька Златояр... Один раз мне чуть не оторвало прессом палец — я убрал руку в последнюю секунду; прессом даже слегка задело ноготь.
Бывшая коллега по «периоду грузчика», дама лет сорока, один раз подколола меня:
— Тебя, смотрю, повысили?..
Она же как-то по пьяни поцеловала меня в лоб.
После того, как я окончил институт, меня пытались устроить переводчиком за четыре куска рублей к Владиславу Игоревичу Оськину (сам он не был в курсе величины моей прогнозируемой зарплаты) — родственнику Валерия Алексеевича. О последнем ещё расскажу в ходе дальнейшего повествования, а мы едем дальше...
Попытка устроиться корректором в «Белый город» (по пути под впечатлением от фильма купил книгу «дозоров» «три-в-одном», вернувшую меня в мир фантастики из царства тотального постмодерна), не увенчавшаяся успехом; ФГУП «Московское предприятие» (снова фэйл); далее — поддерживаемая «меченым» Горбачёвым (я как-то вёз по работе курьером подарок с «НТВ» Михаилу Сергеевичу, не лично в руки: пакет с фильмом на диске, что-то из истории Союза; все знакомые спрашивали, догадался ли я положить туда что-нибудь ещё наподобие г*вна) фирма «Тяньши». Про «Тяньши» в художественной форме всё, что хорошим людям нужно знать, я сообщил в рассказе 2005-го года «Двуглавый дракон», интересующихся к нему и отсылаю. Те же яйца, что и «Oriflame», в ракурсе «раком»... Предчувствуя, куда попал, я в паузах на «обучении» (в этот раз дальше него дело не пошло) предпочитал писать стихи. Например, там я сочинил:
Я один. Я одинок.
Боль пронзила левый бок.
Вот теперь уже нас двое:
Будем счастье своё строить.
* * *
Печаль светла моя.
Легка и ноша у меня.
Всё знаю я, что меня ждёт,
И, глядя ввысь, лечу вперёд!
Нет вовсе в голове забот!
Преград мне нет — несусь вперёд!
В путь к счастью Бог меня ведёт;
Любовь ласкает, а не бьёт!
* * *
Опасности рядом. Кто спасёт? Да никто!
Камнем лечу я на самое дно.
Спасенья мне нет, нет любви и нет смерти;
Но если скажу я, что жив — мне не верьте!
Нет мне спасенья, и помощь — мечта.
Поскольку не жив я — зачем суета?
Эти стихи вошли в «Сонмище неоднородных мыслей», ставшее на Прозе.ру частью «Пляски смерти».
Неделя в «Тяньши» сменилась днём в качестве риэлтора на «Рижской» (глава фирмы читал В. Головачёва, а я накосячил с проходом на территорию под шлагбаумом, чем всех слегка подставил).
Я учился обманывать желающих получить жильё, но в душе росло ощущение, что это — попросту не моё. И дело тут вовсе не только в совести, не дающей поставить собственную «сладкую» жизнь на первое место. Я хотел писать, ведь мою голову переполняли (чёрт возьми, переполняют и теперь!), как мне всегда казалось, достойные мысли и идеи. К тому времени я уже понял, что никакая работа, требующая не только моего тела, но и головы, тут не подходит. Жизнь слишком коротка, а прочитать и написать нужно ой, как много! Работа должна была дисциплинировать для постоянного занятия чтением и письмом, по возможности не мешая им. И я нашёл такую работу... Ride. Read. Write.
На фирме «Пластиковые упаковки» из меня вытрясли душу на собеседовании, допрашивая с пристрастием, зачем человеку с «вышкой» курьерство, были ли правонарушители в семье (мне гордо заявили, что, мол, у них тут даже грузчики не крадут... Мне сразу вспомнился Ф*** с МФФ, прячущий тюбик с вазелином в карман — для обуви) — пришлось рассказать про брата с его пятью годами «условки», в данный момент давно прошедшими. Также долговязый верзила из службы безопасности потребовал выложить по годам, чем я занимался в каждом из школьных классов — то, чего я и от себя-то не требую... Небольшой остаток души просили приложить в качестве бонуса дома в графах анкеты листов так на десять (вам сколько вешать в графах, товарищ Владимир Ильич?). Про писательство на собеседовании я умолчал, хотя под впечатлением от интервью Лукьяненко, данного журналу «7 дней», думал о нём ежечасно. Кстати, рядом со зданием, где проходило собеседование, на стене было нарисовано качественное «дозорное» граффити... Сергей в интервью рассуждает о том, что если продолжать упорно писать даже тогда, когда никто или почти что никто в тебя не верит, то есть хороший шанс чего-то добиться. Не могу тут вновь не сослаться на сколько-то-там-логию о «Дозорах»: «иные» получают сверхчеловеческие способности, проходя через сверхчеловеческие испытания... Явная аллегория на литераторов, да и, по сути, всех творческих людей, которые имеют внутри себя собственные Вселенные, способные как воспарять к горним вершинам счастья, так и разбиваться вдребезги, раня осколками сердца. Когда в 2007-ом на собеседовании в другой организации я заикнулся о писательстве, то сразу понял, что эту фатальную ошибку в будущем не стоит повторять — раз и навсегда лишаешься всякого доверия работодателя. Итак, я попытался встать на тернистую тропу курьера. Кто только не упрекал поначалу, и сильнее всех стыдила меня моя мать. Как более-менее сформировавшаяся пишущая личность, маме я ничего не должен. Когда я объяснял ей свои жизненные планы — работать всё равно где, лишь бы писать и читать — она смущала меня «собачьей работой». На душе у меня легко оттого, что как писатель я всего добился сам и никому в этом плане абсолютно ничем не обязан. Разве что, как ни парадоксально, отцу, а точнее — его вкусу в литературе.
Тем не менее, «Пластиковые упаковки» меня взбесили, я не пошёл туда. Я отошёл на какой-то миг от моей «идеи» (см. «Подросток» Ф.М. Достоевского), решив стать страховым агентом (вернее даже, менеджером по работе с-кем-то-там, как гласит запись в бумажном дневнике, который я тогда вёл).
Воспоследовала неделя обучения ремеслу на «Смоленской» (Валёк В-в разместил в и-нете моё резюме, у меня компа тогда снова не было, и они меня сами нашли; со мной проходил обучение вы*бистый малый).
Не прокатило вновь... Попытался устроиться курьером в «Евросеть», туда не взяли, и я бросил якорь на фабрике.
В сентябре, снова совпав по времени с мрачным периодом терактов (1-го сентября 2004-го года в Беслане захватили заложников; 2-го сентября я устроился в «Золотой трюфель»), приехал на Промышленную улицу, дом 11 пробоваться на кондитерскую фабрику опять в качестве курьера.
Чуть позже я написал и про Беслан:
«Беслан»
От наркотиков мозги свои все нужно растерять,
Чтобы детям в спины научиться стрелять.
Рука твоя сколько жизней унесла?
Не простим вам, сволочи, никогда «Беслан»!
В аду продолжишь муки своей дурацкой смерти —
Ты был бесланцами убит в порыве жажды мести!
Ты думал безнаказанно вершить свой страшный суд,
Но где твой Бог теперь? В аду тебя лишь ждут!
Тебя не забудет наша страна.
Нам всем так жаль: смерть одна лишь дана!
Убить тебя мало один только раз!
Всё ж кара настигнет любого из вас.
Ещё в пути, выйдя на улицу на «Кантемировской» и прислушавшись на автобусной остановке к голосу внутри меня, точно так же, как когда-то, узнав о поступлении в вуз, я попытался оценить, удачен ли для меня такой расклад в партии Судьбы. Внутренний голос сказал мне: «Да. Удачен...»
В принципе, он оказался абсолютно прав — не скажу, что я свои шансы прое*ал. Я стал именно тем, кем хотел быть, и уж из этого состояния меня сможет вывести только смерть.
Пусть в первый день работы, на «Соколе», я чуть не плакал после того, как г*внилась и грубила мне одна жирная тётя, не желая ставить печать на «доках» («Это ваша работа!» «Нет, не моя, а твоя!»), со временем я «притёрся» и завис тут на добрые полгода.
Однако быть просто курьером, хоть я и смирился с галимым социальным положением, у меня сначала не получилось. Нас с Дмитрием (коллегой) повысили в курьеры-торговые представители. Специфика работы торгового представителя заключалась в том, чтобы искать новые магазины, с которыми можно было бы заключить контракт. За каждый такой новый договор я получал 500 рублей. Нормально, если закрыть глаза на то, что заключил я их всего два... Плюс, разумеется, зарплата курьера (оклад и компенсации за проезд и мобильную связь). Торгпредам давали в качестве рекламы для магазинов (которые брали халяву неохотно) продукцию, открыто говоря: можете съесть, только не всё. Мы, само собой, ели то его, то мою «рекламу», хоть как-то компенсируя низкую зарплату.
Иногда нам с коллегой нужно было ездить с водителями в качестве экспедиторов. Это было неудобно в нескольких планах: финансовая и прочая ответственность; обязанность слушать водительский шансон и вести низкоинтеллектуальные, как правило, беседы; прямое препятствие моей «идее», заключающееся в полной физической невозможности какой-либо писательской деятельности.
Хуже всего пришлось в канун Нового года: ездить с водителями требовалось практически всё время, рабочий день тянулся до полуночи или даже позже. «Позже» имело место быть лишь однажды, об этом случае я собирался, но так и не собрался написать страшную повесть в духе “The Day of the Triffids” «Моя первая ночь на “Трюфеле”»... Вот вам фабула этого несостоявшегося шедевра:
Мы с водителем проездили до темноты, и всё ещё продолжали работу. Не было времени даже поесть! И вот, пока я при свете фонаря разбирался с кондитерскими изделиями в коробках в кузове «Газели», этот чурбан, вместо того, чтобы помогать, преспокойно дрых себе в кабине! Это ужасно тормозило процесс! «Что же страшного произошло дальше, Алексей?» — зададите вы мне данный закономерный вопрос. Я отвечу вам. Он, вместо того, чтобы ехать в офис, когда всё сделали (я уже боялся смотреть время на экране мобильного — знал лишь, что его до х*я...), уломал меня, и мы заехали за его подругой! Полный п*здец! Вся фишка в том, что без него я не мог добраться до офиса, а бабло висело на мне, и мне его ещё предстояло сдать!!
В офисе же, оказалось, был БАНКЕТ, и мне щедро разрешили похавать какие-то оставшиеся крохи. Я это проделал без раздумий, ведь даже не обедал...
Домой меня не отпустили. Вместо этого всю ночь мы... Разгружали МАЗ!!!!!
Под утро я прилёг на часик, и думал валить в сторону дома. Звонок на мобильник вернул меня в офис, и беспредел продолжался в режиме нон-стопа...
Этот период отражён во «Вторжении с Тастубартии».
Далее, после злополучного «Трюфеля», который задерживал и без того мизерную зарплату по два и даже по три месяца, я пошёл работать в «Курьерскую службу “КС”». Об этом периоде у меня есть строки:
И сколько б ни прожил я лет,
Куда б в пути я ни залез,
В душе моей оставят след
Два года огненных в «КС»!
Помню день собеседования. Мама с раком лежала в больнице. Всё, что ещё не было разрушено, рушилось. Настроение пессимистичное, предчувствия, на первый взгляд, — ещё хуже. И всё же, ожидая интервьюера в компании иных соискателей-курьеров на Пресненском валу, я нашёл в себе силы дать жизнь первым двум строкам такого стихотворения (дописал уже дома):
Сквозь страх и боль предвидь рожденье силы,
Рожденье славы, воплощение мечты.
Ведёт меня вперёд теченье крови в жилах;
Назад не повернуть, а впереди ждёшь ты!..
Я верю, что она меня ждёт впереди.
Время на «КС» — это слишком большая тема, и не хочется затрагивать её так поверхностно, поэтому я предпочту воздержаться пока от подробностей. Тем более, что я не хочу вдаваться в некоторые детали. Писатель Алёхин (на Прозе.ру я начал публиковаться как раз в этот период) хоть и называет себя лучшим писателем современности, на мой взгляд — мастер повествования, деталей, но не мыслитель. Я же хочу вложить по максимуму мысль даже в автобиографическое творчество наподобие этого, может быть, нестандартно понимая слова Пушкина о «прозе», требующей «мыслей и мыслей», и даже в ущерб художественности.
Впрочем, мимо одного из воспоминаний того периода было бы грешно пройти даже тут. В 2005-ом на 23-летие, помнится, Филя подарил мне MP-3 диск с “Iron Maiden”, “Overkill”, “Pantera” и “Kreator”. «Креатор» я до того слушал, но не весь. Он особенно впечатлил, текст песни «Обновление» вдохновил на создание одноимённого НФ-романа, а когда я узнал, что они приедут (играли в СДК МАИ 27.05), то не смог просто проигнорировать это событие. На концерте я внезапно почувствовал, что пришлю им роман, когда допишу (переведу на английский). Поймал барабанную палочку, потискал грудь стоявшей передо мной фанатки (она сначала не была против...).
После шоу с палкой в рукаве и новым «креаторовским» брелком поехал к Белке, оттуда на следующий день на Кипелова, потом снова к ней.
Роман писал с четвёртого мая 2005-го до пятого января 2006-го, посвятил его тоже Белке. Как-то на «Каширской» в промзоне где-то в районе 1-го Котляковского переулка я встретил некую мадам, и у нас состоялось общение, закончившееся тем, что я оставил мой телефон, так как своего она мне не дала. Я немного пропиарил себя перед ней как писателя, но в её глазах виднелось неверие в возможность чего-либо добиться этой деятельностью... Она не верила в меня, и когда я рассказал, что пишу роман, перевод которого планирую выслать группе “Kreator”, она выразила сомнения, что кто-нибудь соизволит ответить. Вышло тогда всё же по-моему!
