По следам снежного человека

Глава 1 Рождение экспедиции

Широко распространено мнение, что идея принадлежала мне. Это не совсем верно. В начале 1953 г. я так же мало помышлял заняться поисками «снежного человека», как и о том, чтобы стать архиепископом Кентерберийским. Время от времени я читал сообщения о снежном человеке, проявляя к ним интерес обычного читателя. В начале 1952 г. в какой-то, насколько мне помнится, египетской газете я увидел довольно плохое воспроизведение фотографий следов «снежного человека», или, как его называют шерпы, «йети»; снимки были сделаны Эриком Шиптоном на леднике Менлунг во время рекогносцировочной Эверестской экспедиции 1951 г. Если бы тогда спросили мое мнение об изображенных следах, то я, вероятно, ответил бы словами Г. У. Тилмена: «Часто бывает, что отпечатки пальцев рук приводят человека на виселицу; почему не предположить, что и отпечатки ног могут послужить для опознания?» И это было бы все, что я мог сказать.

Моей специальностью являлся Средний Восток. Индию я покинул в 1948 г. и не предполагал, чтобы меня снова туда послали; и уж, конечно, не рассчитывал очутиться в независимом королевстве Непал, где недолго пробыл в 1947 г. в качестве очень привилегированного гостя, так как в те дни попасть в Непал было почти невозможно. Правда, во время отпуска, который мне предоставили, когда я работал в Индии, я совершил три путешествия в Гималаи. То были просто экскурсии в горы, а не альпинистские восхождения. Так как я не завзятый альпинист, то предпочитаю смотреть снизу на гору, а не с вершин вниз. Не помню ни одного случая, чтобы мне пришлось разговаривать о снежном человеке с товарищами по этим трем экскурсиям. Но скоро наступило время, когда целыми неделями подряд я не мог говорить и думать ни о чем другом.

В феврале 1953 г. в Лондонской конторе моей газеты кто-то вспомнил, что я путешествовал в Гималаях, и вот я неожиданно получил предписание давать корреспонденции о ходе английской экспедиции на Эверест. В то время я находился в Каире. Какие чувства я испытал, узнав об этом задании, мной описано в книге «Простак на Эвересте»^[2].Здесь необходимо лишь повторить, что я очень сильно сомневался в целесообразности всяких попыток собрать информацию. Как я знал, участникам экспедиции было дано указание ничего не рассказывать сотрудникам любой другой газеты, кроме лондонского «Таймса», который приобрел исключительное право на печатание материалов о восхождении на Эверест. Однако ни один мало-мальски приличный иностранный корреспондент не обсуждает приказов; я упаковал чемоданы и скрепя сердце приготовился к тому, что потерплю поражение.

В конце февраля я прибыл в Дели, где согласно инструкции должен был получить визу на въезд в Непал. 3 марта я сидел в самолете, совершавшем рейс Дели — Катманду. Со мною летели участники Эверестской экспедиции: полковник (ныне бригадный генерал), сэр Джон Хант и Том Бурдиллон. Это произошло совершенно случайно, так как самолет, доставивший их из Лондона, опоздал на сутки, иначе они покинули бы Дели накануне. Таково было первое из двух случайных совпадений.

В Дели меня внезапно охватил панический страх при мысли о том, что я недостаточно знаком с альпинизмом и альпинистской терминологией, а в частности с историей борьбы за Эверест, и я купил все книги по этому вопросу, какие только смог найти. Среди них оказалась «Гора Эверест, 1938» Тилмена; в ней имелось «знаменитое» «Приложение Б»: «Антропологический и зоологический раздел, в частности проблема снежного человека». Строгие критики могли бы упрекнуть Тилмена в чересчур легкомысленном отношении к вопросу, но нельзя отрицать, что упомянутое приложение было для своего времени (1947 г.) самым исчерпывающим обзором фактов, относящихся к данной теме, и сохранило свое значение до наших дней. Почти все писавшие впоследствии о снежном человеке, за исключением специалистов ученых, без стеснения заимствовали из «Приложения Б», либо цитируя отдельные неподражаемые фразы Тилмена, либо приводя содержавшиеся в приложении доказательства существования снежного человека. Многие добросовестно воспроизвели и некоторые ошибки; думаю, это очень позабавило Тилмена, особенно в тех случаях, когда не делалось ссылок на источники.

Сидя в самолете Дели — Катманду, я погрузился в чтение «Приложения Б», и тут произошло второе совпадение. Я дошел до того места, где рассказывается, что капитан Джон Хант в 1937 г. обнаружил на перевале Зему (5875 м) на восточном склоне Канченджанги следы снежного человека. Не требовалось особой сообразительности, чтобы догадаться, что капитан Джон Хант 1937 г. и полковник Джон Хант 1953 г. — одно и то же лицо: поэтому во время остановки в Лакхнау я с ним заговорил на эту тему. Меня сразу же поразило искреннее убеждение Ханта в том, что снежный человек действительно существует, и я впервые отнесся к вопросу с полной серьезностью. В конце беседы полковник сказал:

— По моему мнению, настало время организовать экспедицию, единственная задача которой должна состоять в изучении проблемы йети на подлинно научной основе.

Фактически с этого и началось то, что затем превратилось в Гималайскую экспедицию 1954 г. «Дейли мейл». Мысль об организации научной экспедиции внушил мне Хант, и при первом удобном случае я сообщил о нашем разговоре в Лондон. Если такой человек, как Хант, считает экспедицию для поисков йети целесообразной, то рано или поздно найдется кто-нибудь, кто возьмет на себя финансирование этого предприятия. Возможно, Лондонская контора моей газеты не заинтересуется этой идеей, но я считал, что начальство во всяком случае будет довольно, если я поставлю его в известность.

Я написал в Лондон, но сразу ответа не получил и на время забыл о снежном человеке. С меня было достаточно других забот. В Катманду поддерживать контакт с членами Эверестской экспедиции оказалось, как я и предполагал, очень трудно. Через неделю они двинулись в далекий путь к Эвересту.

В отчаянии от того, что источник информации от меня ускользает, я набрал с бору да с сосенки собственную партию и последовал за ними. Как ни спешил я, все приготовления были закончены только 26 марта. 13 апреля, пройдя весь путь от Катманду без всяких остановок для акклиматизации, я прибыл к тому месту в верхней части ледника Кхумбу, непосредственно у подножия, ведущего в Западный цирк страшного ледопада, где впоследствии находился базовый лагерь… Когда я появился, в лагере только что разместилась передовая рекогносцировочная группа во главе с Эдмундом Хиллари. Полдень недавно миновал, и Хиллари с Джорджем Бендом и Майклом Уэстмекоттом находились высоко над нами, изучая путь через ледопад. В лагере оставались Джордж Лоу, доктор Гриффит Паф и Том Стобарт. Я смог провести с ними только час, так как до наступления ночи должен был возвратиться на свою стоянку, расположенную на середине склона ледника Кхумбу.

Я не помню теперь, как это случилось, но когда мы сидели в одной из палаток и пили чай, разговор зашел о снежном человеке. Джон Хант заразил товарищей своим энтузиазмом, хотя всем было совершенно ясно: ничто не должно отвлекать внимание участников данной экспедиции от основной задачи — восхождения на Эверест. Однако Том Стобарт (имевший ученую степень Шеффилдского университета по зоологии) во всеуслышание заявил об исключительном интересе, с каким он относится к проблеме йети; по его словам, он и еще некоторые из его товарищей уже подумывали об организации следующей экспедиции для изучения снежного человека, если только удастся раздобыть средства. Тут я заметил, боюсь, почти без всяких оснований, что у меня имеются кое-какие перспективы достать деньги. Мы договорились, если все пойдет хорошо, объединиться. По правде говоря, мы предавались грезам курильщиков опиума или, пожалуй, точнее — грезам, навеваемым пребыванием на большой высоте, что в сущности одно другого стоит.

Должен добавить, что Джон Хант обнаружил крупнейшего специалиста по части йети в Тенцинге Норкее, который вызвал как-то всеобщий интерес рассказом об изумительном случае, происшедшем с его отцом. Привожу здесь эту историю, хотя во всех — подробностях я ее услышал лишь много месяцев спустя.

Однажды отец Тенцинга пережил несколько тревожных минут, встретившись с йети у пастушьей деревни Мачерма [3].

Тенцинг-старший перегнал своих яков и коз в Мачерму на летние пастбища. Как-то раз он по обыкновению погнал скот вниз в долину, но вдруг увидел, что испуганные животные жмутся друг к другу. Он схватил свою палку, опасаясь нападения волка или барса, но, оглядевшись, с изумлением увидел, что причиной тревоги был, как ему показалось, маленький человек, который спускался по склону горы к протекавшему посреди долины потоку. Это существо ростом около полутора метров было покрыто рыжевато-бурой шерстью. Череп имел конусообразную форму, волосы на голове отличались исключительной длиной и свисали на глаза животного. Черты лица напоминали обезьяну, но рот с выступающими вперед зубами был очень большой. Существо шло на двух ногах, подобно человеку. Теперь Тенцинг-старший сам страшно испугался; он не сомневался, что перед ним йети, и, погнав обратно вверх своих яков, не нуждавшихся в понукании, забрался вместе с ними в одну из каменных хижин и запер на засов дверь. Это не остановило йети, который прыгнул на крышу и принялся ее разбирать (дело нетрудное, так как крыши в Мачерме из дранки, укрепленной камнями). Тогда Тенцинг-старший в надежде прогнать йети развел костер из сырых сучьев карликового можжевельника и, чтобы дым был более едким, подбросил в огонь добрую пригоршню сухого красного перца. Это произвело желаемое действие, так как, сбросив часть крыши на несчастных яков, йети соскочил на землю и стал бегать вокруг хижины, дрожа от бешенства, вырывая мелкие кусты и выворачивая камни из земли. Наконец, йети ушел вверх по склону горы, оставив на снегу широкие следы. Вскоре после этой встречи Тенцинг серьезно заболел, что шерпы естественно приписали «напущенной йети порче».

Чтобы покончить с рассказом Тенцинга, следует добавить, что он сам человек не суеверный, иначе он никогда не решился бы проникнуть в «цитадель богов», взобравшись на вершину Эвереста.

Спускаясь 13 апреля 1953 г. по леднику Кхумбу, я без труда убедил себя, что независимо от того, состоится ли когда-нибудь экспедиция за йети или нет, я обязан собрать все доказательства существования снежного человека, какие только удастся. Но меня ждало сильное разочарование. С встречавшимися шерпами я не мог объясниться без переводчика, а прибыв в Намче-Базар, который, по моему мнению, должен был являться главным источником сведений о йети, я узнал, что единственный человек, видевший, как он готов был поклясться, йети на близком расстоянии, уехал в другую деревню. Местный учитель, недавно переселившийся из Дарджилинга и потому, вероятно, не слишком хорошо осведомленный, утверждал, что существуют две разновидности йети — более крупная и более мелкая. Более крупная живет «там», сказал он, указывая в направлении Эвереста, а менее крупная «там», — также неопределенно махнув рукой в сторону низовьев долины Дуд-Коси. И это было все, что я узнал в Намче-Базаре.

Вернувшись в конце месяца в Катманду, я спросил миссис Прауд, жену первого секретаря английского посольства, каково ее мнение относительно снежного человека. Миссис Прауд, по специальности орнитолог, высказала свою точку зрения, сводившуюся к тому, что таинственные следы, виденные на снегу в высокогорных районах Гималаев, по всей вероятности, принадлежат медведю (этот взгляд не лишен основания, так как несомненно некоторые европейские путешественники, плохо разбиравшиеся в звериных следах, по ошибке принимали медвежьи следы за следы йети и сообщали, что видели отпечатки ног снежного человека). Во всяком случае она была ближе к истине, чем некоторые специалисты из Британского музея, которые придерживались, а может быть, еще и теперь придерживаются того мнения, что следы йети принадлежат обезьянам лангурам. Единственно, что экспедиция «Дейли мейл» доказала с полной несомненностью, это то, что животные, оставляющие приписываемые йети следы, безусловно не лангуры.

Из Катманду я отправился в Калькутту для медицинского обследования. За пятинедельное путешествие к Эвересту я сильно потерял в весе, и меня жестоко трепала лихорадка. Обследование потребовало ряда анализов, и их результаты должны были выясниться через неделю. Пока в ожидании результатов (показавших, что я абсолютно здоров и нуждаюсь лишь в питании и сне) я жил в отеле Спенса, мне пришла в голову блестящая мысль по поводу йети. Всеиндийское главное управление по изучению и охране животных находилось в Калькутте, и я подумал, что в нем должны иметься систематизированные материалы о снежном человеке или какой-нибудь чиновник, обладающий достойными внимания сведениями о нем. Итак, я отправился к директору доктору С. Л. Хору, но узнал, что тот находится в отъезде. Меня, однако, очень любезно принял исполнявший обязанности директора доктор К. С. Мисра. Удерживаясь из вежливости от смеха, когда я сообщил о цели моего посещения, доктор Мисра признался, что он не специалист по снежному человеку, и посоветовал обратиться к доктору Бисуамою Бисуасу, хранителю отдела млекопитающих Калькуттского музея.

Я застал доктора Бисуаса среди бесчисленных бутылок (с химикалиями), банок, образцов, справочников и оттисков всякого рода статей — неизменных атрибутов занятого практической работой зоолога.

Я не могу вспомнить все подробности нашего разговора; он начался и протекал очень непринужденно. Я вскоре узнал, что доктор Бисуас, которому было всего тридцать лет, много путешествовал. Он занимался и в Британском музее, и в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке и, что с моей точки зрения важнее всего, принимал участие в ряде зоологических экспедиций в Индии, Сиккиме и Непале. Оказалось, он лишь недавно вернулся после того, как целую зиму провел в Сиккиме. В прошлом оттуда поступало не меньше сведений, подтверждавших существование йети, чем из Непала, и именно к Сиккиму относится большинство сообщений о виденных европейцами следах снежного человека. В Сиккиме доктор Бисуас слышал много рассказов о йети, но не имел определенного мнения о том, кем может быть это существо.

Я спросил, предполагало ли Управление по изучению и охране животных направить экспедицию, чтобы попытаться выяснить эту тайну. Он ответил, что все имеющиеся средства необходимы для завершения уже начатых работ, а потому Управление не может выделить никаких сумм на столь сомнительное предприятие. Тогда я задал следующий вопрос: если удастся раздобыть деньги из какого-нибудь другого источника, согласится ли Управление назначить своего сотрудника — если возможно, самого доктора Бисуаса, так как я сразу же почувствовал к нему симпатию, — для участия в экспедиции на поиски йети. Характерный огонек, свойственный настоящим любителям приключений, загорелся в глазах доктора, и он выразил полную готовность принять участие в экспедиции, если ему удастся получить разрешение. Конечно, наш разговор носил сугубо предположительный характер, но я не мог не порадоваться, что в том случае, если экспедиции для поисков йети суждено осуществиться и я буду иметь к ней какое-либо отношение, у нас есть уже крепкое ядро в лице Тома Стобарта и Бисуамоя Бисуаса, двух специалистов зоологов, людей действия и опытных путешественников по Гималаям.

Прежде чем мы расстались, «Бис», как мы его впоследствии называли, внес хорошее предложение (которое я сразу же принял) — попытаться привлечь к участию в экспедиции еще одного специалиста по млекопитающим из Британского музея. Если нам удастся совершить исключительно важное для науки открытие, то хорошо, чтобы при окончательном решении вопроса о природе снежного человека мог высказать свое мнение еще один авторитетный зоолог.

В начале июля я прибыл в Лондон. До самого моего приезда я не получил от Лондонской конторы никакого ответа на проект организации экспедиции для поисков йети. Я стал уже думать, что мои предложения прочли и отклонили, признав их слишком фантастическими даже для того, чтобы на них стоило ответить. Я нисколько не удивился бы, если бы дело обстояло именно так. В действительности, как вскоре выяснилось, все обстояло иначе.

Глава 2 Сбор материалов о йети начат

Когда я вошел в Нортклифф-Хаузе в кабинет Леонарда Картиса, заведующего иностранным отделом «Дейли мейл», чуть ли не первые обращенные ко мне слова были:

— Если вы все еще увлечены вашей идеей об экспедиции за снежным человеком, я думаю, «они» отнесутся к ней благожелательно («они» означало начальство).

Следует упомянуть, что именно Картису первому пришло в голову отправить меня на Эверест. Эту поездку признали успешной, и, обладая авантюристическим складом ума, Картис уже был не прочь отважиться на другое рискованное предприятие. Удастся ли нам продвинуть новый проект, зависело, по его словам, от того, сумею ли я как следует преподнести материал.

В тот же день я получил возможность изложить свой план руководству газеты и на первый план выступили вопросы финансирования, состава проектируемой экспедиции и т. д.

Прошло несколько дней, в течение которых я был занят другой работой, как вдруг мне предложили написать докладную записку с изложением наиболее бесспорных доказательств существования снежного человека. Если бы такое требование предъявили ученому, тот несомненно скромно ответил бы, что, скажем, месяца через три он, пожалуй, смог бы представить краткую статью по интересующему вопросу. Но газетные редакции работают под высоким давлением и с головокружительной скоростью; я должен был представить докладную записку на следующий день к двенадцати часам. В некотором замешательстве я прибег к изрядно мною замусоленному «Приложению Б» Тилмена, позаимствовал из него все что мог, добавил один-два отрывка из его же книги «Непальские Гималаи», абзац из «Рекогносцировочной экспедиции на Эверест 1951» Эрика Шиптона, несколько собственных наблюдений, затем все закруглил и представил свой труд на несколько часов раньше срока.

Я далеко не был удовлетворен выполненной работой, и, пока она ходила по рукам и изучалась, мне пришло в голову, что на тот случай, если экспедиция на поиски йети когда-либо осуществится, необходимо было бы иметь по возможности исчерпывающий свод всех материалов, относящихся к данному вопросу.

Давным-давно, в те времена, о которых большинству из нас не приходится задумываться, в эпоху миоцена в Гималаях жили крупные обезьяны, и их окаменелые остатки были обнаружены к северу от Симлы. Привожу цитату из книги Дороти Девисон «Первобытные люди»:

«Эпоха миоцена представляет исключительный интерес. Это была эра образования материков и гор, когда возникли Гималаи и Альпы. Климат был холоднее, чем в предшествующую эпоху, но теплее, чем теперь. К этому времени человекообразные обезьяны достигли широчайшего распространения. Их родиной являлись, по-видимому, Сиваликские горы в Северной Индии, и оттуда они в большом количестве перебрались в Африку и даже далеко на запад, в Европу. Среди тогдашних обезьян существовало несколько универсальных типов, например дриопитеки, впоследствии вымершие, и другие, которые позже эволюционировали в шимпанзе, орангутангов и горилл. У этих ископаемых обезьян лицевая часть черепа короче, сам череп имеет более округлую форму и зубы больше напоминают человеческие, чем у современных человекообразных обезьян. Взрослые особи очень походили на теперешних молодых обезьян, которые в своем развитии проходят стадии предков, прежде чем достигают более специализированных взрослых форм».

Думается, я прав, предполагая, что в сравнительно недавнее время орангутанги, живущие теперь только в Юго-Восточной Азии, были распространены гораздо шире и встречались значительно севернее, вплоть до территории Китая. Обращаясь к новейшей истории, следует отметить распространенное, но совершенно неправильное мнение, что самое раннее сообщение о виденных на большой высоте следах, напоминавших «следы похожего на человека существа», относится к первой рекогносцировочной экспедиции на Эверест 1921 г., когда полковник Говард-Бери видел их на высоте около 6600 метров вблизи Лхакпала. В действительности первое сообщение, которое мне удалось обнаружить, о следах и о самом йети, «ми-го», «канг-ми», «шукпа» (их называли по-разному, так как ставший теперь излюбленным термин «снежный человек» тогда еще не был придуман) относится к столь далекой дате, как 1887 г., когда полковник У. А. Уэддел упомянул о них в своей книге «Приключения в Гималаях».

Мне сообщили, что первым белым человеком, видевшим йети, был известный гималайский исследователь Генри Элуис, совершивший большую часть своих путешествий в начале XX в.

Г. Дж. Элуис встретил йети в Тибете в 1906 г. Он имел обыкновение обстоятельно записывать и тщательно зарисовывать все виденное; он сообщил подробные сведения относительно внешнего вида этого существа, мест, где оно водится, следов, оставляемых им на снегу, и указал те районы, где его можно обнаружить. Подлинные рукописные заметки видели незадолго до первой мировой войны сотрудники Королевского ботанического сада. Их видели также члены Королевского географического общества, к числу которых Элуис принадлежал, и его близкие родственники, теперь уже (за исключением одного) умершие. К величайшему сожалению, эти заметки затеряны, но предполагают, что они, возможно, сохранились среди тысяч книг и отчетов в огромной библиотеке или же конторе старинного родового поместья.

Имя Элуиса упоминается в связи с историей снежного человека еще раз. В «Протоколах заседаний Зоологического общества за 1915 г.» сообщается, что 27 апреля того года состоялось научное заседание, на котором он прочел следующую выдержку из письма Дж. Р. О. Гента, лесничего Дарджилинского округа, о предполагаемом существовании в Сиккиме крупной человекообразной обезьяны, не известной науке:

«Я обнаружил еще одно животное, но не могу установить, какое именно: то ли большую низшую обезьяну, то ли, быть может, человекообразную обезьяну — если только последние водятся в Индии. Это животное высокогорное и спускается в Пхалут только в холодное время года. Оно покрыто довольно длинной бурой шерстью, лицо также волосатое, обычного желтовато-бурого цвета бенгальских обезьян. Рост животного около ста двадцати сантиметров, передвигается оно главным образом по земле, но может, как я думаю, и лазить по деревьям.

Характерная особенность состоит в том, что следы имеют в длину сорок пять — шестьдесят сантиметров, и пальцы обращены в сторону, противоположную той, в которую животное двигается. Ширина следа около пятнадцати сантиметров. По моим предположениям, оно передвигается, опираясь на колени и голени, а не ступая на подошвы ступни. Эти существа известны под названием „джунгли адми“ или „сонгпа“. Одно из них причинило много беспокойства группе кули, работавших в декабре в лесу ниже Пхалута; они очень испугались и отказались идти туда работать. Я поспешил к месту происшествия, чтобы изловить зверя, но до моего прибытия лесник выстрелил по нему из ружья и спугнул его, так что я никого не нашел. Один старый чоукидар (сторож) из Пхалута рассказал мне, что часто видел там такие следы на снегу, и подтвердил их внешний вид и размеры.

Ни один англичанин никогда не слышал об этом животном, но все местное население расположенных в горах деревень о нем знает. Одно я могу сказать с уверенностью: это не непальский лангур. Я настоятельно просил здешних жителей известить меня, как только зверь снова появится где-нибудь поблизости».

Никаких дальнейших сообщений о непрошеном посетителе не поступало.

Можно, однако, привести еще ряд, относящихся к периоду до 1921 г., указаний о существах, сходных с человекообразными обезьянами; сообщение полковника Говард-Бери о следах на Эвересте, напоминающих человеческие, не имело бы почти никакого значения, если бы за ним не последовало открытие, что название «Abominable snowman» — «Отвратительный снежный человек» относится именно к владельцу ног, отпечатки которых он видел. Это выражение принадлежит Генри Ньюмену из Дарджилинга; тот перевел с тибетского языка слова метч канг-ми: канг-ми означает снежный человек, а метч [4] — мерзкий или отвратительный.

В течение двадцатых и тридцатых годов не раз поступали сведения о том, что видели следы и даже самих животных в разных районах Гималаев, от границы Бирмы до Каракорума. Наиболее интересные данные приведены А. Н. Томбаци в его «Отчете о фотограмметрической съемке массива Канченджанга». В 1925 г. Томбаци, бывший тогда сотрудником индийской фирмы «Братья Ралли», расположился лагерем в Сиккиме вблизи от перевала Зему. Вдруг шерпы вызвали его из палатки и в большом волнении заявили, что видели йети. «Вначале из-за яркого света было трудно что-либо разглядеть, но вскоре на расстоянии 250 или 350 шагов вниз по долине я увидел какое-то существо. Его очертания несомненно напоминали человека; оно шло на двух ногах, время от времени наклоняясь, — чтобы сорвать засохший рододендрон. На фоне снега оно казалось темным, и на нем, по-видимому, не было никакой одежды. Примерно через минуту оно вошло в густой кустарник и исчезло. Я осмотрел следы, напоминавшие человеческие, хотя в длину они имели всего пятнадцать-восемнадцать сантиметров. Можно было ясно различить пять пальцев и выемку ступни, но пятка отпечаталась очень слабо. Следы безусловно принадлежали двуногому существу. Из расспросов я узнал, что ни один человек не бывал в этом районе с начала года. Кули, конечно, вспомнили кучу фантастических легенд о демонах и снежных людях. Я нисколько не поверил всем этим увлекательным небылицам, хотя рассказы местных жителей и звучали довольно правдоподобно, но прийти к какому-нибудь определенному заключению не в состоянии. Могу только с уверенностью повторить, что силуэт таинственного существа ничем не отличался от очертаний человеческой фигуры».

Я привел это сообщение, так как оно является в своем роде классическим и пренебречь им было бы неправильно. Впоследствии Тилмен писал в «Эврибодис Мегезин»: «Томбаци с его „фантастическими легендами“ и „увлекательными небылицами“ является, совершенно очевидно, свидетелем, настроенным враждебно, и поэтому его показания имеют особенно большую ценность. Приходится только пожалеть, что Томбаци не пошел дальше по следам; возможно, заросли рододендронов были слишком густы, или носильщики-шерпы слишком напуганы».

Что касается сообщений о виденных следах или о встречах с самим животным, относящихся к последним годам, то несколько дальше я приведу подлинные слова сэра Джона Ханта и Эрика Шиптона.

В статье, напечатанной в «Аргози» (февраль 1954 г.), участник Второй швейцарской экспедиции на Эверест 1952 г. Норман Г. Диренфурт утверждает, что 4 ноября 1952 г. йети совершил набег на его палатку, которая была установлена в лагере V на высоте около 7000 метров. Это произошло, по его словам, в час ночи. Он проснулся, чувствуя, что задыхается, и услышал скрип снега под чьими-то ногами, звяканье металлических бидонов и чье-то тяжелое дыхание. Ощущение удушья он приписывает невыносимому мускусному запаху, стоявшему в воздухе, несмотря на дувший снаружи ураганный ветер скоростью сто шестьдесят километров в час. Не в силах дольше выносить неизвестность, Диренфурт отстегнул полу палатки и вышел из нее, захватив ледоруб. Он ничего не обнаружил и наутро не увидел никаких следов на снегу — из-за ветра очень плотном. Однако шерпы настаивали, что в лагере побывал йети.

Диренфурт добавляет, что весной того же года участники первой швейцарской экспедиции на Эверест не только находили следы между Лобудже и их базовым лагерем, но и наткнулись на какое-то логово, по-видимому, являвшееся местом ночлега нескольких йети. Далее он сообщает: «Во время Второй швейцарской экспедиции, происходившей осенью, снежный человек напал на одного из носильщиков. На его отчаянные крики о помощи прибежали остальные шерпы. Они прогнали йети, прежде чем кто-либо из нас смог увидеть или сфотографировать это существо». Чтобы быть честным по отношению к йети и избежать обвинения в тенденциозном подборе фактов, должен указать, что ни один из шерпов, принимавших участие в швейцарской экспедиции, когда я их впоследствии расспрашивал, не мог вспомнить этот случай.

Объективности ради, привожу также следующий отрывок из статьи в «Джиогрефикал Джорнал», т. CXIX (ч. 3):

«Первая экспедиция на Эверест 1952 г.» доктора Эдуарда Висс-Дюнанта, руководителя швейцарской экспедиции.

Снежный человек

«18 апреля снег все еще покрывал морены ледника Кхумбу, выше 4500 метров. Густой туман висел плотной завесой, и разведочная группа, посланная на поиски места для базового лагеря, вернулась, не зная, что она невольно спугнула таинственное существо, обитающее в Гималаях. Я обнаружил его следы, пересекавшие ледяную поверхность замерзшего озерка, а вечером того же дня в базовый лагерь прибыл профессор Ломбард, сообщивший, что он долго двигался по следам йети. Все эти следы шли от Западной седловины, окрещенной нами „Седловиной йети“ и соединявшей долину Лобудже с Западной долиной.

Мы начали с изучения следов на замерзшем озере. Они несколько расплылись и были значительно меньше тех, по которым мы позже шли в долине, ведущей к седловине. Затем я нашел несколько следов, сохранившихся лучше; три из них оказались в превосходном состоянии, и мы их измерили. Подошва имела в длину от двадцати пяти до тридцати сантиметров (в зависимости от возраста животного) и от двенадцати до пятнадцати сантиметров в ширину, что совпадает с размерами, приводимыми Шиптоном. Следы на озере не превышали в длину двадцати сантиметров. Расстояние между следами равнялось тридцати пяти сантиметрам, и они шли совершенно прямо. Судя по глубине отпечатков, животное было крупное, но не огромное, и вес его мы примерно определили в восемьдесят — сто килограммов. При тщательном исследовании следов, хотя ветер и снег, выпавший между 18 и 23 апреля, их несколько исказили, можно было различить пять пальцев, из которых только на трех имелись когти. Большой палец обычно бывал обращен назад и отпечатывался глубже; на двух следах я заметил в задней части пятки два треугольных отпечатка, по-видимому от пучков волос. Наконец, мы остановились перед препятствием, ставшим на пути животного, — каменной глыбой, за которой виднелись глубокие следы трех лап, вплотную друг к другу; четвертая, очевидно, находилась на весу для следующего прыжка через другой камень. За ним снова обнаружились такие же следы трех лап вместе, между тем как отпечаток четвертой отметил первый шаг. Последующие следы представляли прямую линию. Затем я заметил три линии следов: одна из них шла от морен, две другие из долины; они встретились и дальше шли вместе, причем создавалось такое впечатление, будто двигалось одно животное. Наши йети были настоящими альпинистами, ступавшими в след друг другу.

Выводы из всего этого, по-моему, следующие:

а) мы имели дело с четвероногим, что доказывает прыжок через камень;

б) йети живут не в одиночку, а семьями; это подтверждается скрещивающимися следами, различными размерами отпечатков, а также следом на озере, принадлежавшим, очевидно, молодому животному;

в) вес йети можно считать равным примерно ста килограммам;

г) следы принадлежат стопоходящему животному с пятью пальцами;

д) позади следов некоторых, по-видимому, взрослых животных виднелся двойной треугольный отпечаток пучков волос. Этот отпечаток, имеющий немаловажное значение, отсутствует на прекрасной фотографии свежего следа, снятой Смайтом, так же как и на фотографии Шиптона.

Я не смог обнаружить никаких остатков пищи и никаких экскрементов; это подтверждает гипотезу, что животные только проходят здесь и не часто забираются на такую высоту; если бы йети жил и охотился поблизости, мы должны были бы наткнуться на логово или хотя бы на какое-нибудь временное убежище. Я склонен думать, что он взбирается на перевалы только тогда, когда, обойдя в поисках пищи, одну долину, перебирается в другую. Этот медведь является бродягой; он избегает населенных людьми районов и заходит высоко в горы, в излюбленные места пантер — хищных животных, которых йети, по всей вероятности, не боится. Не думаю, чтобы к сказанному можно было что-нибудь добавить. Сведения, сообщаемые местными жителями, всегда противоречивы, и в них трудно отделить легенды от действительности. Итак, нам остается лишь терпеливо ждать того дня, когда исследователи вернутся с фотографиями самого животного или, может быть, даже со шкурой медведя Ursus arctis Isabellinus — согласно заключению покойного П. Покока из Британского музея».

Последний случай, о котором я намерен упомянуть в данной главе, — это единственная известная нам встреча европейца с самим йети (существует много рассказов о том, что шерпы были искалечены или убиты йети, и один рассказ о йети, вступившем в борьбу с силачом шерпом и оказавшемся побежденным).

Профессор Г. О. Диренфурт, отец Нормана Г. Диренфурта, в своей книге «Zum dritten Pob» («К третьему полюсу») приводит изумительную историю схватки между двумя норвежцами-проспекторами и двумя йети, происшедшей в 1948 г. Норвежцы Ааге Торберг и Жан Фростис по поручению индийского правительства занимались поисками радиоактивных руд в Сиккиме; 11 июня их шерпы увидели вблизи от ущелья Зему следы йети. Два проспектора, вооруженные автоматическими ружьями, в сопровождении двух помощников индийцев и двух шерпов пошли по следам. Несколько часов спустя Торберг увидел над своим отрядом две фигуры и в бинокль рассмотрел, что то были «высшие обезьяны»; их спины покрывала бурая шерсть, головы по форме напоминали человеческие. Разбившись на две группы, маленький отряд предпринял обходное движение; Фростис и один из шерпов, приблизившись к животным и взобравшись по скрытой тропинке выше их, стали быстро спускаться к ним на лыжах.

Позже, пересказывая эту историю в «Аргози», Норман Диренфурт добавляет: «Захваченные врасплох, обе обезьяны остановились и стали на задние ноги. Длинная лохматая шерсть покрывала все их тело, за исключением лица. Густые брови наполовину скрывали глаза. Животные были ростом со среднего человека и имели длинный поросший шерстью хвост».

Фростису и подошедшему к нему Торбергу удалось приблизиться к животным. Не обнаруживая никаких признаков страха, «обезьяны» стали отступать, глухо рыча и скаля желтоватые клыки. Дав знак товарищу не стрелять, Торберг схватил альпинистскую веревку, сделал скользящую петлю и накинул ее на одно из животных. Оно сразу же сбросило с себя петлю, и в то же мгновение его спутник прыгнул на Фростиса, сбил с ног и сильно повредил ему плечо. Тогда Торберг выпустил из рук веревку и, схватив ружье, выстрелил, ранив нападавшее на Фростиса животное. Грохот выстрела так напугал «обезьян», что они прекратили сражение и убежали через соседний перевал. Фростис оказался серьезно ранен, и это заставило отказаться от мысли о немедленной погоне; когда на следующий день возобновили преследование, сильная метель уничтожила следы, и дальнейшие поиски пришлось прекратить.

Единственное замечание, которое я должен сделать по поводу приведенного случая, заключается в том, что по всем другим описаниям йети, с какими мне удалось ознакомиться, у них нет длинного, поросшего шерстью хвоста, так же как его нет и у обезьян [5].

В этой главе я не собираюсь приводить другие рассказы относительно йети или же подытоживать наши выводы о том, что он собой представляет; мне кажется, читателю будет интересней составить собственное мнение после того, как перед ним развернутся события в той последовательности, в какой они развертывались перед нами.

Глава 3 Экспедиция начинает становиться реальностью. — Новые подробности

В конце июля я получил радостное известие, что руководство «Дейли мейл» согласно организовать экспедицию на поиски йети. Оно выставило два условия. Во-первых, общая сумма расходов не должна превышать определенного лимита; во-вторых, все намечаемые участники экспедиции должны быть опытными людьми, занимающими известное положение и пользующимися авторитетом в научном мире. Другими словами, ни в коем случае не следовало допустить, чтобы экспедиция превратилась просто в прогулку по Гималаям группы энтузиастов-альпинистов. Выражалась также надежда, что ряд участников успешной Эверестской экспедиции отправится с нами и что мы заручимся одобрением и поддержкой Британского музея.

Том Стобарт уже возвратился в Англию и, как я с удовлетворением узнал, с прежним энтузиазмом готов был принять участие в поисках йети. Надо сказать, что в Эверестской партии Том занимал совершенно особое положение. Последние годы он специализировался на киносъемках экспедиций в различные части света. Когда одна экспедиция заканчивалась, вопрос о дальнейшей работе для него сводился попросту к тому, какую из многочисленных следующих экспедиций он пожелает выбрать. Остальные «эверестцы» имели постоянную работу и не так свободно могли располагать собой; трудно было предположить, чтобы большинство из них сумело получить длительный отпуск два года подряд. Именно так обстояло дело, конечно, с Джоном Хантом, которого мы с удовольствием избрали бы руководителем. Сэр Джон не смог принять наше предложение, но и в период подготовки, и в течение всей экспедиции он вселял в нас мужество своей постоянной поддержкой.

Том и я провели много часов, обсуждая проблему личного состава экспедиции. В конце концов мы пришли к выводу, что приглашения должны быть не персональными, а прежде всего надо точно установить, какие специалисты нам необходимы. Несомненно, если мы хотим сообщить всему миру бесспорные, проверенные и перепроверенные факты, нам потребуется по меньшей мере два, а то и три зоолога. Если ни один из них не будет обладать опытом в выслеживании и ловле зверей, то нам понадобится еще и охотник. А вдруг йети окажется не человекоподобной обезьяной, а обезьяноподобным человеком? Нужен еще и антрополог. Если предстоят трудные восхождения, необходим также еще один альпинист. Я никогда в жизни не ходил в связке, а Том, хотя и имел опыт восхождений по скалам и по льду в Англии, Альпах и Гималаях, вовсе не желал взять на себя ответственную роль единственного лидера группы новичков в районе Эвереста.

Без сомнения, нам нужен будет врач. Мы не имели представления, насколько агрессивно может вести себя йети, но совершенно ясно понимали, что, исследуя в поисках йети пещеры и расселины, легко можем потревожить медведя, волка, барса или других опасных животных. Нам нисколько не улыбалась перспектива быть покалеченными высоко в горах, не имея под рукой врачебной помощи. Том настаивал также на необходимости захватить с собой переносные радиотелефонные аппараты. Он был убежден, что быстрая связь между отдельными группами может определить успех всего предприятия. Это требовало приглашения радиотехника. Лично я придавал очень большое значение тому, чтобы экспедиция протекала в обстановке полного политического согласия как с Непалом, на территории которого мы будем действовать, так и с Индией, питающей интерес «старшего брата» к маленькому соседу у своей северной границы. Поэтому я решительно стоял за включение в состав экспедиции не только индийского ученого, но и непальского ученого или наблюдателя. Наконец, Том, будучи на Эвересте единственным кинооператором, оказался настолько перегруженным, что жаждал иметь на этот раз помощника (фактически мы взяли в конце концов двух). Если никто не будет помогать ему при съемках, он не сможет посвятить достаточно времени наиболее важной работе — зоологическим исследованиям. Итак, считая Тома и меня, мы намечали экспедицию в составе примерно двенадцати человек, между тем как смета вынуждала нас ограничиться пятью или шестью.

Единственный выход состоял в том, чтобы подыскать людей, обладающих двумя, а еще лучше — тремя специальностями; примером мог служить Том — зоолог, альпинист и кинооператор. Необходимым условием при отборе являлось безукоризненное здоровье, желательным — проверенная способность к восхождению на большую высоту.

Один из участников эверестской партии, доктор Чарлз Эванс, не вернулся вместе с остальными в Англию, решив посвятить конец года исследованиям окрестностей Эвереста. В качестве альпиниста-врача он сопровождал многие гималайские экспедиции, а во время штурма Эвереста достиг с Томом Бурдиллоном Южной вершины. По предположениям Тома Стобарта, Эванс мог заинтересоваться поисками йети, и мы оба сошлись на том, что, в случае если бы нам удалось убедить его принять участие в экспедиции, он был бы превосходным руководителем нашей группы. Думаю, доктор Эванс простит нам самонадеянность; для нас он образец высокого класса. Ближайшей нашей задачей было с ним связаться. Он не оставил никаких сведений относительно своих планов, а послать из Катманду нарочного гоняться за ним по горам представлялось нам делом бессмысленным и связанным с большими расходами. Поэтому мы решили обождать, пока доктор Эванс вернется в цивилизованный мир. Лишь много месяцев спустя мы смогли списаться с ним; когда это нам удалось, мы узнали, что по личным — сентиментальным или романтическим — причинам он предпочитает оставить йети в покое и не пытаться раскрыть тайну. К тому же на 1954 г. у него были другие планы.

Том уехал отдыхать, и с ним трудно было поддерживать связь, поэтому дальнейшие заботы по подбору участников выпали на мою долю. Мне пришлось когда-то встретиться с двумя людьми, которые произвели на меня впечатление как бы созданных для охотничьих экспедиций. Вопрос заключался в том, удастся ли их разыскать?

Первым был Чарлз Стонор (теперь ему шел 42-й год); с ним я поддерживал связь с тех пор, как в 1948 г. мы вместе участвовали в путешествии по предгорьям Гималаев в Северном Ассаме [6]. Мы проникли в неисследованную область, разыскивая неизвестное первобытное животное из отряда крокодилов. Я тогда убедился в исключительных физических данных Чарлза и в его способностях как ученого. Чарлз учился в университете Сент-Эндрьюз, где получил степень бакалавра наук и специализировался в биологии и антропологии. Некоторое время он занимал должность младшего научного сотрудника в Лондонском зоологическом саду, а во время войны служил пехотным офицером и был прикомандирован к индийской армии. Позже в течение нескольких лет он был правительственным уполномоченным в прилегающих к Гималаям районах Ассама, населенных племенами, сохранившими родовой строй; год он прослужил в Папуасской администрации на Новой Гвинее. Он написал ряд научных статей о племенах Ассама и Новой Гвинеи, а также по вопросам зоологии. Чтобы подчеркнуть его многогранность, следует упомянуть о ценных коллекциях птиц, животных, растений и о материалах по антропологии, присланных им в Англию. Итак, для наших целей Чарлз Стонор являлся идеально разносторонним ученым. Кроме того, он бегло говорит на языке хинди, который понимают и жители Катманду, и более культурные шерпы в деревнях, расположенных в районе Эвереста. Вторым намеченным мной участником был Джералд Рассел, американский естествоиспытатель 43 лет, мой близкий друг по Кембриджскому университету в 1928–1931 гг. Я помнил Джералда студентом, когда он был прекрасно сложенным юношей, грозным боксером-легковесом и специалистом по дзюдо^[7]. Покинув Кембридж, мы потеряли друг друга из виду, и лишь в 1945 г., оба в морской форме, случайно встретились в гостиной гамбургского отеля. Там я узнал, что произошло с Джералдом за истекшие годы.

В 1932 г. он участвовал вместе с Иваном Сандерсеном, еще одним из наших сокурсников по университету, в экспедиции Перси Сладна в Британский Камерун, которой удалось собрать огромную коллекцию птиц и животных. После этого он принимал участие в двух азиатских экспедициях Харкнесс в 1933–1934 гг. и 1936–1937 гг., исследовавших отдаленные районы китайско-тибетской границы. Во время второй из этих экспедиций он и покойная миссис Рут Харкнесс поймали первую живую гигантскую панду^[8]. Когда началась война, Джералд находился в Нью-Йорке, но, являясь постоянным жителем Франции и получив образование в Англии, он оказался в числе первых американцев, добровольно вступивших в Британский флот. Это произошло еще в то время, когда война оставалась чисто европейским делом. Будучи матросом, он был ранен в первом же сражении между английскими морскими силами и «Шарнгорстом»; после производства в офицеры он принимал участие в десантных операциях в Средиземном море и Нормандии.

В следующем году я ненадолго встретился с Джералдом в Англии. Затем я снова потерял с ним связь, пока мы опять случайно не столкнулись в Каире в 1951 г. После демобилизации он еще раз отправился в Китай в надежде поймать живьем золотистого такина^[9], одно из редчайших в мире животных.

Когда он находился в Индии, победы китайской красной армии расстроили его планы и заставили прервать экспедицию. В Каир он приехал поиграть в поло и немного отдохнуть после съемки серии фильмов о местных методах ловли диких зверей в Европе и Азии.

Зимой 1952/53 г. мы снова встретились с Джералдом в Каире, а в августе 1953 г., когда я намечал состав экспедиции для поисков йети, мне по чистейшей случайности попалась его фамилия в списках команд, участвовавших в состязаниях по игре в поло в Довиле^[10]. Джералд бесспорно мог принести огромную пользу нашей экспедиции. Он обладал большим опытом в выслеживании и ловле диких зверей и, хотя ему никогда не приходилось работать в высокогорных условиях, провел долгие месяцы, если не годы, в тяжелых скитаниях по самым недоступным в мире местам. Я знал также, что он первоклассный стрелок и знаток огнестрельного оружия.

И Джералда Рассела, и Чарлза Стонора разыскать оказалось нетрудно; оба, к моему величайшему облегчению, сразу согласились участвовать в экспедиции, хотя им пришлось поставить крест на своих планах на более или менее отдаленное будущее. Джералд должен был почти сразу уехать в Америку, а затем вернуться в Европу и без промедления направиться в Индию. Таким образом, на время столь важного периода подготовки он для нас был потерян; в сущности не приходилось рассчитывать, чтобы он мог присоединиться к экспедиции до того, как она уже будет находиться в пути к Катманду. По нашим предположениям, это могло произойти в конце декабря или в начале января. Джералд, однако, великодушно предложил взять на себя ответственность за снабжение экспедиции всем необходимым огнестрельным оружием, твердо надеясь позаимствовать его на время у своих индийских друзей.

Бедный Джералд! В наше время огнестрельное оружие меньше всего относится к тем вещам, которые можно без труда перевозить из одной части Индии в другую, а тем более через границу Непала и обратно. Декабрь застал его мужественно пробивавшимся сквозь совершенно непредвиденные рогатки канцелярской волокиты, связанной с необходимостью получения целой кучи разрешений на временную передачу права собственности на оружие, перевозку его из штата в штат, на экспорт, импорт, реэкспорт и реимпорт. Менее энергичный человек давно отступился бы от такой задачи.

Не теряя времени, я написал также доктору Бисуасу, запросив его, во-первых, склонен ли он по-прежнему отправиться с нами и, во-вторых, какие винтики мы должны привести в движение, чтобы его временно освободили от работы. Бис очень быстро ответил: он с восторгом примет участие в экспедиции и советует нам написать директору Управления по изучению и охране животных и министру иностранных дел в Дели. Бис поднял еще один важный вопрос. Кроме поисков йети, мы намеревались составить коллекцию птиц и млекопитающих, и нам понадобится специалист по выделке шкур. Он предлагал, чтобы мы пригласили Ахкея Бхутиу из Гангтока, которого он знал как очень опытного в этом деле человека. Ахкей в 1937–1938 гг. провел много месяцев с Шеффером во внутренних районах Сиккима и Тибета, побывал с Кингдон-Уордом в Ассамских Гималаях, а прошлой зимой — с самим Бисом в Сиккиме. Бис убедился, что Ахкей полезен не только как специалист по выделке шкур, но и как превосходный повар.

Верховный лама монастыря Кхумджунг показывает хранящийся там скальп йети

Ралф Иззард, инициатор экспедиции на поиски снежного человека

Долина Мачерма, где отец Тенцинга Норгея отсиживался в пастушьей хижине от йети.

Скальп йети из монастыря Пангбоче

Лучшая из фотографий следов йети, снятая Э. Шиптоном в 1951 г.

Полдень в Пхатгаоне

Бог Мщения (Катманду)

У нас еще не было руководителя, доктора и альпиниста, но имелось уже ядро солидной научной партии: Том Стобарт, Чарлз Стонор, Джералд Рассел и Бисуамой Бисуас. Все обладали большим экспедиционным опытом. Что касается меня, то, кроме роли официального летописца, я мог взять на себя оказание помощи Чарлзу Стонору в его работах по ботанике, так как в течение трех лет изучал в Кембридже земледелие и лесоводство. К тому же это будет мое пятое путешествие в Гималаи, и я мог считаться до некоторой степени стреляным воробьем. С самого начала экспедиции руководство «Дейли мейл» выразило определенное пожелание, чтобы, помимо поисков йети, производилось возможно больше дополнительной научной работы, что явилось бы наилучшим использованием затраченных средств.

После того как Том вернулся в сентябре в Англию, он, Чарлз Стонор и я составили рабочий комитет экспедиции. Было послано письмо непальскому министру иностранных дел с просьбой разрешить нам прибыть в страну и в течение шести месяцев вести исследования в районе Эвереста. В ожидании ответа мы занимались тщательной разработкой программы действий, Чарлз облекал ее в письменную форму. В программу входило «несколько недель серьезной подготовки, включавшей многочисленные встречи с исследователями, альпинистами, бывшими чиновниками и миссионерами, которые по личному опыту знали интересовавший нас район; мы должны были досконально ознакомиться с ним — с его населением, климатом, растительным и животным миром и т. д. Это необходимо, если мы хотим добиться максимальных результатов».

Основная часть работы пала на Чарлза и Тома. Одно место в партии мы все еще сохраняли для ученого из Британского музея, но здесь нас ждал небольшой афронт. Может быть, мы недостаточно хорошо изложили суть дела. Руководство музея указало, что зоологами мы уже обеспечены, а ему самому нужны все имеющиеся у него специалисты, так как в ближайшее время предстоит перенос экспонируемой коллекции млекопитающих в новое помещение. Нам предложили ботаника или энтомолога, но мы были вынуждены отказаться, так как считали необходимым ограничить состав партии только самыми необходимыми людьми. Возможно, слегка прохладное отношение объяснялось тем, что, после того как Эрик Шиптон во время своей рекогносцировочной экспедиции на Эверест в 1951 г. получил данные, свидетельствовавшие о существовании йети, Британский музей организовал специальную выставку, посвященную снежному человеку и имевшую своей целью доказать, что йети является лангуром.

На бумаге в пользу этой теории можно кое-что сказать, но она совершенно неприемлема для людей, знакомых по опыту как с лангурами, так и с суровыми, открытыми ураганным ветрам снежными полями на высоте около 6000 метров, где обычно встречаются следы йети. Можно также с уверенностью добавить, что Шиптон совершенно явно не ретушировал своих фотографий следов йети, и надо обладать некоторой долей воображения, чтобы утверждать о сходстве между ними и следами лангура. Погоня за знаниями привела нас и в Лондонский зоологический сад, где нам с такой же уверенностью заявили, что обнаруженные Шиптоном следы принадлежали, несомненно, медведю. В общем эти посещения нас несколько приободрили. Если два ученых общества придерживаются столь диаметрально противоположных взглядов при отождествлении следов, то владелец ног вполне может быть ни тем и ни другим животным; и это, пожалуй, увеличивало шансы третьего кандидата — животного «икс».

После еще нескольких бесед Чарлз Стонор засел за составление первого документа, формулировавшего цели экспедиции и гласившего:

Доказательства за и против существования снежного человека, или йети

«Подводя итоги доводам в пользу и против его существования, совершенно необходимо иметь в виду, что отрицательное мнение музейных специалистов покоилось на шатких основаниях, главным образом на априорной невероятности того, чтобы какие-либо крупные человекообразные обезьяны или сходные с ними животные могли выжить в этом районе. И вот, окопавшись со всех сторон, специалисты естественно полны решимости держаться своих взглядов. Так как все восходители, побывавшие в интересующих нас местах, были озадачены следами и рассказами шерпов, то попытка окончательного разрешения вопроса представляется весьма целесообразной. По-видимому, не придавалось также значения тому обстоятельству, что ни одна экспедиция в сущности не была заинтересована в доказательстве или опровержении существования снежного человека; все они были полностью поглощены проблемами восхождения, и это не давало возможности отвлекаться для решения других задач.

Какой интерес представляет район для этнографов

Район Гималаев является одним из наименее известных уголков Земного шара с точки зрения этнографии и материальной культуры населяющих его народов. В самой восточной части горной страны, на территории Бутана и до границ Бирмы, живут племена, до сих пор никогда не посещавшиеся европейцами, и другие, известные только по названию. То же самое относится и к отдаленным районам Непала, в которых нам предстоит побывать; в сущности Непал в целом изучен еще далеко не удовлетворительно; сомнительно, чтобы имелась достаточно подробная карта его пограничной северной части. Поэтому всякие сведения, какие удастся собрать за несколько месяцев, будут иметь бесспорную ценность.

Научные учреждения и музеи крайне заинтересованы в получения образцов непальского искусства, как, например, резьбы по дереву, а также всякого рода тканей и других предметов местной материальной культуры.

С несколько иной точки зрения было бы крайне интересно прожить некоторое время в одном из самых больших буддийских монастырей, чтобы изучить и описать их уклад и попытаться заснять подробный фильм. Если это окажется технически осуществимым, следовало бы записать на пленку буддийское богослужение. Весьма вероятно, тибетский буддизм находится на грани исчезновения, и через несколько лет изучать уже будет нечего.

Для зоологов

Помимо увлекательных поисков йети, там найдется богатый материал для сбора коллекций, в частности птиц и мелких млекопитающих, так как более высокие зоны Гималаев недостаточно хорошо изучены. В этом районе имеются животные, еще никогда не попадавшие в неволю; другие, например мускусная кабарга и индийская пищуха, привозились в Англию очень редко. Следует подчеркнуть, что открытие воздушного сообщения с Катманду облегчает по сравнению с прошлым доставку из Гималаев живых зверей.

Для ботаников

Около года назад в Западном Непале побывала ботаническая экспедиция, возвратившаяся с новыми и очень ценными видами растений. Экспедиция работала на более низких высотах по сравнению с теми, какие предстоит достичь нам, и наши перспективы в области ботанических исследований не уступают перспективам в области зоологии или даже превосходят их. Крупные специалисты из Кью-Гарденс^[11] полностью с этим согласны.

Общие замечания

Все экспедиции, посещавшие за последнее время Гималаи, ставили перед собой какую-нибудь одну цель: восхождение, сбор растений, топографическую съемку и исключали все другие. Таким образом, ни одна партия не давала комплексного или всестороннего описания района в его различных аспектах как с точки зрения населения, так и всего остального. Предполагаемый состав нашей экспедиции сделал бы возможным составление интереснейшего всеобъемлющего отчета об отдаленных областях Гималаев, об образе жизни крестьян-шерпов и укладе буддийских монастырей, о растительном и животном мире; из такого отчета были бы видны взаимосвязь и взаимозависимость — подобные тем, что наблюдаются в совершенно иной форме в сельских районах Англии. Мы могли бы заснять очень увлекательный и ценный цветной фильм, особенно если иметь в виду такие единственные в своем роде красочные картины Гималаев, как леса рододендронов и живописные сцены из жизни населения».

Следует отметить, что в своем изложении целей экспедиции Чарлз совершенно не упоминает, как мы предполагаем поступить с йети, если его обнаружим, Оглядываясь назад, я сомневаюсь, чтобы на той ранней стадии у нас имелось какое-нибудь определенное мнение по данному вопросу, если не считать, что никому из нас не улыбалась мысль об убийстве снежного человека. Огнестрельное оружие мы должны были взять с собой, чтобы защитить и себя, и наших шерпов от возможных нападений не только йети, но и других диких зверей; но никто из нас не имел желания взять на себя ответственность за уничтожение одного из редчайших в мире существ, которое могло даже оказаться приматом. Джералд, находившийся тогда в Америке, по всей вероятности, много размышлял на эту тему. В одном из писем ко мне он писал:

«Способ поимки более или менее редких дики животных хорошо разработан. Застрелите, если необходимо, одного из родителей и хватайте детеныша. В нашем случае об этом, по-видимому, не может быть и речи. В первую очередь мы должны стремиться к идеальному решению. Поймать самца и самку, доставить их в Англию и сделать все возможное, чтобы у них появился детеныш. Предположение, что нашей экспедиции это удастся, в особенности при первой же попытке, означало бы надежду на чудо, на целую серию чудес. Достаточно было бы поймать одного из родителей. Можно было в конце концов примириться и с детенышем, предпочтительно со „снежной девочкой“, если только для этого не пришлось бы убить мать или отца. Могу сказать по опыту, что воспоминание о том, как вы застрелили или видели, как кто-то другой застрелил крупную человекообразную обезьяну, никогда не изглаживается из памяти. Как только детеныш пойман, его можно использовать в качестве приманки для одного из родителей. Но как изловить детеныша без предварительного кровопролития или совершенно невероятного везения?

Можно попытаться назначить большое вознаграждение первому местному жителю, который доставит снежного человека. Подобная тактика иногда бывает успешной; но обычно происходит следующее: несмотря на то что вы показываете хорошие фотографии (если такие существуют), вам доставляют любое крупное животное в надежде, что вы, может быть, все же ошиблись и на самом деле хотели именно то, какое вам принесли, или же, что вы соблазнитесь и купите. Примерно через месяц вся эта лавочка прекращается, так как людям надоедает, и тогда вы начинаете уповать на местных охотников.

Я никогда не бывал в Гималаях, где к убийству животных относятся так неодобрительно из-за глубоко укоренившихся религиозных верований, но во время моих путешествий мне не попадалось ни одной деревни, населенной земледельцами или пастухами (все равно), где не имелось бы некоторого, пусть очень незначительного, количества мужчин, которые по мере возможности не охотились бы — либо в силу атавизма, либо вследствие скрытой в них склонности к бродяжничеству». (Как показали события, в этом утверждении Джералд был абсолютно прав. Даже в чисто буддийской общине в Намче-Базаре мы обнаружили двух непальцев, жителей долин, прозванных нами Розенкранц и Гильденстерн, которые зарабатывали себе на жизнь ловлей животных и птиц, продавая их индийским торговцам. О том, чтобы поймать йети, они и не помышляли.)

«Эти люди (охотники), выросшие в данной местности, прекрасно знают свой край. По одному-единственному следу такой парень скажет вам, как давно животное прошло, довольно точно определит его возраст и установит, самец это или самка; если это была самка, он сможет сообщить, беременна она или нет, и если беременна, то через сколько месяцев родит детеныша. Он будет иметь точное представление о том, куда шло животное, зачем и откуда. Затем через некоторое время и при удаче — возможно, спустя несколько недель — вы сможете увидеть это животное. Но это все, на что способен местный охотник. Перед задачей поймать крупного зверя живьем он пасует, если только ему раньше не приходилось ловить их по просьбе и указаниям европейцев. Его ловушки всегда устроены так, чтобы убивать, а не захватывать живьем. Западни принятых у нас типов непригодны, так как механизм замерзает — вот в чем основная трудность поимки животных в высокогорных условиях.

Мы должны также попытаться сыграть на любопытстве снежного человека. Любопытство приводило к гибели так много косолапых мишек, леопардов, а иногда и обезьян. Возможность того, чтобы животные, особенно упомянутые выше, подвергли себя опасности из-за чистого любопытства, кажется невероятной с точки зрения нашей более высокоразвитой психики, хотя большинство животных наделено умом, вполне достаточным для борьбы за существование и для приспособления к окружающей обстановке. Итак, колокольчики, подвешенные к веткам деревьев на высоте человеческого роста и звенящие на ветру. Маленькие зеркала, свисающие с кустов и сверкающие на солнце. Яркие флажки. Блестящие предметы. Все, что может выманить животное на заранее тщательно подготовленное место к объективу вашего киноаппарата, к клетке, к сети. Сети! Они всегда с вами, эти сети, но как трудно ими пользоваться. Падающая сеть, обертывающаяся вокруг клетки. Мелкоячеистая сеть, набрасываемая на йети, за которой быстро следует другая с более крупными ячейками. Лассо, если йети от вас убегает, „бола“^[12], опутывающая ему ноги, если он идет на вас. Продолжая список старинных классических приманок, упомянем мед, анис, куски соли.

Может быть, настало время осуществить охотничью мечту; винтовка или духовое ружье, которые стреляют короткими стрелами, смазанными наркотическими или анестезирующими средствами.

При всем присущем мне бодром оптимизме, я считаю, оставляя в стороне случай необыкновенной удачи, что нет другого пути к успеху, кроме тяжелого, длительного, терпеливого труда, связанного с многими лишениями и разочарованиями».

Как я впоследствии узнал, Джералд написал это письмо после встречи в Нью-Йорке с нашим старым другом Иваном Сандерсоном, который в настоящее время пользуется репутацией выдающегося биолога. Иван особенно заинтересовался идеей стрелы с наркозом; по его мнению, только таким способом можно было бы поймать снежного человека, не причинив ему никакого вреда. Утверждают, будто такие стрелы применялись во время войны, чтобы выводить из строя немецких часовых. Известно, что ими пользовались некоторые охотники, когда приходилось иметь дело с чересчур осторожными или опасными животными, хотя техника этого способа все еще может считаться «профессиональной тайной».

Трудность заключается в том, что необходимо точно знать размеры животного, которое вы хотите изловить. Слишком сильный наркотик может умертвить йети буквально на ходу. Слишком слабая концентрация если и окажет действие, то лишь замедленное — существенное обстоятельство, когда выстрел должен быть произведен с близкого расстояния. В конце концов мы решили не применять никаких стрел. Не разглашая нашего секрета, мы изучили также возможность приобрести западню, работающую с помощью фотоэлемента. От этой мысли мы отказались, когда узнали, что необходимое вспомогательное оборудование будет слишком обременительным для носильщиков. Из более общепринятых способов мы обсуждали использование охотничьих собак. Гончих пришлось исключить, так как они производят слишком много шума; к тому же мы сомневались, чтобы чутье могло принести им пользу в тех местах, где нам предстояло действовать. Нам предлагали взять с собой немецких полицейских ищеек, но для этого было необходимо, чтобы кто-нибудь из нас поехал на три месяца в Западную Германию для тренировки с отобранными животными. К сожалению, никто не располагал свободным временем, и интереснейший, на мой взгляд, опыт не мог состояться.

Иван относился с большим энтузиазмом к основной цели нашей экспедиции. В течение нескольких лет он сам собирал факты, относящиеся к снежному человеку и к другим, вероятно родственным ему существам, обнаруженным в разных частях света. Он рассказал Джералду, что недавно проникли в одну пещеру в Северной Италии, на протяжении 70 миллионов лет остававшейся недоступной. В ней нашли следы медведя, первобытного человека и еще чьи-то, очень сходные с отпечатками ног снежного человека; все следы шли более или менее рядом, хотя и были отделены друг от друга, возможно, периодами в несколько миллионов лет. В другом письме Джералд изложил мне теорию Ивана о том, что снежный человек следовал за отступлением льдов, двигаясь к северу, и постепенно исчез на равнинах Германии и на Скандинавских возвышенностях, но смог выжить до наших дней в более холодном климате высоких Гималайских гор.

Через две или три недели пришло еще одно письмо от Джералда с сообщением, что он предполагает — поскольку необходимость в координировании наших планов становится все более настоятельной — вылететь из Нью-Йорка в Лондон и провести с нами два дня, прежде чем пуститься в путь во Францию, а затем в Индию. 21 октября Джералд прибыл.

Это была во многих отношениях знаменательная для нас дата. В тот день в присутствии королевы и герцога Эдинбургского состоялся первый просмотр фильма Тома Стобарта «Завоевание Эвереста». Ради такого случая в Лондоне собралось множество специалистов по Гималаям и ветеранов эверестских экспедиций. Мы сразу же сообразили, что нам представляется исключительная возможность для сбора информаций. Руководство «Дейли мейл» считало необходимым сопроводить сообщение о нашей экспедиции (когда настанет время его напечатать) таким количеством высказываний авторитетных очевидцев, какое нам только удастся заполучить. Вечером 20 октября мы проследили Эрика Шиптона до его отеля. Он любезно сообщил нам по телефону, что с удовольствием изложит свои взгляды для опубликования в газете. Но на 21-е у него очень много дел, и он может принять нас только рано утром. Я не мог вовремя попасть в Лондон, и встреча, к сожалению, состоялась без меня. Пошел Чарлз Стонор в сопровождении сотрудника «Дейли мейл» Роналда Даунинга. Они захватили с собой шиптоновские фотографии следов снежного человека, увеличенные до натуральной величины.

«Эта фотография особенно удачна, — сказал Шиптон, — так как след отпечатался на тонком слое кристаллического снега, лежавшего поверх твердого льда. Поэтому, когда существо передвинуло ногу вперед, след почти не исказился.

Следы, совсем свежие, были оставлены, вероятно, всего за несколько часов до того, как мы их обнаружили, и во всяком случае в тот же день.

Они отстояли один от другого на 75 сантиметров и шли по направлению к трещине.

В том месте, где мы натолкнулись на следы, по всей вероятности, двигались вместе два существа. Это было на высоте около 5500 метров, значительно выше границы лесов. Следы шли на некотором расстоянии рядом, а затем пересекались.

Я не упоминал до сих пор о том, что обратил особое внимание на то место, где одно из существ перепрыгнуло через трещину шириной около 90 сантиметров. Там виднелся след толчка, а по другую сторону ясный отпечаток пальцев, зарывшихся при приземлении в снег. Я жалею, что не сфотографировал этого следа по ту сторону трещины.

Я был поражен и заинтригован следами. Но мои шерпы, взглянув на них, не сомневались. Сонам Тенсинг, очень толковый парень, которого я знал много лет, сказал: „Это йети“.

Я совершенно объективен. У меня нет определенного мнения. Следует, однако, иметь в виду, что шерпы прекрасно знают следы медведя и обезьяны. Они без всяких колебаний назвали это существо „йети“, что значит по-нашему — снежный человек.

На приеме в английском посольстве в Катманду Сонама Тенсинга осаждали люди, хотевшие поговорить с ним о йети. Он твердо уверял всех, что мы обнаружили следы именно этого существа.

Он один из очень немногих, видевших йети. По его словам, он встретил йети вблизи монастыря Тхьянгбоче в 1949 г.

По его описанию, это существо ростом с человека, около 165 сантиметров, покрытое рыжевато-бурой шерстью, с безволосым лицом и без хвоста. Голова высокая и заостренная.

Оно передвигается большей частью на двух ногах, но, когда торопится, опускается на все четыре. Сонам Тенсинг и его спутники били в барабаны и устроили страшный шум, чтобы напугать и прогнать йети, но тот оказался не слишком боязливым и некоторое время оставался поблизости.

Что касается следов, то я видел и изучал их в пяти разных местах. Однажды в Гарвале, в Центральных Гималаях, мы шли по ним вверх по склону значительное расстояние. Существо, которому они принадлежали, делало зигзаги, чтобы преодолеть довольно крутой подъем.

Беда в том, что наши сведения очень неопределенны и скудны. Но и их оказалось достаточно, чтобы ко мне обращались с просьбами отправиться на поиски снежного человека.

Такое предложение я получил и от одного американского университета.

Люди, подобно мне, видевшие следы, всегда бывали в это время заняты другим срочным делом и не могли отвлекаться на их изучение.

На следы натыкаются случайно, но мне кажется, что их появление носит сезонный характер; поиски, предпринятые в соответствующее время года и в тех местах, где видели следы раньше, возможно, окажутся успешными».

После интервью Чарлз возвратился в свой отель, где уже была заказана комната для Джералда. Джералд приехал, а позже утром явился и я. Мы сразу же стали совещаться. Насколько мне помнится, Джералд первый предложил, не откладывая, теперь же решить, как мы поступим с йети, если нам посчастливится его поймать. Он считал, что кем бы это существо ни было — обезьяноподобным человеком или человекоподобной обезьяной — мы несомненно вызовем общественный протест, если увезем его в Англию. Существо вряд ли долго проживет; «Дейли мейл» могут обвинить в погоне за сенсацией под вывеской серьезной научной экспедиции; на нас со всех сторон посыплются, конечно, упреки в жестокости.

Итак, мы составили генеральный план. Мы попытаемся изловить снежного человека живьем, но будем держать его для изучения и фотографирования в привычной для него обстановке. Если наше открытие окажется действительно имеющим первостепенное значение, мы постараемся задержать йети до тех пор, пока из Европы не прилетит какой-нибудь крупный специалист. Но в конце концов мы отпустим йети. Могу добавить, что издатель «Дейли мейл» сразу согласился с этим планом действий, как только мы ему его изложили. Лично я очень приветствовал бы подобное донкихотское окончание нашего предприятия. Дверь клетки открывается; снежный человек бросает последний взгляд на свое временное жилище и затем, волоча ноги, исчезает вдали, подражая заключительному кадру из фильма Чарли Чаплина.

На основании услышанных в Америке предположений Джералд в это время склонялся к тому взгляду, что йети может все-таки оказаться крайне примитивной разновидностью человека. Поэтому назначенный на вечер обед в обществе Дж. П. Миллса, известного антрополога, несколько лет работавшего с Чарлзом Стонором в Ассаме, был для нас очень кстати. Миллс помог мне при писании первой книги «Охота на буру» и теперь с удовольствием согласился дать статью об антропологической стороне будущей экспедиции. Тилмен принял нас и ответил на ряд вопросов, возникших у нас при чтении его прежних работ; но так как он уже неоднократно излагал на бумаге все, что ему было известно о йети, еще одна статья, по его мнению, оказалась бы чистейшим повторением и не содержала бы ничего нового. Впрочем, несколько дней спустя Тилмен крайне любезно прислал мне свою последнюю работу о снежном человеке — статью, которая была напечатана в 1952 г. в журнале «Эврибодис Уикли» и которой я раньше не читал.

Теперь мы создали «тайный» штаб экспедиции на верхнем этаже здания, принадлежавшего «Дейли мейл» и находившегося на Куин-Виктория-стрит; из окна открывался прекрасный вид на Темзу.

Я употребляю слово «тайный», так как мы еще не были готовы предать гласности проект нашей экспедиции и хотели по возможности избежать преждевременного просачивания информации. Поэтому в течение некоторого времени мы были загадочными личностями, появлявшимися в здании редакции и выходившими из него по каким-то секретным делам. Проницательные люди могли бы, конечно, догадаться, что происходит нечто необычное. Работникам редакции я был хорошо известен, а в Томе, чье лицо постоянно появлялось на фотографиях в газетах и на экранах телевизоров, вскоре узнали одного из «эверестцев».

За пределами Куин-Виктория-стрит хранить «тайну» стало больше невозможно. При сборе сведений нам приходилось вступать в сношения с людьми различных специальностей. Секрет ничего не стоило раскрыть, если бы кто-нибудь им заинтересовался. Впрочем, до того как наступило время опубликовать наши планы, в других изданиях были помещены всего две заметки о нашей экспедиции. Одну напечатал «Спектейтор», приветствовавший перспективу появления снежного человека в «черной маске» в высшем лондонском свете. Вторая появилась в «Уолде пресс ньюс», редакция которого в следующем номере призналась, что с трудом поверила полученным ею сведениям.

22 октября во второй половине дня мы заперлись в своем штабе, чтобы обсудить списки одежды, снаряжения и продовольствия, уже составленные Томом, позаимствовавшим опыт английской экспедиции на Эверест. Мы также связались с Хантом и условились встретиться с ним на следующее утро. Это свидание произошло в помещении Королевского географического общества; присутствовали Джералд, Чарлз и я. Сэр Джон оказал нам самый сердечный прием и проявил живейший интерес к нашей затее. Он вручил мне для последующего опубликования приводимое ниже изложение его взглядов.

«В общем я считаю, что это интересная проблема, достойная того, чтобы ею занялась группа предприимчивых людей. Я не зоолог, а потому предпочитаю уклониться от высказывания своего мнения о том, существует ли действительно какое-то неизвестное животное.

Лично я впервые заинтересовался проблемой снежного человека, или „йети“, после того как в 1937 г. в северо-восточном Сиккиме во время восхождений на перевал Зему увидел ряды следов. Два животных пересекли перевал за некоторое время до меня. Отпечатки на снегу походили на следы человека; сходство было настолько большим, что я принял их за следы участников немецкой экспедиции, находившейся тогда в этом районе, и, по моим предположениям, на несколько часов опередившей меня. Первым моим чувством, вероятно понятным, была досада, но после более тщательной проверки я убедился, что меня не обогнали. В действительности ни один из участников немецкой экспедиции не поднимался по этому ущелью.

Взвешивая все обстоятельства, я не склонен думать, что эти следы принадлежали человеку, так как там имелось два ряда следов. Иногда они шли параллельно, иногда перекрещивались. Если бы то были люди, они, бесспорно, двигались бы гуськом и ступали бы в след друг другу.

Впоследствии я расспрашивал о йети шерпов; их рассказы полностью совпадали и давали основание предполагать существование какого-то крупного животного, не являющегося ни медведем, ни обезьяной лангуром. Когда Эверестская экспедиция посетила монастырь Тхьянгбоче, я присутствовал при том, как о йети расспрашивали помощника настоятеля. Сопровождая свои слова выразительными жестами, он рассказал, что год или два назад одно из этих животных появилось из зарослей рододендрона возле самого монастыря и бродило по снегу на расстоянии не больше двухсот метров от окна его кельи. Это было довольно крупное животное ростом в полтора метра или несколько больше, покрытое серовато-бурой шерстью. Оно ходило большей частью на задних ногах, но иногда опускалось на все четыре; оно чесалось, подобно обезьяне. Появление зверя вызвало большой переполох; монахи вскочили с постелей и принялись дуть в раковины и трубы, чтобы его прогнать. В конце концов зверь скрылся в кустах».

Начиная с этого времени сэр Джон всячески подбадривал нас, и мы все с чувством горячей благодарности вспоминаем о многочисленных открытках, письмах и телеграммах с пожеланиями успеха и советами, которые он нам посылал и до нашего отъезда, и тогда, когда мы были уже на месте.

Вечером 23 октября Джералд и я поехали ко мне в Кент, а на следующий день я доставил его на машине в Фолкстон, где он сел на пароход, направлявшийся во Францию — первый этап на его пути в Индию.

Глава 4 Задержки. — Дополнительные сведения. — Дальнейшие приготовления

Примерно на этой стадии подготовки мы начали слегка беспокоиться, не получая ответа от непальского правительства. Так как в настоящее время непальцы придерживаются политики поощрения экспедиций, мы не предвидели каких-либо особых затруднений. Мы не собирались совершить восхождение, а потому были уверены, что не столкнемся с другой экспедицией на какой-то определенной горе.

До нас доходили слухи, будто бы швейцарцы планируют на 1954 г. новую экспедицию, но мы предполагали, что они опять попытаются взойти на Эверест или на другую подобную вершину. Прошел, однако, месяц с тех пор, как мы послали свою просьбу, но ответа не было.

У «Дейли мейл» имелся в Катманду корреспондент Н. К. Саксена, оказавший мне большую помощь во время путешествия к Эвересту и обратно в прошлом году. Итак, мы послали Саксене телеграмму с поручением выяснить, получена ли наша просьба и когда можно ожидать ответа на нее. 25 октября от Саксены пришла загадочная, но от этого не менее тревожная телеграмма. Он извещал, что нам предложено не обращать внимания на письмо министра иностранных дел Непала; оно до нас еще не дошло, но, по-видимому, министр выражал в нем свое сожаление, что в 1954 г. экспедиция не может состояться. Премьер-министр М. П. Койрала распорядился пересмотреть весь вопрос.

Из-за осложнений, возникших в связи с конкуренцией швейцарцев, и затяжек в Катманду, вызванных реорганизацией непальского правительства, только 14 ноября мы получили известие, давшее нам возможность развернуть подготовку к экспедиции. Это была телеграмма премьер-министра с ответными пожеланиями успеха и заверением, что мы можем приступить к приготовлениям, не ожидая официального письма правительства о разрешении на въезд в страну.

До 14 ноября произошли два важных события. 4 ноября наша лондонская редакция получила сообщение агентства Рейтер из Бомбея о том, что индийская альпинистская партия обнаружила скальп йети в монастыре Пангбоче, находящемся в долине реки Имджа-Кхола между Тхьянгбоче и Эверестом. Привожу телеграмму:

«Бомбей, 4 ноября, Рейтер.

Буддийские ламы в гималайском храме показали индийским альпинистам скальп, по их уверениям являющийся скальпом „снежного человека“, таинственного существа, якобы обитающего в этом районе. Участники экспедиции, вернувшиеся теперь в Бомбей после неудачной попытки штурма горы Пумори (7135 м), утверждают, что скальп „очень толстый“ и сплошь покрыт рыжевато-бурыми волосами. Ламы, храм которых расположен в горах на высоте 4200 метров, отказались продать экспедиции скальп, но с него, по сообщению Русси Ганди, руководителя экспедиции, были сняты фотографии. Удалось также привезти несколько волосков. Ганди рассказал, что 9 октября вместе с его партией храм посетил один из участников английской Эверестской экспедиции нынешнего года доктор Эванс, на которого скальп произвел большое впечатление».

Это сообщение представляло достаточный интерес, чтобы привлечь внимание всех газет, но от нас оно, конечно, требовало немедленных действий. Было бы поистине чертовски неприятно, если бы, еще прежде чем наша экспедиция приступила к работе, нас опередили бы в вопросе о скальпе. Немедленно полетели инструкции Р. Мальхотре, бомбейскому корреспонденту «Дейли мейл», и Джералду Расселу, находившемуся уже в Индии, предлагавшие связаться с Русси Ганди и получить более подробную информацию, фотографии и, если возможно, несколько волосков. Сообщение дало нам также важное указание относительно местопребывания Чарлза Эванса, и Н. К. Саксене было предложено усилить старания для того, чтобы установить с ним связь. Мальхотра ответил почти сразу:

«Рад сообщить, что вчера поздно вечером мне удалось поймать Ганди. Вот его собственные слова об интересующем вас эпизоде: „Наша чисто любительская партия состояла из пяти человек. 22 сентября мы покинули Катманду и через две недели достигли Намче-Базара. Мы рассчитали носильщиков из Катманду и наняли шесть шерпов — высокогорных проводников и шесть шерпов-кули. В течение пяти дней мы поднимались по тяжелой дороге, пока не достигли ледника Кхумбу, спускающегося с Эвереста. Разбив базовый лагерь, мы затем начали восхождение на западный гребень Пумори. На пути от Намче до Кхумбу мы остановились в монастыре Пангбоче. Монахи нам сообщили, что у них имеется скальп йети, или снежного человека. Они не хотели показать нам скальп, так как существует поверие, что тот, кто его увидит, падает замертво. Наконец, после долгих, уговоров монахи разыскали его в каком-то закоулке монастыря, но расстаться с ним не согласились. Доктор Эванс, участник английской экспедиции на Эверест, также был там (он возвращался после разведки в районе Тавече) и присутствовал при переговорах относительно скальпа. Я заснял скальп на цветную кинопленку, а Эванс сделал много черно-белых снимков. Моя кинопленка проявляется и будет готова примерно через неделю. Я предлагал за скальп до пятисот рупий, но монахи отказались, так как, по их мнению, всякого, кто его отдаст, ожидает несчастье. Никто не знает, каким образом скальп попал в монастырь. Кожа скальпа толстая и жесткая, и он покрыт густыми рыжевато-бурыми волосами. Удивительно, что он конической формы. Я привез с собой несколько волосков со скальпа“».

К этому сообщению Джералд, также повидавший Русси Ганди, смог добавить, что при осмотре скальпа присутствовал Кристоф фон Фурер-Гаймендорф, известный австрийский антрополог, которого хорошо знали и Дж. П. Миллс и Чарлз Стонор и которого я также встречал. Насколько мог понять Джералд, австрийский ученый должен был вернуться в Катманду в первых числах декабря. В пятницу 13 ноября пришла телеграмма от Саксены с несколько опечалившим нас известием, что Чарлз Эванс, вернувшийся накануне в Катманду, к своему величайшему сожалению, не может возглавить нашу экспедицию. Он также предпочел воздержаться от каких-либо суждений о скальпе. Как бы там ни было, отказ Эванса положил конец еще одной неопределенности. Теперь мы вплотную стали перед необходимостью подыскать другого врача и другого альпиниста.

Альпинист скоро нашелся. То был Джон-Анджело Джексон (32 лет) — один из лучших современных английских восходителей и первый запасной победоносной английской эверестской партии. У него большой опыт восхождений на Британских островах, в особенности в Шотландии, на острове Скай, в Уэльсе и в Озерном крае; он совершал восхождения также в Швейцарских и Итальянских Альпах. В 1945 г. он несколько месяцев работал главным инструктором Альпинистского центра летного состава Британских военно-воздушных сил в Кашмире. Он принимал участие в английской экспедиции 1952 г. в Гарвалские Гималаи, совершившей первое восхождение на «Лавинный пик». Преподаватель естествознания в средней школе, Джон с полным сочувствием относился к основным задачам экспедиции. Ему очень хотелось отправиться с нами, и мы были крайне довольны, когда Министерство просвещения сообщило, что охотно предоставит ему отпуск на время нашего путешествия.

Не так легко разрешился вопрос относительно врача. Если бы мы могли поместить объявление, конечно, нашлось бы много охотников, как это вскоре подтвердилось, когда 3 декабря в «Дейли мейл» было опубликовано первое сообщение об экспедиции. В течение суток по меньшей мере десяток врачей предложил свои услуги. В ноябре, однако, подготовительные работы держались еще в секрете, и нам пришлось подыскивать частным образом. Среди наших знакомых было мало врачей, а те, кого мы знали, либо не обладали склонностью к альпинизму, либо не могли получить отпуск. По счастью, нам еще раз повезло, и мы, наконец, напали путем исключения на доктора Уильяма Эдгара, бакалавра медицины и хирургии, только что закончившего свой стаж в качестве младшего ординатора Вестминстерской больницы. Билл Эдгар, тридцати лет от роду, никогда прежде не бывал в Гималаях, но он страстно любит совершать пешие прогулки и наблюдать за жизнью птиц, а раньше состоял членом Альпийского клуба Кембриджского университета. Во время войны он служил в медицинских частях армии в Восточной Африке и совершил восхождение на Килиманджаро (6010 м). Несколько дней, пока Билл решал, сможет ли он выкроить время, чтобы отправиться с нами, мы находились в состоянии напряженного ожидания, но 4 декабря получили возможность сообщить о его согласии.

Вторая половина ноября была для всех периодом лихорадочной деятельности. Чарлз, которому предстояло выехать раньше, спешно заканчивал приготовления, в то же время продолжая сбор всякого рода материалов. После мелких неприятностей, выпавших на нашу долю по милости Британского музея и Лондонского зоологического сада, большим утешением для всех нас явилось то обстоятельство, что Чарлзу удалось заручиться поддержкой доктора Ф. Вуд-Джонса, члена Королевского общества и Королевского хирургического общества, доктора естественных наук. Профессор Вуд-Джонс очень любезно предложил определять любые образцы, какие нам удастся раздобыть, и высказывать свое мнение о каждом сообщении, присылаемом экспедицией. Мы условились, что все собранные нами материалы будут передаваться ему для критического анализа. После того как в Пангбоче обнаружили скальп йети, мы имели основания рассчитывать, что сможем послать ему что-либо действительно ценное.

Том Стобарт взял на себя колоссальный труд по заказу и сбору снаряжения и продовольствия. Всякий другой, не обладавший его огромным опытом экспедиционной работы, наверно, отказался бы от такой задачи, признав ее невыполнимой. Нам пришлось отсрочить дату отплытия основной группы до 30 декабря (на это число мы заказали билеты, но фирма из Уопинга^[13], которой были поручены упаковка и отправка нашего багажа, известила, что в виду рождественских праздников мы должны доставить все на их склады самое позднее к 12 декабря).

Таким образом, мы имели всего три недели на сбор шести или семи тонн самых разнообразных грузов. Палатки нужно было не только заказать, но и изготовить. То же самое относилось к альпинистской обуви и высокогорной одежде. Невозможно перечислить тысячу и один предмет, о которых следовало подумать. К числу «метизов» относились боеприпасы, сигнальные патроны Вери и сигнальные пистолеты, западни всех размеров, проволока и проволочная сетка, а также скромные штопальные иглы. Среди «текстильных товаров» фигурировали москитные сетки, охотничьи сети, легкие брезенты и полиэтиленовые мешки разной величины, в том числе один огромный с надписью «снежный человек» — на случай, если мы наткнемся на его труп.

Том обращал особое внимание на продовольствие. Сам великолепный повар, он держался совершенно определенных взглядов на то, чем должны питаться участники экспедиции во время напряженной работы на большой высоте; с помощью доктора Гриффита Пафа, физиолога, участника эверестской партии сэра Джона Ханта, он разработал для нас специальную диету. Я думаю, можно с уверенностью утверждать, что ни одна гималайская экспедиция не питалась лучше нас, и этому обстоятельству мы в основном обязаны почти полным отсутствием случаев заболеваний среди участников нашей партии.

Лично у меня время уходило на бесконечные совещания в главной редакции, ответы на поток телеграмм из Непала и Индии, подготовку первой статьи, излагавшей проект экспедиции, и на сбор предназначенных для опубликования высказываний специалистов по Гималаям, поддерживающих нашу идею. Раньше других прислал нам свою статью Дж. П. Миллс. Ниже я ее привожу.

«Дж. П. Миллс, бывший президент Королевского антропологического общества.

Все интересующиеся наукой о человеке с радостью узнали, что группа ученых предполагает посетить страну шерпов в Гималаях. Эверестские экспедиции проходили по ней, но не имели возможности останавливаться и отклоняться в сторону; этот район, за исключением местности, лежащей вдоль основных путей, остается наименее изученным в мире. Сами шерпы прославились в качестве носильщиков, но об их образе жизни мы знаем мало. Их буддизм близок к тибетскому и сильно отличается от того, что распространен в Бирме и на Цейлоне. Пышные государственные церемонии Лхасы, в которых центральной фигурой является далай-лама, были описаны много раз, но о жизни простого тибетского крестьянина известно очень мало. И теперь, когда границы Тибета закрыты, изучение буддийских общин, еще доступных для наших ученых, приобретает важное значение. Мы с уверенностью можем рассчитывать, что будет собран большой и ценный материал об образе жизни и верованиях шерпов.

Особое внимание предполагается обратить на имеющее глубокие корни убеждение в существовании йети, или, как мы его прозвали, снежного человека, хотя по всем данным он является обитателем высокогорных лесов и пересекает снежные пространства Лишь в тех Случаях, когда переходит с одного места кормежки на другое. О йети можно услышать на всем обширном пространстве — от хребта Каракорум на западе до верхнего течения Салуэна на востоке, но нигде не имеется столько данных, как в стране шерпов. Кто решится отрицать, что почти недоступная лесная страна, расположенная на отвесных склонах гор и простирающаяся на 13 000 квадратных километров, может скрывать тайны? В Естественно-историческом музее хранятся шкуры и черепа новых видов цибетовой виверры^[14] и разновидности медоеда^[15], обнаруженных мною в изолированной лесной полосе Ассамских предгорий, занимающей площадь меньше 50 квадратных километров. Ни один непредубежденный этнограф не решится опрометчиво объявить вымыслом глубоко укоренившееся верование народа, для которого лес является открытой книгой. Рассказы о пигмеях Центральной Африки дошли до древних греков; через две тысячи лет европейские путешественники встретили пигмеев в Конго.

Впрочем, мы располагаем более конкретными данными относительно йети, чем рассказы местных жителей. Еще в 1915 г. на заседании зоологического общества было сделано сообщение о фактах, подтверждающих существование в Сиккиме неизвестной крупной человекообразной обезьяны. Следы, по заверениям шерпов, являвшиеся следами йети, находили неоднократно, измеряли и фотографировали. Томбаци видел йети и буквально отказался поверить собственным глазам. Наконец, было получено сообщение, что недавно в одном монастыре видели и сфотографировали скальп, являющийся, как утверждают, скальпом йети. Мы с нетерпением ждем присылки фотографий и нескольких раздобытых волосков; участники проектируемой экспедиции несомненно смогут сами осмотреть этот скальп.

Доказательства в пользу существования йети очень вески и, по-видимому, говорят за то, что мы имеем дело с обезьяной, более близкой к человеку, чем все до сих пор известные, или даже с очень примитивной формой человека. То что в Центральной Азии в доисторические времена жили первобытные формы человека, доказано многочисленными находками остатков так называемого пекинского человека (синантропа); возможно, какая-нибудь очень примитивная разновидность сохранилась до наших дней в виде карликовой расы рабов, обнаруженной путешественниками на тибетских склонах Восточных Гималаев, но никем научно не изученной. Поэтому нет ничего невероятного, что человекообразные обезьяны или обезьяноподобные люди когда-то жили в Гималаях. Вопрос, не являются ли йети остатками этого вида, уцелевшими благодаря отсутствию естественных врагов и недоступности области их распространения, требует еще дальнейших доказательств. Если экспедиции удастся привезти такое доказательство, это окажется замечательным вкладом в науку о человеке и его предках, важность которого трудно себе даже представить».

Находившийся в Индии Джералд Рассел все еще склонялся к идее «первобытного человека» и засыпал меня вопросами; на них, думается мне, даже Миллс не смог бы дать исчерпывающие ответы. Выдержки из одного письма Джералда, приводимые ниже, должны во всяком случае показать, как тщательно мы старались предварительно ознакомиться с вопросом;

«Было ли соотношение между длиной рук и ростом первобытного человека — в дальнейшем я буду называть его „он“ — такое же, как у нас, или нет? Был ли он покрыт длинной шерстью? Короткой шерстью? Подвергался ли он сезонной линьке? Менялся ли цвет его шерсти в зависимости от времени года или возраста? Были ли его ладони волосатыми? Имелись ли у него хорошо развитые и крепкие когти, которыми он мог бы рыть землю? Были ли у него волосы на голове гуще, чем на туловище? Обязательно ли должен был он иметь хорошо развитые когти на ногах? Ходил ли он наклонившись вперед, или совершенно прямо? Большие или маленькие груди были у самок? Какого цвета были у него глаза — светло-карие, темно-карие, серые или голубые? Прикрывал ли он свой помет? Если да, то каким образом и чем? Как он переносил дождь, снег? Впадал ли он в зимнюю спячку? Если он спал не в пещерах, то где? Спал ли он лежа, как современные люди, или сидя, как гориллы-самцы? Потягивался ли он и зевал, просыпаясь, или же сразу принимался за свои дела?

Изгоняли ли старых самцов? Болел ли он ревматизмом? Имелись ли у него жировые отложения на ягодицах? Был ли у него зачаточный хвост? Чем отличались его умственные способности от наших (по возможности подробнее)? Изучение развившихся и еще не развившихся участков мозга должно дать нам ключ. Ел ли самец один, или первым, или вместе с самкой? Подтягивал он листья и ягоды к себе, чтобы есть их, или срывал, или же делал все при помощи зубов? Сколько раз в день он ел? Сколько килограммов съедал? Что он ел? Над вопросом о пище следует подумать. Почти наверняка, подобно медведю и лангуру, он, к несчастью, ест все — ягоды, листья, корни, траву, личинки, насекомых и т. д. Впрочем, это может оказаться нам на руку. У снежного человека должны быть любимые кушанья. Сезон поспевания некоторых ягод растягивается надолго, другие быстро исчезают. На какой высоте они растут?

Обратите внимание на то, что недостаток витамина Д, как предполагают, является причиной, породившей в прошлом легенды об оборотнях. Симптомы: лицо искаженное, с выдающимися челюстями; голова и плечи покрыты густыми волосами; страсть к сырому мясу и свежей крови граничит с безумием.

У меня есть серьезные причины к тому, чтобы задать большую часть этих вопросов, но я думаю, что ответы на все могут впоследствии нам пригодиться. Мы должны попытаться воссоздать 24 часа из жизни снежного человека — справочник, которым мы будем постоянно пользоваться на месте. Некоторые наши предположения, возможно, окажутся неправильными, но многие неожиданно могут быть вполне верными. Мы должны стать „зоосыщиками“».

Джералд не только размышлял над всеми этими проблемами, но и занимался множеством практических дел. Между прочим он вел переписку с начальником Парижского «Бюро опознавания» Министерства юстиции относительно нового французского метода снимания слепков с отпечатков ног преступников, убегающих по снегу. Тот посоветовал нам брать по крайней мере пять следов подряд. (Большой мешок обожженного гипса, в конце концов захваченный нами с собой, стал некоторой угрозой для наших трапез, так как шерпы-повара постоянно принимали гипс за муку или концентрат для приготовления теста).

Глава 5 Мы объявляем о своих планах

1 декабря Чарлз Стонор вылетел на Восток. Приготовления в Англии вступили в стадию лихорадочной спешки, но нужно было заняться важными делами и в Индии. В Дарджилинге следовало подобрать крепкое ядро шерпов; доктор Бисуас жаждал посоветоваться с кем-нибудь о том, какие приспособления для сбора коллекций нам понадобятся; необходимо было связаться с таможенными властями, чтобы обеспечить беспрепятственную доставку всех наших грузов из Бомбея в Катманду. В экспедиционном штабе на Куин-Виктория-стрит в помощь Тому и мне появились Перси Роуден из иностранного отдела «Дейли мейл» в качестве консультанта и снабженца, два секретаря (в том числе мисс Риа Джонкерс, выполнявшая свои обязанности безвозмездно) и рассыльный Уильям. Наше помещение заполнилось теперь самыми разнообразными предметами, начиная от новейших образцов альпинистского технического снаряжения, кончая детскими бутылочками и патентованными продуктами детского питания для юного «снежного человека». Отсутствие Чарлза вскоре должен был компенсировать приезд с севера Джона Джексона.

3 декабря мы смогли опубликовать первое официальное сообщение о нашей экспедиции. То была сенсационная передовица на два полных столбца с огромными «шапками» подзаголовков и портретами всех приглашенных к этому времени участников. Сообщение начиналось кратким рассказом о том, как возникла мысль об экспедиции. Затем шли немногословные биографии участников, а в заключение излагалось, чего мы надеемся достигнуть в отношении как йети, так и других научных исследований. На второй странице были полностью напечатаны интервью, данные нам сэром Джоном Хантом и Эриком Шиптоном.

На следующее утро по двум нашим телефонам беспрерывно звонили люди, жаждавшие принять участие в экспедиции. Многие из них обладали высокой квалификацией и оказались бы чрезвычайно полезными, если бы только мы имели возможность их включить; другие откровенно признавались, что могут предложить лишь безграничный энтузиазм. Звонило также множество людей, выражавших готовность снабдить нас советами или нигде прежде не опубликованными сведениями о йети. С особой радостью мы приветствовали посещение редакции Ч. Р. Куком, членом Альпинистского клуба и бывшим спутником сэра Джона Ханта по восхождениям в Сиккиме. Кук, вероятно, является единственным человеком, видевшим и сфотографировавшим следы йети не только на снегу, но и на мягкой грязи.

Та же история, что и с телефонными звонками, повторилась, когда нас стали засыпать телеграммами и письмами. К счастью, в этот день мы имели возможность сообщить, что с присоединением доктора Уильяма Эдгара партия полностью укомплектована. Это сократило поток запросов от обуреваемых надеждами претендентов, хотя полностью он прекратился лишь через несколько дней. Нелегко было разочаровывать стольких родственных нам по духу любителей приключений, но при всем желании мы не имели возможности переступить установленные границы. Правда, нам предстояло заполнить еще две вакансии, но они предназначались для кинооператоров в помощь Тому, квалифицированных кинотехников, которых Том хотел подобрать сам. Редакция «Дейли мейл» выразила нашу благодарность за проявленный интерес в специальной передовой статье, напечатанной 5 декабря и озаглавленной «Обаяние неизвестного».

Среди полученных телеграмм была одна, гласившая: «Ваше сообщение нетерпимое вмешательство. Передаю вопрос в ООН. Снежный человек.» За ней вскоре последовала другая: «Приезжайте и навестите меня. Снежная женщина.»

Один из крупнейших цирков предложил нам поистине баснословную сумму за исключительное право демонстрации снежного человека, если мы привезем его живым в Европу.

Мы, конечно, сразу отказались от такой сделки, ибо решили, что если нам удастся поймать йети, мы лишь недолго продержим его для изучения в привычной для него обстановке. Подлинно научное исследование нельзя совместить с цирковым балаганом. Мы получили еще одно письмо, значительно более соответствовавшее духу нашей экспедиции, и его следует привести. Оно принадлежало преподобному А. С. Букету, преподавателю сравнительной истории религий Кембриджского университета, бывшему вице-президенту Антропологического общества того же университета, и гласило следующее:

«Милостивый государь,

В качестве постоянного читателя „Дейли мейл“ на протяжении очень многих лет я хочу выразить мое восхищение по поводу организации экспедиции, направляющейся на поиски йети.

Однако как ученый я чувствую себя обязанным сделать предупреждение; возможно, оно совершенно излишне, но все же я беру на себя смелость направить его вам.

Во вчерашнем номере вашей газеты я прочел заявление премьер-министра Непала, в котором выражается надежда, что кем бы ни оказался йети, он, если его удастся обнаружить, не будет убит, а взят живым. Пока все обстоит хорошо.

Но я осмелюсь утверждать, что дело не должно ограничиться этим и что возможные последствия очень серьезны.

1. Мы не знаем, кого вы найдете. Допустим, это окажется новый вид млекопитающего из семейства обезьян или из какого-нибудь другого. Почти наверняка обнаруженное животное будет исключительно редким и, весьма вероятно, столь же важным для зоологов, как недавно найденный целакантус ^[16]. Поэтому он потребует самого бережного отношения, так как вызванный погоней шок может послужить причиной потери способности к размножению и бесплодия или же повести к бегству в неприступные горные районы и последующему вымиранию. Чрезвычайно важно, чтобы не повторилась история с птицей „Додо“^[17]. Очевидно, непальскому правительству необходимо сразу же посоветовать заранее запретить всякий вывоз этих существ. Если какая-нибудь страна сумеет его заполучить, несомненно, возникнет соперничество. Другие страны также пожелают иметь экземпляр, и редко встречающихся животных начнут ловить, пока ни одного не останется. Это существо должно быть изучено на месте и по возможности на свободе с величайшей заботой и осторожностью.

2. Если существо окажется антропоидом или низшей формой человека, то все сказанное выше тем более применимо, но следует привести и дополнительные соображения. Английские антропологи со времен знаменитого доктора Хадна, моего старинного друга, заложившего основы полевой работы, всегда придерживались убеждения, что, имея дело с очень примитивным человеческим существом, необходимо прежде всего обращаться с ним вежливо, с уважением и пытаться установить дружеские отношения, каким бы жалким и тупым оно ни было. Если ваша экспедиция обнаружит сохранившегося предка человека, типа шелльского^[18] или неандертальского[19], или хотя бы даже питекантропа[20], указанные выше принципы тем более следует соблюдать.

Повторяю, это существо, кто бы оно ни было, должно быть изучено в привычной для него обстановке, а не увезено в Европу. Если одна группа людей так поступит, то пожелают и другие, и дело может дойти до того, что мы увидим ужасное и прискорбное зрелище первобытного родственника homo erectus[21], выставленного напоказ в цирке или в паноптикуме, подобно каким-нибудь уродам. Такую возможность надо любой ценой предотвратить.

Я беру на себя смелость внести предложение о том, чтобы перед непальским правительством как можно решительней был поставлен вопрос о безоговорочном запрещении вывозить или эксплуатировать йети, если таковые существуют, и кем бы они ни оказались. Возможно, вам удастся сделать это собственными силами; но, если понадобится поддержка, я уверен, что она охотно будет вам оказана антропологами всего мира и в первую очередь как Королевским антропологическим обществом, так и главой моего колледжа, председателем Королевского общества[22]».

Примерно в это время нас известили о пребывании непальского двора в Цюрихе, куда король Трибхуван прибыл для лечения. Среди сопровождавших короля государственных деятелей был генерал Сир Кайзер Шамшере Джунг Бахадур Рана, который исключительно сердечно отнесся ко мне во время моего прошлогоднего посещения Катманду. Генерал Кайзер выдающийся знаток животного и растительного мира своей страны. Мне пришло в голову, что интересно было бы выслушать его мнение относительно йети. Я позвонил ему в Цюрих по телефону, и он сразу согласился дать нам интервью. Сам я не имел возможности отлучиться из Лондона, и вместо меня послали Рональда Даунинга из иностранной редакции «Дейли мейл». Даунинг сообщил в письме:

«Когда я сидел с генералом Кайзером в Цюрихском отеле, он стал вспоминать, при каких обстоятельствах впервые услышал легенду о йети.

„Это произошло в 1904 г., мне было тогда двенадцать лет, — начал он. — Я сломал руку, упав с лошади, и меня лечил массажем заведующий айюрведиком (государственным медицинским складом). Он разговаривал со мной о непальских преданиях, о необходимости добиваться и отстаивать нашу независимость.

Рассказывая мне древние легенды, он как-то заявил, что не сомневается в истинности утверждения наших священных книг о существовании восьми бессмертных, так как ему самому пришлось наткнуться на следы одного из них — гораздо большего размера, чем следы теперешнего человека.

По его словам, он обнаружил эти следы сверхчеловека в высохшем русле реки и выкопал песок с одним из отпечатков.

Он унес песок с собой, так как считал его священным, и хранил на счастье. Он думал, что бессмертные существа ходили по ночам“.

Его описание следов совпадает с более поздними, принадлежавшими многим западным исследователям. Я прочел все отчеты, опубликованные с тех пор, начиная с сообщения Г. Дж. Элуиса, напечатанного в 1915 г., а затем все чаще и чаще появлявшиеся в газетах вплоть до настоящего времени.

Я был в английском посольстве в Катманду на том приеме, упомянутом Эриком Шиптоном, исследователем Эвереста, когда Сонама Тенсинга, одного из шерпов, сопровождавших английскую экспедицию 1951 г., подробно расспрашивали о следах и о том, при каких обстоятельствах он как-то раньше видел самого йети. Описание Тенсинга соответствует общераспространенным рассказам об этом существе».

Генерал Кайзер вполне ясно выразил, чего он ждет от экспедиции «Дейли мейл».

«Я с волнением ожидаю, — заявил он, — раскрытия тайны этих следов. Я склонен предполагать, что следы принадлежат обезьяноподобному человеку и что он будет найден.

Есть же какое-то существо, оставляющее эти следы, и оно должно где-либо жить. Какое-либо жилище, пещера или другого рода убежище должно быть найдено.

По следам можно добраться до того, кому они принадлежат. Можно с успехом выследить тигра, можно выследить и эти существа. Надеюсь только, что, обнаружив йети, участники экспедиции не станут его убивать. Я думаю, они запаслись сетями и лассо, и его удастся взять живым».

Имеется достаточно причин, добавил генерал, почему непальцы не идут по следам. Уроженцы Гималайских предгорий либо панически боятся этого существа, либо наделяют его священным ореолом, и английские исследователи, пожалуй, столкнутся с трудностями при попытках заручиться помощью местных жителей. Никто всерьез не решался идти по следам из страха перед тем, кого он встретит, когда они кончатся.

О выслеживании генерал Кайзер говорит с авторитетом, на какой ему дают право его достижения в охоте на крупного зверя. У него дома хранилась шкура тигра, убитого им в 1917 г. — вероятно, самого большого из всех, когда-либо попадавшихся охотникам. Шкура имела в длину от головы до хвоста почти 3,5 метра.

Вскоре после появления статьи в «Дейли мейл» со всех концов света посыпались газетные заметки и сообщения телеграфных агентств, посвященные снежному человеку. Это было обычное для газетного мира явление. Материал, который могли бы «положить под сукно», если бы он был единичным и ничем не подкрепленным, сразу же становится достойным опубликования, как только для этого появится злободневный повод. Я привожу на выборку несколько таких корреспонденций [23].

Три сообщения касались гималайского снежного человека. «Окленд (дата) (Бритиш юнайтед-пресс).

Хемиш Мак-Иннес, молодой шотландский альпинист, сегодня прибывший в Новую Зеландию, убежден, что „снежный человек“ проходил мимо его палатки в базовом лагере в Гималаях на высоте 5500 метров.

Мак-Иннес и Джон Каннингхем путешествовали в Гималаях без носильщиков, питаясь местными продуктами. Они побывали в том же районе, что и последняя английская Эверестская экспедиция, и совершили восхождение на Пингеро, опасную скальную вершину в двадцати километрах от Эвереста.

Мак-Иннес рассказал, как однажды рано утром они услышали тяжелые шаги вблизи от палатки. Шаги были очень медленные и осторожные. Оба альпиниста не сомневались, что их посетил „снежный человек“. Они не решились выйти из палатки, пока существо не удалилось, и не смогли его выследить из-за каменистого характера местности.

Мак-Иннес говорит, что по описанию шерпов снежный человек примерно в 165 сантиметров, у него рыжевато-бурая шерсть и белое лицо. Они утверждают, что он ходит на двух ногах и не имеет хвоста».

«Калимпонг, 30 декабря 1953 г. (Рейтер).

По словам одного тибетского ламы, „снежный человек“ является человекоподобной обезьяной ростом в 2,5 метра, которая живет не только в Гималаях, но и в джунглях на северо-восточной границе Индии и в горах Чари в Ассаме.

Лама Чемед Ригдзин утверждает, что видел два сохранившихся трупа „снежного человека“ в „Божьем зоологическом саду“ в монастырях Рибоче и Сакья, где хранятся трупы всех существ от человека до мухи, служащие предметом мистического поклонения.

Как говорит лама, „йети представляет собой могучую человекоподобную обезьяну ростом в 1,5 метра; у нее толстый плоский череп, темно-бурое лицо, туловище, покрытое шерстью длиною в 4 сантиметра, и короткий хвост“. Он утверждает также, что это животное ведет себя не агрессивно и нападает только в том случае, если его спровоцируют. Доказательством тому служит его учитель, лама Тсултунг Зангбу, один из величайших современных монахов в Тибете, который однажды встретился с йети лицом к лицу, когда молился в горах Чари, йети, тащивший под мышками два больших камня, прошел, не причинив учителю никакого вреда».

«Калькутта (дата) (Бритиш юнайтед-пресс).

Тибетский лама Чемед Рагджиу Дордже Лопу сообщил калькуттской газете „Зугантар“, что лама их монастыря провел некоторое время в благочестивых размышлениях у вершины одного гималайского пика в обществе снежного человека ростом 2,5 метра.

По словам Чемед Рагджиу, лама их монастыря Тсултун Замбо, один из величайших тибетских ученых монахов, рассказал ему, что встретил снежного человека во время паломничества в горы у восточной границы Тибета. Миргу (тибетское слово, означающее „снежный человек“) прошел в то время, когда Тсултунг Зангбу предавался размышлениям; Чемед Рагджиу приводит сказанные им слова:

„Он не только не причинил мне вреда, но определенно помог в моих размышлениях. Он не умел разговаривать, но отличался большим умом“.

Сообщается также, что, по его описанию, „снежный человек является обезьяноподобным существом с туловищем, покрытым шерстью длиной в 4 сантиметра, и смуглым лицом“».

Внимание от Гималаев было отвлечено, когда таинственные существа, очень похожие на снежных людей, неожиданно вынырнули в Малайе.

«Куала-Лумпур, 31 декабря 1953 г.

Как сообщило сегодня вечером малайское радио, волосатые существа с клыками, по-видимому, являющиеся полулюдьми и полуобезьянами, появились из густых джунглей в северной Малайе и напугали деревенских жителей.

Мистер Тони Бимиш, заместитель директора Радиослужбы, который вел передачу, сказал, что эти существа не известны малайским ученым и, по его мнению, „одно из самых ценных антропологических открытий за последние годы“. Неизвестные существа рылись в земле в поисках пиши на краю огромного Тролакского лесного заповедника в Пераке. Одна из самок обняла сборщика каучука, и ее спутники смеялись при виде того, как тот в ужасе вырывался.

Мистер Бимиш связался по радио с двумя сборщиками каучука, ребенком-малайцем и капралом малайской милиции.

Все они подтвердили, что видели эти существа. По их словам, они были высокие, могучего телосложения, покрыты лохматыми волосами, свисавшими с головы до пояса. У всех были длинные, как у собак, клыки, выступавшие наружу даже при закрытом рте. И у самцов, и у самок имелись усы, от тех и других исходил „звериный запах“. Описания свидетелей полностью совпадали, за исключением одежды, по утверждениям одних, состоявшей из шкур, а других — из набедренной повязки.

Впервые „обезьян-людей“ увидели на рождестве. Они испугали девочку-китаянку на краю каучуковой плантации; та с истерическим плачем убежала к себе в деревню. Капрал малайской милиции Уашиб отправился выяснить в чем дело и обнаружил на берегу реки трех „обезьян-людей“ выкапывавших руками клубни маниока. Таинственные существа нырнули в реку и спрятались в кустах.

На следующий день малайская девочка, игравшая у реки, прибежала к себе в деревню, плача от страха. Она сказала, что видела плававших „обезьян-людей“.

В воскресенье один тамил (южный индиец), рабочий плантации, нагнулся над пнем каучукового дерева, как вдруг „почувствовал, что его обхватили женские руки“. Он обернулся и увидел отвратительное лицо „обезьяны-женщины“, от которого пахло, как от зверя. Рабочий с трудом высвободился, при этом его рубашка разорвалась, а он сам свалился в воду. Когда он убегал, ему казалось, что „обезьяны-люди“ смеются над ним.

Местные жители и европейские поселенцы здешнего района уверены, что сообщения об „обезьянах-людях“ соответствуют действительности. По их мнению, в почти непроходимых джунглях могут существовать целые колонии этих созданий.

В сегодняшней вечерней передаче мистер Бимиш высказал предположение, что колония таинственных существ была вынуждена покинуть джунгли из-за наводнений, вызванных недавно прошедшими в Пераке сильными ливнями.

„Не думаю, чтобы эти существа могли представлять опасность, и их следует объявить под охраной закона, — добавил он. — В настоящее время в Малайе имеется слишком много быстрых на расправу людей. Необходимо что-то сделать для спасения неизвестных созданий“.

Кем они являются, пока никто из авторитетных специалистов в Куала-Лумпуре и Сингапуре определить не в состоянии. В Малайе существуют, впрочем, старинные предания, в которых рассказывается о таинственных волосатых аборигенах, когда-то населявших джунгли в горах».

Это сообщение заставило сотрудников калькуттских газет обратиться к доктору Бисуасу и задать ему вопрос, как бы он поступил, если бы его неожиданно обняла снежная женщина. Бис дал типичный для него шутливый ответ: «Я был бы в Восторге».

Затем снежный человек покинул Малайю, чтобы столь же внезапно появиться на далеком западе Канады.

Ванкувер (дата), «Дейли мейл».

«В то время как экспедиция „Дейли мейл“ отправляется на поиски снежного человека в Гималаи, мной получены сведения, что такого же крупного зверя видели в высоких покрытых снегом горах каньона Фрейзер-Валли, а также за Китиматом на побережье в северной части Британской Колумбии.

В тех местах алюминиевая компания заканчивает строительство плавильного завода, который будет обслуживаться гидроэлектрической станцией мощностью в 2000 л. с.

Прежде Китимат был индейской деревней; ее жители утверждали, что старики их племени давно знали о существовании каких-то известных под названием саскаче создании вышиной в 2,5 метра, по виду напоминавших людей, но по крытых лохматой шерстью и издававших отвратительный запах.

Служащие алюминиевой компании сообщили мне, что более молодые индейцы племени хайсла неохотно разговаривают на эту тему, но пожилые люди утверждают, будто упомянутые первобытные человеческие существа принадлежат к расе, которая была вынуждена искать убежища высоко в горах еще в те времена, когда 300 лет назад испанцы вторглись в Центральную Америку.

Индейское название заокеанских йети — каракавас.

Приведенные сведения я получил в день моего отъезда в Китимат, но администрация алюминиевой компании считает мало вероятным, чтобы мне удалось увидеть эти таинственные существа».

В Голландии доктор К. Виссер, бывший нидерландский посол в Индии, высказал мнение, что предметом наших поисков, возможно, является «летающий снежный человек», иначе говоря, что загадочные следы на снегу вполне могут принадлежать гигантскому орлу. Ветеран пяти научных экспедиций в Гималаи, совершенных в период между 1925 г. и 1935 г., доктор Виссер сообщил о следующем происшествии: «Как-то утром в 1925 г., когда мы собирались сняться с лагеря на леднике Батура в Каракоруме после того как уже прошли Гималаи, мы все с изумлением увидели на снегу шедшие от лагеря огромные следы как бы человеческих ног. Убедившись, что следы не могли принадлежать ни одному из участников нашей партии, мы пошли по ним. Они привели нас к трещине, достаточно узкой, чтобы мы смогли через нее перепрыгнуть, и продолжались по ту сторону ее на большое расстояние. Пройдя километра три, мы внезапно увидели какое-то темное существо, припавшее к земле как раз там, где следы кончались. Оно не делало никаких попыток убежать; только тогда, когда мы приблизились почти вплотную, отковыляло в сторону, но осталось так близко от нас, что мы могли бы дотронуться до него ледорубами. Это был большой гималайский орел, самая крупная из всех известных птиц, оставляющая следы, которые мы сначала приняли за человеческие».

Люди, проведшие много лет в Гималаях, писали о страхе перед йети, несомненно, распространенном среди местных жителей. Один вспоминал, как проводник уговаривал его не рисковать и не отходить по ночам от лагеря из-за опасности встречи с «громадным животным».

Мы благодарны авторам всех этих писем, ибо, как это обычно бывает, разрозненные факты, взятые по отдельности, не представляющие никакого интереса, в своей совокупности начинают приобретать существенное значение. Приятно было также узнать, что столько здравомыслящих и опытных людей не сомневалось в существовании в Гималаях каких-то таинственных существ, которых стоит попытаться отыскать.

Но вернемся к нашим приготовлениям. Прошло немного времени, и Том нашел двух человек, которые должны были ему помогать при киносъемках. Один из них, Стенли Дживс, специально изучал фотографирование животных и обладал еще тем преимуществом, что сопровождал Джона Джексона при многих восхождениях в Англии и Шотландии.

Вторым был Чарлз Лагус (в дальнейшем мы будем его называть данным ему прозвищем «Чанк» [24], чтобы отличить от Чарлза Стонора). Чанк являлся не только первоклассным кинооператором, но и универсальным техником, прекрасно справлявшимся с нашими сложными переносными радиотелефонными аппаратами. Чанк раньше никогда не бывал в Гималаях, но в Европе он когда-то завоевал звание чемпиона по лыжам среди юношей. Стен не только никогда не бывал в Гималаях, но даже не покидал Англии. Путешествие, которое ему предстояло проделать на «Стратерде», было его первым морским плаванием; перелет через предгорья к Катманду должен был стать его первым знакомством с самолетом. Его юмористические безыскусственные комментарии к собственным переживаниям, как и замечания по поводу всего виденного им впоследствии, высказывавшиеся на сочном ланкаширском диалекте, были для всех нас постоянным источником развлечения. Я редко встречал более добродушного человека.

10 декабря Чарлз Стонор выехал в Катманду. Остальная часть авангарда экспедиции начала уже приобретать определенные очертания. Джералд Рассел встретился в Калькутте с Бисуасом, и вдвоем они взялись за дела, незаконченные Чарлзом.

В Катманду Чарлз застал все в порядке. Своего решения приехать в декабре швейцарцы не осуществили. Насколько удалось узнать Чарлзу, наши соперники вернулись к первоначальному плану — начать свою экспедицию в середине февраля.

Поэтому Чарлз телеграфировал нам о намерении двинуться в Намче-Базар в качестве «передовой партии» из одного человека. Для такого шага были очень веские причины. Мы не имели данных о тех условиях, какие могут встретиться нам во время двухсотсемидесятикилометрового перехода к Намче в середине зимы. Нам предстояло перебраться по меньшей мере через один перевал высотой в 4000 метров — Ламджуру. Возможно, он окажется занесенным снегом; я знавал более низкие перевалы, которые были занесены снегом уже в конце сентября.

Если через Ламджуру нельзя будет пройти, то лучше, чтобы это заранее установил Чарлз с небольшой группой шерпов, и тогда главным силам экспедиции с ее огромным обозом из трехсот носильщиков не пришлось бы неожиданно застрять в диких горах. Если Чарлзу удастся добраться до Намче, он сможет сэкономить ценное для нас время, произведя рекогносцировку района и наметив те долины, где имеется больше всего шансов обнаружить йети. Из-за вынужденных задержек основная партия сможет прибыть в Намче с опозданием недели на три. Мы смогли бы наверстать потерянное время, если бы к моменту нашего прибытия вся предварительная работа была уже проделана. Итак, мы ответили Чарлзу, чтобы он действовал.

Чарлз блестяще выполнил свою задачу. Как читатель увидит из трех отчетов, помещенных в конце первой части нашей книги, трудно было переоценить значение проделанной им работы. Благодаря изощренному уму ученого, он смог уяснить себе то, о чем люди, думавшие исключительно о восхождениях, лишь смутно догадывались.

До прибытия Чарлза в Намче-Базар многочисленные данные, имевшиеся у шерпов относительно, йети, оставались почти неизвестными. Когда основная группа участников добралась до места, для нас уже был готов подробный план действий. Мы не только в точности знали, кого мы ищем; мы имели совершенно ясное представление о внешнем виде животного, о его привычках и о том, где его вероятней всего можно обнаружить.

Глава 6 Мы двигаемся в Непал

Так как Чарлз отправился вперед, то мы сочли необходимым возможно скорей послать в Катманду другого участника экспедиции. Его задача должна была состоять в том, чтобы завершить приготовления, в частности нанять отряд носильщиков и организовать вспомогательную партию, на случай если Чарлз попадет в затруднительное положение. Я живо помнил, как в прошлом году на обратном пути с Эвереста мне пришлось одному, тяжело больному преодолевать возникшие передо мной препятствия. Такого испытания я никому не пожелал бы.

Кроме меня, никто не мог выехать немедленно, и было решено, что поеду я. Мне предстояло увязать концы с концами в Дели и в Калькутте, а затем сразу двинуться в столицу Непала. Билет был заказан на 20 декабря. Преждевременный отъезд явился для меня большим огорчением, так как раньше я надеялся провести рождество с женой и нашими четырьмя малышами, но при создавшихся обстоятельствах другого выхода не оставалось. Мое настроение не улучшилось, когда в воскресенье вечером наш самолет покинул площадку перед ангаром и стал подруливать к взлетной дорожке. Едва мы заняли место на старте, как пелена густого тумана заволокла аэродром. В течение часа мы безуспешно ждали, не рассеется ли туман: вылет был отложен на завтра; первую ночь своего путешествия мне пришлось провести в холодном номере гостиницы в Ричмонде. В Дели я прибыл вечером 22 декабря — единственный «сухой» день недели.

Всего двое суток оставалось до рождественских праздников; они совпали с концом недели, и это означало, что следующие три дня окажутся полностью потерянными. А работы было по горло. Предстояло оформить в непальском посольстве визы, в частности для тех, кто прибудет позже; выяснить возможности транспортировки наших грузов по Индии и освобождения их от таможенных пошлин; получить от министра почты и телеграфа разрешение пользоваться системой связи индийского посольства в Катманду для отправки корреспонденций в газету с оплатой на месте получения. Следовало сделать множество покупок, в том числе ряда научных справочных изданий, которые в другом месте достать было не так просто. Во всей этой работе мне оказал очень ценную помощь Прем Бхатия, сотрудник журнала «Стейтсмен»; ему предстояло быть нашим «связным» в Дели, подобно тому, как Саксена являлся нашим «связным» в Катманду.

Итак, покончить с делами до рождества мы не могли. Это означало, что мне не удастся выехать в Калькутту раньше вторника 29 декабря. С одной стороны, задержка оказалась к лучшему, так как Тенцинг находился тогда в столице в качестве гостя премьер-министра Неру. Нам надо было еще обсудить с Тенцингом вопросы, касавшиеся оплаты шерпов, их питания, выдачи денег на дорогу и т. д., и, таким образом, я избавился от дополнительной поездки в Дарджилинг. В доме премьер-министра — последний раз я был в нем, когда там находилась резиденция генерала сэра Клода Окинлека, занимавшего должность главнокомандующего индийской армией, — Тенцинг встретил меня со своей характерной сияющей улыбкой. Я нашел его очень сильно похудевшим со времени нашей последней встречи; он сообщил мне, что все еще не восстановил веса после тяжелых испытаний на Эвересте, и ему не хватает десяти килограммов до нормы. Быстро покончив с деловой частью, мы затем долго и с удовольствием беседовали о людях и горах. Тенцинг с энтузиазмом относился к поискам йети, и одно время мне даже казалось, что он искренне готов отказаться от многочисленных скучных дел, которыми собирался заняться, и принять участие в нашей экспедиции.

Прилетев в следующий вторник на Калькуттский аэродром, я снова встретился с Тенцингом. На этот раз с ним была и его супруга, остальные члены семьи и все обычное окружение. Теперь он уже знал, что не сможет отправиться с нами, но в знак дружбы обещал прислать к нам своего зятя Неми, мужа Пем Пем. Неми оказался великолепным приобретением. Он был одним из немногих шерпов, служивших в армии. Он вступил в первый полк гурков, а затем по собственному желанию был переведен в парашютные части и совершил восемнадцать прыжков с парашютом. После демобилизации он служил в Калькуттской военизированной полиции. На него полностью можно было положиться, и мы без малейших колебаний оставляли на его попечение базовый лагерь с мешками, набитыми серебряной монетой, а сами отправлялись в окрестные горы.

С калькуттского аэродрома я проехал в отель Спенса, куда вскоре прибыли Джералд и Бисуас. Следующим явился из Катманду Саксена. Чарлз и он советовали нам купить подержанный «джип»; это дало бы нам возможность легче справиться с делами в Катманду и в Большой Непальской долине. Предполагалось, что нарочные, которые будут курсировать между Катманду и Намче-Базаром, смогут на пути туда и обратно экономить по меньшей мере три дня, если вначале там, где дорога пригодна для автомобиля, их будут подвозить. Экономия времени часто имеет очень важное значение в случаях, когда дело идет о газетных корреспонденциях. Поэтому Саксене поручили купить в Калькутте машину. Лично я был против того, чтобы покупать в Калькутте подержанную машину с сомнительным прошлым, в особенности потому, что Саксена намеревался перегнать ее в Катманду своим ходом по горной дороге, недавно проложенной саперными частями индийской армии. В Индии редко продают автомобили, пока они окончательно не выбывают из строя, и несколько машин, осмотренных нами, все, по-видимому, были собраны из кое-как пригнанных запасных частей, приобретенных, вероятно, по дешевке на армейских складах излишнего оборудования.

В конце концов владелец гаражей Джон Дьюар великодушно предложил новехонький «лендровер» на весьма выгодных условиях.

Рано утром 7 января я и Саксена пустились в путь. В тот же вечер мы прибыли в Патну, покрыв за день 600 километров. Это было чрезвычайно приятное путешествие; мы сменяли друг друга у руля каждые полтораста километров. Часть трассы проходила по создававшемуся тогда в штате Бихар новому обширному индустриальному району, предприятия которого вступят в строй по окончании плотины в Дамодарской долине. Следующий участок пересекал часть огромного охотничьего заповедника, представлявшего собой непроходимые джунгли и прекрасные, на взгляд нас обоих, тигровые места. Там мы заглянули мимоходом в Индию прошлого — громадный охотничий слон с бивнями, обвитыми серебряными полосами, тяжело шагал по дороге, повинуясь своему махауту. Фиолетовые сумерки медленно сгустились задолго до того, как мы достигли Патны, и когда мы проезжали одну деревню за другой, до нашего слуха из крошечных домиков доносился оживленный гул голосов, а розовато-лиловый дым от костров из коровьего навоза, подобно завесе тумана, окутывал дорогу.

Начиная от Патны, наше путешествие стало само по себе чем-то вроде экспедиции. «Лендровер» был совершенно новый, и поэтому мы договорились, что в Патне будут подтянуты все крепления и произведена полная профилактика, так как в дальнейшем никто больше не сможет обслуживать нашу машину. Эта работа была закончена на следующий день слишком поздно, и мы не захотели начать переправу через Ганг. Ганг грандиозная река, а моста через него близ Патны не существует. Переправа на обычном пароме — длительное дело, требовавшее двух дней. Поэтому назавтра мы решили воспользоваться более опасным, но зато более быстрым средством сообщения и перевезти автомобиль через реку на местной лодке. Эти лодки едва ли превосходят по величине спасательный бот, но ни в коей мере не обладают его устойчивостью.

Вверху (слева направо) Билл Эдгар; Чарлз Стонор; Том Стобарт; д-р Бисуамой Бисуас; Джералд Рассел; Джои Анджело Джексон Внизу (слева направо) шерп-сирдар Анг Тсеринг. Он начал работу на Эвересте в 1924 г.; шерп Дану; шерп Неми муж сестры «эверестского» Тенцинга; шерп Анг Дава; шерп Норбу; шерп Да Темба

Экспедиция в базовом лагере. Сидят впереди (слева направо): Джексон, Стобарт, автор, Стонор, Эдгар, Дживс. Во втором ряду Бисуас держит талисман, справа от него Рассел. Позади Рассела стоит Ахкей Бхутиа. Лагус снимал.

Носильщики переходят мост через реку Бхоте близ Чарикота.

Низовья реки Дуд-Коси.

Носильщики в низовьях реки Дуд-Коси.

Большая позолоченная ступа перед монастырем Тхьянгбоче. На заднем плане Кангтега.

Базовый лагерь ниже монастыря Тхьянгбоче.

Около получаса ушло на то, чтобы установить «лендровер» в не слишком надежном равновесии поперек лодки. Наконец, мы оттолкнулись от берега. Машина выступала за оба борта. Возможное присутствие в реке крокодилов несколько усиливало трепет, который мы испытывали, но вскоре выяснилось, что наши полуголые гребцы привыкли к такого рода работе и чувствовали себя хозяевами положения. Как только страх прошел, мы уселись и стали наслаждаться переправой, оказавшейся очень приятной. Некоторое представление о ширине Ганга в этом месте можно себе составить по тому факту, что мы потратили на переезд три часа, высадившись в конце концов на противоположном берегу в двадцати пяти километрах ниже по течению. Затем, проехав пятнадцать километров по глубокому песку, мы достигли Хаджипура, откуда по хорошему шоссе добрались до Муззаффарпура. Там мы позавтракали на железнодорожном вокзале.

Вечером мы прибыли в Раксаул на границе Непала, задержавшись до темноты из-за последнего отвратительного участка дороги с многочисленными бродами, которые в дождливое время года, вероятно, непроходимы. Из-за небольшого упущения со стороны Саксены мы явились в гостиницу индийского посольства без всякого предупреждения, но сторож сжалился над нами и поместил нас в переполненном бунгало. На следующий день мы выехали в Бхимпеди, городок, расположенный высоко в предгорьях Гималаев, всего в пятидесяти пяти километрах по прямой от Катманду. От Бхимпеди начинается новая автомобильная дорога, построенная индийскими саперными войсками. Она — замечательное достижение техники, но из-за множества извилин, обусловленных тяжелым профилем дороги, по ней до Катманду свыше ста десяти километров расстояния.

Первый двадцатипятикилометровый участок дороги от Раксаула неописуемо ужасен, и часто, желая избежать переправ через более глубокие потоки, мы сворачивали на однопутную узкоколейную железную дорогу и тряслись по шпалам, горячо моля бога, чтобы нам не попался навстречу или не догнал нас поезд, идущий один раз в день. Этот отрезок пути привел нас к тераям[25], полосе джунглей, опоясывающей предгорья Гималаев на всем их протяжении и знаменитой тем, что в летние месяцы исключительно вирулентная форма церебральной малярии[26] повсюду грозит вам смертью. В зимнее время, когда мы путешествовали, эти джунгли, вероятно, представляют наилучшее в мире место для охоты на тигров. Дорога через тераи ненамного улучшилась с тех дней, когда по ней двигались только на слонах, но «лендровер» преодолел ее очень легко, и я с удовольствием отмечаю этот факт. Тигров мы не видели, хотя следы на песке указывали, что по меньшей мере один пробежал прошлой ночью по нашей дороге. Как-то великолепный индийский лось-самец невозмутимо пересек нам путь. Часто мы проезжали мимо резвившихся под высокими деревьями стай обезьян лангуров с плоскими черными лицами, обрамленными бакенбардами в боцманском стиле. В Бхимпеди мы приехали к пяти часам дня, и в столовой индийской саперной части нас приветствовал ее командир полковник Грант. Теперь мы столкнулись с серьезным препятствием; Новая автомобильная трасса, торжественное открытие которой состоялось месяц назад, оказалась снова закрытой. В этом не было никаких сомнений; в ряде мест ее намеренно разрыли, чтобы подвергнуть реконструкции и сделать совершенно «безопасной от муссонов». Полковник Грант очень любезно предложил нам удобное помещение для ночлега. Он указал также, что перед нами имеются два выхода. Мы можем вернуться на аэродром Симра в тераи и переправить «лендровер» на самолете через горы в Катманду или же можно разобрать машину и с помощью носильщиков перетащить ее в Большую Непальскую долину. Так как мы торопились, то решили воспользоваться воздушным сообщением. Следует также отметить, что носильщики, как это ни парадоксально, представляют самый дорогой вид транспорта. Чтобы перенести «лендровер», нам понадобилось бы до ста человек; так как каждому из них в день по крайней мере в течение двух недель пришлось бы платить по 3 шиллинга 6 пенсов или по полдоллара, то было бы дешевле доставить машину самолетом прямо из Калькутты.

Итак, назавтра рано утром Саксена и я повернули вспять и двинулись к Симре в тераи. Когда мы прибыли туда, аэродром оказался окутанным густым туманом, и только под вечер видимость настолько улучшилась, что стала возможна посадка самолетов. Тут Саксена допустил второе упущение, хотя, пожалуй, его и не следует за это ругать. Было бы слишком лестным называть почти недействующую телефонную линию связью между Симрой и Катманду. После того как несчастный Саксена в течение получаса орал в трубку допотопного образца, линия совершенно умолкла — вероятно, по той причине, что какие-нибудь лангуры принялись раскачиваться на проводах. Еле слышный шепот, достигший аэродрома в Катманду, был неправильно истолкован двумя местными конкурирующими компаниями воздушных сообщений. Каждая из них посчитала нашу просьбу адресованной ей. Дело было выгодное, и два самолета выстроились у начала взлетной дорожки, ожидая прояснения погоды. Как только с контрольной вышки раздалась команда «Вперед!», они одновременно поднялись в воздух и крыло к крылу приземлились в Симре. Хотя я не желал зла ни одной из компаний, все же, когда во время возникшей суматохи один из самолетов повредил руль, я счел это большой удачей, избавившей меня от необходимости уплатить за два воздушных рейса. Однако надежды добраться до Катманду в тот же вечер рухнули, так как конкурирующей компании не удалось при помощи находившегося в ее распоряжении оборудования погрузить наш «лендровер» в свою «дакоту». Нам предложили приехать завтра, и, не желая проводить ночь в плетеной хижине, представлявшей одновременно контору аэродрома, зал ожидания и склад, мы вернулись в Раксаул.

На этот раз мы устроились в значительно менее изысканном помещении, чем то, которое было предоставлено нам индийским посольством. Вместе с другими мы ночевали в маленькой хижине с зияющей дырой в потолке, вызывавшей неприятные воспоминания о рассказах путешественников насчет кобр, иногда ютящихся среди стропил. Впрочем, когда наступило утро, мы оказались искусанными лишь бесчисленными москитами. В 8 часов мы опять отправились в Симру. Нас уже хорошо знали вдоль всей дороги, но это не объясняет, почему нас постоянно останавливали и требовали платы за проезд до следующей деревни. Решение этой загадки нашел Саксена. В гараже Дьюара в Бомбее на радиаторе и по бокам «лендровера» написали «Дейли мейл». Мы носили имя, на которое в сущности не имели права.

В кузов машины мы посадили множество бесплатных пассажиров, что оказалось весьма кстати, так как, переправляясь через один из потоков, мы отклонились в сторону и прочно завязли. Пассажиры бодро выгрузились, подтянули набедренные повязки и, поднатужившись, вывели нас из затруднительного положения. Персонал компании, уверявший, что сможет погрузить «лендровер» в «дакоту», провозился весь день, но так ничего и не сделал. Представители конкурирующей компании, от услуг которой мы отказались (а только у нее имелось необходимое для погрузки оборудование), стояли, ничего не делая, и на их лицах было написано: «Мы же вам говорили». Мне было необходимо как можно скорее добраться до Катманду, и мы решили полететь вдвоем на «дакоте», предоставив конкурирующей компании попытаться на следующий день что-либо предпринять с «лендровером». Как только мы поднялись над зелеными лесами тераев, перед нами показались во всем своем блистательном великолепии вечные снега Гималайских вершин; на западе виднелась Аннапурна, а далеко на востоке возвышался мрачный Эверест. При мысли об ожидавших нас приключениях мы не могли сдержать волнения.

Прибыв в Катманду, мы нашли его великолепно разукрашенным в честь благополучного возвращения короля Трибху-вана из Швейцарии, где он проделал курс лечения. С триумфальных арок свисали приношения из фруктов и свежих овощей, которые, как я с удовольствием отметил, имелись уже в изобилии. Жизнь на узких улицах среди причудливых многоярусных пагод и храмов, украшенных изображениями драконов-хранителей, гриффонов и, других мифических животных, осталась в общем такой, какой она сохранилась у меня в памяти. Впрочем, теперь город казался еще более оживленным, так как множество тибетцев, спасаясь от зимних холодов, толпами спустилось с гор и занималось торговлей. Я обратил внимание, что двуспальное одеяло из чистой ячьей шерсти отдавали всего за 15 шиллингов.

Благодаря любезности непальских властей, правительственная гостиница № 2 была предоставлена в распоряжение экспедиции до тех пор, пока та не будет готова к выходу в Намче-Базар. Там, я, к величайшему удовольствию, застал Нараяна, моего верного повара, побывавшего со мною в прошлом году у Эвереста и теперь встретившего меня со слезами радости на глазах и с огромным букетом цветов.

Гостиница № 2, где Нараян занимает должность правительственного повара, размещается в очень удобном двухэтажном здании с современной обстановкой, горячей водой и такой роскошью, как электрический камин в спальне. Саксена, поселившийся в гостинице № 3, расположенной рядом, за оградой сада, вскоре вернулся с известиями, что за время нашего отсутствия Чарлз Стонор послал из страны шерпов первую корреспонденцию и кинопленки. Корреспонденцию передали в Лондон, не вскрывая, и мы не знали ее содержания, однако для последовательного изложения привожу ее ниже.

Случайная встреча на пути из Катманду в Намче-Базар, писал Чарлз, снабдила его, вероятно, самыми точными из всех имевшихся пока сведений относительно йети.

Я достиг конца длинного и крутого подъема, где встретился с несколькими шерпами, спускавшимися из горных долин для торговли. Они спросили меня, на какую вершину я собираюсь совершить восхождение, и я ответил, что прибыл сюда для поисков йети. Это заинтересовало одного из шерпов Пасанг Ньиму, человека лет тридцати, живущего в деревне невдалеке от Намче-Базара, и тот сообщил мне, что месяца три назад, в сентябре или октябре, он отправился с односельчанами на религиозное празднество в священном месте отдаленного района. Туда же пришли какие-то люди и рассказали, что видели йети.

Пасанг с несколькими товарищами отправился посмотреть в чем дело. Местность была ровная, покрытая редким кустарником, и они заметили йети на расстоянии 200–300 шагов. По описанию Пасанга, впервые видевшего йети, тот ростом и сложением напоминал маленького человека. Голову, среднюю часть туловища и бедра покрывала очень длинная шерсть. Лицо и грудь казались не такими волосатыми, а на ногах ниже колен длинной шерсти Пасанг не видел. Цвет шерсти был «одновременно и темный и светлый», на груди рыжеватый. Йети шел на двух ногах, держась почти так же прямо, как человек, и, нагибаясь, выкапывал из земли корни.

Пасанг наблюдал за ним некоторое время и утверждает, что тот никогда не опускался на все четыре ноги. Немного спустя йети заметил людей и побежал к лесу также на двух ногах, но двигаясь боком, чуть ли не пятясь задом. На бегу он испускал громкий, довольно пронзительный крик, который слышали все спутники Пасанга.

Я спрашивал местных жителей, присутствовавших при разговоре, а также своих носильщиков и пришельцев из Тибета, что они думают о рассказе Пасанга; по их единодушному мнению, он говорил правду. Тогда я спросил Пасанга, был ли йети существом из плоти и крови или духом, и тот несколько иронически ответил: «Как же мог он быть духом, если мы видели его следы после того, как он убежал».

На следующее утро мне пришлось нанести ряд официальных визитов. Прежде всего я отправился к британскому послу Кристоферу Саммерхейсу. В прошлом году он относился ко мне, выражаясь мягко, с холодком. Возможно, такое поведение оправдывалось тем, что я прибыл тогда в Непал в качестве «постороннего», и Саммерхейс, имея на то основания или нет, мог ожидать от меня каких-нибудь неприятностей для эверестской партии сэра Джона Ханта. Спешу добавить, что в этом году, когда я был полноправным участником специально организованной экспедиции, посол оказал мне самый сердечный прием. Все участники экспедиции «Дейли мейл» крайне обязаны ему и его жене за постоянную помощь, поддержку и проявленную любезность. В посольстве я с радостью встретился со старинным другом Девидом Хей-Нивом, все еще работавшим вторым секретарем. Мне надо было обсудить ряд вопросов с непальским министром иностранных дел Р. П. Менандхаром и с министром финансов, а потому из посольства я сразу направился в здание правительства. В огромном дворце с оштукатуренным фасадом, не испортившем бы архитектурного ансамбля в Монте-Карло и раньше являвшемся резиденцией непальского магараджи, меня приняли чрезвычайно вежливо. Сложная проблема беспошлинного ввоза всех наших запасов, оружия и «лендровера» была разрешена в несколько минут, и я ушел, сопровождаемый самыми теплыми пожеланиями успеха.

Вечером мы присутствовали при прибытии на аэродром нашего «лендровера», который в Симре в конце концов втиснули в «дакоту»; он отделался несколькими поверхностными царапинами. Следующий день был также заполнен обычными делами и посещением зоологического сада с целью удостовериться, найдутся ли там пустые клетки, которые пригодились бы на тот случай, если бы мы вернулись с какими-либо живыми зверями — не обязательно с йети.

Этой же ночью Том Стобарт и Билл Эдгар вылетели на «Комете»[27] из далекого Лондона в Бомбей, куда вскоре должен был прибыть «Стратерд» с Джоном Джексоном и Стенли Дживсом, сопровождавшими наш основной груз. В Калькутте Бис и Джералд, к которым присоединился Чанк Лагус, готовились двинуться в Катманду. На дальних подступах экспедиция принимала уже определенные очертания.

Через три дня я отправил первую корреспонденцию из Катманду. Начав с описания наших передвижений до настоящего времени и порученной каждому участнику экспедиции работы, я продолжал: «Задачу, поставленную нами перед собой, следует считать столь же трудной и — едва решаюсь употребить это слово — опасной, как попытка восхождения на какую-нибудь из высочайших вершин, за исключением гигантов, подобных Эвересту.

Чисто альпинистская партия может до известной степени выбрать маршрут к той вершине, на которую она собирается взойти. Нам предстоит идти по следам неведомого зверя, обладающего, как мы думаем, значительно большим проворством, чем мы, и двигающегося своим собственным путем по своей собственной стране. Основной гарантией для нас является то обстоятельство, что горные животные обычно обладают более развитым, чем у людей, инстинктом, который предохраняет от таких опасностей, как лавины или предательские снежные мосты. Решение вопроса о пределах оправданного риска будет предоставлено нашему первоклассному восходителю Джону Джексону…»

Задача восходителей сводится к тому, чтобы доставить специалистам-зоологам, доктору Бисуасу, Джералду Раселлу, Чарлзу Стонору и Тому Стобарту, все сведения, какие удастся собрать, и таким образом дать им возможность пополнить пока что весьма тощее «дело о животном „икс“. Неспециалист, пожалуй, удивится картине, которую такой человек, как Рассел, — я беру того из нас, кто отдал значительную часть своей жизни изучению диких животных в естественной обстановке, — сможет воссоздать на основании отдельных скудных данных, как, например, один-два следа, несколько волосков, клочок шерсти и помет. Рассел смог бы, вероятно, определить более или менее точно вес и размеры животного, установить, самец это или самка, откуда и куда оно идет, какова цель его путешествия и чем оно питается. Отсюда он смог бы сделать вывод, где скорей всего это животное можно встретить и подвергнуть тщательному наблюдению.

Что касается наших собственных взглядов, то те из нас, кто изучил фотографии следов йети, привезенные Эриком Шиптоном из рекогносцировочной экспедиции на Эверест в 1951 г., считают, что эти следы вряд ли могут принадлежать, как утверждают некоторые, медведю или обезьяне лангуру, ибо многие из нас, в том числе и я, хорошо знают и то и другое животное. Все мы в какой-то степени убеждены, что нам предстоит совершить новое открытие, которое, вероятно, представит чрезвычайно большой интерес для зоологов или антропологов. Несомненно, существует какая-то тайна, и ее разрешение будет иметь крайне важное значение, хотя оно, возможно, потребует от нас исключительной изобретательности, а также предельного напряжения физических сил и всех умственных способностей. Было бы самонадеянностью рассчитывать на полный успех, в особенности при первой попытке, но все же наша экспедиция не может окончиться полной неудачей, так как мы во всяком случае впишем первую главу в достоверную историю снежного человека, хотя, возможно, нам придется предоставить другим завершить начатое дело и закончить книгу».

В воскресенье 17 января, отправив эту корреспонденцию, я позавтракал с Девидом Хей-Нивом, а затем мы вместе поехали к большой ступе^[28] в Боднате, где происходило ежегодное религиозное празднество. Множество тибетцев разгуливало по священной тропинке вокруг большого белого величественного сооружения, от позолоченной зонтообразной верхушки которого к крышам окружающих домов протянулись разноцветные ленты, придававшие ему вид гигантского майского дерева[29]. Зрелище было очень веселое, и когда мы степенно совершали круг, за нами следовал квартет музыкантов, аккомпанировавших своему пению бренчанием на скрипках из кожи яка. Позже нам удалось записать на пленку некоторые из их песен, представлявших собой то панегирик в стиле нимфы Калипсо[30], посвященный восхождению Тенсинга на Эверест, то местный вариант Коммунистического Интернационала, аранжированного на восточный лад.

Когда я вернулся, меня ждала длинная телеграмма от Тома, прибывшего в Бомбей; он просил подготовить для него в Раксауле на вторник 19-го две грузовые машины. Они должны будут довезти наше снаряжение до Дхурсинга, южного конечного пункта Непальской канатной дороги, по которой грузы доставят в Большую долину.

На следующий день меня принял премьер-министр непальского правительства М. П. Койрала, пожелавший нам всяческих успехов в поисках йети. Премьер с увлечением рассказывал о маленьких, почти неизвестных племенах, населяющих наряду со значительно более многочисленными шерпами тот район, где нам предстояло действовать. К таким племенам относятся: кушунды, у которых существует запрет трогать, есть и пить что-либо, имеющее отношение к корове, и которые носят «одежду каменного века»; хаджусы, тибетского происхождения, но сильно отличающиеся от шерпов; банджханкри, живущие в чаще лесов, немногочисленные и очень робкие и потому очень редко попадающиеся кому-нибудь на глаза. Последние отращивают длинные волосы и бороду, и их считают наделенными даром исцеления — откуда происходит их название, означающее «лесные колдуны.»

Все это представляет, вероятно, чрезвычайно интересный материал для этнографов, но Койрала совершенно убежден, что ни одно из этих племен нельзя спутать с йети. Однако во время пребывания в стране шерпов никто из нас не встретил ни одного представителя этих племен; по-видимому, они обитают в менее высоких местах, в лесном районе ниже Намче-Базара.

Утром 19 января пришла телеграмма от Тома Стобарта, в которой сообщалось, что караван с грузами задерживается на сутки из-за перегрузки железной дороги в районе Аллахабада, так как была в полном разгаре церемония омовения в Ганге (Кхум-Мела): самое грандиозное в мире празднество купания с участием до двух миллионов пилигримов со всех концов Индии. Наши приготовления пришлось отложить, но, как бы в компенсацию, на сутки раньше пришли все дарджилингские шерпы. Палатки еще не прибыли, и нам оставалось снять для шерпов комнаты в «Гималайском отеле».

Теперь у меня было полно хлопот, так как неожиданно мы получили сообщение о прибытии на аэродром Чанка Лагуса, одновременно до нас дошли слухи, что носильщики, доставившие грузы Чарлза, вернулись в Катманду и имеют для нас письмо. Поэтому я распорядился, чтобы сирдар наших шерпов Анг Тсеринг отложил приход ко мне с отчетом до следующего утра. Захватив Чанка Лагуса, мы стали рыскать по городу в поисках носильщиков Чарлза и, обнаружив их, получили, наконец, письмо и пять катушек кинопленки. Известия от Чарлза дразнили нас, обнадеживали, а в некоторых отношениях ставили в тупик. Он писал:

«Дорогой Ралф! Постарайтесь заранее дать мне знать, когда ждать вас и всех остальных, чтобы я смог рассчитать свои дела и быть к этому времени здесь.

Было бы хорошо, если бы вы попытались нанять в Катманду носильщиков-шерпов. Когда вы доберетесь до гор, снежный покров будет самым глубоким, и непальцы-носильщики, весьма вероятно, откажутся сопровождать вас дальше Джунбеси (четыре дня пути от Намче-Базара). Они не забыли о несчастных случаях, сопровождавших швейцарскую экспедицию (два носильщика умерли от обморожений осенью 1952 г.).

Переходя к главному, могу сообщить, что я собрал множество слухов о йети. Более крупный тип почти несомненно является ни кем иным, как красным медведем, животным, редко встречающимся в стране шерпов, а более мелкий — тот, за кем мы охотимся. Что это за зверь, пока непонятно; по всем описаниям, скорее всего человекообразная обезьяна. Но я был бы рад, если бы их видели чаще и не по одному за раз.

Свои усилия мы должны будем направить к тому, чтобы выследить его, а все остальное — ботанические и этнографические исследования, сбор коллекции млекопитающих и даже киносъемки — должны отступить на второй план, пока в результате наблюдений на месте мы не придем к определенному выводу. Разработка точного маршрута, подобно тому, как это было сделано при восхождении на Эверест, является единственно надежным планом. Я бросаю все свои дела, чтобы совершить ряд рекогносцировок; отдохнув день-два и приведя себя в порядок, отправлюсь до конца месяца в неизведанные просторы. Поэтому не огорчайтесь, если к вашему прибытию я еще не вернусь.

Важно иметь в виду, что здесь широко распространено мнение о недопустимости убивать йети, и я дал от имени всех нас слово ни при каких обстоятельствах, за исключением бесспорного случая самозащиты, не уничтожать его. Кроме того, шерпы испытывают подлинный ужас перед встречей с йети, и многие придерживаются того убеждения, что с ним не следует связываться. С нетерпением жду того момента, когда увижу вас и узнаю все новости. Я не посылаю никакого общего отчета в Лондон, так как думаю, что вы уже в Катманду».

Я испытал большое облегчение, услышав от носильщиков Чарлза, что путешествие зимой они нашли вполне терпимым. Они сразу же изъявили желание присоединиться к нашей главной партии, когда через несколько дней мы пустимся в путь. Несмотря на задержку с грузом, я не терял надежды покинуть Катманду в воскресенье 24 января. Это было бы самым подходящим днем, так как он совпадал с непальским праздником Мин-Пачас, что в переводе означает «Конец пятидесятидневного периода, когда даже рыбам холодно». Выражаясь более прозаически, этот день знаменует конец непальской зимы и является первым весенним днем. Я считал, что такое стечение обстоятельств оказало бы благоприятный психологический эффект на нашу армию носильщиков, так как, по крайней мере согласно местному поверью, после праздника с каждым днем будет становиться теплее. Впрочем, психологический эффект продлится, вероятно, не больше двух-трех дней после того как мы покинем Большую долину, ибо высоко в горах зима вряд ли ослабит свою железную хватку раньше, чем через два месяца.

На следующее утро я, наконец, имел возможность обстоятельно поговорить с сирдаром Ангом Тсерингом. Прежде всего Анг Тсеринг вручил мне очень милое письмо от Тенцинга, желавшего нам «от всего сердца» удачи и успеха. Тенцинг писал: «Если бы я был в данное время свободен, поверьте, я был бы счастлив отправиться с вами».

Мне больше чем повезло с партией из четырнадцати шерпов, подобранной Тенцингом, Хотя мы не давали заявки специально на «тигров»-шерпов, добиравшихся с грузом до высоты в 7900 метров, — так как не хотели лишать их услуг альпинистские партии, которые, возможно, собирались достичь гораздо большей высоты, чем мы, — все же в нашей группе имелось четыре «тигра». К ним относился Анг Ньима, стройный юноша в яркой клетчатой ковбойке; несмотря на свою несколько хрупкую внешность, он во время прошлогодней экспедиции на Эверест поднялся с грузом до 8500 метров. Среди них был также Анг Дава, проявивший себя с наилучшей стороны в швейцарской и японской экспедициях; он обладает сильно развитым чувством ответственности, что должно сделать его естественным преемником таких людей, как знаменитый Тенцинг и храбрый Анг Тхарке, когда те уже будут не в состоянии совершать восхождения.

Анг Тсеринг — это был знаменитый Анг Тсеринг — заслуживает особого упоминания, и если напишут историю шерпов, исключить его из нее будет невозможно. Ему теперь, вероятно, около пятидесяти лет, но на вид он гораздо моложе, поистине очень молод, и с трудом верится, что он был одним из шерпов, еще в 1924 г. сопровождавших генерала Брюса на Эверест. Во время этой злосчастной экспедиции Меллори и Эрвайн погибли при попытке достичь вершины. Анг Тсеринг, которому тогда не исполнилось еще и двадцати лет, находился в распоряжении кинооператора.

В 1929 г. он участвовал в другой большой экспедиции, сопровождая немецкую партию Пауля Бауэра в безуспешной попытке взойти на Канченгджангу.

Следующие три года он работал с менее крупными экспедициями, но в 1933 г. вернулся на Эверест с Хью Раттледжом. Если бы Анг Тсеринг не имел даже других заслуг, о нем всегда будут помнить, как о единственном оставшемся в живых участнике высотной группы, которая погибла в 1934 г. на Нанга-Парбат. Ангу Тсерингу пришлось одному совершить спуск, во время которого шансы на спасение не превышали одного на тысячу. Анг Тсеринг добрался до лагеря IV, почти ничего не видя из-за снежной слепоты, совершенно измученный и сильно обмороженный. Он оставался без пищи по меньшей мере неделю, по его утверждениям — десять дней. Едва ли приходится удивляться, что после такого испытания Анг Тсеринг провел девять месяцев в больнице и потерял вкус к работе на больших высотах. В качестве компенсации он получил медаль и 22 фунта стерлингов.

Прошло пять лет прежде чем Анг Тсеринг отправился в 1939 г. на пики, расположенные в верховьях долины Кулу. Во время войны он служил в Ассамской стрелковой части, а затем открыл в Дарджилинге предприятие по обслуживанию туристов и прокату пони. В 1951 и 1952 гг. он сопровождал генерала Вильямса на Камет и в том же 1952 г. работал поваром швейцарской осенней экспедиция на Эверест. В 1953 г. снова был со швейцарцами у Дхаулагири и с Т. Дж. Фаулом на пиках Кулу.

О степени ущерба, причиняемого здоровью шерпов высокогорными восхождениями, можно судить по тому, что, не считая ветерана Гьялгена, Анг Тсеринг единственный, оставшийся в живых шерп, участвовавший в Эверестской экспедиции 1924 г. Кроме Давы Танду, он единственный оставшийся в живых шерп, принимавший участие в Эверестской экспедиции 1933 г. и в экспедиции 1934 г. на Нанга-Парбат, причем Танду работал тогда на небольшой высоте.

Некоторый интерес для читателей могут представить еще двое из наших шерпов, Дану и Норбу, сопровождавшие Тилмена и Хоустона на Эверест в 1950 г., когда впервые к массиву приблизились с юга. На страницах книги Тилмена «Непальские Гималаи» Дану фигурирует под именем «Дану-Прометея», так как вместо скромного лагерного костра он устраивал бушующее море огня. Зиму 1952/53 г. Дану провел с Бисуасом в Сиккиме, а в ноябре 4953 г. сопровождал Фаула в Кулу. Характерный для шерпов юмор проявился в том, что Норбу приставили ко мне в качестве личного шерпа: я был самым высоким сахибом (190 см), а он самым маленьким шерпом. Однако Норбу вскоре доказал, что при маленьком росте он имел большое сердце. Он проявил себя прекрасным носильщиком, всегда был впереди в опасных положениях, а в лагере отличался опрятностью и энергией. Он обладал приятным обыкновением оказывать множество мелких услуг, создавая для меня дополнительный комфорт.

Когда я закончил разговор с Ангом Тсерингом, пришла телеграмма из Раксаула с сообщением, что наш груз прибыл туда и отправлен на автомашине в Дхурсинг. Вечером состоялась самая радостная встреча с Томом, Джоном, Стеной и Биллом, прилетевшими из Симры. Отряд индийских военных саперов, расквартированный поблизости от Дхур-синга, чрезвычайно любезно вызвался присмотреть за погрузкой нашего снаряжения и продовольствия на канатную дорогу. У прибывшей партии Тома был такой вид, словно она явилась с Эвереста, а не из Англии. Все они заросли многодневной щетиной и были покрыты с головы до ног грязью и пылью. Путешествуя самолетом, а затем поездом, Том и Билл целую неделю не спали в постели.

Для нас наступил период лихорадочной деятельности. Следовало уложить груз в двадцатисемикилограммовые тюки и отделить, что потребуется немедленно и для перехода до Намче-Базара, от того, что нам понадобится впоследствии, когда начнутся поиски.

После путешествия в несколько тысяч километров пароходом, трех перегрузок на железной дороге, перевозки на грузовике и по канатной дороге и, наконец, после переноски на спине носильщиков из всего нашего снаряжения недоставало только мешка гвоздей. Впрочем, 70 тюков груза, в основном радиооборудования и добавлений к личному багажу, о которых вспомнили в последнюю минуту, должны были доставить из Лондона в Калькутту самолетом, и они еще не прошли таможен.

Во второй половине дня прибыли на самолете Джералд и Бис, а Акхей Бхутиа, специалист по выделке шкур, который должен был сопровождать Биса, пришел пешком. Теперь все участники собрались в Непале. В этот период Акхей, обладавший внешностью воинского старшины и обильно нафабренными усами, оказался для нас надежным помощником. Он был тут, там, повсюду, выполняя работу за троих. Выяснилось, что он говорит на большей части гималайских наречий, равно как по-английски и немецки. Он прочно завоевал репутацию лагерного весельчака, хотя справедливости ради надо сказать, что вообще все шерпы редко бывают не на высоте в этом отношении.

Теперь в гостинице нам стало слишком тесно, и мы с благодарностью приняли предложение Саммерхейса приютить у себя Тома и Билла; Джералд воспользовался гостеприимством Девида Хей-Нива.

В субботу 23 января стало очевидно, что мы не сможем назавтра тронуться в путь — не прибыл дневной самолет, который должен был доставить радиооборудование. Выход отложили до понедельника. Мы не хотели разбиваться на две партии во время пути в горах и считали, что перенесенные радиотелефонные аппараты могут оказать неоценимую услугу во время перехода в зимних условиях. Нам предстояло пройти по меньшей мере один перевал на высоте 4000 метров, и мы предполагали, если снег окажется глубоким, отправить вперед рекогносцировочную группу; она смогла бы выяснить обстановку, прежде чем мы попытаемся двинуть через перевал нашу армию почти в триста кули, из которых многим предстояло проделать весь путь босиком.

Завербовать носильщиков оказалось неожиданно легко, и, после того как наша потребность была удовлетворена, остались еще сотни желающих, которых в случае необходимости смогли бы нанять швейцарцы. Впрочем, в Катманду еще не было никаких подтверждений, что швейцарцы намерены прибыть в ближайшее время.

Я очень забавлялся, пытаясь расшифровать документ, торжественно врученный мне посредником при найме носильщиков. Один из пунктов гласил:

«Если какой-нибудь кули убудет, убежав и бросив свой груз или заболев по дороге, наш сирдар заменит его другим кули и оплатит в случае необходимости издержки».

В понедельник ни один из самолетов, прибывших из Калькутты, не имел нашего груза. Теперь не оставалось другого выхода, как подготовить вторую группу кули из 70 человек, которая должна будет выступать вслед за главной партией. Нанятые нами 300 носильщиков ушли накануне в Банепу на восточном краю Большой Непальской долины и ждали, когда им доставят грузы. Каждый получил авансом плату за шесть дней для покупки продуктов. Если они на неопределенное время застрянут без всякого дела в Банепе, большая часть из них несомненно вернется назад в город с полученными деньгами; мы их больше не увидим и, таким образом, потерпим значительный убыток. Во вторую половину дня мы отправили грузовики с имуществом экспедиции в Банепу, где предполагали провести первую ночь. Неми остался в Катманду, чтобы организовать транспортировку радиооборудования. Нам предстояло попытаться как-нибудь пройти через высокие перевалы без помощи радио.

Мы послали в Банепу Джона Джексона — начальником транспорта и Акхея — руководителем носильщиков. Том и я остались в гостинице, чтобы закончить дела. Вечером Саксена должен был отвезти нас в Банепу. Мы собирались тронуться в путь, когда прибыл еще один нарочный от Чарлза Стонора, доставивший нам в качестве прелюдии к поискам йети прекрасные вести.

Во время шестидневной рекогносцировки в районе Намче-Базара, в пустынной местности на высоте свыше 4500 метров, Чарлз дважды наткнулся на следы, которые, по его мнению, бесспорно принадлежали йети, и сфотографировал их. В сопроводительной записке к своему донесению он писал: «Я уверен, скажем, на 95 % в том, что снежный человек существует, и на 20 % — что мы его увидим. Против нас два фактора: во-первых, чтобы достигнуть чего-нибудь к концу мая, времени у нас будет в обрез; во-вторых, — погода. В ближайшие два месяца снег и туман, возможно, будут приковывать нас к месту много дней подряд».

Глава 7 Первые достижения

Привожу полностью донесение Стонора с добавлением двух других, вскоре последовавших за первым. Все вместе они дают полное представление о проблеме йети, или, вернее, исчерпывающее изложение данных, которыми располагала наша экспедиция, когда мы готовились вступить в бой. Трудно представить, как эти три донесения подняли наше настроение. В Англии, я уверен, большинство из нас считало, что нам посчастливится, если мы хоть один раз за время экспедиции наткнемся на следы. Теперь мы получили сведения о крупном успехе еще до того, как вся наша партия приступила к действиям. Когда я встретился вечером в Банепе с остальными участниками главной партии и рассказал о полученных известиях, мы все пришли в большое возбуждение. Некоторые из нас, к ним я причисляю и себя, завидовали удаче Стонора, очутившегося на месте первым. Нам не терпелось пуститься в путь, и мы опасались, что представление окончится и тайна будет полностью раскрыта, прежде чем мы приступим к делу.

В трех донесениях Стонора сообщалось:

«До отъезда из Англии меня со всех сторон осаждали зоологи, ученые — путешественники и „специалисты“ всех сортов. „Этого не может быть“. „Такие же сказки рассказывают про Тибет“. „Следы видели на всем протяжении Гималаев“ и так далее. Несмотря на все старания вселить сомнения в успехе нашей экспедиции, я вот уже две недели нахожусь в центре страны снежного человека и потратил много времени на то, чтобы подружиться с шерпами, жил вместе с ними как равный и постепенно накопил множество рассказов очевидцев о Йе-Те, в существование которого шерпы так твердо верят, Вскоре я обнаружил, что никто до сих пор не предпринимал серьезных попыток установить истинность или ложность этих рассказов. Несколько любителей сенсации подхватило неясные толки, переданные через третьи руки, и на их основании создали фантастическую версию животного из музыкальной комедии. С самого начала должен заметить, что эти россказни кажутся шерпам, живущим на месте, столь же странными, как и всем здравомыслящим людям в Англии.

Из общения с шерпами я убедился, что они являются исключительно уравновешенными, мало эмоциональными, прямодушными и искренними людьми с высоко развитыми умственными способностями. Если бы это было не так, разве могли бы они завоевать репутацию верных помощников экспедиций, совершающих восхождения на самые трудные горные вершины? Я многих из них расспрашивал о Йе-Те и слышал много рассказов, но ни разу у меня не возникло ни малейшего подозрения, что мои собеседники говорят то, что я хотел бы услышать, или же выдумывают интересную историю мне в угоду. Те, кто утверждает, будто видели или слышали Йе-Те, рассказывают о виденном и слышанном и больше ни о чем, а те, кто не сталкивался с ним, сразу же так и говорят.

Все шерпы, живущие в более высокой, более холодной части Непала и в прилегающих районах Тибета, верят в существование Йе-Те, в то, что это животное из плоти и крови, а не дух или демон. Среди тибетцев здешних мест он известен под именем Те (произносится Тей), и отсюда произошло употребляемое шерпами название. Йе означает каменистая местность. Таким образом, Йе-Те значит разновидность Те, обитающая среди камней. И шерпы, и тибетцы считают, что существует два вида:

1) Дзу-Те, более крупный и очень редко встречающийся в стране шерпов; говорят, будто бы в Тибете он распространен значительно больше. Дзу означает (в приближенном переводе) „домашний скот“; следовательно „Дзу-Те“ — это Те, представляющий опасность для домашнего скота, например для яков и коров.

Это крупное животное, передвигающееся на четырех ногах и покрытое длинной лохматой шерстью рыжеватого цвета. Оно нападает на домашний скот. Я разговаривал и с видевшими его шерпами, и с тибетцами и почти не сомневаюсь, что Дзу-Те и гималайский красный медведь одно и то же, это тем более вероятно, что, по рассказам, его часто видели в Тибете в неволе.

2) Ми-Те. Ми означает „человек“; стало быть, это Те, имеющий отношение к человеку либо потому, что он представляет для него опасность, либо потому, что он по виду его напоминает — какое из двух предположений правильно, сказать затрудняюсь. Я слышал несколько рассказов, в том числе людей, лично видевших его, и должен сразу же отметить, что в существенных подробностях они все сходятся между собой. Ми-Те — вид Те, присущий стране шерпов, и говоря о Йе-Те, они обычно имеют в виду именно это животное (я уже упоминал о том, что Дзу-Те встречается здесь редко и им не слишком интересуются); таким образом, эти два названия практически совершенно однозначны. Йе-Те живет исключительно на огромных просторах горной страны, где слишком высоко, чтобы могли расти деревья, но ниже снеговой линии. Время от времени он спускается в долины, где расположены деревни. Говорят, что он ростом с четырнадцатилетнего мальчика, обладает телосложением человека, покрыт светлой рыжеватой шерстью, более светлой на груди, и волосы у него длиннее всего на голове и пояснице. Голова сильно заостренная. Он издает громкий пронзительный вой, а когда находятся от него на близком расстоянии, нередко слышат какой-то дребезжащий шум. Его крик часто раздается по ночам. В самые холодные зимние месяцы, когда повсюду лежит снег, Йе-Те спускается довольно низко, и его крики подчас доносятся до деревень. Обычно он ходит на двух ногах, как человек, но когда торопится или идет по глубокому снегу, опускается на все четыре. Чем он питается, точно неизвестно, но многие думают, что пищей ему служат пищухи и другие мелкие животные, в изобилии водящиеся там, где он обитает. Считают, что по отношению к человеку он ведет себя не слишком агрессивно, напротив, очень робок, но и очень сообразителен.

Описание Йе-Те, виденного у буддийского монастыря в здешнем районе, было уже опубликовано Хантом и Шиптоном; оно полностью совпадает с приведенным выше. Я также уже сообщал сведения об одном Йе-Те, которого наблюдал Пасанг Ньима осенью прошлого года. Кроме того, я слышал и другие рассказы, все из первых рук, т. е. от лиц, непосредственно принимавших участие в событиях.

Примерно четыре года назад человек по имени Лакхпа Тенсинг взобрался высоко по склону горы над своей деревней, чтобы загнать несколько яков, отбившихся от стада. Он заблудился среди камней и, бродя в поисках пути, услышал какой-то звук, напоминавший визг щенка. Двигаясь в направлении, откуда доносился звук, он наткнулся на изуродованный труп недавно убитой пищухи, а, взглянув вперед, увидел всего в каких-нибудь тридцати шагах примостившегося на камне Йе-Те. Тот сидел к нему спиной, и он мог лишь разглядеть, что существо было ростом с мальчика, покрыто светлой рыжеватой шерстью и имело сильно заостренную голову. Лакхпа Тенсинг очень испугался и, крадучись, ушел подальше, не замеченный животным. Он увидел его днем в апреле, когда вокруг уже не было снега. Я старался узнать от Лакхпы еще какие-нибудь подробности, но он решительно утверждал, что ничего, кроме сказанного, не видел.

Несколько лет назад человек по имени Нима возвращался из Тибета к себе в деревню близ Намче-Базара. Он и его три спутника закупили в Тибете соль. Путешествие их подходило уже к концу, но оказалось, что они не смогут добраться до своей деревни засветло, и им пришлось заночевать в покинутой деревушке. Когда они собирали топливо и готовились к ночлегу (наступили сумерки), они услышали на некотором расстоянии шум и сначала подумали, что кто-то идет к ним и издали их окликает. Когда крики приблизились, они узнали в них вопли Йе-Те и так испугались, что сразу бросились в полуразрушенную хижину, где и пробыли до утра, не решаясь пошевелиться.

Йе-Те подошел ближе, и они совершенно отчетливо услышали хорошо им знакомые дребезжащие звуки. Нима и его товарищи все еще не были убеждены в том, что слышат действительно животное, а не духа; однако, выйдя утром из хижины, они обнаружили на снегу двойной ряд следов, которые вели от деревушки вверх в горы. Следы принадлежали животному, ходящему на двух ногах. Отпечатки имели, как он мне показал, около двадцати сантиметров в длину, и ясно можно было различить пальцы. Следы очень походили на след босой человеческой ноги, если не считать одинаковой, по-видимому, длины пальцев.

Мне сообщали и о других случаях встреч с Йе-Те, но так как я слышал о них не от очевидцев, то не буду пересказывать. Впрочем, ни один из этих рассказов не противоречит приведенным выше или ранее опубликованным. На основании своего бесспорно небольшого опыта я прихожу к заключению, что в отдаленных деревнях найдется мало людей, которые не слышали бы довольно часто в зимние месяцы криков Йе-Те, и что многие жители, по их утверждениям, в то или иное время видели само животное.

Зловещий вой, раздающийся по ночам, наводит на мысль о волке. Я высказал такое предположение нескольким шерпам. Те ответили, что прекрасно знают волков по своим частым торговым путешествиям в Тибет; изредка волки спускаются к ним; но их вой совсем другой.

Обосновавшись в стране шерпов, я решил побывать на более высоких склонах над границей лесов, где, по рассказам, можно встретить Йе-Те. Итак, с проводником и — переводчиком, слугой и тремя носильщиками я шесть дней бродил по лабиринту усеянных камнями долин, скал и узких гребней. Летом этот район является раем горечавок, карликовых рододендронов и других альпийских цветов, но теперь там невообразимо холодно, уныло и неприютно. Густой туман и разыгрывавшиеся подчас метели задерживали нас, но все же нам удалось покрыть порядочное пространство. За первые три дня мы ничего не обнаружили, кроме многочисленных следов мускусных оленей, диких козлов и мелких грызунов; следы свидетельствовали о том, что страна Йе-Те основательно населена. Я собрал несколько интересных образцов семян для Кью-Гарденс.

Ландшафт был великолепным; прямо впереди ясно виднелся весь Эверестский массив, а сама вершина четко вырисовывалась перед нами. На четвертый день я шел на высоте примерно 4300 метров по ровной местности, покрытой пятнами неглубокого снега, выпавшего около трех недель назад и сохранившегося лишь местами. На одном из таких пятен я наткнулся на небольшое скопление запутанных следов, каждый из которых по размеру и форме напоминал отпечаток маленькой человеческой ноги. На следах давностью, по-видимому, в несколько дней пальцы были неразличимы, но контуры сохранились совершенно отчетливо и полностью соответствовали небольшой короткопалой человеческой ноге в чулке. Средняя длина следов равнялась двадцати пяти сантиметрам, а максимальная ширина — двенадцати с половиной сантиметрам при ширине пятки в семь с половиной сантиметров. Все измерения я произвел на месте. Рядом тянулись многочисленные следы дикого козла с совершенно отчетливым отпечатком копыт почти такой же, насколько я мог судить, давности. Путем сравнения с ними я установил, что следы неизвестного существа увеличились от таяния, вероятно, на одну треть первоначального размера (за последние дни солнце показывалось очень ненадолго). Они были обращены в разные стороны, словно одно или несколько животных „топталось на месте“. Являлись ли эти существа двуногими, я определить не мог. В ста шагах дальше я наткнулся на одно такое же пятно, но очертания следов оказались менее отчетливыми. Мои шерпы недоумевали, но затем единодушно решили, что следы принадлежат скорее всего Йе-Те. Ни один шерп ни в коем случае не мог бродить зимой по этим унылым местам высоко в горах на расстоянии суток пути от ближайшей деревни. К тому же это явно были следы голой ноги, слишком резко очерченные, чтобы их могла оставить всегда бесформенная обувь шерпов, сшитая из овального куска мягкой кожи.

Остальная часть путешествия не ознаменовалась никакими событиями, если не считать того, что в последний день я отправил носильщиков напрямик подготовить стоянку, между тем как сам пошел более кружным путем; придя к месту встречи, я застал шерпов в сильном возбуждении, так как они пересекли линию свежих следов, по их мнению, бесспорно принадлежавших Йе-Те. К сожалению, как раз в тот момент, когда они принялись объяснять мне, где это произошло, поднялся порывистый ветер, и к тому времени, когда я добрался туда, следы были заметены и превратились в простые пятна на снегу.

По возвращении домой я узнал, что несколько дней назад группа людей слышала крики Йе-Те всего в десяти километрах от деревни, где я сейчас нахожусь; проверить правильность этих сведений я еще не успел. В тот же вечер я сидел в доме одного шерпа, когда туда зашли два тибетца, недавно прибывшие из мест, лежащих по ту сторону границы. Как выяснилось, они пришли из того же района, где прошлой осенью Пасанг Ньима и его товарищи видели Йе-Те. Не упоминая об этом, я спросил тибетцев, слышали ли они что-нибудь о таком животном. У обоих нашлось что сообщить. Их деревня расположена всего в нескольких днях пути к северо-западу от Эвереста, и оба настойчиво утверждали, что в холодное время года Mu-Те можно видеть довольно часто. Они по собственной инициативе рассказали, что Mu-Те питается мелкими животными и крупными насекомыми, скрывающимися под камнями. По их словам, он живет высоко в горах; их описание внешнего вида полностью совпадает с тем, что я слышал от шерпов. Совсем недавно в их краях несколько мальчиков, вышедших проведать яков, видели Mu-Те на близком расстоянии и вначале приняли его за маленького человека, но, присмотревшись внимательнее, заметили, что тот покрыт рыжеватой шерстью. Кроме того, несколько лет назад горное озеро неподалеку от их деревни выступило из берегов, и после этого был найден труп утонувшего Mu-Те, который видели многие. Голова была очень большая и заостренная. Труп не сохранили, так как считали, что это принесло бы большое несчастье. Оба тибетца добавили, что Mu-Те часто видят в окрестностях Ронгбукского монастыря в холодную или снежную погоду (Ронгбук находится к северу от Эвереста).

Вот что удалось мне пока узнать о Йе-Те. Лично я считаю, что дело идет о каком-то совершенно неизвестном животном, представляющем исключительный интерес. Другой вопрос, удастся ли нам с ним столкнуться. Местные жители категорически утверждают, что Йе-Те встречаются очень редко и неуловимы, так как избегают всякого общения с людьми. То обстоятельство, что их не так часто видят, легко объяснить. Выше границы лесов на тысячи квадратных километров тянется обширное каменистое пространство с многочисленными скалами и ложбинами.

Зимой шерпы ни при каких обстоятельствах туда не забираются: идти им туда совершенно незачем, разве лишь для того, чтобы схватить воспаление легких. Весной и летом они поднимаются довольно высоко и постоянно пасут в этом районе свои стада яков. Говорят, пастухи видят Йе-Те довольно часто; во всяком случае, в теплое время года снеговая линия отступает так высоко, что для сообразительного животного имеется вполне достаточно простора, и оно может избежать встреч с людьми. В том, что пищи (в виде млекопитающих и птиц) там достаточно, я убедился на месте. По-видимому, не было случаев, чтобы Mu-Те нападал на домашний скот.

Серьезным возражением является то обстоятельство, что никто никогда не видел больше одного Йе-Те. Шерпы, с которыми я разговаривал, полностью подтверждают это, но не могут привести никакого объяснения. Впрочем, они высказывают такое предположение: самки и молодые животные, возможно, живут в отдаленных пещерах и убежищах среди скал и камней, а взрослые самцы склонны бродить в одиночку. Я беседовал, однако, с людьми, утверждавшими, будто им приходилось видеть следы нескольких Йе-Те, пересекавшие один и тот же район.

Я обсуждал с шерпами также взгляды некоторых ученых, считающих, что словами Йе-Те обозначают либо красного медведя, либо гималайскую обезьяну лангура, либо того и другого. По мнению шерпов, большой Дзу-Те, о котором я уже упоминал, весьма вероятно, является не кем иным, как красным медведем, но они настаивали на том, что менее крупный Ми-Те совсем другое животное. Так как большой Дзу-Те очень мало известен шерпам, я склонен думать, что более общее название Йе-Те применяется к нему скорее лишь теми, кто его сам не видел; во всяком случае, для шерпов название Ми-Те и Йе-Те равнозначащи. Здешние жители решительно утверждают, что большую обезьяну лангура ни в коем случае нельзя спутать с Йе-Те; лангур в основном живет на деревьях, а Йе-Те — среди камней. Весной и летом лангуры регулярно переходят в леса более высоких долин, но зимой они спускаются в теплые долины, и я еще не встречал ни одного шерпа, который видел бы их в стране Йе-Те в холодное время года (я уверен, в других районах Гималаев, где высокогорные леса гуще, чем здесь, лангуры остаются в них и в зимнее время года). Во время путешествия в горы я наблюдал обезьян лангуров в лесу, а также на полях, где они поедали зерно. Их вид даже на расстоянии трехсот-четырехсот шагов резко отличался от описаний Йе-Те. Большая голова с серебристым мехом, обрамляющим темное лицо; длинный хвост, на ходу загнутый кверху, кошачья походка всегда на четырех лапах. Вероятно, это самое характерное животное в здешних горах, и я не могу себе представить, чтобы даже десятилетний ребенок мог бы спутать его с каким-нибудь другим зверем.

Как я уже писал, шерпы очень резко разграничивают два вида Йе-Те: Дзу-Те, представляющего опасность для домашнего скота, и Ми-Те, имеющего какое-то отношение к человеку.

Со времени отправки предыдущего письма я разговаривал с несколькими шерпами и тибетцами, видевшими Дзу-Те. Их описания полностью подтверждают мое прежнее впечатление, что это животное несомненно тождественно с гималайским красным медведем. Его редко видят в стране шерпов, но он распространен почти по всему Тибету. В остальной части этого сообщения речь будет идти исключительно о Ми-Те, о том звере, за которым мы „охотимся“.

Я расспрашивал повсюду в стране шерпов, а также тибетцев из соседнего района и чем больше слышал описаний, тем больше убеждался в их единообразии и изумительном совпадении мнений относительно того, что собой представляет это животное. В отдельных рассказах обстановка могла быть различной, но когда дело доходило до характеристики животного, она бывала совершенно одинаковой.

Приводимые ниже „показания“ все (если нет оговорки) были получены мной из первых рук от людей, присутствовавших при излагаемых событиях:

1) Примерно в 1947 г. человек по имени Дакху из деревни Пангбоче пас в горах яков. Одно из животных отбилось от стада, и он отправился разыскивать его на каменистых склонах выше пастбища. За несколькими большими камнями он увидел спину какого-то покрытого шерстью животного, которое принял за пропавшего яка, и стал звать его по имени. После того как он окликнул несколько раз, животное выпрямилось во весь рост, и Дакху увидел метрах в пятидесяти перед собой не яка, а Йе-Те. Тот сделал несколько шагов в его сторону, идя на двух ногах, остановился и принялся, словно в волнении, вырывать руками пучки травы. Дакху очень испугался и побежал вниз по склону. Он мог сообщить мне лишь, что существо было рыжевато-бурого цвета, ростом с небольшого человека, коренастое и покрытое шерстью. Больше он никогда Йе-Те не видел, но несколько раз слышал его крик. Встреча с ним произошла днем.

2) В 1949 г. человек по имени Мингма, также из деревни Пангбоче, ушел со своими яками километра за два. Когда он пас их на склонах гор, со скал, находившихся на некотором расстоянии над ним, послышался громкий крик, напоминавший „зов человека“. Думая, что это какой-то приятель, Мингма прокричал в ответ: „Ни один из твоих яков здесь не проходил!“ Крики не прекращались, и он услышал, как кто-то спускается к нему среди камней. Когда неизвестное существо показалось, он узнал Йе-Те. Он страшно перепугался и бросился бежать в находившуюся поблизости каменную пастушью хижину, в которой жил. Мингма заперся изнутри, но слышал, как животное бродило вокруг, испуская крики. Он взглянул сквозь широкую щель в стене у двери и увидел Йе-Те, стоявшего всего в нескольких шагах. Животное было ростом с десятилетнего мальчика, очень коренастое и по общему облику походило на человека. Оно было покрыто довольно короткой рыжевато-бурой шерстью, на вид казавшейся жесткой, так как волосы на верхней части тела все торчали вверх, а на нижней свисали книзу. На нижней части груди шерсть была более светлой. Особенно волосатыми казались ступни ног; кисти рук напоминали человеческие. Голова была сильно заостренной, и недлинные волосы с обеих сторон падали назад, как у человека. На лбу и через макушку шла узкая, похожая на гребень, полоска коротких, на вид очень жестких волос. Лицо темно-бурого цвета было голое, более плоское, чем у человека, но не такое плоское, как у обезьяны лангура. Йе-Те заметил смотревшего на него человека и зарычал, оскалив зубы. Мингма поразился величине зубов. Йе-Те передвигался на двух ногах, делая крупные шаги и слегка сутулясь; руки свисали по бокам. Мингма подошел к очагу и, взяв тлевшую головешку, бросил ее сквозь щель, после чего Йе-Те удалился. Встреча произошла в марте под вечер.

3) В октябре 1952 г. человек по имени Ансееринг из деревни Тхамму отправился с женой в горы по соседству с домом для сбора лекарственных корней. Они вышли рано утром и, добравшись до границы лесов, вспугнули Йе-Те в его убежище среди камней. Тот удрал, карабкаясь на четвереньках по скалам, и они успели лишь разглядеть, что животное было темно-бурого цвета, меньше человека и коренастое. Возвращаясь под вечер домой, оба они услышали громкий крик Йе-Те, доносившийся из тех же мест. Ансееринг сказал мне, что несколько раз слышал крики в этих местах, когда собирал там бамбук и корни.

4) Зимой 1952 г., когда лежал довольно глубокий снег, пять человек из деревни Пхорче погнали своих яков пастись на маленьком непокрытом снегом участке, до которого было меньше километра. По дороге они заметили свежие следы Йе-Те. Их размер примерно соответствовал ноге мальчика; пальцы отпечатались довольно ясно. Шерпы пошли по следам и вскоре очутились на том месте, где животное сидело на камне. Отпечаток туловища был совершенно отчетливый, а следы ног на земле находились вплотную один к другому, как будто сидел человек. С каждой стороны отпечатка имелась ямка в снегу там, где Йе-Те уперся руками, чтобы подняться. Кое-где, перебираясь через камни, он двигался на четвереньках, но во всех остальных случаях шел на двух ногах. Дальше они заметили, что Йе-Те угодил ногой в щель между занесенными снегом камнями, оставив там небольшой клок шерсти. Она была длиной в несколько сантиметров, рыжевато-бурого цвета, и все поразились исключительной жесткости волос, напоминавших щетину. Несколькими днями раньше другие жители Пхорче слышали крики Йе-Те. Я разговаривал с одним из очевидцев.

Пища Йе-Те

Я расспрашивал об этом повсюду; ответ всегда один и тот же. Он питается небольшими животными (сурками, пищухами), живущими среди камней, а также крупными насекомыми. Существует распространенное мнение, что Йе-Те, поймав добычу, умерщвляет ее ударом о камень, затем потрошит и съедает, оставляя внутренности. Два пастуха яков рассказали мне, как они нашли среди камней совершенно свежие внутренности сурка, а рядом видели два больших отпечатка ног. 27 января я находился в стране Йе-Те к западу от Намче-Базара и в одном глухом месте наткнулся на свежие внутренности сурка. Поблизости лежали остатки шкурки. Очевидно, кто-то убил сурка. Тибетские лисицы здесь широко распространены и питаются такого рода животными; но я никогда не слышал, чтобы лисица потрошила свою жертву, а затем утаскивала ее, оставляя внутренности. То же самое относится к хищным птицам, которые или разрывают свою добычу на куски там, где они ее убивают, и оставляют множество улик, или же сразу же улетают с трупом. Говорят, будто Йе-Те глотают глинистую землю — то ли для заполнения желудка, то ли из-за каких-то полезных минеральных веществ. Некоторые убеждены, что иногда они утаскивают телят яков, молодых таров и мускусных оленей, а также (возможно) птиц и их яйца. В здешних горах, как я видел собственными глазами, пища имеется в изобилии. Я два раза находил испражнения какого-то крупного животного, содержавшие мех и кости грызунов, а также небольшое количество земли. Они могли принадлежать (из представителей местной фауны) только леопарду или Йе-Те. Все кому я их показывал, не сомневались, что это был помет последнего, так как в испражнениях леопарда, наверно, имелись бы „остатки“ тара или оленя.

Крик

Множество шерпов слышало крик Йе-Те обычно после наступления темноты, но нередко и днем, а особенно под вечер; в сущности найдется, по-видимому, мало людей, которые его не слышали бы. Я уже упоминал, что об этом крике всегда рассказывают, как о громком (или очень громком) „визге“, напоминающем, пожалуй, резкие крики чайки; вблизи Йе-Те издает дребезжащие звуки.

Всего шесть недель назад (в декабре 1953 г.) двое юношей пасли в горах яков и в конце дня услышали в глухом месте крики Йе-Те. Они как будто приближались; юноши испугались и, собрав свое стадо, заперлись в каменной пастушьей хижине. Вскоре после наступления темноты звуки приблизились вплотную, и пастухи услышали шаги бродившего снаружи животного. На следующее утро на мягкой земле небольшого возделанного участка, находившегося рядом, они обнаружили следы, напоминавшие отпечатки человеческих ног.

Излюбленные места и логова Йе-Те

В дополнение к прежде посланным сведениям могу сообщить следующее. Считается общепризнанным, что Йе-Те живет исключительно в обширном районе сильно пересеченной каменистой местности, расположенной между границей лесов и вечным снегом, примерно на высоте от 4000 до 5200 метров. Предполагают, что его убежища находятся в укромных уголках и могут быть обнаружены по очень сильному неприятному запаху. Как говорят, один из жителей деревни Пхорче, ныне умерший, много лет назад наткнулся на „жилье“ Йе-Те. Два года назад лама из монастыря Тхьянгбоче отправился один на скалы, возвышавшиеся над его домом (я был в этом месте), и на высоте примерно 4200 метров наткнулся на грубое „гнездо“, сделанное из недавно наломанных и переплетенных между собой веток карликового можжевельника; по размеру и форме оно походило на примитивный шалаш, какой мог бы, построить для себя заблудившийся ночью человек. Лама не стал заниматься подробным осмотром. Дело происходило в апреле; лама разыскивал плоский камень для ремонта своего дома.

Образ жизни

О нем уже много говорилось. Некоторых пояснений требует, однако, приписываемое Йе-Те бродячее существование. Почти каждый шерп скажет вам, что зимой, когда обычно несколько недель идет снег, следы часто видят на невысоких склонах над деревнями; в эти периоды выше в горах снег лежит, конечно, более толстым слоем, и Йе-Те, как предполагают, спускается ниже и бродит в поисках пищи, чаше всего по ночам. В летние месяцы его видят очень редко, но весной и осенью довольно часто.

Шерпы и Йе-Те

Я с удовлетворением убедился, что шерпы абсолютно не сомневаются в существовании Йе-Те, видя в нем животное, обитающее в их стране. Когда я настойчиво расспрашивал об этом, мне не раз отвечали: „Мы ведь не выдумываем других животных или птиц; зачем стали бы мы выдумывать Йе-Те?“ Увидеть Йе-Те или услышать его крик считается очень плохим предзнаменованием, и обычно вскоре после такого происшествия совершается небольшая церемония, чтобы отвратить грозящее несчастье. В остальном Йе-Те как будто не приписывают никаких особых свойств, по сравнению с известными животными, за исключением разве довольно туманных россказней о том, что ступня ног у него обращена назад. Ни от одного очевидца я не слышал подтверждения этому, и многие смеются над таким предположением. Шерпы относятся к Йе-Те с вполне понятным уважением и считают опасным хоть чем-нибудь его затрагивать. По-видимому, он избегает встреч с людьми. Насколько известно, никаких рассказов или преданий об убийстве им людей не существует. Все шерпы скажут вам, что человек, увидевший Йе-Те, бывает охвачен ужасом. Их отношение к нему во многом напоминает отношение индийских крестьян к тигру. Откуда произошло название Ми (человек) — Те, никому не ясно; фантазия их не простирается, впрочем, на то, чтобы считать его человеком — он животное и только. Так как шерпы имеют от него лишь неприятности, то предпочли бы, чтобы его вовсе не существовало. Они живут в долинах и подымаются в более высокие места пасти яков; Йе-Те живут в более высоких местах и спускаются к долинам из-за снега или в поисках пищи. Только поэтому и происходят встречи между человеком и Йе-Те. В остальном обе стороны как бы придерживаются принципа „сам живи и другим не мешай“. Страна населена относительно редко, и у шерпов нет никакого оружия; вообще они не занимаются охотой и никого не убивают. Я убедился в том, что на их свидетельства можно так же положиться, как на сведения, сообщаемые, скажем, сусекским пастухом или лесником, охраняющим дичь на севере Шотландии. Шерпы в основном пастушеский народ, имеющий дело с яками, крупным рогатым скотом и овцами, и обладают мирным спокойным характером, обычным для подобных племен. Из всех народов, среди которых мне приходилось бывать, вряд ли найдется более неподходящий для того, чтобы придумать историю о Йе-Те. Шерпы смышленые люди, при самой пылкой фантазии их нельзя назвать „дикарями“; как я убедился, они прекрасно знают растительный и животный мир своей страны.

О скальпе Йе-Те

В небольшом буддийском храме в деревне Пангбоче хранится скальп Йе-Те. Шерпы категорически утверждают, что он принадлежит Ми-Те, а не Дзу-Те, является подлинным, а не имитацией, и что он местного происхождения.

В начале февраля я побывал в этой деревне и довольно тщательно изучил скальп. Он, несомненно, представляет собой кожу с верхней части головы какого-то животного, симметрично срезанную выше ушей (никаких следов ушных раковин не имеется). Внутренняя поверхность совершенно чистая и абсолютно цельная, вследствие чего исключается всякая возможность того, что он сшит из кусков или что ему искусственно придана такая форма. Я решительно не мог определить, какому из известных науке животных он мог бы принадлежать. Скальп имеет форму шлема, приостренного к верхушке. Размеры таковы:

Общая высота…… 19 см

Общая длина………. 25

Ширина (у основания)…. 17

Общее расстояние от затылка до лба через макушку……. 44

Обхват у основания…….. 66,5

Длина (от затылка до лба по линии, проходящей на 7,5 см ниже верхушки)….. 16

Строение такое же, как у ломкой кожи, повсюду совершенно однообразное, цвет скальпа черноватый. Кожа отличается изумительной толщиной, везде одинаковой и равняющейся 0,32 сантиметра; она значительно толще, чем кожа (местной выделки) дикого тара и даже домашнего яка. У основания скальп имеет форму широкого овала; возможно, он слегка видоизменился от времени и употребления (см. ниже), но, принимая во внимание большую плотность, я не думаю, чтобы это было так.

Наружная поверхность теперь почти голая, и кожа очень гладкая; однако совершенно очевидно, что первоначально она была покрыта шерстью и все еще повсюду густо испещрена остатками волос. Некоторая часть шерсти сохранилась. По общему тону она рыжеватая, местами черновато-бурая. Отдельные волоски, длиной всего в несколько сантиметров, очень жесткие и напоминают щетину. Имелись ли раньше более длинные волоски, определить невозможно. На той части скальпа, которая, по-видимому, соответствует лбу, волосы отклонены назад и по бокам слегка свисают, совсем как у человека, между тем как на затылке они падают назад почти отвесно. Этот признак выражен довольно резко и является, как мне думается, естественным.

Имеется одна замечательная особенность — гребень, или „киль“, идущий от основания лба прямо вверх через макушку и вниз по затылку. Гребень одинаковой ширины — почти 2,5 сантиметра. Он покрыт щетинообразными волосами того же цвета, что и остальная часть скальпа; их длина не превышает 3 сантиметров, и с каждой стороны они наклонены внутрь, встречаясь посередине и образуя гребень, в поперечном сечении представляющий собой, таким образом, треугольник. Подобно остальным волосам, значительная часть гребня исчезла, но он отчетливо выделяется в виде слегка выступающего валика на коже.

Волосы очень прочно сидят в коже, и даже теперь требуется некоторое усилие, чтобы их вырвать.

История

Храм, или гомпа, в Пангбоче построен в глубокой древности. Его история хорошо известна монахам соседнего монастыря Тхьянгбоче и подробно описана в книгах старинного тибетского монастыря в Ронгбуке. Храм был основан либо в честь одного местного ламы, либо им самим. Этот лама по имени Сан-Дордже отличался, по преданию, большой святостью; наследственный лама монастыря является его перевоплощением. Теперешнее перевоплощение — двенадцатое по счету после Сан-Дордже; все подробности о каждом ламе записаны и хорошо известны. По имеющимся записям, голова Йе-Те была впервые получена во времена пятого перевоплощения. Как и повсюду в здешних местах, ламу выбирают в детском возрасте, и он остается в своей должности до конца жизни. Период пребывания ламы в своей должности можно принять равным пятидесяти годам; таким образом, возраст скальпа равняется примерно тремстам пятидесяти годам. Подтверждением этому служит тот общеизвестный факт, что правление первых семи далай-лам в Лхасе охватывало период в триста восемьдесят два года.

Скальп хорошо сохранился, если не считать отсутствия волос. Это вполне естественно даже по истечении столь большого промежутка времени. На такой высоте и в здешнем климате вредных насекомых очень мало. Кроме того, скальп тщательно хранится в шкафу внутри прочно построенного и сухого храма.

Я расспрашивал шерпов относительно того, какую роль играет этот скальп, и пришел к выводу, что сам по себе (т. е. как скальп Йе-Те) он вовсе не является чем-то священным; однако, поскольку он хранится в храме среди священных предметов, то косвенно приобрел некоторую святость — подобно тому, как это происходит с алтарной утварью в христианской церкви. Во время некоторых празднеств, когда разодетые танцоры в масках исполняют полурелигиозные пляски, тот или иной участник надевает скальп. Весьма вероятно, он хранится попросту для этого. Нет никаких оснований предполагать, что он является предметом поклонения окрестных жителей, и многие шерпы, возможно даже большинство из них, вряд ли знают о его существовании.

Скальп очень охотно показывают и разрешают брать в руки; но расстаться с ним из-за его косвенной связи с культом не хотят.

В заключение скажу следующее: я совершенно убежден, что это скальп какого-то неизвестного животного; по его остроконечной шлемоподобной форме следует считать по меньшей мере вероятным, что он принадлежит животному, которое обычно ходит на двух ногах».

Меня особенно заинтересовало третье сообщение, так как я только что получил открытку от сэра Джона Ханта, гласившую:

«Дорогой Ралф,

боюсь, что моя открытка уже не застанет Вас, но если застанет, я очень советую заполучить скальп йети, который показывали в Пангбоче Чарлзу Эвансу. Он несомненно является очень важным ключом. Впрочем, Вы, конечно, подумали об этом сами! Шлю Вам наилучшие пожелания. Да сопутствует Вам удача.

Джон Хант».