Под флагом России

Н.А. Кузнецов ГИБЕЛЬ ШХУНЫ «КРЕЙСЕРОК»

Прошло уже более 120 лет с момента гибели в Охотском море шхуны «Крейсерок». Несмотря на то, что этот небольшой корабль с уменьшительно-ласкательным и, казалось бы, несерьезным названием имел водоизмещение всего 44 т и прослужил в составе Российского флота лишь три года, его служба и трагическая гибель навсегда вошли в историю Тихоокеанского флота.

В разное время гибели «Крейсерка» посвящались как научные и научно-популярные статьи[67], так и художественные произведения, одно из которых — документальная повесть А.Я. Максимова — перепечатана в настоящей книге[68]. Связано это с тем, что, во-первых, трагические обстоятельства гибели шхуны произвели большое впечатление на современников, а также с тем фактом, что «Крейсерок» был первым кораблем, специально предназначенным для охраны морских богатств России в Тихоокеанском регионе, то есть, по сути, предшественником современных кораблей погранслужбы. Нельзя не отметить и тот факт, что памятник «Крейсерку» во Владивостоке стал одним из первых памятников в Приморье. Задача нашего исследования — максимально подробно, с привлечением ранее неизвестных архивных документов, рассказать об истории этого корабля.

Появление в составе Российского флота «Крейсерка» напрямую связано с его «крестным отцом» — клипером «Крейсер» (в честь которого шхуна и получила свое название, положив начало традиции подобных уменьшительных наименований[69]). В 1884—1887 гг. клипер под командованием капитана 1-го ранга А.А. Остолопова совершал плавание на Тихом океане. Корабль нес сторожевую службу, а его офицеры также проводили гидрографические работы. 17 августа 1886 г. «Крейсер» задержал в Анадырском заливе американскую браконьерскую шхуну «Генриетта». Эти события подробно описаны в извлечениях из рапорта командира «Крейсера», опубликованных на страницах «Морского сборника».

«В 2 ч[аса] пополудни того же 17 августа, имея пары в двух котлах, снялся с яхоря и пошел в Берингов пролив к селению Нуупа на южной стороне мыса Восточного; в 4 ¹/₂ часа, подходя к селению, увидел па горизонте к 8 парус, а потому, взяв курс на него, пошел полным ходом, а чтобы засветло успеть догнать и осмотреть судно, я развел пары, в 3-м котле; в 5 ¹/₂ ч[асов], подняв по международному своду сигнал “закрепить паруса”, произвел холостой выстрел из 4-ф[унтового] орудия; шхуна подняла американский флаг; в исходе 6 ч[аса] повторил выстрел, после которого шхуна легла в дрейф; в 6 ч[асов] застопорил машину, отправил офицера для осмотра шхуны и судовых документов; в это время находились по истинным пеленгам: мыс Восточный на NO 25° и северная оконечность острова Ратманова на SO 81°; расстояние до ближайшего берега было 7 миль; по осмотре шхуны и документов ее особой, назначенной мной на этот предмет комиссией, выяснилось, что это двухмачтовая американская шхуна “Henrietta”, приписана к С[ан]-Франциско и принадлежит г[осподину] Sennet — та самая, о которой наш генеральный консул в С[ан]- Франциско телеграфировал генерал-губернатору, что она отправилась к нашим чукотским берегам для незаконной торговли с туземцами. Капитан шхуны, Dexter, уже 25 лет занимается этой торговлей и однажды его шхуна была также конфискована американским таможенным крейсером “Corwin”, что видно из отчета последнего, г[осподина] Hooper. Из вахтенного журнала шхуны “Henrietta” видно, что она с ранней весны занималась торговлей только у наших берегов; водки на шхуне не оказалось, но три большие порожние бочки видимо содержали водку; в числе товаров для продажи найдено два ружья, очень много патронов разных систем и калибров, а также порох; остальной же товар состоял из муки, разных инструментов и всяких мелочей, а потому комиссия, принимая во внимание вообще торговлю у наших берегов, без права на нее, а равно присутствие вещей, запрещенных к торговле с инородцами, руководясь инструкцией генерал-губернатора Приамурской области, постановила: шхуну “Henrietta” с имуществом конфисковать в пользу русского правительства, выдав дубликат протокола капитану Dexter. Протокол этот я утвердил и, подняв военный флаг и вымпел на шхуне, назначил на нее временно-командующим лейтенанта Попова, а в помощь ему — мичмана Ивановского и 9 человек нижних чинов; экипаж судна, состоявший, кроме капитана из 6 человек американских граждан и 6 человек чукчей, взятых шхуной с мыса Чаплина для промыслов моржей, я взял на клипер».

Интересно отметить, что, несмотря на четкое выполнение правительственных инструкций по борьбе с иностранными судами, занимавшимися незаконной торговлей и промыслами в отечественных тихоокеанских водах, капитан 1-го ранга Остолопов придерживался мнения, что свобода торговли иностранцев с местным населением (в том числе спиртными напитками) принесет пользу, прежде всего, последнему. В том же рапорте он писал: «Что же касается воспрещения подвоза чукчам спиртных напитков, то закон этот, хотя по существу и очень гуманный, ограждающий людей крайне неразвитых от эксплуатации их торговым людом, но мне кажется, что гуманность эта выдвинута теоретиками, незнакомыми с действительными потребностями северных дикарей-, им водка необходима, и, разумеется, более чем в Средней России, где она продается свободно; жители Ледовитого океана, живя вечно в сырости и холоде и имея пищу сырую и жирную, положительно нуждаются в водке для согревания себя и для пищеварения; этот народ, проживший века без руководства исправников и становых, имеет право не нуждаться в покровительстве гуманистов, он единственно желает пользоваться своим трудом по усмотрению; я полагаю, что поддерживать строго букву закона о спиртных напитках едва ли целесообразно, а ограничивать эту торговлю правом только для русских купцов, будет прямым несчастьем для жителей, так как известно, что русский торговый люд на окраинах Сибири состоит из самых низкопробных эксплуататоров, способных возбудить своими делами одну ненависть к русскому народу и ускорить вымирание туземцев, подобно тому, как уничтожено ими много народностей, когда-то обитавших в Сибири. Воспрещение же иностранцам всякой торговли у чукотских берегов — есть смертный приговор для туземцев: я видел склады товаров, приобретенных ими от американцев, и убедился, что существование туземцев находится в безусловной зависимости от их торговли с американцами; не одну водку, как думают некоторые, доставляют туземцам, и в их торговле водка не играет первой роли: им нужна мука, нужен гарпун, топор, пила, гвозди, напильник, нужен табак, сахар, чай, нужна веревка и кое-какие грубые материи; нужна иголка, нитка, ножницы, ножик, ружье, порох, котел, горшок и пр. и пр.; перечислить все трудно, и все это они получают только благодаря американским торговым шхунам; лишить чукчей этой торговли, значит лишить их средств к существованию; мы не можем дать им всего, что дают ежегодно более 40 торговых судов; у нас нет торговли, потому что даже в наших цивилизованных центрах она в руках иностранцев; не можем также мы заставить народ вернуться в потребностях жизни чуть ли не каменного периода и принудить его ружье Винчестера заменить луком или копьем, а топор — моржовым клыком. ...Как резюме всего вышесказанного, я позволю себе высказать убеждение, что самое справедливое и выгодное для чукотского народа есть необходимость не только прекратить преследование на дальнем севере торговых иностранных шхун, но даже официальным путем объявить полную свободу торговли для всех и каждого у этих берегов, отчего благосостояние чукчей много поднимется...» Если рассуждения о пользе водки для обитателей Крайнего Севера с позиций сегодняшнего дня выглядят, мягко говоря, наивно (учитывая то, что значительная часть населения в этом регионе попросту спилась), то мысли о возможности свободной торговли, высказанные А.А. Остолоповым, можно оценить, как весьма здравые. Тем не менее, выполняя свой долг, он арестовал шхуну, для которой началась новая, российская страница биографии.