Вот что мне пришло в ответ на мой имейл с переводом романа:
“Alexey,
thanx for your work. I m happy that we ve inspired this great novel ! Thanx
a lot once again and good luck for the future”.
Внизу стояла подпись:
“Mille”
Время работы на «КС» полнее всего отражено в рассказе «К.И.Т.».
Когда на «КС» (впоследствии — «КС-логистик») стали хреново платить, ваш покорный слуга свалил оттуда с чистым сердцем и пошёл на «ВНЛит» (осень 2007-го...).
Рассказ «Зек в шоколаде и PLU» повествует как раз о периоде моей работы на «ВНЛ», он же подарил и название данной главе. Этот рассказ, кстати, стал моей первой публикацией в печати, ради чего я оплатил доставку мне семи или девяти авторских экземпляров. Время не даровало мне пути наверх, но мой путь вперёд никому не отменить!
Комплектация ДВД-дисков, перелезание через ограду вокзала (ехать от «Белорусской» в Кунцево быстрее на электричке), «Слипнот» в плеере, рукописи Курмановой Ольги о наркотиках и Мэнсоновском Джоне 5, Женя — кое в чём прототип героя «Зэка», и Игорь со своей тачкой, предпочитающий какую-то «Ультиму» моей любимой “Final Fantasy”... На «ВНЛит» я проработал пару месяцев.
В обеденный перерыв, пока была хорошая погодка, а коллеги пили или курили «гарик», я сидел у заросшего пруда с купленным с рук на Новом Арбате репринтным с тысяча девятьсот, кажется, десятого года изданием Шатобриана (ныне оно находится у Алекса Сергеева; Алекс, друг, проверь, пожалуйста, дату!). Мысли немецкого философа не сказать, чтоб так уж повлияли на мою жизнь... Просто напомнили, что я не один. Пробовал читать и в перекурах на работе, но начальство не одобряло книг. Приходилось прятаться и читать в полумраке раздевалки, а также ограничиваться аудиокнигами. Было дьявольски тяжело, особенно из-за невозможности заниматься творчеством. Конечно, я ушёл оттуда, да и брат тоже.
Попробовав устроиться снова в доставку в пару контор, я остановил свой выбор на фирме «РаБит». Возил цифровую технику, а также ноутбуки для сотрудничавшего с «РаБитом» СЦ «Стаханов». Когда «РаБит» стал прекращать своё существование, я целиком и полностью перешёл в «стахановцы». Фирма несколько раз меняла хозяев, объединялась с другими... Я устал переоформляться. Сейчас мы именуемся СЦ «Руки из плеч». Ноутбуки мне снятся, они довольно тяжелы. Зато теперь я пишу весьма упорно и физически только крепну...
Пара случаев последних лет.
Случай 1
Танюша Печеницына работала в Минэкономразвития на «Маяковке». На встрече выпускников МГОПУ имени М.А. Шолохова (ныне — МГГУ имени М.А. Шолохова) я об этом узнал. Но когда я поехал в Минэкономразвития с доставкой, у меня данный факт вылетел из головы. Звоню с проходной, приятный голос, очевидно, секретаря, говорит:
— Татьяна <нрзб.>, добрый день!
Я сказал, что у меня доставка, и мне пообещали, что подойдут. Пришла бабулька, а с кем я говорил по трубе, я понял лишь потом. Уверен, что Таня меня не узнала — на встрече выпускников я не говорил, кто я сейчас.
Случай 2
...произошёл со мной где-то в ближнем Подмосковье до полугода назад. Люди, которым я вёз их ноут, клятвенно обещали мне оплатить дорогу туда и обратно, но вместо этого меня тупо подбросили на тачке до их офиса от «Домодедовской» по Каширке...
Привезли мы ноут; достаём и включаем. Что видим? Что нет операционной системы. Мне сказали, что с клиентом это обговорено. И тут-то возникает конфликт, заставивший меня просидеть у ребят часов пять-шесть, до самого вечера.
Деньги платить они отказались, но ноут мне никто отдавать тоже не собирался. Если б я знал, что им просто срочно нужен их жёсткий диск!
А так я сидел, и мы с ними ждали милицию, которую вызвали ребята с моего сервисного центра. Сами мы разойтись уже не могли. Я было думал убежать с ноутбуком, но всё осложнялось тем, что я не имел понятия, где я... Всё-таки это не Москва. Догонят, а там, глядишь, п*зды получишь... Ребятки все здоровые и в большинстве. Но менты тоже не спешили, хотя мы с ними мило побеседовали по мобиле. И лишь совсем поздно кто-то догадался просто вынуть ж/д. Я забрал бук без него, и тут снова дали о себе знать менты... Я ответил, что мы уже разобрались сами.
Как правило, к концу рабочего дня не помнишь совершенно, где ты ездил, зато помнишь до мельчайших подробностей, что читал, о чём (и о ком) мечтал, думал; в каких высях носились звездолёты мысли; что сочинил за это время. Недавно, как ни странно, подняли зарплату. В эту лотерею я выиграл и убедился в который раз, что удары моей судьбы — шлепки по заду младенца, которые наносит любящая мать в профилактических целях.
Когда я работал в «КС», мы делали изредка по 7-8 поездок. Но платили за них маловато. Сейчас такое количество поездок в день сделало бы меня состоятельным человеком.
Игорь решил, кажется, создать на фирме подобие секты с обязательными собраниями, штраф за опоздание на которые даже на пять минут мне до последнего времени не грозил, но тем не менее со стороны вызывал омерзение. В лице манагера Сашки Игорь нашёл союзника. Я всегда буду помнить его слова, правда, сказанные не мне, о том, что «пока ты на работе, мы платим за твоё время, и ты делаешь только то, что мы говорим»... Современный фашизм, звериный оскал уже не анонимной неодиктатуры, оказавшийся под сорванной маской лучезарных блендамед-улыбок
Теперь об отпуске. Я беру его не каждый год. В этом году не брал, не брал бы и в прошлом, но тогда приезжала из Волгограда моя любовь. Я расскажу здесь о самом счастливом из своих отпусков.
В мае я наконец увидел в жизни свою самую длительную на текущий момент и-нет-любовь. Кое-что об отношениях Виктора и Марии из финала моих «Кнопок» — о нас с ней.
Подруга была хороша, с ней мы провели три дня, и едва я посадил её в автобус, как рванулся в кинотеатр «Мир» за призами для Алекса Сергеева, выигранными благодаря одному из его рассказов, естественно, опубликованному в печати. Из-за этого наша встреча с Д*** вышла короче, на что она слегка обиделась. Больше я её не видел, да и вряд ли уже увижу, хотя она довольно долго не смущалась брать у меня порой деньги «на билет», а я был достаточно бесхребетен, чтобы высылать их.
В «Мире» я что-то рассказал в микрофон (в зале была тысяча человек), а представитель мэрии пожал мне руку и сказал о дружбе наших народов, решив ошибочно, что это я из Николаева приехал для Алекса его ДВД-проигрыватель забирать. Я не стал его разочаровывать в его красивом жесте...
Вечером того же дня мы с Сергеевым выпивали: я — коньяк в России, он — пиво в Украине. В тот же день меня добавила в «мейл-агент» одна дама, мегапопулярная на Прозе. На следующий день она пришла в гости и пила, я же траванулся коньяком и был поэтому трезв. Меня пытались соблазнить, но я хранил верность Д*** — как выяснилось, я зря это делал.
Позже приехал Алекс Сергеев, мы обошли пол-Москвы, разве что в мавзолей и Кремль не попали. С ним мы крепко бухнули, он поп*здил по моей груше; сфоткались. Утром в ютубе он ставил мне украинских исполнителей, также мы прикололись по классике («Queen»).
Я подарил ему, как уже говорилось выше, Шопенгауэра. Тогда мы с ним вместе открыли пиво «Сибирская корона “лайм”»...
Лайм... Лимон. На самом деле, я — это Лимонов, застрявший на стадии «бас-боя», или «вэлфэрщика» (то есть на лучшей стадии) навечно. Афористичность в моём стиле не уступит лидерства «описательности всего» никогда... Айда выдавливать дальше из себя по капле что-нибудь!..
Глава 5. Well, I am superstitious!
«Со времени смерти сына святой девы не было, вероятно, почти ни одного дня, в который кто-либо не оказался убитым во имя его» (Вольтер).
“And while I believe in God I have no use for organized religion” (Stephen King, “On writing”).
«Вообще говоря, все религиозные секты, опирающиеся на слова-призраки, стоят друг друга. Всё это просто разные формы сатанизма» (В. Пелевин, «Т»).
Многие, даже очень многие люди говорят мне, и этим порядком достали уже, что, по их мнению, я на кого-то чисто внешне очень смахиваю, но при этом называют для сравнения совершенно разные имена как известных, так и каких-то «левых» людей. Так вот, ребята! Больше всего, как мне кажется теперь, я смахиваю на писателя по имени Алексей Сергеевич Михеев. В этой книге — книге, где мысли высказываются напрямую и почти в той же самой форме, в какой они рождаются в моей голове, где нет нужды быть притянутым, порой почти «за уши», к сюжету, — Алексей Михеев больше, чем где-либо ещё, похож на себя самого, без прикрас. Впрочем, и мысли являются тут всего лишь порождениями сюжета жизни. Такой подход очень удобен для скорости, но имеет ряд недостатков, главный из которых — то, что моя «голая» откровенность может вызывать недоумение, неприятие и просто отторжение у того, кто является приверженцем иной точки зрения относительно некоторых спорных тем (как, например, религия). Что ж, пусть так, да только ведь чем старше я становлюсь, тем меньше смысла вижу скрывать позицию касательно некоторых аспектов Бытия, или же «подстраиваться» под кого-то, будь то сам Господь Бог или даже редактор. Другой вопрос, что настоящий писатель ничего другого и не может изобразить в произведении, кроме созидающей иллюзию маски своего сознания, надетой на продиктованный в основе своей Богом текст, выношенный окружающим культурно-историческим и нео-мифологическим фоном (именно этот феномен, уверен, имеет в виду Виктор Пелевин в романе «Ампир В», когда указывает на предпочтение роли «лошади Наполеона»), а все поправки редактора меня до текущего момента всегда полностью устраивали. Впрочем, редактор уже уволилась…
Кстати, сразу уж о пелевинском «Ампире» — разовью мысль, пока ещё помню. В этом романе вампиры предстают носителями т.н. «языка», который принимает за них решения, заставляя паразитировать на обычных людях (не вампирах). Мне кажется, «язык» и «вампиры» здесь — такая же метафора творчества и творческих людей, как и «иные» у Сергея Васильевича (смотри одну из прошлых глав). Кандидаты в прототипы героев литературных произведений всюду кишмя кишат — это и есть потенциальные жертвы наших с вами вампиров. А язык... язык объединяет нас с прошлым. Пушкин, Достоевский говорили на этом языке. Употребляя те же слова, что и они, можно гарантировать бессмертие не только им, но и себе. Это понимал Бродский. Берегите язык! Не засоряйте его... Опять ушёл в нравоучительность. Необходимое вступительное слово сказано, этакий «визуальный дезодорант» — «смайл» (снова «Ампир В») предусмотрительно поставлен — теперь можно смело вылить себя в потоке бессознательного.
Эту главу мне хотелось бы выстроить как можно менее мозаично и эклектично, в более-менее хронологическом ключе, но философичность заявленной тематики провоцирует отдать предпочтение именно «вневременным», нестоль привязанным к конкретному периоду моей жизни мыслям, по мере возможности лишь перемежая духовный опыт — физическим.
Начну с того, что каждому из нас, когда он лежал ночью в постели, в полной темноте и один, хоть раз в жизни, да лезли в голову пронырливые мыслишки о бренности всего сущего; о столь коротком сроке, отпущенном всем нам; о непрочности самого человека внутри отведённого ему срока, когда любые мелочи в лице, например, глупо упавшего со скалы Камешка или не вовремя заглянувшей в пещеру зубастой Твари могут иметь серьёзные последствия разной степени неприятности. Естественно, индивидуум оказывается настроенным на мысль о роке-фатуме-судьбе: ему кажется, что кто-то сверху предусмотрел все случайности и по каким-то своим, неведомым простым смертным критериям поделил «кирпичики смерти» между всеми людьми, пометив каждого незримым для очей человеческих красным прямоугольником в круге с таймером, который ещё и тикает неслышно для человеческих ушей. Так он преспокойно и дотикает себе до «подъёма». Помимо очевидного и так у любой думающей твари подсознательного нежелания «просыпаться», я вижу корни первых поисков Бога в таких «ночных бдениях» в темноте. Не как раньше — метафорического Бога, служащего лишь в качестве олицетворения неподвластных примитивному (относительно нас, как это принято считать) разуму древних сил природы, но уже метафизического (по сути — реального), способного оказывать посильную (ему, всемогущему!) помощь на иррациональном уровне, не поддающемся разумному анализу. Ну не при свете дня же, в самом деле, люди до такого додумались?! Днём и так хлопот полон рот у того, кто чего-нибудь стоит: днём ты делаешь то, что боишься потерять ночью. Разумеется, если делаешь. Так называемые «пустышки» Богу не очень нужны, они лишь призваны создавать антиэнтропийный фон; служа в качестве сырья, легко варятся в будничной гречневой каше и куда легче задумывающихся людей отправляются к своим праотцам, когда приходит их срок. Самим им никакой Бог выше уровня поставленной свечи в церкви и пропетой там же молитвы не нужен в принципе: он вне сферы их интересов, за пределами досягаемости их мыслительного потенциала — как и всё то, что не связано напрямую с получением, бл*дь, выгоды. Собственно, в этом проявляются слепота и неумелость их мониторинга, ведь Бог суть лучший банк для сохранения душевного капитала: один час душевного общения с Богом без посредства церкви в лице батюшки приравнивается на рынке к двум составам, нагруженным свечками; наконец, Бог сможет наставить тебя на Путь обретения себя... правда, через самого Бога. Самый главный вывод, который вечное и божественное Оно поможет тебе сделать — это что жизнь сама по себе дороже денег. Именно жизнь, а не прозябание в душном во всех смыслах офисе, храме новейшего времени. После этого вывода лично для меня невозможно было бы работать каким-нибудь... ну, скажем, каким-нибудь менеджером. Многие же, напротив, вечно внутривенно потребляют готовый поп-продукт всяческих организованных религий — как новых, ещё робко ставящих галочки и раздающих награды за жертвы финансовому божку, то есть, в реальности, ещё более древних, так и насчитывающих в активе не менее миллиарда стуков лбом о предметы культа (совокупная их энергия, будь она направлена в соответствующее русло и подведена к нужному рубильнику, могла бы и правда вызвать рождение Бога живаго). О, вы бы видели, как я только что смачно чихнул! Вот вам, пожалуйста, ещё один, нелишний довод!
