Подземелья Дикого леса

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Запрет на усыновление

Они все оказались свидетелями. Само собой, это было сделано специально, чтобы мальчик послужил примером остальным. Все случилось быстро и так же быстро закончилось, а после дети в цеху вернулись к своим занятиям, и снова раздался лязг станков. Они уже видели такое раньше — и не раз.

Мальчика звали Карл. Элси как-то разговорилась с ним в столовой. Он был довольно крупный, рыжий и кудрявый, где-то на год старше нее самой. Хороший мальчишка — заметил Тину Отважную и сказал, что очень любил смотреть передачу про нее, когда еще жил с родителями. Потом они погибли в загадочной авиакатастрофе. Вот и все, что Элси было известно о Карле.

Вины его в случившемся было кот наплакал. Точнее, сам Карл наплакал — он начал всхлипывать сразу, как только понял, что произошло. Мальчик работал на станке, который и по размеру, и по весу был раз в сто больше его самого. Назывался этот станок сгибателем сдвоенных П-образных болтов и делал точно то, что ожидалось, а именно: сгибал сдвоенные П-образные болты. Карл, очевидно, засыпал на ходу, потому что нажал вместо черной кнопки фиолетовую. Мальчик испуганно всхлипнул; в то же мгновение сгибатель сдвоенных П-образных болтов перестал сгибать сдвоенные П-образные болты и принялся сгибать себя. Из недр станка послышалось два громких звука, похожих на выстрелы, и он с грохотом замер, а из зашитых заклепками щелей повалил дым.

Видимо, включилась какая-то предохранительная система на случай ЧП, потому что все станки вдруг резко остановились, и мертвенный свет, который обычно заливал помещение, сменился мигающим, потусторонним красным. Все начали оглядываться, пытаясь понять, что вызвало остановку, и наконец заметили Карла, который с виноватым видом стоял у дымящегося сгибателя. Марта, побледнев, сняла очки.

— О нет, — шепнула она.

— Что? — тихонько спросила Элси, отойдя от своего неработающего станка. Крошечный значок, похожий на рожок от мороженого, сердито моргал — это был первый раз, когда Элси вообще заметила, чтобы он что-то делал.

— У него уже было два, — непонятно добавила Марта.

— Два чего? — снова спросила Элси, но сразу же догадалась сама. — Выговора?

Марта кивнула.

Тут помещение залил свет, и станки тихо загудели. По ступенькам застучали шаги: Мистер Антэнк заново включил питание и теперь спускался в цех. Лицо его потемнело от гнева; кажется, происшествие оторвало его от обеда, потому что над козлиной бородкой красовались вторые усы — из томатного супа.

— Что это было? — спросил он сердито.

Никто не ответил. Он подошел к очевидным виновникам, Карлу и его станку, и впился в мальчика взглядом.

— Что ты сделал? — спросил он.

— Простите меня, мистер Антэнк, сэр. Я не хотел… Я просто… — Тут он сглотнул так громко, что Элси услышала аж из другого конца цеха. — Я просто нажал фиолетовую кнопку, когда надо было жать черную.

— Фиолетовую, — повторил Антэнк, будто не мог без этого уложить слово в голове. — Черную.

— Ага.

Антэнк задумчиво потер бородку пальцем. Задев остатки томатного супа, он внимательно изучил их взглядом, а потом слизнул и вытер руку о свои неизменные ромбики.

— Как тебя зовут, мальчик?

— Карл, сэр.

— Карл, ты знаешь, сколько стоит каждый из этих станков? А?

— Н-нет, сэр.

— ОЧЕНЬ ДОРОГО! — отрывисто проорал Антэнк. Потом сделал глубокий вдох и немного успокоился. — Кроме того, на починку нужно еще и время. Время, за которое он мог бы согнуть много-много сдвоенных болтов. — Слова, казалось, лились с его губ без всякого усилия.

— Да, сэр.

— Боюсь, у меня нет другого выхода, кроме как сделать тебе выговор за эту оплошность, Карл.

Мальчик начал плакать, слезы полились у него по щекам. Антэнк догадался о причине его отчаяния.

— Мисс Мудрак! — позвал он.

В динамике послышались помехи.

— Да, Джоффри? — раздался следом голос Дездемоны.

— Посмотри, пожалуйста, сколько выговоров на счету Карла… — Он умолк и махнул на мальчика рукой. — Карла…

— Карла Ренквиста, сэр.

Антэнк кивнул, изображая сочувствие, но все же громко повторил динамику:

— Карла Ренквиста.

На секунду настала абсолютная тишина, нарушаемая лишь гудением неторопливо перезапускающихся станков.

— У мальчика два выговора, — раздалось из динамика.

Карл разрыдался пуще прежнего. Антэнк нахмурил брови.

— Выходит, ты заработал третий выговор. Знаешь, что это означает?

Мальчик попытался ответить между всхлипами.

— Угу, — наконец выдавил он.

— Что это означает? Ну же, Карл.

— Запрет на усыновление.

— Скажи так, чтобы остальные слышали.

— Запрет на усыновление, — повторил Карл чуть громче.

— Именно, — кивнул Антэнк, оглядывая цех. — Слыхали, ребята? Сломаете станок — заплатите свободой. Ясно?

Все согласно забормотали.

— А теперь, Карл, пожалуйста, — сказал Антэнк, положив руку мальчику на плечо и уводя его прочь из цеха, — не мог бы ты подняться наверх и умыться? Потом мисс Мудрак проводит тебя в мой кабинет. Хорошо?

— Да, сэр.

Антэнк повернулся к остальным.

— За дело, ребята, — приказал он. — И пусть это послужит вам всем уроком.

Так Карл Ренквист — рабочий, сирота, поклонник Тины Отважной — исчез из цеха и из жизней своих товарищей по интернату Антэнка для трудных детей.

Этот инцидент преследовал Рэйчел до самой ночи. Она сидела на кровати, подтянув колени к груди и уставившись тяжелым взглядом в сумрак спальни. Другие девочки болтали с соседками, наслаждаясь короткими минутами свободы после бесконечного рабочего дня.

— Так не может быть, — сказала она вдруг. — Он что, просто пропадет? Вот так? В смысле, что с ним будет?

Элси пожала плечами. Она расчесывала Тине волосы — у нее вошло в привычку делать это перед сном. Этот процесс успокаивал ее, когда она волновалась — а волновалась она теперь каждый день. Этим вечером нервы у нее были особенно расстроены, и поэтому она причесывала Тину неистово, почти что остервенело. Девочки работали в цеху уже почти целую неделю, и у нее не было никакого настроения задавать лишние вопросы.

— Разве тебе не интересно? — удивилась Рэйчел.

— Ну, наверное. — Она прервалась и подняла взгляд на сестру. — Может, они просто отошлют его в какое-нибудь другое место? В другой приют или еще куда. Мне кажется, так и есть, и ему повезло.

— Может быть, но я сомневаюсь, — вставила Марта с другой стороны. Она лежала на соседней с Элси кровати, заложив руки за голову. — Их всех отводят в кабинет к мистеру Антэнку. А потом… никто не знает. Но я ни разу не видела, чтобы… ну, там… кого-то выводили из здания, например.

— Вот именно, Очкастая. — Рэйчел повернулась на кровати и, спустив ноги на пол, обвела Элси и Марту заговорщическим взглядом. — Оттуда никто не возвращается. А знаете почему, как я думаю? — Тут она провела пальцем по горлу. — Их там рубят на мелкие кусочки. И выбрасывают местным бездомным кошкам.

Марта скривилась, а Элси побелела. «Правда?» — прошептала она одними губами.

— Твоя сестра больная, — сказала Марта.

— Если вы думаете, что все не так, то вы себя обманываете, — заявила Рэйчел. — По-вашему, что, у Антэнка в кабинете волшебная труба — запихнул их туда и — р-р-раз! — они оказались снаружи?

— Ну, так или не так, — сказала Элси, — нам осталась тут только неделя, да, Рэйч? Так что надо просто не нарываться на выговор.

Рэйчел снова забралась на кровать.

— У меня один уже есть. Я как будто помеченная. В любой момент могу закончить, как этот Карл, — добавила она тихо и серьезно, отчетливо вздрогнув на последних словах.

— Да ладно, Рэйч, — возразила Элси. — Не бойся. Осталось-то всего чуть-чуть.

— Ага, — поддержала Марта. — Считай, вам повезло.

Все трое замолчали. Наконец Рэйчел нарушила тишину:

— Я пойду туда.

— Что? — хором изумились Элси и Марта.

— В кабинет к мистеру Антэнку, — объяснила Рэйчел. — Я найду Карла — или то, что от него осталось, — и разоблачу этот дурдом.

— Рэйчел! — прошептала Элси дрожащим голосом. — Ты… ты же получишь выговор!

— Или два. Или пять, — сказала Марта. А потом добавила почти себе под нос: — Интересно, что бывает, если заработать больше выговоров, чем надо для запрета?

Рэйчел оставила это без ответа, вскочила и опустилась на колени у кровати Элси. Потом жестом подозвала Марту.

— Я туда проберусь. Пока вы тут дрыхли, я наблюдала. Два дня назад ночью пошла в туалет, а когда возвращалась обратно, то заметила, что у двери никого нет. Оказывается, в полночь мисс Талбот уходит с поста, а смена приходит хорошо если через пятнадцать минут. Я успела дойти до самого кабинета, только потом струсила и пошла обратно.

— Но разве он его не запирает? — спросила Элси.

Рэйчел хитро улыбнулась, протянула руку и, вытащив из-под своей подушки маленький медный ключик на желтой ленточке, весело поболтала им перед носом у девочек.

— Где ты его взяла? — ахнула Марта.

— В чулане со швабрами, — сказала Рэйчел. — Он по дороге сюда. Я не смогла удержаться — мисс Талбот оставила его открытым. Там есть ключи ко всем комнатам. На этом написано «кабинет Дж. А.».

— Ух ты! — оценила Марта.

А вот Элси не впечатлилась.

— Ты его украла, Рэйчел, — сказала она возмущенно. — Красть плохо.

— Я его одолжила.

— Все равно.

— Когда пойдешь? — спросила Марта.

— Сегодня, — ответила Рэйчел, сжав ключ в ладони, и бросила взгляд на динамик у дверей. — Ночью, — добавила она шепотом. — Когда мисс Талбот пойдет сменяться.

К этому времени Марта уже вылезла из постели и стояла на коленках у кровати Элси, подавшись вперед, чтобы лучше слышать.

— Я тоже хочу, — заявила она.

Элси посмотрела на нее изумленно.

— Ну, вы даете. Сумасшедшие. Тебе сделают выговор! Рэйчел, а тебе второй!

— У меня на счету, — заметила Марта, — еще ни одного нет. А я здесь сколько, лет пять? И всегда была примерной девочкой. Надоело. Хочу что-нибудь натворить.

Рэйчел протянула руку, и Марта крепко ее пожала.

— Значит, сегодня, — сказала Рэйчел.

— О нет, — простонала Элси.

Когда они с Рэйчел Мельберг крались по темному коридору к запертому кабинету директора, Марта Сонг вдруг с молниеносной, кристальной ясностью вспомнила, как в первый раз шла в женскую спальню интерната Антэнка для трудных детей. Странно: с тех пор она множество раз проходила по этому коридору, но никогда воспоминания не наплывали так резко. А сейчас она снова чувствовала мозолистую ладонь отца в своей, вдыхала цитрусовый аромат маминых духов. Они сказали, что их отсылают обратно в Корею, но что они за ней обязательно вернутся.

Может, это из-за внезапно нахлынувших ощущений она не заметила, что Рэйчел резко остановилась, и с разгону врезалась в нее. А может, потому что на ней были ее верные защитные очки.

— Эй, — сердито шепнула Рэйчел, — смотри, куда идешь.

— Извини.

— Зачем ты очки-то надела?

— На удачу.

— А ты удачу не спугнешь, если их на лоб поднимешь?

— Наверное, нет.

— Так попробуй.

— Ладно.

Они спустились по пустой лестнице и вскоре добрались до двери кабинета. Марта следила за коридором, а Рэйчел вынула ключ из кармана комбинезона и вставила в замок. Ключ повернулся с тихим щелчком. Марта, услышав звук, обернулась к подруге: та открыла хрипло скрипнувшую дверь. Изнутри на шахматный рисунок пола длинной, узкой полосой пролился тусклый свет. Рэйчел сунула голову в проем и ахнула.

— Что? — спросила Марта, пытаясь заглянуть ей за плечо.

— Что это такое? — прохрипела Рэйчел невольно.

— Что? Мне не видно!

Рэйчел открыла дверь шире, и Марта наконец смогла увидеть кабинет. Зрелище оказалось поразительное. Это была просторная комната, в которой легко помещались огромный письменный стол и несколько кожаных кресел. Поверхность стола была сплошь усыпана листами бумаги и уставлена непонятными стеклянными пузырьками. Но по-настоящему странным было то, что стены комнаты занимали тянущиеся до самого потолка стеллажи, на которых стояло головокружительное разнообразие баночек, бутылочек и контейнеров. Марте все это напомнило какую-нибудь лабораторию волшебника или лавку древнекитайского знахаря. Но в одном месте никаких банок не было. Вместе этого там стояло десятка три белых железных коробочек. На каждой из них не в такт мигал красный огонек, и все вместе напоминало вышедшую из строя рождественскую гирлянду.

Посреди комнаты, перед полкой с белыми ящичками, стояло нечто похожее на кресло зубного врача, имеющее глубоко древний вид. Пугающее кресло состояло из жестких на вид белых подушек, скрепленных вместе изогнутым черным металлическим скелетом. На подлокотниках были закреплены наручники, зловеще раскрывшие пасти. В ногах кресла тоже было два таких захвата. Видимо, врачу, который когда-то пользовался этим креслом, приходилось удерживать в нем пациентов силой. Марта, кажется от ужаса, снова надвинула защитные очки на глаза.

— Бо… же… мой, — выдавила она.

Рэйчел промолчала. Обеих озарило молчаливое понимание: какой бы пугающей ерунды ни было понапихано в кабинет Джоффри Антэнка, подозрительным было именно отсутствие кое-чего важного: Карла Ренквиста.

Рэйчел, убедившись, что поблизости никого нет, махнула рукой; девочки тихонько зашли внутрь и закрыли за собой дверь. Единственным источником света в комнате была настольная лампа. Марта прошла к стене за столом, в которой было три окна: все три выходили в темное помещение цеха. Рэйчел посмотрела на часы.

— У нас десять минут, — предупредила она.

Стол был похож на обычный стол школьного директора: металлический, полированный, казенно-зеленого цвета. Марта бесцельно покопалась в стеклянных бутылочках, заглядывая в них; все оказались пусты. Потом ее внимание привлекла стопка бумаг посреди стола, похожая на собрание карт. Она пролистала пачку. Все карты, кажется, были разных лет. Одни выглядели совсем древними, потемнели от времени, заплесневели и крошились по краям. Другие были современные, с тонкими линиями границ. Местность Марте показалась незнакомой — на одной из карт был изображен большой континент, почти похожий на Евразию. От центра его к юго-восточной границе тянулась горная цепь. На другой стороне расположился длинный полуостров с каменистым северным берегом. С соседями этот странный край соединяла, кажется, единственная железная дорога, пролегающая через каньон. Взгляд притянул уголок листа, торчащий из самого низа пачки. Вытащенная карта оказалась довольно старой, на ней стояли дата — 24.02.75 — и заглавие: «Непроходимая чаща (набросок)». Марта узнала в аккуратном рисунке сеть улиц Сент-Джонса, ленивый изгиб реки Уилламетт, крошечные трубы и резервуары Промышленного пустыря. Но большая часть карты была отведена под Непроходимую чащу, отделенную от остального мира пунктирной линией, помеченной как «непроницаемая граница». Марта уже видела эту территорию на картах, но ее всегда изображали просто как безымянный вытянутый зеленый прямоугольник без всяких подробностей. На этой же карте было отмечено множество всего: длинная полоса, похожая на какой-то провал; забавный домик с башенкой на юге. На севере составитель изобразил ветвистое дерево, а вокруг него — стоящие кольцом фигурки. Север и юг соединяла нарисованная кое-как дорога. Марте подумалось, что картограф, наверное, страдал приступами фантастического бреда.

Она отступила к креслу и, сглотнув вставший в горле ком, осмотрела захваты; потом перешла к стеллажам и начала разглядывать банки. Двигаясь вдоль полок, девочка бормотала названия, аккуратно написанные от руки на этикетках:

— Бычий надпочечник, смола мирры, белладонна, рвотный орех… бу-э… Зачем это все? — Марта взяла с полки одну из банок и открыла крышку. Достаточно было втянуть воздух только раз, и ее нос наполнил запах, какой, наверное, исходил бы от толпы мокрых собак, если бы их пустили на завод по производству дезодоранта. Она с поспешностью накрепко закрыла банку и буркнула: — Извини.

Рэйчел, наклонившись, разглядывала маленькие железные ящички с мигающими огоньками. Марта присела рядом. На каждом ящике, закрытая стеклянной панелью, виднелась измерительная шкала со стрелкой. Она напоминала индикатор топлива в машине, но на всех ящиках стрелка застыла в положении, которое в машине обозначало, что бензина нет. На шкале, тонкой черной полоске, стояли цифры 1, 1.5, 3, 5, 10. Периодически какая-нибудь из стрелок слегка колебалась, и тогда красная лампочка над ней тускло мерцала. Над окошком со стрелкой на каждом ящичке была наклеена полоска белого бумажного скотча, на которой стояло две буквы. Один был помечен «Г. К.», другой — «Г. У.».

— Я вообще ничего не понимаю, — призналась Марта. Рэйчел промолчала, задумчиво постукивая пальцем по верхней губе. Вдруг глаза ее загорелись, и она указала на один из ящичков.

— Смотри! — воскликнула девочка. Ящик был помечен «К. Р.», и эти буквы были намного ярче, чем остальные, — кажется, их написали недавно.

— Что? — спросила Марта, силясь догадаться.

— Что это может значить? «К. Р.»?

Марта задумалась.

— Квадратный робот?

Рэйчел закатила глаза.

— Это имя. — Она постучала пальцем по надписи. — Наверняка это значит «Карл Ренквист»!

Марта похолодела. Ее взгляд метнулся к другим коробочкам; между дрожащими стрелками и мигающими лампочками она начала отыскивать буквы.

— Гарольд Клейн, — выговорила она. — Лесли Брумм. Дж… Джош? Джош Теннисон. Грег Уиллер. Еще была Синтия… Смит? А, нет, вот она, Шмидт. Синтия Шмидт. — Марта помнила все имена до одного. — Боже, Рэйчел. Это все, кто получил запрет за то время, что я здесь. А остальные, наверное, еще до меня.

Внезапно из коридора раздался шум. Когда дверная ручка начала поворачиваться, Марта с Рэйчел украдкой переглянулись и бросились через всю комнату под стол. Скрип двери, должно быть, заглушил их топот, потому что бегство осталось незамеченным. Съежившись, они услышали, как в комнате раздались шаги.

— Простите? — донеслось до них. Это был голос сторожа, мистера Гримбла. — Мистер Антэнк?

Девочки перестали дышать.

Оглядев комнату, мистер Гримбл раскатисто хмыкнул (это была его отличительная черта, потому что звук выходил такой, будто всхрапнул медведь в зимней спячке — дети его так и называли, мистер Хр-р-римбл). Удовлетворенный увиденным, он повернулся и вышел, шумно хлопнув дверью. Девочки подождали, пока шаги затихнут вдали, и только тогда наконец выдохнули.

— Пошли отсюда, — сказала Марта.

Рэйчел кивнула.

— Иди, я сейчас.

Марта подошла к двери и медленно ее приоткрыла, осторожно выглянув в коридор. Убедившись, что в темноте никто не скрывается, она распахнула дверь и принялась на цыпочках красться к лестнице. Только через пару секунд до нее дошло, что Рэйчел рядом нет.

— Рэйчел! — шепнула она. — Ты идешь?

Девочка тут же возникла на пороге, тихо закрыла дверь и повернула ключ. Потом обернулась к Марте и кивнула.

— Пошли.

Они тихонько вернулись обратно в спальню, и Марта шепотом поблагодарила небеса, когда наконец забралась под одеяло. От волнения она не заметила, что Рэйчел, выходя из кабинета, несла под мышкой что-то маленькое и квадратное.

Элси только-только осторожно вынула гайку из пасти ОРШ — почти механическим жестом, ведь она пробыла в цеху уже целую неделю — как вдруг по лестнице, громыхая, сбежал Антэнк с белым ящичком в руке. Следом осторожно спускалась Дездемона Мудрак на высоченных шпильках. Поначалу Элси не особо обратила на это внимание, но через пару мгновений в ее мозгу зажегся сигнал тревоги. Марта и Рэйчел в столовой вели себя очень тихо и не делились никакими подробностями ночной вылазки. Они пообещали, что все расскажут Элси вечером, когда вокруг будет «меньше любопытных ушей», как выразилась Марта.

— Девочки и мальчики! — крикнула Дездемона. — Слушайте внимательно, пожалуйста.

Антэнк дошел до середины зала и поднял коробочку так, чтобы все видели. С нее, словно хвост, свисал черный кабель питания. Дездемона встала рядом, держа в руках дощечку с блокнотом.

Элси бросила взгляд на Марту; та, сняв очки, смотрела на Рэйчел, которая уставилась в землю, не поднимая головы.

— Кто-нибудь из вас узнает эту вещь? — спросил Антэнк громогласно, чтобы перекрыть шум станков, и его голос эхом прокатился по огромному залу.

Молчание. Антэнк потряс рукой с коробочкой. Та задребезжала.

— Я готов предложить виновнику сделку, — сказал он. — Если ты выйдешь вперед и признаешься, я с большим удовольствием не стану наказывать всех работников дополнительными тремя рабочими часами в день. И хотя это возмутительное нарушение заслуживает запрета на усыновление, за твою честность я сокращу наказание до двух выговоров. Итак: кто это сделал?

Он оглядел настороженных детей, которые хором застонали от отчаяния при мысли о новом увеличении рабочего дня.

Элси снова обернулась к Марте: та глядела на ее сестру с возмущенным видом.

Но никто не признался. Если не считать стона, все молчали.

И тогда в этом молчании Марта Сонг вдруг выступила вперед.

— Это я, — сказала она. — Я залезла к вам в кабинет, я взяла эту штуку с полки. Простите меня, пожалуйста, мистер Антэнк, сэр.

У Элси отвисла челюсть. Рэйчел выглядела такой же изумленной.

Антэнк удивленно усмехнулся, отчего усы у него разошлись, словно два потягивающихся суриката.

— Весьма благородно с твоей стороны, Сонг, — сказал он. — И я с удовольствием делаю тебе два выговора за добровольное признание. Это будут первые, если память мне не изменяет.

Марта кивнула, натянув на лицо виноватое выражение.

Антэнк, помолчав, оглядел цех, а потом заговорил снова, громче:

— Однако мне известно, что на самом деле виновата не ты. — Это заявление заставило нескольких детей ахнуть. Рэйчел, не отрываясь, смотрела себе под ноги. Сердце Элси застучало в горле. — Должен сказать, я весьма разочарован, что настоящий преступник, вор, не хочет признаться, — продолжил он. — Или, точнее, преступница. Этот дорогостоящий прибор… — Он снова тряхнул коробочку. — …был найден в шкафчике номер двадцать три. А место двадцать три занимает…

— Рэйчел Мельберх, — холодно закончила Дездемона.

Элси коротко вскрикнула и посмотрела на сестру. Та не поднимала головы, но плечи у нее подрагивали.

— Мисс Мельберг по неизвестным мне причинам решила обмануть персонал нашего интерната — и подвести всех работающих здесь, — пробраться в мой кабинет и украсть ценный прибор. Как вы считаете, дети, какая семья захочет удочерить девочку, способную на такое?

— Меня нельзя удочерить, — вдруг возразила Рэйчел, подняв голову.

— Теперь уж точно, — сказал Антэнк. — Я бы даже сказал, настолько нельзя, что дело достойно официального запрета. — И он коротко рассмеялся. Дездемона едва заметно усмехнулась.

Рэйчел ссутулилась и спрятала лицо за волосами.

— НЕТ! — крикнула Элси, чувствуя, как на глазах вскипают слезы.

Джоффри проигнорировал этот взрыв отчаяния и повернулся к Марте, которая по-прежнему стояла, застыв на месте.

— Что же до тебя, Сонг, твоя ложь меня очень расстроила. Придется сделать тебе выговор за нечестность. Три выговора за три минуты. — И он безразличным тоном объявил: — Запрет.

Мисс Мудрак сделала пометку в блокноте.

Под черными полосками смазки лицо Марты побелело как мел. Стоящий рядом мальчик сердито шепнул:

— Он тебя обманул!

Дездемона бросила на него хмурый взгляд.

Антэнк жестом приказал Марте и Рэйчел выйти в центр зала; они мрачно подошли к ним с Дездемоной, и Джоффри, положив руки девочкам на плечи, оглядел остальных детей.

— Мы все здесь, на заводе Антэнка, — сказал он громко, — верим в рабочую солидарность, солидарность в желании изготавливать детали как можно лучшего качества. Когда этот важнейший принцип оказывается под угрозой из-за преступников, лжецов и воров, приходится вершить правосудие — во имя защиты всего предприятия.

Девочки рядом с ним вели себя очень по-разному: Марта стояла с высоко поднятой головой и с ужасом на лице, а Рэйчел прятала взгляд за свисающими, словно занавес, волосами.

— Я не сомневаюсь, — продолжал Антэнк, — что это печальное событие только увеличит нашу производительность. Чем больше выговоров, тем больше запретов, тем лучше дисциплина. Всем хорошего дня.

И с этими словами он повел Марту и Рэйчел к лестнице.

Элси повернулась к своему станку и дернула за рычаг; машина выплюнула гайку. Она тут же дернула снова, и железные зубы опустились, с громким лязганьем раздавив только что сделанную деталь.

Антэнк остановился у лестницы и обернулся.

— Что это было? — спросил он, оглядывая комнату. Его взгляд остановился на Элси. — Что ты сделала?

