Почтенное общество

6 ВОСКРЕСЕНЬЕ

Нил выводит машину из гаража, закрывает ворота и в ожидании Скоарнека расхаживает перед ними. Трава мокрая, но день, возможно, будет хорошим.

Эрван идет через сад, джинсы, футболка: красивый независимый молодой человек, очевидно гордящийся своим существованием. Подходит, опирается на крышу машины.

— Перед тем как я сяду рядом с вами, давайте договоримся. Вы меня высаживаете у «Порт-де-ла-Шапель», и дальше я еду на метро. С Сефрон можете сколько угодно разыгрывать из себя внимательного и заботливого папашу-защитника, но я не ваш сын.

— Без проблем.

Нил наклоняет голову, усаживаясь в машину, чтобы скрыть приступ смеха. Слава богу, в семье нет инцеста. В общем, можно считать, повезло. Молодой человек просто идиот. Нил ведет машину внимательно, почти на автопилоте, и старается сосредоточиться на своей встрече с Борзекс. Уже совсем скоро. И возможно, она решающая.

Присутствие Скоарнека, который, упрямо отвернувшись к окну и ни слова не говоря, делает вид, что поглощен созерцанием проносящихся мимо пейзажей, его раздражает, смущает, мешает сосредоточиться. Между ними стоит Сефрон — Сефрон, которая выбрала другого. В конце концов Нил решает нарушить тишину:

— Была ли Сеф с вами в тот вечер, когда вы записали убийство Субиза? — Этот вопрос мучил его всю ночь.

— Это у нее нужно спрашивать, а не у меня. — Эрван даже не повернулся.

— Она задержана еще на двое суток, на семьдесят два часа, и я не могу общаться с ней, вам это известно. Но я должен это знать, чтобы действовать, как вы говорите. С соблюдением всех предосторожностей и в ее пользу.

Долгое молчание.

Проходит несколько секунд, прежде чем Скоарнек произносит, будто с сожалением:

— Да, она там была.

Нил представляет себе тот ужас, который должна была пережить его девочка, никогда не видевшая смерти, тем более насильственной. Ее всегда оберегали. Может быть, слишком? В ее возрасте он уже был свидетелем уничтожения заложников и тех, кто захватил их на Олимпийских играх в Мюнхене. «И что? Что ты сделал со своим богатым опытом?»

— Что бы ни случилось, не упоминайте о ее присутствии и о любой ее связи с этой историей вашего видео.

Эрван поворачивает голову и впивается взглядом в профиль Нила:

— Оставьте свои советы при себе, я в них не нуждаюсь. Вы ее отец, и вы приютили меня на эти сутки, но это не дает вам никакого права. Ваша дочь считает, что вы слабак, и я с ней согласен. Вы держали ее взаперти, задушили своей заботой, а я открыл ей мир, сделал из нее борца. Так что наши дела вас не касаются.

Нил выжимает сцепление, стараясь успокоиться.

— You’re so full of shit, — произносит он очень отчетливо, не отрывая взгляда от дороги.

В машине воцаряется тишина, которую никто не нарушает до приезда в Париж. Нил останавливается недалеко от «Порт-де-ла-Шапель», высаживает Скоарнека и в последний раз напоминает ему:

— Майор Парис. Криминальная бригада, набережная Орфевр, тридцать шесть, метро «Ситэ» или «Сен-Мишель».

Эрван наклоняется к боковому стеклу:

— Вали отсюда, дядя!

Нил провожает взглядом Скоарнека, пока тот не скрывается в метро.

Перен, представитель профсоюза, к которому принадлежит Парис, останавливает его на главной лестнице Криминальной полиции. Воскресное утро не время для профсоюзных деятелей.

— Я тебя ищу. Мне сказали, что ты допрашивал малышку.

— Кто сказал?

Перен улыбается:

— Один мой друг хотел бы поговорить с тобой. Пять минут есть?

Парис наклоняет голову к плечу:

— А что ему от меня нужно, этому твоему другу?

— Думаю, ничего плохого.

Фальшивый смех с обеих сторон.

— Когда и где?

— Прямо сейчас. Он перед Дворцом правосудия и знает, кто ты.

