Почтенное общество

ВТОРНИК

Моаль на работе уже с семи утра. Накануне, в конце дня, он получил, хоть и непрямое, — а это было бы предпочтительнее, — подтверждение, что Криминалка разрабатывает главным образом линию Скоарнека.

«Когда я закончу статью, я повторю попытку пробраться в тридцать шестой дом на набережной Орфевр, в группу Париса. А пока Интернет. Скоарнек, он гуру группировки, которая, кажется, называется „Воины экологии“ и заявляет о своей ответственности за некоторые насильственные действия, например блокаду центра в Маркуле, нападение на машину высокого должностного лица в Комиссариате по атомной энергетике (может, это был Субиз?). Таким образом объявляют себя сторонниками противозаконных действий. Агрессии. Учитывая это, все возможно».

Остаются отношения между Шнейдером и Скоарнеком, на которые намекает Пети. Настоящая сенсация здесь. А он, Моаль, в этих экологах ничего не петрит.

Неформальный разговор с руководителем отдела политики его газеты. Экологическое движение очень широко, плохо определяется и плохо структурировано. Естественно, на больших антиглобалистских или социальных альтернативных форумах лидеры традиционного левого движения охотятся в поисках идей, будущих союзников или просто-напросто набирают голоса для выборов. Этим занимаются даже классические правые партии, разве что не столь открыто, они туда чаще отправляют каких-нибудь своих маргиналов.

Значит, встреча Шнейдер — Скоарнек вполне возможна.

Моаль заполучил от своего собрата по перу три фамилии экологических активистов, которые неплохо относятся к их газете. Несколько телефонных звонков. Да, имя Скоарнека известно в экологических кругах. Не то чтобы очень уважаемо, но известно. И вдруг — маленькое чудо: Скоарнека видели во время подготовительного альтернативного форума в Давосе года два назад, он беседовал со Шнейдером. В прессе даже была опубликована фотография. Некоторые экологи упрекали Скоарнека в том, что он попался на удочку массмедиа и стал звездой газетной полосы.

Моаль находит фотографию в «Паризьене». Скоарнек и Шнейдер. Подпись гласит, что диалог между традиционными партиями и экологами возобновляется.

Скоарнек и его группа «Воины экологии», с их ультраагрессивными методами, разыскиваются в связи с убийством Субиза, связь со Шнейдером… Прямо в цель. Моаль тут же садится писать свою сенсационную статью.

Проснувшись, Нил сразу же понимает, что существует связь между вчерашним разговором с Виржини и статьей Моаля, которую он читал в вечернем выпуске. Он не смог соотнести это сразу. Сефрон, зеленые… Эта новость застала его врасплох. Но нельзя сбрасывать со счетов такую возможность. Радикальные экологи, втянутые в убийство полицейского, происшедшее в ночь с пятницы на субботу, его дочь, прозелитка,[5] а значит, как всякий неофит, очень активная… Она исчезает в субботу утром. Потом эти полицейские у нее дома. И не просто полицейские…

Нил вспоминает, что говорила его дочь по телефону в субботу утром: «Dad, я не приеду, не смогла… Поцелуй бабулю». Как он мог не услышать страха в ее голосе, даже паники? Просьбы о помощи. Теперь Сеф втянута в историю вокруг ядерных дел. Нил спешно включает компьютер.

Первая хорошая новость: мейл от Виржини. Она милая, эта девочка. Лекция состоится в одиннадцатом округе, в каком-то тупичке. На входе достаточно назвать свою фамилию, поскольку она есть в списке электронной рассылки. Программа вечера определена.

Затем Нил начинает поиски в Интернете всего, что может касаться организации «Неотложная помощь Голубой планете». Кое-какие сведения находятся почти сразу: это американская организация с филиалом во Франции, работает уже пять лет, штаб-квартира в Нейи-сюр-Сен, занимается защитой животных, частенько с применением силы. В активе у нее нападение на зоомагазин, заподозренный в незаконной торговле охраняемыми видами животных: от магазина не осталось и камня на камне; разгром лаборатории, занимавшейся экспериментами на животных.

Что это означает? Можно успокоиться или рано? Все это далековато от ядерных дел, но методы этих борцов за экологию могут привести к самым неожиданным срывам.

Нил заказывает хороший континентальный завтрак и, отхлебнув глоток очень крепкого черного чая, отправляет в рот кусок круассана. Еще один глоток, и он снова в Интернете: различные форумы, обсуждения. «Нужно познакомиться с языком и идеями, которые приняты в этой ассоциации, чтобы не ударить в грязь лицом сегодня вечером».

Кабинет находится на четвертом этаже, окна выходят во двор одного из разрозненных и искусственно соединенных между собой зданий, которые образуют задний двор Министерства внутренних дел. Дверь кабинета без всяких опознавательных знаков выходит в коридор, в пределах голосовой досягаемости, из кабинета директора. В семействе Центрального полицейского управления общей информации всем прекрасно известно, кто там трудится. Это те, чьи расследования касаются только самого главного начальника, иногда еще его министра по надзору. Иногда президента. Сторожевые псы особого назначения.

Перед супрефектом Мишле, как всегда безукоризненно одетым, три раскрытые на рубрике «Общество» ежедневные национальные газеты правого толка. Он развлекается тем, что сопоставляет вышедшую накануне заглавную статью Моаля с писаниями двух его коллег по перу, которые очертя голову устремились в открывшуюся тему по имени «Субиз». Публичная версия гибели полицейского переводит стрелки на ясновидцев от экологии. И это только начало. Наверняка вскоре появятся имена. А так как подозреваемые, о которых идет речь, оказались полезными идиотами и исчезли — какая прекрасная мысль! — то падающие на них подозрения только усилятся.

Пусть только информация о Шнейдере сработает, и Мишле одним ударом убьет двух зайцев. И тогда в нужное время он сможет напомнить кому следует, с какой ловкостью он спас хитроумный план, за который он сам поначалу и гроша бы ломаного не дал, — но кто его тогда слушал? — а ведь это он в меру своих сил способствовал победе лидера президентской гонки и сумел, как никто другой, обеспечить ему лучезарное будущее.

Телефонный звонок. Прямая линия. Супрефект бросает взгляд на часы: почти девять. Снимает трубку:

— Мишле слушает.

— Я на улице Ла-Беоти, в кафе… — «Голос знакомый, это шеф службы социальной информации». — Есть одна проблема…

— Сейчас буду.

Когда Мишле появляется в небольшом бистро, которое служит им обычным местом встреч, бородатый компьютерщик потягивает двойной эспрессо у барной стойки. Как всегда, серый от усталости. Мишле заказывает себе сок и, не теряя времени на разговоры, требует отчета о причине неурочной встречи.

В голосе инженера слышится усталость:

— Компьютер еще работал, когда над ним начали колдовать ваши ребята. И он все еще был включен, когда они его забирали. Убитый шпик — это их рук дело?

Раздраженный Мишле предпочитает хранить молчание.

— Знаете, я ведь читаю газеты.

— Субиз не должен был быть там. — Нервное движение рукой. — Что это значит — еще работал?

Бородач устремляет взгляд на дно чашки:

— Мы обнаружили следы входящего соединения.

— Что значит входящего?

— Если вам так удобнее, то кто-то чужой втихую подсоединился к компу.

— Кто?

Компьютерщик качает головой:

— Кто-то отлично сработал. Я не буду вдаваться в технические детали, но парень знал, что делает. Подсоединение было совершено в девятнадцать часов двадцать три минуты. В половине восьмого он начинает скачивать содержание жесткого диска — понемногу, чтобы не вызвать подозрений. В пятьдесят восемь минут он уже контролирует видеокамеру. И соответственно, видит все, что происходит перед объективом.

— Все?

— Без всякого сомнения.

— До которого часа?

— Думаю, допоздна.

Оба молчат, пока полученная информация и ее возможные последствия не прокладывают себе дорогу в мозгу супрефекта. Когда тот наконец обретает дар речи, голос его звучит уже не столь уверенно:

— Что он мог увидеть? Есть запись?

— Невозможно ответить на этот вопрос. Но камеры, устанавливаемые на этих машинах, обычно не очень хорошего качества. В темной комнате, например, они мало что могут зафиксировать, да и разрешение обычно никудышное. Надеюсь, ваши кретины не включали свет, когда входили?

Мишле отрицательно качает головой. Молчание.

— Вы должны найти мне того, кто это сделал.

— Это будет нелегко. И потом, в одиночку это невозможно. Нужно отправляться к провайдерам. И не только.

Супрефект берет бумажную салфетку со стойки, переворачивает и пишет на обороте фамилию и номер телефона:

— Позвоните от моего имени. Я не буду вдаваться в подробности, это бессмысленно. Попросите то, что вам нужно.

Компьютерщик договаривает за Мишле:

— И делайте все очень быстро.

Как только Перейра садится в служебную машину Париса, в нос ему ударяет запах пота — верный признак того, что шеф провел ночь в машине. Потом он замечает мятую одежду и круги под глазами:

— Вчера вечером не нашел дорогу в свое гнездышко?

Парис только указывает подбородком на кофейный стаканчик, стоящий на приборной доске, и делает глоток из того, что у него в руках.

— Насчет квартиры все еще в силе?

— Конечно. Никаких изменений. И потом, если хочешь поговорить…

Молчание.

— Когда я могу туда вселиться? — не выдерживает Парис.

Перейра улыбается, вытаскивает связку ключей, выбирает из нее два, соединенные кольцом.

— Большой — от дома, а второй — последний этаж, дверь в самом конце направо.

— Спасибо.

— Не за что.

— Что нового в конторе?

— Ничего, разве только то, что юный Жюльен Курвуазье — компьютерный гений. Его мобильный активировал тот же самый оператор, что и телефоны Скоарнека и Джон-Сейбер, это было между девятнадцатью тридцатью в пятницу и нулем часов сорока пятью минутами в субботу. После — никаких сигналов, как и от других мобильников. По крайней мере, это подтверждает тот факт, что они были вместе.

— Где этот оператор? Подожди, угадаю. Это около Скоарнека.

Перейра кивает:

— И что? Ничего не доказывает, что они не были у Субиза. Они прекрасно могли оставить там свои мобильники и отправиться куда-то в это время. Курвуазье — компьютерщик и прекрасно знает все эти штучки.

— Но ничего не доказывает и то, что они там были.

— Ну да… Давай попробуем их сначала найти, и тогда мы сможем задать им кое-какие вопросы.

— Руйер и Тома были у Курвуазье?

— Идут сегодня утром. Вчера не было времени. — Перейра на несколько секунд замолкает. — Скажи, а что мы тут делаем? — Его взгляд упирается в центральный офис ПРГ, находящийся на другой стороне улицы Марсо.

Парис улыбается, берет с заднего сиденья плащ, бросает своему заместителю: «Идем!» — и выходит из машины.

— Фишар и Фуркад в курсе?

— Это еще зачем?

Войдя в холл, Парис предъявляет свое трехцветное полицейское удостоверение и заявляет, что хочет видеть Барбару Борзекс. Потом шепчет на ухо Перейре, что точно знает, что она на работе, поскольку видел, как она приехала полчаса назад.

Охранник торопливо сопровождает офицеров полиции к лифту, находящемуся за застекленной перегородкой безопасности, куда закрыт доступ для людей, не работающих на предприятии, и сообщает, что на шестом этаже их будет ждать ассистентка Борзекс.

Полицейские поднимаются на лифте, и робкая элегантная молодая женщина подводит их к дверям кабинета Борзекс: та уже ждет их. Обычный обмен приветствиями, она предлагает им кофе, полицейские садятся. В комнате чувствуется напряжение, как со стороны Перейры, которому кажется, что они совершают огромную глупость, так и со стороны юрисконсульта компании, чей слишком услужливый тон выдает некоторую нервозность. Посещение полиции никого не радует. Не стоит придавать ее состоянию слишком большого значения.

На лице же Париса играет легкая улыбка, за которой можно прочесть как все, так и ничего.

— Как поживаете последние три дня, мадемуазель Борзекс?

— Думаю, вы пришли нынче утром не только поинтересоваться моими делами? Впрочем, так, судя по всему, принято?

— Вы предпочитаете беседовать у нас в тридцать шестом?

— Конечно нет.

— Вот и я так подумал. Мы здесь все люди приличные, можете не сомневаться.

Борзекс качает головой.

— Впрочем, позвольте, я начну с этого… — Он вынимает из бумажника визитную карточку. — Я забыл сделать это в конце нашей первой встречи. — Парис протягивает карточку собеседнице, которая и не думает ее брать, тогда он кладет карточку на низенький столик перед мадемуазель Борзекс. — Ну, так вы держитесь?

Молчание.

— Я чувствую себя так, как может чувствовать себя человек, который только что потерял близкого друга. Как человек, который вдруг узнал, что этот друг лгал ему в течение долгих месяцев.

Парис улыбается:

— Кстати, как раз по поводу лжи… А вы не подумали о том, какие причины могли толкнуть майора Субиза скрывать от вас свое истинное занятие?

Борзекс молчит.

— Я помню, мы уже говорили об этом в субботу, но со временем…

— Нет, мне по-прежнему непонятно, что могло бы оправдать подобное поведение. Надеюсь, вы сможете просветить меня на этот счет. Ведь в полиции…

Теперь настает черед улыбаться Перейре. Дамочка добра, ничего не скажешь.

— Майор Субиз и мы занимались несколько разными делами. И они различаются по многим пунктам. Да и настоящим полицейским его назвать нельзя. Он работал на Комиссариат по атомной энергетике.

На лице Борзекс никакого удивления. «Ей это известно. Интересно, когда она узнала?»

— Есть ли у «Пико-Робер групп» или какого-нибудь из ее филиалов договоры с Комиссариатом?

— Возможно, но я должна уточнить.

— А вы не помните?

— Вы хоть представляете, какое количество документов проходит через меня?

— По правде говоря, нет.

— Очень много. Как бы то ни было, я сомневаюсь, что Бенуа руководствовался желанием выяснить что бы то ни было о деятельности нашей группы. Нам нечего скрывать, а особенно того, что могло бы заинтересовать Комиссариат по атомной энергетике.

— Кажется, в том, что касается связи ПРГ и Комиссариата, Жоэль Кардона придерживается аналогичной точки зрения.

— Кто это?

«Да, она умеет играть в покер».

— Глава Комиссариата. Он никогда про вас ничего не слышал и убежден, что субботняя трагедия связана с личной жизнью. Но вы уверяете нас, что это не так. Кому верить? — Парис выжидает, перед тем как ринуться в атаку. — Видите ли, есть несколько деталей, которые не дают мне покоя. Возможно, наш коллега был убит людьми, которые знали, что делают. Этакие профи, если вам угодно.

Когда Парис произносит «профи», по лицу юрисконсульта пробегает тень.

— Боюсь, я вас не понимаю.

— Были ли у вашего любовника недруги? Может быть, вы кого-нибудь встречали вместе с ним? Может быть, в вашем кругу — карточные долги, например? Не изменилось ли его поведение в последнее время? Может быть, он был более напряжен, чем обычно?

— Вы меня уже об этом спрашивали.

— Я помню, но, знаете, прошло несколько дней и…

— Я все вам сказала.

— Кому могло быть известно о вашем ужине? Кто мог знать, что в пятницу вечером его не будет дома?

— Если это работа профессионалов, то они могли выждать необходимый момент или были уверены, что он окажется дома.

Парис молчит. Перейра тоже. Лица их непроницаемы, взгляды устремлены на Борзекс.

— Мне неизвестно, с кем он мог разговаривать. Я же говорила об этом только моим гостям. Что естественно.

Парис кивает, похоже, он удовлетворен. Он делает вид, что встает, и неожиданно спрашивает:

— Кстати, не знаете ли вы случайно, зачем Субиз мог недавно связываться с двумя следователями по борьбе с мафией в Риме?

Теперь Борзекс не может скрыть своего удивления. И даже некоторого страха, что не ускользает от полицейских.

— У группы ПРГ есть свои интересы в Италии?

Второй раз Борзекс застают врасплох. Она отвечает не сразу, ее охватывает паника, потом она пытается, как может, взять себя в руки:

— Не вижу связи…

— Если только это не связано с вами лично? — произносит Парис.

— Не был ли наш коллега убит из-за вас? — подхватывает Перейра.

— У вас есть связи с мафией, мадемуазель Борзекс? — Это Парис.

— Или вам угрожают? — Перейра.

— Главное, не отвечайте! — Голос Элизы Пико-Робер отрезвляет всех. — Могу я узнать, что происходит? — Она останавливается посредине кабинета. Позади нее трое охранников, застывших в нерешительности.

Борзекс резко поднимается, как будто ее застали врасплох. Тот же порыв заставляет ее схватить со стола визитную карточку Париса и спрятать в карман брюк. Но недостаточно быстро. Начальница все видела. Она догадывается о предательстве и на мгновение недоверие омрачает правильные черты лица этой великолепной блондинки, однако она тут же надевает на себя привычную маску сдержанного безразличия, с которым обычно относится к окружающим.

Перейра также встает — кастовый рефлекс.

Только Парис не шелохнулся. Он не отрывает взгляда от Элизы.

Та также не сводит с Париса глаз. Для них двоих другие не существуют.

— Могу я узнать, по какой причине вы здесь находитесь?

— Мы находимся здесь, чтобы держать мадемуазель Борзекс в курсе последних успехов в расследовании, которое затрагивает и ее. А также для того, чтобы прояснить некоторые моменты, необходимые для продвижения вышеупомянутого расследования.

— Я не уверена, что место и время для этого выбраны правильно.

— Случается, что обстоятельства не оставляют нам выбора. — Парис также встает со своего места. — Однако, думаю, мы достаточно выяснили в настоящее время. — Он протягивает Борзекс руку. — Спасибо за прием и до встречи, мадемуазель Борзекс. — Затем останавливается рядом с Элизой Пико-Робер и откланивается.

Глава ПРГ даже не смотрит в его сторону.

Парис обходит свою собеседницу и протискивается между охранниками, которые не успели предоставить полицейскому необходимый проход.

Перейра быстро прощается и следует за ним.

Элиза закрывает дверь и в ярости набрасывается на Борзекс:

— Вы должны были вызвать меня!

— У меня не было времени.

— Ну конечно, у службы безопасности время нашлось, а у вас — нет! Не говорила ли я вам, что этот шпик старается нам навредить? Уже давно! — Она роется в памяти своего телефона, нажимает кнопку вызова, ждет. — Пьер, это Элиза. Знаешь, кто сейчас выходит из дверей здания моей компании? Наш старый друг майор Парис. Мне казалось, что у полиции уже отличные подозреваемые в зоне внимания?

Элиза включает громкую связь, чтобы ее подчиненная смогла оценить реакцию этого Пьера.

Борзекс понадобилось несколько секунд, чтобы понять, кому принадлежит голос, который на другом конце провода захлебывается в ругательствах, настолько тон этого человека вульгарен и агрессивен. Это Герен — возможный будущий президент республики. Прямой и непосредственный доступ, знакомое дело, свойский тон, но он тут же успокаивается. «Я играю за столом, где ставки превышают мои возможности. Я это знала, но одно дело — знать, а другое — потрогать пальцем».

— На этот раз я сделаю эту сволочь!

— Именно это я и хотела услышать. До скорого. — Элиза отключается, смотрит на Борзекс. — То, что здесь только что было сказано, не должно выйти за пределы этих стен. — Она направляется к двери, потом останавливается и оборачивается к Барбаре. — Завтра меня не будет на работе весь день: подготовка вернисажа в нашей новой галерее на острове Сен-Луи. Если кто бы то ни было — полицейский или прокурор — снова появится здесь в связи с этой историей, я требую, чтобы меня сию же минуту об этом предупредили. И вы тяните до моего приезда. «Сад Гесперид» — это индустриальное и финансовое будущее нашей группы, и оно поставлено на карту. Никто не посмеет встать у меня на пути! — Потом, уже на пороге, Элиза добавляет: — Не совершите ошибки, недооценивая нас. Мы привыкли играть по-крупному. И много чего повидали. Главное — не ошибитесь, какую принять сторону.

За час до выхода в свет «Журналь дю суар» статья Пьера Моаля появляется на экране компьютера Дюмениля, главы предвыборного комитета Шнейдера. Не находя слов от удивления, он с двумя сотрудниками читает и перечитывает текст Моаля.

— Кто такой этот Скоарнек?

— Ни малейшего представления, никогда о нем не слышал.

Звонок их кандидату, но и тот никогда ничего не слышал об этом человеке. Сотрудников информационно-поисковой службы просят срочно ответить на этот вопрос.

Дюмениль закрывается у себя и звонит агенту партии в Министерстве внутренних дел.

Паб за Новым мостом, позади Центрального рынка, достаточно далеко, чтобы туда забрели коллеги. Группа Париса привычно собирается там в полдень. С опозданием появляются Руйер и Тома. Все в сборе, кроме Париса.

Вновь прибывшим уступают место, и Перейра тут же идет в наступление:

— Ну что Курвуазье, он наш?

— Нет.

— Король Интернета исчез.

Официант ставит перед Тома его обычную большую кружку пива, тот торопливо отхлебывает и рыгает.

— Давно?

— Невозможно выяснить. Дом паршивый, консьержа нет, никаких соседей — в общем, никого. — Тома делает последний глоток.

Официант возвращается за заказом основных блюд. Перейра ждет, пока тот не удалится, и продолжает:

— Да, нельзя сказать, что мы значительно продвинулись. — Глубокий вздох.

— А где шеф? — Вопрос Тома повисает в воздухе, так как все уткнулись в тарелки.

В конце концов Куланж не выдерживает:

— У Фишара.

— Дело серьезное, раз патрон пропускает обед.

— С тех пор как вы появились у нас, я мог только поздравлять себя с тем, что вы сделали. — Вентилятор в кабинете Фишара сломан, очень душно, и комиссар обильно потеет. — Вы сумели завоевать доверие своих подчиненных, показали, что можете приспособиться к новым методам расследования… Что, поверьте, не было очевидно, учитывая ваш послужной список. Здесь, в Криминальной полиции, мы вкалываем, не то что…

Парису кажется непристойным вид этой потеющей туши.

— Я вас всегда поддерживал…

«Вот оно, сейчас начнется».

— Но сейчас, должен признаться, я разочарован. С печальной гибели нашего коллеги прошло три дня, однако никто не задержан. Я ожидал от вас большего. Это убийство известного полицейского…

«Ну конечно известного».

— …всколыхнуло наши ряды. Особенно офицеров. Нам необходимы результаты. И поскорей! На карту поставлена репутация Криминальной полиции! Не может быть и речи, чтобы какие-нибудь там неоднозначные инициативы могли ей повредить. У нас лучший уровень раскрываемости по всей Франции, и вы знаете почему?

Парис качает головой. В кармане вибрирует мобильник. Этот звонок волнует его больше, чем банальный монолог патрона, который напоминает ему о необходимости конкретных результатов и разработки надежных версий. Не нужно видеть преступления там, где их нет, — зачастую реальность более прозаична и так далее и тому подобное.

— Сконцентрируйте свои усилия на экологах, они ядро дела, это очевидно. И уж конечно не «Пико-Робер групп».

Парис мысленно улыбается. Мобильник в кармане снова оживает.

— ПРГ осталась в прошлом. Не стоит бередить старые раны, вы там ничего не найдете. Мы поняли друг друга?

После их вторжения во владения Элизы Прекрасной прошло не более трех часов. Даже если очень захотеть, трудно не вспомнить старые обиды.

— Парис, я понятно изъясняюсь? — Фишара раздражает молчание подчиненного.

— Очень понятно, месье.

— Тогда найдите мне этого Скоарнека, и как можно быстрее.

Парис не включает голосовую почту, пока не оказывается на главной лестнице дома тридцать шесть. Первой звонила жена. Она волнуется, почему сегодня он не ночевал дома. Ведь обычно он предупреждает. Не задумается ли он наконец о том, что происходит… но тон Кристель выдает не истинную озабоченность, а скорее привычку к соблюдению приличий. Парис удаляет звонок.

Теперь следующий. Фуркад. В этом нет ничего неожиданного. После скрытого предупреждения со стороны Фишара звонок из прокуратуры более чем естествен. Заместитель генерального прокурора интересуется законностью утренней инициативы. Почему накануне вечером его не поставили в известность? Эта неблагоразумная инициатива может скомпрометировать дальнейший ход операции, им необходимо встретиться.

Парис смотрит на часы: на обед со своими он уже опоздал, стоит покончить с этим неприятным делом.

Когда Парис входит в кабинет заместителя генерального прокурора, тот перекусывает бутербродом. Перед ним на столе гора папок. Фуркад указывает посетителю на стул и без промедления приступает к делу:

— Почему вы не сообщили мне о своих намерениях отправиться в штаб-квартиру Пико-Робер?

— Мне нужно было только поговорить с Барбарой Борзекс. Она основной свидетель, а мне требовались некоторые уточнения.

Мужчины некоторое время смотрят друг на друга: естественное недоверие с обеих сторон, но Фуркад прекращает этот обмен взглядами:

— Я бы хотел доверять вам, майор, но подобные поступки — это палка о двух концах. Каким образом я могу защищать ваше расследование, когда я не знаю, когда и откуда могут посыпаться удары?

Они снова замолкают. Парис вытаскивает пачку сигарет:

— Можно?

Фуркад кивает и просит сигарету Первая затяжка.

Парис переходит к делу:

— Расследование топчется на месте.

— Знаю. Пошел четвертый день, а Скоарнек так и не найден.

— Дайте мне возможность ознакомиться с телефонными переговорами.

— Для чего?

— Потому что нами уже найдены многообещающие следы…

— Вы имеете в виду Италию?

— И не только. А также близость Субиза к Кардона, главе Комиссариата по атомной энергетике, что гораздо важнее, чем то, что Кардона счел нужным сообщить нам.

— А вы его об этом спрашивали?

— Я пытался, но он не отвечает, а его секретарша предложила мне встречу лишь в конце недели. Конечно, я мог бы вызвать его сюда…

— Но все это отдаляет нас от основных подозреваемых, от Скоарнека, девушки с непроизносимой фамилией и Курвуазье.

Парис вздыхает:

— Это все слишком просто, если не сказать — наивно…

— Тем не менее они по-прежнему в бегах.

— Это вопрос времени. Послушайте, — Парис наклоняется над столом Фуркада. — Профессионализм посетителя или посетителей Субиза и его возможных убийц, ложь самого Субиза своей любовнице, ложь Кардона, нервный срыв Элизы Пико-Робер после моего утреннего выступления в ПРГ и не заставившие себя ждать его немедленные последствия в верхах… — Парис в упор смотрит на своего собеседника.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего. Но мы оба знаем, почему я здесь, разве не так?

Фуркад снова кивает.

— Все это плюс история с прокуратурой по борьбе с мафией…

— Я этим занимаюсь. Жду дополнительных сведений из Рима.

Парис улыбается:

— Я уже говорил, что все это совершенно естественно удаляет нас от версии невменяемых экологов.

Фуркад отъезжает в кресле от стола, но не сводит глаз со своего собеседника:

— Прокурор республики настаивает, чтобы я работал с этой версией. Возможно, даже слишком настаивает.

На лице Париса снова появляется улыбка.

— Однако Скоарнек со товарищи в бегах. И я отказываюсь верить, что это не имеет никакой связи с нашим расследованием. Так что необходимо их найти, Парис. И очень быстро.

Сад Тюильри, начало третьего. Зелень, любители бега трусцой, которых не остановила духота приближающейся грозы.

— Черт возьми, что, нельзя было сделать это в кабинете? — Мишель нарезает круги вокруг чугунной скамьи. — Мало того что извелись, пока припарковались, так еще и промокнем.

— Наверняка у него есть какие-то причины. Сядь, у меня от тебя в глазах рябит. — Жан невозмутимо сидит, вытянув ноги и положив их на край водоема. Ни один миниатюрный парусник не разрезает сегодня его воды.

Появляется Мишле. Быстрый кивок в знак приветствия.

— Прямо к делу, вот-вот начнется дождь. — Он оглядывает горизонт, задумывается, затем решается и переходит к делу: — Вам нужно найти мне кое-каких людей.

Жан и Мишель переглядываются: тон что-то слишком строг. Здоровяк Мишель решает выяснить ситуацию:

— Кого и зачем?

— Зачем — это мое дело.

— Тогда кого? — вступает в разговор Жан.

— Их зовут Жюльен Курвуазье и Эрван Скоарнек.

— Как того парня из газеты?

Мишле кивает. Вопрос дедукции. Несколько телефонных звонков, потом пошевелить мозгами, чтобы попытаться понять, почему этот кретин Скоарнек свалил до прихода полиции, что сначала бы всех очень устраивало, краткий обзор его досье и досье Субиза в кабинете, выявление существования Курвуазье, который уже отбывал свое за хакерство. Два плюс два. Именно они скачали файлы, можно не сомневаться. И свалили они, потому что испугались. Или готовят какую-нибудь гадость. Только компьютерщик может это сказать. Но когда он их найдет. Если найдет… И это поможет решить проблему, то есть заставить этих гребаных экологов замолчать.

— Что-то не так?

— Может быть, скажу, когда вы мне их найдете.

— Не так-то просто, у них на хвосте парни из Криминалки.

— Выбора нет.

Жан впивается оценивающим взглядом в Мишле. Его шеф действительно сильно обеспокоен.

— А если они найдут их раньше?

— Тогда полное дерьмо. Дело провалено, и наша карьера вместе с ним.

Мишель берется за спинку железного стула и усаживается рядом с шефом. Совсем близко. Тонким психологом его, конечно, не назовешь, но страх в голосе шефа он почувствовал.

Однако супрефект не любит, когда так близко. По непонятным для супрефекта причинам этот черный верзила не может обойтись без рыжего коротышки, которого он, Мишле, побаивается, а вот Жана весьма ценит. Тот слишком непредсказуем. Вполне может сорваться, если узнает, что убийство Субиза могло быть заснято. А вот этого им как раз сейчас и не нужно. Соответственно, минимум информации.

«Криминалка несколько нас опережает, это правда, но это все благодаря мне», — не упускает возможности уточнить про себя Мишле, который не произносит пока ни слова.

— Но у меня есть кое-что, о чем я им не сообщил. Кое-какие контакты, например. Иногда это может выявить только хорошая административная прослушка. Лучшего приятеля Скоарнека зовут Бональди. Они уже не один год сражаются вместе. — Мишле протягивает Жану конверт, извлеченный из кармана плаща. — Там написано, где его найти. Поговорите с ним, и посмотрим, что он скажет.

Офицеры службы социальной информации поднимаются.

— И господа, не переусердствуйте на этот раз…

Когда Парис входит в отдел, вся его группа в сборе и провожает его глазами, пока он следует к своему столу в глубине кабинета. Перейра не дожидается даже, пока он сядет:

— Ну и куда ты исчез? Я проходил мимо кабинета босса, но там был кто-то другой. Я решил, что ты пошел покурить. — Перейра хочет шутить, но у него не получается.

— Думаешь, я из-за Фишара? Да пошел он в жопу! Я был у Фуркада.

— Он тоже решил тебя уничтожить?

— Не совсем. Но он озабочен, боится, что дело могут у него отобрать и передать антитеррористической прокуратуре.

— От нас могут забрать дело?

— Возможно.

— Похороны по первому классу.

— Ага, значит, хватит прохлаждаться. — Парис говорит громче: — Давайте сюда все!

Вся группа сгрудилась вокруг шефа. Парис ждет, пока все не успокоятся, и продолжает:

— Итак, клизма от Фишара, предупреждение от прокуратуры — в общем, сами знаете… Для тех, кто не в курсе, все из-за моего утреннего визита в центральный офис ПРГ. Что, судя по всему, подтверждает то, о чем мы все потихоньку думали: эти экологи — пустышка. Правда, возможно, и не совсем. Однако мы все согласны, что они коллегу не убивали. Есть возражения?

Возражений нет.

— Теперь дальше: Скоарнек, Курвуазье и Джон-Сейбер, судя по всему, что-то знают об этом убийстве, даже притом что я пока не очень понимаю, какая между ними связь. Значит, надо перевести на них стрелки, чтобы всем было приятно. По крайней мере сейчас. — Парис поворачивается к Этель Руйер. — Что там у Курвуазье?

Молодая женщина отрицательно мотает головой:

— Квартиру поставят под наблюдение с сегодняшнего вечера. Фуркад согласен подключить разыскную бригаду. Необходимо там все обшарить сверху донизу, но, может статься, наш хакер неожиданно заявится домой. Я приняла решение дождаться завтрашнего утра, а потом уже отправлять туда дознавателей. Если повезет… Для информации: коллеги хотят взять под скрытое наблюдение еще квартиры Скоарнека и Джон-Сейбер. Канает?

Из-за спины Тома выглядывает Куланж:

— Досточтимый шеф?

— А что там с распечаткой телефонных разговоров наших придурков?

— В распечатках всплывает куча людей: приятель Скоарнека — они прежде вместе снимали квартиру; препод из Коллеж де Франс, который у них там числится за гуру; какой-то тип, который работает во «Франс телеком»…

— Журналист?

— Нет, техник.

— Их всех прослушивали?

— Ну да.

— Тогда возвращайся туда, а потом быстро доложишь мне про остальных. И проверь, чтобы никого не упустили из виду.

Выпуск «Журналь дю суар» поступил в киоски несколько часов назад, и в штаб-квартире предвыборного комитета Шнейдера все стоят на ушах. Настоящий шквал телефонных звонков от более или менее взволнованных и более или менее агрессивных журналистов. «Замешан ли он как-то в эту историю с предполагаемым убийством офицера полиции? Правда ли, что кандидат встречался со Скоарнеком?» — «Да, случайно, на форуме антиглобалистов между ними действительно произошла небольшая стычка. Жесткая». — «Вы можете это доказать?» — «Нет, но мы ничего не должны объяснять». — «Во всяком случае, вы не отрицаете, что встреча имела место». — «Да, но она была единственная». — «Это вы так говорите, но не можете ничего доказать». — «А нечего доказывать. У Эжена Шнейдера нет ничего общего с этим провидцем, и, если вы будете утверждать противоположное, мы привлечем вас за диффамацию!» — «Я просто исполняю свою работу, есть фотография, я ничего не придумал…»

— Да откуда же эта фальшивка? Нужно ли заявлять официальный протест главному редактору газеты, которая первой опубликовала это фото? Нет, очевидно, не нужно. Защита свободы прессы — один из наших лозунгов в этой кампании, не будем об этом забывать. Однако он уже в курсе того, что мы думаем о публикации Пьера Моаля.

Шнейдер выдвигает предположение, что можно попробовать ответить в форме предупреждения по поводу серьезных и фундаментальных вопросов о стратегии ядерной энергетики, которые он накануне поставил перед Гереном. Он сторонник того, чтобы выводить на чистую воду, бить в больное место. Даже если в настоящее время — и Шнейдер это допускает — приходится действовать вслепую. Дюмениль не согласен с шефом. Он не любит играть вслепую. И, как обычно, его точка зрения одерживает верх.

Нил заранее прибывает в то место, где должна происходить встреча активистов «Неотложной помощи Голубой планете»: отремонтированная мастерская в глубине тупика, недавно выкрашенный черно-белый фасад, утопающий в цветах и зарослях кустов. Весьма приятно, но дверь на замке. Хорошо хоть дождя нет. Нил бродит по кварталу, который ему совершенно незнаком: здесь масса тупичков, по их сторонам выстроились бывшие промышленные здания, отремонтированные с большим вкусом и большими деньгами, в них расположены дизайнерские и рекламные мастерские, театральные группы, адвокатские конторы, несколько ассоциаций, у которых тоже, вероятно, с деньгами все в порядке.

На улочке, параллельной той, где находится мастерская, где должно проходить собрание экологов, он любуется восхитительным старинным одноэтажным заводским зданием из покрытых глазурью разноцветных кирпичей. Теперь в нем архитектурная мастерская. Весь квартал очень тихий, спокойный, точно вымерший. А в ста метрах отсюда грохочут главные артерии города.

Нил неторопливо возвращается. На этот раз дверь открыта, и в помещение группками входят активисты. Он вливается в небольшую толпу и благодаря имени Виржини Ламбер беспрепятственно минует контроль на голубом глазу. Весь первый этаж занят длинным пустым залом с бетонным полом, с возвышением по одну сторону, звуковой аппаратурой и paperboard, вдоль стен один на другой поставлены стулья. Входящие берут их и рассаживаются как попало. В углу лестница на антресоли, там, возможно, расположены конторы, в которых днем работают.

Зал быстро заполняется людьми всех возрастов, они собираются группками по интересам и что-то обсуждают. Нил сосредотачивается: ничего не пропустить, важна каждая деталь, каждый человек, но делать это надо так, чтобы никто ничего не заметил, — в этом нелегком искусстве он весьма преуспел, когда работал корреспондентом на Ближнем Востоке и часто бывал в кругах скорее враждебных, где любой неосторожный взгляд мог повлечь за собой смерть. Старые навыки возвращаются с удивительной легкостью. Впрочем, приятно.

Вскоре в зале набирается человек двести, и дискуссия становится общей. Несмотря на свою интенсивную подготовку, Нилу не всегда удается схватить суть дела. Потом на трибуну поднимается мужчина лет пятидесяти, берет микрофон и представляется:

— Себастьян Бонтан, Экс-ан-Прованс.

Устанавливается тишина.

— Вы меня знаете, я не сторонник бесконечных дискуссий. Но я живу в этом мире, читаю газеты, — очевидно, сезон охоты на экологов открыт. Тем более что Эрван Скоарнек некоторое время входил в нашу организацию и полиция очень скоро об этом узнает. В течение нескольких дней нужно вести себя очень спокойно. Мы будем говорить об открытых действиях, когда окажемся вне зоны их внимания.

Шум, топот, выкрики, пар выпущен.

У Нила закладывает уши, пот выступает на лбу, нервы напряжены до предела. Скоарнек… Это имя он прочел в «Журналь дю суар». Может, тот встречал его дочь на собраниях. Становится все более и более вероятным, что Сефрон замешана в эту грязную историю.

Затем на трибуну поднимается женщина. Называет себя, выглядит этакой доброй бабушкой, однако считает, что, наоборот, следует воспользоваться медийной шумихой. Никаких неблаговидных предлогов, — по крайней мере, ее с убийцами ничего не связывает, а несчастные лошади, которых везут из Польши в ужасающих условиях, ждать не могут. Начинается спор, ораторы сменяют друг друга.

Борзекс устало потягивается. Она задержалась в здании компании. На столе — остатки суши на подносе, испустившая дух бутылка японского пива и различные документы, которые Элиза попросила срочно подготовить. Борзекс собирает их, кладет в конверт, чтобы передать начальнице для курьера, одевается, оставляет объедки на столе. Затем возвращается домой.

Первая мысль — все забыть, лечь в ванну. В спальне она избавляется от куртки, берет с ночного столика детектив, который начала читать, открывает на странице с аккуратно сложенным письмом. Его написал ей Субиз после их неожиданной эскапады в Этрета, несколько недель назад. Приступ тоски и ностальгии. Она водит пальцем по первым строкам: «Любимая моя…» — прекрасный почерк, она пробегает открытую страницу глазами и… не понимает ничего из того, что читает. Только через несколько секунд — усталость наверняка — она отдает себе отчет, что закладка лежит не в том месте, где она ее оставила. Начинает листать, находит ту страницу, на которой остановилась сегодня утром: лейтенант полиции только что обнаружил труп своей убитой жены. Она точно помнит, что положила письмо Субиза именно между этими двумя страницами и книгу она тогда закрывала, как собственные воспоминания. Нет, она не могла ошибиться. Кто-то прикасался к книге в ее отсутствие.

Нет, это паранойя.

Она бросает детектив и спешит в кабинет. Всюду зажигает свет, с порога несколько мгновений осматривает комнату, очень внимательно, потом делает шаг вперед. Может быть, несколько папок чуть сдвинуты со своего места на полках, на этажерках. Они стоят в том же порядке, но как-то неровно. По центру ли лежит бювар? А лампа на рабочем столе наклонена как обычно, нет? Или она бредит? Возможно, конечно, но что-то и правда не так. Стул задвинут под стальной рабочий стол со стеклянной столешницей так, что спинка просто врезается в край стола. Борзекс быстро подходит к столу: на спинке дорогого стула две маленькие вмятины. Дерево мягкое, поэтому она никогда не задвигает стул полностью — сантиметров десять от стола. Теперь нет никаких сомнений: кто-то здесь был и рылся в ее вещах.