После перехода «Генриетты» под русский флаг командир «Крейсера» приказал ей идти в залив Святого Лаврентия, а клипер пошел к группе островов Диомида. На следующий день, 18 августа, в 5 часов вечера клипер встретил шхуну, заштилевшую под мысом Нунягмо и, взяв ее на буксир, перешел в залив Святого Лаврентия, где встал на якорь севернее острова Литке. Вновь предоставим слово Остолопову. «Следующие сутки приводил в известность груз шхуны “Henrietta”, который оказался довольно ценным; одного китового уса было 3600 фунтов [1,6 т], на сумму более 10 тысяч долларов по ценам С[ан]-Франциско; затем лисьи и песцовые меха, моржовые клыки и пр.; сама шхуна совершенно новая, только в 1884 г. делала первое плавание; и с очень хорошими морскими качествами; стоимость ее в С[ан]-Франциско 7 тысяч долларов. Я не уничтожил эту шхуну, но решил отправить ее во Владивосток по следующим побуждениям: во-первых, самостоятельное плавание офицеров на этой шхуне на расстоянии более 3000 миль давало им отличную практику; кроме того, шхуна эта могла принести значительную пользу во Владивостоке, и именно в такой шхуне чувствовали недостаток в эскадре судов Тихого океана, которая не имеет возможности знакомить офицеров с нашими берегами и врезанными в них бухтами, а потому большинство бывавших в Тихом океане не видели своих берегов, исключая одного Владивостока; назначая же на эту шхуну офицеров и команду с разных судов отряда, можно без ущерба судовой службе в продолжение лета по крайней мере трем сменам доставить возможность ознакомиться с нашими берегами от Владивостока до Амура. Снабдив шхуну всем необходимым, 20 августа, в 2 1/2 часов пополудни, она снялась с якоря для следования в Петропавловск». К цитате из рапорта остается добавить, что «Генриетта» была двухмачтовой гафельной шхуной водоизмещением 44 т, длиной 18,5 и шириной 6 м.

2 сентября в Петропавловск пришел «Крейсер», а 6 сентября — «Генриетта». Остолопов отмечал, что она выдержала по пути несколько штормов и подтвердила свои хорошие морские качества.

В Петропавловске остался капитан шхуны. Газета «Daily Alta California» 10 октября 1886 г. (воскресенье) сообщила о том, что в Сан-Франциско пришел пароход американской компании «Гутчинсон, Кооль и К°» «Александр II». Среди его пассажиров находились капитан Декстер и второй помощник со шхуны «Генриетта». По их словам, «...судно было захвачено 28 августа [по новому стилю] русским военным кораблем “Крейсер” за торговлю в российских водах В результате обыска на корабле были обнаружены и конфискованы: 4 тысячи фунтов китового уса (1,814 т), 500 лисьих шкур и 1 тыс. фунтов (0,454 т) моржовой кости. “Генриетта” была отправлена на продажу во Владивосток». Через три дня на страницах той же газеты появилась заметка, в которой говорилось: «Что же касается недавнего захвата русскими шхуны “Генриетта”, то ее капитан Декстер заявил, что течение отнесло его судно в российские воды, а также заверил, что на борту не было никаких контрабандных товаров».

Между тем 14 сентября клипер «Крейсер», взяв на буксир шхуну, вышел в направлении на Владивосток, куда оба корабля пришли 25 сентября. Командиром «Крейсера» на основе изъятых вахтенных журналов шхуны была составлена карта плаваний «Генриетты» за последние два года. Как он справедливо отметил в своем рапорте, наличие подобных карт и анализ изъятой на браконьерских шхунах документации значительно облегчил бы дело борьбы с «хищническими» судами в дальневосточных водах.

Морское министерство решило использовать полученные материалы. 15 марта 1888 г. из Главного морского штаба в Главное гидрографическое управление были «направлены по принадлежности» следующие материалы: «Отчет о плавании клипера “Крейсер” у берегов Чукотской земли в 1886 году», карта плавания клипера «Крейсер» в период с 8 июля по 25 сентября 1886 г., таблица температур поверхности моря, а также ряд документов, захваченных на «Генриетте»: карта пути шхуны, английская карта Берингова моря, карта участка побережья, расположенного между мысами Фаддея и Гинтера. С «трофейных» бумаг Главный морской штаб попросил снять копии в десяти экземплярах. В том же 1888 г. на основе вышеописанных материалов было выпущено «Описание плавания в Берингово море, конфискованной клипером “Крейсером” американской коммерческой шхуны “Гехцлэтта” в 1884 и 1886 годах, с приложением карты ея плавания». Тираж небольшой книги составил 76 экземпляров. 14 июля 1888 г. Главное гидрографическое управление направило 15 экземпляров командиру Владивостокского порта «для отпуска на суда Сибирской флотилии, назначаемые для крейсерства в Берингово море». 3 марта 1889 г. эти экземпляры были получены во Владивостоке. В документах существуют упоминания о том, что для Сибирской флотилии предназначался 31 экземпляр, но известно лишь о получении 15. В 1893 г., уже спустя четыре года после трагической гибели «Крейсерка», было выпущено второе издание (тиражом 93 экземпляра). Причем о трагической гибели шхуны в переиздании упомянуто не было.

Уже на следующий год началась служба «Крейсерка» (такое название получила шхуна 14 мая 1887 г. в честь захватившего ее «Крейсера») под Андреевским флагом. В 1887 г. она участвовала в гидрографических работах в Амурском лимане под командованием лейтенанта А.К. Цвингмана. Результаты его наблюдений (в частности, метеорологический журнал) были использованы С.О. Макаровым в его работе «“Витязь” и Тихий океан».

Со следующего, 1888 года, начинается недолгая, но славная и трудная служба «Крейсерка» по охране острова Тюлений, расположенного недалеко от острова Сахалин в заливе Терпения. Необходимо сказать несколько слов о данном географическом пункте. В современной лоции он описан так: «Остров Тюлений высотой 18 м, находится в 8,2 мили к S от мыса Георгия. Поверхность острова плоская, берега обрывистые, красноватого, а местами — желтоватого цвета. Издали остров очень похож на мыс Терпения. ...На северо-западном берегу острова Тюлений имеется несколько построек. Пресной воды на острове нет. В юго-восточной части острова на песчаном пляже находится лежбище котиков. От южной оконечности острова Тюлений отходит надводная коса. Остров окаймлен обсыхающими и подводными камнями, отходящими от него на расстояние до 5 кабельтовых[70].

Зимой в районе острова Тюлений преобладают северо-западные и северные ветры, а летом — южные. С апреля по сентябрь часто наблюдаются туманы. С октября число дней с туманом уменьшается и уже в ноябре туманов почти не наблюдается. …вокруг острова Тюлений в 30-мильной зоне находится район обитания морских млекопитающих, в котором запрещается промысел рыбы, морских млекопитающих, других объектов водного промысла и всякая хозяйственная деятельность». Длина острова — 645 м, максимальная ширина вместе с пляжем — 112 м, средняя ширина на севере — 60 м. Общая площадь Тюленьего достигает 54 тыс. м², а площадь пляжей — 38 450 м². Основными обитателями острова являются морские котики.

А вот каким увидел остров современник описываемых событий А.Г. Бутаков — мичман корвета «Витязь», посетившего Тюлений во время кругосветного плавания в 1888 г. «Остров очень невелик; длина его всею 270 сажен[71] наибольшая ширина 60. Береговая полоса, саженей в 10—15 шириною, песчаная. Средняя возвышенная часть — сплошная скала, сверху плоская, ровная. Растительность острова более чем жалкая, дерева нет ни одного, только местами кусты и трава. Что поражает всякою, вступившею на почву неприветливого острова — это богатство животного мира на нем. Верх и уступы скал сплошь были покрыты птицами “ара” и чайками, при нашем приближении поднявшими страшный шум и крик. Они подпускали нас к себе совсем близко, так что палкой можно было свободно ударить их. Когда мы после ходили наверху острова, вся эта движущаяся и кричащая в один голос масса почтительно расступалась перед нами. Слетали только немногие, причем начинали кружиться вокруг острова, и из них образовались два живых кольца, двигавшихся одно в одну сторону, другое в другую.

Но еще более поражающее зрелище ожидало нас впереди. Осмотрев оставшиеся с прошлого года деревянные, частью полуразрушенные дома для караула, мы стали подыматься вверх; достигнув вершины и пройдя несколько шагов, мы очутились над обрывом с противоположной стороны острова, и здесь-то нашим взорам открылась картина, которую, раз увидев, не скоро забудешь. Представьте себе берег моря, песчаный, шириною, как мы уже сказали, в 10—15 сажен. Отделите часть берега длиною сажен в 80—100 сажен. Все это пространство было покрыто сплошь котиками. Их было тут примерно штук 7000. Все разом блеяли, кричали, шевелились и, несмотря на всю осторожность, с которою мы подходили к обрыву, увидев нас, с шумом бросились к морю. Заметив, однако, что мы не двигаемся и никакою враждебного намерения не имеем, они стали мало-помалу возвращаться, и мы могли производить над ними интересные наблюдения. Справа, в стороне, в воде близ берега сидели несколько гигантов сивучей. Целая толпа детенышей-котиков расположилась подальше от воды, напротив, самые крупные сидели ближе к ней. В самой воде копошилось если не столько же, то немногим менее, чем на берегу, котиков. Те, которые были подальше, плавая выпрыгивали из воды и, грациозно согнувшись, описывали в воздухе дугу. Эти прыжки мы отметили еще с корвета, приблизившись к острову, от которого котики отплывают на довольно большое расстояние... Пребывание на Тюленьем острове, несмотря на кратковременность свою, повторяем, не скоро забудется: слишком поражает вас это многотысячное стадо земноводных зверей...».