— Ой, — сказала Элси и снова потянула рычаг. Еще одна гайка. И эта тоже погибла под железными зубами станка.

Антэнк побагровел до оттенка свеклы, отошел от девочек и двинулся к ней.

— Два выговора, — сказал он.

Элси снова потянулась к рычагу. Рэйчел подняла глаза и сквозь темные пряди посмотрела на сестру.

— Элси! Не надо! — крикнула она.

— Прости, Рэйч, — сказала Элси. — Я не пущу тебя одну. — И дважды дернула рычаг. Высоколегированная ромбоидноосциллированная болтовая гайка родилась на свет и тут же была раздавлена.

— ТРИ ВЫГОВОРА! — заорал Антэнк, плюясь от ярости. — ЗАПРЕТ! — Он резко подошел к Элси и схватил за плечо. Доведя до лестницы, толкнул ее к двум другим девочкам и обвел взглядом цех. — Еще кто-нибудь? Кто хочет испытать мое терпение?

Тишина.

Антэнк поправил жилет, который сбился от беготни, и убрал со лба прядь волос.

— Отлично, — заключил он, немного растеряв пыл. — Работайте.

Терпение его, судя по всему, было исчерпано; он даже не приказал девочкам пойти наверх, умыться и собрать вещи, а просто затолкал их на лестницу и повел прямо по коридору к себе в кабинет.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Сбежавший мистик Долгий путь

Если путники, проезжавшие по Длинной дороге, и замечали ее, то глядели сочувственно: бредущая по обочине женщина в грязной и рваной цветастой тунике казалась обычной бродяжкой. Какой-то цыган на козлах фургона даже остановился и подал ей вязаную шаль; она приняла ее, невнятно пробормотав слова благодарности. Те немногие, кому случилось проехать мимо, думали, что она, должно быть, оказалась в большой беде, раз путешествует по Длинной дороге зимой в таком жалком виде. Кто-то даже хотел всучить несчастной пару монет, но отпрянул, увидев залитое кровью, искалеченное лицо, бросил серебро на дорогу и поспешил дальше. Она не остановилась подобрать деньги.

На открытых участках снег бешено хлестал по лицу, и женщина крепко закуталась в подаренную шаль. Местность здесь была крутая и негостеприимная, сугробы вдоль дороги все росли. Видимость ухудшилась, но женщина лишь упрямо сжала зубы. Наконец, добравшись до потрепанной временем деревянной таблички, которая отмечала северодиколесскую границу, путница свернула на узкую тропинку, которая вела с дороги в лес. Вскоре впереди показался каменистый холм. В пещере у его подножия потрескивал огонь. Войдя, она коротко поприветствовала сидящих вокруг очага.

— Готово, Дарла? — спросил один из них, темноволосый мужчина в черном костюме-тройке.

Та кивнула, садясь в круг, и протянула к огню замерзшие руки, покрытые красно-бурыми пятнами.

— Отлично, — сказала сидящая напротив женщина с коротко остриженными волосами и в махровом спортивном костюме.

Теплый воздух пещеры согрел Дарлу. Она облегченно вздохнула и, стряхнув с темных волос оставшийся снег, посмотрела на четвертого участника сцены: волка с повязкой на глазу.

— Что ж, капрал, — сказала она, — а теперь расскажите нам, где именно находится разбойничий лагерь, и получите свою награду.

Волк одобрительно рыкнул и сделал большой глоток пива.

— Прю, я не уверен, что это хорошая идея, — сказал Кертис, глядя, как его подруга остервенело набивает рюкзак провиантом. Они были на кухне; Прю опустошала кладовую, а повара стояли вокруг и глазели. — В смысле, мы же вроде тебя охраняем. Прячем даже.

— Подержи, — сказала девочка, сунув наполовину заполненный рюкзак ему в руки, и зажала зубами яблоко. Освободив руки, она принялась копаться в корзине с тусклыми серебряными приборами. Найдя складной нож с дубовой ручкой, раскрыла его и проверила лезвие. Потом повернулась и бросила нож в рюкзак у Кертиса в руках. — Я должна, — сказала она, вынув яблоко изо рта. — Мне надо ее увидеть.

— Но она же умерла, Прю, — нахмурился мальчик. — Ты же сама сказала.

— Все равно мне надо видеть. Понять, что случилось. И дерево.

— Дерево?

— Мне надо к Древу Совета, — ответила Прю, копаясь в рюкзаке, чтобы проверить, все ли взяла. — Когда все вокруг перестало кричать, я почувствовала, что меня куда-то тянет. Знаешь, как будто я соскучилась по дому. Но тянуло меня не домой. Мне кажется, если я не пойду, то так и не узнаю, что делать дальше. Тем более, вдруг она еще жива? Вдруг я смогу помочь? — Она забрала рюкзак у Кертиса и повесила на плечо.

— А Брендан? — спросил мальчик, понизив голос, чтобы не привлекать внимания. Разбойники на кухне вернулись к своим делам: кто-то чистил картошку, кто-то бросал морковь в дымящийся котел над потрескивавшим очагом. — Нам же приказано тебя охранять! Ведь это сама Ифигения приказала.

— Пока!

Кертис увязался за ней наружу, к веревочному мосту.

— Нет уж, подожди.

— Я не могу объяснить, Кертис, — сказала Прю, торопливо шагая вперед.

— Так ты просто услышала крики…

— Да.

— И чуть не отключилась.

— Да.

— И теперь тебе обязательно надо уйти из убежища — хотя за тобой охотится убийца-перевертыш — и пройти неизвестно сколько миль сквозь снежную бурю, чтобы поговорить с деревом.

— Ага.

— Я иду с тобой, — заключил Кертис.

Преодолев лабиринт переходов и мостов лагеря, они вскоре оказались у той части склона, по которой спустились сюда. Сверху свисали два троса, свернутые на платформе кольцами, и Прю с Кертисом помогли друг другу зацепить страховку. Наверху их приветствовал знакомый голос:

— Как жизнь, ребят? — Крыс Септимус стоял на ветке на уровне их лиц и ковырял в зубах сучком.

— Ты что, только вернулся? — спросил Кертис, слегка запыхавшийся после подъема.

Крыс кивнул:

— Мой вид к полетам не привычен. Да и прогулялся я неплохо. Чуть отклонился от маршрута, помог кое-кому, сделал доброе дело. Я всегда там, где во мне нужда. — Он слегка выпятил грудь от гордости, а потом заметил рюкзак Прю. — А вы куда это, ребятня?

— Обратно на север, — ответил Кертис.

— Обратно? — застонал крыс. — Ты ж вроде скрываться должна? — указал он сучком на Прю.

— Я рискну.

— А Брендан знает? — спросил он.

— Нет, — ответил Кертис. — И пусть не знает дальше.

Септимус засунул сучок в пасть и задумчиво пожевал.

— Ну, — сказал он наконец, — секреты я хранить не умею. Придется, значит, идти с вами. Да и не хочется мне оказаться рядом, когда он узнает, — парень уж больно вспыльчив. — Крыс ловко спрыгнул с ветки и приземлился точно Кертису на плечо. — Вперед! — воскликнул он, вытянув сучок к северу, словно шпагу.

Троица прошла туннель в зарослях гаультерии, поскрипывая подошвами по тонкому слою снега. Было довольно холодно — дыхание вырывалось изо рта облачками пара, — но стоило разогнаться, и стало тепло. Шли молча; Прю упорно старалась распутать клубок отзвуков, которые доносились до нее с того самого момента, как деревья начали кричать и мир будто открылся с новой стороны. Ее со страшной силой тянуло на север, пусть даже из-за этого приходилось подвергать опасности собственную жизнь и жизни друзей. Оставалось только доверять своей интуиции. По пути она иногда прислушивалась к звукам леса, к тихой болтовне растений, с тревогой осознавая, что по-прежнему разбирает лишь бессловесный шелест неизвестного языка.

И тут наконец раздался голос, который был ей понятен:

— Так зачем мы все-таки идем на север? — спросил Септимус. Вообще-то удивительно, как долго он сумел держать пасть закрытой.

— Нас призвали, — ответила Прю таинственно. По правде говоря, лучше объяснить она все равно не сумела бы.

— А, — сказал Септимус. — В смысле, позвали?

Прю задумалась над формулировкой.

— Ну да. Только мысленно.

— Удобно, — оценил крыс. — Прямо как телефон в голове.

Небо потемнело; пока они поднимались по крутому склону холма, повалил снег. Прю казалось, что с верхушек деревьев сыплются ослепительно-белые искры. Крошечные снежинки опускались на щеки и тут же таяли, превращаясь в ничто. В первый день в лагере один из разбойников дал ей зеленую вязаную шапку, и сейчас она натянула ее на лоб до самых глаз. Добравшись до ровного места, Прю остановилась.

— Как я понимаю, — сказала она, — нам лучше держаться леса. На дороге нас скорее заметят, правда же? — Девочка опасливо оглядела пейзаж. — Так, а дальше куда?

— Сейчас, — успокоил Кертис, — предоставь это местному жителю.

Он гордо прошел мимо нее и соскользнул с другой стороны маленького плато. Прю последовала за ним. Вскоре, отведя в сторону густой покров вереска, мальчик указал ей на звериную тропу, ведущую через заросли папоротника.

— В прошлой четверти я получил «отлично» по диколесской географии, — сказал он с улыбкой.

Они молчаливо двинулись вперед — двое детей шли по тропе, а Септимус прыгал по ветвям чуть впереди, высматривая опасность. Прошло несколько часов, и вдруг Прю с Кертисом услышали над головами свистящий шепот.

— Ребят! — Это был Септимус. — Прячьтесь! Там что-то есть!

Не сговариваясь, дети нырнули в растущую на обочине зелень и спрятались в древних зарослях нефролеписа. Тропа впереди превращалась в широкий луг — туда-то и уставились они настороженными взглядами. Когда Прю развела листья папоротника, немного снега упало ей за шиворот, и она поморщилась от неожиданного холодка.

За деревьями, в зарослях на другой стороне луга, послышался треск. Звук был такой, будто бежало четвероногое животное. Она пригнулась ниже, представив себе черную лису с оскаленными клыками, и в груди закололо от страха.

Но нет: то была антилопа, притом очень усталая антилопа. Зверь остановился на краю поляны и понюхал замерзшую землю, а потом повернул голову; тут Прю заметила на нем холщовые одежды северолесских мистиков, и ее словно что-то вытолкнуло из кустов.

— Здравствуйте! — крикнула она, испугав антилопу до полусмерти. — Это я, Прю!

Животное вздрогнуло, пригнувшись к земле, готовое в любой момент молниеносно броситься бежать. Но стоило ему увидеть девочку, и на лице его появилось изумленное выражение.

— Полукровка! — воскликнул зверь. — Как я рад тебя видеть!

Прю жестом позвала Кертиса, чтобы он вылез из укрытия.

— Что вы здесь делаете? — спросила она.

— Я думал, никогда не найду! Собирался обыскать весь лес, до последнего кустика.

— Вы искали нас? — спросил Кертис, вставая и отряхивая штаны от снега.

— Да. — Изумление на лице антилопы внезапно сменилось печалью. — Я — Тимон. Старейшина мистиков послала меня найти вас. И предупредить.

Прю замерла, озаренная вспышкой молчаливого понимания. Он мог больше ничего не говорить — ей все было ясно. Этого она и ожидала, это предрекли деревья.

— Ифигения, — сказала она.

Тимон скорбно кивнул и вдруг, согнув колени, осел на землю.

— О нет, — протянул он, качая головой, — о нет…

— Что с ней?

— Ох, Прю, — выдохнул мистик, с головой окунувшись в свое горе. — Милая Прю…

Переглянувшись с Кертисом, девочка подошла к Тимону и, присев рядом с ним, принялась гладить его покрытую жесткой шерстью шею.

— Успокойтесь, — сказала она, стараясь придать голосу сочувствие, вспомнить, как это выходило у родителей — как они гладили ее по спине, когда она горевала из-за сбежавшего щенка или потерявшейся игрушки. — Не надо, — снова и снова повторяла девочка. — Все будет хорошо.

Тимон поднял копыто к лицу и смахнул со щеки слезу.

— Я просто не знаю что сказать; до этого момента я не позволял себе даже думать о том, что случилось. Единственной мыслью было найти тебя, выполнить просьбу старейшины. И дело казалось безнадежным, но по крайней мере мне было на чем сосредоточиться, чтобы не вспоминать этот ужас.

— Какой ужас? — спросила Прю. Кертис как раз присоединился к ним и вопросительно посмотрел на подругу. — Что с Ифигенией?

— Я не знаю, — сказал мистик. — Когда я оставил ее, за ней гнались. Она велела найти тебя. Это было последнее, что я от нее услышал. «Найди полукровок. Предупреди их». Но не успел я убежать далеко, как деревья скорбно закричали. Боюсь, она могла погибнуть. — И он снова зарыдал.

Кертис гневно пнул землю носком сапога.

— Это все та лиса, да? Женщина-лиса?

Тимон, собравшись с духом, кивнул.

— Грозный враг, — сказал он. — Мы одолели ее собратьев, но она оказалась слишком сильна и быстра.

— Сколько их было? — спросила Прю.

— Трое: двое мужчин и женщина.

— Дарла, — сказала Прю. — Дарла Теннис.

— Вы знакомы? — удивился Тимон.

— Да, она вела у нас естествознание.

Тимон поднял на нее озадаченный взгляд.

— Значит, она жива? — вмешался Кертис.

— Да, — кивнул мистик. — И их может быть больше. Кицунэ не нападают стаями больше чем по трое. Их подготовка строится по стратегическому принципу треугольника. Так что даже если двоих напарников она лишилась, у нее наверняка есть еще.

— Все ясно, — подытожил мальчик, пытаясь осмыслить новости. В голосе его звучало почти что облегчение. — Значит, можно возвращаться в лагерь.

Прю, проигнорировав его слова, обратилась к Тимону:

— Как вы себя чувствуете? Сможете добраться обратно на север?

Мистик выпустил облачко пара из ноздрей и поднялся на копыта.

— Хорошо, — ответил он. — Сил еще полно, так что да.

— А с двумя седоками на спине сможете?

— Погоди-ка, — перебил ее Кертис. — Ты слышала, что он сказал? Там, на севере, кицунэ. Они ищут нас. Ты хочешь им себя на блюдечке подать?

— Я тебе уже сказала: выбора у меня нет, — возразила Прю. — Мне надо туда попасть, пусть даже меня там подстерегает учительница. Если хочешь, оставайся. — И добавила, обращаясь к Тимону: — Вы возьмете меня с собой?

Тот неуверенно хмыкнул и стукнул землю копытом.

— Если ты уверена, Прю, — сказал он. — Хотя ты подвергаешь себя огромной опасности.

— Я уверена.

— Хорошо, — кивнул Тимон и пригнулся, давая ей залезть на свою узкую спину. Кертис постоял, переминаясь с ноги на ногу.

— Ты с нами или нет? — спросила Прю.

Он обвиняюще ткнул в нее пальцем.

— Ты! Ты меня бесишь!

Выразив таким образом свое негодование, Кертис сдался и тоже сел верхом. Крепко обхватив Прю за пояс, он стиснул зубы, и Тимон побежал рысью на север. Крыс ловко прыгал по веткам чуть впереди путников.

По мере того как они приближались к Древу, Прю все отчетливее чувствовала, что была права, решив рискнуть жизнью ради этого путешествия. Словно жажда, которая усиливается стократ, когда стакан с водой оказывается в руке, желание приблизиться к Древу стало почти непереносимым, когда они пересекли границу. Дорога была нелегкая; снежная буря сплошным ковром укрывала холмы и вершины Кафедральных гор, и несколько раз пришлось останавливаться, чтобы переждать особенно жестокий шквал. Копыта антилопы твердо ступали по бесконечным склонам, которые пришлось преодолевать, и двигался Тимон осторожно, но упорно.

Живущий в хижине среди холмов барсук накормил их и дал напиться; когда они спустились в северолесские долины и задумались, куда двигаться дальше, белоснежный залетный лебедь указал в нужную сторону. Оба поспешили помочь, потому что увидели на антилопе одеяния мистика. Путь был утомителен; каждый раз, приближаясь к какой-нибудь большой дороге, они углублялись в лес, предпочитая скрываться в тени деревьев. Время от времени дети спускались на землю и шли рядом с Тимоном, давая ему отдохнуть.

В очередной раз забравшись антилопе на спину, они буквально через несколько минут разглядели прямо впереди широкую поляну. Древо к тому времени так сильно и мощно тянуло Прю к себе, что девочка едва могла усидеть на месте. Кертису приходилось крепко прижимать ее к груди, потому что она дважды чуть не свалилась со спины мистика. Наконец, выйдя из леса на дневной свет, они оказались на краю той самой поляны, посреди которой росло Древо Совета.

Таинственная тяга, не отпускавшая Прю вот уже второй день, вдруг рассеялась, словно облако дыма. Она достигла источника.

Кертис, которому раньше не доводилось видеть это величественное дерево, затаил дыхание. Солнце начинало садиться, и поляну заливал тусклый серовато-бледный свет. Узловатые голые ветви вечного Древа нависали над темнеющей землей. У основания ствола высилось ложе, сооруженное из мха и камней. При виде его Тимон испустил горестный стон. Прю с Кертисом соскользнули с его спины, и мистик, спотыкаясь, двинулся к Древу. Ребята пошли следом. Прю, догадавшись о назначении скромной конструкции, беззвучно прошептала «нет» и ускорила шаг.

Ложе было устроено в изгибе одного из лежащих на поверхности широких корней, словно колыбелька для ребенка в бережных объятиях родителя. Сверху оно было укрыто густым покровом мха и усыпано простыми дарами зимы: белые шарики снежноягодника, ярко-красные остролиста и бледная зелень чертополоха украшали эту скромную постель. Подойдя совсем близко, Прю посмотрела на Тимона и в отчаянии выдавила:

— Значит…

Тимон кивнул, его глаза были полны слез.

Тут их внимание привлекло движение на краю поляны. Сюда приближалась процессия: от стены деревьев отделилась группа фигур в робах и с факелами в руках. Высыпав на луг, они выстроились в колонну и двинулись к ложу из мха. Несколько участников церемонии, идущие в середине, несли жесткие деревянные носилки, на которых лежало тело женщины. Прю с Кертисом следили за торжественным приближением, застыв на месте. Когда колонна добралась до Древа, мистики обступили ложе полукругом. Все шли молча, не поднимая глаз от земли.

Мистики опустили носилки на ложе и откинули простое одеяло, которым было укутано тело, открыв взглядам лицо Ифигении.

Глаза старейшины были закрыты. На бледном челе ее было написано мирное, благостное спокойствие. Казалось, будто она только что хорошо пообедала и теперь наслаждается приятным ощущением сытого тепла. Церемония продолжилась; взгляд Прю застлали слезы.

Когда мистики с факелами заняли свои места вокруг тела на постаменте, на краю поляны появилось пополнение: послушники разных возрастов. Они вышли из леса, неся в руках одеяла, робы, бумаги и растения. Прю решила, что это, должно быть, личные вещи старейшины. Все это аккуратно разложили вокруг тела. Многие из учеников перед тем, как отступить назад к остальным, любовно касались края ее савана.

— Поверить не могу, — прошептал Кертис, когда они присоединились к разросшейся толпе мистиков. — Я ведь только недавно с ней говорил. Она была такая… живая.

Прю вытерла слезы рукавом.

— Я бы хотела еще раз ее увидеть, — сказала она. — Просто поговорить с ней еще хоть раз.

Кертис почти инстинктивно обнял Прю за плечи. Оба не скрывали слез.

Вперед выступил один из мистиков, пожилой мужчина с длинными заплетенными волосами и сединой в бороде. Он подошел к ложу и мягко положил ладонь на тело Ифигении, потом повернулся к толпе и заговорил:

— Сегодня мы возвращаем лесу сосуд Ифигении, чей дух уже слился с тканью космоса. И вместе с ним мы предаем земле все блага ее телесного бытия, — произнес он спокойно и мягко.

По его кивку остальные мистики выступили вперед и стали полукругом у тела. В середине этого полукруга оказался маленький мальчик-послушник. Все они сели в позу лотоса и начали медитацию. Прю невольно прижала руку ко рту. Ее душили слезы.

От подножья постамента донесся глухой стон разверзающейся земли, и трава вокруг начала оживать. Энергия сродни электрической заструилась по земле у ног Прю; вся зелень на поляне объединила свои голоса в скорбной поминальной песне.

АААААААААА.

Этот плач доносился от каждой травинки, каждой ветки, каждого куста. Зеленое ложе задрожало; земля начала колебаться. Тоненькие щупальца корней поднялись и заключили его в кокон, трещина у подножья распахнулась, и тело Ифигении, старейшины северолесских мистиков, поглотила земля.

Тишина окутала все вокруг.

Послушники и мистики поднялись с земли и отошли. Прю стояла будто парализованная, уставившись на ровную землю там, где только что был постамент из мха и камней. Кертис схватил ее за руку.

— Ну и ну, — прошептал он.

Мальчик, бывший в середине полукруга медитирующих, теперь стоял чуть поодаль, за границей света, который лился от послушников с факелами во внешнем кольце толпы. Прю невольно подумалось, что он словно бы наблюдал за ней.

Через какое-то время мистики с послушниками вольно разошлись и смешались с прибывшими. Девочка заметила, что сюда явились многие из местных жителей и фермеров, — они стояли на почтительном расстоянии от происходящего, но постепенно присоединились к толпе, и печальное настроение несколько развеялось. На лицах стали появляться улыбки. Кто-то обменивался сердечными рукопожатиями, искренними объятиями. Прю, обернувшись, увидела невдалеке Тимона, который разговаривал с одним из юных учеников. Она подошла и погладила его по боку.

— А, Прю, — улыбнулся он. — У меня нет слов. Как бы ни разрывалось сердце, я рад, что мы смогли присутствовать. Хоть это и печальная минута для всех нас.

— Да, — согласилась Прю. — Спасибо, что помогли добраться. — Она умолкла, не зная что сказать, но потом все же добавила: — Я запуталась! Вся эта дорога, все время меня что-то тянуло, что-то звало. Я была уверена, что это — то, что меня тянуло, — она. Поверить не могу, что ее больше нет, а я тут. Что же мне теперь делать?

— Все откроется, — сказал Тимон. — Все откроется. Я уверен.

Рядом возник Кертис.

— Куда теперь? — спросил он.

— В управе будут поминки, — заметил мистик. — Даже в такое тяжелое время обычай требует собраться. Как вы считаете, это не будет опасно?

С плеча Кертиса отозвался Септимус:

— По моему разумению, это последнее место, где вас будут искать. Ни одна живая душа в своем уме не сделает того, что вы, — я в том смысле, что надо вовсе с головой не дружить, чтобы явиться на место преступления собственных убийц.

— Спасибо, — сказала Прю.

— Я говорю как есть.

— Или это ловушка, — встрял Кертис. — Может, они догадались, что мы придем. Но ты прав: это полный бред. Они ведь не могли угадать, почему мы придем.

— Вот-вот, — кивнула девочка. — Этого ведь я и сама еще не знаю.

Сквозь оживленную толпу она посмотрела на Древо. Мерцающие факелы отбрасывали на узловатый ствол бледно-желтые отсветы.

«Зачем ты меня позвало?»

Поляна потихоньку пустела. Факелоносцы во главе колонны отправились к ее восточной границе.

— Идите вперед, — сказала Прю. — Я сейчас. Не потеряюсь.

Септимус, Тимон и Кертис присоединились к уходящим.

Прю проводила их взглядом. На душе у нее лежала какая-то тяжесть. Она обошла дерево, встав подальше от могилы, в укромном уголке одного из изгибов особенно крупного корня. Положила ладони на холодное, немое дерево и закрыла глаза.

«Чего ты хочешь? Зачем я здесь?»

Ответа не было; если Древо и пыталось с ней общаться, ей не удавалось уловить его мысли.

«Чего ты от меня хочешь?»

— Ты проделала далекий путь.

Прю распахнула глаза. Голос шел не изнутри, а из-за спины. Обернувшись, она увидела мальчика — лет семи, не больше — с горящей свечкой в руке, одетого в простую робу мистиков.

— И подвергла себя ужасной опасности, — добавил он. Она узнала в нем того самого малыша, который вел медитацию.

Раз ему доверили такое ответственное дело, видимо, у него довольно высокий статус. Когда он подошел ближе, Прю заметила, что он смотрит немного вбок, будто на что-то у нее за плечом.

— Ты — мистик? — спросила она и, когда мальчик кивнул, добавила: — Но ты же еще маленький!

— Первогодок, — ответил тот, по-прежнему глядя немного в сторону. — Нас так называют. Младших послушников.

— Как тебя зовут?

— Алистер. А ты — Прю.

Она кивнула. От его манеры держаться становилось немного не по себе. Видно, такие вещи, как знакомство, казались ему ненужными мелочами.

— Ты знала старейшину? — спросил он.

— Ага, — ответила Прю. — Она была… э-э-э… наверное, моим другом. Я не очень хорошо ее знала, да и не очень давно. Но она очень много для меня значила.

— Для меня тоже, но теперь она умерла, — сказал Алистер. Это резкое заявление не вызвало у него на лице никаких эмоций. Взгляд мальчика перебежал на Древо. Мгновение он стоял молча, изучая сложный рисунок ствола.

— Оно хочет тебе что-то сказать.

— Что? — изумилась Прю. — Кто?

— Древо, — пояснил Алистер. — Это ведь оно тебя позвало.

— Ты что… ты его слышишь?

Он пожал плечами:

— Да, всю жизнь так. Не знаю почему. Я не говорил учителям — старшим мистикам. Они считают, так не может быть. У меня, наверное, просто руки не доходят их разубедить.

Прю подошла ближе.

— Что оно говорит?

Алистер не ответил. Может, он и не слышал. Она повторила вопрос, но мальчик снова промолчал.

Наконец, переведя взгляд под ноги Прю, он сказал:

— Оно говорит, что ты можешь соединить разъединенное.