Пусть день до безобразия полон суеты, зато ночью... ночью всё совсем иначе. Ночью сама первозданная «мать-тьма» живой иллюстрацией стихотворения Андрея Вознесенского окружает всех, давая понять тем, кто ещё днём не был в этом до конца уверен, что она не только всё породила, но и, со временем, заберёт к себе во чрево. Умер ещё один день, брызнув закатной кровью. А скоро умрёт ещё один... ты!
Осознание данного факта стимулирует дорожить каждой секундой и не хуже бодрит, чем трагифарс о «расстреле» «петрашевцев».
Ночью... При той или иной степени интенсивности света собственного разума, наедине со своим внутренним миром и паранджой мироздания, человек может услышать голос свыше, а потом, с опытом, научиться настраиваться на радиоволну элитной «скорой помощи» в любое необходимое ему время.
Известно, что человек в этой жизни становится тем, кем достоин или кем хочет стать; со временем это отражается даже на внешности (имидж создаётся не только сознательной разработкой, но и напрямую под влиянием самого сознания, образа мыслей), плюс к этому огромный вклад привносит в имидж прижизненная, равно как и посмертная мифология — порою кумиры лепятся в буквальном смысле из грязи, для их создания сгодится всё, включая подтасовку фактов, прямую ложь... Но вера в себя и свой путь творит чудеса. Когда любой из нас пришёл в этот мир, он был никем — просто кусочком мокрой плоти. Некоторые до конца своих дней так и остаются, фигурально выражаясь, алчными кусочками чего-то-там-такого, не важно чего, гадящими да жрущими. А некоторые, как только полностью осознают себя, встанут на ноги и шагнут на избранный ими Путь — становятся воинами (фигурально говоря). Теперь они могут идти вперёд настолько далеко, насколько хватит духу. Таких людей много, но их не большинство. В целом, хотя пути и разнятся, большинство ищущих истину в иррациональной области поиска (в т.ч., в религии) находятся примерно на одинаковом уровне, заходят по своим тропинкам сравнительно одинаково далеко, что обуславливает равную или более-менее сравнимую степень привлекательности для потомков-последователей — поэтому религий так много, и они, пусть время от времени враждуя, вынуждены терпеть друг друга.
Если во что-то крепко верить, то это сбудется — по крайней мере, для верящего. Если он по силе духа не ниже среднечеловеческого уровня. А вот если верить на порядок крепче «среднего» человека, то можно не только увериться в осуществимости всех чаяний, но и заставить поверить в те или иные реалии и факты окружающего мира других. По сути, в этом отказе от восприятия объективной реальности за счёт органов чувств в пользу восприятия окружающего на основе некой априорной идеи, с которой индивид способен успешно противостоять любым доводам разума, и лежит терминологическая разница между «верить» и «веровать». Верующие даже не считают необходимым это скрывать — достаточно прочитать некоторые места из Павла Флоренского, и это становится ясно как божий день.
Чем сильнее ты веришь (веруешь!) — тем для большего количества людей предмет твоей веры станет фактом объективной действительности, обретёт «плоть и кровь». По подобной же схеме осуществляются все «чудеса», «деяния святых апостолов» и прочее. Может быть, Бог и помогает-то в первую очередь именно тем, кто верит в него — верит в аллегорическую возможность помощи, идущей свыше, но никак не из жирного пуза посредника беседы с Высшим Существом.
И учтите, это важно: Бог не с тем, кто сюсюкает с ним, а с тем, кто со всей возможной смелостью идёт к раз и навсегда выбранной цели!
Когда ты молод, лежишь ночью один и учишься слушать Бога в своей голове (на самом деле, квартира Бога не там, она как раз там, где кончается весь широкий спектр формируемого сознанием мира), ты волен выбирать, посредством чего он будет общаться с тобой. Но не стоит тут говорить об авторитете вероучения, ибо дело вовсе не в догме, а в интуиции и уровне личностного развития.
Рекомендую запомнить, если наклонны всё-таки в этом мне довериться: только наедине с собой человек обретает Бога. В давке храма его не найти. Бог — охлофоб, он боится толпы... Обрядовый морок — извечный суррогат; разведённый химический порошок ягодного, мать его, «Yupi», разлитый в пустующие и вовремя не сданные в пункт приёма пустой душевной тары очередным олдовым «батл-хантером» бутыли из-под красного вина двухтысячелетней выдержки. В тесноте храмового «баттла», где сбились в кучку бактерии-богомольцы, или же между «великими» ветхими страницами всех «заветов» прошлого и будущего — негде разместиться апартаментам всеобъемлющего существа.
Ведь что такое, вообще-то говоря, «Бог»? Что мы о нём знаем? Чего не знаем? Знаем, что знать тут не надо, на этом сходятся и Павел Флоренский, и Виктор Пелевин, и ваш покорный слуга. Поэтому только в шутку я мог рассуждать следующим образом:
Бог любит троицу «Блестящих».
Бог ставит цены на бензин.
Бог ведь у нас — вперёдсмотрящий,
Хоть и в трёх ликах Он един.
Бог не пропьёт свои кокарды.
Бог не предаст своих друзей.
К Богу, ребята, все мы рады
Питать любовь с младых ногтей.
К Богу стремлюсь, когда хреново,
Или когда душа поёт...
Богу молюсь, когда другого
Не остаётся. Сразу льёт
Волна тревоги и предчувствий.
Я верю, что я Верю всё ж.
Моё шестое, что ли, чувство
Всё ж говорит мне: «Бог — не ложь!»
Вчера не спал всю ночь в раздумьях.
Сейчас зеваю, будто лев.
Но эти строки — не безумье:
«Гоб килев? Онрев, ад, килев!»
Подведу итог первой части главы: я за веру, но против религии. Могут возразить, что в этом заключена как раз моя религия. Но это возражение я считаю глупым, потому что, во-первых, можно вспомнить какую-то программу ТВ, где на обвинение атеиста верующим в том, что он «верит в отсутствие Бога», обвиняемый парировал, что в этом случае некурящий «курит отсутствие сигарет»; во-вторых, вся вера у меня сводится к простому убеждению — лишь только стоит убрать из Вселенной всё, что мы способны воспринять на практике или в теории, как останется что-то, о чём мы ведать ничего не ведаем, да и не можем ведать. Религии на этом «оставшемся» выстраивать одинаково и глупо, и преступно. Индивид способен вступать с ним в некое подобие иррационального общения исключительно на интуитивном уровне, точнее — это выбор средства общения осуществляется бессознательно, а само оно происходит при непосредственном участии разума. Вы продолжаете настаивать на термине «религия» как «вера»? Ну что же, раз так, то могу добавить ещё, что моя вера — это моя собственная совесть. Вот и весь Бог!
Заодно раз и навсегда резюмирую свою (оп-)позицию: вера имеет смысл, только если индивидуум верит абсолютно самостоятельно (это отнюдь не отменяет возможного интереса к духовным практикам и совокупному опыту других людей, и это также важно не забывать!), однако создать что-то великое мы способны, только когда тыл поддерживают ушедшие поколения, а на горизонте маячат в нетерпеливом ожидании получить заветную (!) эстафетную палочку коллеги всех грядущих поколений.
Человеческая жизнь, в любом случае, — тот роман, который пишут даже очень далёкие от литературы люди. Такой роман всегда интересен. Хотя бы тем, что люди пишут его не только в соавторстве друг с другом, но и с Богом — книга, на обложке которой указано такое говорящее имя, праимя автора лучших бестселлеров (стоит вспомнить хотя бы мега-хит «Мир»!), просто обречена на успех... Эх! «Эх!» в плане того, что читаю сейчас нового Пелевина и вижу, что его теософия поглобальнее будет, а моя звучит далёким эх-ом... Впрочем, это верно лишь отчасти, так что никакого криминала тут тоже нет. Итак, я продолжаю. Известно, что содержание романа «Наша жизнь» ограничено классицистическими единствами места, времени и действия, которые могут быть разрушены только наличием череды продолжателей (опять по-пелевински вышло). Вот вам фабула: мы приходим в этот мир, затем существуем мгновенную рабочую смену от утробы до трубы (крематория), или просто гроба (путь от утробы до утробы). Дальше? Всё, ваша смена окончена — следующий! Мёртвые не читают и не пишут. И не способны радоваться успехам своим из гроба, хотя могут предчувствовать их при жизни.
Днём мы окружены фолиантами объединённых союзнических войск «Святых Писаний»; их трактователи всячески пытаются затянуть нас в свои сети. Каждый аляповато выряженный Сусанин Ваня расхваливает свою пыльную тропку как единственный и кратчайший Путь к Богу, но стоит присмотреться к жирным выпирающим животам, джипам у церквей и хитрым глазам, как становится видно, что на самом дне душ у многих размещается не одна лишь только строка “in god we trust”, но целый whole green buck, причём во множественном, даже очень множественном числе. На «ВНЛит»’е с нами работал молодой ученик какого-то духовного образовательного учреждения (а меня пугает тенденция тоталитаризации религиозного сознания православием и в обычных школах), в скором времени он готовился стать священником. Рядом с ним желательно было держать ухо востро, ибо сей «клептоманщик» хватал, подобно знаменитому «Скрипачу», всё, что под руку попадётся, не брезгуя: лентами скотча, ножами и даже (видимо, на всякий случай) ненужными ему на тот момент мотками с PLU. Это, разумеется, далеко не типичный представитель духовенства, однако единственный, которого сам знаю лично.
Хотя как-то я был свидетелем словесного «поединка из-за паствы» служителей двух различных культов — сцены отвратительнее я не припомню... Дело было в метро. Служитель собственной секты с паствой в полторы калеки (какой-нибудь «Фут-фетиш Богу»), мой бывший коллега по совместительству, схлестнулся в по большей части одностороннем поединке со «свидетельницей Иеговы». Как он её вычислил столь безошибочно и оперативно в почти «час-пиковой» толпе, для меня загадка. Видимо, по журналу, который она держала в руках... С «истинно-христианским» смирением коллега бросился в бой на даму и начал на весь вагон, смакуя скандал, угрожать и сулить кары небесные в связи с фактом запрета деятельности «СЕ».
Мадам никак не реагировала на его нападки, однако «улыбочкой» и решительностью взора выражала фанатичную готовность в нужный момент перейти, ежели будет надо, к «языку жестов». В то же время в её внешности я уловил также такое: «Говори сейчас всё, что хочешь, но наши когти, крепко впившиеся в христианский общак, тебе не вырвать!»
Из общественности никто не поддержал ни одну из сторон (я тогда вообще плохо «врубился» в ситуацию), и всё закончилось убедительной ничьёй.
Коллега звал в свою секту и меня. Просил 500 рублей, суля взамен, не скупясь на примеры красочных чудес, большие проценты напрямую из божественного банка. Обещал танцы, девушек и музыку. Девушек, впрочем, лишь для богослужений и плясок.
На сайте «www.demotivators.ru» (уже давно не только там) размещена работа автора Strix, на которой расположена композиция из двух изображений. На одном присутствует храм Христа Спасателя (подпись под ним — «стоимость постройки $ 200 000 000»), на другом — больной раком ребёнок (подписано: «стоимость лечения $ 50 000»). Под изображениями автор резюмирует: «4000 детских жизней. Ты готов заплатить такую цену за свою веру?» Когда я впервые увидел всю композицию, то понял, что у Strix получилось найти максимально адекватное выражение того, что я интуитивно ощущал по данному вопросу, но верной и отточенной формулировки чего сам подобрать не мог.
Не так давно с подругой собирались пойти в музей Цветаевой, но он, как выяснилось — к счастью, не работал (позже я сходил в него с Серёгой Павловским). А тогда, благо было не так далеко, мы с Лизой решили посетить музей Николая Рериха, в организации выставки работ родственника которого Лиза должна была принимать непосредственное участие. Про Рериха я знал лишь то, что он писал картины на древнерусские сюжеты; он отчасти путался у меня с Рюриком... Подруга знала много, она и предложила музей для посещения.
Выяснилось, что человеком Николай Константинович был крайне интересным. Недаром в честь его и членов его семьи, которые обладали совокупными широчайшими знаниями в различных областях, названа одна из малых планет Солнечной системы.
