Под белым небом. Как человек меняет природу

1

Реки вызывают у нас много образов и ассоциаций, пожалуй даже слишком много. Они бывают мутными и полными скрытого смысла, как Миссисипи, которая для Марка Твена представляла собой «текст, в высшей степени серьезный и угрожающий»^{1}[1]. И напротив, они бывают ясными и прозрачными, сверкающими как зеркало. Торо отправился в недельную поездку по рекам Конкорд и Мерримак и уже на следующий день погрузился в размышления о танцующих в воде отражениях. Реки могут символизировать судьбу, или тайну, или постижение, возможно случайное, того, чего лучше бы и не знать. «Поднимаясь по этой реке, вы как будто возвращались к первым дням существования мира, когда растительность буйствовала на земле»^{2}, — вспоминает конрадовский Марлоу[2]. Реки служат символами времени, перемен или самой жизни. «В одну и ту же реку нельзя войти дважды», — сказал Гераклит, на что его последователь Кратил якобы ответил: «В одну и ту же реку нельзя войти и один раз».

Сейчас ясное утро после нескольких дождливых дней, и я плыву не совсем по реке, а по Чикагскому санитарно-судовому каналу. Он 62 м в ширину и прямой, будто начерчен по линейке. Его воды цвета упаковочного картона пестрят фантиками от конфет и кусками пенопласта. В это утро по нему плывут баржи, перевозящие песок, гравий и нефтепродукты. Единственное исключение — судно, на котором я нахожусь, прогулочный катер под названием «Городская жизнь».

Катер оснащен белоснежными скамейками и брезентовым тентом, который громко хлопает на ветру. Кроме меня, на борту находятся капитан, он же владелец судна, а также несколько человек из организации «Друзья реки Чикаго». «Друзья» не особенно привередливы, ведь им частенько приходится искать фекальные бактерии типа кишечной палочки, стоя по колено в грязной воде. Но сегодня нам предстоит пройти по каналу гораздо дальше, чем им когда-либо приходилось бывать. Мы взволнованы и, по правде говоря, слегка нервничаем.

Мы вошли в канал из озера Мичиган через южный рукав реки Чикаго и теперь идем на запад, мимо холмов из технической соли, гор металлолома, нагромождений ржавых контейнеров. Сразу за чертой города мы проходим мимо сливных труб станции очистки сточных вод в Стикни: говорят, это крупнейшее водоочистное сооружение в мире. С палубы «Городской жизни» станции не видно, зато ощутимо чувствуется запах. Разговор заходит о недавних ливнях. Из-за них местная водоочистная система оказалась перегружена, поэтому городские и ливневые сточные воды хлынули из канализации в реки и каналы. Все гадают, что несут эти мутные потоки. Кто-то задается вопросом, попадутся ли нам «белые рыбки» реки Чикаго — так на местном сленге называют использованные презервативы. Наш кораблик, пыхтя, плывет дальше. Наконец Чикагский санитарно-судовой канал соединяется с другим каналом, под названием Кал-Саг. В месте их слияния расположился парк с живописными водопадами. Как и почти все остальное, что мы встречаем на нашем пути, водопады рукотворные.

Если Чикаго — «широкоплечий гигант»^{3}, то Санитарно-судовой канал — его огромный сфинктер. Пока его не вырыли, все городские отходы — человеческие экскременты, коровий и овечий навоз, гниющие потроха со скотных дворов — стекали в реку Чикаго, в которой плавало столько отбросов, что, как говорили, курица могла по ним перейти с берега на берег, не замочив ног. Из реки нечистоты попадали в озеро Мичиган. При этом озеро было — и остается — единственным источником питьевой воды в городе. Вспышки брюшного тифа и холеры тут были обычным делом.

Канал, который спроектировали в конце XIX в. и ввели в эксплуатацию в начале XX в., буквально повернул реку вспять. Она изменила направление течения, а городские отходы перестали попадать в озеро Мичиган и потекли в другую сторону, в реку Дес-Плейнс, а оттуда в Иллинойс, Миссисипи и, в конечном итоге, в Мексиканский залив. «Вода в реке Чикаго теперь похожа на жидкость», — гласил заголовок в The New York Times[3].

Разворот реки Чикаго стал крупнейшим проектом общественных сооружений своего времени, хрестоматийным примером того, что раньше без всякой иронии называлось «управлением природой». Строительство канала заняло семь лет и потребовало разработки нескольких новых технологий: конвейера Мейсона и Гувера, наклонного конвейера Хайденрайха, которые легли в основу Чикагской школы земляных работ[4]. В общей сложности строители извлекли примерно 33 млн кубометров породы — как подсчитал один восхищенный комментатор, этого хватило бы, чтобы построить остров площадью более 2 км² и высотой более 15 м[5]. Река создала город, а город переделал реку.

Но поворот реки вспять не просто направил сточные воды в сторону Сент-Луиса. Полностью изменилась вся гидрологическая картина примерно двух третей территории Соединенных Штатов. Это повлекло за собой экологические последствия, а следовательно, и финансовые, из-за чего пришлось проводить дополнительные инженерно-технические работы на реке, чье течение было повернуто вспять. К этим сооружениям и движется наш катер «Городская жизнь». Мы приближаемся очень осторожно — хотя, пожалуй, недостаточно осторожно, так как чуть не оказываемся зажатыми между двумя здоровенными баржами. Матросы выкрикивают команды, сначала просто непонятные, а затем и вовсе непечатные.

Пройдя примерно километров 50 вверх — или вниз? — по реке, мы приближаемся к цели. Первый признак того, что мы уже близко, — появившийся впереди особый знак. Размером он с рекламный щит, а по цвету как пластмассовый лимон. «Внимание, — написано на нем. — Купаться, нырять, рыбачить и швартоваться запрещено». Почти сразу за ним виднеется другой знак, белый: «Не оставляйте без присмотра всех пассажиров, детей и домашних животных». Через несколько сотен метров появляется третий знак, вишнево-красный. «Осторожно, — гласит он. — Вы приближаетесь к электрическому рыбозаградительному барьеру. Высокий риск поражения электрическим током».

Все участники поездки достают телефоны и фотоаппараты. Мы фотографируем воду, предупреждающие знаки и друг друга. Кое-кто из присутствующих на борту шутит, предлагая нырнуть в наэлектризованную реку или хотя бы сунуть туда руку и посмотреть, что будет. Шесть больших голубых цапель в надежде на легкий обед собрались на берегу крыло к крылу, как студенты в очереди в столовой. Их мы тоже фотографируем.

Человек будет владычествовать «над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле»^{4} — это пророчество, ставшее былью. Как ни считай, цифры говорят об одном и том же. К настоящему времени люди непосредственно преобразовали больше половины свободной ото льда суши на планете[6] (около 70 млн км²) и косвенно — половину того, что осталось. Мы перегородили плотинами большинство крупных рек мира или изменили направление их течения. Наши заводы по производству удобрений и бобовые культуры фиксируют из воздуха больше азота, чем все земные экосистемы, вместе взятые, а наши самолеты, автомобили и электростанции выделяют примерно в 100 раз больше углекислого газа, чем вулканы. Наша деятельность регулярно приводит к землетрясениям. (Особенно разрушительное землетрясение, вызванное антропогенными факторами, сотрясло городок Пони (штат Оклахома) утром 3 сентября 2016 г.; оно ощущалось до самого Де-Мойна (штат Айова)^{5}[7]. Что касается чистой биомассы, цифры говорят сами за себя: сегодня вес людей превосходит вес всех диких млекопитающих более чем в восемь раз. Прибавьте к этому вес наших домашних животных — в основном коров и свиней, — и это соотношение вырастет до 22:1. «В действительности, — отмечалось в недавней статье в журнале Proceedings of the National Academy of Sciences, — люди и домашний скот весят больше всех позвоночных, вместе взятых[8], за исключением рыб». Мы стали основной причиной вымирания современных биологических видов, а также, вероятно, появления новых. Влияние человека настолько велико, что, по мнению многих, мы живем в новую геологическую эпоху — антропоцен. В эту эпоху от нашего влияния некуда деться, и где бы вы ни оказались, даже на дне глубочайшего океанического желоба или посреди Антарктического ледяного щита, вы увидите наши следы, как Робинзон следы Пятницы.

Очевидный урок, который следует извлечь из сложившейся ситуации: человеку стоит быть осторожнее в своих желаниях. Потепление атмосферы, потепление и закисление океанских вод, повышение уровня моря, таяние ледников, опустынивание, эвтрофикация — вот лишь некоторые побочные следствия успеха нашего вида. Эти «глобальные изменения», как их весьма нейтрально называют, настолько масштабны, что в истории Земли можно найти лишь несколько сравнимых примеров, самый последний из которых — столкновение с астероидом 65 млн лет назад, положившее конец господству динозавров. Люди создают не имеющий аналогов в истории климат, не имеющие аналогов экосистемы, не имеющее аналогов будущее. Нам следовало бы проявить осмотрительность и не менять окружающий мир так сильно. Но нас уже так много — во время написания этой книги почти 8 млрд — и мы зашли так далеко, что пути назад практически нет.

Так что мы оказались в беспрецедентно сложной ситуации. У проблемы, возникшей из-за чрезмерного управления природой, есть только одно решение — еще больше усилий по ее управлению. Только теперь нужно управлять не природой, которая существует — или мы думаем, что существует, — отдельно от человека. В наших попытках решить эту проблему мы должны иметь дело с уже преображенной планетой, а значит, нам придется вернуться на круги своя — не столько управлять природой, сколько регулировать это самое управление. Сначала вы поворачиваете реку вспять. Затем вы пускаете по ней ток.

Штаб-квартира Инженерного корпуса сухопутных войск США находится в здании в стиле неоклассицизма, на Ласаль-стрит в Чикаго. Мемориальная доска на здании гласит, что здесь в 1883 г. прошла Всеобщая конвенция по согласованию времени, целью которой была синхронизация часов по всей стране. В результате вместо десятков часовых поясов осталось четыре, из-за чего во многих городах этот день прозвали «днем с двумя полуднями».

Со времени своего основания при президенте Томасе Джефферсоне Инженерный корпус служил для осуществления масштабных работ. Среди многих изменивших мир проектов, к которым он «приложил лопату», — Панамский канал, Морской путь Святого Лаврентия, плотина Бонневиль и Манхэттенский проект. (Для разработки атомной бомбы в Инженерном корпусе пришлось создать новое подразделение, которому было присвоено кодовое название «Манхэттенский инженерный округ», чтобы скрыть истинную цель проекта[9].) Показательно, что сегодня Инженерный корпус все чаще привлекают к дополнительным работам, связанным с прошлыми проектами, например к созданию и обслуживанию электрических барьеров на Чикагском санитарно-судовом канале.

Однажды утром, вскоре после поездки на катере с «Друзьями реки Чикаго», я посетила чикагский офис Инженерного корпуса, чтобы поговорить с Чаком Ши — инженером, отвечающим за барьеры. Первое, что мне бросилось в глаза, — пара пластиковых азиатских карпов на камнях возле стойки администратора. Как и у всех азиатских карпов, глаза у них были расположены в нижней части головы, поэтому казалось, что они установлены кверху брюхом. Представленная там искусственная фауна была эклектичной: пластиковые рыбины были окружены маленькими пластиковыми бабочками.

— Много лет назад, когда я учился на инженера, то и представить себе не мог, что буду столько времени думать о рыбах, — сказал Ши. — Зато у меня всегда есть тема для разговоров на вечеринках.

Ши — худощавый мужчина с седеющими волосами, очками в тонкой металлической оправе и той застенчивостью, которая появляется в результате работы над задачами, которые не решаются с помощью словесного общения. Я спросила его, как действуют барьеры, и он вытянул руку, словно собираясь пожать мою.