Именно котиковые лежбища и привлекали к этому клочку суши иностранных браконьеров, от которых необходимо было организовать защиту. Как писал в своем отчете лейтенант С.С. Россет, командовавший караулом на острове в 1887 г., «Тюлений остров, по своему уединенному положению, полному отсутствию на нем постоянных жителей, по сравнительной доступности своих берегов, ибо прибой на них — ничто для лиц, испытавших прибои Курильских островов — представляет все удобства для хищнического промысла морских котиков. Будучи уединенным, он расположен невдалеке от Курильской гряды — места летних промыслов и бобровой охоты. Вблизи его незаселенные берега о[стро]ва Сахалина представляют удобные прикрытия от осенних западных ветров. От Сахалина до Курильской гряды — открытая поверхность безопасного, хотя и сурового моря, где можно выдержать не одну пургу. Местность хорошо знакома промышленникам, бывавшим здесь в течение нескольких лет сряду. Все это заставляет предполагать, что для искоренения этого хищнического промысла необходимо несколько изменить систему охраны».

Россет отмечал, в своем отчете о том, что борьба с браконьерами может быть эффективной при наличии в распоряжении караула судна, способного противостоять «хищникам». «Необходимо, чтобы в распоряжении начальника охраны было бы судно, если не лучшее, то по крайней мере такое же, как приходящие к Тюленьему острову парусные шхуны. Поступая согласно с данными ей подробными инструкциями, такая крейсирующая шхуна одним появлением своим разгонит всех хищников. Она следом за ними обойдет все те укромные места, в которых скрываются теперь они, и, быть может, в одну кампанию отобьет у йокогамских предпринимателей охоту на легкую наживу. До появления же крейсера имена “Nemo”, “Diana” и “Rosa” из года в год будут появляться в японских газетах с известием о количестве добытых ими котиковых шкурок.

В настоящее время во Владивостоке находится шхуна “Генриетта”, которая, смею думать, в состоянии выполнить крейсерскую службу у Тюленьего острова, так как она и строилась специально для промысловой, то есть крейсерской службы. Кроме того, посылка в крейсерство к мысу Терпения шхуны Генриетта может послужить, кроме охраны промысла, и на пользу мореплавания.... Плавая у мыса Терпения, она, если и не даст точной карты, то будет в состоянии осмотреть и исследовать те уголки, которые по настоящее время известны лишь иностранцам».

Здравые и дельные предложения С.С. Россета были услышаны начальством, и уже в следующем, 1888-м, году он, став командиром шхуны «Крейсерок», отправился на ней к острову Тюлений. Увы, этот поход стал для него последним..

Перед уходом к острову Тюлений на шхуну было установлено одно 44-мм скорострельное орудие системы Энгстрема. 24 мая 1888 г. «Крейсерок» начал кампанию. 30 мая шхуна покинула Владивосток для следования на Тюлений остров. Но уже 10 июня из Лаперузова пролива корабль повернул во Владивосток, куда прибыл 15 июня. Причина такого поспешного возвращения была самая печальная — в море погиб лейтенант Россет.

В вахтенном журнале эта трагедия описана, как и положено, лаконично. «10 июня 1888 г., идя под парусами в Японском море с полудни случаи[72]. В 7-ом часу задул NО и быстро начал свежеть. Кегли в бейдевинд правым галсом. 8 ч. Определились по пеленгам о-ва Rebunsiri и начали лавировать к Ааперузову проливу. Кегли правым галсом в 4 милях левее средины о-ва Rebunsiri. Убрали кливер. Команде дали койки.

11 ч. 30 м. Командующий шхуной Лейтенант Россет, стоя на вахте с 6 часов до полночи, во время брания рифа у грота, был сброшен за борт гиком... Упавший за борт Кейтенант Россет утонул. Оставшийся следующий по старшинству Мичман Ергольский вступил в командование шхуной и возвратился во Владивосток».

Более подробно описана гибель С.С. Россета (очевидно, со слов мичмана А.Н. Ергольского) в статье, опубликованной в газете «Владивосток» (1888. № 25. С. 2) и озаглавленной «Несчастье в проливе Лаперуза». «15 июня около 2 часов дня вошла на Владивостокский рейд парусная шхуна “Крейсерок”. Многие удивились несвоевременному возвращению шхуны, т.к. она должна была по расписанию возвратиться осенью. Не прошло и ¹/₂ часа после отдачи якоря, как по городу разнесся слух, что командовавший шхуной лейтенант Россет погиб в проливе Лаперуза, поэтому и “Крейсерок” вернулся во Владивосток. Не хотелось верить такому слуху, но к крайнему сожалению слух подтвердился немедленным появлением приказа командира порта, назначившего по этому поводу следствие.

По наведенным нами справкам, обстоятельства этого несчастною случая оказались следующими: 10 июня в 8 часов вечера, определившись по пеленгам оконечности острова Rebunsiri, лежащего у входа в Лаперузов пролив, шхуна "Крейсерок" начала лавировать в проливе при ветре NО, задувшем после штиля в 6 часов вечера и достигшего к 8 часов силы 5 баллов. Первый галс был правый, в 4 милях левее западного берега Rebunsiri, и этим же галсом предполагалось идти до рассвета. В 11 часов 30 минут командир шхуны лейтенант Россет (стоял на вахте с 6 часов вечера) во время брания рифа у грота, был сброшен грот-гиком за борт. Стоявшие на вахте матросы растерялись, поднялась суета, и разбуженный шумом фельдшер Григорович доложил спавшему в это время мичману Ергольскому (назначенному с эскадры в помощь лейтенанту Россет) о несчастном случае. Последний не замедлил выйти наверх, и ему представилась следующая картина: грошовый гик с страшной силой при боковой качке переваливался с борта на борт; команда находилась в полном смятении и страхе, посматривая за борт, где за темнотою ночи, шумом ветра и бушующих волн упавшего не было видно и голоса не слышно. В это время шхуна шла большим ходом в крутой бакштаг правою галса, а ветер дул с силою 7—8 баллов. При такой погоде спустить небольшой вельбот решительно было невозможно, не рискуя людьми, бросать буек было также бесполезно. Первой командой мичмана Ерюльского было: “на грота-фал, грот спустить!” Остановив таким образом метания гика, вступивший в командование мичман Ергольский сделал поворот через фордевинд, стараясь описать несколько большую циркуляцию, т.к. по его соображениям и указаниям направления места падения командира он рассчитывал, приведя в бейдевинд левым галсом, прибыть на место катастрофы. Но все это ни к чему не привело, потому что в темноте и при брызгах волн ничего нельзя было видеть. Надо полагать, что лейтенант Россет был ошеломлен сильным ударом гика и утонул моментально; тем более что он был одет в зимнее пальто и на ногах имел высокие резиновые калоши. Оказалось, что до момента несчастья, в 11 ¹/₂ часов, несмотря на быстро свежеющий ветер, приказано было взять только первый риф у грота (кливер был спущен около 8 часов вечера).

До катастрофы, когда после привода к ветру грот сильно заполоскало, то грот-гик, размахиваясь от ветра и качки под значительным углом, разогнул несколько гак у завал-талей, вследствие чего завал-шкентель случайно выложился, гик сильно перебросило на наветренную сторону; стропка завернутого шкота лопнула., и стоявший на правой стороне полуюта командир был моментально сшиблен за борт. Стоявшего же на руле матроса Долбня тоже сшибло с места и он едва удержался у борта. Как показалось ему, гик ударил командира в левый бок.

Продержавшись на месте катастрофы около 20 минут, мичман Ергольский взял курс на S-ю оконечность острова Rebunsiri, где, выждав рассвета и определившись по пеленгам, пошел на Поворотный мыс для следования во Владивосток.