Итак, кто же такой был Николай Рерих? Основатель «Живой этики» — религиозно-научной концепции, объединяющей в себе элементы различных течений, стремившейся примирить науку и религию. Своё художественное творчество Николай видел лишь в качестве иллюстрации его же собственной концепции. Сами концепция и творчество производят сильное впечатление, но и мужество этого художника, философа и т.п. достойно уважения! Рерих и члены его семьи прошли в жутких лишениях громадные расстояния. Они обошли значительную часть мест, где издревле исповедуют различные восточные религиозные направления, что дало возможность аккумулировать громадный опыт. И в них было сильно стремление примирить Восток и Запад. Такие разные исторические персоны, как Марк Аврелий и Павел Флоренский, Исаак Ньютон и Николай Бердяев и т.д. объявлялись Рерихом и его сторонниками проводниками Космического Разума на Земле. Цель человечества, по мысли Рериха, — служение этому высшему началу, объединение с ним (лично мне сразу вспоминается Артур Кларк). Множество бюстов вышеперечисленных и других персонажей истории человечества выстроены в виде пирамиды в качестве своеобразной иллюстрации концепции «Живой этики».
На улице за музеем столь же эклектично и в то же время естественно сочетаются православная архитектура и пристройка буддийского типа. У последней в «лотосе» медитировала какая-то дама, жаждущая просветления...
В паре минут пешком от музея — храм Христа Спасителя («по-пелевински» — Христа Спасателя). На всякий случай застегнув джинсовку (скрыв, вероятно, «сатанинскую» на чей-нибудь придирчивый взгляд футболку «Креатора»), впервые переступил его порог. Там было весело: люди бились головой о стекло в религиозном экстазе; другие вставали на колени и целовали разные предметы сомнительной чистоты (особенно противно это писать сейчас, пока прохожу курс лечения от чесотки…). Бьющиеся вызывали еле сдерживаемую улыбку — я окрестил их «людьми-Нокиа» (выглядело, будто они подзаряжаются аки мобильнеги). У несколько других предметов культа стояли, соответственно, богомольцы другой категории — «люди-Сименс мобайл»... Началась служба. На нас чем-то брызнули неприятным. И мы ушли от греха (!) подальше. Закончили посещением «Макдоналдса», и я окончательно понял, что даже бездуховная суррогативная привозная глобальная пища мне милее в разы, чем напоминание о том, о чём почему-то никто кроме меня, как правило, не помнит. Ян Гус выступал против индульгенций и был сожжён. Почему этот и подобные факты не отторгают от церкви? Потому что людям присущ эгоизм. Они следуют за тем, что сулит выгоды, пусть и в загробном мире. И поэтому имена жертв церкви предаются забвению, кроме самых известных... Все знают имя французской героини Жанны д’Арк, но далеко не все помнят о том, какая именно организация предала юную Орлеанскую деву смерти. Энергия душ невинно убиенных никуда не девалась, вот в это я верю!
Великий наш боец Фёдор Емельяненко (с ним о жизни беседовал сам Путин, принимая у себя) свою победу во втором раунде над Бреттом Роджерсом объяснял так:
«Во втором раунде я пытался действовать на разных скоростях: атаковать, клинчевать, атаковать, клинчевать — изматывать его. Смотря на него, можно заметить, что он терял концентрацию, уставал, а затем мне удалось подловить его на движении и отправить в нокдаун».
И тот же Фёдор стоял с массивным «гимнастом» перед объективами видеокамер и рассказывал, что эта победа — не его, а всех тех, кто молился у него на родине за победу. Где логика? Формально она такая: Бог внял мольбам и надоумил подловить на движении. Но такая логика меня не может удовлетворить, я не согласен жить под её гнётом. Пусть сто христиан ополчатся на меня в попытке нокаутировать, я не признаю, что между отточенными, выверенными в многолетних тренировках движениями опытного бойца и ритуалами внутреннего проговаривания определённых слов, осуществляемыми за чёрт-те сколько миль от места боя, есть некая мистическая связь.
В церкви мне просто нечем дышать, да ещё и брызгаются на меня, роботы-нелюди бесстыдно лбами стукают по поверхности непроверенной. Не моё, извините. На «Автозаводской» перед храмом кто-то написал на асфальте: «Вытри навоз с лаптей»... Иначе обстоит дело, когда, например, я иду по работе, а в уши мои плеер доносит звуки «Зова Теней» с магнитоальбома «Коррозии Металла», сменяя их на “Jennifer’s Body” от “Hole”. Тогда я внезапно понимаю, что с такими песнями не только можно жить, но и просто грешно не жить на все сто!..
Не стоит забывать и об обратной стороне теодицеи (мне, правда, несколько ближе фрейдодицея), с которой смог совладать Иов, так как Творец пас его непосредственно, в то время как нас он пасёт опосредованно — через церковь; в лучшем случае — через откровения в видениях и снах, но тут мы вновь сталкиваемся с риском впасть в ересь с позиции ортодоксального вероучения (кстати, “Orthodox Church” — это и есть православная церковь по-английски)...
Ну вот читаю я этого Павла Флоренского... И что же я там вижу? А вижу всё то же. Отказавшись от доводов разума, мы, возможно, придём к истине — считал Павел. Ему присуще желание снять и выкинуть светящуюся радужную корону Разума и смело прыгнуть в водоворот интуиции, причём благо бы собственной, так ведь нет, даже чуждой... Смело и глупо. Впрочем, недаром в «Подростке» Фёдора Михайловича есть такие слова:
«И разве он может женить меня? А может, и может. Он наивен и верит. Он глуп и дерзок, как все деловые люди. Глупость и дерзость, соединясь вместе, — великая сила».
В том же произведении Достоевского сказано:
«<…> уголок Греческого архипелага, причем и время как бы перешло за три тысячи лет назад; голубые, ласковые волны, острова и скалы, цветущее прибрежье, волшебная панорама вдали, заходящее зовущее солнце — словами не передашь. Тут запомнило свою колыбель европейское человечество, и мысль о том как бы наполнила и мою душу родною любовью. Здесь был земной рай человечества: боги сходили с небес и роднились с людьми... О, тут жили прекрасные люди! Они вставали и засыпали счастливые и невинные; луга и рощи наполнялись их песнями и веселыми криками; великий избыток непочатых сил уходил в любовь и в простодушную радость. Солнце обливало их теплом и светом, радуясь на своих прекрасных детей...»
Гм… И этому «земному раю» и «Золотому веку» сам автор предпочитает хотя и не костёр инквизитора и меч крестоносца, но всё же христианство, которое привело к… чему?
А к тому, что сам он написал, не желая видеть той связи «заката» человечества с его, автора, убеждениями, что возникает в восприятии читателя:
«<…> это заходящее солнце первого дня европейского человечества, которое я видел во сне моем, обратилось для меня тотчас, как я проснулся, наяву, в заходящее солнце последнего дня европейского человечества!»
Кстати, сквозной мотив и образ «заката» в этом произведении очень многозначен — сюда привязано и самоубийство Крафта, и появившаяся в душе главного героя «светлая надежда», и воспоминания об обещании быть «добрыми, <…> прекрасными», данном Версиловым и его старшей сестрой друг другу в то время, когда Версилов готовился в университет. Сравните с моей трактовкой образа «заката» чуть выше: подобно предшественникам, я в чём-то наследую писателям прошлого, но всё же и иду своим путём.
Теперь, дорогой мой читатель, окунёмся в затхлое болото моей биографии.
Начну с начала не просто своей сознательной деятельности, которая фиксирует, выделяя его, собственное «я» в окружающем мире, но такой сознательной деятельности, которая и фиксирует себя в окружающем мире, и сам этот акт рефлексии архивирует и сохраняет на всякий случай в папке «Долгосрочная память» мозгового железа субъекта (в данном случае — меня). Что это всё означает? То, что речь пойдёт о моём втором детском саде, о котором я обмолвился ещё в прошлой главе. В этом саду я проводил не только дни, но и, порою, ночи.
Огороженная забором территория. Площадка для игр, но я не люблю быть с другими детьми — хожу по дорожкам садика и мечтаю, размышляю... Будучи маленьким пацаном, я поражался примитивизму взрослых, которые могли, как правило, думать только об одной теме, из-за чего их лексика к месту и ни к месту казалась мне переполненной бранными словами и целыми бранными синтаксическими конструкциями (последнего термина я, конечно же, не знал), а если и нет, то всё равно ужасающе ограниченной.
Впрочем, хотя я, аки философ-«от горшка два вершка», больше думал или просто отвлечённо фантазировал, чем делал что-либо (это верно до сих пор), плоды моих размышлений (отчасти) и умение выделять смешное (в основном) всё чаще становились доступными товарищам по садику — и вскоре здесь становится часто слышен смех, которым меня уже тогда награждают за остроумие.
Итак, как же развивались религиозные представления в моей жизни, и что способствовало их развитию…
Хотя в моём мозгу всё так же жива картина типичного дня в детском саду, некоторые эпизоды я помню особенно ярко. Нам — по шесть лет. Тёмными холодными зимними вечерами приходит старая нянечка. В противоположность мне, она рассказывает перед сном об ужасах войны, о которых знает не понаслышке. Девочки (помню точно — меня они тогда не интересовали; лишь с первого класса они станут музами и богинями, без которых жизнь не в радость, и для которых, по большому счёту, всё и делается... в саду я не знал абсолютно ничего о содержащейся в их и моих трусах Великой Тайне), мяукающие слова песенки о пленной девочке: «жгли ей губы алые», да «рвали волоса». Утро. Я смотрю с радостью в окно детсада, вижу пришедшую за мною мамочку... Впервые я очутился в этом саду, вернувшись с Азовского моря, где мы в 1988-ом отдыхали всей семьёй: я, брат, мать и отец. В тот год я начинал читать жюль-верновскую «20 000 лье под водой». Потом, классе в первом или втором, отец очень критиковал меня за «Тарзана» — так назывался прочитанный в то время многократно экранизированный цикл романов Э.Р. Берроуза (не путать с Уильямом Берроузом!), который способствовал формированию моих эстетических вкусов.
Вернувшись с моря и оказавшись в садике, я сравнивал длинный коридор, в котором было полно дверей по бокам, с вагоном поезда, с его убранством изнутри.
Обычно меня забирала мама, но иногда и отец. Так вот, о пробуждении сознания. Как-то мы с отцом ехали в автобусе. Разумеется, к тому времени я давно имел некоторое представление о внешнем мире и своём месте в нём (по моим наблюдениям, у современных детей благодаря компьютерам этот процесс начинается ещё раньше), но отец ни о чём подобном не догадывался, что меня отчасти веселило, отчасти — бесило. Впоследствии подобный феномен «недооценки» меня имел место минимум дважды (на самом деле, куда больше раз, ведь родителям вообще свойственно недооценивать своих детей): когда отец не верил, что я искренне смеюсь в сатирических и юмористических передачах, то есть что я понимаю там что-то, и когда он, пьяный, хотел заставить меня поверить, что он онемел и не может произнести ни слова — с помощью записок и больно толкаясь.
А в автобусе я трактовал надпись «Продукты» как «продук-ты», то есть: «Ты, батя, — продук!», чем привёл старика в восторг, и он начал рассказывать сказки, что это проснулось моё сознание. Однако интересно, что обыгрывание созвучий и разных значений обрело чрезвычайно важное значение в моём творчестве.
Чем мне запомнился детский сад? Тем, что там я впервые увидел перед своим мысленным взором двух людей, сидящих за столом и беззвучно обсуждавших мою судьбу. Они сидели не где-то ещё на Земле, и не просто в моей голове — нет, хотя это было чем-то вроде шизофрении, о которой я узнал из фильма «Сияние» по Кингу, но я верил, что просто вышел за пределы доступного разуму мира. И они управляли моей судьбой, уже тогда стремясь направить её в нужное русло. Они не говорили словами, но я понимал их довольно естественно и без посредства вербального способа коммуникации — как, мне уже не понять. Однажды они покинули мою голову. Куда они ушли, я уже никогда не узнаю…
…Я иду по территории детсада. Под ногами — листва и перышко вороны. Размышляю о том, получится ли из него сделать перо, которым пишут.
…Средние классы. Хожу по улицам, как всегда, погружённый в себя и ничего не видящий вокруг — я в плену своих фантазий полностью, там мой кислород, остальной мир не может пробиться сквозь толстое стекло этого аквариума для Золотой рыбки. И всё же… Замечаю странную закономерность в окружающем миропорядке: когда события оказываются приятными для вашего покорного слуги, мир предвосхищает их вороньим криком, а когда события чреваты членовредительством в самом широком смысле, до меня всегда предварительно долетает звук автомобильной сигнализации, оставляя время для принятия единственно правильного в данной ситуации решения. Отмечая стопроцентное попадание во всех случаях, до сих пор шагаю по шоссе жизни, не опасаясь за здоровье своей психики и просто следуя указателям на те кочки, которые предотвратят попадание в трясину. Вороны мне разрешили открыть этот язык общения с внешним миром. С внутренним своим миром я всегда договорюсь и так, без «ворон» и «сигналок» — не знаю, хорошо это или плохо, но моё внутреннее равновесие неподконтрольно никаким ударам судьбы. Пусть даже весь мой внутренний мир будет разрезан перочинным ножиком несчастливой любви, снаружи я останусь невозмутимым, пока в моей душе остаются навсегда определённые железные жизненные ориентиры. Вот они: если на улице, как сейчас, резко закаркает ворона, то это означает положительное решение, а если, напротив, завизжит «сигналка» — отказываюсь от своих намерений. Отчасти со мной солидарны уже древние ахейцы: я был приятно поражён, что они тоже гадали по птицам... Хоть и по внутренностям, но тогда время жестокое было.