— Мы подаем электричество в воду, — объяснил он. — По сути, нужно подать в воду ток достаточной силы, чтобы гарантированно получить электрическое поле по всему участку. Напряженность электрического поля увеличивается по мере того, как вы двигаетесь вверх по течению или обратно, поэтому, если бы моя рука была рыбой, ее нос был бы здесь, — продолжал он, указывая на кончик среднего пальца, — а хвост здесь. — Он указал на основание ладони, а затем пошевелил рукой. — Происходит вот что: рыба заплывает в запретную зону, электрическое напряжение на ее носу и хвосте разное. Поэтому через ее тело проходит ток, который ударяет рыбу или даже убивает ее. У крупной рыбы разность потенциалов между носом и хвостом выше. У мелкой рыбешки это расстояние меньше, поэтому и удар слабее.

Он откинулся в кресле и уронил руку на колени.

— Хорошая новость в том, что азиатский карп — очень крупная рыба. Ведь это враг общества номер один.

— Люди тоже довольно крупные, — заметила я.

— На электричество все реагируют по-разному, — ответил Ши. — К сожалению, удар действительно может быть смертельным и для человека.

По словам Ши, Инженерный корпус занялся барьерами в конце 1990-х гг. по распоряжению Конгресса.

— Они дали довольно расплывчатые указания, — заметил он. — Типа «Сделайте что-нибудь!».

Перед военными инженерами стояла непростая задача: сделать Чикагский санитарно-судовой канал непроходимым для рыбы, не мешая движению людей, грузов и отходов. Специалисты Корпуса рассмотрели более десятка вариантов[10], в том числе введение ядовитых веществ в канал, облучение воды ультрафиолетом, озонирование, использование сточных вод тепловых электростанций для нагрева воды и установку гигантских фильтров. Рассматривался даже вариант введения в канал азота, чтобы создать своего рода бескислородную среду, похожую на неочищенные сточные воды. (Этот вариант отклонили, в том числе из-за высоких расходов — примерно $250 000 в день.) Выбор сделали в пользу проекта, связанного с электрификацией, потому что он был недорогим и казался наиболее гуманным вариантом. Предполагалось, что барьер будет отпугивать рыб, не убивая их.

Первый электрический барьер ввели в эксплуатацию 9 апреля 2002 г. Он должен был защитить от рыбок с лягушачьей мордочкой, которые называются бычки-кругляки. Эти бычки родом из Каспийского моря активно поедают икру других рыб. Они обосновались в озере Мичиган, и появилось подозрение, что через Санитарно-судовой канал рыбы проникнут в реку Дес-Плейнс. Оттуда бычки могли добраться до реки Иллинойс и дальше в Миссисипи. Но, как сказал Ши, «мы еще не запустили проект, а бычок уже был на другой стороне».

Тем временем другие захватчики — азиатские карпы — двигались в противоположном направлении, вверх по Миссисипи, в сторону Чикаго. Возникло опасение, что если карп пройдет через канал, то посеет хаос в озере Мичиган, а потом продвинется дальше и причинит еще больший вред в озерах Эри, Верхнем, Гуроне и Онтарио. Один мичиганский политик предупреждал, что рыба может «полностью разрушить наш образ жизни»[11].

— Азиатский карп — отличный инвазивный вид, — сказал мне Ши. И тут же поправился: — Ну, не то чтобы «отличный» — просто у этих рыб отлично получается быть инвазивными. Они легко адаптируются и выживают в любых условиях. Поэтому-то с ними так трудно справиться.

Позже инженеры Корпуса установили на канале два дополнительных барьера, что значительно повысило напряжение в воде, и во время моего визита как раз велись работы по замене первоначального барьера на более мощный вариант. Планировалось также вывести борьбу на совершенно новый уровень и установить барьер, производящий громкий шум и пузыри. Стоимость такого пузырькового барьера сначала оценивалась в $275 млн, а потом выросла до $775 млн.

— Мы в шутку называем его дискотечным барьером, — сказал Ши.

А я подумала, что эта фраза тоже была бы вполне уместна на вечеринке.

Хотя об азиатском карпе часто говорят как об одном виде рыб, на самом деле их четыре вида. Они родом из Китая, где их всех вместе называют 四大家鱼, что переводится примерно как «четыре основные рыбы». Китайцы разводят их всех вместе, причем еще с XIII в. Считается, что это «первый описанный пример интегрированной поликультуры в истории человечества»[12].

У каждого вида из этой четверки семейства карповых свой особый талант, а когда они объединяют силы, то их, как супергероев комиксов «Фантастическая четверка», практически невозможно остановить. Белый амур (Ctenopharyngodon idella) питается водорослями. Белый толстолобик (Hypophthalmichthys molitrix) и пестрый толстолобик (H. nobilis) — по сути фильтраторы; они засасывают воду через рот, а затем выцеживают из нее планктон с помощью гребенчатых образований в жабрах. Черный амур (Mylopharyngodon piceus) питается моллюсками, например улитками. Бросьте отходы в пруд, и их съест белый амур. Его выделения будут способствовать росту водорослей. Водоросли служат кормом для белого толстолобика, а еще для крошечных водных животных, например водяных блох, которых с удовольствием поедает пестрый толстолобик. Эта система позволяет китайцам вылавливать огромное количество карповых рыб; например, только в 2015 г. они выловили почти 23 млн т[13].

По иронии судьбы, на которую так богат антропоцен, диких карпов в Китае стало гораздо меньше, а вот популяция искусственно выращиваемых рыб в прудах резко выросла. Из-за таких проектов, как плотина «Три ущелья» на реке Янцзы, речной рыбе все труднее найти место для нереста. Таким образом, карпы являются одновременно и орудиями человеческого контроля, и его жертвами.

Эти четыре вида рыб оказались в Миссисипи, по крайней мере отчасти, благодаря нашумевшей книге Рейчел Карсон «Безмолвная весна» (Silent Spring, 1962)^{6} — еще один пример иронии антропоцена. В этой книге (рабочее название «Управление природой», The Control of Nature[14]) Р. Карсон осудила саму идею такого управления.

«„Управление природой“ — фраза, задуманная в высокомерии[15], возникшая вследствие допотопного подхода, бытовавшего на заре биологии и философии, когда предполагалось, что природа существует для удобства человека, — писала она. — Гербициды и пестициды — худший пример мышления „пещерного человека“, дубина, обрушившаяся на ткань жизни».

Бездумное применение химикатов, предупреждала Р. Карсон, наносит вред людям, убивает птиц и превращает водные артерии страны в «реки смерти». Вместо того чтобы продвигать пестициды и гербициды, правительственные учреждения должны были бы их ликвидировать; ведь было доступно «поистине огромное разнообразие вариантов». В особенности Карсон рекомендовала использовать один биологический вид против другого. Например, можно завезти паразита, который будет питаться вредным насекомым.

— В этой книге главным источником зла выставлялось массовое, почти неограниченное применение химических веществ, особенно хлорированных углеводородов вроде ДДТ, — сказал мне Эндрю Митчелл, биолог из исследовательского центра аквакультуры в Арканзасе, который изучал историю азиатских карпов в Америке. — Речь шла о том, как перестать массово использовать химикаты, но все-таки сохранить хоть какой-то контроль. Скорее всего, это не меньше других причин повлияло на импорт карпа. Рыбы должны были послужить инструментом биологического контроля.

В 1963 г., через год после публикации «Безмолвной весны», Служба охраны рыбных ресурсов и дикой природы США (U. S. Fish and Wildlife Service) официально привезла в Америку первую партию азиатского карпа[16]. Идея состояла в том, чтобы, как и рекомендовала Карсон, при помощи карпов бороться с разросшимися водными сорняками. (Некоторые водные растения, например уруть колосистая — еще один интродуцированный вид, иногда так сильно разрастаются в озерах и прудах, что по ним не могут проплыть ни лодки, ни даже пловцы.) Для этой цели был выбран белый амур — мальки, выращенные на экспериментальной станции по разведению рыбы в Штутгарте (штат Арканзас). Три года спустя местным биологам удалось заставить одного из карпов — теперь уже взрослого — нереститься. В результате появились тысячи мальков. Почти сразу же некоторым удалось сбежать. Они попали в Уайт-Ривер, приток Миссисипи.

Позже, в 1970-е гг., Арканзасская комиссия по охоте и рыболовству (Arkansas Game and Fish Commission) нашла применение белому и пестрому толстолобику[17]. Незадолго до этого был принят Закон о чистой воде, и местные органы власти вынуждены были соблюдать новые стандарты. Но не все могли позволить себе модернизировать очистные сооружения. Комиссия решила, что проблему можно решить, если завести в очистных прудах карпов. Карпы могли бы съесть лишние водные растения, которые разрослись в условиях избытка азота. В рамках одного такого исследования белого толстолобика запустили в очистные водоемы Бентона, пригорода Литл-Рока. Рыбы действительно объели всю растительность, а потом тоже сбежали. Никто точно не знает, как именно, просто потому, что за ними никто не следил.

— Тогда все думали, как бы очистить окружающую среду, — сказал мне Майк Фриз, биолог, работавший с карпом в Арканзасской комиссии по охоте и рыболовству. — Вышла «Безмолвная весна» Рейчел Карсон, и все переживали из-за химикатов в воде. Ввезенные животные почти никого не волновали, а жаль.

Рыба — в основном белые толстолобики — лежала окровавленной горкой. Их было несколько десятков, живьем брошенных в лодку. Я смотрела, как куча рыбы все росла; в самом низу рыбины уже наверняка были мертвы, а верхние бились в агонии, разинув рты. Мне даже чудился обвинительный блеск в их низко посаженных глазах, но я понятия не имела, видят ли они меня на самом деле.

Это происходило знойным летнем утром — спустя несколько недель после поездки на катере «Городская жизнь». Задыхающиеся карпы, три биолога, нанятые штатом Иллинойс, несколько рыбаков и я — все мы плыли по озеру у городка Моррис, километрах в ста к юго-западу от Чикаго. Озеро не имело названия, так как возникло на месте гравийного карьера. Чтобы получить сюда доступ, мне пришлось подписать официальный бланк от компании — владельца карьера и среди прочего подтвердить, что я не ношу огнестрельного оружия и не буду ни курить, ни применять «устройства, производящие пламя». На бланке был изображен силуэт бывшего карьера, похожий на детский рисунок тираннозавра. Там, где у тираннозавра был бы пупок (если бы у тираннозавров вообще были пупки), находился канал, соединяющий озеро с рекой Иллинойс. Вот почему здесь водились карпы. Карпу нужна проточная вода для размножения — ну, или инъекция гормонов, — но, как только нерест заканчивается, они уходят кормиться обратно в стоячую воду.

Моррис можно считать Геттисбергом в войне против азиатского карпа. К югу от города карпов целый легион; к северу они редки (хотя насколько редки — вопрос спорный). Тратится огромное количество времени, денег и рыбьего мяса, чтобы все так и оставалось. При этом используется так называемая система заграждений; предполагается, что она не дает крупным карпам добираться до электрических барьеров. Если бы электрошок работал безотказно, эта система заграждений была бы не нужна, но никто из тех, с кем я разговаривала, в том числе Ши из Инженерного корпуса, не слишком рвался всерьез испытать эту технологию в деле.

— Наша цель — не дать карпу попасть в Великие озера, — сказал мне один из биологов, когда мы проплывали над бывшим гравийным карьером. — Нельзя, чтобы мы зависели от электрических барьеров.

Рано утром рыбаки выставили многометровую жаберную сеть, а сейчас выбирали ее, подплыв на трех алюминиевых лодках. Если в сеть попадали местные рыбы — оливковые сомики и окуни-барабанщики, — их вынимали и отпускали обратно в озеро. Азиатских карпов бросали в центр лодки умирать.

Для крохотного безымянного озерца запас карпов казался бесконечным. Моя одежда, а также ноутбук и диктофон были забрызганы кровью и слизью. Рыбаки выбрали сети и тут же забросили их обратно. Когда рыбакам нужно было перебраться с одного конца лодки на другой, они шли по щиколотку в извивающихся карпах. «Кто слышит рыб, когда они плачут?[18] — вопрошал Торо. — Хотя бы память сохранится, что мы были современниками».