Парис вздыхает и, чтобы попасть к выходу на площадь Дофин, сворачивает в коридор второго этажа, где обычно встречаются адвокаты всех мастей. И тридцати секунд не проходит, как рядом с ним останавливается черный «ситроен»-седан с тонированными стеклами.

Открывается задняя дверца, и перед Парисом появляется плоское широкое лицо мужчины, обрамленное черными с проседью волосами.

— Спасибо, что нашли для меня время, я знаю, вы так заняты…

Он отодвигается, чтобы полицейский смог сесть рядом с ним.

Последний взгляд по сторонам, и машина отъезжает.

Парис внимательно рассматривает своего собеседника: тот напряжен, чувствует себя неловко и никак не может найти слов для начала беседы. «Нелегко ему было приехать сюда повидаться со мной. Но пора играть ва-банк».

— Господин Дюмениль, есть и другие способы поговорить со мной без этого мелодраматического оттенка похищения.

— По крайней мере, вам известно, кто я.

— Нынче трудно быть вовсе не в курсе происходящего. Медиа повсюду, видит даже тех, кто остается в тени. — Парис улыбается. — Думаю, что вы не менее заняты, чем я. Так что говорите, почему я удостоился чести этого воскресного визита.

— Прямо к цели. Меня предупреждали.

— Чего только не болтают!

— Субиз.

— Расследование, которым я занимаюсь вместе со своей группой.

— Я об этом много наслышан.

— Бывает… Но ничего сверхъестественного.

Дюмениль, который играет в понимающего сообщника, кривится:

— Элиза Пико-Робер и Герен… Можем ли мы тут ждать каких-нибудь откровений?

— Тоже предпочитаете говорить прямо?

Десять тридцать утра. Эрван выходит на станции «Бют-Шомон». Хотя метеорологический прогноз обещает дожди, здесь уже много народу, семьи с колясками, джоггеры, несколько любителей утреннего тай-чи. Скоарнек чувствует себя в относительной безопасности, что не мешает ему оглядывать окружающих в поисках пары слишком внимательных глаз или скрытой слежки. Однако он ничего не замечает и после одного круга безопасности направляется к бельведеру с музыкальным киоском.

Эрван никогда не принимал Марсана всерьез. Слишком никакой: боязливый, этакая массовка в истории. Простой исполнитель и не из самых усердных. Но легкоуправляем. И он, конечно, уже тут этим утром, верный своему делу и, вероятно, тревожно стремящийся узнать, что происходит.

Скоарнек не теряет времени на излияния, приветствия тоже недолгие. Когда Эрван открывает рот, его собственный голос кажется ему слишком уставшим:

— За тобой никто не шел? Впрочем, ты такой мудак, что все равно бы не заметил. Да и кому ты нужен? С Гедеоном покончено. Аннулируем. — У него перехватывает горло. Можно сколько угодно убеждать себя, но согласиться с этим трудно.

— Что случилось? И с тобой что?.. Я хочу знать, что со всеми произошло?

— Жюльена больше нет. — Невозможно, невероятно, слова звучат фальшиво.

Жюльен, его друг, ушел навсегда. Нет, не ушел, его казнили. Глубокое ощущение несправедливости охватывает Эрвана. Нужно отомстить. Потом снова накатывает грусть. Он сглатывает, стараясь не заплакать. Только не перед Марсаном.

Телевизионщик ничего не упускает. Он не показывает своего торжества, но внутренне радуется, что этот заносчивый Скоарнек на глазах теряет весь свой лоск. Пропал наш петушок? И что Сефрон могла в нем найти?

— Как это произошло?

— Не твое дело. — Агрессивность помогает Эрвану справиться со слезами. — Его убили. И мы всё останавливаем. Чем меньше ты будешь знать, тем лучше. И для тебя, и для нас. Тебе нет никакого доверия, и, если они тебя схватят, ты у них разговоришься — к доктору не ходи — и впутаешь нас еще больше.

Марсан не отводит от Скоарнека взгляда, не в силах скрыть своего волнения. Ты нас всех втянул в это дерьмо, а теперь хочешь прикрыть свой зад. Если все обнаружится, то шпики только будут правы, ты прикончил Жюльена. Сука, да ты убил моего лучшего друга! Сволочь!

— А Сефрон? — Вопрос звучит сухо, но Марсан тут же поправляется: — Что с ней?

— Да что ты пристал со своими вопросами? Я тебе сказал, все отменяется. Точка. Проехали.

— Но послушай, в газетах…

— Вранье!

— А этот убитый шпик? Тоже вранье?

Эрван качает головой. Этот парень точно идиот, не может вести себя как полагается настоящему борцу, не видит приоритетов. Скоарнек делает над собой усилие и кладет руку на плечо Марсану:

— Иди домой. На работу, как будто ничего не случилось. Бояться тебе особенно нечего. Но как только сможешь, бери отпуск и смывайся. Подальше куда-нибудь. Недели на две, на три.

Он убирает руку с плеча Марсана, поворачивается и делает шаг назад.

— Подожди! — Паника. Марсан не может дать ему уйти. Он судорожно сглатывает, оглядывается вокруг, замирает в нерешительности. Думает. Ну, быстрее же! — Но ведь не было же все это зря! А Жюльен?

— Что — Жюльен?

— Его уничтожили, а тебе насрать?

— Да что ты обо всем этом знаешь?

Эрван в ярости делает несколько шагов к Марсану и угрожающе застывает перед ним.

— Я только говорю, что надо что-нибудь сделать, — говорит Марсан, отступая. — Что же, Жюльен зря погиб, выходит?

— Ах, зря погиб!.. А ты что хочешь сделать, говори, ну! У меня нет вируса, который он приготовил, а без этого…

— Может быть, что-то придумаю. Что-то вроде короткого замыкания вручную. Переход на ручное управление. Не так красиво, конечно, но, может, даже эффективнее.

Может, даже эффективнее…

Мишель, сидя на скамейке у лестницы бельведера, делает вид, что читает «Журналь дю диманш». Разговор Марсана с сообщником звучит у него в ухе еще минуты две и заканчивается. Долгое молчание.

О’кей, попробуем…

При последних словах Скоарнека Мишель бросает взгляд на Жана, сидящего в тени деревьев, густая листва которых скрывает его от взглядов прохожих.

Чернокожий убирает бинокль и поворачивается к коллеге.

Двое полицейских едва заметно кивают друг другу.

Мишель поднимается и углубляется в ближайшую аллею. Он доберется до своей «кангу», пока Жан будет болтаться, наблюдая за экологами.

Париса приводят в восхищение набережные, убегающие за боковым стеклом машины, — от этого вида он никогда не устает. Сейчас он размышляет. Что он может выиграть от разговора с главой выборного штаба Шнейдера? Сделать так, чтобы Герен поскользнулся, готовясь занести ногу на верхнюю ступень лестницы, ведущей его к власти? Эта мысль в последние дни приходила ему в голову. И не один раз.

— Мне известно, что у вас были некоторые проблемы с Гереном и его кликой. — Дюмениль считает, что это хорошее начало разговора. — У нас тоже кое-кто есть в полицейском аппарате, и мы умеем быть благодарны нашим друзьям.

— Благодарны и?.. Говорите яснее. — Тон Париса вдруг резко меняется. — Первое, что должен знать молодой полицейский, когда получает дело, требующее особого внимания, — это что нужно опасаться политиков.

— Ну что вы, не будем обобщать.

— Ваша дружба длится ровно столько времени, сколько тот, с кем вы дружите, вам полезен. Или когда вы ничем не рискуете. Вы ведь неплохо информированы? Тогда должны знать, что, когда я работал в Шато-де-Рантье, я был в курсе разных историй. И ваши соперники не единственные их протагонисты.

В машине воцаряется тишина. Шофер делает вид, что ничего не слышит, и не отрывает взгляда от дороги.

Дюмениль начинает объяснять:

— Все, что связано с атомом, очень серьезно. Жизненно важно для нашей страны. На развитие сектора понадобились годы, и еще годы на то, чтобы он стал конкурентоспособен. Это территория огромных финансовых и стратегических ставок. Не говоря уже об экологии. Если существует за кулисами сговор между некоторыми частными интересами и интересами людей, имеющих решающий голос в политике, стремящихся произвести раздел пирога без учета долгосрочного энергетического будущего страны, необходимо это придать огласке.

— А что заставляет вас думать, что это именно так?

— В дело вовлечен Комиссариат по атомной энергетике. И ПРГ. А через ПРГ и Герен, ведь так? Вполне логично, что мы следим за развитием событий.

— Вы или те, кто стоит за вами и боится, что такое дельце пройдет мимо них?

— Позиция Эжена Шнейдера по этому вопросу носит исключительно демократический и республиканский характер.

Парис не может сдержать иронической улыбки. Проходит еще несколько секунд, прежде чем он начинает говорить:

— Расследование еще далеко до завершения. Но голову даю на отсечение, что, если я доведу его до конца, там вряд ли найдется место гипотезе об экотеррористах. Бенуа Субиза убили не они.

— Тогда кто?

— Пока не знаю. Но вполне возможно, что среди заказчиков могут оказаться те люди, о которых вы говорили.

Дюмениль присвистнул:

— У вас есть доказательства?

— Если бы они у меня были, разговаривал бы я сейчас с вами? Но когда вам нужны доказательства, чтобы они просочились в прессу? Для этого существует формула «по неподтвержденным данным»…

— Почему же эти данные еще не дошли до прессы?

— У каждого своя работа, господин Дюмениль, у каждого своя работа. Как бы то ни было, за мной внимательно следят и оказывают на меня серьезное давление. Не напрямую, через прокуратуру, а также через вышестоящие инстанции. Эрван Скоарнек — это тот преступник, который нужен всем.

— Не нам.

Они возвращаются на остров Ситэ. Парис просит остановить машину на углу Нового моста и набережной Орфевр. Он выходит и тут же попадает в толпу туристов, они уже проснулись и спешат воспользоваться редкими лучами солнца. В последний раз он наклоняется к Дюменилю:

— У меня нет иллюзий по поводу мотивов вашей встречи со мной, и они совсем не совпадают с моими. Давайте не будем продолжать. Этой встречи никогда не было.

Он убирает руку с дверцы, и та тут же захлопывается.

«Ситроен» трогается с места.

Борзекс живет на севере от Пер-Лашез, это недалеко, и Нилу только и остается, что представить себе жесткую встречу с «железной леди» и приготовить несколько открыто агрессивных реплик для своего незаконного вторжения.

Улица тихая. Нил находит нужный дом, ставит машину поодаль и возвращается пешком. На расстоянии метров двадцати от дома Борзекс он замечает автомобиль. В нем двое, один читает газету. Наблюдение? Служба безопасности? Или совпадение?

Элегантная шестидесятилетняя дама входит в дом, собака на поводке, тележка, до краев наполненная продуктами. Нил ускоряет шаг, догоняет даму, улыбаясь, придерживает ей дверь, гладит собаку, подхватывает тележку и оказывается вместе с ней в лифте.

Дама выходит на четвертом, а он поднимается прямехонько на девятый, последний этаж. В Facebook’e он прочел несколько комментариев о шикарной террасе в квартире Борзекс. На площадке две двери, имена — над звонками. Нил выпрямляется, проверяет, все ли в порядке с костюмом, и звонит.

Не проходит и нескольких секунд, как восхитительная высокая женщина открывает ему дверь. Густые каштановые волосы с золотистым отливом, овальное лицо, напоминающее женщин Боттичелли, глаза цвета зеленой яшмы. У Нила перехватывает дыхание. На женщине что-то вроде разноцветной джеллабы, на пороге своего искусственного рая она приветствует его доброжелательной улыбкой:

— Входите, входите.

Сбитый с толку Нил оказывается посредине большой, очень светлой комнаты — три кожаных дивана, рабочий стол во всю стену, прекрасная, очень современная мебель из стекла и стали, на полках масса книг. В пепельницах окурки, стойкий запах конопли, несколько полупустых бутылок, подушки, банные полотенца.

Борзекс стоит перед Нилом и с легкой улыбкой рассматривает его:

— Неплохо… Кто вы, господин незнакомец, который прямо поутру врывается в мою разбитую жизнь?

Нужно быстро взять себя в руки, войти в игру, воспользоваться эйфорией и тоской этой женщины. Открытая улыбка, подчеркнутый английский акцент.

— Меня зовут Нил Джон-Сейбер, и я англичанин.

— Это и так понятно. Выпьете что-нибудь? Пиво? Немного джина? — Она берет его под руку. — Пройдем на террасу, здесь просто пейзаж после битвы.

Нил приподнимает бровь: пейзаж после битвы? Он бы не сказал… Однако…

Терраса великолепна: много цветов, очень тихо, совершенный порядок и восхитительный вид на Париж поверх кладбищенских деревьев.

Нил садится в шезлонг и выбирает пиво, которое пить не собирается.

Борзекс наливает себе глоток джина в бокал и устраивается рядом с журналистом:

— Вы как раз вовремя, я уже начинала всерьез скучать здесь в полном одиночестве. Ну, господин англичанин, так что же вас ко мне привело?

— Я отец Сефрон Джон-Сейбер.

Взгляд Борзекс остается таким же неопределенным — очевидно, имя ей ничего не говорит.

— Двадцатилетней девушки, которая в настоящее время находится под стражей в рамках расследования убийства майора Субиза. — Борзекс выпрямляется, ставит бокал. — Я уверен, что она тут ни при чем, ей просто ужасно не повезло, и я стараюсь помочь ей из всего этого выпутаться. Можете ли вы поговорить со мной об этом деле?

— Мне кажется, я все уже сказала полиции, но, в конце концов, почему бы и нет?

Собеседница Нила хмурит брови, делает огромные усилия, чтобы выйти из окутывающего ее мозг тумана. Нужно действовать быстро, пока ей еще это не удалось. И нечего хитрить.

— Знаете ли вы, над чем работал майор Субиз к моменту убийства?

Борзекс смеется — смех странный, этакое веселое саморазрушение.

— Представьте себе, нет. Мы встретились с Бенуа за покерным столом, он был соблазнителен, нежен, хорош собой. А я, наверное, чувствовала себя одиноко. — Ее взгляд останавливается на англичанине. — Как сегодня. Я и не догадывалась, что он полицейский или что работает на комиссариат. Нам было очень хорошо в постели, и мы никогда, повторяю, никогда не говорили о работе. Полицейские утверждают, что он просто мною воспользовался для получения информации. Вы тоже думаете, что я жертва? — Борзекс встает, выплескивает джин в горшок с цветами. — Я пойду сделаю себе кофе. Что вы хотите? Чай? Или тоже кофе?

— Кофе будет отлично.

Борзекс исчезает в направлении кухни, возвращается с подносом, двумя эспрессо и двумя стаканами холодной воды. Удобно усаживается на подлокотник кресла.

Блаженству пришел конец. Необходимо переходить к дестабилизирующей фазе.

— Как я слышал, Субиз интересовался выкупом группой Мермэ медиаактивов ПРГ.

Борзекс снова смеется, на этот раз более откровенно.

— Зачем рядиться в безутешного отца, чтобы получить подобную информацию? В парижских салонах только об этом и говорят.

— Субиз также интересовался, кажется, и повторными инвестициями неких сумм, что могло бы позволить начать операцию в «Саду Гесперид».

Борзекс напряглась, встает. Делает усилие, чтобы выйти из своей блаженной и тягостной летаргии. На лице появляется гримаса.

— Да кто вы на самом деле? И во что вы играете? И откуда у вас эта информация?

— Я — Нил Джон-Сейбер, отец Сефрон, как я вам уже говорил. Я журналист и стараюсь прояснить всю эту историю.

Борзекс берет Нила за руку:

— Идемте, я вас провожу.

Нил следует за ней, но продолжает говорить:

— Согласитесь ответить на несколько вопросов, это в ваших же интересах, мадам. Вы очень сильно рискуете. Во всей этой неразберихе вокруг капитала «Тринити групп» единственное имя, всплывающее со стороны ПРГ, — ваше…

От удивления она останавливается:

— Да вы, я смотрю, в курсе дела.

— Когда разразится скандал, именно вы станете отличным козлом отпущения. Может быть, мы все же поговорим?

Борзекс увлекает его к двери, открывает ее:

— Я подумаю об этом.