Проблема религии всегда меня интересовала. Ранние классы школы. Иностранные мультфильмы по центральному ТВ наподобие «Летающего дома», косящие под анимэ, склоняют детские души к христианству. Подобного толка брошюры в пионерском лагере. Крещение в 92-ом. Все крестящиеся, кроме меня — взрослые люди. Дама в ночнушке со скрипками. ДК фабрики имени Петра Алексеева и бесплатные книги «Путь к новой жизни» (Новый Завет): американские «конкистадоры» приехали разрыхлять почву... Сорокин в «Романе», мне кажется, пародирует Библию. Столб света. Первое соприкосновение с чудесным. Потом — вуз. Елена Анатольевна, о которой в числе прочих речь пойдёт в следующей главе, как-то сказала, что писателю нужна жена, которая будет с головой погружена в его творчество, чтобы поддерживала на раз и навсегда избранном пути. В отношении меня это глупо — я сам всех поддерживаю, а меня — Господь Бог собственной персоной, как бы тупо и непоследовательно для кого-то это ни звучало... или банально. Начитавшись Пелевина, я стал стихийным буддистом (фраза про буддизм из вещички Артура Кларка: «Из всех видов веры, какие существовали до прилета Сверхправителей, выжил лишь своего рода облагороженный буддизм — пожалуй, самая суровая из религий».), так же, как, начитавшись Белова/Шатунова, становился стихийным язычником, так называемым «родновером» (пока мужик не перекрестится, гром не ударит). Златояр помог отойти от этого дела. Атеизм, деизм… Вера в непривязанное к религии божественное начало, которое если и вмешивается в дела мира, то только так, как вмешивается в наши дела голос радио на кухне. Конечно, если это интересное радио.
Пятый курс. Прохожу спецкурс у Евгения Александровича Карунина, за глаза все называли его «Женечкой». Настоящий крестоносец в деле похода против «бесовского» тяжёлого металла. Я читал в его глазах, как он хочет меня убить за рюкзак «Арии», где при известной мнительности можно разглядеть «гимнастические аллюзии». Больше всего на свете он ненавидел рок- и металл-музыку, полагая, что подобные группы зашифровывают в своих произведениях сатанинские послания. Читая лекции, не глядя на меня, но очевидно для меня он не упускал малейшей возможности втоптать в грязь ненавистное ему музыкальное направление. Доставалось от него и празднику Хэллуин. Сам он играл на гитаре и пел нудятину в духе новой «Алисы»; ни в какое сравнение с Кинчевым он не годился.
На том же пятом курсе — лекция зашедшей христианки. Не советует читать постмодернистов. Тезис о том, что то, что не христианское, по сути — уже не талантливо. Конспектирую имена хулимых авторов, чтобы прочитать на досуге. Не прогадал ни с одним именем. Последний — Ерофеев с «Русской красавицей».
Напоследок. Лимонов пишет, какой он крутой мужик и автор, раз ездил на войну и убивал. Эдуард, конечно, человек авторитетный, но Бог — авторитет куда больший. Бога я увидел в глазах глухонемой девочки. Эти глаза живут в моей памяти и несут в себе вечный упрёк некоторым (не всем) лимоновцам — один взгляд этой девочки с улыбкой для меня перевешивает с лихвой деятельность шестидесяти с лишним лет жизни Эдуарда. Однако сам Лимонов высказался о религии для меня очень интересно:
«Секрет существования человека состоит в том, что он задуман не как индивидуум, но как вид. А обеспечивает сохранность вида — семя. Как кораллы, громоздится человечество друг на друга, поколение на поколение. По сути дела человек должен был бы обожествлять семя — в семени его бессмертие. Вместо этого придуман на ближневосточном ландшафте некий тощий мертвец на кресте. Получается, что вместо жизни человек обожествляет смерть. На самом деле, семя — это чудо жизни» («Книга мёртвых»).
Глава 6. Om Money Padme Whom (Muses, Shows, Morons, Mammas)
Опыт, the Son of Miss Takin’, всегда вносит свои коррективы — ему до всего и до всех есть дело. Вот он добрался и до моей, как её охарактеризовали читатели, «выпечки». Не вникая в аргументы «за» и «против», он вновь и вновь прокручивает перед моим мысленным взором воображаемые сцены того, как я себя буду чувствовать, когда буду знать, что кто-то сейчас читает то сокровенно-личностное или подло-стыдное, что я осмелился бы выложить в яркой суперобложке на прилавок гипотетического книгопродавца.
Опыт с лукавой всеведающей улыбкой вопрошает:
— Тебе это надо?
Я с внутренним содроганием сглатываю и отрицательно верчу тыквой. Картины грядущего стыда уверенно-плавно перевешивают жажду литературного успеха, и тогда я отступаю. Я всё же не Лимонов. Порыв подражания и продолжания уносится ветрами здравого смысла, и я молчу о самом главном. Итак уже много наговорил. Пошалили, и хватит.
Будем отдавать душу бумаге дискретно-помонадно... Этот процесс должен проходить празднично: душа нарезается тонкими ломтиками и сервируется в красивой упаковке, компактно, рождественски-скидочно, а не в постоянной боязливой оглядке на читателя, как бы он тайные сливки ея не выпил...
В этой главе, как видно уже из названия практически любому более или менее современному российскому молодому человеку (сам факт его «более или менее современности» как раз и означает свободное владение «инглишем», в то время как совсем уж современный молодой человек владеет ещё и «чайнизом»), повествуется о девушках, концертах и родителях. Я постараюсь вести речь эклектично, сжато, нервно, «угарно» и правдиво.
С чего начать? Пожалуй, с рассказа о концертах, раз уж медитативность рок-шоу — один из немногочисленных живых элементов моего существования (впрочем, девушки тоже сюда относятся, хотя в последнее время произошла количественная и качественная трансформация, и теперь это — девушка, да и про родителей можно то же самое сказать...), а дальше — как пойдёт.
Впервые я увидел металлистов, трясущих хаерами (они дружно делали это под запись “Moscow Calling” группы “Gorky Park”, звучавшую на дискотеке в одном ДК в Куликове, в летнем «лагере труда и отдыха»), когда мне было двенадцать лет. Отдыхать и трудиться от нашей школы поехали и мы с братаном Саней (тогда он ещё не получил своего знаменитого прозвища «Лысый», данного шутки ради единственному хозяину длинных волос в районной тусе). До ДК в Cool-икове часто видимые мною на стенах надписи наподобие “Iron Maiden”, “Judas Priest” или “Ozzy Osbourne” не вызывали никаких эмоций. В детстве я слушал Высоцкого (благодаря отцу), отчасти Цоя (благодаря К-ву К., которого также можно, наряду с Ильёй, знакомым вам как «парень с мячом» из древнейшей «сникерсной» рекламы, поблагодарить за моё видеопросвещение и посвящение, а также отдельно за науку, о которой слишком совестно писать, но не по той причине, о которой вы, засранцы, тут подумали — «поблагодарить» здесь уже в кавычках). Тем же летом чуть ранее я впервые услышал «Скорпионз».
Куликовские образовали круг молодых здоровых тел. Внутри него они совершали таинство: укрощали змей-искусителей, что вились поверх бешено дёргавшихся, не щадя содержимого, черепов, подобных рисункам на часах “Chronotech” — и часовая стрелка перевалила хребет, за которым моя душа, не осознавая сама ещё произошедшей с ней метаморфозы, облачилась в удобную кольчужную стальную броню “Metbrother”, в каковой она пребудет до того момента, как меня, хочется верить, похоронят в балахоне “Manowar” — символически и последовательно... («Мановар» и “Judas priest” — до сих пор лучшие группы для меня; как я ликовал, когда сначала вышел back-to-the-metal-roots альбом от Halford в 2000-ом, а потом и сам синий Роб вернулся в «Священника»! как-то раз без меня, как мне поведал брат, в 90-ых отец рылся в моих кассетах и, когда набрёл на «Мановар», проговорил: «“Мановар”... А на х*я мне “Мановар”?», хотя потом похвально отозвался об их гитаристе).
Увиденная картина поражала постмодерничным (я люблю это слово) сочетанием сразу рая и ада; двигаясь, ребята казались пробудившимся от длительного сна в области людского бессознательного и нашедшим второе воплощение во мраке вечернего дома культуры древним единым языческим божеством со множеством конечностей. Порой аватар древнего бога разлагался на металлические детали гениального в своей велосипедной простоте механизма. Эти «провинциалы» выглядели адептами тайного знания, ещё недоступного мне, однако открытого чистому и пытливому уму в душевном созерцании ряби на поверхности воды, пения цикад да кончика птичьего крыла.
Несмотря на этот первый контакт с миром металла и рока, мы с братом стали «в теме» всерьёз только летом 1996-го года в другом трудовом лагере. Подростков из 727-ой разместили где-то на месяц в здании детского садика в Ильичёвске (под Одессой). Ориентиром в грохочущем мире тяжёлого рока и билетом туда стала группа «Ария». В другом месте я уже как-то писал о роли в своей жизни их альбома «Ночь короче дня» (95-ый год), и не хочу здесь повторяться. Всё необходимое для идентификации себя в качестве металлиста (пожалуй, единственный ярлык, чей груз не воспринимается мной «в штыки»), таким образом, было получено мной в городе Ильичёвске. Однако по возвращении в Москву я впервые столкнулся с новой, в высшей степени неожиданной для меня дилеммой: «Кем быть?»
Дело было так. Манухин (производное от прозвища «Ману», данного за внешнее сходство с героем одноимённого мультика на «ТВ-6», очень знаковом для меня телеканале, так как в программе «Знак качества» в 97-ом я читал стихи про группу “Scorpions”, благодаря чему разжился билетом на их шоу, куда так и не попал; сам себя Ману почему-то считал относящимся к интеллигентской прослойке, но со временем, кажется, стал ближе к гоповской) как-то зашёл в гости и захватил с собой две аудиокассеты («Задержите поезд», новый на тот момент сборник группы «Коррозия Металла», и какой-то альбом «Мальчишника»). «Мальчишник» я знал благодаря раскрутке по ТВ их клипа на песню «Секс без перерыва» и по версиям их хитов в исполнении новороссийского кавер-квартета «Четвертак»; не могу сказать, что они меня бесили, ведь я тогда был акустически всеяден. Уходя, он предложил оставить мне на выбор одну кассету (вторая была нужна ему самому, «чтобы было, что вечером послушать»). Остановив выбор на суровых ребятах в кожаных плащах, я, по сути, выбрал кота (борова, паука — нужное подчеркнуть) в мешке. Сначала я, признаться, склонялся в сторону пластмассового прямоугольника с магнитной лентой, где на двух дорожках весело выплясывали апологеты беспрерывного полового удовлетворения через генитальный контакт двух и более индивидуумов, то бишь к ребятам из «Мальчишника». Вероятнее всего, быть бы мне сейчас рэппером, отдай я своё предпочтение им, но мужик с топором то ли в крови, то ли в ржавчине на обложке (как я узнал из мега-красочного буклета, это был сам великий и ужасный Сергей «Паук» Троицкий) и название одной из композиций альбома пионеров трэш-могильного рока — «Рэп это кал (****ец гопоте)» — определили мой выбор, в результате чего я, слушая на следующий день Боровский рык, стал «заживо погребённым в тяжёлый металлический рок» приверженцем и отчасти проповедником металла и трэша уже как подобия эзотерической идеологии, а не просто лапшы из фольги на ушах, хоть и дьявольски сладкой, которую развешивала своими риффами, соло и текстами повариха-ветеран Ария Векштейновна.
Если взять аналогию эволюции моего сознания из мира театрального действа отечественной истории, то переворот, совершённый «Арией», можно уподобить Февральской антимонархической революции, после которой у большинства зрителей и даже актёров ещё оставались сомнения по поводу того, как и куда должен будет двигаться импровизированный сценарий разыгрываемой пьесы, в то время как железная поступь «Коррозии» ворвалась осенней блоковской «музыкой революции», файлы с которой, ещё не свёрнутой и красно-текучей, Александр, конвертируя в MP3, развешивал на просушку на «стенах» зарегистрированных «ВКонтакте» представителей интеллигенции (с трудом их там находя по целому ряду критериев), и максимальное выражение которой любой желающий принимал внутривенно Поэтическими Кубами, или, ежели хотел экзотики, снюхивал как разложенные лесенкой Тромбы тем обсуждений сообщества В.В. Маяковского; эта музыка явилась, словно аватар Бетховена с «Джексоном» в руках (гитарой, а не чёрно-белокожим покойником), на котором алеет оставленная несмываемым маркером надпись: «Пи*дец всему!» Нет, не эволюция, товарищи, а металлическая революция произошла в конце 96-го года в моём сознании.
Подобно октябрьским событиям для России, песни Паука и Борова распределили ценностные ориентиры на мои ближайшие, хотелось бы верить, семьдесят с гаком.
Однако как ни был хорош сингл про «Поезд», «Компьютер-Гитлер» следующего, 97-го года сумел превзойти даже его, причём по всем параметрам. Эта запись навсегда останется моей любимой в их дискографии, ибо больший «угар» лично мне сложно и вообразить.
Фанатизм довёл до того, что зимой 1999-го я поехал на первый для меня концерт «Коррозии», а по совместительству — вообще первый heavy metal-концерт в своей жизни. Мне было плевать, что поёт уже не Боров, тем более что из-за дефолта и смены состава билеты стоили little dough.
Осушив по дороге бутылку «Девятки», неверно рассчитав время, я добрался до «Алмаза» значительно раньше заявленного в билете срока начала мероприятия. В результате имел место казус, благодаря которому я оказался внутри кинотеатра, никому не показав билета — было слишком рано для проверяющих, которым, полагаю, просто не пришло в голову, что кто-то припрётся за несколько часов до официального начала. Датированный шестым февраля, этот билет с неоторванным «контролем», обошедшийся всего в тридцатник, так и пылится по сю пору у меня в столе. Несколько пьяный, я ждал, и, пока ничего интересного не происходило, глядел в окно на проходящий по Шаболовке табор одетых в аляповатые жёлтые и красные юбки трамваев. Вскоре показалась охрана, потом стали появляться первые поклонники металла. Меня самого кто-то принял за охранника, что весьма повеселило. В основном пришли металлисты: скинхедов тогда ещё почти не было. Я, собственно, и перестал-то ходить на шоу Паука по причине того, что львиная доля посетителей «коррозийных» мероприятий променяла длинные волосы на блестящие узловатые поляны, из-под которых так сурово сверкают расовой ненавистью перекачанные то ли пивом, то ли мочой, то ли гантелями, то ли качелями сверлящие чужеземцев (то есть тех, кто стоит рядом без своей поляны на голове) буркалы.