Те самые качества, благодаря которым «домашние рыбы» стали знаменитыми в Китае, сделали их печально известными в Соединенных Штатах. Откормленный белый амур может весить больше 40 кг[19]. За день он съедает пищи лишь в два раза меньше веса своего тела и откладывает за раз сотни тысяч икринок. Пестрые толстолобики дорастают до 50 кг. У них выпуклый лоб, нависающий над сдвинутыми вниз глазами, и поэтому кажется, что они постоянно обижены. Полноценного желудка у них нет, и едят они, по сути, безостановочно.

Белые толстолобики столь же прожорливы; их фильтровальный аппарат такой совершенный, что они могут отфильтровывать планктон до четырех микрон в диаметре — четверть толщины тончайшего человеческого волоса. Почти везде, где появляются карпы, они настолько превосходят местных рыб, что вскоре никого, кроме карпов, и не остается. Как выразился журналист Дэн Иган: «Толстолобики не просто вторгаются в экосистемы. Они покоряют их»[20]. В настоящее время азиатский карп в реке Иллинойс составляет почти три четверти всей биомассы рыбы, а в некоторых водоемах его доля еще выше[21]. Экологический ущерб, между тем, затрагивает не только рыбу; есть опасения, что черный амур, который питается моллюсками, может привести к вымиранию беззубок, существование которых и так уже находится под угрозой.

— Разнообразие беззубок в Северной Америке выше, чем где-либо в мире, — сказал мне Дуэйн Чэпмен, биолог-исследователь из Геологической службы США, специализирующийся на азиатском карпе. — Многие виды находятся под угрозой исчезновения или уже вымерли. А мы, по сути, подселили к ним самого эффективного в мире пресноводного пожирателя моллюсков.

Один из рыбаков, которых я встретила в Моррисе, Трейси Сейдеман, был одет в непромокаемый комбинезон, заляпанный кровью, и футболку с обрезанными рукавами. На его загорелой руке я заметила татуировку с карпом. Сейдеман сказал мне, что это обыкновенный карп. Обыкновенный карп — тоже инвазивный вид. Его завезли из Европы еще в 1880-е гг., и, вероятно, тогда он тоже посеял хаос. Но он живет здесь так давно, что к нему уже все привыкли.

— Наверное, надо было азиатского карпа наколоть, — сказал Сейдеман, пожимая плечами.

Он рассказал, что ловил в основном буффало, которые водятся в Миссисипи и ее притоках. (Буффало — рыба, немного похожая на карпа, но относящаяся к совершенно другому семейству.) Когда появился азиатский карп, популяция буффало резко сократилась. Теперь Сейдеман получает бо́льшую часть дохода от вылова рыбы по заказу Департамента природных ресурсов Иллинойса. Мне показалось невежливым спрашивать его, сколько ему удавалось зарабатывать, но позже я узнала, что рыбаки-контрактники могут получать больше $5000 в неделю.

В конце дня Сейдеман и остальные погрузили лодки на прицепы и поехали в город. Рыб, уже неподвижных, с остекленевшими глазами, вывалили в полуприцеп.

Эти работы продолжались еще три дня. Всего выловили 6404 белых толстолобика и 547 пестрых. Общий вес рыб составил более 25 т. Их так в полуприцепе и отправили на запад, чтобы пустить на удобрения.

Бассейн реки Миссисипи — третий по величине в мире и уступает по площади только бассейнам Амазонки и Конго. Он занимает почти 3 млн км² и охватывает 31 штат и две канадские провинции. По форме он напоминает воронку, воткнутую носиком в Мексиканский залив.

Огромен также и водосборный бассейн Великих озер. Он простирается на 700 000 км² и содержит 80 % всех запасов пресной поверхностной воды в Северной Америке. Он имеет форму перекормленного морского конька и на востоке соединяется с Атлантикой через реку Святого Лаврентия.

Эти два огромных бассейна находятся совсем рядом, но являются — вернее, являлись — отдельными водными мирами. Рыбы (а также моллюски и ракообразные) не могли перебраться из одной системы в другую. Когда был прорыт Чикагский санитарно-судовой канал, решивший проблему со сточными водами, открылся портал, и два водных царства соединились. На протяжении почти всего XX в. это никого не беспокоило; в наполненном сточными водами канале рыба просто не выживала. Но с принятием Закона о чистой воде и благодаря работе таких общественных организаций, как «Друзья реки Чикаго», условия в канале улучшились, и через него начали проникать рыбы типа бычков-кругляков.

В декабре 2009 г. инженеры Корпуса отключили один электрический барьер на канале для планового техобслуживания. Все были уверены, что ближайшая популяция азиатских карпов находится в 20 с лишним километрах вниз по течению. Тем не менее в качестве меры предосторожности сотрудники Департамента природных ресурсов Иллинойса спустили в воду 9000 литров ядовитых веществ. В результате они получили 24 т дохлой рыбы[22]. Среди них был обнаружен один азиатский карп — полуметровый пестрый толстолобик. Несомненно, многие рыбы опустились на дно и не попали в сети. Но были ли среди них другие азиатские карпы?

Соседние штаты отреагировали незамедлительно. Пятьдесят членов Конгресса подписали письмо, обращенное к Инженерному корпусу, в котором выразили свое крайнее беспокойство. «Величайшая угроза для экосистемы Великих озер — это азиатский карп»[23], — говорилось в нем. Власти Мичигана обратились в суд с требованием разорвать связь между водосборными системами[24]. Специалисты Корпуса изучили возможные варианты, а потом, в 2014 г., выпустили отчет на 232 страницах.

По их оценке, повторное введение «гидрологического раздела» может действительно стать самым эффективным способом не допустить карпа в Великие озера[25]. А еще оно займет 25 лет — втрое больше, чем рытье канала, — и обойдется в $18 млрд.

Многие эксперты, с которыми я беседовала, считают, что миллиарды будут потрачены с пользой. Они отмечают, что в каждом водосборном бассейне есть собственный список инвазивных видов: некоторые из них, как, например, карпы, были завезены намеренно, но большинство — случайно, в балластной воде. В Миссисипи к ним относятся нильская тилапия, перуанская водная трава лузиола и чернополосая цихлазома из Центральной Америки. В системе Великих озер водятся морская минога, трехиглая и четырехиглая колюшка, новозеландская грязевая улитка, затворка обыкновенная, прудовик ушковый, горошинка речная, горошинка островерхушечная, горошинка озерная, флоридский красный рак, два вида ветвистоусых рачков и рачок мизида аномальная[26]. Самый верный способ сдержать захватчиков — перекрыть канал.

Но даже сами сторонники «гидрологического раздела» на самом деле не думали, что это когда-нибудь будет сделано. Чтобы снова развернуть реку, придется перенаправить городское движение судов, перестроить всю систему борьбы с наводнениями и систему очистки сточных вод. Слишком многие избиратели были заинтересованы в сохранении статус-кво.

— С политической точки зрения это гиблое дело, — сказал мне лидер одной группы, которая настаивала на разделе, но в конце концов отказалась от этой идеи. Куда легче представить очередное преобразование реки: добавить электричество, пузыри, шумовую завесу, что угодно, — чем изменить жизнь людей вокруг нее.

Удар карпа я впервые ощутила недалеко от городка Оттава (штат Иллинойс). Меня как будто бейсбольной битой по голени ударили.

Самая примечательная особенность белого толстолобика — буквально бросающаяся в глаза — это его прыжки. Прыгать карпа заставляет в том числе гул лодочного мотора, поэтому катание на водных лыжах в кишащих карпом районах Среднего Запада стало отдельным видом экстремального спорта. Вид летящего по дуге толстолобика одновременно вызывает восхищение — ты как будто пришел на рыбий балет — и ужас — в тебя словно летит снаряд. Один рыбак в Оттаве рассказывал, что потерял сознание от столкновения с летящим карпом. Другой отметил, что давно не ведет счет травмам от ударов, потому что «карпы врезаются в тебя чуть ли не каждый день». Я читала историю о женщине[27], которая была сбита карпом с гидроцикла и выжила только потому, что проплывающий мимо лодочник заметил ее спасательный жилет, качающийся на воде. Бесчисленные ролики в YouTube с прыжками карпов носят названия вроде «Азиатский карпокалипсис» и «Атака прыгающего азиатского карпа». Жители города Бат (штат Иллинойс), расположенного на особенно богатом карпами участке реки, даже попытались нажиться на этом хаосе и проводят ежегодный «деревенский рыболовный турнир», участникам которого рекомендуется приходить в специальных костюмах. «Настоятельно рекомендуем использовать защитное снаряжение!» — советует сайт турнира.

В тот день, когда выпрыгнувший из воды карп ударил меня, мы отправились на реку Иллинойс с другой группой рыбаков-контрактников, занимавшихся «системой заграждений». С нами увязались еще несколько человек, в том числе профессор Патрик Миллс. Миллс преподает в Общественном колледже в городе Джолиет (штат Иллинойс), расположенном всего в нескольких километрах от того места, где Инженерный корпус планирует возвести свой «дискотечный» шумовой и струйный барьер.

— Джолиет, можно сказать, находится на острие копья, — сказал мне Миллс. На нем была бейсболка с эмблемой колледжа и камерой GoPro на козырьке.

Миллс — один из тех нескольких людей, повстречавшихся мне в Иллинойсе, которые по не всегда понятным причинам решили примкнуть к борьбе с азиатским карпом. Химик по образованию, он разработал особый вид ароматизированной приманки, которая должна была привлекать карпа в сети. С помощью местного кондитера он изготовил целый грузовик опытных образцов. По форме и размеру они походили на кирпичи и состояли в основном из расплавленного на огне сахара.

— Пришлось проявить смекалку, — признал Миллс.

В этот раз испытывался чесночный вариант. Я попробовала одну из приманок, вкус у нее был вполне приятный, как у леденцов с запахом чеснока. Миллс сообщил мне, что следующая неделя будет посвящена анису.

— От него вся река будет приятно пахнуть, — сказал он.

Работа Миллса привлекла интерес Геологической службы США, и из города Колумбия (штат Миссури) приехал биолог-исследователь, чтобы посмотреть на испытания. Кондитер, который помогал делать приманки, тоже пришел вместе с женой. Река Иллинойс в этом месте, примерно в 130 км от Чикаго, была широкой, и суда встречались очень редко. В небе парила пара белоголовых орланов, и вокруг нас из воды выпрыгивали карпы, иногда шлепаясь прямо в лодку. Все, казалось, пребывали в праздничном настроении, за исключением рыбаков, для которых это был просто очередной рабочий день.

Несколькими днями раньше рыбаки поставили пару десятков сетей, по внешнему виду и принципу работы похожих на флюгеры-конусы. (Сети расширяются, когда сквозь них течет вода, и опадают, когда ее нет.) Половина сетей была снабжена сахарными кирпичами Миллса, которые висели в маленьких сетчатых мешочках. Оставалось надеяться, что сети с наживкой привлекут больше карпов. Рыбаки были настроены скептически. Один из них пожаловался на запах приготовленных для карпов «леденцов» — жалоба показалась мне забавной, потому что альтернативой был запах дохлой рыбы. Другой закатил глаза при виде такой, по его мнению, пустой траты денег.

— Как по мне, это просто курам на смех, — сказал Миллсу самый прямолинейный из рыбаков, Гэри Шоу.

Сахар растворялся так быстро, что было непонятно, как карп успеет почуять и найти приманку. Миллс ответил дипломатично:

— Мы тоже об этом думали, но улучшить наши решения мы можем, только обсуждая их, — сказал он.

Когда все сети были опустошены, рыбаки перетащили улов в другой полуприцеп. Эти рыбы тоже шли на удобрения.

Предложений, как удержать азиатских карпов подальше от Великих озер, кажется, не меньше, чем самих карпов.

— Нам звонят каждый день, — сказал мне Кевин Айронс. — О чем нам только не приходилось слышать — от барж, в которые все рыбы должны запрыгивать, до летающих по воздуху ножей. Люди на выдумки горазды.

Айронс — помощник начальника отдела рыболовства в Департаменте природных ресурсов штата Иллинойс, и потому мысли о карпе занимают бо́льшую часть его рабочего времени.

— Я стараюсь не отвергать ничего сразу, — сказал он, когда я впервые позвонила ему. — Никогда не знаешь, где и когда попадется интересная идея.

Со своей стороны Айронс считает, что наилучший способ остановить вторжение карпа — это использовать то, что с некоторой натяжкой можно было бы рассматривать в качестве биологического агента. Представители какого вида могут оказаться достаточно крупными и прожорливыми, чтобы серьезно сократить численность карпов?

— Чрезмерным выловом рыбы издавна отличаются люди, — сказал Айронс. — Вопрос лишь в том, как использовать это в наших интересах.

Несколько лет назад Айронс организовал мероприятие, призванное побудить людей «полюбить карпа до смерти». Он назвал его Карпфестом. Я присутствовала на торжественном собрании, которое проходило в государственном парке недалеко от Морриса. Рядом с лодочным причалом парка стояла огромная белая палатка; внутри волонтеры раздавали всевозможные сувениры с инвазивными видами. Мне вручили карандаш, магнитик для холодильника, карманный путеводитель под названием «Захватчики Великих озер», полотенце для рук с надписью «Борьба с распространением водных захватчиков» и листовку с советами по защите от прыгающих карпов.

«Закрепите на одежде устройство для дистанционного отключателя двигателя, — гласит совет из листовки Иллинойсского института естественной истории (Illinois Natural History Survey). — Так лодка не уплывет, если вы окажетесь без сознания или вас выбросит из нее». От компании, которая использует карпа для производства корма для домашних животных, я получила бесплатную упаковку собачьего лакомства, похожего на мумифицированных змей.

Я нашла Айронса возле карты, показывающей, как азиатский карп может проникнуть в озеро Мичиган через санитарно-судовой канал. Этот дородный мужчина с редкими седыми волосами и белой бородой был бы похож на Санта-Клауса, если бы тот в межсезонье носил коробку с рыболовными снастями.

— Люди любят Великие озера, саму эту экосистему, хотя она сильно изменилась, — сказал он. — Стоит с осторожностью относиться к фразам вроде «О, эта первозданная природа», потому что на самом деле теперь она не такая уж и «первозданная».

Сам Айронс рос в Огайо и рыбачил на озере Эри. В последние годы в озере происходит «цветение воды» — водоросли окрашивают огромные пространства в тошнотворный зеленый цвет. Если бы азиатские карпы пробрались в озеро Мичиган, а оттуда в другие озера, то, по опасениям биологов, водоросли обеспечили бы рыбам прекрасный шведский стол. Прожорливый карп мог бы съесть водоросли и очистить озеро, но в процессе он вытеснил бы таких рыб, как, например, судак и окунь, использующихся для спортивного рыболовства.

— Сильнее всего, очевидно, пострадало бы озеро Эри, — заметил Айронс.

Пока мы разговаривали, в центре палатки крупный мужчина разделывал здоровенного белого толстолобика. Несколько человек подошли поближе, чтобы посмотреть.

— Видите, как я держу нож под углом, — объяснил собравшимся зрителям мужчина по имени Клинт Картер. Он снял с рыбы кожу и теперь срезал длинные полоски мяса с боков. — Можно их пропустить через мясорубку и приготовить рыбные котлеты или бургеры, — сказал Картер. — Вы не отличите его от бургера с лососем.

Конечно, в Азии люди веками с удовольствием ели азиатских карпов. По этой причине четыре основных вида «домашних рыб» там и разводили, и, видимо, поэтому они и привлекли внимание американских биологов еще в 1960-е гг. Несколько лет назад, когда группа американских ученых посетила Шанхай, чтобы узнать больше об этих рыбах, газета China Daily опубликовала статью под заголовком «Азиатский карп: яд для американцев, деликатес для китайцев».

«Китайцы издревле едят эту вкусную и питательную рыбу», — отмечает газета. Статья сопровождалась фотографиями аппетитных с виду блюд, в том числе молочного супа из карпа и тушеного карпа с соусом чили. «Подача карпа целиком в китайской культуре является признаком достатка, — говорилось в статье. — Во время праздничных застолий было принято подавать это блюдо последним».

Китай — очевидный рынок для азиатского карпа из Америки. Загвоздка, как объяснил мне Айронс, заключается в том, что для транспортировки рыбу придется замораживать, а китайцы предпочитают свежую. Самих же американцев отпугивает костлявость рыбы. У толстолобика есть два ряда так называемых внутримышечных костей; они имеют форму буквы Y, и из-за них получить филе без костей почти невозможно.

— Люди слышат слово из четырех букв — «карп» — и сразу нос воротят, — сказал Айронс. — Но стоит им попробовать, как они меняют мнение.

Айронс вспомнил, что однажды Департамент природных ресурсов Иллинойса организовал на ярмарке продажу корн-догов на основе мяса карпа: «Все от них были без ума».

Картер, владелец рыбного рынка в Спрингфилде, как и Айронс, ярый сторонник карпоедства. Он рассказал мне, что однажды выпрыгнувший из воды карп сломал нос его приятелю, в результате чего тому пришлось сделать операцию на глаза.

— Их нужно взять под контроль, — говорит он. — Если вылавливать их тоннами, десятками тысяч тонн, это поможет, но единственный способ провернуть такое — создать спрос.

Он взял нарезанные полоски, обвалял их в сухарях и поджарил во фритюре. Стоял теплый летний день, и к этому времени он уже обливался потом. Когда полоски были готовы, он раздал их окружающим на пробу, к всеобщему одобрению.

— На вкус как курица, — услышала я комментарий одного мальчика.

Около полудня в палатке появился человек в белом поварском халате. Все называли его Шеф Филипп, хотя его полное имя — Филипп Парола. Сам из Парижа, он теперь живет в Батон-Руже (Луизиана) и приехал в северный Иллинойс (12 часов езды, хотя Парола сказал, что управился за 10), чтобы предложить свое убойное блюдо.

Парола курил толстую сигару. У него были с собой сувениры: футболки с изображением карпа с толстой сигарой в зубах, с тревогой глядящего на сковородку. На спине футболки была надпись «Спасите наши реки». Еще Филипп привез большую коробку. На одной стороне коробки было написано «Решение проблемы азиатского карпа», а ниже — «Не можешь победить — съешь!». Внутри были рыбные котлеты совершенно гигантского размера.

— Если добавить чуть-чуть шпината и сливочного соуса, получится отличная закуска, — сказал Парола с сильным французским акцентом, передавая мне тарелку с котлетами. — С картошкой фри и соусом их вполне можно продавать на футбольном стадионе. Или выложить на подносы на свадьбе. Из этого продукта можно приготовить невероятное количество разнообразных блюд.

Парола рассказал мне, что посвятил рецепту котлет из карпа почти десять лет жизни. Большую часть этого времени он ломал голову, пытаясь разобраться с Y-образными костями. Он пробовал использовать специальные ферменты и высокотехнологичные машины для обвалки, импортированные из Исландии: единственным результатом стала каша из карпа. «Каждый раз, когда я пытался что-нибудь приготовить из этого фарша, он становился серым и на вкус напоминал пастрами», — вспоминал он. В конце концов он пришел к выводу, что кости из рыбы нужно вынимать вручную, но, поскольку рабочая сила в Соединенных Штатах стоит непомерно дорого, придется прибегнуть к аутсорсингу.

Котлеты, которые он привез на Карпфест, были сделаны из рыбы, выловленной в Луизиане. Ее заморозили и отправили во Вьетнам. Там, по словам Паролы, карпа разморозили, обработали, упаковали в вакуум, снова заморозили и погрузили на другой контейнеровоз, направлявшийся в Новый Орлеан. Чтобы не бороться с американским предубеждением против карпа, он переименовал рыбу в «серебрянку»^{7} — название, которое он запатентовал.

Трудно сказать, сколько километров серебрянки Паролы преодолели по пути из реки на поднос, но, по моим прикидкам, не меньше 30 000 км. И это не считая путешествия их предков в Соединенные Штаты. Неужели это и правда «решение проблемы азиатского карпа»? Сомневаюсь. И все же, когда котлеты проносили мимо меня, я взяла парочку. Они действительно оказались довольно вкусными.

2

Новоорлеанский аэропорт Лейкфронт стоит на насыпи, которая вдается в озеро Пончартрейн. Его терминал — великолепное здание в стиле ар-деко, которое считалось ультрасовременным во время постройки в 1934 г. Сегодня терминал сдается в аренду для проведения свадебных торжеств, а взлетное поле принимает только небольшие самолеты. На одном из них, четырехместном «пайпер-уорриор», я и прилетела туда через несколько месяцев после Карпфеста.

Владельцем и пилотом «пайпера» был частично отошедший от дел юрист, который с радостью воспользовался поводом полетать. Он рассказал мне, что часто помогал развозить по приютам спасенных животных. Судя по намекам, хотя прямо он этого и не говорил, его любимыми пассажирами были собаки.

«Пайпер» взял курс на север, над озером, а затем повернул обратно к Новому Орлеану. Мы поравнялись с Миссисипи на Английской излучине, там, где река делает резкий разворот. Затем мы продолжили путь вниз по ее течению в сторону прихода Плакеминс.

Этот приход расположен на крайней юго-восточной оконечности Луизианы. Здесь находится носик огромной воронки бассейна Миссисипи, и здесь чикагские сточные воды со всеми отбросами наконец выливаются в море. На картах приход похож на сильную мускулистую руку, воткнутую в Мексиканский залив, а река, как вена, бежит по его центру. В самом конце руки Миссисипи делится на три части, похожие на пальцы или когти, отсюда и название местности — Птичья Лапка.

С воздуха приход выглядит совсем иначе. Если это рука, то она ужасно исхудала. Почти по всей длине — более 100 км — она практически вся покрыта жилами. Жалкие остатки твердой земли цепляются за реку двумя узкими полосками.

С высоты 600 м на этих полосках земли я видела дома, фермы и нефтеперерабатывающие заводы, но не могла разглядеть людей, которые там живут или работают. А дальше была только открытая вода и отдельные пятна болот. Во многих местах болотистые участки пересечены каналами. Вероятно, их вырыли, когда земля была тверже, чтобы добраться до нефти, залегающей внизу. Кое-где виднелись очертания бывших полей, превратившихся в озера прямоугольной формы. Огромные белые облака, вздымавшиеся над самолетом, отражались в черной воде внизу.

Плакеминс знаменит — можно сказать, печально знаменит — тем, что это одно из самых быстро исчезающих мест на Земле. Каждый, кто живет в приходе, а таких тут становится все меньше и меньше, может указать на какой-нибудь участок воды, где раньше был дом или охотничий лагерь. Даже подростки. Несколько лет назад Национальное управление океанических и атмосферных исследований официально отменило 31 топоним в приходе, например залив Джэкин и протоку Драй-Сайпресс, потому что объектов с такими названиями больше не существовало[28].

И то же самое происходит по всему побережью. С 1930-х гг. территория штата Луизиана сократилась более чем на 5000 км². Если бы столько потерял Делавэр или Род-Айленд, в Америке осталось бы всего 49 штатов. Каждые полтора часа Луизиана лишается куска земли размером с футбольное поле. Каждые несколько минут исчезает клочок земли с теннисный корт. На картах этот штат с виду все еще похож на сапог. На самом же деле нижняя часть сапога вся в лохмотьях, не хватает не только подошвы, но и пятки, и немалой части подъема.

Так называемый Кризис утраты земельных ресурсов вызван целым рядом факторов. Главный из них — чудеса человеческой инженерной мысли. Как и прыгающие карпы в районе Чикаго, затонувшие поля вокруг Нового Орлеана говорят об экологической катастрофе, которую вызвал человек. Чтобы взять Миссисипи под контроль, были возведены тысячи километров береговых укреплений, дамб и защитных стен. Как однажды похвастались представители Инженерного корпуса: «Мы обуздали реку, выпрямили, привели в нужное нам состояние и сковали»[29]. Гигантская система, выстроенная, чтобы сохранить южную Луизиану сухой, привела к тому, что весь регион распадается, разваливается, как старый башмак.

И вот начинается новый виток проектов в области гражданского строительства. Если проблема возникла из-за попыток управления природой, то, по логике антропоцена, для ее решения нужно еще больше контроля над ней.

Начните копать в каком-нибудь месте в Плакеминсе, да почти где угодно в южной Луизиане, и вы наткнетесь на торфяной ил; здешние почвы по консистенции часто сравнивают с теплым желе. Очень скоро ямка заполнится водой. В земле мало что задерживается, в том числе гробы, поэтому покойников в Новом Орлеане хоронят в специальных хранилищах. Продолжайте копать, и в конце концов вы наткнетесь на песок и глину. Копайте дальше, и будет еще больше песка и глины, которые идут на глубину в десятки — а кое-где и сотни — метров. В Луизиане нет камней, кроме тех, что завезли для укрепления дамб и дорог.

Слои песка и глины, если можно так сказать, тоже занесенные. Река Миссисипи в том или ином виде течет уже миллионы лет, и ее широкий поток все время несет с собой огромную массу осадочных горных пород — ко времени покупки территории Луизианы у Франции их вес составлял около 400 млн т ежегодно[30]. «Не так уж много знаю о богах; но кажется река могучею богиней», — писал Томас Элиот. Всякий раз, когда река выходила из берегов, — то есть практически каждую весну — она выбрасывала наносы на равнину. Сезон за сезоном, слой за слоем накапливались глина, песок и ил. Так «могучая богиня» собрала побережье Луизианы из кусочков Иллинойса, Айовы, Миннесоты, Миссури, Арканзаса и Кентукки.

Так как Миссисипи всегда приносит песок и землю, ее русло постоянно меняется. Когда отложений становится достаточно много, они начинают мешать течению реки, и она прокладывает себе новое русло в поисках кратчайшего пути к морю. Самые резкие изгибы называются авульсиями. За последние 7000 лет такое происходило шесть раз: река выходила из берегов, и каждый раз появлялся новый клочок земли. Приход Лафурш сложен из осадков, скопившихся со времен правления Карла Великого. Западный Тербон — это остатки дельты, образовавшейся во времена финикийцев. Сам Новый Орлеан, как и приход Сен-Бернар, стоит на отложениях, образовавшихся во времена строительства египетских пирамид. Многие еще более древние отложения уже ушли под воду. А на дне залива лежит конус выноса Миссисипи — огромный конус из наносов, сформировавшийся еще во времена ледниковых периодов; он больше, чем весь штат Луизиана, и местами достигает толщины в три километра.

Таким же образом появился и приход Плакеминс. С геологической точки зрения он еще младенец. Его территория начала формироваться около полутора тысяч лет назад, после последнего большого скачка реки. Поскольку это самые молодые отложения, можно подумать, что они продержатся дольше других, но все обстоит как раз наоборот. Мягкие, желеобразные почвы дельты со временем теряют воду и спрессовываются. Более влажные новые слои теряют массу быстрее всего, поэтому, как только отложения перестают накапливаться, они начинают погружаться под воду. Цитируя Боба Дилана, в южной Луизиане любое место, которое «перестает рождаться, начинает умирать».

В такой изменчивой местности жить трудно. И все же коренные американцы жили в дельте, когда она только формировалась. Их стратегия борьбы с причудами реки, насколько удалось установить археологам, заключалась в приспособлении к меняющимся условиям. Когда Миссисипи разливалась, они переселялись на возвышенности. Река меняла течение, и они следовали за ней.

Прибывшие в дельту реки французы посоветовались с людьми из местных племен. Зимой 1700 г. они возвели деревянный форт на том месте, где сейчас находится восточный берег Плакеминса. Проводник Байогула заверил командира форта, Пьера Лемуана д’Ибервиля, что здесь сухо[31]. Неизвестно, было ли это намеренное искажение фактов или простое недопонимание (в южной Луизиане «сухо» — понятие относительное), но местность вскоре затопило. Священник, прибывший следующей зимой, увидел, что солдаты по пути к хижинам бредут «по колено в воде»[32]. В 1707 г. форт был заброшен. «Не представляю, как вообще можно поселиться у этой реки», — писал брат Ибервиля Жан-Батист Лемуан де Бьенвиль властям в Париже, объясняя отступление французов[33].

В 1718 г. Бьенвиль основал Новый Орлеан, несмотря на замерзшие промокшие ноги. Из-за того что новый город был окружен водой, его назвали L’Isle de la Nouvelle Orléans — Остров Новый Орлеан. Неудивительно, что французы предпочитали строить дома там, где повыше. Вопреки здравому смыслу город возник прямо в дельте Миссисипи, на узких пойменных грифах, возведенных самой рекой. Во время наводнений песок и другие тяжелые частицы оседают на дно, создавая так называемые естественные дамбы.

Через год после основания Новый Орлеан пережил первое наводнение. «Все покрыто водой на полфута»[34], — писал Бьенвиль. Поселение оставалось затопленным шесть месяцев. Вместо того чтобы снова отступить, французы окопались. Они возвели искусственные дамбы поверх естественных и начали прорезать дренажные каналы через торфяные наносы. Бо́льшую часть этого непосильного труда выполняли африканские рабы. К 1730-м гг. возведенные рабами дамбы протянулись вдоль обоих берегов Миссисипи почти на 80 км[35].

Те первые дамбы, построенные из земли, укрепленной деревом, часто рушились. Но тогда родилась закономерность, существующая и поныне. Поскольку город не мог перемещаться вместе с рекой, нужно было заставить реку оставаться на месте. С каждым наводнением дамбы улучшались — становились выше, шире и длиннее. К войне 1812 г. они растянулись более чем на 240 км[36].

Через несколько дней после полета над Плакеминсом я снова смотрела на приход с высоты. Уровень воды в Миссисипи быстро поднимался, и были опасения, что сломались запорные ворота водосброса выше Нового Орлеана. Если бы вода продолжила подниматься, а водосброс не открылся, город и приходы ниже по течению реки были бы затоплены. Несколько инженеров рядом со мной начали нервничать. Тревожилась и я, но не слишком, потому что Миссисипи, на которую мы смотрели сейчас сверху, была шириной всего сантиметров десять.

Центр речных исследований — форпост Университета штата Луизиана. Он расположен недалеко от самой Миссисипи, в городе Батон-Руж, в здании, напоминающем хоккейный каток.

В центральной части Центра находится точная копия дельты в масштабе 1:6000, от города Дональдсонвилл в приходе Асеншен до кончика Птичьей Лапки. Модель сделана из плотного пенопласта, который особым образом обработали, чтобы имитировать топографию региона и все дополнительные сооружения: дамбы, водосбросы, защитные стены. Размером эта модель с два баскетбольных поля и может выдержать вес взрослого человека. Но когда ее запускают, как было в день моего приезда, по ней трудно сделать больше пары шагов, чтобы не замочить ноги. Большие лужи на ней имитируют озера Пончартрейн и Борн, которые на самом деле не озера, а скорее солоноватые лагуны. Другие лужи — это заливы Баратария и Бретонский, вместе с устьевой зоной, а множество луж поменьше представляют различные протоки и заводи. Я сняла ботинки и попробовала дойти пешком от Нового Орлеана до побережья. Не успела я добраться до Английской излучины, как уже вымочила ноги. Мокрые носки пришлось снять и сунуть в карман.

Предполагается, что копия дельты, представляющая собой своего рода рельефную карту будущего, должна имитировать потерю суши и повышение уровня моря и помогать тестировать разные стратегии борьбы с ними. На одной из стен центра красовалась фраза, приписываемая Альберту Эйнштейну: «Невозможно решить проблему на том же уровне, на котором она возникла».

Во время моего визита модель дельты Миссисипи была настолько новой, что ее все еще отлаживали. В том числе это касалось и моделирования подробно описанных катастроф прошлого, например наводнения 2011 г. Тогда весной обильное таяние снега и многодневные ливни на Среднем Западе привели к тому, что вода поднялась до рекордного уровня. Чтобы спасти Новый Орлеан, Инженерный корпус сухопутных войск США открыл водосброс Бонне-Карре, примерно в 50 км вверх по реке от города. (Бонне-Карре отводит воду в озеро Пончартрейн; когда все ворота открыты, через этот водосброс проходит больше воды, чем через Ниагарский водопад.) На модели водосбросные ворота представляли собой небольшие полоски латуни, прикрепленные к медным проводам. В предыдущих испытаниях ворота заклинило, поэтому теперь за ними наблюдал инженер, сидящий рядом на складном стуле. Он был похож на современного Гулливера, склонившегося над тонущей Лилипутией. Я заметила, что у него тоже были мокрые носки.

В смоделированном мире уменьшено не только пространство, но и время. По его ускоренному графику год проходит за час, месяц — за пять минут. На моих глазах бежали недели, а река все поднималась. К большому облегчению инженеров, на этот раз ворота на миниатюрном Бонне-Карре открылись. Вода потекла из Миссисипи туда, и Новый Орлеан был спасен, по крайней мере пока.

Вода для мини-Миссисипи поступала из двух отдельных чанов. Из одного поступала чистая вода. В другом была грязь для Миссисипи, хотя и не настоящая. Это был искусственный осадок, привезенный из Франции и состоящий из тщательно измельченных кусочков пластика — маленькие гранулы шириной в полмиллиметра имитировали крупные частицы, а совсем крошечные — мелкую взвесь. Осадок был угольно-черным и выделялся на фоне пенопластового русла реки и окружающей местности, выкрашенной в ярко-белый цвет.

Во время мнимого наводнения часть гранул смыло по водосбросу в озеро Пончартрейн. Другие осели в русле реки, где образовали миниатюрные отмели и песчаные косы. Большинство пронеслось мимо Нового Орлеана и прошло Английскую излучину. Каналы Птичьей Лапки были густо покрыты искусственным осадком, словно чернилами. Иссиня-черная смесь темными вихрями текла к заливу, где, будь это настоящие отложения, исчезла бы с континентального шельфа.

Здесь черным по белому была отображена сложнейшая проблема Луизианы, связанная с потерей земли. Во времена, когда еще не были построены шлюзы и водосбросы, весна с высоким уровнем осадков, подобная той, что была в 2011 г., заставила бы Миссисипи и ее рукава выйти из берегов. Наводнения могли бы вызвать хаос, но они разнесли бы десятки миллионов тонн песка и глины на тысячи квадратных километров территории. Новые отложения осадков образовали бы свежий слой почвы и таким образом замедлили бы потерю суши.

Но из-за вмешательства инженеров разливы прекратились, как и хаос, как и намывание новой почвы. Вместо этого будущее южной Луизианы теперь утекает в море.

Буквально рядом с Центром речных исследований находится штаб-квартира Управления по укреплению и восстановлению прибрежных районов Луизианы (CPRA). Управление основано в 2005 г., через несколько месяцев после урагана «Катрина», затопившего Новый Орлеан и унесшего жизни более полутора тысяч человек. Официальная миссия данного ведомства заключается в реализации «проектов, связанных с защитой, сохранением, улучшением и восстановлением прибрежной зоны штата» — в переводе с официального языка это значит, что Управление должно предотвратить исчезновение региона.

Однажды в городе Батон-Руж возле этой модели я встретила двух инженеров из СPRA. Пока мы болтали, кто-то щелкнул переключателем управления проекторами на потолке. Внезапно поля Плакеминса окрасились в зеленый цвет, а залив — в синий. В излучине между Миссисипи и озером Пончартрейн засветилось спутниковое изображение Нового Орлеана. Эффект был ошеломляющим, хотя и немного пугающим, как когда Дороти из серого и пыльного Канзаса попадает в зеленую страну Оз.

— Как видите, в Плакеминсе не так уж много земли, — заметил один из инженеров, Руди Симоно. На нем была рубашка с эмблемой Управления: круг с болотной травой с одной стороны, волны — с другой и черная защитная стена между ними. — Страшновато становится, когда смотришь на модель и понимаешь, насколько мы близко от воды.

Симоно и его коллега Брэд Барт в тот вечер собирались на встречу с общественностью в Плакеминсе, так что, еще немного полюбовавшись на миниатюрную Миссисипи, мы отправились к настоящей реке. Нашей целью был Бурас, город, расположенный в 15 км к северу от Птичьей Лапки. Мы добрались до самого большого города в Плакеминсе Белль-Шасс, купили там мясных сэндвичей на перекус, а затем продолжили путь на юг по шоссе 23, единственной транзитной дороге на западном берегу прихода. Мы миновали нефтеперерабатывающий завод «Филлипс-66», питомник цитрусовых деревьев и поля, ровные и зеленые, как бильярдные столы.

Большая часть Плакеминса лежит ниже уровня моря — на глубине могилы, как иногда говорят. Так получилось благодаря четырем системам дамб. Две дамбы идут вдоль реки, по одной на каждом берегу. Еще две — так называемые задние дамбы — проходят между территорией прихода и заливом и не позволяют морю захлестывать сушу. Дамбы не дают воде войти внутрь, но они же и не выпускают ее наружу. Когда они разрушаются или происходит перелив через их гребни, Плакеминс заполняется водой, как пара длинных узких ванн.

Приход Плакеминс был опустошен ураганом «Катрина», который обрушился на Бурас, а всего через несколько недель снова пострадал от урагана «Рита» — сильнейшего в заливе за всю историю наблюдений. Даже спустя несколько месяцев по шоссе 23 было не проехать из-за выброшенных на берег рыбацких лодок. С деревьев свисали дохлые коровы. В ожидании очередного бедствия общественные здания в приходе стоят на сваях невероятной высоты. У школ в других штатах на первом этаже расположены тренажерный зал или кафетерий, а под средней школой в Южном Плакеминсе можно припарковать целый автопарк из фур. (Эмблема школы — торнадо.) Многие дома в приходе имеют ту же конструкцию. Один дом, мимо которого мы проезжали, был поднят на особенно головокружительную высоту; Симоно прикинул, что сваи были высотой 9 м.

— Вот уж подняли так подняли, — заметил он.

Мы ехали вдоль реки, но за дамбами, так что подолгу не видели Миссисипи. Время от времени в поле зрения появлялся корабль. С дороги казалось, что он плывет не по воде, а по воздуху, как дирижабль.

Недалеко от городка Айронтон Симоно свернул с шоссе на гравийную дорожку. Мы припарковались и перелезли через колючую проволоку на грязное поле. День был жаркий, и покрытое лужами поле пахло гнилью. В густом послеполуденном воздухе лениво жужжали мухи.

Участок земли, на котором мы стояли, был обозначен как BA-39. Симоно объяснил, что, как и вся дельта, BA-39 появился благодаря реке Миссисипи, хотя и не совсем обычным способом.

— Представьте себе здоровенное двухметровое сверло на дне реки, — сказал он.

Когда оно вращается, то разбрасывает во все стороны песок и грязь. Огромные дизельные насосы направляют эту жижу по стальной трубе диаметром 75 см. Труба протянулась на несколько километров от западного берега Миссисипи, через дамбы, под шоссе 23, через несколько пастбищ для скота, через задние дамбы и, наконец, в неглубокий бассейн бухты Баратария. Там грязь скапливалась, образуя огромную кучу, пока бульдозеры ее не разровняли.

История BA-39 показала, хотя едва ли такая демонстрация была нужна, чего можно достичь с помощью достаточного количества труб, насосов и дизельного топлива. Почти миллион кубометров наносов были перекачаны на несколько километров, и в результате было создано — или, вернее, воссоздано — 75 га болотистой земли. Налицо все преимущества наводнения, но без побочных эффектов: затопленных цитрусовых рощ, утонувших людей, свисающих с деревьев коров.

— Что природа делает за сотни лет, мы сделали за год, — заметил Симоно.

Стоимость проекта составила $6 млн, то есть, по моим прикидкам, каждый гектар земли обошелся в $80 000. Согласно документу, который Управление несколько преувеличенно назвало «комплексный генеральный план», необходимо создать десятки таких «искусственных болот», каждое из которых обойдется в миллионы, а то и десятки миллионов долларов. Но Луизиана уже бежит наперегонки с Черной королевой, и ей нужно бежать вдвое быстрее, просто чтобы оставаться на месте. Чтобы компенсировать потерю земли, штат должен создавать по участку, подобному такому BA-39, каждые девять дней. Тем временем, когда сверло убрали, насосы отключили, а трубы увезли, искусственное болото уже начало оседать. По прогнозам властей, еще лет через десять BA-39 снова утонет.

Мы добрались до Бураса около трех часов дня и свернули на боковую дорогу, возле которой стоял рекламный щит «Луизианские рыболовные приключения». На нем были изображены утки и рыбы, подпрыгивающие в воздух, словно испуганные взрывом. За пальмовой рощей стоял небольшой коттедж А-образной формы с бассейном на заднем дворе.

Райан Ламберт, гид и владелец коттеджа, вышел нам навстречу.

— Я хочу, чтобы люди перестали верить пропаганде, — сказал он, объясняя, почему вызвался провести вечернее собрание. — Хочу, чтобы они увидели все сами.

С этой целью он организовал целую флотилию лодок, чтобы вывезти участников этой встречи на Миссисипи. Я присоединилась к группе, в которую также входили репортер местной радиостанции Fox News и большая черная собака Ламберта.

На воде было на несколько градусов прохладнее, чем на берегу. От сильного ветра уши собаки хлопали, как флажки. Мы случайно зацепили корму другой лодки, и от удара репортер чуть не выпал за борт, пытаясь удержать камеру на плече.

В отличие от западного берега Плакеминса, где дамбы тянутся до самой Птичьей Лапки, на восточном берегу они заканчиваются примерно там, где находился бы локоть, если бы приход в самом деле был рукой. К югу от «локтя» река регулярно разливается. Иногда она прорезает новое русло, направляя воду и осадки в новые места и попутно создавая новую землю.

— Все это раньше было открытой водой, — сказал Ламберт, когда мы скользили мимо широкой полосы зелени. — А теперь смотрите, какая красота. — Его зеркальные солнцезащитные очки отражали низкое послеполуденное солнце и реку цвета чая. — Только посмотрите на эти молодые ивы! — Одной рукой он управлял, а другой жестикулировал. — А птиц сколько!

Репортер из Fox спросил, как называется это место.

— Трудно сказать, у него нет названия, оно же совсем новое, — сказал Ламберт. — Это самая новая земля в мире!

Мы проходили одну безымянную протоку за другой. Крупный аллигатор, греющийся на бревне, плюхнулся в воду, когда мы проносились мимо.

— Разве это не прекрасно? — неустанно повторял Ламберт. — Приезжаю сюда и радуюсь. А когда бываю на западном берегу, блевать хочется.

Новорожденное болото сладко пахло свежескошенной травой. Вдалеке я увидела силуэт гигантской нефтяной платформы, возвышающейся над заливом.

Собрание в коттедже на западном берегу вот-вот должно было начаться. Экран установили в комнате, украшенной головой лося, чучелом белки и несколькими рыбами, установленными в эффектных позах. Собралось около 50 человек, одни сидели на диванах, другие стояли, прислонившись к стенам под лосем и рыбой.

Барт начал с демонстрации слайдов. Он коротко обрисовал геологию региона — как побережье формировалось на протяжении тысячелетий, одна полоса земли за другой, пока Миссисипи меняла русло за руслом. Затем он изложил проблему: как два миллиона человек будут жить в регионе, который погружается в небытие? Сильнее всего потери были заметны именно в их приходе, отметил он. Площадь вокруг Плакеминса уже сократилась примерно на 1800 км².

— Мы ведем неравный бой, пытаясь бороться с повышением уровня моря и отступлением суши, — сказал Барт. — Управление продолжит бурить и прокладывать трубы. Мы постараемся отнять у реки столько земли, сколько сможем, — пообещал он. Но такие проекты, как BA-39, несоизмеримы с масштабом задачи. — Необходимо действовать более смело.

Иногда Миссисипи прорывается через дамбы, природные или искусственные. На протяжении большей части истории Нового Орлеана такие прорывы всегда означали катастрофу.

В 1735 г. наводнение, вызванное прорывом плотины, затопило практически весь Новый Орлеан, в котором тогда было 44 квартала[37]. Из-за пролома в дамбе в районе плантации Сове в мае 1849 г. город затопило снова. Месяц спустя репортер из газеты The Daily Picayune, обозревая Новый Орлеан с купола отеля «Сент-Чарльз», видел «сплошную поверхность воды, усеянную бесчисленными домами»[38]. В 1858 г. в дамбах Луизианы произошло 45 прорывов, в 1874 г. — 43, а в 1882 г. — 284[39].

Во время так называемого Великого наводнения 1927 г. сообщалось о 226 проломах[40]. Тогда вода залила 70 000 км² в нескольких штатах. Из-за наводнения пришлось переселить более полумиллиона человек, ущерб составил около $500 млн (более $7 млрд в сегодняшних деньгах)[41], и людская чаша терпения в буквальном смысле переполнилась. «Я проснулась сегодня и не смогла даже выйти на улицу», — пела Бесси Смит в «Провинциальном блюзе» («Backwater Blues»).

Усвоив уроки Великого наводнения, Конгресс, по сути, национализировал борьбу с подобными бедствиями на Миссисипи и поручил Инженерному корпусу заняться этим делом. Джозеф Рэнсделл, в то время старший сенатор США от Луизианы, назвал Закон о борьбе с наводнениями 1928 г. самым важным «от начала времен» законодательным актом, связанным с водными ресурсами[42]. Специалисты Корпуса расширили дамбы — за четыре года добавили 400 км[43] — и укрепили их. (В среднем дамбы были подняты на метр, а их объем почти удвоился[44].) Были также добавлены сооружения нового типа — водосбросы, например в Бонне-Карре. Когда река разливалась, ворота водосброса открывались, и тем самым уменьшалось давление на дамбы. В стихотворении, посвященном деятельности Корпуса[45], есть такие строки:

Благодаря «полезному и нужному проекту» прорывы больше не случались. Но когда река перестала выходить из берегов, она перестала и приносить новую почву. Как кратко, но емко выразился Дональд Дэвис, географ из Университета Луизианы: «Миссисипи под контролем; земля потеряна; окружающая среда изменилась»[46].

«Более смелый план» по спасению Плакеминса, разработанный Управлением укрепления и восстановления прибрежных районов Луизианы, состоит в том, чтобы теперь, когда опасность прорывов исчезла, создавать их искусственно. Согласно генеральному плану Управления, нужно будет пробить восемь гигантских отверстий в дамбах на Миссисипи и еще два — в дамбах на главном рукаве ее дельты, Атчафалайе. Отверстия будут перекрыты воротами, от них разойдутся каналы, тоже укрепленные дамбами. В Управлении предпочитают называть проект своего рода возвращением к корням — попыткой «восстановить естественный процесс осадконакопления». И это верно, но только в том смысле, в каком естественными можно назвать электрические барьеры на реках.

Что касается искусственных прорывов, в перспективе будет осуществлен проект по строительству Средне-Баратарийского отводного канала. Это гигантское сооружение — 180 м в ширину, 9 м в глубину — будет выложено таким количеством бетона и щебня, что ими можно было бы замостить весь квартал Гринвич-Виллидж. Этот канал будет начинаться на западном берегу Миссисипи, примерно в 90 км вверх по реке от Бураса, а затем, откровенно попирая законы гидрологии, пройдет 4 км по совершенно прямой линии на запад к бухте Баратария. Когда он будет работать на максимальной мощности, через него ежесекундно будет проходить более 2000 кубометров воды. Если говорить о речном стоке, это будет двенадцатая по величине река в Соединенных Штатах. (Для сравнения, средний сток реки Гудзон составляет 550 кубометров в секунду.) Ничего подобного раньше не предпринималось. «Этот проект единственный в своем роде», — сказал мне Барт.

Стоимость проекта в настоящее время оценивается в $1,4 млрд. Следующий отводной канал, Средне-Бретонский, который планируется построить на восточном побережье Плакеминса, оценивается в $800 млн. Предполагается, что финансирование обоих каналов будет осуществляться из фонда для покрытия ущерба от разлива нефти в Мексиканском заливе, созданного компанией ВР. Именно она в 2010 г. допустила утечку в залив более 3 млн баррелей нефти, что привело к загрязнению побережья от Техаса до Флориды. (Проектирование остальных восьми отводных каналов все еще находится на ранней стадии, и эти проекты пока не обеспечены финансированием.)

Многие жители Плакеминса, например Ламберт, считают отводные каналы последней надеждой региона. «Все дело в речных наносах», — сказала мне Альбертина Кимбл, ярая сторонница этих проектов и одна из немногих людей в приходе, которые живут за пределами дамб. Но и против строительства каналов выступают многие. За несколько недель до встречи в Бурасе глава прихода Плакеминс устроил Управлению громкий скандал и запретил им брать образцы почвы на предполагаемом месте строительства отводного канала. Впрочем, Управление все равно их собрало, выставив на охрану территории полицейских[47].

На вечернем собрании в «Луизианских рыболовных приключениях» Барт демонстрировал слайд за слайдом, на которых было показано, где пройдет Средне-Баратарийский отводной канал и как он будет устроен. Судя по анимационному видеоролику, проект будет просто невероятно сложным: придется переместить железную дорогу, изменить направление шоссе 23 и собрать из плавающих секций огромные ворота. По словам Барта, когда проект будет закончен, Управление сможет имитировать наводнения. Когда река разливается и несет больше всего осадков, ворота будут открываться. Насыщенная твердыми частицами вода хлынет через Плакеминс в бухту Баратария. Через несколько лет песка и ила наберется достаточно, и начнет формироваться полутвердая земля. Отводной канал будет питаться за счет течения самой реки, без использования насосов. И в отличие от таких проектов, как BA-39, осадки будут накапливаться постоянно, из года в год.

— Если говорить об отводе осадков, какова наша главная цель? — спросил Барт. — Максимально увеличить наносы почвы и минимизировать приток пресной воды.

Мужчина в углу комнаты поднял руку.

— Предположим, вы его построите, — сказал он. — Но каков будет ущерб?

Несмотря на заверения Барта, мужчина явно был обеспокоен тем, сколько пресной воды попадет в воды залива и как она повлияет на любительское рыболовство.

— Пятнистому горбылю точно каюк, — заявил он. — Будь это естественный прорыв дамбы, я был бы только за, — добавил он. — Но когда мы, люди, вмешиваемся, это редко заканчивается хорошо. Потому мы и дошли до жизни такой.

Еще немного — и будет слишком жарко.

Очередным душным днем я вернулась в Новый Орлеан, чтобы встретиться с геологом Алексом Колкером, специалистом по прибрежным отложениям. Колкер преподает в Морском консорциуме университетов Луизианы, а помимо педагогической деятельности иногда организует велосипедные экскурсии по городу. В отличие от более традиционных экскурсий, рассказывающих о призраках, вуду и пиратах, он делает акцент на гидрологию. Он согласился взять меня с собой, хотя и предупредил, что придется встать пораньше, так как к полудню улицы превратятся в сауну.

— Город в основном построен у реки, — заметил Алекс, когда мы выехали из крепко спящего Садового района. — Если говорить коротко, то более высокие районы идут вдоль ее берегов, а более низкие — это бывшие топи и болота.

Мы бодро крутили педали на север по Джозефин-стрит, удаляясь от Миссисипи и незаметно спускаясь все ниже. Высокие особняки уступили место одноэтажным домам на различных стадиях обветшания и ремонта.

Колкер затормозил перед огромной ямой на дороге. Ее залатали асфальтом, но на том же месте образовалась новая выбоина.

— Оседание идет сразу на нескольких уровнях, — пояснил Алекс. — Если смотреть шире, то мы видим деградацию болот. А в более мелком масштабе имеется вот такое проседание почвы.

Чуть дальше мы увидели канализационный люк, который возвышался над дорогой, как башня танка.

— Его, видимо, укрепили, чтобы не оседал или хотя бы не оседал так быстро, как земля вокруг, — заметил Колкер. Рядом висела табличка с надписью «Маршрут эвакуации».

В туристических буклетах Новый Орлеан называют «Городом-полумесяцем» из-за изгиба реки, вдоль которого он построен, или «Беззаботным городом» из-за царящей там непринужденной атмосферы. Местные жители не такие оптимистичные, они прозвали город «чашей». Сегодня «чаша» почти вся расположена на уровне моря или ниже, местами — на четыре-пять метров. Находясь в городе, трудно представить, что он весь опускается вниз прямо под вашими ногами, но это именно так. Недавнее исследование, основанное на спутниковых данных, показало, что некоторые районы Нового Орлеана за 10 лет просели почти на 15 см[48]. «Это один из самых быстрых процессов проседания грунта на Земле», — отметил Колкер.

Мы еще несколько раз остановились полюбоваться на разные ямы и впадины — вон, смотри, еще провал! — и наконец приехали на насосную станцию «Мельпомена». Она находится в Бродмуре, низинном районе, который иногда называют Floodmoor (Потопмур). Станция была заперта, но через окна виднелись длинные предметы, похожие на лежащие на боку ракеты. Это были винтовые насосы Вуда, названные в честь их изобретателя Альберта Болдуина Вуда. Вуд запатентовал свою разработку в 1920 г., когда вера во всемогущество технического прогресса была особенна сильна.

«Ситуация со сточными водами Нового Орлеана ужасна»[49], — говорилось на первой странице газеты Item, вышедшей в мае того же года. Чтобы решить проблему, Новый Орлеан построил самую большую дренажную систему в мире.

«Каждый день Человек одерживает верх над Природой, — говорилось в статье. — Он обуздал гигантскую реку Миссисипи и заставил ее течь туда, куда она течь не желает».

В 1920 г. в Новом Орлеане было шесть насосных станций, включая «Мельпомену». Они позволили осушить «старые болота» и построить на их месте жилые районы, например Лейквью и Джентилли. Сегодня здесь 24 станции и 120 насосов. Во время штормов дождевая вода наполняет каналы, достойные Венеции. Эта вода затем перенаправляется в озеро Пончартрейн. Без этой системы целые районы города быстро стали бы непригодными для жизни.

Но великолепная дренажная система Нового Орлеана, как и великолепная система дамб, имеет и обратную сторону. Так как болотистые почвы уплотняются за счет дренирования, откачка воды из земли усугубляет ту самую проблему, которую необходимо решить. Чем больше воды откачивается, тем быстрее оседает город. А чем ниже он опускается, тем больше воды приходится откачивать.

— Это серьезная часть проблемы, — сказал мне Колкер, когда мы снова забрались на наши влажные велосипеды. — Откачка ускоряет оседание, и получается замкнутый круг.

Пока мы ехали, разговор зашел об урагане «Катрина». Колкер переехал в Новый Орлеан примерно через полтора года после этого бедствия. Он вспомнил, что еще несколько лет след от поднявшейся воды по всему городу был хорошо виден на стенах большинства зданий.

— Вот здесь вода поднялась от полутора до двух метров, — сказал он мне в какой-то момент.

«Катрина» была исключительно сильным ураганом, но далеко не самым страшным из возможных. Когда она шла на север ранним утром 29 августа 2005 г., «глаз бури» прошел через восточную часть города. А значит, самый сильный ветер был еще восточнее, над городами Уэйвленд и Пасс-Кристиан, в штате Миссисипи. На короткое время показалось, что Новому Орлеану повезло.

Но ураган нагнал воду в сеть каналов вдоль восточной окраины города. Эти каналы — Промышленный канал, Соединительный канал и выходной канал Миссисипи — Залив (в народе известный как «Выход») — были вырыты для судоходства, чтобы обеспечить кратчайший путь между рекой и морем. Примерно в 7:45 утра дамбы на Промышленном канале рухнули, и шестиметровая стена воды обрушилась на район Лоуэр-Найнт-Уорд. Погибло по меньшей мере 60 человек, преимущественно афроамериканцев.

Вода также хлынула в озеро Пончартрейн. Когда ураган продвинулся вглубь страны, эта вода была вытеснена на юг, из озера в дренажные каналы города. Эффект был такой, словно в гостиную вылили целый бассейн воды. Вскоре дамбы на каналах 17-й стрит и Лондон-авеню рухнули. На следующий день под водой оказалось 80 % «чаши».

Сотни тысяч людей эвакуировались из Нового Орлеана перед ураганом. Поскольку город оказался затоплен, было неясно, когда они вернутся и вернутся ли вообще. «Доводы против восстановления погрузившегося под воду Нового Орлеана», — гласил заголовок в газете Slate через неделю после урагана[50].

«Пора взглянуть в лицо геологическим реалиям и начать тщательно спланированную деконструкцию Нового Орлеана», — говорилось в статье, напечатанной в The Washington Post[51]. В качестве временного решения автор статьи Клаус Джейкоб, геофизик и эксперт по управлению рисками, предложил переделать часть Нового Орлеана «в город плавучих домиков». Тогда можно было бы дать Миссисипи разлиться снова, «чтобы наполнить „чашу“ свежими наносами». (В 2011 г. Джейкоб предупреждал, что метро Нью-Йорка затопит во время сильного урагана, что и произошло через год во время мощнейшего урагана «Сэнди».)

Консультативная группа, назначенная мэром Нового Орлеана[52], рекомендовала снова заселить только самые высокие районы города Джентилли и Метейри — те, что расположены вдоль реки, на прирусловых гривах. Затем следовало провести процесс планирования с привлечением общественности и определить, какие низко расположенные районы следует вновь заселить, а какие забросить.

Одно за другим выдвигались предложения уступить воде ту или иную часть города, но все их отклонили. Отступление могло бы иметь смысл с точки зрения геофизики, но не политики. И поэтому Инженерному корпусу снова было поручено укрепить дамбы, на этот раз против штормовых волн из залива. К югу от города Корпус построил самую большую в мире насосную станцию, ставшую частью сооружения стоимостью $1,1 млрд, называемого Западным запорным комплексом. На востоке было построено защитное заграждение от штормового нагона на озере Борн — бетонная стена длиной больше 3 км и толщиной 1,5 м, которая обошлась в $1,3 млрд. Корпус перекрыл Выходной канал Миссисипи — Залив каменной плотиной шириной 300 м и установил массивные ворота и насосы между дренажными каналами и озером Пончартрейн. Насосы у начала канала на 17-й стрит, самого важного дренажного канала города, были рассчитаны на откачку 340 кубометров воды в секунду[53] — это поток, превосходящий реку Тибр.

Эти циклопические сооружения сохранили город сухим во время нескольких недавних ураганов, и в каком-то смысле сегодня Новый Орлеан защищен гораздо лучше, чем в то время, когда на него обрушилась «Катрина». Но то, что, с одной стороны, выглядит как защита, с другой — больше похоже на ловушку.

— Нужно достраивать побережье, — сказал мне Джефф Хеберт, бывший заместитель мэра Нового Орлеана. — Потому что, если не будет побережья, не станет и Нового Орлеана. Когда прорывы плотин прекратились, земля на юге ушла под воду, и залив приблизился к городу примерно на 32 км[54]. Есть данные, что на каждые 5 км, которые урагану нужно пройти по суше, высота приливной волны уменьшается на 30 см[55]. Если это так, то угроза Новому Орлеану возросла на два метра.

«Вилой природу гони, она все равно возвратится, — писал Гораций в 20 г. до н. э. — Тайно прорвавшись, она победит пресыщенье больное»^{8}.

Ближе к концу нашей экскурсии по оседающим районам города мы с Колкером проехали на велосипеде через Французский квартал, где, несмотря на ранний час, улицы были полны туристов с напитками в руках. В парке Вольденберга мы поднялись на вершину дамбы и посмотрели на Миссисипи, в сторону района Алжир-Пойнт.

Я спросила Колкера, каким он видит будущее.

— Уровень моря будет расти и дальше, — сказал он. — Отводы возле Плакеминса добавят немного земли к болотам, лежащим к югу от города, как и более традиционные проекты вроде BA-39. Но я думаю, что районы, которых не коснулась перестройка, будут затопляться все чаще и чаще. Мы будем терять землю и дальше.

По предсказанию Колкера, город, некогда известный как Остров Новый Орлеан (L’Isle de la Nouvelle Orleans), в ближайшие годы «будет все больше и больше походить на остров».

Остров Жан-Шарль в приходе Тербон находится в 80 км к юго-западу от Нового Орлеана и на несколько десятилетий опережает его. До острова можно добраться по единственной узкой дамбе, которая раньше шла по суше. А сейчас, если выбрать удачный момент, можно рыбачить прямо из машины.

— Весной на дороге всегда стоит вода, когда дует южный ветер, — сказал мне Бойо Биллиот.

Мы стояли на заднем дворе дома, в котором он вырос и в котором до сих пор живет его мать. Он покачивался над нами на четырехметровых сваях. Несколько американских флагов развевались на крыльце. Была зима и конец сезона охоты на оленей. Биллиот был одет в камуфляж. Его телефон то и дело позванивал: друзья-охотники интересовались, где он находится.

Биллиот — широкоплечий мужчина с хриплым голосом и козлиной бородкой с проседью. Он может проследить свою родословную до Жана-Шарля Накина, который дал острову название в начале XIX в. (Этот самый Жан-Шарль был сообщником легендарного пирата Жана Лафита.) Сын Накина Жан-Мари женился на туземке и сбежал на остров после того, как отец отрекся от него. Дети Жана-Мари, в свою очередь, женились на потомках трех племен: билокси, читимача и чокто[56]. Большинство их детей остались на острове, где они сформировали собственное сплоченное, во многом самодостаточное общество.

— Это общество существовало много лет, и никто не знал, что здесь кто-то живет, — сказал мне Биллиот. — О Великой депрессии они понятия не имели, на них она никак не сказалась.

Биллиот вырос на острове Жан-Шарль в 1950-х гг. и говорил на смеси луизианского французского и чокто. «На острове все друг друга знали», — вспоминал он. Люди по-прежнему зарабатывали на жизнь в основном охотой, рыболовством и сбором устриц. У его отца была лодка для ловли креветок, которую он пришвартовал прямо перед домом. В те дни через весь остров тянулась глубокая протока, и люди ловили в ней крабов. Недавно построенная дорога на большую землю не пользовалась большим спросом, потому что на острове были собственные продуктовые магазины.

Теперь их здесь нет. Осталось около 40 стоящих на сваях домов, многие из которых заброшены. С тех пор как Биллиот был ребенком, остров Жан-Шарль сократился с 90 до 1,5 км² — он потерял больше 98 % площади.

Причины все те же. Это часть древней дельты, почва которой уплотняется. Уровень моря повышается. В начале XX в. новые наносы перестали накапливаться из-за мер по борьбе с наводнениями. Затем пришли нефтедобытчики и прорыли каналы через заболоченные районы. Каналы наполнились соленой водой, и по мере того, как соленость повышалась, тростник и другие болотные травы исчезали. Из-за гибели растительности каналы расширились еще больше, впуская еще больше соленой воды, что привело к еще большему вымиранию растений и еще большему расширению каналов.

— Почти как на старом видеоплеере, когда надо было держать кнопку перемотки, чтобы найти нужное место в фильме, — сказала мне дочь Биллиота, Шантель Комардель. Она сидела на кухне высоко стоящего на сваях дома с матерью Биллиота, которую она называла «маман». Стены были увешаны семейными фотографиями. — Каналы как будто нажали кнопку быстрой перемотки затопления острова.

После того как череда ураганов в 1980-х гг. затопила трейлер, в котором жили Биллиот с дочерью и другими членами семьи, они уехали с острова. С каждым последующим ураганом исчезал очередной кусок земли, и все больше семей уезжало. В начале XXI в. вокруг остатков острова Жан-Шарль было возведено кольцо дамб. Они превратили протоку, где люди когда-то ловили рыбу и крабов, в узкий стоячий пруд. Внутри дамб потеря земли замедлилась. Снаружи и вдоль дороги стало только хуже.

Даже тогда остатки острова Жан-Шарль еще можно было сохранить. В то время разрабатывались планы создания мощной системы защиты от ураганов под названием «Проект Морганза», и в нее можно было бы включить и этот остров. Но специалисты Корпуса порекомендовали отказаться от дополнительных инженерных работ. Если расширить проект, пришлось бы добавить к его миллиардной стоимости еще $100 млн, а спасли бы всего 120 га раскисшей земли[57]. За такие деньги можно купить в пять раз больше земли, скажем в Чикаго.

Жители острова, а также семьи, которые покинули его, практически все являются членами группы «Остров Жан-Шарль», в которую входят потомки племен билокси, читимача и чокто. Комардель — секретарь группы, Биллиот — заместитель руководителя, а сам руководитель — дядя Биллиота. Когда стало ясно, что дорогу смоет, как в конце концов и сам остров, был разработан план перемещения всей общины в глубь континента. На первом этапе строительства группа подала заявку на федеральный грант в размере $50 млн, который был предоставлен в 2016 г. Однако во время моего визита деньги завязли где-то в бюрократических недрах штата, и жители острова не знали, что с ними будет дальше.

Когда я бродила мимо пустых домов, оклеенных табличками «Посторонним вход воспрещен», то могла понять экономическую логику «запланированной деконструкции острова». И все же несправедливость была вопиющей. Билокси и чокто пришли в Луизиану после того, как их лишили земель предков, расположенных дальше на востоке. Люди мирно жили на этом самом острове только потому, что он был слишком отдаленным и не имел коммерческого значения, так что им просто больше никто не интересовался. Их мнения никто не спрашивал, когда принимались решения по дноуглубительным работам нефтяных каналов и по «Проекту Морганза». Они никак не участвовали в попытках контролировать Миссисипи, а сейчас, когда были введены новые формы контроля, чтобы противостоять последствиям старых, они по-прежнему ни на что не влияют.

— Трудно представить, что здесь больше никто не будет жить, — сказал мне Биллиот. — Но я сам был свидетелем тому, как остров исчезает прямо на глазах.

Издалека Комплекс контроля Олд-ривер похож на ряд сфинксов, которые срослись ушами. Сооружение имеет 130 м в длину и 30 м в высоту. Если подойти достаточно близко, то видно, что головы сфинксов — это краны, а задние ноги — стальные ворота. Если и есть хоть одно инженерное сооружение, которое воплощает в себе многовековые усилия по укрощению Миссисипи, перенаправлению ее «туда, куда она течь не желает», — то это именно Комплекс. В отличие от дамб или водосбросов, которые останавливали разливы реки, Комплекс призван остановить время.

Он стоит на широкой равнине примерно в 200 км вверх по течению от города Батон-Руж. Где-то здесь, примерно 500 лет назад, Миссисипи разбушевалась и породила гидрологическую и номенклатурную путаницу. Река так сильно отклонилась на запад, что слилась с рекой Атчафалайя, в то время притоком другой реки, Ред-ривер, которая сама была притоком Миссисипи. Атчафалайя намного короче, а ее уклон — сильнее, чем у Миссисипи на последних сотнях километров ее течения, и теперь у последней появился выбор. Она могла течь старым путем к заливу, через Новый Орлеан и Птичью Лапку, или же изменить маршрут и пойти коротким путем по руслу Атчафалайи. До середины XIX в. этот выбор усложнялся из-за огромного затора на Атчафалайе, такого плотного, что по нему можно было бы перейти реку пешком. Но когда затор разобрали — в том числе с помощью нитроглицерина, — по руслу Атчафалайи из Миссисипи стало течь все больше и больше воды. По мере того как поток на Атчафалайе увеличивался, ее русло все больше расширялось и углублялось.

При обычном ходе событий русло Атчафалайи становилось бы все шире и глубже и в конце концов река полностью вобрала бы в себя все воды Миссисипи в ее нижнем течении. В этом случае Новый Орлеан остался бы без воды, а все промышленные объекты, выстроенные вдоль реки, — нефтеперерабатывающие и очистительные заводы, элеваторы, контейнерные порты — оказались бы бесполезными. Это сочли недопустимым, и в 1950-х гг. в дело вмешался Инженерный корпус. На боковом рукаве Миссисипи под названием Олд-ривер был установлен навигационный шлюз и были прорыты два огромных канала оттока с плотиной и водосбросом. Так что у Атчафалайи не осталось другого выбора, как только сохраниться в том виде, в котором она была еще в эпоху Эйзенхауэра.

Задолго до того, как я увидела Комплекс контроля, я прочитала о нем в классическом произведении Джона Макфи «Атчафалайя», поучительном рассказе, полном черного юмора. По словам Макфи, Корпус вкладывает все свое сердце — и миллионы тонн бетона, — чтобы не дать Миссисипи поменять русло, и считает, что ему это удалось.

«Инженерный корпус может заставить Миссисипи течь туда, куда надо»[58], — сказал некий генерал после того, как в 1973 г. контроль над Олд-ривер был почти потерян и едва не случилась беда. Макфи с восхищением пишет об упорстве, решимости и даже гениальности инженеров Корпуса, но через все эссе красной линией проходит сомнение. А вдруг они просто обманывают сами себя? Как и все мы?

«Атчафалайя, — пишет Макфи. — Теперь это слово будет напоминать о любых эпизодах борьбы человека с природными силами — героической или корыстной, безрассудной или хорошо обдуманной, — когда люди мобилизуются, чтобы сражаться против земли, брать то, что им не принадлежит, надеясь наголову разбить врага, взять Олимп в осаду и ожидать капитуляции богов»[59].

Я приехала в Комплекс контроля чудным воскресным днем в конце зимы. Офис Инженерного корпуса, спрятанный за внушительной железной оградой, выглядел пустым. Но когда я нажала кнопку звонка у подъездной дорожки, интерком с треском ожил и к воротам подошел Джо Харви, специалист по управлению ресурсами. Он был одет так, словно собирался на рыбалку: непромокаемые штаны, заправленные в зеленые резиновые сапоги. Харви привел меня к беседке, откуда открывался вид на Комплекс и водосбросный канал.

Под шум бурлящей в канале воды мы поговорили об истории речных потоков.

— В 1900 г. около десяти процентов воды из Ред-ривер и Миссисипи, вместе взятых, уходило в Атчафалайю, — объяснил Харви. — В 1930 г. отток составил около двадцати процентов. К 1950 г. — уже тридцать. Тенденция была налицо, и тогда Корпусу пришлось вмешаться.

Мы все еще соблюдаем соотношение семьдесят к тридцати, — заметил Харви. — Каждый день инженеры измеряют поток Ред-ривер и Миссисипи и соответствующим образом регулируют шлюзовые ворота. В это воскресенье они пропускали около 1100 кубометров в секунду.

Отсюда до устья Миссисипи около 500 км, — продолжал он. — А до устья Атчафалайи — где-то 225. Примерно вдвое меньше. Значит, река хочет идти в этом направлении. Но если так случится… — Он замолчал.

Два человека рыбачили в водосбросном канале с маленькой моторной лодки, и я спросила Харви, что здесь можно поймать.

— Да все то же, что водится в Миссисипи, — сказал он. — Конечно, сейчас тут много карпа, и это плохо. Его все еще стараются держать подальше от Великих озер, — добавил он. — Здесь-то он просто повсюду.

Макфи включил очерк «Атчафалайя» в свою книгу «Управление природой» (The Control of Nature), опубликованную в 1989 г. С тех пор значение слова «управление» сильно усложнилось, не говоря уже о самой «природе». Дельту Луизианы гидрологи часто называют «единой системой природы и человека» (coupled human and natural system, сокращенно CHANS).

Так себе аббревиатура — и очередная номенклатурная путаница, — но о том, что мы тут натворили, простыми словами не расскажешь. Миссисипи, которая была укрощена, выпрямлена, упорядочена и скована, все еще может проявлять божественную силу; хотя это уже и не совсем река. Трудно сказать, кто сегодня живет на Олимпе и есть ли там вообще кто-нибудь.