— Я не понимаю, что это значит, — захлопала глазами Прю.

— Три Древа, — объяснил Алистер. — Ты можешь их объединить. Но… — Он помедлил, подняв глаза к небу. Судя по его виду, он находился в процессе приема информации. Закончив, малыш понимающе кивнул. — Но это далеко. — Он тепло улыбнулся пустому месту где-то возле левой щеки Прю. — Ты поднимешься очень высоко. Возможно, до самого трона.

Прю потеряла дар речи.

— Но сначала, — продолжил мальчик, — истинный наследник должен быть… быть… — Он сосредоточенно нахмурился. Кажется, ему было трудно разобраться в том сигнале, что он принимал. На вид это напоминало перевод с трудного языка — или тех нескольких ребят из школы, для кого английский не был родным. Их переполняли идеи, просто им трудно было выразить их на том языке, на каком требовалось. Наконец по глазам Алистера она поняла, что он нашел подходящий перевод. — Реанимирован, — сказал он. — Да, так. Реанимирован. Истинный наследник должен быть реанимирован. — Хоть мальчик и был уверен в точности этого слова, оно, казалось, озадачило его самого не меньше, чем Прю. — Ты понимаешь, что это значит? — спросил он.

— Реанимирован. Типа, воскресить его? Из мертвых?

— Нет, не совсем, — сказал Алистер. — Как механизм. Починить. Я не знаю, можно ли это сказать по-человечески.

— Реанимировать истинного наследника. Как механизм. — Прю задумалась. — А какого наследника?

Он пожал плечами.

Где-то на периферии сознания у нее крутилась мысль, дергаясь, как мотылек вокруг лампочки. Ответ был совсем рядом.

Послушник снова принялся отрывисто передавать идеи:

— Это… единственное… принесет мир. И спасет тебя… и твоих друзей. Но ты… Не только ты знаешь… Они тоже знают. Другие. Они тоже попытаются. И если у них получится, все пропало. — И добавил: — Реанимируй наследника. Мальчика, который умер дважды.

Последний поток информации Прю едва уловила, с головой уйдя в размышления, пытаясь вспомнить хоть что-то, что прольет свет на эту странную фразу. Реанимировать наследника. Как механизм. Мальчик, который умер дважды. Что все это значит? И тут ее осенило.

— Алексей! — воскликнула она. — Принц!

— Древо не различает социальных ярлыков, — заметил мальчик, и Прю посмотрела на него, вскинув бровь.

— Допустим, — сказала она, — но это точно должен быть Алексей, сын Александры… губернаторши! Когда он умер, она воскресила его… сделала машиной! А потом…

Прю вспомнилось, что история была странная и довольно отвратная, и в ней фигурировали зубы. Как же давно случилась ее первая встреча с филином! Той ночью она ускользнула из усадьбы и явилась в его южнолесскую резиденцию. Они сидели у пылающего камина, пили чай, и он рассказал ей множество удивительных вещей о вдовствующей губернаторше и ее муже, покойном губернаторе Григоре Свике. И об их сыне, Алексее, который погиб… Что там было, несчастный случай на охоте? Она не могла припомнить детали. Но да, Александра не могла смириться с горем и решила воскресить его, сделав… Как выразился филин? Механическую копию. Да, точно. Она приказала создать куклу-копию сына и оживила ее, вставив его зубы в рот машине. Мать и сын воссоединились. Но вскоре Алексей раскрыл тайну своего существования и в отчаянии выломал из своего тела какую-то жизненно важную деталь. На этот раз он погиб окончательно — починить было невозможно. Мальчик, который умер дважды. Южнолесский народ восстал против вдовы, и ее обрекли на изгнание. А теперь Древо хочет, чтобы кто-то снова воскресил Алексея?

Все эти мысли молнией проносились в голове Прю, а послушник молча наблюдал.

— Да, — только и сказал он в итоге. — Правильно.

— Погоди. Ты что, мысли мои читал?

— Не я. Древо.

Она подняла голову на высокие кривые ветви Древа Совета и подумала: «Лавандовый сузафон».

— Чепуха какая-то, — сказал мальчик.

— Я просто проверяла.

— А.

— Но как же нам… — начала она, а потом закончила мысленно, перенаправив вопрос: «Как нам его реанимировать?»

— Найди создателей, — ответил мальчик. — Создатели создадут снова. Реанимируй наследника, который умер дважды. Это принесет мир. Но знай: тропа будет тебе неведома. Иногда, чтобы подняться, нужно спуститься. — После этого заявления на лице малыша появилось озадаченное выражение. Несколько секунд он молчал, не отрывая взгляда от Древа, будто искал там что-то. — Все. Больше оно ничего не говорит.

— Все? А как это сделать, оно не сказало? — Голос Прю зазвучал отчаянней. — И кто эти создатели? Как их найти?

Алистер только головой покачал.

— Безобразие, — сказала девочка. А потом справедливости ради повернулась к Древу и ему тоже подумала: «Безобразие». На поляне взвился ветер; теперь единственным источником света был погребальный костер, тлеющий позади Древа, отчего то казалось темной призрачной тенью. Алистер пошел прочь, впившись взглядом куда-то вдаль.

— Погоди! — окликнула Прю и сделала было шаг следом.

— Найди создателей, — сказал мальчик тихо, будто самому себе. — Реанимируй наследника.

— Я не понимаю, что это значит! — крикнула Прю. Алистер уже перешел границу света и скрылся в сумерках.

— Найди создателей, — донесся до Прю его бестелесный голос. — Реанимируй наследника.

А потом она осталась одна.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Преодолеть барьер

Антэнк привел девочек в свой кабинет и закрыл дверь. Ее хлопок показался Элси оглушительным, как удар молнии, и она поежилась. К тому же ей даже не позволили сходить в спальню и взять Тину Отважную, и теперь руки без куклы казались ужасно пустыми. С тех пор как они вышли из цеха, никто не произнес ни слова; молчание было гнетущее, страшное. Тишину нарушало только громкое эхо их шагов по коридору. Внутри кабинета Элси обнаружила удивительное собрание вещей: странное железное кресло посредине, стеллажи с банками и пузырьками, мигающие огоньки на маленьких белых ящичках — точно таких же, как тот, что был с собой у мистера Антэнка, когда он явился в цех с обвинениями.

Тогда он выглядел так, будто его вот-вот хватит удар; теперь же вид у него был почти что мечтательный. Затолкав девочек в кабинет и захлопнув дверь, он выстроил Элси, Рэйчел и Марту у стола, а потом в нетерпении потер руки.

— Трое, — сказал он. — Три живых образца. Нечасто выпадает такая возможность.

Мисс Мудрак встала сбоку, с хмурым безразличием глядя на них с высоты своих каблуков.

— Что вы сделали с Карлом? — спросила Рэйчел неожиданно храбро.

— И с остальными? — добавила Марта.

— Тихо, девочки, — ответил Антэнк. — Смотрите на это вот с какой стороны: вы делаете огромный вклад в науку. И не просто в науку, а в развитие человечества. Вас будут помнить; вас прославят. Это как с полетами в космос: лучше всего запоминают тех, кто больше всех рисковал. О русских ученых мы почти ничего не знаем, но ведь помним, кто первым полетел в космос? — Он не стал ждать ответа. — Лайка!

— Собака, — сказала Марта.

— Неважно. Очень знаменитая собака.

— А она разве не умерла? — добавила девочка.

Антэнк только прожег ее взглядом.

— К чему вы ведете? — спросила Рэйчел. — Что вы собираетесь с нами делать?

Тот помедлил, будто собираясь с мыслями, а потом опустился перед ними на одно колено, как гордый отец, дети которого только что отлично сыграли в школьной пьесе.

— Девочки, — произнес он. — Девочки.

Элси все это казалось очень подозрительным: его ярость и негодование словно исчезли без следа.

— У меня есть мечта, — продолжил Антэнк. — Я стремлюсь к ней всей душой. И с вашей помощью я воплощу ее в жизнь. — Он обернулся вправо и бросил взгляд на высокие окна, через которые в комнату струился жемчужно-серый свет зимнего дня. За запотевшими стеклами видны были возвышающиеся на горизонте деревья. Джоффри встал и, подойдя к окнам, вгляделся в даль. — Там, — сказал он, указывая на верхушки, — простирается огромная девственная территория, полная нетронутых ресурсов. Леса. Минералов. Земли. Тысячи и тысячи акров земли. Так называемая Непроходимая чаща, дикий край, которым до сей поры не осмелился овладеть ни один человек — и я намереваюсь войти в историю как тот, кто наконец преодолеет все опасности и назовет его своим. — Видно было, насколько захватывающей казалась ему эта мысль, он даже порозовел. Подскочив к столу, Антэнк стал копаться в бумагах, вытянул несколько карт и помахал ими перед лицами девочек. — Взгляните! Ведь на нее нет ни документов, ни налоговых счетов, никаких записей в бюро землепользования. Такое ощущение, что эта земля вообще не существует! И все же вот она, маячит прямо на окраине города, дразнит, смеется над нами. Высунула свой огромный зеленый язык.

Девочки пялились на него без единого слова.

— Но я подобрался совсем близко… вот так близко! — Большим и указательным пальцами Антэнк показал, настолько именно близко. — На прошлой неделе меня посетила пара идей — мы, ученые, называем такое моментами «Эврики!». Я уже думал, что придется ждать несколько месяцев, чтобы кто-то получил запрет, но вот вас целых трое. Трое детей, самых что ни на есть подходящих для испытания результатов моих исследований.

Элси не могла больше молчать.

— Мистер Антэнк, сэр, — сказала она умоляюще, — за мной и сестрой через неделю приедут родители. Пожалуйста, сэр, отпустите нас. Они удивятся, если с нами случится что-нибудь плохое.

— Родители, — повторил он медленно, будто стараясь вспомнить, что это слово значит. — За вами? — И он посмотрел на Дездемону.

— Правда, — холодно подтвердила мисс Мудрак.

— Конечно, они же нас оставили только на время, — вмешалась Рэйчел, — и поехали в Турцию искать нашего брата. Совсем скоро вернутся. А еще папа очень сильный и умеет драться на ножах.

— Он умеет драться на ножах? — против воли изумилась Элси. Рэйчел бросила на нее сердитый взгляд.

— Хм, — сказал Антэнк. — Как страшно. А ты? Твоих родителей мне тоже бояться? — повернулся он к Марте.

За нее ответила Дездемона:

— Китаянка — сирота.

— Меня зовут Марта, — перебила та сердитым тоном, — и я из Кореи. — А потом добавила мрачно, ниже на целую октаву: — Родители за мной не вернутся.

— Что ж, по крайней мере, тут проблем нет, — резюмировал Антэнк и повернулся к сестрам. — А что до вас, сожалею, но ваши родители были ознакомлены с положениями и условиями содержания в интернате Антэнка. Я вам сейчас покажу. — Он снова подошел к столу и, порывшись в полном бумаг ящике, вернулся с документом в руке. Это оказалось что-то вроде заявления, и на верхней строчке были — рукой мамы — написаны имена Элси и Рэйчел. Внизу стояли подписи обоих родителей. Антэнк провел пальцем по абзацу, следовавшему за подписями. Напечатан он был так мелко, что почти не читался.

— Видите, вот здесь, внизу страницы, сказано (цитирую): «Администрация оставляет за собой право наказывать ребенка по своему усмотрению, если тот представляет опасность для себя или остальных проживающих. За третьим наказанием следует запрет на усыновление, который дает администрации право исключить подобного ребенка из числа проживающих в интернате». — Он поднял взгляд. — Довольно прозрачная формулировка. Как вы считаете, мисс Мудрак?

— Прозрачней стекла, — отозвалась Дездемона.

— И, как видите, здесь стоят инициалы некоего… — Антэнк прищурился, стараясь разобрать. — Д. М. Полагаю, это ваш отец?

— Дэвид, — подтвердила Элси глухо. — Да, но я не понимаю, что это значит. Откуда он мог знать?

— Они еще и торопились — им надо было на самолет успеть, — добавила Рэйчел. — Они бы на такое ни за что не согласились. Вот увидите.

— Хм, увидим, значит? Увидим, сколько веса такой аргумент будет иметь в суде. — Он в последний раз тряхнул бумагой у них перед носом; потом, положив ее обратно в ящик стола, вернулся к девочкам и хлопнул в ладоши. — Так, давайте начинать. Мне нужен доброволец.

Молчание. Антэнк подождал, стряхивая с зубоврачебного кресла воображаемый слой пыли.

— Никто не хочет? — спросил он наконец. — Ну что ж. — И, тыкая пальцем во всех по очереди, принялся за считалочку: — Раз, два, три, четыре, пять…

— Я пойду, — оборвала его Марта, когда палец указал на нее.

— Как храбро, — сказал Антэнк. — Очень храбро. Что ж, пожалуйста, садись, и начнем.

Марта послушно забралась в кресло, а Дездемона тем временем следила за Рэйчел и Элси. Стоило девочке усесться, как Антэнк застегнул оковы у нее на руках и ногах. Лицо Марты стало встревоженным, а он виновато улыбнулся.

— Всего лишь мера предосторожности, — объяснил Джоффри. — Обжегшись на молоке, дуешь и на воду. Нельзя же, чтобы ты сбежала.

Когда Марта оказалась крепко пристегнута, он отошел к стеллажам и принялся копаться в баночках и бутылочках, бормоча что-то себе под нос. В руке Антэнк держал черный блокнот, в котором на многих страницах были загнуты уголки. Опустив глаза, он полистал его, торопливо водя пальцем по строкам. Потом снова поднял взгляд к полкам, сгреб в ладонь пригоршню бутылочек и вернулся к столу, где, вооружившись ступкой и пестиком, принялся смешивать содержимое.

— Что он делает? — шепнула Элси себе под нос, но мисс Мудрак ту же на нее шикнула.

Смешав все в единую масляно-зеленую массу, директор поднял пестик и изучил результат. Довольный увиденной субстанцией, которая показалась Элси похожей на зубную пасту цвета соплей, Антэнк вернулся к сидящей в кресле Марте.

— Теперь, — сказал он, — я засуну это тебе в ухо.

Марта, посмотрев на него диким взглядом, скривилась. Ее передернуло в оковах.

— Что это такое?

— Не беспокойся, — сказал Антэнк. — Всего лишь смесь малины мелкоцветковой, корня танниса и беличьей желчи. И немного арахисового масла, для консистенции.

— Беличьей желчи? — повторила Марта.

Рэйчел тихонько закашлялась, подавившись.

— Она безвредна, — уверил Антэнк. — Абсолютно безвредна. Я подозреваю, что непроницаемая граница, которая поглощает мои образцы, является по сути своей биологической. Эта смесь, введенная в ушной канал для соприкосновения с барабанной перепонкой — которая, как вы, несомненно, знаете, отвечает за равновесие и таким образом определяет способность к навигации и пространственному чутью — без сомнения, должна обеспечить возможность преодолеть барьер. — Говоря все это, он мазал Марте ухо. Девочка молча кривилась.

— Какой барьер? — спросила Рэйчел, и Дездемона уже хотела шикнуть, но Антэнк жестом остановил ее.

— Хороший вопрос, — сказал он, зачерпывая еще пасты. — Именно этот вопрос занимает меня вот уже три года. Кажется, все мы с незапамятных времен предполагали, что Непроходимая чаща — это просто огромный лес, который никому не пришло в голову не только обжить, но даже исследовать. Все добровольно оставались в неведении. А те, кого любопытство все же заставляло отправиться в путь, исчезали навеки или же бродили по бесконечно повторяющемуся маршруту многие дни, а когда наконец выбирались из порочного круга, оказывались на том месте, с которого начали. — Он положил в ухо Марте финальный мазок и, встав, оглядел дело рук своих. — Я слышал рассказы, даже расспрашивал выживших. Да, некоторых из них еще можно найти. Пришлось потрудиться, чтобы заставить их заговорить, но у меня есть свои методы убеждения. — Очевидно удовлетворенный работой, он подошел к столу и достал, как показалось Элси, блестящий пистолет.

— А теперь, — сказал он, — не шевелись.

Глаза Марты округлились от ужаса. Антэнк поднес пистолет к уху девочки и нажал на спусковой крючок. Раздался короткий щелчок, и Марта резко взвизгнула. Антэнк отвел руку, и оказалось, что он прикрепил к мочке ее уха маленький желтый ярлык на серебристом гвоздике.

— Следующая! — сказал Антэнк.

Оковы раскрылись, и Марта кое-как слезла с кресла. Встав обратно к девочкам, она пощупала новоприобретенную сережку в ухе.

— Что это? — спросила она.

— Похоже на этикетку с ценой, — добавила Элси.

— Осторожно, — сказала Дездемона. — Лучше не трогай. Можно занести инфекцию.

Антэнк указал Элси на кресло.

— Мадемуазель? — любезным тоном пригласил он.

Рэйчел отодвинула сестру.

— Я пойду.

— Очень храбро, — снова сказал Антэнк. Он помог ей усесться и, начав смешивать новый состав, продолжил рассказ: — Как оказалось, все выжившие в Непроходимой чаще пережили одно и то же: как бы далеко в лес они ни зашли, их преследовало странное чувство, что на самом деле они никуда не двигаются. Странно, да?

Вопрос он обратил к Рэйчел, которая была прикована к креслу, потом вернулся к нему с миской коричневого пюре и добавил, держа аппликатор над ее лицом:

— Обоняние. Крайне важное чувство. — Антэнк картинно втянул воздух ноздрями. — Мы относимся к нему, как к чему-то само собой разумеющемуся. Если говорить объективно, обычно оно бледнеет в сравнении с остальными чувствами. Но мне довелось очень внимательно изучить важность обоняния, и в моем понимании носовая полость имеет прямой канал связи с мозгом. Человеческое восприятие на девяносто три процента формируется запахами. Вам это было известно? Мне, признаюсь, нет. Но есть все основания надеяться, что, вооруженные подобным знанием, мы сумеем задействовать этот канал с помощью природных веществ, собранных в самой Непроходимой чаще, и кардинально изменим восприятие пространства, позволяя образцу проникнуть за то, что я называю термином «непроницаемая граница».

С этим заявлением он резво зачерпнул коричневой жижи и грубо запихнул аппликатор Рэйчел в нос. Девочка беспомощно фыркнула.

— Шдо это за кадость? — прогундосила она с забитым носом.

— Все натуральное, стопроцентно органический состав. Толченые вешенки, слизь улитки и порошок из древесной коры.

На лице Рэйчел появился ужас.

— Сдизь удитки?!

— В общем, — продолжил Антэнк, взяв пистолет, — у меня есть основания полагать — пусть и подкрепленные довольно туманными доказательствами — что за этой границей существует отдельный мир. Целый мир, полный жизни и энергии. И увидеть его мы сможем, только если согласимся раскрыть глаза. Не знаю, что в нем творится и кто управляет этим затерянным краем, но я весьма твердо настроен подарить ему чудо современной мысли, какое представляет собой свободнорыночный капитализм. Едва ли кто-то будет сопротивляться: если я что и понял за свою бытность промышленным титаном, так это то, что люди обожают капитализм. — Он без предупреждения поднес пистолет к уху Рэйчел и — щелк! — прикрепил ей такой же желтый ярлычок, как Марте. Рэйчел поморщилась. — Конечно, если их правильно простимулировать, — уточнил Антэнк, а затем он расстегнул оковы, и Рэйчел, выбравшись из кресла, вернулась к Марте и Элси с полными ноздрями отвратительной коричневой пасты и ярлыком в правом ухе. Вид у нее был ужасно жалкий.

Словно парикмахер в ожидании нового клиента, Джоффри развернул кресло к третьей девочке. Та почувствовала, как ее слегка подталкивают в плечо — это оказалась Дездемона, — и послушно забралась на сиденье. Антэнк стоял, повернувшись к ней спиной, и изучал стеллаж. Выбрав маленький голубой пузырек, он принес его с собой к креслу. Быстро отвернув крышку, вытряхнул на ладонь крошечный белый шарик размером с бусину и поднес к глазам.

— Я взял пылинку, снятую с пера птицы, бывавшей в Непроходимой чаще, и развел ее дистиллированной водой в пропорции один к тысяче, а потом пропитал каплей этой воды сахарную пилюлю, таким образом вложив в нее память о месте, откуда пылинка появилась. Все по науке! Если даже остальные эксперименты провалятся, уж она, я уверен, даст тебе возможность проникнуть через барьер в самое сердце Чащи. — Он поднес сахар к лицу Элси. — Открывай рот, малышка.

Девочка послушалась, и Антэнк положил пилюлю ей на язык. Та растворилась всего за пару секунд, оставив во рту легкий сладковатый привкус. На правое ухо ей так же приделали ярлык — боль от прокола была такая, как будто очень сильно ущипнули — и позволили вернуться к Марте и Рэйчел.

— Дездемона, будь добра, — сказал Антэнк, вытирая руки о какую-то тряпку.

Мисс Мудрак подошла к полке и сняла с нее три ящичка, на которых еще не было никаких пометок, принесла Антэнку, и тот принялся настраивать их с помощью черных тумблеров на передней панели. Потом, отмотав бумажного скотча, наклеил по куску на каждый ящичек и черным маркером написал на них несколько букв, а затем аккуратно поставил на стол рядом с девочками.

— Я знаю, что вы сделали, — сказала Рэйчел, — вы написали наши инициалы. — Из-за коричневой пасты в носу голос девочки звучал так, будто у нее ужасный насморк.

— Какая догадливость.

— Где Карл Ренквист? — спросила Рэйчел.

— Карл Ренквист? — Антэнк помедлил, раздумывая.

— Да, тот, который К. Р.

— Ах да, Карл. Это было на прошлой неделе, так? — Он уставился на полку с белыми коробочками, ища в них подсказку. — Медь, — добавил наконец Джоффри. — Венец из медной проволоки. На голову. К сожалению, это не сработало. — Он взял свой черный блокнот и начал перелистывать последние страницы, зачитывая вслух: — Синтия Шмидт: ингаляция паров сосновой смолы. Были большие надежды. Посмотрим: Уильям Хэтфилд. А, да, неплохой вариант. Подштанники из виноградных листьев. Довольно смелое решение. Дженни Таммел, утяжеленная обувь. Я был так уверен. Столько сил потратил на эти ботинки. Не сработало. — Он захлопнул блокнот и положил его обратно на стол. — Но каждая ошибка подводила меня все ближе к верному ответу.

— Неимоверная смелость, милый, — вставила Дездемона.

Антэнк блекло улыбнулся в ответ на комплимент, а потом смерил девочек взглядом, словно сержант свой отряд.

— Вы, — произнес он гордо, — двигаете науку и прогресс. Это честь для меня. — Потом вдруг резко выпрямился и поднял руку ко лбу. — Что ж, ринемся, друзья, в пролом!

Шли по одному — Антэнк впереди, Дездемона замыкала колонну. Девочки шагали между двух взрослых, мрачно шаркая ногами по гравию дороги, ведущей прочь от интерната. По сторонам высились ряды резервуаров, от которых, как паучьи ножки, тянулись многочисленные причудливо изогнутые трубы. Время от времени какой-нибудь раструб вдалеке изрыгал в воздух огромный огненный шар, и девочки вздрагивали от шума. Вокруг висел густой запах жидкой пластмассы; газообразные химикаты окутывали их, словно тяжелое одеяло. Каждые шагов десять Элси начинала кашлять; смог был такой плотный, что казалось, будто легкие обернули пластиковой пленкой.

Наконец они добрались до высокого сетчатого забора, увенчанного спиралью колючей проволоки. Дорогу им преграждали ворота. Антэнк отпер засов и открыл проход, пропустил остальных и снова запер. За этой границей рукотворные очертания Промышленного пустыря резко заканчивались, и начиналась сплошная стена зелени. Они стояли на опушке Непроходимой чащи.

Деревья, казалось, вовсе заслоняли небо; Элси представить себе не могла, как что-то на свете вообще могло вымахать таким огромным. Промежутки заполняло бесконечное разнообразие растительности всех вообразимых оттенков зеленого, обсыпанной ослепительно-белым снегом и переплетенной настолько, будто весь лес целиком застыл в крепком родственном объятии.

Антэнк прошел по краю дренажной канавы перед самыми деревьями и, уперев руки в бока, вгляделся в темноту леса. Девочке подумалось, не пытается ли он отыскать свои потерянные образцы: всех тех детей, которых пожертвовал лесу на этой так называемой непроницаемой границе. Вместо этого он опустил взгляд на растущий у ног папоротник и нашел под листьями вбитый в замерзшую землю деревянный колышек. Затем вытащил из кармана моток бечевки и стал его разматывать, отмеряя длину по предплечью. В итоге получилось три веревочки, и все три он привязал к стойке. Вернувшись к Дездемоне, Антэнк взял первую из трех коробочек и принялся настраивать.

— P. M. — Рэйчел Мельберг, — сказал он, — шаг вперед, пожалуйста.

Та послушалась, покрывшись мурашками под армейской шинелью, которые им выдали перед выходом из интерната.

— Этот эксперимент требует от участников только одного. Нужно пройти в глубь леса на пятьдесят ярдов и попытаться вернуться туда же, откуда вошел. Бечевка поможет измерить расстояние и найти обратную дорогу. Я буду следить по показателям. В случае если кто-то из вас попытается бежать, чего я делать не советую, я найду вас по сигналу и заставлю пожалеть об этом. Для внешнего мира вы больше не существуете; вы потерянные дети. Даты вашего поступления стерты, досье уничтожены. Сбегать крайне неразумно. Но если вы вернетесь ко мне, пройдя по бечевке требуемые пятьдесят ярдов, я с радостью подарю вам свободу.

Рэйчел с Элси переглянулись. Марта глубоко вздохнула.

— Да, вы будете освобождены от своих обязанностей в интернате, вам больше не придется мыть, скрести, собирать крошечные, но несоразмерно дорогостоящие детали. Переведитесь в другой приют! Отыщите троюродную тетушку! Делайте, что захотите. Более того, от всей прибыли, которую мне принесет эта сокровищница природных ресурсов, пятнадцать процентов я отдам вам. Положу в банк на ваше имя. И только вы сможете снять эти деньги. Это будет ваша награда за помощь в совершении такого значительного научно-культурного прорыва. Как вам?