Уже через пару лет кроме нас с братом почти никого из металлистов на шоу «КМ» увидеть было нельзя... По крайней мере, так обстояли дела в первой половине двухтысячных; как сейчас, я просто не знаю.
В 99-ом же ситуация существенно отличалась. Среди пришедших на шоу в «Алмаз» я впервые увидел слепого Тегерана с палочкой (как узнал позднее, его образ появился в комиксах про «Коррозию», напечатанных в «Железном Марше») в неизменном балахоне с символикой альбома “Load” группы “Metallica”. Стоя и смотря на неформалов, проходящих осмотр дотошными охранниками, я не мог предвидеть, что где-то через девять месяцев, в начале первого курса, окажусь свидетелем следующей сцены: перед самым концертом «Коррозии» пришедший с Тегераном парень любя будет стыдить своего друга-инвалида, потому что тот помочится прямо в штаны, постеснявшись сказать, что хочет поссать... Также на том осеннем концерте 99-го года я впервые в жизни увижу настоящее откровение для меня — удар «брык» из арсенала «подола», одного из боевых стилей СГБ А.К. Белова (о существовании оной борьбы узнаю уже в 2000-ом).
Первый и последующие концерты Паука и компании в к/т «Алмаз» занимают особое место в моей памяти. «Фантом» за стенкой во время настройки. Голые дамы на самом шоу. Валера «Блицкриг», разрешающий бить по струнам стоящим в первом ряду, в том числе и мне. Макс, пустивший слезу во время собственного исполнения «Слишком поздно». Паук и Фёдор Волков, поющие дуэтом «С дырками в кармане». Впервые услышанная мной именно на самом первом концерте «Он не любил учителей». Драка пары фанатов. Моя рука, делающая «козу» на фотографии в отчёте о концерте на страницах бесплатной (тогда это казалось мне громадным плюсом, ведь кроме «Экстры М» в почтовом ящике найти что-то бесплатное можно было только в общественном туалете; не ведали ли тогда фирмы про падкость населения на халяву, были ли они чересчур заняты формированием собственных резервов для ведения борьбы, но тогда мало кто юзал алчность клиента в качестве заманухи оного, и лежащие в офисах сладости с logo фирм для посетителей без проблем замещала дизайнерская дохлая крыса в стиле совкового минимализма) экстремистской газеты «Среда обитания». Всё это я помню. Всё это — жизнь, моя жизнь...
Через какое-то время после пары шоу в «Алмазе», на которые я звал одноклассников, однако никто не захотел пойти, хотя «Коррозию» слушали практически все парни, я сломал ногу, играя в футбол, и пропустил следующее мероприятие, на которое, кажется, даже был билет.
Потом концерты временно прекратились, но ближе к концу одиннадцатого класса к нам в школу в очередной раз принесли театральные билеты. Предложенный спектакль был в высшей степени необычен: «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», поставленная Василием Спесивцевым на музыку «Арии». Я и пара одноклассников — Серёга М. и Андрей К. (в первом классе из-за болезни голова Дрона лишилась всей растительности, поэтому скины всегда считали его «своим», что было не совсем верно несмотря на «Коррозию»; не совсем верно, как и именование скинов — «скинами», тогда как они на самом деле — всего лишь «боунхеды») — не смогли устоять перед соблазном.
Кажется, в то время я мог ещё даже добраться от дома до Московского Молодежного Театра под руководством Василия Спесивцева на трамвае. Когда нужный день и час наступил, мы все трое стояли в фойе ММТ. Смерив взглядом мою “heavy metal uniform” (она мало чем отличалась от повседневной одежды в школе — слава Богу, обязательная мерзко-убогая траурная ворсистая синяя форма с горящей книгой по Брэдбери на рукаве и пентаграммой с лысым индюком на сердце осталась в кошмаре начальной школы, как и негласный запрет на уважительное именование Бога — «Богом» с заглавной, а лысого индюка — «лысым индюком» без опасений), Андрей резюмировал:
— Так вот и знал, что Mech что-нибудь трэш-могильное наденет...
«Mech», т.е. на самом деле «Мех», иногда употреблялось как моё прозвище, так как всем было по х*й, что я — Михеев. По этому поводу вспомнил одну очень типичную историю...
Как-то раз, учась в первом или втором классе, мой брат описался в какой-то тетрадке (школьные тетради отец не жаловал: разок попросил меня показать, чтоб проверить домашнее задание, после чего не глядя внутрь порвал и уселся в кресло с довольной ухмылочой, зажигая очередную крепкую сигарету; знал бы я тогда о вреде пассивного курения, а не просто стоически травился, чтобы смотреть телек, то одним графоманом, умершим от ужаса перед неизбежно горьким финалом собственной драмы киностудии жизни, стало бы больше на земле). Саня написал свою фамилию так: «Мехеев». Папаня чуть не помер на добрую дюжину лет раньше отпущенного срока и чуть не убил Александра Сергеевича в порыве праведного гнева: Чмырь ругался, сверкал глазами, орал, грозил и хватал за разные места (не интимного, впрочем, свойства, хотя тут мне вспоминается одна весьма забавная история с батей и мной, которую я расскажу сразу же после этой). В результате Саня не выдержал его издевательств и убежал на улицу, где тусил до вечера.
Внутренний редактор подсказывает мне, что пришло время включить музыкальным фоном к основному блюду лирическое отступление и добавить немного мясного наступления (хотя я уже не ем мяса).
лирическое отступление (начало)
Батя мой был Чмо. Этим триграмматоном мы с братом выразили всё своё отношение к нему, и до сих пор между собой иначе его и не именуем, и вовсе не только по причине того, что бессонными ночами при его жизни тысячи раз клялись сами себе не простить его. Мы заслужили право ненавидеть и не забывать о непоправимом вреде, причинённом этим Человеком, Мешающим Обществу, нашей психике. Как он его причинил? Годами пил. Орал. Всю ночь. Не позволял спать, двигаться. Вообще что-либо делать. Ты мог только выслушивать, что ты пидорас, говнюк (на кассете группы «Сила Воли» — Саня, Лёха и Валёк — после наших песен мы дописали голос орущего на нас Чмыря, но там слышно только что-то вроде «...говнюки всю жизнь...», остальное нечётко) и прочее, но не мог полемизировать, закрывать уши, эскапировать в чтение и тем более сон. Никакие бируши не помогали. При разговоре слюни Чмо вылетали на полметра из его рта и летели собеседнику прямо в лицо. Иногда Чмошник бил мать (кинул в голову ей будильник). Выкручивал брату нос до крови (в тот раз мы вызвали милицию); таранил стену моей башкой, стоило лишь мне самому раз его обозвать. Возможно, это какая-то разновидность алкоголического психоза. Вспоминать все тонкости этой садистской натуры не стану и тут, если даже в своей собственной душе бессознательно изживаю подобные «приветы» прошлого. Опыт также показывает, что любой порок, нашедший отражение на бумаге, эстетизируется и кажется заманчивым. В любом случае, обсуждать, почему я так нелестно говорю о своём отце, я не намерен ни с кем, потому что чувствую за собой такое право.
В больницу без его согласия забрать Чмо отказались. Кстати, он был кандидатом физико-математических наук, некогда окончившим физтех.
Краткий список основных лексических единиц, использовавшихся С.А. Михеевым (1950-2004 гг.): «Это бред!» (междометие звучало каждый день, семантика отсутствует по причине отсутствия всякого мыслительного процесса у субъекта коммуникации, произносящего лексему «бред», кроме бреда); «Иди домой!» (=«Сука, не смей выходить из своей комнаты!»); «Бл-лин!!» (заменяло добрую половину словарного запаса среднестатистического человека, поэтому семантика была довольно расплывчатой, и подчас оказывалось весьма проблематично выявить её в ходе дискурса); «пидоры», «суки», [далее — нецензурно] (=«родные дети»).
Дети ли мы Чмыря? Ни в коем разе. Сначала он был другим. Но человек, считающий себя вправе обрекать собственных детей на постоянные многолетние мучения и унижения (заставил, сука, однажды надеть на голову трусы!..), какими бы благими порывами срыва злости за собственное униженное положение в новой системе жизни и желаниями найти жертву, которая будет слушать только его, ничего более не совершая в жизни, он ни руководствовался — это уже всего лишь чмо, а не отец. Таков наш справедливо суровый приговор... Но всё же я благодарен ему за кое-что: суровый антагонизм способствовал зарождению во мне желания быть лучше всех, а лютая исподлобная ненависть привнесла в мою жизнь способность ценить её крылатую антиподку, сестру Веры и Нади. За привитый сыну с детства литературный вкус можно также сказать «спасибо» призраку отца Михеева, который до сих пор разгуливает по закоулкам сознания последнего, чтобы вылететь через ухо или другое отверстие после моего последнего стона... А, ещё спасибо за комнату (в самом широком смысле)... За библиотеку (то же самое)... За первую мобилу, появившуюся именно со смертью отца… За то, что не выкинул меня в окно... Бля*ь! Да до х*я всего, за что я ему благодарен. Смерть его свела всё плохое на нет, остались лишь раны в моей душе. Но, как ни парадоксально, этот колчедуший неврастеник-Мордред и есть тот единственный «я», который только и может ещё что-то написать для вас... Так почему нужно ворошить листы прошлого лишний раз? Не ради сенсации или скандала. Ради объективной картины моего пути и ради указания на то, каким уникальным человеком был отец.
соло, прерывающее ход лирического отступления
В молодости отца всё было тем же самым, что и во времена Достоевского и даже много раньше, а именно: молодёжь, собираясь, пила и играла в карты. Сейчас алкоголь никуда не делся, но вместо карт — компьютер. Лично я склонен видеть в этом большой прогресс... Но если вместо карт играют в приложения «ВКонтакте», то это те же яйца в раковом корпусе.
В Союзе нормальным людям и надо было пить, разрушая дерьмовый строй изнутри. Алкоголический диссидент, отец внёс свой вклад в это доброе дело. А теперь время другое, и ситуация другая. Нужно, с одной стороны, выжить нам всем как народу. Здоровые духовно и физически будут обитать на своей земле. Алкаши пускай решат сами вопросы своей смерти, и чем скорее — тем лучше. Те из противников режима, кто сами ни на что не способны, пусть хнычат, что им не дали петь. А мы, новое поколение, уже сейчас живём. Кроме меня. Вы, люди, живёте. Я, по большей части, читаю — жить тут некогда. Мне на роду было написано стать писателем — я слишком худой, чтобы жить.
лирическое отступление (продолжение)
Как человеку мне есть, за что быть благодарным матери, но уж никак не как автору… С отцом же — всё наоборот: я благодарен ему как человеку лишь постольку поскольку, вопросов и недовольства всё же больше в разы, и в то же самое время понимаю, что он способствовал формированию во мне писательской жилки. Интересно и то, что во всём этом я считаю важным даже генетический аспект: в 21-24 года отец вёл дневник (ошибок там совсем немного, а литературная ценность, мне кажется, имеется), но он всё же был физиком, а не лириком. Физиком-атомщиком, в котором так и не развилось того, что развилось во мне, по ряду причин. Однако выработанное отцом какое-никакое умение не могло просто так пропасть — оно должно было передаться мне, раз уж всему стоящему в самом Сергее Алексеевиче суждено было испариться при его жизни. А я буду лириком-атомщиком...
мясное наступление
Итак, однажды я в очередной раз не спал всю ночь, потому что за дверью орал Чмо. Козлу, в отличие от меня, с утра как всегда никуда не надо было. Деньги на водку зачастую давала его мать. На этот раз Чмо не сошла с рук его проказа: когда я уходил утром вместе с братом в школу (дело было в 97-ом году, я только начал учиться в десятом классе — мне было 15 лет; за месяц до того был сбит машиной наш кот, которого Чмо вопреки увещаниям выгонял на улицу — отец любил насилие над животными, и однажды он выбросил с балкона нашу черепаху; вообще жаловал пьяный debosh, и как-то разбил о колено нашу “Dendy”), чёткого плана, что я буду делать, когда вернусь, в голове не было, но общие очертания моих кулачков, летящих в чужой еб*льничек, проступали в воображении с достаточной яркостью. Я был тогда настроен на самые решительные действия. Многолетняя ненависть переполнила чашу терпения, должна была пролиться кровь.
Я вернулся домой около трёх часов, переоделся и умылся. Зашёл в комнату Чмыря.
Тот, как обычно, смотрел зомбоящик, но не был ещё пьян, и поэтому трусил.
Я встал перед ним, заслонив экран:
— Ты мне всю ночь не дал спать. В отличие от тебя, мне с утра рано вставать. Извиняйся!
Чмо тупо вылупился.
— Прости...
— Этим ты не отделаешься. На колени!
Отец ох*ел. Пятнадцатилетний пацан на него варежку раскрыл!
Он хотел досмотреть фильм; хотел, чтобы я свалил, и он мог бы спокойно выпить и прийти в себя.
Но злой рок в моём лице был неумолим...
Он на колени не встал, но я другого и не ожидал. Это была всего лишь провокация. Слегка ё*нул ему по колену, потом ещё в бедро, и почти попал по х*ю, отчего сам смущённо улыбнулся, а он вскочил и бросился в бой.