Нил наклоняется к ней и тихо произносит:

— Думайте быстрее, у вас, возможно, не так много времени. Существуют доказательства, что Субиз не был убит заблудшими экологами, а сделали это профессионалы. Только вот у кого они находятся на службе? У тех, кто хочет участвовать в операции «Сад Гесперид»? Или у тех, кто хочет этой операции помешать? Конкуренты? Или же мафиозные silent partners-каморристы в «Тринити»? Да и остановятся ли они на этом? Кого они хотят заставить замолчать? Лучшее средство защиты — открыто рассказать все, что вы знаете.

Борзекс выталкивает журналиста на лестничную площадку и готовится уже закрыть дверь, когда он протягивает ей свою визитную карточку:

— Назначьте мне свидание.

Она берет ее:

— Почему бы, в конце концов, и нет? Завтра невозможно. Скажем, во вторник утром? Восемь тридцать на площади Гамбетта в «Кафе де ла Мэри». — Улыбается. — Спасибо, что зашли повидать меня.

И дверь захлопывается.

Выйдя на улицу, Нил отмечает, что машина с двумя пассажирами все еще стоит на том же месте. На всякий случай записывает номер.

Борзекс возвращается на террасу и устраивается в шезлонге. Совершенно ясно, что пришло время окончательного выбора. Ожидает ли ее еще в ПРГ хоть какое-нибудь будущее? К чему может привести противостояние с Элизой? Совершенно очевидно также, что она сейчас абсолютно не способна сделать выбор. «Нужно отдохнуть, поспать, дать всему отстояться. Завтра посмотрим».

Она записывает номер телефона Джон-Сейбера в мобильный телефон, разрывает карточку в клочки и выбрасывает с террасы. И вдруг отчетливо понимает, что Субиза больше нет. Страница перевернута.

В кафе недалеко от Пер-Лашез Нил заказывает себе на обед антрекот из обракской говядины и пюре с сыром и чесноком и запивает все это бокалом красного вина. Чтобы стереть из памяти ужасающую вчерашнюю говядину с морковью. Пирог с вишнями так себе. Теща готовит его значительно лучше. Кофе.

Надо решиться и позвонить Парису. Какое-то дурное предчувствие. Рискованное упражнение на туго натянутом канате между необходимостью сказать как можно меньше, не раскрывая своих источников, и одновременно достаточно, чтобы Сефрон вышла на свободу. Естественно, если Скоарнек уже пришел в Криминалку, все становится просто, но на это можно не рассчитывать. Нил роется в карманах в поисках визитной карточки Париса и вынимает мобильный телефон.

Около шестнадцати часов Нил входит в дом на набережной Орфевр, его провожают до отдела, где ждет Парис, сидя за письменным столом.

Полицейский предлагает журналисту присесть:

— Итак, чего же вы не могли мне сказать по телефону?

— Я пришел отдать вам вот это. — Нил протягивает Парису флешку. — Посмотрите.

Парис вставляет флешку в компьютер, поворачивает экран так, чтобы Нил мог следить, как он дважды нажимает на файл, который возникает у него на экране.

Крупный план: лицо мужчины.

Нил было открывает рот, но, взглянув на Париса, умолкает. Моментально напрягшееся лицо не оставляет у него никаких сомнений, что полицейский узнал Субиза и что видит он эту запись впервые. Скоарнек, значит, не приходил. Следуя указаниям Нила, Парис пропускает пустой черный кусок и вновь открывает файл, когда экран оживает. Нил, который весьма неловко себя чувствует, не может отвести взгляда от экрана, перед ним снова проходит вся сцена убийства, он одновременно заворожен и уничтожен собственным вуайеризмом.

Конец записи.

Лицо Париса превратилось в застывшую маску, он отодвигает экран, наклоняется к журналисту:

— Откуда это у вас?

— Тайна информации. Я все-таки журналист, не забывайте.

— Прекрасно помню. Какой газеты?

— Я пишу для «Геральд» о ставках во французской предвыборной кампании.

— И убийство Субиза — одна из таких проблем?

— Думаю, да. Во всяком случае, видео появилось в рамках работы над этими материалами. Больше мне нечего вам сказать.

Парис трет лицо:

— Черт бы вас взял, Джон-Сейбер. Вы просто специалист смешивать жанры. Несчастный отец семейства, теперь недоделанный журналист. И к тому же какой-то глупый помощник полиции. Так кто же вы?

— В настоящее время помощник полиции. Но документ этот попал ко мне как к журналисту. Я передаю его вам с согласия людей, с которыми работаю, чтобы помочь моей дочери выпутаться из этого дела. И действую я как отец семейства, а не как приспешник полиции.

— Убийц, надо сказать, идентифицировать практически невозможно.

— Это уже меня не касается. Очевидно, что это не моя дочь и не ее приятели. Если я добьюсь, что она будет выведена из дела, я дальше не пойду. Если же нет, я выкладываю видео в Интернет с собственными комментариями.

— Угрожаете?

— Вовсе нет. Информирую, чтобы никто не был застигнут врасплох.

— Ваш отказ указать источник, от которого вы получили это видео, может поставить под сомнение достоверность материала.

— Я совершенно уверен в компетенции ваших специалистов, да и ваших интеллектуальных способностей хватит, чтобы сложить два и два.

Парис встает из-за стола:

— Я провожу вас.

Они спускаются двумя этажами ниже к выходу из отдела.

— Когда я смогу увидеть дочь?

— Как только закончится срок ее задержания. Мы предупредим ее адвоката. — Парис замолкает. — И спасибо за видео.

— Я уверен, вы найдете ему правильное применение, — улыбается Нил.

В ушах Жана рокочет тяжелый рок, хеви-метал. Это длится уже минут сорок. И ничего, кроме этого, он не слышит. Невозможно даже понять, разговаривают ли эти два придурка, что они говорят друг другу. Невозможно и найти место, откуда можно было бы вести видеонаблюдение за квартирой Марсана.

Появляется Мишель с пластиковым пакетом в руке. Машина тут же заполняется запахом китайской стряпни.

— Ну и что?

— Да ничего. Телик работает на полную мощность.

— Этот Марсан просто смеется над нами. Говорю тебе, нельзя ему доверять. Может, он сейчас все рассказывает этому другому парню. А гребаный Мишле со своими говенными штучками подведет нас под монастырь. — Пауза. — Нужно подняться туда, выбить у них все, что им известно, и заткнуть их навсегда. На этот раз мы ничем не рискуем, обставим дело как самоубийство. Один из их приятелей погиб, другой в тюряге. Они в розыске, обложены со всех сторон. Проканает.

— Дай мне мои вьетнамские блинчики и заткнись. Я слушаю.

— Ха, и что же ты слушаешь?

— Музыку одного безбашенного белого. Я культурно расту. — Жан протягивает руку, не оборачиваясь к Мишелю. — Давай блинчики сюда.

Марсан в одурении сползает с подлокотника.

Рядом с ним, докуривая то, что осталось у них от третьего косяка, — гаш для храбрости и потому, что больше нечего разделить, а может, по одной и по другой причине сразу, — Эрван. Смотрит на сообщника и задумывается. Новый план может прокатить. Кто бы мог подумать, что Марсан способен так быстро реагировать? Тем более что Эрван только что целый час старался вбить ему в голову в который уже раз, насколько может быть полезен «Гедеон» — этакий электрошок-просветление, к которому и нужно прийти, правда, его берут сомнения, что он действительно смог разъяснить инженеру тонкости собственной борьбы и ее важность. Марсан — один из этаких современных бунтовщиков, слабовольных и удобных.

К счастью, Сефрон смогла поддерживать его мотивацию до последнего момента.

Вот Сефрон его понимала. Теперь она сидит в одиночной камере. И это необходимая жертва. Как, в принципе, и гибель Жюльена. Теперь он должен взять из их рук пылающий факел, ему предстоит дописать последний акт. И он станет первым актом того, что обязательно за этим последует.

Эрван оглядывается. Вокруг полный бардак. Он пытается приглушить звук телевизора, там по каналу MTV идет концерт группы «Квинс» в Стоун-Эйдже. Видать, Марсану такое нравится. Но для него, Эрвана, это лишь еще энный аватар рабского следования энтропийной культуре.

Эрван не совсем уверенно давит окурок в пепельнице и выхватывает кусок питы среди остатков еды, разбросанных перед ним на столе. Затем он встает, не переставая жевать, уходит в спальню Марсана и закрывает за собой дверь. Ему необходим отдых.