Девочки не ответили: они напряженно вглядывались вперед, в чащу деревьев.

— Молчание — знак согласия, — сказал Антэнк, поднимая один из белых ящичков. — Что ж, Рэйчел Мельберг, берись за веревочку. Счастливого тебе пути — и удачи.

В последний раз бросив взгляд на сестру, Рэйчел шагнула вперед. Элси разглядела ее глаза, полускрытые черными прядями, — они ярко горели от страха.

— Рэйчел! — сказала она. — Я тебя найду.

Та дернула плечами и отвернулась. Подобрав с земли кончик бечевки, девочка скрылась в гуще леса.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Незваный гость

Когда Прю добралась до управы, та уже была набита под завязку. В углу расположились музыканты с незатейливыми инструментами, которые сейчас выводили бурную мелодию: медведь наигрывал зажигательный ритм на контрабасе, сделанном из оцинкованного корыта, а девушка с банджо пела о ленивых водах длинного ручья Болч. Прю на секунду задержалась на пороге, но тут кто-то помахал ей, пригласил внутрь и вручил дымящуюся кружку сидра с пряностями. Разговор с Древом и удивительным маленьким послушником по-прежнему не шел из головы. Только когда рядом объявился Кертис и по-дружески хлопнул ее между лопаток, девочке удалось кое-как стряхнуть задумчивость.

— О, вот и ты! — воскликнул он, подходя. — Добро пожаловать на вечеринку. Они тут знают, как отдать должное человеку, у которого была невероятная жизнь. — И Кертис поднял кружку, изображая тост.

Кто-то из гостей убирал столы в конце зала, освобождая место для танцев. Парнишка-послушник посыпал пол опилками, и молодежь с нетерпением столпилась в ожидании. Прю с улыбкой сделала глоток; теплая жидкость, казалось, тут же побежала по венам, разливая долгожданное тепло по замерзшим и усталым конечностям. Вдруг она услышала свое имя и, повернувшись, увидела, что перед ней стоит Стерлинг Лис с крайне недовольным выражением на лице.

— Прю Маккил, — сказал он. — Что ты здесь делаешь? — Потом пригвоздил тяжелым взглядом Кертиса. — А ты! Разбойник Кертис! Ты же должен был ее прятать в этом вашем лагере.

Потерявший дар речи Кертис повернулся к Прю за поддержкой.

— Я тоже рада вас видеть, Стерлинг, — сказала та.

Лис нахмурился.

— Все нормально, — попыталась она его успокоить. — Никакой опасности. Нам нужно было увидеться с Ифигенией и с Древом.

При упоминании Старейшины мистиков Стерлинг скорбно опустил взгляд на кружку, которую держал в лапе.

— Упокой боги ее душу, — произнес он. — Я знаю, она не любила весь этот шаблонный вздор про богов и прочее, но все равно. Упокой боги ее душу, она была замечательной женщиной.

— Да, была, — кивнул Кертис, надеясь, что печаль отвлечет лиса от темы.

Но тут тон Стерлинга снова стал суровым.

— Ну да это ничего не меняет, — сказал он и тревожно оглянулся через плечо, а потом зашептал: — Это ведь было ее распоряжение. Держать девочку в лагере. Что непонятного?!

— Кертис не виноват, — встряла Прю. — Это все я. Я не могла там сидеть. Трудно объяснить, но я почувствовала, когда Ифигения… в общем, когда ее не стало. Почувствовала. А потом меня очень сильно потянуло сюда, поговорить с Древом.

— И что? — спросил лис. — Поговорила?

— Ага, поговорила.

— Раз так, давай-ка обратно в лагерь. Да поживее. Если надо, найдем вам лошадей.

— Мы уже собираемся, — сказал Кертис. — Честно. Только хотим перед дорогой прийти в себя и немножко отдохнуть.

Стерлинг искоса посмотрел на детей и наконец сжалился.

— Ладно, но только один вечер. Чтобы к утру духу вашего тут не было.

— Договорились! — кивнула Прю. Кертис помахал лису рукой и потащил подругу к жарко горящему очагу.

— Идем, у тебя вид такой усталый.

— Мне просто надо посидеть минутку.

В каменном углублении пылал костер, и Прю села на одну из стоящих вокруг скамей. Кертис приземлился рядом. Общее приподнятое настроение толпы кое-где нарушали гости, которые тихими, ласковыми голосами утешали друг друга и улыбались сквозь слезы. У дальней стены зала на столе стоял любовно выполненный карандашный портрет старейшины мистиков, выложенный гирляндами из белых и зеленых цветочных луковиц, самых первых в этом сезоне. По другую сторону очага Септимус в красках рассказывал свою версию сражения при Пьедестале какой-то симпатичной крыске. Та застенчиво улыбалась. Прю с Кертисом смотрели в огонь.

— Ну и как там? — спросил мальчик.

Прю потерла глаза.

— Не знаю. Такой странный был разговор. Пытаюсь разобраться.

— В смысле?

— Я говорила с Древом. Точнее, оно со мной. Через одного мальчика.

— Да ну? И что оно сказало?

— Надо оживить истинного наследника. Нет, не так: реанимировать.

— М-да, — сказал Кертис и глотнул из кружки. — Странно.

— Ты понимаешь, что имеется в виду?

Мальчик посмотрел в сторону, будто перекатывая слова в мозгу.

— Никаких идей, — ответил он наконец.

— Алексей, — сказала тогда Прю. — Надо вернуть Алексея.

— Э-э-э… А-А-А! В смысле, сына Александры? Который умер?

— Да.

— Но почему? Чем это поможет?

— Не знаю. Оно сказало, что это принесет мир. И объединит три Древа.

— А их три? Есть еще такие же, как Древо Совета?

— Получается, так, — ответила девочка, уставившись в медно-рыжее содержимое своей кружки. — А еще оно сказало, что это спасет жизни мне и моим друзьям.

— Ну вот тут я не возражаю, — заметил Кертис.

— Я тоже, — попыталась улыбнуться она.

Музыканты уже перешли на небыстрый вальс, и теперь мелодию вела порхающая скрипка. Звук шагов на посыпанном опилками полу придавал музыке какой-то торжественный ритм. Дети на время замолчали, и Кертис обдумал услышанное.

— Ладно. Раз оно сказало, наверное, придется так и сделать, да? Но как именно все это провернуть?

— Найти создателей. Так оно выразилось. Надо найти их, чтобы они починили механического принца.

Мальчик устало провел рукой по лицу.

— Ну и раскомандовалось это дерево, — сказал он недовольно. — А где сейчас Алексей? В смысле, тело.

— Наверное, в каком-нибудь склепе, не знаю.

— Фу! — скривился Кертис, но тут же перебил сам себя: — Хотя, по крайней мере, он механический. А не какой-нибудь там полусгнивший труп. Так что, значит, пойдем прямо на юг, скажем им там, что надо сделать, и готово?

Девочка покачала головой:

— Вряд ли. Древо еще сказало, что другие тоже будут пытаться это сделать. И если у них получится, то беда и нам, и Древу. Судя по тому, что ты мне рассказал про ситуацию в Южном лесу, я сомневаюсь, что стоит идти открыто и всем рассказывать, что мы собираемся делать. Там наверняка полно тех, кто захочет помешать.

— Но это же ты! — воскликнул Кертис, с видом ярого патриота прижав руку к сердцу. — Дева на велосипеде! Явилась все исправить! Да все там из кожи вон полезут, лишь бы тебе помочь.

Прю сконфуженно хлопнула его по руке.

— Сомневаюсь. То есть некоторые — да, само собой. Но у нас и врагов там немало, в этом я уверена.

Мальчик согласно вздохнул:

— Блин, эти взрослые. Дай им волшебную страну, они и в ней умудрятся все испортить.

— Ага, и еще за нами охотятся убийцы-перевертыши, если ты не забыл, — добавила Прю.

Оба одновременно с усталой безнадежностью глотнули из кружек. Крыса, которую развлекал беседой Септимус, рассмеялась над какой-то его шуткой. Музыканты из своего угла объявили следующий танец, и на площадке принялись торопливо выстраиваться пары. Кертис посмотрел на подругу.

— Давай? — предложил он.

— Что?

— Иногда, если мир вокруг разваливается на куски, остается только танцевать, а? — Он встал, поклонился и предложил ей руку.

Прю робко улыбнулась. Встав со скамьи, она присела в реверансе — кажется, первый раз за всю жизнь.

— С удовольствием.

И рука об руку они пошли к остальным танцующим.

Когда пылающие энтузиазмом танцоры заполнили всю площадку, парень-скрипач шагнул вперед, зажав скрипку правой рукой и держа смычок на пальце.

— Дамы и господа, — звучно объявил он, — звери и все остальные. Следующим номером мы сыграем джигу на мотив Фантазии Колтона. Выбирайте партнеров. — И, закинув скрипку на плечо, принялся выводить скорую, энергичную мелодию, которую ансамбль у него за спиной тут же подхватил. Медведь мощно хлопал по единственной струне, натянутой на корыто, и когти его придавали низкому звучанию инструмента тоненькое эхо. Девушка с банджо, подросток со светлыми косами, сосредоточенно перебирала пальцами по струнам, выводя отрывистое тремоло. Ритм задавала гитара, на которой дико гремел усатый мужчина в комбинезоне, сидящий на перевернутом ящике из-под яблок. Музыка поднималась над толпой и вилась между балками, словно стайка крылатых фей. С самой первой нотой толпа пришла в движение, и Прю с Кертисом втянуло в водоворот танцующих, ведомых музыкантами. Скрипач иногда отнимал скрипку от плеча и выкрикивал инструкции:

— Ну-ка, против часовой!

— И вокруг!

— А теперь крутите партнершу!

Когда-то они достаточно много времени провели в школьном спортзале, репетируя кадрили, и теперь легко подхватывали движения попроще, а когда сбивались, ближайшие пары помогали им снова войти в ритм. К тому моменту, как музыка замолкла, оба раскраснелись, и мокрая от пота челка липла ко лбу Прю. Едва ребята успели отдышаться, как скрипач выступил вперед и объявил новый танец.

Вдруг со стороны входа послышался шум.

За дверью, кажется, началось что-то вроде потасовки. Музыканты решительно попытались заглушить гвалт игрой, но через какое-то время он притянул всеобщее внимание, и им пришлось прекратить. Подуло холодным ветром, вихрь принес снаружи и закружил крошечные снежинки. В зал ввалились незваные гости; оглянувшись, Прю с Кертисом обнаружили на пороге старого седого волка с повязкой на глазу и двух констеблей. Одним из них был заяц с дуршлагом вместо шлема.

— Руки прочь, гады! — орал волк. — А ну, убрали от меня свои лапы!

Стерлинг, большую часть вечера не отходивший от стола с угощениями, взвился.

— Это что такое? — требовательно спросил он у констеблей. — Что за обращение? Сэмюэл?

Заяц шагнул вперед и, поправив ручку дуршлага, встал по стойке смирно.

— Сэр, мы нашли его в канаве у Длинной дороги, он там сидел и вопил какую-то чушь. Я посчитал такое поведение в публичном месте неподобающим. От него выпивкой несет. Болтает всякий бред. Не затыкается. Сдается мне, перепил макового пива, вот и начались галлюцинации. Короче, я решил, что стоит с вами посоветоваться, прежде чем бросать его в вытрезвитель, чтоб проспался.

Волк упал на колени, и констебли с трудом удержали его за руки. Теперь он принялся рыдать, шумно всхлипывая, и из здорового глаза полились огромные слезы.

Внезапно Стерлинг узнал пьяницу. Едва сдерживая гнев, он схватил его за ворот потертого мундира и поднял к себе на уровень глаз.

— Капрал Доналбейн, — прошипел лис, — как вы объясните свое поведение?

Когда начальник полиции обратился к волку, рыдания внезапно сменились приступом странного смеха.

— Ха! Поступай со мной как знаешь, друг. Как знаешь, — кое-как выговорил тот, разбрызгивая капельки слюны. — Я вас не боюсь, проклятые перевертыши. — Оттолкнув Стерлинга, он отступил на пару шагов, подняв лапы словно бы для драки.

— Да что вы такое несете? — спросил Стерлинг. — У вас точно не все дома.

— Подождите! — воскликнула Прю, которая прибежала с танцпола посмотреть, из-за чего шум. — Перевертыши. Кицунэ! Что ему о них известно?

Кертис, пришедший следом, оглядел капрала с жалостью.

— Это тот самый волк, который предупредил нас об убийце. Вопрос в том, что он вообще здесь делает?

— Отвечайте, — потребовал Стерлинг. — Почему вы не в укрытии?

Но капрал, казалось, не слышал вопросов лиса. Он с ужасом уставился на ребят и, отшатнувшись, наткнулся на стол, отчего на том громко зазвенел поднос с кружками.

— Вы! — воскликнул он. — Вы… дети!

Вид у него был такой, будто его окружили привидения.

— Что случилось? — спросил Кертис, шагнув к нему.

— НЕТ! — взвизгнул волк. — НЕТ! Вы… вы же должны быть… мертвы!

Прю обменялась с другом встревоженным взглядом.

— Что это значит? — спросила она.

— Прочь! — продолжал вопить Доналбейн. — Сгиньте, нечистые! Отправляйтесь в могилы, откуда явились! — Он схватил со стола ложку-шумовку и принялся дико размахивать ею, будто саблей. Толпа отступила на безопасное расстояние. Стерлинг снял с пояса свое верное оружие — садовые ножницы; Сэмюэл поднял небольшую лопату.

— Полегче, — сказал лис. — Успокойтесь, старина.

Доналбейн не сводил с детей единственного глаза — круглого, налитого кровью, бешено вращающегося в глазнице. Оскалился, обнажив желтые клыки на седой морде… И вдруг что-то произошло, во взгляде его появилось осознание, губы горько сжались. Слезы снова появились на глазу, и волк рухнул на деревянный пол.

— Простите меня, — запричитал он. — Простите, простите.

Ослушавшись предостережения Стерлинга, Прю бросилась к волку и положила руку ему на плечо.

— Что случилось? — спросила она.

Волк поднял на нее горестный взгляд.

— Пропади оно все! И я вместе с ним. Я продал вас за пинту макового пива.

— В каком смысле?

— Тебя и мальчишку. И старуху тоже. Всех. Продал и не поморщился. А теперь каюсь. — Слова потонули в громких рыданиях.

— Соберитесь, капрал! — рыкнул Стерлинг. Прю сердито махнула на него рукой.

Волк снова заговорил:

— Проклятое варево. Сладкая, подлая амброзия. Все, что мне осталось. Больше ничего нет. Разве можно меня винить? Они явились ко мне, черные лисы, в час страшной нужды, с такой вроде бы мелочью! Просто поговорить хотели. Поговорить. И я дал им, чего они хотели, мне ж тогда казалось, что это пустяк! И только он отделял меня от блаженства. Я им сказал: мальчишку с девчонкой отвели в лагерь, который висит на склоне провала, и спрятали — и король тоже там.

Прю слушала все это в изумленном молчании.

— Что вы наделали? — прошептал Кертис.

— И все! — простонал волк; теперь его голос звучал каким-то сумасшедшим напевом. — Больше ничего меня не спросили, и мне показалось, это такая мелочь. Но не осталось питья, и вот он я, жалкий предатель, падаль. Пива нет, один запах — да еще кровь на лапах. — Он вытянул ладони и горестно вгляделся в них. — Смотрите! Кровь! Красная, красная кровь! Кровь детей! — Но серый мех был покрыт лишь засохшей грязью.

Ребята, не теряя ни минуты, принялись собираться в дорогу. Стерлинг сумел достать с ближайшей фермы двух лошадей, хотя в процессе осыпал доводы детей возражениями.

— Это безумие! — говорил лис.

— Вы попадете прямиком в пасть врагу! — добавлял он.

— Это же как ехать в поезде без машиниста, да еще в туннеле, да за которым станция, где вас будут встречать все ваши самые страшные кошмары! — Это было самое длинное возражение из списка.

— С последним я соглашусь, — вставил Септимус, решительно усевшись Кертису на плечо.

В основном на эти возражения отвечал сам Кертис, который стремился попасть в лагерь как можно скорее. Как он объяснял, необходимо предупредить Брендана и остальных разбойников. Он ослушался приказа короля и этим поставил под угрозу не только тайну местонахождения лагеря, но и безопасность разбойничьей семьи. Крыс с этим согласился, хоть сам и не давал клятвы на крови. По правде говоря, трудно было предугадать, на что пойдут перевертыши, чтобы добраться до своих жертв. И никто из честных разбойников не выдаст тайны местонахождения Прю — скорее умрет.

Как раз это значительно добавляло беспокойства.

Пока они собирались, Кертис почти не разговаривал с Прю. Она видела, как во взгляде друга плещется досада, и понимала, что он едва сдерживается, чтобы не сорваться на ней. В конце концов, это по ее вине они покинули укрытие. Но какая разница, если Доналбейн все равно раскрыл бы их тайну — и что было бы тогда? Нет, по зрелом размышлении Кертис сердился на самого себя за то, что ушел из лагеря в тяжелую минуту. Бросать семью — это не по-разбойничьи. А разбойники теперь и были его семьей.

Над далекими вершинами Кафедральных гор собиралась буря. К тому времени, как они сели на лошадей и спешно распрощались с толпой перед фасадом управы, горные пики скрылись в темных тучах. На плечах у детей были плотные шерстяные накидки, которые им дал один из фермеров. Приближалась полночь, и краешек луны выглядывал из-за облаков, будто мертвенно-белый глаз. Пришпорив лошадей пятками, путники галопом устремились к Длинной дороге.

Занесенный снегом путь был пустынен — ни следа дневного оживления. Прю ехала позади, потому что всякий раз, как она пыталась поравняться с другом, тот подгонял коня и вырывался вперед. Они не разговаривали, а когда наконец остановились — напоить лошадей да подкрепиться припасами из рюкзака Прю, — стояли в неловком молчании, и Кертис не поднимал глаз от земли.

— Кертис, — отважилась наконец она, — все будет хорошо. Мы успеем.

Он не ответил, только бросил в лес недоеденный огрызок яблока и снова забрался на свою гнедую кобылу.

— Залезай, Септимус.

Крыс переглянулся с Прю, пожал плечами и запрыгнул на лошадь Кертиса. Девочка, опечаленная молчанием друга, тоже послушно села в седло.

На хребте, который разделял северные и диколесские земли, разыгралась буря, существенно затруднившая продвижение. Видимость была почти нулевая, впереди клубились сплошные белые облака. Путники плотно обернули лица накидками, чтобы оградить их от снега. На обочине дороги возникла межевая пирамида из камней, а рядом — хижина для путников, из окон которой лился свет. Когда они проезжали мимо, оттуда вышел человек и пригласил их переждать бурю. Но стоило Прю заикнуться Кертису об этом, и мальчик пригвоздил ее таким взглядом, что сразу стало ясно, как он относится к этой идее. Она поблагодарила незнакомца, еще туже обмоталась накидкой и продолжила путь.

Ехали всю ночь. Прю дремала в седле, и тут Септимус, бежавший по ветвям впереди, окликнул их. Он заметил одну из запасных троп, по которым разбойники возили провизию. Молчаливо свернув с дороги, они углубились в лес. Тьма постепенно рассеивалась, уступая зловещей пелене света, который начал обрисовывать засыпанный снегом мир вокруг. Наступление утра заставило Кертиса снова заторопиться; вглядываясь в лес со всех сторон, он погонял лошадь снова и снова, хотя было очевидно, что животное отчаянно нуждается в отдыхе.

— Ты чего? — спросила Прю сквозь туман усталости. Мальчик не ответил. Довольно долго они следовали по тропе и наконец добрались до зарослей гаультерии и ежевики, за которыми скрывался вход в лагерь разбойников. Септимус стоял там, ожидая их.

— Гляньте-ка, — сказал он.

Кто-то — или что-то — проделал в зеленой гуще ветвей огромную дыру, и Кертис, едва увидев ее, соскочил с лошади. В воздухе висел резкий, терпкий запах дыма. Всадники без слов поняли: слишком поздно.

За стеной кустов, где зеленая, покрытая мхом земля резко сменялась обрывистым каменистым склоном, снизу поднимались черные клубы едкого дыма. Не теряя ни секунды, ребята спустились по веревке на платформу, от которой через бездну шел веревочный мост. Светильник на той стороне не горел.

— Что случилось? — выдавила Прю. — Где все?

Пробежав по мосту, они обнаружили, что фонарь, которым возвещалось о прибытии посетителей, валяется на земле кучкой искореженного железа и разбитого стекла. Прю провела пальцами по царапине на деревянных перилах: потертую коричневую поверхность исполосовали белые рубцы. Кое-где виднелась кровь. Из лагеря, начинавшегося за переходом, не доносилось ни звука.

— Нет, нет, нет, нет, — без перерыва бормотал Кертис.

Они ступили на переход, не зная, что ждет их дальше, но добрались только до восточной башни — веревочный мост был оборван, дорога дальше отрезана. Ночной снегопад практически скрыл собой множество следов, укутав все вокруг белым покрывалом. С их наблюдательного пункта было видно, что черный дым поднимается из пещер в каменистом склоне. В отдалении пылала лестница; деревянное сооружение, превратившись в кучу обгорелых досок, тлело в холодном воздухе. Раздался щелчок, и Прю, обернувшись, успела заметить, как одна из тарзанок оборвалась и со стуком упала вниз. Огонь в последний раз лизнул то место, где веревка крепилась к платформе, и крепеж, сорвавшись, тоже полетел в провал.

— Брендан! — крикнул Кертис, сложив ладони рупором. Ответа не было. — Эшлин! Кто-нибудь! — Снова тишина.

Септимус бросился по пеньковому тросу вниз, на другой уровень, и вскоре оттуда раздался его голос:

— Никого! Ни души!

Впервые в жизни Прю услышала в его голосе искреннюю тревогу.

— Может, они успели уйти раньше, чем напали лисы, — предположила она. Кертис продолжал ее игнорировать. — Слушай, не может быть, чтобы они не перехитрили этих кицунэ. Они наверняка ожидали нападения. Может, это все просто для вида.

— Для вида? — повернулся к ней Кертис. — Издеваешься? Ты хоть представляешь, сколько времени ушло на постройку лагеря? Месяцы и месяцы беспрерывного труда. Нет, здесь была битва, и эта битва разрушила дом. Мой дом. — Он оперся спиной о перила башни, скрестив руки на груди, и спрятал подбородок в накидку так глубоко, будто пытался залезть туда целиком. Прю бессознательно отступила на шаг.

— Мне очень-очень жаль, что так вышло.

— Это все я виноват, — сказал мальчик. — Я должен был быть здесь. С ними.

— Это я тебя увела. Нужно было оставаться тут, как хотела Ифигения.

К щекам Кертиса прилил гневный румянец.

— Да! Вот именно! Это и правда ты виновата. Я говорил, что надо остаться. Говорил, что нам сказали делать. Но тебе обязательно надо было сбежать!

— Ты мог и остаться, — ответила Прю, неожиданно задетая обвинением. — Я же тебя силой за собой не тащила.

— Но разве у меня был выбор, по-хорошему? — Он оттолкнулся от опоры и выпрямился перед ней. — Все всегда вертится вокруг тебя, разве нет, Прю? Великая Прю Маккил. Всегда знает, что делать. Всегда главная. Тебя вообще не волнует, что другие думают, да?

— Неправда. И ты сам это знаешь.

— Ха! — фыркнул мальчик. — Я жил в твоей тени с той самой секунды, как мы вошли в лес. Ты прешь, как паровоз, ничего не оставляя на своем пути.

От таких слов на глазах у Прю появились слезы. Но Кертис не сжалился.

— А мы все должны из кожи вон лезть ради тебя. У меня тут была семья, Прю. Друзья. А теперь что с ними? Я их бросил. — Говоря, он яростно бил себя ладонью в грудь. — Да ты даже не знаешь, что это такое. Где твои друзья, а, Прю? Они у тебя вообще есть? Я единственный остался? Да? — И когда она не ответила, он добавил: — Ничего удивительного.

Прю подняла на него мокрые от слез глаза.

— Кто бы говорил. Разбойники — не первая семья, которую ты бросил, — сказала она уязвленно и тут же пожалела.

Кертис молча уставился на нее.

Понимая, что дошла до точки невозврата, девочка громко продолжила:

— Как же твоя настоящая семья? А? Твои сестры? Мать с отцом? Ты хоть иногда о них вспоминаешь? Не тебе обвинять меня в том, что я думаю только о себе. — Она вытерла слезы ладонью.

Выпятив нижнюю губу, Кертис ткнул в Прю пальцем.

— А ну возьми свои слова назад! — рыкнул он. — Возьми назад!

— Полегче! — раздалось сбоку. Из-за перил показался нос Септимуса. — Разве в кодексе разбойников нет какого-то правила, мол, нельзя ссориться с друзьями?

— Тебе-то откуда знать, крыс, — запальчиво бросил Кертис, снова скрестив руки на груди.

— Ну, вот. Давай! Огрызайся! Я-то все стерплю.

Мальчик пристыженно замолк. Прю, все еще на грани слез, не сводила с него взгляда.

Крыс встал на зубец башни и печально оглядел дымящиеся останки лагеря.

— Кошмар, — подытожил он, постукивая пальцем по зубам. — Такого и пятнадцать лис сделать не смогли бы, куда уж там трем.

— Надо двигаться дальше, — сказала Прю, глядя на Кертиса.

Тот промолчал. Септимус окинул его изучающим взглядом.

— Надо найти создателей, Кертис, — повторила Прю. — Древо…

— Ой, да умолкни ты со своим Древом, — бросил мальчик. — Мое место здесь. С разбойниками.

— Но их тут нет, Кертис. — Она шагнула вперед, чтобы положить руку ему на плечо, но он увернулся.

— Отстань от меня.

И тут с другой стороны пропасти раздался голос. Женский голос.

— Ребята, — сказала женщина. — Не шумите.

Оглянувшись, Прю с Кертисом увидели, как из пещеры появилась черная лиса. Мех ее, весь в пятнах крови, трепало холодным ветром. Следом семенила вторая лиса, скаля желтые клыки.

Прю попятилась; Кертис потянулся к праще.

— Я совершенно случайно услышала ваш разговор, и, должна сказать, не дело ругаться из-за такой чепухи. — Звук голоса этой лисы был хорошо знаком Прю — ей вспомнилось, как когда-то этот же самый голос рассказывал ее классу о строении цветочной тычинки. — Не стоит тратить свой последний вздох на споры о том, кто что сделал и кто кого бросил. — От двух лис их отделяла только узкая пропасть, которую когда-то пересекал веревочный мост. Звери с легкостью перепрыгнули преграду и приземлились на нижней ступеньке винтовой лестницы, опоясывающей башню. Кертис вложил в пращу камень и стал раскручивать.

— Назад, — сказал он. — Только попробуйте подойти.

Септимус крепко вцепился в ткань его эполета.

Дарла ощерилась:

— Вот как? И что же ты сделаешь? Кинешь в меня камешком?

Когда лисы прошли первое кольцо ступеней и снова появились в поле зрения, Кертис прицелился и пустил камень. Тот с громким стуком ударил вторую лису в бок. Животное тявкнуло и едва не свалилось с лестницы.

— Метко, — одобрил Септимус.

— Больше так не делай, мальчик, — предупредила Дарла.

Кертис вытащил из мешочка на поясе новый камень и зарядил пращу, а потом шагнул вперед, навстречу нападавшим.

— Их у меня там куча, — сказал он с вызовом. — Вы еще не со всеми разбойниками разделались.

Прю схватила друга за рукав и потянула к переходу у них за спиной. Тот вел по стене башни вниз, к платформе, на которой обнаружился разбитый фонарь. По ее прикидке, они еще могли сбежать. Непонятно было, что сталось с огромной толпой разбойников, но лучше не проверять, что убийцы сделают с двумя детьми.

Лисы оставляли на покрывавшем ступени снегу аккуратные следы лап. Кертис пустил еще один камень. Дарла увернулась, и шерсть у нее на загривке встала дыбом.

— Я же сказала, — прорычала она, — больше так не делай!

С этими словами лиса подобралась и, перепрыгнув последние несколько ступеней, приземлилась на верхушке башни. Она начала осторожно приближаться к жертвам, обходя их сбоку, медленно и методично. Прю аккуратно отступала по заледеневшим доскам, таща Кертиса за собой. Тот же пытался зарядить пращу новым камнем, но замерзшие пальцы плохо слушались. Камень с глухим стуком упал на деревянный пол.

— Кертис, пошли! — прошипела Прю.

— Не тратьте силы, дети, — посоветовала Дарла, очевидно наслаждаясь финальной частью охоты. — Вам просто некуда бежать. Так или иначе вы окажетесь у нас в когтях. Нам нелегко было вас найти. Прошу, не усложняйте хотя бы эти последние минуты.

Кертис, ругаясь себе под нос, искал в мешочке новый камень. Прю вскрикнула, поскользнувшись на досках, и прокатилась несколько футов до ровного места. Услышав ее крик, мальчик обернулся и, крепко держась за перила, бросился туда, где она упала. Он помог ей подняться на ноги, и оба стали отступать от приближающихся лисиц.

— Что стало с разбойниками? Что вы с ними сделали? — Кертис отказался от идеи использовать пращу — она, похоже, совсем не замедляла врагов.

— А, кое-кто умер, — ответила Дарла легкомысленно, — кое-кто сбежал. Та еще банда, надо признать. Но в итоге все равно побеждает умнейший. Мне жаль это говорить, Кертис, но они довольно быстро на вас плюнули. Ну и любящая семейка у тебя, да?

— Ты врешь, — отозвался тот. Они добрались до платформы. Теперь лишь один веревочный мост отделял их от противоположного склона, где висели подъемные канаты. Ускорив темп, дети ступили на его шаткие доски. Между склонами гулял ветер, заставляя мост дрожать и скрипеть. Септимус спрыгнул со своего места и побежал по одной из веревок. Почти добравшись до конца, он вскрикнул: в этот самый момент по склону спустилась женщина в зеленом спортивном костюме и направилась к ним с другого края моста.

— А, Каллиста, — сказала Дарла, заметив ее. — Как хорошо, что ты смогла к нам присоединиться.

— Не шевелитесь! — прошептал Септимус, вернувшись. — Мы окружены.

Трое убийц — одна с одной стороны, двое с другой — замедлились. Двигались они тихо и сосредоточенно. Ребята стояли спина к спине и смотрели на приближающихся врагов.

— Ну вот и все, Прю, — сказал Кертис.

— Ага.

— Извини меня за все, что я наговорил.

— И ты меня. Я совсем не считаю тебя эгоистом. На самом деле я думаю, что ты замечательный.

— Правда? Ты так думаешь?

— Ага.

Кицунэ все приближались.

— Ну и я тоже думаю, что ты очень хороший человек.

— Спасибо.

Лисы уже подобрались на расстояние прыжка. Прю, отчаявшись, огляделась вокруг. Избежать нападения было невозможно. У них осталась одна дорога — вниз.

Она заглянула за перила моста в темноту: суровые каменистые склоны исчезали в непроглядной тьме. Осматриваясь, девочка заметила, что трос, на котором крепилась лестница, у самой ее руки истерся — его держали лишь несколько ниток. Перекинув рюкзак через плечо, девочка вытащила складной нож, открыла его и напоказ взмахнула над тросом.

— Только попробуйте подойти, — заорала она, — и я перережу мост.

— Что? — изумился Кертис.

— Что? — вторил ему Септимус.

Каллиста, та, что в спортивном костюме, перестала красться и замерла.

— Ты этого не сделаешь, — сказала она, скептически посмотрев на Прю.

— Да, — дрожащим голосом поддержал Кертис. — Не сделаешь ведь?

— Давайте проверим, — сказала девочка и, выгнув шею, обернулась к Дарле. Та остановилась на четвертой доске моста.

— Ты блефуешь, — сказала лиса.

— А вот и нет, — ответила Прю.

— Ты уверена, что не блефуешь? — уточнил Септимус.

Она поднесла лезвие к веревке. Дарла, пристально следя за ее движениями, кивнула Каллисте, и та попятилась.

— Убери нож, малышка, — сказала Дарла. — Это очень глупо. Давай-ка так: вы сдаетесь, а мы, может быть, не станем вас убивать.

Прю фыркнула:

— В жизни не слышала такого наглого вранья. Вы убили Ифигению. Вы — злобная, жестокая женщина. Лиса. Или кто вы там. С чего вдруг вам оставлять нас в живых?

— Увы, значит, положение безвыходное, так? — вздохнула та и сделала шаг в сторону детей.

Лапы ее задрожали от напряжения. Лиса приготовилась прыгать.

— Держитесь, — сказала Прю, глубоко вдохнула и перерезала веревку.

Кто-то завопил. Прю не успела заметить кто. Звучало по-женски, но она уже однажды слышала, как подобный звук издал Кертис. Так или иначе, опора ушла из-под ног, мост покосился на одну сторону и дощатый пол резким, мощным движением опрокинулся. Девочка уловила, как другой голос крикнул «НЕТ!», и в этом слове звенела такая боль потери, будто на глазах кричащего развернулась самая страшная трагедия. До нее дошло, что кричала Дарла, и на краткую долю секунды ее даже охватило сочувствие. Рука, будто направляемая кем-то извне, инстинктивно схватилась за одну из торчащих веревок моста, который как раз в этот момент перестал быть мостом и обвис, словно марионетка с перерезанными ниточками. Прю тряхнуло вместе со взбесившейся веревкой, и она проводила взглядом Каллисту, которая с воплем скрылась в бездне у них под ногами.

Лямка рюкзака вдруг дернулась и сильно надавила на шею. Оказалось, Кертис с упрямо вцепившимся в его плечо Септимусом успел схватиться за рюкзак и теперь висел над пропастью на единственном ремешке. Мальчик и крыс хором заорали, и Прю осознала, что именно Септимус за секунду до этого издал вопль, так похожий на женский. Раздался еще один резкий звук. Держащиеся за веревку пальцы девочки, на которые пришелся вес и Кертиса, и ее самой, в одну секунду стали из ярко-красных бескровно-белыми.

— Кертис! — хрипло прокричала она. — Я не могу!

В это самое мгновение Прю заметила, что Дарла, снова превратившаяся в человека, подбирается все ближе и ближе. Ее цветастая туника была изорвана и запачкана грязью и кровью, лицо скривилось от безграничной ярости. Превращение не дошло до конца, и в эту отчаянную минуту она зависла где-то на полпути между человеком и лисой. Когда женщина потянулась к Прю, та заметила, что запястья у нее покрыты черным мехом, а вместо ногтей — когти. Казалось, время застыло.

И тут последний трос моста лопнул; вся конструкция распалась на две части. Прю с Кертисом отнесло в одну сторону, а Дарлу — в другую. Септимус уцепился за ниточку бахромы на эполете Кертиса, и тоненький вопль уступил место причитанию:

— Ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой…

Дарла тяжело ударилась о каменный склон, но девочка едва успела порадоваться этому, как ее саму грохнуло о камень. Пальцы, до тех пор доблестно повиновавшиеся хозяйке, разжались, и все трое — Прю, Кертис и Септимус — полетели вниз, во тьму.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Перспективный заказ

Дверь тяжело закрылась. Антэнк, помедлив на пороге, с тихим отчаянием оглядел захламленный кабинет и обессиленно прислонился спиной к двери, отчего фетровая шляпа у него на затылке сползла вперед и упала на пол. Быстрым, нервным движением подняв ее, он подошел к столу и рухнул в свое кресло; то скрипуче застонало. Антэнк попытался бросить шляпу на крючок рядом с вешалками, но позорно промазал, и вместо этого она оказалась в мусорной корзине. Какое-то время он сидел неподвижно, а потом уронил голову в лежащие на столе ладони.

Раздался стук в дверь.

— Джоффри, милый? — Это была Дездемона.

— Секунду, солнышко, — отозвался он, выпрямил спину и вытер выступившие на глазах слезы. — Заходи.

Дверь с хрипом приоткрылась, пропуская в кабинет мисс Мудрак в мерцающем платье и с портфелем в руке.

— Все хорошо? — спросила она.

— Да-да, — ответил Джоффри. — Просто отдохнул минутку.

— Я принесла оборудование.

— Ах да. Давай.

Дездемона пересекла комнату и, расстегнув ремешки портфеля, поставила все три коробочки на полку к их таким же белым товарищам. Кусочки клейкой ленты гласили «Р. М.», «Э. М.» и «М. С.». Одарив их почти по-матерински заботливым взглядом, она обернулась к Антэнку.

— Я думаю, шо они найдутся.

Антэнк тихонько усмехнулся:

— Да, может быть, и так.

— Мне сдалося, шо китаянка дольше всех оставалась на экране. Та точка исчезла не так быстро.

— Правда?

— Да, правда.

— Что ж, милая, дорогая моя, — сказал Антэнк, — зеница ока моего, ты ошибаешься. — Он грохнул ладонью по столу. — Все три. Все три исчезли. Бип. Бип. Бип. Вот так. Только прошли двадцать ярдов, и все. Пропали.

От этого нежданного взрыва Дездемона вздрогнула.

— Не мучай себе, — сказала она. — Може, в следующий раз буде по-другому.

— В следующий раз? — повторил Антэнк раздраженно. — А как же прошлый раз? А? Как его там звали… Карл. Карл Ренквист. Пухлый мальчик. Я работал несколько недель, не меньше, над этой медной… короной. Изучил тьму книг про свойства меди и ее воздействие на магнитные домены, насыщение и ферромагнетизм. И весь этот труд — псу под хвост!

— Успокойся, милый, — взмолилась Дездемона.

— И почему, — сказал он, поднявшись с кресла и подойдя к полке с коробочками, — почему ни один из них не вернулся? Ведь даже если приспособление или состав не сработали, можно предположить, что хоть кто-то мог бы найти дорогу обратно. А выжившие? Те, кому удалось выбраться? Те, кого я с таким трудом опрашивал? Они все что… мне наврали?

— Ну зачем же так расстраиваться…

Антэнк поднял указательный палец:

— Вот оно что. Все это — один большой хитроумный розыгрыш. Все те люди, которых я разыскивал в кабаках; сумасшедшие в психушках, лепечущие о койотах, одетых в военную форму девятнадцатого века, — все они меня просто надули. И угадай что? Я повелся. Я повелся, черт меня побери, так ведь? — Он вернулся к столу и принялся грубо ворошить стопки бумаг. — Ха-ха. Простофиля Антэнк. Все говорили, что из меня вырастет ничтожество. Но нет! Они ошибались. Я стал титаном. Титаном машиностроения. Я им всем показал, так? Вот только последними смеются почему-то все время другие. Например, тот, кто составил вот это. — Он принялся рыться в бумагах в поисках чего-то определенного, но не нашел и, замерев, сунул руки в карманы. Его глаза пробежались по комнате. — Где она?

— Шо, милый?

— Карта. Карта, черт ее подери, Дездемона. Та, что мне дал старик.

Мисс Мудрак, заметив, что гнев Джоффри все распаляется, шагнула к двери.

— Я не знаю, про шо ты говоришь, яка карта…

Антэнк, копаясь в бумагах, уже начал кричать:

— Карта! Карта! На которой отмечены… места. Которую дали старику, а тот — мне. С деревом и усадьбой!

— Ее там нет?

— Нет, ее там нет. — Внезапно его осенило. — Дети. Те девочки, что взяли приемопередатчик. Должно быть, одна из них… — Он умолк, не договорив.

— Одна из них… шо? — спросила Дездемона.

Антэнк ткнул пальцем в ее сторону.

— Иди, обыщи их вещи. Она должна быть там. Наверняка это они ее украли.

— Ладно, милый. Я все сделаю. Не надо так волноваться. Ты совсем збожеволів. — Громко вздохнув, она повернулась, чтобы уйти, но вдруг заметила громко: — И не кричи. Це не по-джентльменски. — И с этими словами она снова оставила его в кабинете одного.

Джоффри Антэнк всем весом упал в кресло и снова уронил голову в ладони. Волосы, еще остававшиеся у него на голове, за время этого припадка ярости растрепались и теперь торчали на макушке, будто петушиные перья. На кончике носа повисла капля, и он стер ее рукавом. Довольно долго Антэнк сидел в том же положении, мучая себя воспоминаниями о долгих годах экспериментов. Мысли были настолько болезненные, что он даже задумался о том, чтобы встать, броситься к стеллажам и разбить все до одного пузырьки и сосуды, положив этой катастрофой в одну оглушительную секунду конец мечте всей своей жизни — найти дорогу в Непроходимую чащу.

Возможно, он бы так и сделал, если бы в эту секунду не послышался стук в дверь.

— Что? — спросил Антэнк сердито.

— Сэр, — послышался голос мисс Талбот. — К вам кто-то пришел, сэр.

Он снова вытер нос и расправил смятые ромбики.

— Спасибо, мисс Талбот, но я сейчас не принимаю посетителей.

— Это какой-то господин, и он говорит, что дело очень важное.

Антэнк прожег дверь взглядом.

— Я же сказал, мисс Талбот, я не принимаю посетителей.

После долгой паузы из-за деревянной двери снова послышался голос.

— Этот господин не желает слышать отказа, сэр.

— Он что, адвокат? — спросил Антэнк со стоном. Защитники правосудия периодически набрасывались на него с попытками засудить за недобросовестное и несколько беспечное ведение дел, но обычно все кончалось чеком и звонком сенатору штата.

— Я не знаю, сэр, — ответила мисс Талбот.

— Не знаете?

Снова пауза.

— Он… он какой-то странный, сэр. Я даже как-то не могу это выразить.

Антэнк сложил руки шалашиком на поверхности стола и уставился на них. Что там говорила эта девчонка Мельберг? Что за ними скоро вернутся родители? Изредка родители действительно возвращались, и обычно разбираться с ними было довольно муторно. И все же со временем он понял, что, используя верный тон, даже мучимых виной родителей, вернувшихся за ребенком, которого они сознательно оставили сиротой, легко можно укротить. Он откинулся в кресле и попытался придать себе спокойный вид.

— Хорошо, — сказал он. — Проводите его сюда.

Прошло несколько минут. Наконец дверь скрипнула, и в кабинет прошаркала мисс Талбот. За ней шел высокий, худощавый мужчина в элегантном костюме, который Джоффри показался вышедшим из моды не меньше столетия назад. У него были напомаженные, зачесанные со лба волосы и коротко остриженная бородка. На носу незнакомца красовалось что-то вроде очков.

— Это что у вас… — брякнул Джоффри и помедлил, подбирая слово. — Пенсне?

Мужчина проигнорировал вопрос и уверенно прошел в кабинет, держа под мышкой потертый кожаный портфель. Незнакомца окружала какая-то необычная атмосфера, которую Джоффри лишь позже смог описать как несколько потустороннюю — каждый раз при взгляде в его сторону казалось, что просыпаешься от странного волшебного сна. Некоторое время Антэнк, замерев на месте, изумлялся зрелищу и лишь потом вспомнил о своих намерениях.

— Дорогой сэр, — начал он, не давая посетителю возможности заговорить, — я понимаю, что вас может расстраивать решение… как бы выразиться?.. Расстаться со своим ребенком или детьми, но могу вас уверить, что…

Худощавый мужчина внезапно прервал его.

— Вы — Джоффри Антэнк, изготовитель деталей для механизмов?

— Да, — ответил Джоффри, обменявшись вопросительным взглядом с мисс Талбот. Она, видимо, решила, что ее обязанности выполнены, и спешно покинула кабинет, закрыв за собой дверь.

Худощавый подождал, пока она выйдет, и лишь потом продолжил:

— Я хотел бы заказать вам одну вещь.

— Что? — удивился Антэнк.

— Вещь. Деталь. Мне дали понять, что это ваша специальность.

— В общем, да. Но погодите секунду. Кто вы? Как ваше имя?

— Мое имя несущественно, — ответил худощавый.

Антэнк криво улыбнулся:

— Для вас, может быть, и несущественно, но я обычно предпочитаю знать, с кем имею дело.

Он откинулся в кресле, ожидая ответа.

— Хорошо, — поколебавшись мгновение, сдался посетитель. — Если вы настаиваете. Меня зовут Роджер. Роджер Суиндон. И я хотел бы заказать у вас деталь.

— Рад познакомиться, Роджер, — сказал Антэнк.

— Могу я сесть? — спросил тот.

— Конечно, мистер Суиндон. Присаживайтесь. — Джоффри махнул рукой на одно из кожаных кресел, стоящих перед столом.

Поставив портфель на пол у ног, Роджер сначала расправил фалды своего старомодного черного пиджака и лишь потом уселся на краешек кожаного сиденья. Затем поднял портфель и поставил себе на колени. Антэнк по-прежнему пялился на его костюм.

— Занятно вы нарядились, — заметил он. — Идете на маскарад?

Гость его реплику оставил без внимания.

— От этого предмета зависит очень многое, и я бы предпочел, чтобы его изготовили старательно и без промедления. — Говоря, он принялся расстегивать ремни портфеля. — Мне удалось раздобыть чертеж, так что процесс должен оказаться довольно-таки несложным. Из доверительных источников я узнал, что вы — лучший специалист в этом деле. — Он умолк и пристально посмотрел на Антэнка поверх пенсне.

Тот осторожно улыбнулся.

— Мне нравятся ваши источники, — сказал он. — Могу я спросить, кого конкретно вы имеете в виду под этим словом?

— Это не имеет никакого значения, — продолжил посетитель, все еще открывая портфель. Количество ремней на нем было совершенно неадекватное. — Однако следует сразу же заметить — я ожидаю, что работа будет проводиться в абсолютной тайне. Никто не должен знать, что вы заняты изготовлением этого предмета. Говорить можно только со мной.

— Слушайте, приятель, — сказал Антэнк, устав от поведения гостя. — Вы пришли сюда, настояли на встрече. Оторвали меня от работы. Отказываетесь назвать того, кто вам меня посоветовал. И вот так просто ожидаете, что я брошусь изготавливать… какую-то там деталь? Так не пойдет. У меня есть контрактные обязательства по отношению к крупным производителям, репутация, над которой я тяжело трудился многие годы. Дел и так полно. Я не могу вдруг бросить все дела, чтобы изготовить вам эту вашу деталь — мой долг по отношению к клиентам не позволяет мне откладывать их заказы. К тому же я не люблю секреты. Не люблю работать в тайне. Секретность означает незаконность, а это — последнее, что мне сейчас нужно. — Антэнк открыл средний ящик стола и принялся рыться в содержимом. — Я дам вам контакты нескольких более мелких предприятий. Качество там, конечно, не то, что у меня, но они сумеют изготовить вам ваш коллектор для сушилки, или съемное лезвие для блендера, или что вам там нужно.

Суиндон молча выслушал тираду Антэнка. Когда Джоффри закончил и протянул ему небольшую золотистую визитку, он заговорил снова:

— Вы будете вознаграждены за работу, мистер Антэнк. Думаю, принять мой заказ — в ваших интересах.

Антэнк нетерпеливо помахал карточкой:

— У меня и так все отлично, спасибо. Вот, есть неплохой вариант для вас. Возьмите карточку.

— Я могу предложить вам взамен нечто очень привлекательное, мистер Антэнк.

— Я не занимаюсь бартером. Может, вот он согласится.

Джоффри по-прежнему размахивал карточкой, и тут визитер сказал нечто, что заставило его замереть.

— Доступ, мистер Антэнк. Я могу дать вам доступ.

Тот поднял правую бровь.

— Какой еще доступ?

— Который вы так давно ищете, мистер Антэнк.

Его имя в устах этого человека звучало как-то жутковато.

— Что вы имеете в виду?

— Мы наблюдали за вами. За вашей работой. Мы можем помочь вам, мистер Антэнк. Можем провести вас в Непроходимую чащу.

Джоффри выронил визитку на стол, вдруг почувствовав, что не может шевельнуться, будто все мышцы просто отказали. Пристальным взглядом Антэнк обвел гостя, его короткую черную бородку, золотое пенсне — и наконец обрел дар речи.

— Можете? — выдавил он хрипло.

Роджер кивнул.

— А теперь продолжим?

— Погодите, — сказал Джоффри. — Как?

— Это сейчас тоже неважно.

— Нет, по-моему, это очень важно. Как вы туда проникаете? Как поможете проникнуть мне? Прежде чем я на что-либо соглашусь, мне нужно подтверждение.

Худощавый устало вздохнул.

— Довольно сказать, что я и любой, кого я решу провести с собой, можем преодолеть внешний пояс. Во мне течет лесная магия.

— Что течет?

— Право же, мистер Антэнк, я не думаю, что стоит тратить время на болтовню о банальных мелочах.

— Внешний пояс — это барьер?

Посетитель кивнул.

Джоффри, широко распахнув глаза, снова откинулся в кресле. Он вцепился пальцами в волосы и порывисто убрал их назад, пригладив сальные пряди.

— Боже мой, — сказал он и потом повторил: — Боже мой.

Роджер, наконец сумевший расстегнуть все застежки портфеля, вытащил на свет желтоватый лист бумаги, сложенный вчетверо. Развернув и расправив его на колене, он бережно положил его Антэнку на стол.

— Ознакомьтесь со схематикой, — сказал он. — Сколько времени займет изготовление?

Стряхнув с себя изумленное оцепенение, Джоффри быстро заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд, прищурился и заглянул в чертеж. Сначала он различил очертания и, нахмурившись, стал разбирать детали. Когда ему это наконец удалось, у него отпала челюсть.

Так вышло, что Джоффри Антэнк в механике разбирался. У него это было в крови. Его прапрадед, Лайнус Мортимер Антэнк, основал машиностроительный завод Антэнка в 1914 году, прямо перед началом Первой мировой войны. Портрет старика висел в парадном холле здания. Джоффри видел своего прапрадеда только один раз, можно даже сказать, половину раза. Тот лежал на смертном одре, и пятилетнего Антэнка привели к постели умирающего главы рода, чтобы тот с ним попрощался. Джоффри очень живо запомнил это событие. Воздух в комнате был душный и спертый; пепельно-бледная кожа старика почти не отличалась от накрахмаленных простыней.

— Мистер Антэнк? — позвал отец, который всегда так обращался к деду. — Познакомьтесь со своим правнуком Джоффри.

Старик с огромным усилием немного повернул голову и искоса взглянул на мальчика. Губы его скривились в попытке что-то произнести.

— Не… — выдавил он. — Не дай. Не дай ему погибнуть.

А после этого, так уж вышло, умер сам. Никто не был до конца уверен, что старик имел в виду (горшку с гардениями, которыми он весьма гордился, в тот момент как раз отчаянно требовалась поливка), но в самой глубине души Джоффри всегда чувствовал, что предок имел в виду семейное дело. Не дай погибнуть механическому цеху, заводу Антэнка. И вот, как только позволил возраст, Джоффри с энтузиазмом истинного предпринимателя вложил все силы в дело. Он урезал финансирование, избавлялся от вялых источников дохода, увольнял непродуктивных работников и нанимал продуктивных. В довершение всего он присоединил к предприятию близлежащий сиротский приют и начал использовать дешевую (читай: бесплатную) детскую рабочую силу. Каждую свободную минуту он изучал историю торговли, словно археолог, разглядывал самые подробные чертежи, пока в глазах не начинало расплываться. Каждый новый станок, поступавший в цех, Джоффри осматривал и тщательно разбирал все внутренние процессы. Вся его жизнь вертелась вокруг цеха. Даже когда его приняли в квинтет титанов промышленности, он пораньше ушел с церемонии, потому что только недавно купил собрание чертежей начала XX века и ему не терпелось вернуться к их изучению. Не было такого чертежа, графика или схемы соединений, с которыми он не был бы близко знаком.

До сего момента.

— Что это? — спросил Антэнк не дыша.

— Зубчатое колесо Мебиуса. Вы никогда такого не видели?

— Нет, — против воли признался он.

Роджер нахмурился.