Получив шуструю двуху с правой ножки, батя удивился и встал как вкопанный. Я тоже удивился: от равного по силе удара, только выполненного с прыжка, в аналогичной ситуации чуть ранее он упал. Тут же он ломился вперёд. Лишь серия моих боксёрских прямых раскрасила его лик в радующие глаз алые тона. Весь иконостас в крови — загляденье!
Ответный боковой достал меня в затылок — не успел толком пригнуться...
Воспользовавшись паузой, 47-летний мужик всем весом оттеснил меня к оконному стеклу (это только сейчас я семьдесят один килограмм набрал, но никак не двенадцать лет назад), намереваясь выбросить. Этаж у нас третий. Я слегонца очканул, когда окно треснуло, и осколки стекла вонзились мне в спину, но всё же мне удалось вырваться. Мы стали бороться; его кровь инфернальным символическим дождём оросила порождение его же спермы, и состоялся такой вот душевный шекспировский разговорчик:
Чмо (презрительно):
— Ты весь в крови!
Я:
— Это твоя кровь, Чмо!..
Он давил всем весом, я вырывался. Он, ухмыляясь, жадно тянулся оторвать мой х*й (почему мне и вспомнилась эта отвратительная сцена). Потом укусил за палец, прокусив мою плоть на неслабое количество миллиметров (после драки я орал ему: «Может, ты ещё заодно и отсосёшь?..»). В моём рту сразу почему-то выделилось большое количество слюны. Я обильно сплюнул на его постель (именно там мы и боролись, как ни двусмысленно это звучит).
Моя борьба возобновилась с новой силой. Я вспомнил приём, о котором шла речь в книге «Стальная Крыса поёт блюз» из цикла Гарри Гаррисона о Крысе из нержавеющей стали (в 9 классе на экзамене по английскому языку, который я один сдавал из нашего класса, поскольку остальные выбрали другие предметы, я назвал в качестве my favourite book именно “The Stainless Steel Rat”, а сейчас это была бы “1984” на языке оригинала). По сюжету Джим проводит противнику удушающий приём, который хотя не приносит мгновенной победы, но доставляет радость тем фактом, что враг его «прочувствовал». На мгновение я стал Джимом Ди Гризом...
Папа безусловно прочувствовал мой захват. Едва мне казалось, что враг вот-вот выскользнет из сыновних объятий, я предлагал: «Расходимся?..» Как только отец успокаивался, я сразу же вероломно, будто юный Адольфик, возобновлял хватку. Мне трижды удалось повторить эту процедуру, прежде чем он раскусил меня (на этот раз в переносном смысле) и, собравшись с силами, вырвался окончательно.
Тогда я сходил в свою комнату и вернулся с нунчаками.
Пока пятнадцатилетний Гитлер Ди Гриз входит в комнату, держа в правом плечевом хвате то, прототипом чего некогда на Окинаве являлось средство для перемолки риса, мы сделаем паузу и поговорим о предыстории моего странного вооружения.
Нунчаки появились в моей жизни в тринадцать лет: их подарил Валерий Алексеевич, учивший карате в первом классе.
До первого курса я практиковал нунчаку-до непрофессионально (знал лишь несколько базовых движений, показанных тренером). После похода на первом курсе ситуация изменилась в связи с тем, что я купил книгу Комлева, увиденную в палатке на «Автозаводской». В бою мне довелось применить своё оружие лишь однажды.
Мне было пять или шесть лет, когда, сидя на втором этаже двухъярусной кровати, я в шутку отмахивался куклой Стёпой от пристающего ко мне отца. Ботинком из пластмассы, украшавшим ногу Степана, я совершенно случайно заехал папе по виску. У бати вскочила шишка, а я потом извинялся.
Совсем иначе обстояло дело в мои тринадцать. Однажды Чмошник, как всегда бухой, потребовал мою тетрадь с домашкой на проверку. Я всё сделал правильно, в душе он это подозревал — это-то его, собственно, и бесило...
Чмо хотел, чтобы я признал, что я вообще ничего не сделал, и начал делать домашку. Его требования были заведомо невыполнимыми, так как я предъявлял ему в качестве доказательства тетрадь, на которую он ни разу даже не взглянул — и в этом весь Чмо. Диагноз очевиден.
Его преследования продолжались, причём степень их настойчивости росла по экспоненте. На втором этаже двухъярусной кровати я надеялся укрыться от него, словно от кошмарного наваждения; морока, наведённого на мою жизнь злым колдуном. Когда я забрался туда, он цепко схватил меня за руку и стал резко и сильно стас
ивать вниз. Я дико о*уел: меня хотят убить!!! Ваш покорный слуга легко мог бы сломать себе позвоночник или свернуть шею, не будь под рукой нунчак! Всего два удара сохранили мне жизнь и здоровье. На день-два я уехал к бабушке от греха подальше, оттуда звонил Вальку и рассказывал о произошедшем... Когда я летом отдыхал в лагере, папаша перерыл квартиру в поисках моих жестоких палочек на верёвочке, но, к счастью, не нашёл их.
Итак, я-пятнадцатилетний вошёл с нунчаками. Я не собирался бить. Просто хотел припугнуть. Чмо уже уселся в кресле и молча наблюдал, как я с нунчак уе*ал по стеклянному окну на внутренней стороне створки двери. Отлично получилось — трещины смотрелись устрашающе! Дальше — больше. Чмырь попытался раскурить сигарету, я вынул её у него изо рта и положил на стол. Прицелившись, метким ударом превратил её в кучу табака. В глазах Чмыря проступил страх.
...Ну и так далее. В дальнейшем повествовании этой главы мы ещё вернёмся к заявленной теме, а сейчас подошло время всем нам вернуться в фойе Московского Молодежного Театра В. Спесивцева.
Кроме меня, в зале было полно нефоров — почти все пришли в той или иной униформе металлиста. То тут, то там в море металла лишь изредка просвечивали острова «цивильной» одежды (как на моих спутниках) — формальный и неформальный стили поменялись местами. В зале, как и на обычных «арийских» концертах, был представлен стандартный металлический сплав из атрибутики. Тут были: собственно «Ария», «Металлика», «Мановар» (слева от меня сидела девушка неземной красоты в балахоне “Triumph of steel”), «Мэйден», и т.д.
Что я вынес из театра, не выветрившееся за десять лет под дуновением будней? Включенную в записи «Ангельскую пыль» и световые вспышки под неё; ряд композиций с альбомов «Кровь за кровь», «Ночь короче дня» и других под соответствующее действо и в гармонии с сюжетом пьесы; реалистично поставленную драку... Да и вообще профессиональную, как мне казалось, игру молодых по преимуществу актёров, с участием которых после представления состоялась пати, и один человек, знавший Петра Самойлова из «Алисы», исполнил на акустической гитаре пару песен этого гениального коллектива. Тогда я ещё, само собой, и не подозревал о той роли, которую двум этим группам, чьи названия начинаются с первой буквы алфавита, предстояло сыграть в моей судьбе.
Окончив школу и хорошо сдав выпускные, я принялся готовиться к поступлению в вуз (тогда он назывался МГОПУ; до того я участвовал в олимпиаде МАИ — победитель поступал в этот институт — но не выиграл её). После экзаменов я, мама и брат примерно на неделю съездили на дачу, а когда вернулись домой, нас ждал сюрприз...
Чмо, с которым мать к тому времени уже развелась, а мы с братом не общались, хотя и проживали все в одной квартире, но в разных комнатах, запустил в квартиру, благо нас не было, двух пацанов-бомжей (когда он прежде поступал аналогичным образом с бомжихами при мне, я орал на них, и они скрывались из квартиры). К нашему приезду они уже покинули дом. Мама с братом не пострадали от бомжей в имущественном плане (комнату мамы мы опечатали перед поездкой, а брату сказочно повезло), однако Чмо отдал им две мои аудиокассеты — «Трэш твою мать!» и «Железный марш», к тому же журнал “Rock City”, сами же они с молчаливого одобрения или воспользовавшись пьяным сном отца экспроприировали куртку-«бомбер» и, как я тогда думал, кляссер с марками (он был мне ужасно дорог, ведь я собирал их чуть ли не с раннего детства).
Ребята решили не заморачиваться с объяснением мистического исчезновения некоторых моих вещей и исчезли из квартиры сами, оставив для полноты впечатления следующий документ (цитирую):
«Дядя Серёжа!
Огромное спасибо за то, что вы для нас сделали, мы бы пропали ночью. Мы не стали вас будить, т.к. вы сами сказали. Мы выпили по чашке кофе и пошли. Спасибо ещё раз.
До свиданья».
На листке внизу стоит моя приписка:
«Ребята! Спасибо, что украли у меня кляссер с марками, журнал, кассеты и куртку!!!
Алексей».
Ирония этой ситуации заключалась в том, что с отцом же когда-то раньше мы ездили попытаться продать часть марок или хотя бы выяснить стоимость самых старых (сами марки, казалось, утерянные навсегда, не менее мистическим образом нашлись спустя десять лет, thanks to mom. Жаль, что сами эти годы нельзя вернуть стольже изящно и легко... через десять лет марки оказались мне уже не нужны, и я подарил их своей любимой, когда узнал, что она — филателист). Помню, когда мы с отцом вдвоём ехали в метро продавать или оценивать марки, батя разоткровенничался:
— В молодости, когда я ехал на эскалаторе, я всегда смотрел на проносившихся в другую сторону девушек и считал красивых...
Я запомнил это, потому что подобное поведение представляется мне идиотским в высшей степени, а вполне возможно, что и расширяющим окружающую энтропию. Здесь упоминаю просто к слову.
Приведу и другой пример того, как говорящая сама за себя тупость могла захватывать трон могучего, в принципе, мозга (это очень по-русски, кстати) моего батяньки.
Метро. Я, отец и брат. Едем на «Краснопресненскую» за картриджами для приставки (первая половина или середина 90-ых, с отцом ещё общались) в магазин “Dendy”. Гул в вагоне метро мешает разговору, поэтому просто молча сидим.
На переходе на «кольцо» отец притормозил нас:
— А вы обычно что в метро делаете? Когда книги и ничего вроде этого нет...
— Я — думаю, — спокойно говорю я правду, ведь я всегда осуществлял процесс выплавки свежих идей на огне фантазии в горниле душевного мира. Именно поэтому и писателем решил стать.
Батя неожиданно набычивается, рычит:
— Что-что ты делаешь?.. Ду-умаешь?! Да что ты врёшь?! Думаешь, гм...
— Но это ведь правда!..
— Всё, мы никуда не едем! Разворачиваемся, домой!
Я, естественно, сильно напрягаюсь, так как мне хочется новых игр, но от правды не отступаюсь.
— Думает он, видите ли!.. — не унимается отец, но домой мы пока что не идём, и эта неопределённость слегка раздражает — прям как Максим Галкин...
— Саша, — продолжает бородато-очкастый родственник, — ну скажи хоть ты, что в метро обычно делаешь?
— А что?
— Ну как же... Ну по сторонам там смотришь, на рекламу глазеешь... Так ведь?
— Да! — признаёт без энтузиазма брат.
— Ну и слава Богу! Всё, поехали в магазин!..
Сейчас это звучит как анекдот, но тогда батя весь остаток дня косился недоверчиво в мою сторону. Может, думал?.. Чего не знаю, того не знаю, а врать — не Будда...
Или пара случаев, значительно более ранних и без метро. Учтите, что это не связано уже с попыткой объяснения, почему родной отец стал для нас с братом в конце концов всего лишь очкастым чмо с бородой; я просто привожу пару курьёзов. Мне — лет пять или чуть больше. Шутки ради повторяю слова за отцом, когда он что-то произносит. Шутка недооценена: получаю чувствительную оплеуху и, в довесок, меня обвиняют в эхолалии (это был не диагноз — это было обвинение).
И наконец — мне лет пять максимум (скорее всего, поменьше). Отец заставляет гулять, не пуская домой. Хочу ссать. Когда я, в результате, обмочился в штаны, то крепко получил по шапке...
Однако для контраста есть и хорошие воспоминания. Как ездили на Митинский рынок за компом, и купили видеоплеер. Как отдыхали на Азовском море. И как батя дал мне денег за очень неординарное действие... Об этом случае хочется написать поподробнее. События такой давности порой смешиваются со снами, но критический и трезвый взгляд в состоянии предохранить действительно имевший место опыт от позолоты драгоценного обрамления фантазии. Тут надо думать, как материал лучше подать, а фантазии и в других произведениях навалом — могу поделиться за мелкий прайс.
Итак, зима. Замёрзшая Лихоборка (она тогда в районе Головинских прудов была не грязной канавкой, а маленькой речкой) около водопада возле нашего дома. Какая-то интересная нам с братом (наш возраст — ориентировочно 8-10 лет) деревяшка. Предлагаю брату её достать, и он с готовностью прокладывает себе путь по опасному льду, пока не... Падает, проваливается сквозь треснувшую непрочную опору. Сразу же идёт под лёд, я успеваю подбежать и протянуть руку. Вижу страшный испуг в глазах, уже уходящих вниз, но успеваю крепко схватить и помочь выбраться. Всё, в подъезд — греться... Адреналин, бл*!
При чём тут батя? Услышав про эту историю, он выделил мне немного лаве на карманные расходы. Как бы поддержать спасателя.
Однако оставим до поры до времени эти воспоминания и вернёмся в далёкий 99-ый. Отец, выслушав наше дружное «фи» и поняв, как он накосячил, даже не стал ни на кого орать. Только выяснил примерную стоимость похищенного и вернул, поторговавшись, цену кассет и журнала.