Паника мгновенно сменяется растущим напряжением. Борзекс возвращается в гостиную, кружится по ней в течение нескольких минут, потом берет мобильник, листает адресную книгу. Нет. Необходимо успокоиться. Она кладет телефон на место, стараясь привести нервы в порядок.

В кухне наливает себе рюмку, ищет что-то среди столовых приборов, потом почти валится на диван. Через минуту она делает первый глоток ледяной водки и запивает ею три таблетки снотворного сразу. Закрыть глаза и провалиться в никуда.

Вот уже два часа Нил с постоянно нарастающим напряжением ждет, что на трибуну поднимется мужчина и назовет себя Роберто Бональди. Но все впустую. Тягостное ощущение присутствия слева. Нил делает вид, что смотрит на часы, и замечает в нескольких метрах от себя очень коротко стриженного высокого чернокожего парня со скорее военными, чем экологическими замашками, который ведет ту же игру, что и он, — наблюдение, используя при этом аналогичную технику. «Шпики. Они уже знают про ассоциацию и Скоарнека. Экологи здорово отстают. Хитро придумали — прислать черного. Надо найти Бональди до них. Думай, включай мозг».

Между группками людей расхаживает очень улыбчивый паренек, раздающий какие-то картонные прямоугольники. Возможно, они указывают очередность выхода на трибуну. Парень приближается к зоне, в которой находится Нил. Англичанин делает два шага и дотрагивается до его рукава:

— Роберто Бональди здесь?

— Что вам от него нужно?

— Поговорить. Я отец его бывшей девушки. Она исчезла. Может быть, он знает, где она.

— А вы сами-то знаете Бональди?

— Нет.

— Не знаю, здесь ли он. Пойду спрошу. Не уходите, я сейчас вернусь.

Делая вид, что смотрит совершенно в другую сторону, Нил внимательно следит за передвижениями парня, в конце концов остановившегося подле тридцатилетнего блондинчика, который стоит, опершись на трибуну: лицо у него жирное, прядь волос свисает на лоб, он устал и как-то весь осел. Сердце Нила гулко стучит в груди. «Неужели это Бональди? Что только могла Сэф делать с этим типом? Она, видишь ли, считает меня трусом, а этот, конечно, просто воплощение отваги…»

Бональди нервно скашивает глаза на то место, где сидит Нил, затем, петляя между группками людей, пятится к задней стене просторного зала, что не может остаться незамеченным.

Тревога Нила достигает максимума. Дверь в глубине зала, которую почти не видно из-за толпы, приоткрывается, на мгновение в поле зрения Нила оказывается кусок стены из разноцветного глазурованного кирпича, потом дверь снова захлопывается. Бональди воспользовался запасным выходом. Догнать раньше, чем он окажется на оживленных улицах. Нил выходит через главную дверь. Мимоходом отмечает, что черного верзилы в помещении больше нет.

Бональди на улице нет, и журналист устремляется ко второму тупику, осматривается: Бональди нет и здесь. Тогда он идет в другой тупик и резко останавливается. Бональди прижат к стене из глазурованного кирпича двумя мужчинами, чьи намерения, без сомнения, не носят мирного характера. Один из них — чернокожий, которого Нил заметил во время заседания, а второй — рыжий, более коренастый. Заломив Бональди руки за спину, они буквально вбивают его в стену.

Нил останавливается в двадцати метрах, вытаскивает мобильник и кричит:

— Стойте! Роберто, что происходит? Я вызываю полицию.

С удивительной слаженностью головорезы оставляют Бональди, тот валится на землю, а они оборачиваются, видят мужчину, который, держа у уха телефон, говорит о нападении и произносит название тупика. Рыжий со всей силы бьет эту сволочь, экологического активиста, в пах, и тут же вместе с черным верзилой они быстро сматывают удочки, не удостоив Нила даже взглядом.

Он же, как только нападающие скрываются за углом, убирает мобильный и усаживается на корточки рядом со стонущим Бональди, который со слезами на глазах держится обеими руками за пах. Бедный лох.

— Я отец Сефрон.

— Знаю, — стонет Бональди.

— Я ищу ее. И вы поможете мне ее найти раньше, чем это сделают эти два отморозка.

Ни слова в ответ. Пауза. Бональди бледнеет, нагибается и блюет.

Нил выпрямляется, отскакивает в сторону, и как раз вовремя, чтобы на него не попала струя желчи. Жалкий тип, просто жалкий. Нил протягивает ему бумажный носовой платок.

— Ну?.. Я все еще жду ответа.

— Отстаньте от меня! Я ничего не знаю. Я не видел эту девку не знаю уже сколько времени!

Нил кладет легкую руку на затылок Бональди, как будто хочет погладить его, затем резким и быстрым движением тычет того лицом в лужу блевотины и отпускает. Бросает ему целый пакет бумажных носовых платков:

— Утритесь. На вас противно смотреть. И не шутите со мной. Сеф, понимаете ли, не совсем хорошо меня знает. Я уточняю вопрос: с кем она ушла после декабрьской лекции?

Бональди молчит. Тело его сотрясают спазмы, он старается подняться на ноги, но с гримасой боли опять съезжает на землю.

Нил снова кладет руку ему на затылок.

— Не трогайте меня! — лепечет Бональди. — Она ушла с Эрваном, с Эрваном Скоарнеком.

Ледяной озноб. «Спокойствие! В конце концов, ты об этом уже догадывался».

— Как я могу найти этого Скоарнека? И если это возможно, до того, как это сделают полицейские?

— У него есть квартирка в тринадцатом округе, о которой никто не знает. Они, наверное, оба прячутся там.

Нил берет себя в руки, вытаскивает записную книжку и требует сообщить адрес. Потом проверяет, все ли в порядке с его одеждой, и, утрируя свой английский акцент, произносит:

— Спасибо за откровенность. Через несколько минут вы сможете встать на ноги и ходить. И если позволите, совет: исчезните на некоторое время, потому что те двое, что вас избили, серьезные парни, и, если они захотят еще раз поговорить с вами, меня может не оказаться рядом.