Несчастье случилось в широте 43° 35’ N и 140° 50’ Ost. Это грустное происшествие могло иметь еще худшие последствия, не сохрани присутствия духа мичман Ергольский, так вовремя и благоразумно распорядившийся спустить грот и тем остановить расходившийся гик, грозивший опасностью людям. Подобные действия в такие моменты ставятся в заслугу даже старым опытным офицерам, а Ергольский еще так молод и только начинает тяжелую морскую службу, поэтому он имеет еще больше права на благодарность каждою любящею своих моряков».

На наш взгляд, действия Ергольского объясняются элементарной логикой, здравым смыслом и инстинктом самосохранения. Скорей всего, на его месте так: поступил бы любой моряк Возможно, журналист газеты хотел морально поддержать молодого офицера...

По делу о гибели лейтенанта Россета была назначена специальная комиссия, которая состояла из председателя — капитана 2-го ранга Чеглокова и двух членов: лейтенанта Максимова и лейтенанта Маркова Действия Ергольского комиссия оценила, как правильные. Впрочем, со шхуны он ушел, 30 июня 1888 г. убыв на фрегат «Дмитрий Донской» — место своей основной службы.

Новым командиром «Крейсерка» стал лейтенант А.Я. Соболев, его помощником был назначен лейтенант А.П. Дружинин; оба они вступили в должности 28 июня 1888 г. Команда состояла из 17 матросов и двух унтер-офицеров (все из состава Сибирского флотского экипажа).

5 июля шхуна снялась с якоря и вторично за этот год покинула Владивосток. 27 июля она стала на якорь у острова Тюлений. В этот же день к острову подошел корвет «Витязь», совершавший плавание под командованием капитана 1-го ранга С.О. Макарова. Он взял «Крейсерок» на буксир. С «Витязя» был высажен караул (квартирмейстер Кочнев и 6 нижних чинов). В вахтенном журнале указано, что при выгрузке было утоплено масла коровьего 3 пуда 9 фунтов, прессованной зелени 2 пуда, сахару 1 пуд 27 фунтов, чаю 3 фунта.

В тот же день «Витязь» ушел от острова. Для «Крейсерка» началась нелегкая будничная служба, события которой тщательно заносились офицерами в вахтенный журнал. 10 августа проводились работы по съемке берегов у селения Маройка в заливе Терпения. 20 августа в 8 часов прибыли с острова лейтенант Дружинин и квартирмейстер Кочнев с рапортом. На острове все обстояло благополучно. Караул был снабжен провизией. 30 сентября к острову Тюлений подходил корвет «Витязь», который обменялся сигналами с «Крейсерком» и ушел на юг. 20 сентября сделали 8 выстрелов из орудия.

3 октября в 7 часов утра на шхуну пришел квартирмейстер Кочнев и, отрапортовав о том, что на острове все благополучно, доложил, что вчера он заметил у берегов четыре «хищнические шхуны». Ранее, 24 сентября одну из них прибило к бурунам у острова, где ее почти залило водой.

На следующий день «Крейсерок» обнаружил браконьерскую шхуну, с которой его офицерам и команде предстояло более близкое и, увы, трагически закончившееся «знакомство» в следующем году... В вахтенном журнале об этих событиях записано следующее: «4 октября. Встали на якорь в бухте за мысом Терпения. В 5-м часу вечера показалась идущая с севера промысловая шхуна, а в 6-м часу [она] стала недалеко на якорь. Для осмотра шхуны отправил лейтенанта Дружинина. В 7 ч[асов] лейтенант Дружинин возвратился с осмотра шхуны. Шхуна оказалась английская “Rose”. Бумаги в порядке. Имеет разрешение на охоту и рыбную ловлю в Охотском море [далее неразборчиво. — Н.К.] от Японского правительства. Вахтенного журнала чистового не было, по черновому и курсам, проложенным на карте [видно, что] все лето пробыла у Курильских островов. Команда по рапорту 25 человек, налицо все 18. Шхуне предложено утром уйти и предупреждена, что при встрече с ней у этих берегов она будет конфискована. 5 октября. В 6 1/4 утра шхуна “Rose" снялась с якоря и, отсалютовав английским флагом, легла бейдевинд на левый галс».

12 октября «Крейсерок» встретил еще одно браконьерское судно, не первый раз появлявшееся у Тюленьего. Во время стоянки на якоре севернее мыса Терпения, близ мыса Спропуси, в 6 часов 15 мин., вахтенные увидели стоящую на якоре промысловую шхуну, которая снялась с якоря и пошла к Норду. На «Крейсерке» подняли флаг и, сделав три выстрела, пошли за шхуной. Вскоре ее удалось догнать и принудить остановиться, подняв сигнал «Лечь в дрейф». Судно подняло американский флаг. Для осмотра шхуны отправился лейтенант Дружинин на двухвесельном вельботе. Это была американская шхуна «Arctic», вышедшая из Хакодате; ее команда насчитывала 24 человека (японцы, командир — американец), груза и товаров на борту не было. По словам шкипера, шхуна зашла за питьевой водой, а главной ее целью была добыча пушнины на Курильских островах (на это имелось соответствующее разрешение японского правительства). Шхуна была отпущена и, отсалютовав флагом, ушла на север.

Вполне возможно, что визиты иностранных промысловых шхун имели целью выяснить обстановку около острова и возможность ведения там браконьерского промысла. Встреча с «Крейсерком» была для них неожиданностью.

14 октября шхуна «Крейсерок» окончательно покинула остров Тюлений. Караул с острова был снят корветом «Витязь» в конце ноября. 28 октября шхуна встала на якорь на Владивостокском рейде. 1 ноября был спущен флаг и вымпел и окончена кампания.

По итогам кампании 1888 г. стало очевидно, что идея использования «Крейсерка» в качестве специального корабля, предназначенного целенаправленно для несения сторожевой службы в определенном месте, блестяще себя оправдала. Предполагалась посылка шхуны к острову Тюлений и на следующий год.

Нужно отметить, что, несмотря на двухлетнюю службу, шхуна до начала 1889 г. официально не числилась в списке кораблей Российского Императорского флота. Скорее всего, она была приписана к Владивостокскому порту. Лишь 27 января 1889 г. начальник Главного морского штаба подал записку в Адмиралтейств-Совет, в которой говорилось: «Ввиду назначения для охраны Тюленьего острова, конфискованной в 1886 году парусной шхуны “Генриетта”, в 23-й день сего января месяца последовало Высочайшее повеление о включении названной шхуны в список судов флота с наименованием “Крейсерок”.

Вследствие вышеизложенною и по приказанию Управляющего Морским Министерством, Главный Морской Штаб представляет на благоусмотрение Адмиралтейств- Совета о зачислении шхуны “Крейсерок” в IV-йранг судов, с переводом ее на время плавания для охраны Тюленьего острова в III-й ранг». На следующий день вышел приказ по Морскому ведомству № 10 о зачислении «Крейсерка» в состав флота, а 11 февраля 1889 г. — приказ по Морскому ведомству № 17 о зачислении в ранг кораблей (он полностью повторял формулировку процитированного выше рапорта).

В 1889 г. «Крейсерок» под командованием лейтенанта А.П. Дружинина вновь вышел на охрану острова Тюлений. Эта кампания оказалась для него последней. Караул был высажен на остров 13 июня, а шхуна ушла в залив Терпения проводить гидрографические работы.

Возвращение «Крейсерка» ожидалось в конце октября (15-го он должен был снять караул с острова). Однако во Владивосток шхуна не пришла. 8 ноября командир Владивостокского порта контр-адмирал П.И. Ермолаев послал тревожную телеграмму в Санкт-Петербург, в Морское министерство. В ней он писал: «Шхуна “Крейсерок” еще не возвратилась, начинаю беспокоиться, прошу исходатайствовать разрешение послать пароход Добровольного флота “Владивосток” [к] обоим берегам [острова Сахалин] до Тюленьего острова. “Владивосток” фрахтом не занят и агент соглашается». На эту телеграмму управляющим Морским министерством вице-адмиралом Н.М. Чихачевым была наложена следующая резолюция: «Не могу понять цели посылки парохода, оба берега обитаемы, заселены, имеют туземные лодки для сообщения, если что-нибудь случилось с “Крейсерком” у берегов, то экипаж вполне обеспечен помощью. Спросить Ермолаева, какая цель посылки “Владивостока”?». Впрочем, через два дня министр разрешил послать для поисков пароход, который вышел 12 ноября. 27 ноября командир «Владивостока» сообщил туманные и неутешительные вести о том, что последний раз «Крейсерок» видели около Крильонского маяка, куда шхуна, по сведениям смотрителя, заходила 25 октября (пришла в 7 часов утра, ушла — в 8 вечера). Помимо команды «Крейсерка», на ее борту находилось восемь американцев со шхуны «Роза», разбившейся у мыса Терпения, и один русский матрос с нее же. Также в телеграмме говорилось о том, что кораблем командует лейтенант Дружинин, лейтенант Налимов погиб и погребен на мысе Терпения надзирателем Тарайки (поселка, где содержались ссыльнокаторжные) Вороновым, а квартирмейстер Корсунцев поправляется в лазарете на посту Корсаковском. Командир «Владивостока» планировал обойти остров Рейсири и западный берег Сахалина. В случае если он не обнаружит шхуну и там, он должен был сообщить об этом из Нагасаки во Владивосток. Понятно, что такая информация вызвала тревогу и недоумение у командования. Посыпались запросы и телеграммы. Ситуацию удалось прояснить лишь после того, как командир парохода привез копию протокола опроса единственного уцелевшего свидетеля трагедии — квартирмейстера Корсунцева. Его показания послужили основой для всех последующих газетных и других публикаций. Приведем этот документ полностью.

«1889 года 9-го ноября составлен настоящий протокол начальником Корсаковского округа о нижеследующем: 8-го ноября в 7 часов вечера доставлен в пост Корсаковасий при рапорте надзирателя поста Тихменевского человек, назвавший себя квартирмейстером Сибирского флотского экипажа Василием Николаевым Корсунцевым, который заявил, что он находился на арестованной американской шхуне “Роза”, потерпевшей крушение у мыса Терпения и спасшейся после крушения. При наружном осмотре Корсунцева у него оказались обмороженными ноги, вследствие чего он был немедленно по прибытии помещен в лазарет Корсаковской местной команды, где и подана ему врачом медицинская помощь. На следующий день при опросе Корсунцев показал: зовут меня Василий Николаев Корсунцев, отроду имею 28 лет, грамотен, женат, имею сына, веры православной, у исповеди и Св[ятого] причастия бываю ежегодно, происхожу из крестьян Симбирской губернии Саранского уезда Кампервской волости села Камперово. На службе в Сибирском флотском экипаже состою с 1886 г., квартирмейстером произведен с января месяца сего года. Состоял под судом по обвинению в краже, но приговором суда оправдан. Военная шхуна “Крейсерок" 13-го июня сего года высадила на Тюлений остров отряд, состоявший из меня и четырех матросов Сибирского флотского экипажа: Тихона Зеленкина, Ивана Кряжева, Дмитрия Белкина и Ивана Судакова; я был назначен старшим этого отряда и отряду приказано было оберегать котиковые лежбища от хищнической охоты на котиков. С 7-го октября мы замечали, что около острова ходит какая-то шхуна, а 13-го октября к острову подошел “Крейсерок". Шхуна, которую мы замечали 7-го октября, в это время была с другой стороны острова и я начал делать знаки об этом командиру “Крейсерка”. Знаки эти на “Крейсерке" заметили, он обошел на другую сторону острова и погнался за шхуной. Когда шхуна и “Крейсерок” скрылись за горизонтом, к острову подошли еще две шхуны и, обошедши кругом острова, стали на близкое расстояние от берега. Флагов эти шхуны не держали. Я спрятал вельботы и всех матросов, чтобы не обнаружить наше присутствие на о[стров]е. В течение дня с этих шхун на остров никто не съезжал, только залезали на мачты и осматривали остров. Около вечера с одной на другую шхуны переезжали на шлюпках. Вечером, когда у же стемнело, я поставил на мыс 2-х матросов с ружьями, а сам с 2-мя матросами остался в зимовье и огня не зажигал. Поздно вечером в зимовье к нам взошли три человека и что-то говорили по-своему и накали зажигать огонь, я тут же арестовал их, оружия при них не было.

Люди эти, как я полагаю, были американцы. Я не мог расспросить их названия шхун и кому они принадлежали, так как не понимал их языка. Послав одного матроса из зимовья за матросами, стоявшими на мысу, я, когда те пришли, оставил конвой при арестованных в зимовье американцах, сам с одним матросом пошел осматривать берег, где приставали шлюпки со шхун. На песке видно было, что приставало три шлюпки, тут же на песке лежал 21 ганшпуг, которым бьют котиков; ни людей, ни шлюпок на берегу уже не было, они успели возвратиться на шхуны, возвратясь к зимовью, я около него зажег фальшфейер, как только огонь фальшфейера был усмотрен со шхун, они немедленно снялись с якоря и ушли в море. Это происходило в ночь на 14-е октября; 15-го утром подошел “Крейсерок”, которому не удалось догнать шхуну. Я спустил вельбот и отвез туда трех арестованных мною американцев. После этого с “Крейсерка” были спущены две шлюпки и наш отряд начал с вещами перебираться с острова на “Крейсерок”. В это время с другой стороны острова показалась шхуна; на “Крейсерке” полагали, что это та самая шхуна, за которой “Крейсерок” гонялся 13 и 14 октября. Пока мы перебирались на “Крейсерок”, шхуна подошла к острову довольно близко, и когда отряд наш был уже на “Крейсерке”, то “Крейсерок” снялся с якоря и пошел к шхуне, которая, заметив это, начала уходить в море. Подойдя на довольно близкое расстояние, с “Крейсерка” из орудия дали выстрел и затем другой, после чего шхуна легла в дрейф. Сейчас же с “Крейсерка” была спущена шлюпка, на которую сели по приказанию командира "Крейсерка”, лейтенант Налимов, мичман Филиппов, я и восемь человек матросов и отправились на шхуну; подъехав к ней, мы взошли на шхуну, причем сопротивления экипаж шхуны никакого не выказал. При опросе оказалась, что забранная шхуна называется "Роза”. Со шхуны на шлюпке, на которой мы пришли с "Крейсерка” были отправлены на "Крейсерок” под командой мичмана Филиппова с четырьмя нашими матросами командир шхуны и пять человек матросов- американцев. На “Розе” остался лейтенант Налимов, который по приказанию командира “Крейсерка” принял командование этой шхуной и с ним я и четыре матроса: Тихон Зеленкин, Иван Кряжев, Иван Трапезников и Павел Савин; кроме того на шхуне находилось восемь человек из экипажа этой шхуны. В составе экипажа “Розы” я не заметил ни одного японца. Командиром "Крейсерка” было приказано лейтенанту Нахимову следовать ему в кильватер. Когда от нашей шхуны отвалила шлюпка с мичманом Филипповым, было приблизительно часов 8-мь вечера. Вскоре после того, как шлюпка эта пристала к “Крейсерку”, он снялся и пошел в море; следом за ним, идя ему в кильватер, пошла и наша шхуна. Когда от нашей шхуны отвалила шлюпка с мичманом Филипповым, было приблизительно часов 8-мь вечера. Вскоре после того, как шлюпка эта пристала к “Крейсерку”, он снялся и пошел в море; следом за ним, идя ему в кильватер, пошла и наша шхуна. Каким курсом мы шли, я не знаю, так как на вахте стоял сам командир, лейтенант Налимов, а на руле — матрос Савин. Ветер в это время был, насколько я упоминаю, S. W. Шли мы в довольно крутой бейдевинд. Часов в 11-ть ночи виден был огонь с “Крейсерка”, а затем огонь скрылся. Когда я об этом доложил командиру, то он сказал: “как-нибудь проходим до утра". Ночью мы несколько раз меняли курс, шли разными галсами и несколько раз лежали в дрейфе. Ветер был свежий и паруса были зарифованы вглухую. Ночь эта была с 15-го на 16-е октября. Командир все время сам стоял на компасе, который очень плохо показывал; вероятно, американцы его испортили, на руле стоял Савин, бакового совсем не было, так как не было распоряжения командира его поставить. В три часа ночи шхуна с полного хода села на подводный камень и сразу дала течь по килю; в это время ветер сильно засвежел. Шума от бурунов, до того, как шхуна села, не было слышно за свежим ветром и шумом от зыби, пены от бурунов за темнотой тоже не было видно. Как только шхуна села, пробовали сниматься и ставили все паруса, но шхуна не сошла с камня, так как сидела на нем от носа до половины корпуса. Ее сильно било о камень, корму разбивало волнами и заливало водой. Когда убедились, что шхуну нельзя снять, то начали спускать шлюпки.

Первую шлюпку, как только спустили, сейчас же залило волнами. Затем спустили вторую шлюпку и в нее сейчас же бросились американцы и один наш матрос Кряжев. В это время я увидел, что матрос Трапезников стоял и ничего не делал; я его спросил: “отчего ты не работаешь?”, он ответил: “меня американец зарезал, ударил ножом в горло”. Я сам не видал, за что и как американец его ударил, и сейчас же доложил командиру, на что он ответил: “все равно всем помирать”. Шлюпка, на которую сели американцы и матрос Кряжев, оттолкнулась от шхуны и мы видели, что она благополучно вышла из берегов. Командир не захотел сесть в эту шлюпку, хотя и успел бы это сделать, а остался на судне, причем говорил, что он не оставит судна, с ним осталось и нас четверо, т.е. я и три матроса, из них один — Трапезников, раненый в горло американцами. До света мы все просидели на шхуне, корму которой совсем разбило, держась за борта. Когда начало светать, мы увидели берег на N., не более, как на версту от шхуны, а на О., милях в 4-х, виден был мыс Терпения. Нос шхуны лежал на О., а сама шхуна сидела на камне вдоль берега, поэтому я полагаю, что мы, по всей вероятности, ночью обошли кругом о[стров]а Тюленьего и зашли в залив Терпения. Судя по положению судна, наш курс был на О. Когда стало светло, мы хотели спустить на воду последнюю шлюпку, оставшуюся на шхуне, но не могли этого сделать и шлюпку эту смыло вскоре и перевернуло вверх килем. Когда шлюпка была унесена, то командир велел связать 2 гика и спустить за борт; мы сделали из гиков плот, спустили ею за борт и привязали концом к вантам, другой конец спустили за борт, на этом плоту я увязал свои сапоги. Командир первый взялся за конец и начал спускаться на плот; в это время подошедшей волной накрыло нас и сбило с ног на палубу, а командир выпустил из рук конец и упал за борт и тут же его отнесло зыбью от шхуны. После этою один только раз показалась из воды голова командира и он утонул. Мы не могли подать ему никакой помощи, ни даже бросить конец, спасательных буев на шхуне не было, все было смыто водой. Когда утонул командир, мы не захотели спуститься на плот и рассудили ожидать, пока совсем разобьет шхуну, думая спастись на каком-нибудь крупном обломке палубы или борта. Ветер все более свежел и около полудня 16-го октября мачты упали, шхуну, разбив окончательно, снесло с камня на глубину, где и затопило. Когда шхуну потопило, часть разбитой палубы, отделившись от корпуса, плавала на поверхности; я, раненый Трапезников и Зеленкин держались на ней, а Савин ухватился за обломок борта и тоже держался на нем; долгое время он был виден на волнах, но спасся ли — не знаю, по всей вероятности утонул. Держась на обломке палубы, мы видели, что приходил “Крейсерок” по направлению к Тюленьему острову и начали подавать знаки, но с “Крейсерка” нас не заметили, вероятно потому, что наш плот не виден был в волнах. Трапезников вскоре умер и мы его привязали к плоту. Под вечер нас несло на гряду и смыло волной всех с нашего плота; я ощутил под ногами камень и опять взобрался на плот, слышал я тут же крик Зеленкина: “дай конец!”, но не мог ему помочь и он утонул; на этой же гряде, как я полагаю, погиб и Савин. Когда совсем стемнело, меня прибило к берегу, ветер начал стихать и я вышел на берег и лег в траву, тут я немного отдохнул и пошел берегом к мысу Терпения, это было ночью 16-го октября. По берегу в разных местах мне попадались обломки разбитой шхуны и шлюпок. Вскоре я увидел огонь и начал кричать, но не мог докричаться и сел в траву, где просидел до рассвета. Когда совсем рассвело, утром 11-го октября накрыл туман и пошел дождик, так что ничего не было видно на море. Весь день 17-го октября я проходил по берегу и вышел на мыс Терпения, на восточном берегу этого мыса мне попалась необитаемая юрта, в этой юрте я ночевал. На утро 18-го октября я оставил юрту и пошел по берегу к Сиске, шел весь день и ночь. Утром 19-го октября лене встретились два орочена[73] охотника, они покормили меня и повезли в Сиску. Во время пути пять дней мы стояли и не могли ехать по случаю поднявшейся пурги и прибыли в Сиску 26-го октября. Отсюда надзиратель Воронов отправил меня в Корсаков.

Все показал по сущей правде и более к показанному добавить ничего не имею, в чем и подписуюсь. Квартирмейстер Сибирского флотского экипажа Василий Николаев Корсунцев. Показания отбирал начальник Корсаковского округа Белый; при допросе присутствовал смотритель Корсаковской тюрьмы Шелькинг».

После того, как квартирмейстер Корсунцев был отправлен в Корсаковский пост, надзиратель поселка Тарайка Максим Воронов решил осмотреть место гибели «Розы». Вместе с ним пошли старший унтер-офицер Иван Иванов и два ссыльнокаторжных — Анфин Федотов и Григорий Руденко. Они обнаружили остатки шхуны, разбитой на «мелкие части». Также было обнаружено три вельбота, из которых один был «совершенно не поврежден штормом, второй несколько разбит, третий совершенно разбит, так что видимы нами были только части разбитого вельбота и равно выброшены принадлежности разбитой шхуны: паруса, веревки, порожние бочки и один бочонок маленький с коровьим маслом [был] разбит, масло клевали птицы». В рапорте надзирателя также было указано, о том, что «найден нами был труп с разбитой шхуны “Розы” ...труп лежал неподалеку от берега, без головы и рук, груди. Тело было сбито на спину штормом. Различить было трудно, русский или же американец, труп похоронен нами на берегу Терпения мыса, где и поставлен крест». На трупе были длинные американские сапоги, в которых, по свидетельству Корсунцева, ходил лейтенант Налимов. Поэтому, скорее всего, земле было предано именно его тело.

Первые корреспонденции в газетах (причем не только в местной газете «Владивосток», освещавшей поиски шхуны с начала декабря, но и выходивших в Кронштадте и Санкт-Петербурге «Кронштадтском вестнике» и «Новом времени»), посвященные «Крейсерку», стали появляться в 20-х числах января 1890 г. Трагическая и загадочная история взволновала общественное мнение России. 21 января морской министр Чихачев послал во Владивосток телеграмму, в которой недоуменно вопрошал о том, почему информация в газетах публикуется раньше, чем она доходит до Главного морского штаба. Беспокоился о судьбе шхуны и Император Александр III. Как мы уже упоминали, большинство газетных публикаций пересказывали показания Корсунцева. Также в них высказывались различные версии того, что именно могло произойти со шхуной. Причем иногда публиковались и слухи, которые впоследствии не подтверждались. Так, в одной из заметок говорилось о том, что «9-го декабря разнесся по Нагасаки слух, что через него четыре дня назад проехал в Гон-Конг командир шхуны “Роза”, что его встретили здесь двое знакомых ему». Естественно, что это было не так...

Итак, судьба части офицеров и команды «Крейсерка» выяснилась, но по-прежнему не было ясно, куда делась сама шхуна 10 декабря была получена от русского посла из Токио телеграмма, сообщавшая, что, по донесению японских властей, 10 (22) ноября недалеко от мыса Соя морем был выкинут труп иностранца, одной из отличительных примет которого была татуировка «Ф.И. Иванов» на руке, а также о том, что на берегу обнаружено разрушенное иностранное судно с флагом, похожим на Андреевский. Достаточно быстро было принято решение отправить на поиски группу, состоявшую из мичмана В.Н. Бухарина, доктора А.А. Бунге и матроса Ощепкова с крейсера «Адмирал Нахимов», который стоял в это время в Нагасаки. Они выехали 14 декабря. Обнаруженная японцами шхуна действительно была «Крейсерком»... История поисков «Крейсерка» подробным образом изложена в мемуарах Бухарина, которые опубликованы в настоящей книге.

Представляются абсолютно верными и объективными выводы Бухарина о том, что «Крейсерок» погиб в результате обледенения, и его недоверие к «пиратской» версии (то есть мятежа арестованных американцев): «Предполагать преступление со стороны американцев, не говоря уже о их значительном меньшинстве, было бы, мне кажется, неосновательно. С этими контрабандистами обращаются хорошо и, препроводив их к консулам, отпускают на все четыре стороны, конфисковав только судно». Более того, к аналогичным выводам пришли и люди, хорошо знавшие местные воды еще до того, как судьба «Крейсерка» выяснилась окончательно. Газета «Владивосток» писала еще в декабре 1889 г: «“Крейсерку” за этот сезон угрожало только одно: обмерзание, что и подтверждает г. Зундвик, шкипер шхуны “Полярная Звезда”, недавно вернувшийся с севера, что он был на краю гибели и вообще в отчаянном положении вследствие обмерзания снастей, шкивов и парусов, а также намерзанием льда на палубе, которые, кроме неудобств маневрирования судном, превращали его в сплошную льдину и только изменившиеся к лучшему обстоятельства помогли ему избежать участи тендера “Струя”[74] на новороссийском рейде (в Черном море), который на якоре, обледенев, пошел ко дну со всем экипажем. Пароход “Цито”, прибыв в накале ноября в Владивосток из Находки, стоя на рейде, демонстрировал перед публикой опасность, которой может подвергаться в море парусное судно в это время года: ванты чуть не до марса представляли почти сплошные ледяные сосульки, полубак и палуба до мостика были покрыты слоем льда, из которою едва выглядывал высокий комельс[75] грузовою люка. И это произошло только в несколько часов парового перехода в 60 миль, когда и мороз доходил только до 5°».

30 июня 1890 г. приказом по Морскому ведомству № 82 шхуна «Крейсерок» была исключена из списка судов Российского флота.

Как сказал один британский мореплаватель, «море не ставит побежденным кресты»... Но трагическая история «Крейсерка» произвела столь сильное впечатление на моряков, что они решили увековечить память своих товарищей.

В 1890 г. на шхуне «Алеут», которая доставляла караул на остров Тюлений, был привезен на мыс Терпения памятник погибшим на шхуне «Роза». Его установка подробно описана в рапорте командира корабля — капитана 2-го ранга В.Т. Брандта. К месту гибели «Розы» шхуна «Алеут» подошла в ночь с 8 на 9 мая. Как писал командир «Алеута»: «...пользуясь тихой ночью, немедленно был снаряжен кунгас; на него погрузили памятник, кирпич, цемент, необходимый инструмент и 7 челов[ек] нижних чинов и взятых из Тихменевского поста ссыльнокаторжных, при надзирателе Воронове, отправили к месту могилы, лейтенанта Налимова, с указанием немедленно приступить к постройке памятника.

Ранним утром 9-го мая было отправлено к месту постройки еще 10 челов[ек] матросов, на смену работавшим ночью, а вместе с ними я сам поехал, для осмотра берега и места крушения шхуны “Роза”. От мыса Паратунай к мысу Терпения, вдоль берега, разбросано много обломков разбившегося судна, но большая часть их находится между мысами св[ятого] Георгия и Терпения. Напр[имер], недалеко от мыса Паратунай лежит выброшенная корма шхуны, на мысу св[ятого] Георгия — вельбот, щиты от отличительных фонарей и несколько весел, а далее по ту и другую стороны могилы лейтенанта Нахимова найдены манты с обрывками парусов, часть одежды, часть днища, обломки люков, трапов, бочек, весел, мешки и проч[ее]. Все это, разумеется разрушенное и негодное, исключая вельбота, выброшенного на мыс св[ятого] Георгия, который поэтому и взят на шхуну для доставления во Владивосток. Все другое, могущее найти применение, я не велел брать, а оставить на месте. Впоследствии же, когда может будет еще что-нибудь выброшено и при том будет больше времени для розысков, лейтенантом [А.А.] Гинтером, начальником караула на Тюленьем острове, будет обойден берег и собрано все пригодное и стоящее внимания. Другой вельбот, по указаниям надзирателя Воронова, был найден и осмотрен по северо-западную сторону мыса Паратунай, но так как он оказался с разбитыми обшивкой и кормой, то оставлен на месте.

К 11 ч[асам] памятник погибшим на шхуне “Роза” был готов. Поставлен он на том же месте, где похоронен лейтенант Налимов, и сложен из бутового камня, поверх которого идет кирпич и затем плита с крестом; вокруг он обсыпан галькой и все залито цементом, так что можно надеяться, что этот памятник просуществует долгие годы. Летом он будет лейтенантом Гинтером выбелен, а плита и крест окрашены, для чего и оставлена краска. Считаю при этом долгом упомянуть о том усердии и сердечности, какие были выказаны надзирателем Вороновым, чем он вполне заслуживает благодарности».

Памятник этот сохранился до наших дней. В 1951 г. на мысе Терпения пограничниками была обнаружена на берегу чугунная доска, на которой имелась следующая надпись: «Сибирского флотского экипажа лейтенант Андрей Павлович Налимов и матросы Т. Зеленкин, П. Савинов, И. Трапезников погибли около этого места в ночь с 15 на 16 октября 1889 г. на конфискованной “Крейсерком” призовой шхуне “Роза”». По инициативе капитан-лейтенанта Тюрина (начальника части навигационного обеспечения) эта доска была врезана в цоколь вновь построенного на мысе Терпения маяка. В 1980 г. решением Сахалинского облисполкома доска была объявлена памятником истории и поставлена на учет. Еще через восемь лет было установлено точное погребение русского моряка. Это удалось местному краеведу Виктору Клементьевичу Микунову. После многолетнего изучения архивных материалов и местности между мысами Георгия и Терпения, где потерпела крушение шхуна «Роза», 10 июня 1988 г., экспедиция В.К. Микунова нашла могилу лейтенанта А.П. Налимова. Она расположена в 2,5 км к западу от мыса Терпения на южном берегу одноименного полуострова. Из болотистой низменной местности могила была перенесена на новое, возвышенное место, расположенное к востоку от прежнего, на склоне морской террасы. В 1989 г. на могиле была установлена плита. Сейчас на маяке Терпения сложилась традиция отмечать на могиле А.П. Налимова родительский день.

Было решено увековечить память погибших на «Крейсерке» и во Владивостоке. Эта инициатива нашла поддержку у командования флотом и в Морском министерстве. В качестве образца для памятника решили взять монумент, установленный в Кронштадте в честь погибшего в 1861 г. в Индийском океане клипера «Опричник»[76]. Памятник «Опричнику» был открыт в Летнем саду Кронштадта 31 октября 1873 г. Автор его неизвестен, но возможно, что это архитектор ИА Мониггети, создавший ряд монументов, украшающих Кронштадт. Основой памятника является фрагмент гранитной скалы, установленной на гранитном же пьедестале. Скала была добыта и обработана бесплатно общественными деятелями Иконниковым и Волковым. Наверху скалы установлен переломанный якорь и цепной канат. В скале на самом верхнем крае водружен флагшток с приспущенным Андреевским флагом, конец которого красивыми складками облегает постамент. Флагшток и флаг были изготовлены на Кронштадтском пароходном заводе (в настоящее время Кронштадтский ордена Ленина Морской завод). Вокруг памятника были протянуты цепные канаты, закрепленные на стволах орудий, врытых в землю. Монумент установили перед входом в летнее помещение Морского собрания (до наших дней здание не сохранилось), посреди большого цветника. По бокам памятника были размещены бронзовые доски, на одной из которых были указаны фамилии офицеров корабля и количество погибших матросов и унтер-офицеров, а на другой — изображен барельеф клипера. К сожалению, доски эти оказались утрачены (в настоящее время на памятнике размещена лишь одна из них, изготовленная в более позднее время), и хочется верить, что рано или поздно памятник в Кронштадте обретет свой первоначальный облик.

2 ноября 1890 г. командир Владивостокского порта послал в Морское министерство телеграмму, в которой говорилось о том, что офицерами Сибирского экипажа и Тихоокеанской эскадры собраны деньги для постановки памятника в саду Морского собрания товарищам, погибшим на «Крейсерке». Ими же была высказана идея о том, чтобы за образец для памятника был принят монумент, установленный в Кронштадте.

Вопрос о Высочайшем разрешении на сооружение памятника был решен достаточно быстро, оно последовало уже 3 декабря 1890 г. Тогда же был разрешен отпуск «...от Владивостокского порта из негодного казенного имущества потребных для этого якоря, пушек и цепей». Некоторую проблему составило изготовление фотографий и чертежей кронштадтского памятника. Первоначально ответ Главного морского штаба гласил о том, что не имеется ни рисунка памятника, ни сведений о постановке его в Кронштадте. Но в итоге две фотографии памятника были высланы по почте. 16 апреля 1891 г. отправили во Владивосток и чертеж памятника в Кронштадте.

Однако открыт памятник «Крейсерку» был лишь спустя семь лет. Для организации работ по его созданию была образована специальная комиссия. Основной ее задачей был сбор средств по подписке. Естественно, значительную поддержку в деле создания памятника оказало командование Сибирской флотилии и Владивостокского порта. Из портовых складов было бесплатно отпущено 25 бочек цемента. В июле 1894 г. к южной оконечности острова Русский (пролив Старка) был послан плавучий кран для доставки выбранной гранитной глыбы, которая предназначалась для основания памятника. В Механических мастерских военного порта (ныне Дальзавод) бесплатно был отлит чугунный Андреевский флаг (чугун был приобретен на средства комиссии). Но к сентябрю 1894 г. собранных по подписке средств хватило лишь на заказ двух медных досок и на каменные работы по отделке и установке. Поэтому членам комиссии пришлось вновь обратиться за помощью к офицерам флота. Практически никто не остался безучастным. В списке жертвователей мы видим офицеров крейсера 1-го ранга «Адмирал Нахимов», крейсера 2-го ранга «Джигит», канонерских лодок «Кореец», «Бобр» и «Манджур», фрегата «Владимир Мономах», персонал Владивостокского морского госпиталя, Механического завода Владивостокского порта и других кораблей и учреждений. Всего с июля 1891 г. по октябрь 1895 г. было собрано 2180 руб. 56 коп. (пожертвовано 1973 руб. 48 коп., а еще 183 руб. 49 коп. составили проценты по вкладу с пожертвованных денег).

6 сентября 1894 г. был заключен договор между председателем Комиссии по сооружению памятника и японским подданным Каваками. По этому договору Каваками обязался установить основание памятника (гранитную глыбу), две ступеньки из красного гранита, а также разместить на памятнике две медные доски с надписями, флаг с флагштоком, цепи, пушки и якоря, ранее полученные с портовых складов. Работы должны были быть окончены к 1 мая 1895 г., но из-за осложнений, возникших с транспортными перевозками, вызванных Японо-китайской войной, монтаж памятника затянулся на месяц. Окончательный же расчет с японским подрядчиком был произведен лишь 10 октября 1895 г. Создание памятника обошлось в 1428 руб. 65 коп. После завершения работ по сооружению памятника «Крейсерку» прошло еще два года до его официального открытия. 27 августа 1897 г. комиссия собралась на свое последнее заседание. На нем было решено открыть памятник 26 октября, в день предполагаемой гибели «Крейсерка». Остаток собранных средств было решено обратить в ценные бумаги, с тем чтобы на проценты, получаемые от них, проводить ежегодный ремонт памятника. Заведование суммами и ремонтом было передано в ведение Комитета старшин Морского собрания.

В итоге памятник: был открыт лишь 28 октября 1897 г. — через день после торжественной церемонии открытия памятника прославленному мореплавателю адмиралу Г.И. Невельскому, который стал первым монументом в Приморье. Если открытию памятника Невельскому был посвящен целый номер газеты «Владивосток» (№ 44 от 2 ноября 1897 г.; впрочем, материалы, посвященные этому событию, публиковались и в других номерах), то памятнику «Крейсерку» было уделено значительно меньше внимания. О его открытии сообщила лишь небольшая заметка в разделе «Морская хроника» (Прибавление к № 44 от 6 ноября 1897 г. С. 3). В ней говорилось: «28-го октября в З ч. пополудни совершилось освящение и открытие в саду морского собрания памятника “Крейсерку”». Далее вкратце пересказывалась история гибели шхуны. Завершалось же сообщение словами: «Ныне открытый памятник — памятник честно погибшим при исполнении долга».

В советское время памятник «Крейсерку» был обезображен. С него исчезли все морские атрибуты, а на постаменте был установлен бюст В.И. Ульянова (Ленина). В 1982 г. памятник был отреставрирован силами моряков Тихоокеанского флота. В 2007 г. по инициативе членов Владивостокского морского собрания, продолживших славные традиции своих предшественников, памятник был еще раз отреставрирован и облагорожен. Однако современный его вид значительно отличается от его первоначального облика.

Совершенно неожиданным образом о шхуне «Крейсерок» вспомнили в 1895 г. 23 ноября на имя военно-морского прокурора при Кронштадском военно-морском суде поступило «предложение о производстве следствия по делу о противозаконном убое морских котиков караулом Тюленьего острова в 1889 г. и о продаже им в свою пользу котиковых шкур». От кого именно исходила инициатива по возбуждению данного дела, выяснить не удалось. Впрочем, нужно отметить, что подобные прецеденты, увы, но бывали. Дело было принято к производству, но 13 июня 1896 г. оно было приостановлено. Последний факт был более чем естественным, в силу того, что все возможные фигуранты были мертвы (за исключением квартирмейстера Корсунцева, уволенного к тому времени в запас), а в распоряжении следственных органов из всех документов был лишь список экипажа «Крейсерка».

Имена офицеров, погибших на «Розе» и «Крейсерке», были увековечены и на пятой серой мраморной доске, размещенной в здании Морского кадетского корпуса (на досках серого цвета писали фамилии офицеров, погибших при исполнении служебного долга). Такие доски устанавливались с 1892 года по инициативе и по повелению Императора Александра III (к 1900 г. их было девять), на них указывались фамилии выпускников, погибших при кораблекрушениях и при исполнении своих обязанностей (имена погибших в ходе боевых действий наносились на доски из черного мрамора). В 1925 г. доски вместе с другими реликвиями были переданы на хранение в Центральный военно-морской музей, откуда они бесследно исчезли.

Естественно, что возникает вопрос о том, что же произошло с остатками «Крейсерка», выброшенными у берегов Японии. Архивные документы дают ответ на него. 25 ноября 1898 г. вице-консул Хакодате указывал в рапорте: «Наместник губернатора в г. Хакодате обратился в вице-консульство с просьбой уведомить его, как поступить с разбитым корпусом и оставшимися вещами парусной деревянной шхуны “Крейсерок”, прибитой в ноябре 1889 г. к северо-западному берегу острова Иезо в провинции Тесиво, ввиду того, что владелец места, где находятся остатки судна, отказывается долее их хранить». Далее сообщалось о том, что незадолго до этого в Хакодате проездом был доктор А.А. Бунге, бывший начальник экспедиции по поискам «Крейсерка». Ранее он советовался с мичманом Бухариным, и они признали обломки и оставшееся имущество не представляющим ценности и решили оставить его в пользу лиц, охранявших их. Управляющий Морским министерством утвердил их мнение. К этому времени в районе гибели корабля оставались:

корпус разбитый — 1,

якоря — 2,

мехов — 2,

музыкальный инструмент — 1,

пушек — 1,

якорных канатов — 1.

13 февраля 1899 г. первый департамент Министерства иностранных дел переслал копию этого донесения в Главный морской штаб, через пять дней дело было доложено управляющему Морским министерством. Тот приказал сделать распоряжение о продаже корпуса и вещей на месте с обращением вырученных средств в доход казны. 23 февраля 1899 г. решение было сообщено в МИД начальником Главного морского штаба вице-адмиралом Ф.К. Авеланом. Существует ли в наше время могила матроса Иванова — автору неизвестно. Также вполне можно предположить, что участники поисковой экспедиции взяли с собой Андреевский флаг корабля. Вполне возможно, что он сохранился до нашего времени.

Остается добавить, что память о «Крейсерке» и некоторых его офицерах осталась на географических картах. В бухте Миноносок залива Посьета залива Петра Великого Японского моря в честь «Крейсерка» названа одна из бухт. В этом же заливе находится мыс Крейсерка. Имя С.С. Россета увековечено на картах Охотского и Японского морей. Бухта острова Феклистова (Шантарские острова Охотского моря) была названа в честь него в 1885 г., когда С.С. Россет служил на клипере «Абрек», офицеры которого производили опись островов. Мыс на полуострове Корея получил имя Россета в 1887 г., во время обследования этих мест экипажем канонерской лодки «Сивуч». Еще один мыс в заливе Петра Великого был наименован в честь этого же офицера после его трагической гибели. В Амурском заливе залива Петра Великого есть мыс, названный в честь А.П. Налимова (он же Красный). На острове Феклистова существует бухта Соболева, названная в честь лейтенанта А.Я. Соболева — сослуживца С.С. Россета по клиперу «Абрек» и командира «Крейсерка» в 1888 г.

Закончить же рассказ о печальной судьбе шхуны «Крейсерок» нам бы хотелось словами моряка-эмигранта Л.И. Павлова «Сама же история является славной страницей из жизни нашего флота, в цепи его подвигов и исполнения служебного долга».