Таким неожиданным образом я оказался с баблом накануне концерта «Алисы» (день Первый) и «Арии» (день Второй).
Подходя к «Меридиану», я был остановлен группой питерских алисаманов. Сначала ничего экстраординарного не произошло — спросили мелочь. Но потом меня таки обули на один из билетов (я взял и на «Арию», и на «Алису») — то есть, если посмотреть на фабулу, я был тогда лохом.
Взамен забранного тикета пообещали вписать на «Алису». Я не проверял, вписали ли бы меня на самом деле. Но отчётливо помню, что когда пришёл на «Арию», парня передо мной пропустили просто по студенческому. На «Алисе» я всё же побывал 17 июня 2000-го года (билет под номером 26066) на первом фестивале «Крылья», и «дико там угорел, например!»
Речь даже не о том, чтобы в августе 99-го я как-то испугался подраться за своё имущество — нет, этого у меня не было (когда один из ленинградцев, проследовавших за мной в метро, чтобы отобрать заветный кусок бумаги (они ещё не знали, какой именно, а их аргументацией было: «Тебе два — много!»), демонстративно вправлял костяшки в вагоне, я делал то же самое), а просто я лицемерно уговорил себя, что они меня и правда «впишут», в глубине души понимая, что приехать, чтобы проверить свою теорию, мне будет лень. Неприятное и стыдное воспоминание, но зато я предельно честен. Если ведёшь себя как лох, то будь добр хотя бы иметь мужество это признать.
Когда в тот же день мы с братом Саньком и с Валентином поехали кататься на надувной лодке, я рассказал о своих дурацких похождениях, и брат успокоил меня, заметив совершенно справедливо, что теперь, имея такой опыт за плечами, я никому не позволю поступать с собой столь беспардонно.
Перед описанием непосредственно концерта «Арии» расскажу заодно немного и о том, как мы тем летом катались на лодке.
Эта лодка не была собственно нашей — нам одолжил её мамин друг (коричневый пояс) — тот самый, который учил меня карате в 89-ом и подарил нунчаки в 95-ом.
Мы катались на лодке по Академическому пруду. Перед тем, как сесть в лодку и поплыть, мы как-то стояли вместе: я, Филя (ныне и тогда качок), брат (ныне музыкант), Валёк (ныне бизнесмен). Таков был наш обычный состав.
Отношение к Филе остальных было неровным и менялось с годами, пока Валя и Саня совсем с ним не рассорились. Мне он тоже не всегда был симпатичен (не люблю, когда меня бьют и убегают), и я также теперь с ним не общаюсь. А в период относительной дружбы с ним мы с братом «расслышали» припев композиции “Fear of the dark” как «Филя — м*дак!» (особенно весело смотрелся концертный клип с орущей многотысячной толпой фэнов), а на сам мотив песни к тому же отлично ложились слова «<...> и он боится темноты!»
Сама ФЕ про Филю была взята нами из характеристики, данной качку Чмырём. Однажды мы стояли в коридоре, вдруг из комнаты вышел батя и впечатал в наши мозги с оттягом, будто подвыпивший казак угостил эсера нагайкой:
— Филя... ты — м*д-д-д-дак!
Сказал он это не по поводу, а лишь следуя своей сумасшедшей логике. Филя тогда даже не нашёл, что ответить, настолько нелогичен был Чмо в своём делириуме.
Филипп после одного случая, когда он срубил меня у лифта и ломанулся трусливо вниз по лестнице, долгое время считался одним из моих трёх самых злейших врагов (наряду с покойным Чмо и бывшим парнем предмета бывшей любви — кавказцем), потом едва ли не настоящим другом. Сейчас никем не является, только рябью на телеэкране памяти и френдом пассивного запаса «ВКонтакте»...
Вернёмся к лодке.
Погода тогда стояла хорошая. В синем небе зачинался золотом закат, а рядом с нашей стоявшей на берегу лодкой мужик делал гимнастику — что-то вроде формального комплекса тайцзицюань.
Между мужиком и лодкой стояла «черепаха» (соответствующего внешнего вида сооружение) для детей — чтобы ребятам было, по чему полазить. Вообще, ежели кому интересно, то одно из самых «культовых» сооружений в нашем городе для этой цели — «Древо сказок» в зоопарке... Раньше было им точно.
Филя решил в очередной раз показать всем, какой он крутой качок. Подняв несколько раз над головой импровизированный нелёгкий металлический снаряд-«пресмыкающееся», парень бросил железяку на землю, где оставил «панцирем» вниз размышлять о своём статическом витке сансары.
Мужик (довольно худощавый и невысокого роста) прервал своё «соло на тай чи» и потребовал, чтобы Филя немедленно вернул тварь в исходное пространственное положение. Возможно, он заодно был буддистом и не мог смотреть на страдания своего феррумоголового брата. Поломавшись для вида, гигант проделал требуемое под наш весёлый смех.
В другой или в тот же раз, точнее не помню, мы все опрокинулись вместе с лодкой в одежде у самого берега (пострадали часы и деньги — было, напомню, лето 99-го, и мобил или КПК наш круг тогда не носил).
И ещё один забавный случай, связанный с лодкой.
Валентин, пока остальные, кажется, были заняты с тарзанкой, проявил как те качества, которые позволили ему в дальнейшем стать преуспевающим бизнесменом (его «успех» в данном случае я понимаю как материальное благополучие, хотя бы в сравнении с автором этих строк), так и другие, от которых у него впоследствии было много проблем (в отличие от автора этих строк). Итак, что же там произошло?.. Имело место буквально следующее: увидев Валька с нашей лодкой, влюблённая пара попросила его перевезти их на остров, стоящий посреди пруда, за какое-то там бабло. Сделка подразумевала, что Валентин останется их ждать и не будет далеко отплывать, пока они не освободятся.
Валя забрал деньги, когда подвёз их к берегу, но, едва лишь парень с девушкой ушли вглубь зарослей, — шустро отплыл подальше от острова, чтобы поскорее забрать нас и позволить тайком понаблюдать со стороны за минетом. Мы понаблюдали... Отчасти, потому что нам почти сразу показалось, будто нас «запалили», и мы по-быстрому добежали до лодки и исчезли.
Вернёмся к концерту в центре культуры и искусства «Меридиан». Кажется, 27 августа 1999-го года я, хлебнув по дороге пива, снова подъехал к «Калужской».
Возле ЦКИ уже давно кишели бухие и не очень бухие «арийцы» широкого возрастного разброса, кажется, от трёх до пятидесяти лет. В основном, конечно, подростки и молодёжь: ребята в кожаных куртках с заклёпками, в банданах, были обвешаны значками, цепями; руки многих украшали напульсники как с шипами, так и без. Имелись волосы разной длины (преобладали длинные и очень длинные). Девушки одевались как парни, только с большим количеством бирюлек и мармушек, или в таком стиле, который позволял по поводу и без повода показывать благодарным музыкантам голые розово-белые прелести. Под «косухи» и джинсовки надевалось всё возможное с символикой как самой легенды отечественного хэви, так и коллег оной по тяжёлому цеху.
Я пробился сквозь очередь и оказался где-то в центре толпы. Народ всё прибывал за спиной, пока я с открытым ртом взирал на магическое действо.
Интернета в то время у меня не было и в помине, «арийского» видео я не видел, поэтому я был приятно поражён высоким уровнем зрелищности шоу. Кипелов носился по сцене и пытался отмахаться от метафизического противника. Если исходить из тематики «арийских» песен, то в роли противника выступал обобщённый образ Волонтёра, Чудища-Зверя, Хозяина, «Чёрных Крестов», никак не желающего таять образа Жанны, Магистра, Волков, Зомби, Антихриста, Бесов, Хитрой Дряни, и прочих обитателей Пушкинской и отчасти Елинской фантазии (М. Пушкина — поэтесса, основной автор текстов песен «Арии»; А. Елин — поэт и автор текстов «Арии» — А.М.).
Я без труда узнавал хиты, давно и прочно завоевавшие место в душе, пока не услышал аккорды песни, явно написанной не только не тандемом Дубинина и Холстинина, но даже и не Гленном Типтоном или Стивом Харрисом, что показалось совсем уж диким... В то время я слушал не очень много групп — только то, что удавалось достать в кассетном формате в «Железном марше», или же в ларьке у метро. При этом все исполнители переплавлялись в моём мозгу в ходе бесконечных аудиокругов в железные обручи сложного химического состава. По этой причине поначалу услышанная мной на «Арии» композиция показалась мне «Моторокером» «Коррозии Металла» (что было бы в высшей степени абсурдно, окажись реальностью) — смутила меня не столько знакомая мелодия, сколько русский язык, на котором исполнялся кавер. Но это была не «Коррозия», как я, разобравшись, сумел понять, а просто кавер-версия переведённой Ритой Пушкиной “Return of the Warlord” от группы “Manowar”. Однако со временем абсурд ситуации отчасти проложил себе клещом чесоточный ход в реальность, и уже «Коррозия» перепела «мановаровскую» “Wheels of fire”, тоже с переведённым на русский текстом, а точнее — с заново написанным. Да ещё как перепела!..
Но не будем о грустном.
На концерте я, как водится, продвигался вперёд, и добрую половину шоу стоял практически у сцены. Было весело наблюдать, как на «Пробил час» Кипелов выдал «Мы здесь, чтоб дать пинка врагам под зад!..», заставив Дуба согнуться от смеха пополам...
На «Короле дороги» я стал свидетелем реминисценции из собственного прошлого: снова парни в кругу и волосы водопадом.
На пути от «Меридиана» шедший в толпе передо мной парень, по виду — бухой, неожиданно накинулся на кого-то, шедшего справа, так как в речи того что-то крамольное ему послышалось:
— Кто тут на «Арию» наезжает? ты?! — за сим последовал достаточно крепкий толчок в плечо.
— Нет, нет, я — ничего!.. — испугалась случайная жертва, а я впервые осознал всю условность разделения молодёжи нашей страны на семейные кланы “Neforoff” und “Gopoff”.
Второй раз кавер на «Мановар» я услышал в программе «Кузница» на радио «Сто один». О ней узнал на первом курсе от Лёхи Юркова. Самого Лёху «Дикого» отчислили в ходе первой зимней сессии, и контакт с ним я наладил только сейчас благодаря «ВКонтакте». Эти 10 лет, однако, я порою вспоминал его, ибо персонаж, безусловно, интересный и по-хорошему сумасшедший.
Если не вдаваться в детали, Лёха запомнился мне классическим «рокером» прежде всего своим поведением по жизни (вероятно, нонконформизм послужил дополнительным толчком к его отчислению из МГОПУ). О характерном «рокерском» поведении он, очевидно, получал представление не только из книг о всяческих Моррисонах и Кобейнах, но и из ресурсов собственной «дикой» души. Рассказать вам, что сразу же возникает пред мысленным взором Алексея Сергеевича Михеева при упоминании Лёхи Юркова? Многое. Незабываемый отдых на даче последнего, когда все жутко нажрались, ваш покорный слуга лез к чужой девушке и общался с Надей о Летове (тогда ещё живом); когда все были ещё едва знакомы друг с другом, ещё не получили студенческие билеты, однако дружно про*бали сколько-то-там пар... Дикий, играющий всю пару с увечной черепашкой-ниндзя, найденной на улице за пять минут до того — брошенное умирать игрушечное животное нашло вторую жизнь в умелых руках отменного гитариста (его соло в версии “Sweet child o’mine” вузовского бэнда на «Фил-fuckin’-шоу» я не забуду никогда).
Отчего-то образ страдающей черепахи зазвучал странным лейтмотивом. Словно три панцирные струны, терзаемые пальцами некоторых встреченных мной на жизненном Пути, или же анонимных в случае с ниндзя, людей (треснувший при ударе об асфальт панцирь жертвы пьяного Чмо; перевёрнутая Филей малышка; колченогая ниндзя с переломанными со смещением руками, смиренно лежащая на столе аудитории бывшего сумасшедшего дома, перекрашенного в вуз), пресмыкающиеся создали очень мрачный — в контексте ожидания 2012-го года и индейских и европейских космогонических представлений — аккорд. Но не будем, повторюсь, о грустном.
Весёлый нрав и извечный юмор — остаётся только сожалеть, что Дикий не проучился у нас больше семестра. Видимо, он был бельмом на глазу одетого в блеклые тона и такого же внутри начальства. Знал он не меньше многих из числа тех, кто протянул в МГОПУ на пару-тройку лет дольше, да и учился не хуже, насколько я помню.
На первом курсе я несколько раз побывал на «Коррозии», благо цены билетов на шоу от КТР тогда варьировались между пятнадцатью и сорока рублями.
Шоу в ПКиО «Бабушкинский» 11-го сентября 1999-го года, двадцать пять рублей за билет (если брать в день концерта, то сорок). Помимо случаев с «самоорошением» Тегерана и с «брыком» (с исполнителем последнего я впоследствии один день занимался СГБ на «Тайнинской» — также как один товарищ, встреченный на «Коррозии» уже на третьем курсе, объяснит мне позже, где заниматься вольным боем в Москве), мероприятие запомнилось: 1) обдолбанным в хлам панком у входа, «стрелявшим» покурить, и очень обрадовавшимся, когда ему сказали, что у него самого за ухом сигарета; 2) автографом Паука, данным мне сразу после финального «Люцифера», на котором Сергей разрешил тридцати желающим подняться на сцену и подпевать.
Ещё концерт, на этот раз в к/т «Ташкент» (именно в нём нам вручали студенческие), 15 рублей в предпродаже, 16 октября 1999-го года. После «Коррозии» и «Коловрата» администрацию ждал сюрприз в виде нескольких вырванных стульев. А перед шоу встреченный нашей тусовкой парень обронил, не зная о судьбе Жана Сагадеева через десяток лет:
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги