Подвиг тридцатой батареи

ЛАЗАРЕТ БАТАРЕИ

Немало врагов истребили батарейцы, но и сами несли потери. И если многие бойцы после ранения возвращались в строй, то тут была заслуга санитарной части, которую возглавлял военврач 3 ранга Саул Маркович Мармерштейн. С 5 ноября по 8 января Мармерштейн сделал 106 операций, из них 98 средних и сложных.

Фельдшера, сестры и санитары работали в очень тяжелых условиях. До двадцатых чисел декабря операционная находилась в казарменном городке, куда густо сыпались снаряды и мины.

За стенами санитарной части раздавалась частая пальба, рвались мины, снаряды, но медицинский персонал работал четко и спокойно.

Вот в операционную принесли матроса Федора Грицая. Осколком мины ему перебило обе кости правой ноги — большую и малую берцовую. Военфельдшер Александра Сергеевна Айрапетова подала Грицаю стакан водки, матрос, поморщившись, выпил и лег на стол. Айрапетова и Масленникова быстро подавали нужные инструменты. Мармерштейн, облачившись в халат и надев маску, ловко и быстро извлек большой осколок.

Еще несколько минут — и шины наложены, раны забинтованы. Грицая бережно уносят в подземную палату, а Мармерштейн идет в приемный покой, жадно затягивается папироской и бегло заносит в книгу сведения об операции. В это время сестры готовят нового больного.

Однажды принесли корректировщика Письменного. Он был без сознания. Осколками авиабомбы была перебита голень, поврежден позвоночник, задеты почки и легкие. Казалось, раненый безнадежен. Мармерштейн в течение трех часов оперировал матроса, а через два месяца Письменный снова был в строю.

Много советских воинов спас от смерти военный врач Мармерштейн.

Но были периоды, когда весь медперсонал уходил в бой. Тогда и врач шел в окопы, где каждая винтовка была на счету. Медицинский персонал не только перевязывал раненых, но и защищал их с оружием в руках.

После первого штурма операционная была переведена в бетонный блок, но работники санчасти, подбиравшие раненых, почти все время находились под огнем врага. Они оказывали медицинскую помощь не только батарейцам, но и воинам соседних армейских частей: в радиусе более километра помещения батарейного лазарета были единственным местом, где можно было разместить тяжелораненых и спокойно произвести сложную операцию. Назначенный впоследствии начальником медико-санитарной службы Крымского района береговой обороны, Саул Маркович и там проявил свои замечательные организаторские способности.

Санитарную часть обслуживала группа работниц хозяйственной части. Тут были уборщицы, прачки, огородницы. Женщины держались стойко и мужественно. Во время напряженных боев, под бешеным огнем врага они подбирали тяжелораненых и несли их под массив. Александер в беседе с корреспондентом газеты как-то сказал: «Что вы все ищете героев под бетоном? Вон посмотрите на работу наших санитарок, и вам сразу станет понятно, где надо их искать». Врачи армейских частей, поддерживавшие контакт с лазаретом батареи, также неоднократно отмечали самоотверженную работу женщин санитарной дружины батареи.

Почти круглые сутки работала прачечная батареи. Для лазарета постоянно требовалось чистое белье. Перевязочных материалов не хватало, приходилось стирать бинты, бывшие в употреблении. Помимо этого, прачечная стирала белье для всего гарнизона батареи и даже соседних армейских частей. Механизмы же были самые примитивные, и почти все приходилось делать вручную.

…Помещение затянуто седыми клочьями пара. Пахнет содой, мылом и грязным бельем. У корыта склонилась широкоплечая женщина в матросской тельняшке. Лицо мокрое от пота, непокорные волосы вылезают из-под марлевой косынки и слипшимися прядями падают на потный лоб. Здесь трудится Федосья Решняк, чуть подальше — ее сестра Галя, за Галей — Александра Харламская, Ольга Гелуниди, Маша Капыш. Одни стирают белье, другие отжимают и носят его в сушилку. Лица сосредоточенно-серьезны, нет улыбок — сегодня был тяжелый день, большие потери, работницы уже все узнали от подруг, да некоторые из них и сами сегодня носили раненых под бетон.

С большим уважением относились воины батареи к заведующему подсобным хозяйством батареи Евстафию Петровичу Чернявскому. Этот пожилой человек мог уехать из Севастополя или хотя бы из района батареи, но оставался на посту до последних дней борьбы за Севастополь и погиб как воин. В винных подвалах совхоза имени Софьи Перовской прятал он коров от бомбежек и артиллерийского огня. Он запас для них корма почти на целый год. Однажды снарядом ранило корову, ее прирезали на мясо… «А может, и остальных зарежем, Евстафий Петрович?» — спросил комиссар. Чернявский рассердился: «А где же я для раненых молоко стану доставать?» Свежим молоком лазарет батареи был обеспечен до последних дней.

С помощью бойцов и работниц подсобного хозяйства Чернявский к июню 1942 года вырастил такое количество редиски и зеленого лука, что мог снабжать свежей зеленью даже некоторые подразделения Приморской армии.

Зимою, когда Александер получил наконец весточку от жены, работник подсобного хозяйства Шакай подошел к Подорожному:

— У командира батареи родился сын. Я отыскал в совхозе цветы, надо подарить ему и поздравить с сыном.

На дворе в это время была суровая зима со снегом и морозами до 15–18 градусов. Букет живых цветов был завернут в одеяло и доставлен в каюту Александера. Командир растрогался, спустился к домикам подсобного хозяйства и расцеловал Шакая и других рабочих подсобного хозяйства.

Настроение Александера улучшилось. Он рассказывал товарищам о рождении сына и заканчивал словами:

— Каков молодец, а? В метро родился — и хоть бы что, девять фунтов с половиной. Вот каков Колька у меня. Добрый вояка будет. У нас — Александеров — вся родня военная. Поглядеть бы теперь на него хоть одним глазом. Да и Танюшка за полгода, поди, выросла. Война войной, а дети растут. Только вот каково с питанием там, в Москве, посылочку бы им подкинуть, да где уж тут…

За несколько дней до получения письма командир ходил на развалины дома, где он жил, и среди разного хлама, разбросанного взрывом тяжелой авиабомбы, обнаружил замусоленного плюшевого мишку — любимую игрушку дочери. Бережно очистив его от грязи, командир нес медвежонка за ухо. Повстречавшемуся старшине башни сказал:

— Вот, брат, дела-то какие. Поглядел на развалины и обнаружил Танькину вещь. Думал, что от квартиры только один адрес остался, ан нет, кое-что уцелело. Кажется, это все, что у меня осталось от семьи. Пятый месяц нет писем, а Москву все бомбят и бомбят…

Александер очень любил свою семью. Он говорил, что у хорошего командира должна быть и дружная семья.

К вечеру 31 декабря враг стал медленно отходить под яростными ударами морских и армейских пехотинцев. Однако, выйдя на правый берег реки Бельбек, фашисты закрепились, и выбивать их оттуда было уже нечем, да и некому: наши войска тоже понесли большие потери. Линия фронта пролегла в полутора километрах от батареи и стабилизовалась почти на полгода.

Фашистская армия несколько сузила кольцо осады, заняла некоторые выгодные высоты. «Но это было слабым утешением, если учитывать понесенные жертвы», — сетует Манштейн в своих воспоминаниях. А жертвы были действительно очень большими. Манштейн говорит, что к концу декабря только в симферопольских госпиталях было более десяти тысяч раненых. Но мы знаем, что ранеными были забиты Бахчисарай, Евпатория, плодоягодный совхоз у станции Альма и все прифронтовые деревни.

По самым скромным подсчетам, а Соловьев и Александер всегда очень скромно оценивали свои боевые успехи, Тридцатая батарея перебила и ранила в дни второго штурма Севастополя не менее тысячи человек, превратила в лом десятки орудий, сотни автомашин. Немалый урон понесла и сама батарея. Дело не только в людских потерях: стали выходить из строя орудийные стволы, сквозь которые прошла почти тройная норма снарядов. Необходимо было срочно менять их.