— Что оно… — запинаясь, пробормотал Антэнк, полностью захваченный увиденным. — Как оно… — Его пальцы скользнули по гладкой бумаге. На ней серо-синими чернилами был изображен самый точный и аккуратный чертеж, какой Антэнку только доводилось видеть в своей жизни. Все изгибы были тщательно измерены и помечены; ко всем углам прилагались сноски с графиками. Как человек, исследовавший буквально каждый чертеж, когда-либо выходивший из-под пера инженера, Антэнк, казалось бы, должен был легко разобраться в строении колеса, но нет: конструкция его была непостижима.

Колесо на самом деле являлось сложной деталью, состоящей из трех зубчатых шестеренок, которые вращались вокруг шарообразного центра. Шестеренки, по сути, представляли собой прямозубые колесики, причем каждое перекручивалось бросающим вызов логике образом, как будто внешняя поверхность колесика являлась одновременно и его внутренней поверхностью. Но, несмотря на все эти изгибы, зубцы трех шестеренок соприкасались как раз в нужных местах, поддерживая, как предполагал чертеж, плавное взаимодвижение всех отдельных частей. Антэнк провел пальцем по окружности переплетенных шестеренок, бормоча что-то себе под нос, и наконец поднял на гостя взгляд, в котором читалась полная капитуляция.

— Это невозможно, — сказал он.

Худощавый не принял отказа.

— Вы ошибаетесь, уверяю вас.

— Но оно же идет против логики. Даже представить не могу, сколько труда ушло на создание этого чертежа. Но изготовить саму деталь? Невозможно. Эта схема, какой бы притягательной она ни была, просто мистификация. Очень красивая, конечно, но и единороги тоже красивы, друг мой.

— Это не мистификация.

Антэнк его, кажется, не услышал. Он снова занялся разглядыванием чертежа.

— Должен признать, очень впечатляет. Гениальная штука. Какое же буйное воображение нужно иметь, чтобы придумать что-то подобное. — Он щелкнул языком и покачал головой.

— Мистер Антэнк, я уверяю вас, это не прихоть воображения. Ее уже изготавливали по этому самому чертежу.

— Кто?

— Два очень одаренных мастера. Предположительно, они работали вдвоем в полном одиночестве в первобытных условиях, используя максимум несколько молотков и резцов. Можно надеяться, что вы, имея в распоряжении целый завод, легко сумеете создать такое же колесо.

Антэнк коротко и очень громко хохотнул. Потом положил чертеж на стол и посмотрел Роджеру прямо в глаза.

— Эта… эта деталь — одна из самых невероятно сложных, какие мне только доводилось видеть. Даже если бросить на ее изготовление весь цех… — Его взгляд перебежал на надписи на чертеже. Читая, он бормотал себе под нос, стараясь уловить смысл. Потом снова посмотрел на Роджера. — Те мастера… сделали ее молотками и резцами? Такое ощущение, что тут поработала ваша лесовитая магия.

— Лесная, — поправил худощавый.

— Точно. — Антэнк помедлил. — А что это вообще значит, кстати?

— Это — самая сущность леса, она в крови у всякого, кто там родился. Говорят, мы произошли от самих деревьев. Вам, Внешним, позорно мало известно о том, что происходит за границей леса, который вы так легкомысленно называете Непроходимой чащей. Это полный жизни край. И я готов предоставить вам эксклюзивный доступ — за всю историю нашего параллельного существования жители леса не предлагали такого ни одному Внешнему.

— Да, вы это упомянули, — сказал Антэнк. — И что это будет за доступ?

— Свободный и неограниченный. Вам будет предоставлен спутник, который сможет проводить вас в лес и обратно до тех пор, пока магия внешнего круга не развеется. Вы получите возможность предложить свои товары совершенно новому рынку покупателей. Завладеть ресурсами края, в котором каждому дереву тысячи лет. Возможно, когда наша власть укрепится, вас включат в правительство дофина. Будете придворным инженером-машиностроителем. Как вам такой расклад?

— Занятно, — сказал Антэнк и снова посмотрел в чертеж. — То есть допустим… не хочу торопить события, но я уже предпринимал подобные эксперименты в прошлом. Видит Бог, у меня для этого есть все необходимое. Если это колесо уже изготавливали — если оно существовало в реальности, — можно предположить, что я сумею сделать еще одно. Но дело исключительное, сами понимаете. — Он помедлил. — Вы что-то сказали о дельфине?

Роджер озадаченно посмотрел на Антэнка.

— Нет, о дофине. Юном короле.

— А я, значит, буду при нем правой рукой?

— Если желаете.

— А кто он, этот ваш дофин? И почему он сам не прикажет изготовить это колесо?

— Он в настоящее время нездоров. Но это лишняя информация. Я спрашиваю вас, мистер Антэнк, возьметесь ли вы за эту работу?

Джоффри, поставив локти на подлокотники кресла, сплел пальцы перед лицом. Посмотрел на чертеж колеса Мебиуса. Потом снова на Роджера.

— Сколько у меня времени? — спросил он наконец.

— Пять дней.

— Пять? — Антэнк уронил руки на стол. — Вы шутите. За такое время я успею только подготовить металл. Нужна неделя, не меньше.

— Выбора нет. Мистер Антэнк, существует некто, кто также ищет способы создать эту деталь, и, если ему это удастся, все пропало. Я видел вашу работу, меня информировали о ваших способностях. Не думаю, что вы не справитесь за пять дней.

— Ну, если работать по ночам… если заморозить всю остальную деятельность…

— Если это необходимо, значит, так и нужно поступить.

— Но я добавлю все это в стоимость — если остановить все производство ради одной детали, это будет стоит целое состояние. А как же остальные клиенты? Мне ко вторнику нужно изготовить полторы тысячи входных клапанов для посудомоечных машин.

Роджер учтиво кашлянул.

— Расходы будут возмещены с лихвой, мистер Антэнк, какой бы ущерб вы ни понесли. Невозможно выразить, насколько этот заказ достоин вашего времени. Я обещаю вам целый мир, мистер Антэнк. Прошу, подумайте об этом.

Джоффри снова поднял руки к лицу и постучал пальцами по губам.

— А этот некто — ваш конкурент, тот, кто хочет изготовить такое же колесо… Что будет, если он успеет первым? Что тогда?

— Не стоит об этом думать. Я предпринял некоторые шаги, чтобы, так сказать, задержать его или даже вовсе остановить. Но это не ваша забота, мистер Антэнк. Ваше дело — просто изготовить деталь, и только.

Взгляд Джоффри перескочил со странного посетителя в кресле на окна, под которыми стояла полка с приемопередатчиками. Стена деревьев, которая приветствовала его каждый раз, как он входил в кабинет, по-прежнему возвышалась на своем месте, залитая лучами серого света. Вокруг одной из верхушек вилась птица. Где-то в этом густом лесу, подумал Антэнк, бродят три девочки, которых он намеренно отправил в этот удивительный мир, а помимо них еще десятки других детей с такой же судьбой. Он представил, как они стоят, замерзнув на месте, как статуи, под властью ужасных лесных чар. Или еще хуже: сами деревья медленно их пожирают. И ради чего все это? Джоффри Антэнк преодолел долгий, полный тягот путь и наконец получил заслуженную награду, хотя она нашла его таким способом, какой он не мог предугадать даже в своих самых смелых мечтах.

Он перевел взгляд обратно на Роджера.

— По рукам.

— Рэйчел!

Лес молчал.

— РЭЙЧЕЛ!

По-прежнему ни звука. Внутри Элси начала подниматься настоящая паника. Она еще никогда в жизни так не пугалась. Высоченные деревья, казалось, склонялись друг к другу, будто вогнутое зеркало, от бега ей стало жарко, и у нее закружилась голова. Она не знала, куда бежит. Не знала, где очутится. Знала только одно: она обещала найти сестру. Девочка неслась по густому подлеску так быстро, как только позволяли ноги, путаясь в плотной шинели, которая была ей велика на несколько размеров. Раньше с ней уже приключалось такое во сне: усталая, потерявшаяся, она бежала по бесконечному лесу, с трудом передвигая ноги. На секунду Элси засомневалась: может, это и есть сон? Но понадобилась лишь одна особо острая колючка, оставившая на левой руке глубокую царапину, чтобы Элси вспомнила, что на самом деле совсем не спит.

— Рэйчел! — снова попыталась она, на этот раз остановившись, чтобы отдышаться, и приложив ладони рупором к лицу. Затаила дыхание, вслушиваясь в тишину.

Прошелестел ветер. Какая-то ветка, слегка покачиваясь, поскреблась о соседнее дерево.

Элси оценила ситуацию. Она стояла посреди густого, темного леса, который был знаменит тем, что глотал путников с концами. Бегло осмотрев конечности, она пришла к выводу, что ее пока еще ничто проглотить не пыталось. Ноги замерзли да обветрился нос — остальное вроде бы было в порядке. Девочка посмотрела на руки. Покрасневшие ладони блестели от талого снега. Она подула на них, кажется, вернув в кончики пальцев немного тепла. Уже довольно давно — когда именно, ей плохо помнилось — она бросила веревку, которую Антэнк велел нести с собой. Воспоминания казались размытыми. Трудно было даже определить, специально ли она ее отпустила или та сама выпала из пальцев. Однако главная цель оставалась ясной: надо было найти сестру.

— РЭЙЧЕЛ! — проорала она еще раз. Ответа все не последовало. Прищурясь, Элси вгляделась вдаль через просвет между деревьями. Подойдя ближе, она увидела за ними широкую поляну. Посреди поляны сидел маленький белый кролик.

Кролик оторвался от своего занятия — он жевал какой-то выкопанный из земли корешок — и посмотрел прямо на девочку. Она раньше видела кроликов в магазинах домашних животных, к тому же у ее подруги Кармы на заднем дворе был небольшой питомник, но в этом конкретном кролике Элси почудилось что-то очень необычное и странное. В глазах его светился ум, какого она прежде не замечала в других животных. Кролик несколько раз повел носом, тряхнул ушами, а потом поскакал прочь от девочки к другому краю поляны. Однако, еще не скрывшись из поля зрения, он обернулся и снова посмотрел на нее, будто ожидая, что она последует за ним. Элси послушалась.

Она бездумно шла следом за кроликом. Сейчас это казалось самым разумным вариантом, она ведь и так уже безнадежно заблудилась в лесном лабиринте — значит, теперь неважно, в какую сторону идти. Немного пугало, что кролик, казалось, все время ждал ее: только она отставала и уже думала, что потеряла след, как тут же замечала его рядом с каким-нибудь папоротником. Зверек водил носом и смотрел на девочку, но стоило ей приблизиться, как он снова отправлялся в путь.

Шли недолго, и вдруг из леса донесся какой-то звук. Элси затаила дыхание, стараясь успокоить пульсацию крови, которая молотом била в голове. Белый кролик тоже замер и вскинул уши, прислушиваясь. Звук раздался снова. Это определенно был голос, и он определенно звал Элси. Кролик испуганно нырнул в кусты, исчезнув из виду.

— Не убегай! — позвала девочка, едва не бросившись следом. Она же чувствовала, что он хотел ей что-то показать.

Голос раздался снова, на этот раз четче. Элси узнала его: кричала ее сестра. Мгновение она недвижно стояла по колено в зарослях, разрываясь между голосом сестры и таинственным зовом кроличьей тропы.

— Элси!

— Рэйчел! — отозвалась та наконец, обернулась и побежала на голос.

Прорвавшись через рощицу юных сосен, девочки воссоединились, превратившись в единый клубок рук и зеленых шинелей. Они вцепились друг в друга и долго не отпускали, потом наконец отстранились и встретились взглядами.

— С тобой все нормально? — спросила Рэйчел младшую сестру.

— Да, — ответила Элси. — Вроде бы.

Рэйчел внимательно осмотрела ее лицо, заметила порезы на щеке, капельки крови на ладонях.

— Ты вся исцарапалась, — сказала она.

— Я бежала. Мне было так страшно. Я искала тебя. — Элси вдруг почувствовала, что ужасно трясется.

— Все хорошо, Элс, — успокаивающе проговорила Рэйчел, приглаживая сестренке растрепавшиеся от бега волосы. Кое-где из спутанных прядей, словно антенны, торчали крошечные веточки, и Рэйчел ласково их вынула. — Слушай, нам с тобой надо найти Очкастую.

— А где она?

— Не знаю. Шла прямо за мной. Мы встретились почти сразу, как она зашла в лес. У нас был план, как найти тебя. Мне показалось, что я слышу твой голос, я пошла на него, и она сразу же пропала. Просто испарилась.

Элси подняла лицо к сестре.

— У тебя что-то в…

Рэйчел догадалась, что она имеет в виду.

— А, эта гадость. Я думала, что избавилась от нее.

Отвернувшись, она прижала палец к одной ноздре, а другой сморкнулась, как папа называл это, «по-крестьянски». Растущий тут же папоротник осыпало крошками коричневой пасты.

— Пошли, — сказала Рэйчел. — Надо ее найти.

Стараясь не отходить друг от друга ни на шаг, они отправились на поиски подруги, хором выкрикивая ее имя, и их голоса эхом отдавались от деревьев. Двигались медленно и сосредоточенно, чтобы не пропустить ни малейшего шума. А вдруг она упала и ушиблась? Элси представила, как Марта лежит где-нибудь, а ее ногу зажало рухнувшим деревом. От этой мысли ее передернуло.

— Эй! — донеслось из зарослей кизила.

— Марта? — позвала Рэйчел.

К великому облегчению сестер, голые красные ветки раздвинулись, и из них появилась Марта со своими вечными очками на лбу. От ее уха тянулся вниз след зеленой жижи.

— Куда вы делись? — спросила девочка, бездумно ковыряя в ухе пальцем в попытке вычистить оттуда снадобье Антэнка.

— Ты же шла прямо за мной! — воскликнула Рэйчел. — Сама-то куда делась?

— Я думала, ты меня бросила, — сказала Марта. — Звала тебя и звала, но ты куда-то пропала. А я все хожу кругами.

— С тобой все хорошо? — спросила Элси, по-прежнему не в силах отделаться от образа Марты, попавшей под падающее дерево.

— Да, все в порядке. — Та вытерла руки о шинель. — Ну, раз все нашлись, осталось только вернуться по веревочке к мистеру Антэнку. До свободы рукой подать, дамы. — Будто чтобы подчеркнуть свои слова, она надвинула очки на глаза и ослепительно улыбнулась. Рэйчел посмотрела на Элси.

— Где твоя? — спросила она.

— Я хотела спросить то же самое, — ответила Элси.

Марта уставилась на обеих девочек сквозь очки.

— Вы потеряли веревки?

— Твоей я тоже что-то не вижу, — заметила Рэйчел.

— Ну, значит, я ее где-то уронила, — парировала Марта. — Наверное.

— Ну, так и не наезжай на меня тогда.

— Я не наезжала, — огрызнулась Марта в ответ. — Просто думала, что хоть у одной из вас хватит ума удержать свою.

— Девочки, — тихо вставила Элси.

Но Рэйчел уже попалась.

— На что мне ума точно хватит, так это на то, чтобы дать тебе в нос.

— Посмотрела бы я, — сказала Марта, отряхивая руки.

— Девочки! — повторила Элси громче. — Вы с ума сошли? Не надо. — Она шагнула между ними, подняв руки, и, когда обе успокоились, продолжила: — Между прочим, Тина Отважная как раз про такое говорит… — Она попыталась откопать в сокровищнице цитат своей куклы что-нибудь подходящее, но ничего не приходило на ум. — Говорит: «Друзья должны держаться вместе и не ссориться». — Это не была точная цитата, но Элси показалось, что Тина подобные начинания поддержала бы всей душой.

— Она так не говорит, — заметила Рэйчел.

— Но все равно это правда, — сказала Марта. — Нельзя устраивать истерик. Надо держать себя в руках.

— Точно, — поддакнула Элси. — Держать в руках.

— И что нам делать дальше? — спросила Рэйчел.

— Ну, наверное, остается искать дорогу обратно. К Антэнку. И требовать награду. Надо только решить, куда идти.

Девочки помолчали, оглядывая зеленые заросли, присыпанные снегом, в поисках подсказки, в какой стороне может быть выход. И тут Элси вспомнила про кролика.

— Знаете, — начала она, — вам это покажется бредом, наверное, но я тут недалеко, пока еще шла одна, видела кролика. Белого. И он от меня не убегал. Мне показалось, он даже ждал меня, как будто вел куда-то.

Рэйчел с подозрением посмотрела на сестру.

— Все-таки ты слишком увлеклась той книжкой, которую мы летом читали.

— Я не шучу, я серьезно. Мне кажется, он хотел, чтобы я шла за ним. Вдруг он пытался показать, где опушка?

Марта пожала плечами:

— Ну, какой-никакой, а план. Веди.

Элси оказалось довольно просто найти обратную дорогу к поляне, где она встретила кролика; ей удалось даже разглядеть отпечатки собственных сапожек в тонком покрывале снега. Дойдя до места, где она услышала голос Рэйчел, Элси начала искать в кустах следы кроличьих лапок. Ей еще никогда не приходилось читать следы диких зверей, и процесс потребовал огромной сосредоточенности. Через какое-то время она услышала за спиной голос сестры.

— Погоди, — сказала та, — а где Марта?

Элси повернулась к ней. Место рядом с Рэйчел вызывающе пустовало. Обе девочки уставились туда, хлопая глазами.

— Она же только что была тут, — сказала Рэйчел. — Вот прямо секунду назад.

Без единого слова сестры повернулись и отправились обратно, то и дело выкрикивая имя подруги. Они шли по своим следам в снегу; почему-то следов было только две пары. Судя по всему, Марта отстала еще до того, как они добрались до поляны. Через какое-то время девочки вернулись туда, откуда начали — к кратеру, вытоптанному в снегу тремя парами ног.

— Очкастая! — крикнула Рэйчел.

Марта сидела на поваленном стволе тополя и счищала грязь с сапог.

— Блин, — сказала она, заметив их. — Кончайте меня бросать.

— Мы тебя не бросали, — возразила Элси. — Мы думали, ты за нами идешь.

— Я и шла, пока вы не исчезли. Я вас звала. Вы не слышали, что ли?

Сестры переглянулись.

— Нет, — ответили они хором.

— Ты поляну видела? — спросила Рэйчел. — Дошла до нее?

— Не-а, — покачала головой Марта. — Вы пропали прямо вон там, за этими деревьями.

— Ладно, давай еще раз попробуем, — сказала Рэйчел тревожно.

— Вы только не убегайте, — предупредила Марта, поднимаясь на ноги.

Но не успели они отойти далеко, как Марта снова исчезла. Решив держать ее в поле зрения, Рэйчел каждые две секунды оглядывалась. После того как та потерялась, Рэйчел описала сестре, что Марта как будто зашла за дерево и пропала. Девочки вернулись и нашли ее в том же самом месте, рядом с упавшим тополем.

— Вы опять! — пожаловалась она сердито.

— Что происходит? — спросила Рэйчел, выходя из себя, и стала массировать пальцами виски.

И тут мимо пробежала собака.

Все трое замерли.

Та, видимо, следуя за запахом зверя, пронеслась мимо так быстро и бездумно, как умеют только собаки. Даже не взглянув на девочек, она перепрыгнула через поваленный тополь и исчезла в кустах.

— Вы видели? — спросила Марта.

— Да, — сказала Рэйчел. — Это была собака. Кажется, ретривер. — Она помедлила и добавила: — Я не очень люблю собак.

— Ясно… Но все равно, это было странно.

Девочки не успели даже задуматься, откуда взялась собака и куда она так торопилась, когда оказалось, что в их сторону несется еще одна — на этот раз крупная бело-рыжая лайка. Она тоже перепрыгнула через ствол и исчезла следом за первой. Через несколько секунд с двух сторон появились еще две собаки, разных пород — пронеслись мимо и бросились следом за первыми. Когда на горизонте замаячила пятая, Элси попыталась встать у нее на пути.

— Эй, малыш! — окликнула она. — Сюда, малыш!

Собака, колли, пронеслась мимо и сразу же пропала.

А следом явилась целая толпа.

Стадо буйволов — вот первая ассоциация, которая пришла Элси в голову, когда она увидела, как на них несется шумная стая собак. Их было не меньше тридцати, самых разных мастей и пород, и все они мчались вслед за своими товарками с упоенной, самозабвенной страстью.

Марта вскрикнула и едва не свалилась с тополя. Рэйчел, показав чудеса ловкости, перемахнула через ствол и бросилась бежать от наступающих зверей. Элси же просто застыла на месте. Пушистая лавина разошлась и обогнула ее — ясно было, что потерявшиеся девочки стаю заботят меньше всего. Собаки были слишком поглощены погоней за чем-то призрачным, что увлекло за собой первую пятерку. Черный мопс, который плелся в хвосте из-за своих слишком коротких лап, даже остановился и немножко обслюнявил Элси сапог. Потом добродушно тявкнул и продолжил путь.

— Рэйчел! — проорала девочка, оправившись от потрясения. — Марта! — Перепрыгнув через тополь, Элси нашла ее на земле. Марта пыталась стереть грязь с очков.

— Что это было? — спросила она.

— Не знаю, — ответила Элси. — Но надо найти Рэйчел. Она немножко боится собак.

Девочки бросились в погоню. За стаей было довольно легко проследить — испещренный следами лап снег выглядел так, будто по нему в поисках ларька с хот-догами пронеслась толпа бешеных футбольных фанатов. Собаки смяли все до одного растения на своем пути. Вскоре послышались тихие всхлипы; Рэйчел, ошалевшая от ужаса, висела на нижней ветке клена.

— Все нормально, Рэйч? — окликнула ее Элси.

— По-моему, они не вернутся, — высказала предположение Марта.

— Боже мой, — сказала Рэйчел, осторожно слезая с ветки. — Что это было?

— Табун собак, — сказала Элси.

— Вот-вот, — добавила Марта.

Рэйчел, оказавшись на земле, стряхнула с шинели мох. Лицо девочки и подол шинели были все в грязи. Рэйчел потянула носом.

— Это не дым?

И верно, Элси тоже почувствовала запах. Пахло догорающим костром — так, как пахнет поздней осенью в деревне. Дым, казалось, шел с той стороны, куда побежали собаки. Без единого слова девочки пошли на запах; он повел их по зарослям, изрядно помятым пробежавшей стаей. Подобравшись ближе к источнику, они начали замечать следы пребывания человека: некоторые деревья были повалены и распилены, у большой колоды лежали свежие дрова. А еще они услышали голоса — детские голоса. Девочки безмолвно поднялись на небольшой холмик и за ним обнаружили узкую долину, в которой приютился старомодный деревянный дом. Из трубы его тянулся белый дымок.

В большом саду перед домом суетились десятка полтора детей. Возраста все были разного, примерно от восьми до восемнадцати, и занимались самыми разнообразными делами: одни играли, другие хлопотали по хозяйству — развешивали белье на веревке, рубили дрова. Несколько человек пропалывали грядки с озимыми овощами. И только одно, заметили девочки, объединяло всех без исключения детей: в ухе у каждого висел желтый ярлычок.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Вода, вода, кругом вода… ледяная!

Видимо, в тот момент, когда Прю Маккил и Кертис Мельберг рухнули с оборвавшегося веревочного моста в бездонную глубину, им улыбнулась удача. Да не просто улыбнулась, а приобняла обоих и наградила долгим поцелуем в лоб, оставив влажный след от помады.

Склон на той стороне, где они упали, когда мост разорвался надвое, был не совсем отвесный; он шел с небольшим уклоном, который становился все более заметным по мере продвижения вниз. То есть дети скорее не упали, а очень быстро покатились.

Каллисте, которая рухнула с той же стороны, повезло меньше. Она сорвалась почти у самого центра моста, и к тому времени как долетела до склона, было уже поздно. Доказательство ее гибели бросилось в глаза Кертису, как только он очнулся, — примерно в десяти футах от того места, куда его швырнуло, он заметил ее безжизненное тело. В предсмертной агонии кицунэ приняла свою истинную форму — перед мальчиком лежала мертвая черная лиса.

Что же до крыса Септимуса, тут дело обстояло туманнее. Пока что Кертис не знал, удалось ли выжить еще кому-то, кроме него самого. Мальчик похлопал себя по щекам, чтобы убедиться, — ладони были мертвенно-бледные и все в царапинах, но ощущение его удовлетворило. Он определенно был жив.

— Прю? — прохрипел Кертис. Тьма вокруг была кромешная. Над головой виднелась тоненькая полоска света, похожая на след от самолета, но расстояние до поверхности казалось невообразимым. Способ, которым он сюда попал, хоть и оказался действенным, все-таки был далеко не из простых. Склон сработал как каменная горка, но в некоторых местах оставался почти отвесным, и пару раз за время падения Кертис был уверен, что вот-вот переломает все кости и погибнет весьма мучительной смертью. Преодолев последний из таких участков и не пожертвовав (судя по ощущениям) ни одной костью, мальчик упал на каменистый земляной выступ в глубине пропасти.

— Прю! Септимус! — крикнул он громче. Неподалеку послышался болезненный стон. Не тратя время на то, чтобы подняться (он все еще не был уверен, что не переломал себе конечности, и решил пока что не испытывать судьбу), мальчик пополз по узкому выступу в сторону звука, прочь от искореженного тела лисы. Добравшись до края, он позвал снова: — Прю! Это ты?

— Да, — ответила девочка. — Я.

В темноте ее было не разглядеть.

— Ты как?

— Кажется, что-то с ногой. Опять. С той же, что и в прошлый раз. — Под прошлым разом она имела в виду тот случай несколько месяцев назад, когда беркута, на котором она летела, подстрелили койоты. Кертис нахмурился.

— Очень больно? — спросил он.

Прю помолчала; Кертис решил, что она пробует наступить на больную ногу.

— Вроде ничего, — ответила она. — А Септимус с тобой?

Мальчик оглянулся по сторонам в непроницаемой тьме.

— Нет, — ответил он, а потом заорал: — СЕПТИМУС!

Ни звука. Кертис тихонько выругался, но тут же уверил себя, что крысы — животные легкие и ловкие. Может, Септимус удержался на веревке. Может, он в безопасности.

— Ты сам как? — спросила Прю.

— Кажется, цел. Другая лиса умерла. Разбилась.

— А Дарла?

— Не знаю. Я не заметил, что с ней случилось. — Он помедлил. — Нет, все-таки как же Септимус…

— Но ты сам точно не ушибся?

Кертис, собравшись с духом, стал проверять, какой урон падение могло нанести его суставам и мышцам. Каким-то чудом оказалось, что он не получил ни одной травмы, кроме нескольких синяков.

— Вроде бы все нормально.

В темноте раздался непонятный скрипучий звук. Шорох ткани. Снова стон. Звон застежки. Потом отчетливый скрежет спички о коробок, и вот внизу загорелся желтый огонек. Кертис заглянул за край выступа: Прю, стоя на коленях, поднесла спичку к маленькому фонарю — видно, достала из рюкзака. Подождала, пока загорится, затушила спичку и выкинула ее. Шарик света выхватил из темноты очертания склона.

— Где мы? — вырвалось у Кертиса. Свет фонарика едва проникал через густую тьму, но его было довольно, чтобы понять, что жизни им спасла пара торчащих из склона булыжников размером с дом. Их разделяло расстояние футов в десять, не больше. Провал здесь существенно сузился, и склоны оказались друг от друга примерно в пяти футах. Кертису пришло в голову, что они упали в какую-то боковую щель, и глубину ее определить никак невозможно. Одно ясно: наверх хода нет. Он сложил ладони рупором и снова крикнул:

— СЕПТИМУС!

Прю молча встала, опасливо ступая на больную ногу, кое-как обошла свой крошечный выступ и огляделась. Это не заняло много времени: площадка, на которой она оказалась, была размером не больше примерочной в магазине одежды.

— Кертис, — сказала она наконец, откинув голову и глядя на далекую полоску неба, серебряной ниточкой змеящуюся в темном каменном небе. — Я даже не знаю.

— Погоди, — отозвался Кертис, спустив ноги с выступа, спрыгнул к ней и отряхнул ее куртку от пыли. — Давай я посмотрю ногу.

Лодыжка покраснела и распухла, но Прю сказала, что болит не сильно, так что растяжения нет.

— Ты можешь ходить? — спросил он.

Прю кивнула. На лице ее застыло выражение тихого отчаяния и какая-то безнадежная печаль.

— Мы выберемся отсюда, — сказал Кертис. — Обязательно.

— Как? — спросила Прю.

Кертис окинул взглядом склон:

— Придется лезть, наверное.

Мальчик и сам понимал, что затея безнадежная, но чувствовал, что эту мысль нужно отпустить — словно этим он произнес какое-то заклинание, которое, едва родившись, тут же растворилось в воздухе.

Прю только головой покачала.

Они уселись на корточки на каменный выступ.

— А там ничего нет? — спросила девочка, кивнув на то место, куда приземлились Кертис и мертвая лиса.

— Нет, — ответил он. — Просто обрыв.

— Чепуха какая-то, — сказала Прю. — Получается, мы пережили падение, а теперь просто медленно умрем тут на дне?

— Да уж, у кого-то мрачное чувство юмора, — заметил Кертис. — Не знаю, у Бога или у чего там…

На какое-то время повисло молчание, и в тишине Прю вдруг заплакала:

— Я все испортила!

— Ты о чем? — удивился Кертис, положив ей руку на спину.

— Да обо всем. Что сказало Древо? Что надо реанимировать наследника раньше тех, других. Кто бы они ни были. Но как нам это сделать, если мы застряли в этой… этой… дыре? Наверняка «другие» к этому времени уже полдела сделали.

— И что? Может, так даже лучше. Может, Древо и хотело, чтобы кто-нибудь его оживил. Вдруг Алексей такой хороший человек, хоть он и робот, что восстановит мир, кто бы его ни реанимировал?

— Не знаю. Почему тогда Древо так сказало? Нет, мы сами должны были это сделать. Но уже не сделаем. — Она умолкла, прижав ладонь ко рту, и глубоко задумалась.

— Не мучай себя. Может, кто-нибудь из разбойников вернется. Если очень громко кричать, нас услышат. — Кертис поднял взгляд на едва различимую полоску неба. Едва ли.

— Сомневаюсь, — сказала Прю.

— Да, наверное, — признал мальчик.

Кертис надул щеки, выпятил губы и выдохнул.

— Я там, наверху, сказал «вот и все». — Он указал на светлую ленту вверху. — Но, похоже, поторопился. Вот теперь точно все. Забавно, не каждый день удается за несколько минут дважды подумать «вот и все». Хотя, может, так всегда бывает. Может, смерть так и наступает — снова и снова думаешь «ну, вот и все», пока наконец не…

— ПОМОГИТЕ! — раздался голос из темноты где-то за кромкой выступа, прервав эти жутковатые размышления. — Я ослеп! Ничего не вижу!

Пронзительный, испуганный голос, без всякого сомнения, принадлежал крысу Септимусу. Кертис опустился на живот и подполз к самому краю, потом помахал Прю, и она подала ему фонарь. Опустив его в темноту, мальчик заметил движение примерно футах в тридцати, на таком же булыжнике, застрявшем в узкой щели между склонами.

— А, — сказал Септимус, подняв взгляд на фонарик и моргая. — Забудьте. Я не ослеп. Просто немного перенервничал.

Кертис улыбнулся:

— Ты живой?

— Кажется, да. А вы?

— Мы тоже. Только Прю ударилась ногой. А так все хорошо. Прямо чудо какое-то.

— А что с той женщиной? Ну, которая лиса.

Прю, нахмурившись, ответила:

— Не знаем. Но вторая разбилась — та, которую назвали Каллистой. Третья, наверное, наверху еще.

— Нам спуститься к тебе? — крикнул Кертис.

— Не стоит. Тут ничего интересного. Погоди. Можешь опустить свет чуть пониже?

Из рюкзака Прю извлекли веревку. Привязав к ней фонарь, они сумели спустить его туда, где оказался крыс. Тот отряхнулся, и в тусклом свете затанцевало облачко пыли. Этот выступ был немного крупнее, чем тот, на котором ютились Прю с Кертисом; границы его тонули во тьме.

— Тут обрыв. С обеих сторон. Внизу может быть еще площадка.

Крыс подбежал к краю и бросил в темноту камешек. Короткий стук возвестил, что до следующего выступа совсем недалеко.

— Ага, — подытожил Септимус. — Значит, только спускаться.

Кертис чертыхнулся и с отчаянной страстью посмотрел вверх, на далекую светлую полоску.

— Застряли. Нам конец. Крышка. Тут мы и сгнием.

— Или нет… — перебила Прю, вглядываясь в темную бездну.

— В смысле?

— Ну, Древо мне еще кое-что сказало через того мальчика.

— Что?

Она окликнула Септимуса.

— Как думаешь, мы сможем спуститься на тот камень, что под тобой?

— Ага, — ответил крыс. — Хотя я бы предположил, что нам стоит сосредоточиться на том, чтобы подняться «над».

Прю улыбнулась:

— Вот-вот. Как раз это мальчик и сказал.

— Что?

— Иногда, чтобы подняться, нужно сначала спуститься.

Кертис недоверчиво поднес руку к лицу.

— Ты хочешь, чтобы мы спустились… ниже?

— По-моему, все предельно ясно, разве нет?

Подняв брови, Кертис заметил:

— Тебе это сказал маленький мальчик. И говорил он от имени дерева. Дерева, — повторил он со значением.

— Как будто у нас выбор есть! — отозвалась Прю, обведя рукой каменистую пропасть вокруг.

— Надо подождать. Вдруг кто-то выжил. Они нас услышат.

— Кертис, тут слишком глубоко. Чудо, что мы вообще выжили. В лагере никого нет. Помнишь, там же было пусто! А если кто и вернулся, как они нас достанут? Да еще, возможно, Дарла до сих пор там — ждет, когда мы подадим признаки жизни. Вдруг у нее в стае есть еще эти… твари.

— Не знаю, Прю. В смысле, мы же понятия не имеем, что там внизу. Так? — Он быстро осознал, что все его возражения растут из твердой веры в то, что разбойники еще живы, что убийцы не расправились с ними всеми.

Не отвечая, Прю втянула фонарик наверх и отвязала веревку от ручки. Потом она бросила один конец Кертису, а другим обвязала себя вокруг пояса.

— Держи крепко, — скомандовала девочка и медленно свесилась с края. Под ее тяжестью Кертис стиснул зубы и уперся ногами в стык валуна и склона. Наконец веревка перестала натягиваться, и Прю дважды дернула. Чувствуя, что спорить больше нет сил, он тихонько чертыхнулся, потом обвязал веревку вокруг острого камня на дальней стороне площадки и спустился следом. Прю подстраховала его снизу.

— Приветствую, — сказал Септимус, когда оба оказались на его территории.

Они продолжили таким манером медленно спускаться с камня на камень. Расстояние проверяли, бросая в темноту камешек и считая время до того, как раздастся стук, — наподобие корабля, который измеряет глубину звуковыми волнами. С каждым новым небольшим спуском путники изумлялись своей удаче, но про себя задавались вопросом, как скоро у удачи появятся другие дела и она их оставит.

Наконец, повторив процедуру раз десять, они оказались в узкой нише, где два склона сходились вместе. Впереди лежала куча нападавших сверху камней, и Прю, найдя один из некрепко засевших кусков, начала ее разбирать. Кертис помогал. Когда взгляду открылся голый склон, оказалось, что в нем есть небольшая идущая под углом нора. Кертису даже показалось, что из очищенного от камней входа подуло легким ветерком, хотя это, возможно, было просто его воображение.

Дети уставились в темноту.

— Как думаешь, что там? — спросил Кертис.

— Не знаю, — ответила Прю. — Что там Брендан говорил об этих местах? Здесь люди жили? Когда-то давно?

— Расщельники, ага, — кивнул Кертис. — Там нашлись следы. Вроде как рисунки всякие и все такое на стенах. Но это было намного выше. А так глубоко, насколько я знаю, никто и не залезал.

Прю перевела взгляд с мальчика на его плечо, где сидел крыс.

— Септимус, — сказала она, — вот тут ты нам можешь очень пригодиться.

— Дай-ка угадаю. Ты хочешь, чтобы я залез туда. — Он нервно пригладил усы.

— Пожалуйста.

— Ну же, Септимус, — поддержал Кертис. — На тебя вся надежда.

Прю подняла фонарик, пролив в нору мерцающий свет.

Септимус поворчал, потом перескочил с плеча мальчика ему на локоть, а оттуда — на жесткую землю. Мгновение крыс помедлил у входа в нору и подозрительно втянул носом воздух.

— Настоящий разбойник сделал бы то же самое, — подбодрил его Кертис.

— Я клятв не давал, — заметил крыс. — И в разбойники не записывался. Я иду по собственной воле и на своих условиях.

С этими словами он исчез в темноте лаза.

Прю с Кертисом стали терпеливо ждать. Текли минуты. Холодный воздух их каменной темницы пробирался под грязный, изорванный мундир Кертиса и колол кожу иглами. Наконец из норы раздался отчетливый цокот когтей по камню. Крыс появился из лаза, покрытый свежим слоем серой пыли, и выставил вперед лапу, морщась и жмурясь.

— Что ты там увидел? — спросил Кертис встревоженно.

Крыс продолжал стоять в той же позе и бешено дергать лапой, крепко закрыв глаза, а потом тряхнул головой, будто пытаясь прогнать какое-то ужасное воспоминание.

— Септимус! — крикнула Прю.

Тут он успокоился и, зевнув, постучал по носу пальцами.

— Извините, — сказал крыс. — Думал, вот-вот чихну.

Прю с Кертисом одновременно издали вздох облегчения.

Оправившись, Септимус продолжил:

— Там туннель, и вроде бы мы все в него пролезем.

Они двинулись дальше.

Пришлось буквально чуть-чуть расчистить вход от заваливших его камней, и протиснуться смогли все трое. Лаз, начинавшийся там, был скорее не туннелем, а пустой прожилкой в нападавших сверху и утрамбованных друг другом камнях. Несколько раз проход становился таким тесным, что приходилось ползти на животе, чтобы пробраться через особенно узкое место. Иногда Кертис чувствовал, что туннель начинает подниматься вверх, и в груди его возникало радостное возбуждение. Но после каждого небольшого подъема дорога снова уходила вниз и, по прикидкам Кертиса, возвращалась на тот же уровень, с которого началась. Чем дольше они лезли, тем сильнее отдалялись от самой главной цели: выбраться наверх и выяснить, что сталось с разбойниками. И его очень тревожила мысль, что у Прю могут быть другие приоритеты.

Туннель все не кончался.

Кертису вспомнилось, как несколько лет назад они ездили на экскурсию в пещеры. Как им рассказали, пещеры эти обнаружили спелеологи, когда наткнулись на небольшую трещину в утесе и решили ее исследовать. Один из них залез в какое-то ответвление, потерялся и застрял. Там он и умер, и его не могли найти еще три недели. Мальчик изо всех сил старался прогнать эту мысль, но она продолжала его преследовать. В какой-то момент он схватил Прю за ногу и потряс.

— Эй!

Она остановилась.

— Что?

— Когда можно будет считать, что мы сошли с ума?

Пауза.

— Я уже давно так считаю.

— Правда?

— Но пока впереди есть дорога, мне кажется, надо идти.

— Я просто вспомнил…

Прю его перебила:

— …про того спелеолога, который застрял в пещере, куда мы ездили с классом?

— Откуда ты знаешь?

— Сама о том же думаю.

— Давай не будем, ладно?

— Ладно.

По туннелю разнесся голос Септимуса; тот двигался шустрее, чем его друзья-люди, и то и дело убегал вперед на разведку.

— Дальше будет просторней! — проорал он. — Совсем скоро!

К их невыразимому облегчению, так и случилось: туннель начал расширяться, и вскоре в нем уже можно было сидеть. Они сделали привал, открыли рюкзак Прю и стали копаться в нем в поисках провизии. Нашлись три куска вяленого мяса, завернутые в пергамент, два яблока и остатки хлеба. Путники разделили на троих один кусок мяса и отрезали от яблока несколько тоненьких кусочков ножом Прю, который чудесным образом пережил падение и приземлился в нескольких дюймах от ее головы. Кертис, которого уже начинала мучить жажда, высосал из своего куска яблока всю жидкость и только потом прожевал остатки. Прю стянула сапог и осмотрела лодыжку: опухоль выглядела вроде бы не очень страшно.

— По крайней мере, мне не надо на нее наступать, — слабо улыбнулась девочка.

Они продолжили путь — первым полз Кертис с фонариком, сразу за ним следовала Прю. Встать в туннеле все еще было нельзя, и двигаться приходилось на четвереньках, хотя руки и колени уже начинали саднить. Впереди едва виднелся Септимус — он прыгал по тесному лазу так свободно, словно это был его дом родной.

Через какое-то время Кертис увидел, как крыс резко обернулся и поднял голову.

— Тихо! Слышите?

Прю сосредоточилась.

— Нет, — призналась она. — А что там?

— Похоже на… не знаю даже… какое-то шипение, — туманно ответил Септимус.

Кертис, съежившись, прополз еще несколько футов в сторону крыса, и тут земля под его коленями обвалилась.

Он рухнул вниз.

Нельзя сказать, что Прю видела, как это случилось; просто в одно мгновение он был прямо перед ней, а в следующее его уже там не было. Как будто испарился.

— КЕРТИС! — завопила она отчаянно, застыв от ужаса. А вдруг пол под ней тоже сейчас провалится?

Послышался громкий всплеск.

— Точно, вот что я слышал, — заявил Септимус, заглянув в дыру. — Там вода.

Прю пропустила его слова мимо ушей и снова выкрикнула имя друга, на этот раз со всей мочи, так что крик пошел эхом гулять по туннелю.

Одновременно снизу раздался удивленный взвизг.

— ВОДА! — пронзительно заорал Кертис. — ХОЛОДНАЯ ВОДА!

К счастью, фонарик не упал вместе с ним, а остался лежать на боку рядом с провалом. Прю схватила его и подняла, оглядывая проход. Прямо перед ней в полу зияла дыра примерно размером с Кертиса. Края у нее были до странности ровные, но Прю поначалу не задумалась о причине — слишком тревожилась за друга.

— Ты живой? — крикнула она.

— Д-да! — фыркнул тот. Голос отозвался зловещим эхом. Прю подумалось, что звук доносится будто бы из очень большого помещения.

— Что там?

— Я упал в… в озеро! — ответил он. Снова послышался отчаянный плеск. — Тут адски холодно!

— Держись! — крикнула Прю. — Я кое-что придумала.

Она посмотрела на Септимуса, подняв бровь. Потом торопливо вынула веревку из рюкзака, высунув язык от усердия, и подозвала крыса поближе.

— Держи, — скомандовала девочка, подавая ему фонарь.

Он послушался, хоть и глядел недоверчиво. Прю обвязала его веревкой и подтолкнула к провалу.

— Я сам, — успокоил он. — Я сам.

Как только крыс оказался под потолком нижнего помещения, темнота постепенно отступила. Септимус неловко ерзал, поправляя веревку на животе, но продолжал крепко держать фонарь.

— Сюда, Септимус! Еще пониже! — простучал зубами Кертис. — Я начинаю различать… Там!

Снова послышался плеск; Прю заглянула в дыру и увидела, как ее друг неистово гребет через раскинувшееся внизу абсолютно черное озеро. В свете фонаря Прю заметила, что потолок, оказывается, представлял собой кирпичную кладку. Дыра в нем была похожа на провал в стене заброшенного дома.

Кертис издал громкий вздох облегчения, добравшись до земли и вытолкнув себя на берег.

— Господи, холодно-то как! — крикнул он.

— Ребят! — сказал вдруг Септимус. — А ну-ка гляньте.

Прю высунула голову из дыры и посмотрела на качающегося на веревке крыса. Огонек фонаря был тусклым, но все же Септимусу удавалось кое-как освещать помещение.

— Это настоящий зал. Его кто-то построил!

Она провела рукой по обломанной кладке, по ровной, холодной влажности камней. Видимо, открытие ее слишком увлекло, потому что в следующую секунду край дыры начал осыпаться, и Прю вместе с веревкой, Септимусом, рюкзаком и фонарем рухнула вниз, в воду.

Вода была определенно ледяная; Кертис и вполовину не отдал ей должное своим визгом. Когда Прю окунулась, ее словно молния прошила от пяток до самой макушки. Фонарь тут же погас, и на все вокруг словно набросили черное покрывало. Она с головой погрузилась в темные волны, чувствуя, как вода пробирается в каждую складочку одежды. На одну тягучую секунду Прю ощутила, как застыла на месте, словно окаменевшее в янтаре насекомое. А потом, хватая ртом воздух, показалась на поверхности.

— ПРЮ! — кричал Кертис.

Воздух с трудом проталкивался в легкие. От холода все тело пронзила острая боль. Девочка икнула и захрипела, пытаясь вдохнуть.

— Сюда! — снова донесся до нее голос друга. Прю изо всех сил поплыла к источнику звука.

— Я ничего не вижу!

— Сюда! Давай на голос!

Остервенело дергая конечностями, она наконец ударилась о камень. Руки Кертиса схватили ее и вытащили на берег. Вода лилась с волос; кожу кололо миллионом ледяных иголок. Прю трясло от холода.

— Септимус! — проорал Кертис, убедившись, что девочка в безопасности. Откуда-то из центра зала послышался отчаянный плеск.

— Помогите! — крикнул крыс. — Фонарь!

Кертис бросился обратно в воду. Через несколько минут он вернулся, фыркая, а за спину его, мучительно откашливаясь, цеплялся Септимус с веревкой на поясе. В лапе он по-прежнему сжимал фонарь, хотя тот, естественно, погас.

Всех троих немилосердно трясло на холодном подземном воздухе, и они сбились в кучку, стараясь удержать ускользающее тепло. Немеющими пальцами Кертис открыл фонарь и пощупал мокрый насквозь фитилек. Прю вынула пропитанный воском полотняный мешочек, в котором лежали спички. К ее изумлению, те не промокли. Она подала коробок Кертису, и тот с некоторыми затруднениями сумел зажечь одну из спичек. Однако фитиль фонаря промок так, что зажечь его не было никакой надежды.

— Ну-ка, — сказала Прю, — дай я попробую. — Она вынула из рюкзака крошечную баночку, вылила из фонаря воду и залила керосин, а потом, пропитав фитилек, поднесла к нему зажженную спичку. К ее облегчению, огонь занялся, и за стеклом забилось теплое сердечко света.

В этом неверном мерцании взглядам путников открылась пещера, в которой они оказались. Каменные стены, покрытые многовековым слоем лишайников, поднимались высоко над темным бассейном и, изгибаясь, переходили в сводчатый потолок. В нем зияла внушительных размеров дыра, в которую они все и провалились. Несомненно, этот зал был делом рук человеческих — ну или звериных. Все трое внимательно следили за фонарем, который осветил сначала кладку забытых веков, выложенную руками забытых каменщиков, а потом — арочный проход буквально в нескольких ярдах от того места, где они сидели.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Оплот утешения и покоя

Из своей гробницы — чулана в коридоре — был извлечен проигрыватель; колонки, спасенные из чистилища, впервые за долгое время перестали служить подставками и оказались повернуты лицевой стороной в кабинет. Под иглой мерно вращалась найденная в шкафу заслушанная пластинка — «Бетти Уэллс: Золотая классика тустепа». Надрывно застонала одинокая стил-гитара, и Джоффри Антэнк, взяв Дездемону Мудрак за руку, в страстном танце повел ее по кабинету.

— Ты шо? — удивилась Дездемона, которая только-только вернулась из женской спальни с вестью, что карты, которую искал Антэнк, в шкафчике номер двадцать три не оказалось.

Она ожидала гнева и возмущения — а встретила ее мелодия в стиле кантри.

— Милая, — проворковал Антэнк, — просто повторяй за мной. Шаг. Шаг. И назад. Шаг. Шаг…

— Да знаю я тот танец, — сказала Дездемона. В Одессе она играла в биографическом фильме Энни Оукли.[8] Танцевать актеров учил американский экспатриант. — Я имела в виду, шо случилося?

Мужчина, с которым она прожила тринадцать лет, посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

— У меня получилось.

У Дездемоны округлились глаза, и она едва не наступила ему на ногу, кружась по комнате.

— Девочки пришли?

— Нет-нет-нет, — покачал он головой. — Это все… в прошлом. Забыли. Неважно.

— Так шо тогда в будущем? — спросила она, настороженно глядя на него.

— Вот что. — Не сбиваясь с ритма, он в танце двинулся вместе с ней к столу, на котором лежал чертеж колеса Мебиуса. Дездемона едва успела бросить взгляд на листок, исписанный похожими на иероглифы символами и загадочными диаграммами, и тут Антэнк крутанул ее так, что она оказалась на другом конце кабинета.

— Шо це? — спросила она, пытаясь отдышаться.

— Не знаю, — радостно ответил Антэнк. — Но я это сделаю.

— Милый, — сказала Дездемона ворчливо. — Я совсем запуталася.

— Не беспокойся, золотце. А когда мы начнем получать навар с этой земли, тебе вообще больше никогда и ни о чем беспокоиться не придется. Наверное, нужно уточнить: под этой землей я имею в виду Непроходимую чащу.

— То есть? Шо случилося?

Он развернул ее так, что они оба смотрели в одну сторону, и повел вокруг стоящего посреди комнаты зубоврачебного кресла.

— Скажем так, меня посетил Дух Будущих Святок.[9] И сообщил по секрету, что чулок для подарков у нас будет набит до отказа.

— Все равно не понимаю.

— Милая, через два месяца весь мир будет у наших ног. Когда придет время раскрывать карты, сам старина Уигман станет ползать передо мной на коленях.

— Хватит вже метафор! — воскликнула Дездемона.

Антэнк улыбнулся:

— Тот, кто заказал эту шестеренку, проведет меня в Непроходимую чащу. И не просто проведет, а сделает там главным. Как я понял. И тогда: больше никаких заводов, никаких сопливых детей, никаких недовольных родителей. Только вино, розы и реки шампанского. Золотое время, если говорить образно.

Дездемона попыталась улыбнуться:

— А киностудия? Як же киностудия?

— Пф! Десси, детка, ты же будешь здесь королевой. Зачем тебе эти дурацкие фильмы? Самодовольные режиссеры, жирующие продюсеры… Кому они нужны? Да и эта дыра, Лос-Анджелес, тоже? Все это тебя недостойно, милая. В Непроходимой чаще ты будешь икру с пальмовых листьев есть. Ну, или что-нибудь еще такое.

Музыка еще не кончилась, но Дездемона резко остановилась.

— Дурацкие фильмы? Самодовольные режиссеры? Лос-Анджелес — дыра? Джоффри, я только ними и живу.

— Слушай, я…

— Нет, ты мене послушай. Мне плевать на Непроходимую чащу. Це пустое место. Просто клочок грязи. С деревами. Все те годы я слушала, як ты мечтаешь туда пробраться, потому шо думала, шо це твое хобби — у всех должно быть хобби. Один великий украинский актер, Борис Нуднинк, собирал з конструктора советские памятники. Дурость, так? Но кто мы таки, шоб судити? Це его хобби. Твоя Непроходимая чаща для мене — то ж самое. Космический спутник з «Лего». Но я помогаю, я ношу твои приемопередатчики и слежу, шоб дети не убежали. Все заради твого хобби.

Антэнк не пытался заговорить; он слушал эту тираду с покорностью собачонки. Музыка продолжала играть.

— И все в надежде, шо однажды ты выполнишь клятву, яку дал мне тринадцать лет назад, когда мы только познакомилися. «Дездемона, — сказал ты, — однажды я брошу станкостроение, и мы переедем в Лос-Анджелес. Я осную там киностудию, и мы с тобою будем снимать великие фильмы, великие американские фильмы. Як Скорсезе, Тарантино и Бэй. Я буду продюсером, а ты — звездой». В Лос-Анджелесе. А не в Портленде. Не на Промышленном пустыре. И точно не в Непроходимой чаще. Вот шо ты мне обещал.

— Я помню, золотце, я просто думал…

— Нет, в том-то и проблема. Ты не думаешь. Только про себе.

С этими словами она развернулась на каблуках и бросилась вон из кабинета, оставив в воздухе шлейф аромата лавандовых духов.

Бетти Уэллс с тоской пела о своем западнотехасском ковбое. Джоффри Антэнк прервал ее на полуслове, сняв иглу с пластинки. Колонки легонько скрежетнули. Засунув руки в карманы брюк, он прошагал к столу и вгляделся в чертеж. Словно композитор, которому не нужен инструмент, чтобы создать мелодию, Джоффри мысленно вдохнул жизнь в схему: шестеренки тихо и слаженно завращались вокруг оси, чернильные надписи отделились от бумаги и поплыли в воздухе над колесом. Он уже забыл, что говорила Дездемона; дух Антэнка унесся в мир механики, где никакие бытовые мелочи не могли отвлечь его от стоящей перед ним задачи.

Когда Элси, Рэйчел и Марта спустились с лесистого склона и подошли к дому, дети во дворе встретили их молчанием, полным мрачного понимания. Они увидели у них в ушах ярлыки, и больше никакого объяснения им не требовалось. Марту при виде этих лиц затопила волна воспоминаний: тут был и пухлый Карл Ренквист — он выбивал ковер, и рыжая прыщавая Синтия Шмидт — она носила от поленницы дрова и аккуратно складывала их рядом с домом. Дейл Тернер, вечно тихий, как мышка, мальчик, сидел на пороге и читал книгу, а две маленькие девочки, Луиза Эмберсоль и Сэтти Кинан, заглядывали ему через плечо. Все дети тихо поприветствовали новоприбывших, зашедших во двор, словно в забытьи, и вернулись к своим занятиям.

Дом на вид казался таким же древним, как сами холмы вокруг. Он был построен из грубо обтесанных бревен, лежащих одно на другом. Фундаментом служили крупные, круглые речные камни. Деревянные стены сильно потрепало временем и непогодой. Крутая крыша, покрытая кедровой щепой и слоем ослепительно-белого снега, оканчивалась гребнем, на котором красовался позеленевший от времени медный флюгер в виде петуха. На широкой веранде располагались скамьи и корыто для стирки.

Девочки подошли к дому в полном молчании, словно онемев. Наконец Марта нарушила тишину: она увидела, как из парадной двери вышел, неся ведро очистков, смуглый мальчик с красным платком на шее.

— Майкл! — воскликнула она. Тот, заметив ее, широко улыбнулся.

— Марта! — Он поставил ведро на землю; Марта бросилась к нему, и они крепко обнялись.

— Как ты… — забормотала девочка, когда они наконец расцепились. — Что ты…

Он собирался ответить, но вдруг долину огласил собачий лай. Стая, которая едва не затоптала девочек до этого, пронеслась по склону и заполонила двор. Окружив работающих детей, собаки разделились, и всем пришлось оторваться от занятий, чтобы приласкать весело гавкающих, игривых животных. Мопс, с которым Элси уже познакомилась до того, подбежал к ней. Она присела и почесала ему шею, а он от удовольствия высунул язык. Рэйчел, скривившись, опасливо прижала руки к груди.

— Что тут происходит? — спросила Марта у мальчика. Рядом разлегся золотистый ретривер, и Майкл, покорно наклонившись, погладил его.

— Мы тут живем.

— Что? Все это время?

— Все это время, — подтвердил Майкл.

— Но ты же заработал запрет года три назад!

— Так давно? — спросил мальчик задумчиво, почесывая собаке живот.

— И ты здесь живешь, вот в этом доме?

— Да, мы все тут живем, Марта. Это наш дом.

Марта по-прежнему была сбита с толку.

— Вы его что, сами построили?

— Нет, мы его нашли, — ответил Майкл и дружелюбно посмотрел на Элси и Рэйчел. — Так же, как ты. Вижу, ты друзей с собой привела.

— А, да, — кивнула Марта, — это Элси и Рэйчел Мельберг. Они только неделю прожили и уже получили запрет.

Дети обменялись приветствиями. Майкл снова обратил на Марту теплый взгляд.

— Марта Сонг, — сказал он. — Я все думал, когда же ты тут окажешься. В смысле, не то чтобы я… конечно, поначалу страшновато… но, если честно, я надеялся, что ты окажешься тут раньше. Я скучал.

Марта улыбнулась.

— Да, я тоже скучала. — Она повернулась к сестрам. — Мы с Майклом оказались в интернате почти одновременно и сильно подружились. — Потом снова посмотрела на мальчика. — Когда ты пропал, это меня просто убило. Я три дня рыдала не переставая.

— Ага, — кивнул он, — я так рад снова тебя видеть.

Окинув его взглядом, Марта заметила:

— Ты совсем не изменился. Вообще ни капельки.

Майкл в ответ лишь улыбнулся и, повернувшись к Элси и Рэйчел, сказал:

— Вам надо познакомиться с Каролем.

— Кто такой Кароль?

— Он вроде как наш отец. Глава нашей большой семьи. — Майкл выпрямился и, открыв дверь, крикнул в дом: — К нам в долину спустились три новые дочери!

Пока они ждали таинственного Кароля, Марта осыпала друга вопросами. Ее, как и сестер Мельберг, все события этого дня совершенно ошеломили.

— Когда я только появился здесь, — начал мальчик, — мне было так же страшно, как вам. Честное слово. Со всеми одно и то же. Антэнк заставил меня выпить какую-то розовую дрянь. Меня от нее начало ужасно мутить. Только в лес вошел, чуть наизнанку не вывернуло. Потом, немного очухавшись, я стал бродить, искать выход, потому что мне нужна была свобода — в городе кое-кто мог бы меня приютить, и я, конечно, не хотел больше возвращаться в этот кошмарный цех. Но я — как и все остальные — понял, что по дороге потерял веревку, которую мне дал Антэнк. И сколько бы ни шел, все время оказывался на одном и том же месте. Мне стало очень-очень страшно — я понял, что попал в какой-то странный лабиринт. Так что я перестал искать выход и начал искать вход. Не знаю, как по-другому объяснить. И в конце концов пришел сюда, к этому дому. Тут тогда еще было мало детей — Антэнк всего несколько месяцев как начал свою волынку с запретами, — а собак целая толпа.

— Кстати, да — откуда столько собак? — спросила Рэйчел, по-прежнему держа руки перед собой в защитном жесте. Черный лабрадор пытался лизнуть ей локоть.

— Это все сбежавшие. Тут собираются собаки и кошки, которые потерялись и забрели в Непроходимую чащу. Каждые несколько месяцев новые приходят.

— Ух ты, — прошептала Элси и посмотрела на сестру. — Интересно, может, и Фортинбрас тут?

Так звали их полосатого кота; он пропал прошлым летом.

— Можешь поискать. Но я ничего не обещаю. Так вот, — продолжил Майкл, — Кароль живет тут с самого начала. Он нашел это место еще много лет назад, поселился здесь и всех нас пустил жить к себе. Теперь у нас есть настоящий дом. Такого у меня Снаружи никогда не было, это уж точно.

Из дома послышался добродушный скрипучий голос:

— Кто там про меня сказки рассказывает, а?

Майкл, услышав, просиял:

— Это он.

Дверь открылась, и на пороге появился седой старик. Под руку его держала девочка, помогая выйти на крыльцо.

— Кто тут, Майкл? — спросил старик. — Кто пришел к нам в семью?

Лицо у старика было бледное, в печеночных пятнах. Глубокие морщины пересекали лоб и щеки и превращались под глазами в мешки. Но внимание Элси привлекли именно сами глаза. Они глядели куда-то поверх их голов и при внимательном взгляде на них казались неживыми и нарисованными, словно у куклы. Девочка провела его под руку через порог и на середину крыльца. Старик неуверенно помахал ладонью в воздухе и наконец, отыскав плечо Майкла, успокоился.

— Он слепой! — вырвалось у Элси.

В любой другой ситуации Рэйчел одернула бы сестру, чтобы та не грубила, но сейчас она и сама завороженно разглядывала незнакомца.

Тот рассмеялся над этим замечанием.

— Эх, да кому нужны собственные глаза, когда у меня тут есть тридцать пять пар, а? Вот они, — он широким жестом указал на детей в саду, — вот мои глаза.

Те же два глаза, что находились непосредственно у него в глазницах, слегка подрагивали, когда он говорил, и загадочно смотрели вдаль над головами девочек. Наконец Элси поняла, что они сделаны из дерева. На полированной поверхности довольно грубо были нарисованы голубые радужки.

— Но я же не представился, — опомнился старик. — Меня зовут Кароль. Кароль Грод. И я приветствую вас, отверженные изгнанники, в нашей маленькой семье. — Он обернулся к Майклу. — Сколько их?

— Трое, Кароль, — ответил мальчик. — Три девочки. Одну из них я хорошо знаю. Мы были друзьями Снаружи. Ее зовут Марта. А это Элси и Рэйчел.

— Ну и ну! — воскликнул старик. — Целых трое! Богатый урожай. Старина Антэнк, видно, совсем с вами намаялся. — К старику подбежали две собаки, колли и немецкая овчарка, и играючи затявкали. Сняв руку с плеча Майкла, он сердечно погладил обеих; а вот сидящая на перилах рыже-полосатая кошка при их приближении тут же сбежала. — Подойдите-ка сюда, троица, — сказал он. — Дайте я на вас посмотрю.

Элси, Рэйчел и Марта послушно шагнули к нему. Старик поднял руку и коснулся по очереди их лиц. Дотронувшись до Элси, он помедлил и слегка нахмурился.

— Это кто? — спросил он.

— Я — Элси.

По-прежнему держа ладонь у нее на щеке, он поднял брови.

— Элси, значит? Какое красивое имя. А где твоя сестра?

— Вот она, рядом, — ответила девочка.

Подняв руку, старик ласково коснулся щеки Рэйчел и нахмурился еще сильнее, выпятив брови будто бы в глубоком раздумье.

— Элси и Рэйчел, — повторил он тихо и мягко.

— Кароль, что-то случилось? — спросил Майкл.

Выражение его лица тут же изменилось.

— Нет-нет, — сказал Кароль, убирая руку с лица Рэйчел. — Ничего. — И он добродушно похлопал девочку по плечу. — Рад познакомиться с вами тремя. И добро пожаловать в семью. Какие бы несчастья ни выпали на вашу долю, забудьте о них. В этом доме вы найдете покой и утешение. Здесь вы будете счастливы. Идемте. — Он указал на открытую дверь. — Зайдем внутрь, я покажу вам дом. Сандра приготовила чечевичное рагу. Вы, наверное, проголодались.

И, если честно, они и вправду проголодались, причем до ужаса.

После щедрой порции наваристых овощей (Элси не отставила свою миску, пока не подобрала куском мягкого домашнего хлеба последнюю капельку соуса) девочки откинулись на спинки стульев, наслаждаясь ощущением утоленного голода. Кароль сидел с ними, по-доброму посмеиваясь.

— Приятно слышать, как у вас за ушами трещит, — признался он.

Когда со стола убрали, он попросил принести свою трубку, и маленький мальчик, собиравший со стола остатки для компоста, тут же сбегал за ней. Набивая трубку табаком, старик обратился к новоприбывшим.

— Что ж, нужно будет найти вам занятие, — сказал он. — Но не бойтесь, здесь вам не придется работать, как Снаружи. Здесь все делают то, что им по силам. Рабского труда нам не надо. Главное, чтобы жизнь в доме шла слаженно.

Майкл, сидящий рядом с Мартой, гордо добавил:

— И у нас все получается. Никто не хочет лениться. Все делают, что умеют, для общего блага.

— Вот Сандра замечательно готовит рагу, — сказал Кароль. — Это ее страсть. У нее просто талант. А Синтия, например, прекрасная художница. Ей мы поручаем украшать дом картинами.

Элси, слизнув с губ последнюю капельку вкусного обеда, осмотрелась вокруг. И в самом деле, стены были увешаны холстами с пейзажами в самодельных рамах из веток.

— Майкл, Питер и Синтия соображают в силках, так что мы их отправляем по утрам и вечерам за дичью на стол. А юный Майлз отлично умеет рассказывать сказки — он у нас укладывает спать малышей. — Кароль пыхнул трубкой, выпустив под балочный потолок несколько колечек дыма.

— Мы — рабочая семья, все на своем месте, — подтвердил Майкл, отрывая еще кусок хлеба. Две младшие девочки мыли посуду в тазике. Работая, они напевали песенку, и звон их тоненьких голосов разносился по всему дому. — Мы всем довольны.

Тут он сунул руку в карман и, вынув маленькую белую глиняную трубку, взял у Кароля из кисета немного коричневого табака. Мальчик набил ее и начал курить, с гордым удовольствием заметив, как изумленно новенькие девочки уставились на него.

Первой высказалась Марта:

— Ты чего?!

Майкл только плечами пожал:

— Тут можно делать что хочешь. Никаких родителей, никаких запретов. Мечта! — И, пыхнув трубкой, он выпустил в воздух несколько колечек дыма.

Рэйчел, которая ни слова не сказала с тех пор, как закончила есть, наконец заговорила.

— Так что здесь вообще творится? — спросила она. — Почему вы сюда попали? Почему мы все сюда попали?

Повернувшись в ее сторону, Кароль откинулся на стуле. Тот болезненно скрипнул.

— Это — внешний пояс, родная, — объяснил он. — Древняя магия, которую вплели в лес мистики, служит для того, чтобы не пускать таких, как мы, внутрь. Привыкайте, потому что это навсегда.

Марта со стуком уронила ложку на тарелку и тут же извинилась, а потом переспросила:

— Что вы сказали? Магия?

Кароль еще несколько раз затянулся, а потом ответил:

— Она самая. Я могу рассказать только то, что знаю сам. Так вот: когда много веков назад стало ясно, что лес и остальной мир не могут жить в мире и согласии, на пояс деревьев по внешней окружности леса наложили связывающее заклятие, так что всякий Внешний, попытавшись войти, запутается в лабиринте деревьев. Каждый поворот будет похож на предыдущий, каждый клочок земли размножится бесконечно. Более того, само время замирает, и хоть солнце садится и луна встает по своим собственным правилам, день никогда не сменяется.

На этих слова Майкл улыбнулся Марте.

— Понимаешь? — сказал он. — Мы никогда не постареем.

Девочки, потеряв дар речи, пытались уложить в головах этот невероятный рассказ.

— Бред, — сказала Рэйчел.

— Еще какой, — кивнул Кароль. — Мы все тут будто застыли в небытии. Смена времен года нас не затрагивает.

— А давно вы тут живете? — спросила Марта.

— О да, наверное, уже многие годы. Когда время проходит бесследно, его перестаешь замечать вовсе.

— А откуда вы столько знаете про этот… как вы его назвали… внешний пояс? И про Чащу? — рискнула спросить Рэйчел.

— В свое время, — ответил Кароль, — я жил среди них. В Южном лесу. А потом меня выдворили.

— В Южном лесу? — повторила Элси. — А что там?

— И почему вас выдворили? — добавила Рэйчел.

Кароль хрипловато рассмеялся, потом сделал еще пару затяжек и сказал:

— Сколько вопросов, девочки. Во-первых, в Южном лесу располагается многолюдный край, где находится усадьба, а в ней — правительство. Там целый мир. И повсюду чудеса и волшебство — такие, что глаза из черепа выскакивают. Так вот: меня туда позвали. Снаружи. А когда получили, что хотели, отослали.

— Отослали? — повторила Рэйчел. Откинув волосы с лица, она внимательно глядела на старика.

Тот, кряхтя, пожевал конец трубки.

— Ага. Отослали. Не хочу вдаваться в подробности, но кое-кто на юге считает, что во внешний пояс удобно выкидывать старый, использованный мусор. Я же не местный, так что бросили меня сюда, и считай готово — не выберусь.

Майкл, беспокойно нахмурившись, взглядом попросил Элси и Рэйчел не расспрашивать дальше.

— Ну так вот, — продолжил Кароль, — тут теперь и живу. В своем доме. В своем чистилище. Но, по крайней мере, я не одинок. Года, наверное, два назад появился первый парнишка. Эдмунд Картер. Я сидел на крыльце, разговаривал с собаками — в то время они одни мне компанию составляли — и тут он появляется на склоне. Несколько дней бродил, похоже. Некоторые ребята быстрей тут оказываются. Я его приютил, накормил. С тех пор семья и растет.

— Но… — начала Элси. — Должен быть выход. Не можем же мы застрять тут навсегда, так?

— Да, — поддержала Рэйчел. — Есть же люди, которые смогли выйти — Антэнк нам про них говорил, про выживших в Непроходимой чаще.

— Ну… — Кароль поерзал на стуле. — Я о таких не слышал. Может, миф. Сказки. Может, конечно, и правда. Но мы пропасть времени потратили на поиски дороги и все можем поклясться, что не особо удачно, если вы меня понимаете.

— Все равно мы здесь счастливы, — вмешался Майкл. — Вот увидите, со временем. Никаких правил. Делай что хочешь. Спи целый день, если хочется. Или ложись под утро. Рассказывай пошлые анекдоты! — И, словно чтобы подтвердить свои слова, Майкл закончил речь ругательством, от которого Элси не просто покраснела, а стала багровой.

Кароль усмехнулся:

— Да я теперь уже и не хочу никуда перебираться. У нас тут все хорошо. Снаружи я был одиночкой. В лесу, среди всего этого странного люда, — изгоем. А здесь стал отцом целой толпе хороших ребят, которым нужна крыша над головой и кто-нибудь, кого можно звать семьей.

Элси краем глаза заметила, что Марта понимающе кивнула. Рэйчел тоже уловила это и спросила:

— Значит, вы все собираетесь остаться тут? И все?

Майкл пожал плечами:

— Выбора-то все равно нет.

От его трубки в воздух поднимались ленивые струйки дыма.

Рэйчел издала смешок.

— Да вы чокнутые, — сказала она. Элси кинула на нее сердитый взгляд. — А что про волшебный мир? Там, в Чаще?

— Все правда, — сказал Майкл.

— А я думаю, это фигня, — заявила Рэйчел.

— Почему же мы тогда здесь застряли? — спросил Кароль, пристально глядя на девочку (если, конечно, так можно сказать о слепом человеке). Когда он повернулся, деревянные глаза в его глазницах дернулись.

— Не знаю, — ответила та. — Я тут совсем недолго. Но выход должен быть.

— Нет выхода, — отрезал Майкл. — Мы знаем.

— Да, — вмешалась Марта. — Мне кажется, им стоит поверить.

Тут она сунула руку в задний карман и вынула большой лист бумаги, сложенный в несколько раз. Она осторожно принялась его разворачивать, открывая взгляду большую нарисованную от руки карту. В первом же мелькнувшем углу была надпись: «Непроходимая чаща: набросок».

— Это карта из кабинета Антэнка! — воскликнула Рэйчел.

— Ага, — кивнула Марта. — Я ее стащила. — И она гордо оглядела присутствующих.

— Майкл, — сказал Кароль, — что там? Что она принесла?

— Это карта, — ответил мальчик, когда Марта развернула добычу. — Ага… карта леса. Тут помечена усадьба, как ты и говорил. А на севере нарисовано большое дерево.

— Видишь? — обратилась Элси к сестре. — Он знает, о чем говорит. — Она потянулась через стол и коснулась древней на вид ладони Кароля. В груди у девочки поднималось давно скрываемое подозрение… словно она все это время знала правду, но только сейчас получила подтверждение. А еще она чувствовала, что где-то в рассказе Кароля скрывается ключ к исчезновению ее брата. — Расскажите нам что-нибудь еще об этом месте.

Старик улыбнулся, вытряхнул из трубки пепел, рассыпал его по грубоватому деревянному полу и заговорил. Он рассказал девочкам про лес, про Север и Юг. Про то, как звери и люди живут бок о бок. Про мистиков. Рассказал все, что знал — а знал он не слишком много, — но этого было довольно, чтобы навсегда изменить представления девочек о мире. Изменить так сильно, что они уже больше не могли ни на что смотреть прежним взглядом.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ В подземельях

Кертис считал, что это свернувшаяся змея. Прю не соглашалась; по ее словам, ей виделось что-то аборигенное. Кертис спросил, что значит «аборигенное», и Прю ответила, мол, что-то, связанное с Австралией. И ее коренными жителями. Кертис довольно резко заметил, что он в курсе, что значит слово «аборигенный», он имел в виду — откуда чему-то австралийскому взяться посреди Тихоокеанского Северо-Запада. На это Прю возразила, что вокруг них постоянно происходят и более странные вещи — уж куда более странные — и она уже давно бросила попытки логически осмыслять, что и откуда тут берется. На этот аргумент Кертису сказать было нечего. Одно было ясно: узор в замковом камне, венчавшем высокую арку, за которой начинался коридор, определенно кто-то вырезал.

— Не могу отвязаться от мысли, что это что-то вроде знака «осторожно, змеи», — признался Септимус, поеживаясь.

Несложная гравировка вилась по всей арке, за которой в темноту уходил туннель высотой примерно с двух взрослых мужчин.

— Не знаю, — сказала Прю. — Мне кажется, такие рисунки обозначают что-нибудь типа круговорота жизни. Или что-нибудь еще в этом духе.

— Хотел бы я знать, кто его вырезал, — задумчиво проговорил Кертис.

— Продолжай хотеть. Кто бы это ни был, дело было вечность назад.

— По крайней мере, мы знаем, что сюда кто-то спускался. Значит, должна быть дорога наверх.

При свете фонаря Кертис снял носки и теперь отжимал их от ледяной воды.

— Само собой, — сказала Прю. — Но мы уверены, что хотим сейчас оказаться наверху?

Мальчик задумчиво поднял глаза.

— Может, ты и права.

— И даже если Дарла не спаслась, кто знает, сколько там еще этих лис. Правда, я не знаю, как мы найдем создателей и реанимируем Алексея, сидя тут.

— Ты все еще хочешь этим заниматься?

— Конечно.

Кертис переглянулся с Септимусом.

— А что разбойники? Надо выяснить, что с ними случилось. — С его носков текли ручейки воды, а босые ноги по цвету и фактуре напоминали свиные эмбрионы в банках, которые стояли у них в школьной биологической лаборатории.

— А еще, — заметил Септимус, — мы чуть не умерли. Дважды. Иногда после такого стоит, знаете ли, пересмотреть приоритеты.

— Дважды? — переспросил Кертис.

— За первый я считаю женщину-лису. А потом — падение.

— Ясно, — кивнул Кертис и добавил: — Хотя я скорее считаю все вместе одним большим побегом от смерти.

Прю раздраженно оборвала обоих:

— Нет, не стоит. Пересматривать приоритеты, я имею в виду.

— Прю, целый лагерь сгинул куда-то, — сказал Кертис. — Мы вообще чудом пережили падение. Как я понимаю, мы с Септимусом — последние оставшиеся в живых диколесские разбойники. Узнать, что случилось, — это наш долг по отношению к остальным.

Девочка, кажется, заранее была готова к этому аргументу.

— У меня вообще есть очень сильное подозрение, что Древо все это предвидело. Мне кажется, оживив Алексея, мы окольным путем поможем всем. И разбойникам тоже. Вот сам посуди. Мы упали в Большой овраг — это в наши планы точно не входило, и нашли вот этот туннель — а тот мальчик мне как раз сказал, что нужно сначала спуститься, чтобы подняться. Честное слово. Прямо вот этими словами.

— Ты уже говорила.

— А еще Древо — или мальчик — сказало, что если мы реанимируем наследника, то спасем свои жизни и жизни друзей. Как ни верти, по-моему, все ясно как день. Это обязательно надо сделать.

— Ну, это же ты у нас оракул. С голосами в голове.

Прю пропустила эту шпильку мимо ушей. Перебирая пальцами волосы, она принялась выжимать мокрые пряди, одновременно рассуждая:

— Вот только не совсем понятно, как это сделать из-под земли. В смысле, в наших нынешних условиях, так сказать, исполнить предсказание Древа не так-то просто. Южный лес далеко. И кто знает, сколько там убийц. Одно ясно: здесь, под землей, подальше от глаз, мы в безопасности.

— Или поближе к глазам, — заметил Кертис, просветлев. — Послушай: если на юге все и правда так, народ помешался на патриотизме, и мы точно знаем, что кому-то важному очень надо с нами покончить, — ты не думаешь, что быть на виду лучше, чем ошиваться в какой-то непонятной норе, где от нас могут избавиться, и никто даже не заметит? Я, конечно, сам над этим титулом смеялся, но ты же все-таки Дева на велосипеде. Символ переворота. То есть понимаешь — кто знает? Вдруг ты появишься, и все на уши встанут, чтобы тебе угодить и убедиться, что ты — ну, желательно, и я тоже — в безопасности?

— Тогда доберемся до Алексея, а там можно будет начать искать создателей, — сказала Прю.

— Нужно рассказать народу, что случилось с разбойниками, — добавил Кертис. — Кто-то же должен помочь.

Тут вмешался Септимус:

— Разве у нас там нет представителя? Брендан вроде недавно Ангуса послал. Он наверняка еще на юге.

Прю кивнула:

— Может, так и надо поступить. — Она помедлила, уставившись на покрытую лишайником стену, почти потусторонне зеленую в свете фонаря. От черной пустоты туннеля по спине бежали мурашки. — Конечно, если мы вообще сможем отсюда выбраться. Может, этот проход окончится каким-нибудь тупиком. Хотя… я помню… — Девочка покусала ноготь, пытаясь вызвать в памяти осенние события. — Пенни, горничная в усадьбе, помогла мне сбежать на встречу с филином, провела каким-то нереальным подземным ходом. По-моему, она упомянула, что туннели там были еще до того, как построили усадьбу. Может, они вообще под всем лесом проходят!

— Может быть.

Кертис выжал из носков сколько смог воды и, скривившись, натянул их обратно на ноги. Закончив, он снова влез в сапоги, встал и осторожно переступил с ноги на ногу. Сапоги тихонько хлюпали.

— Сойдет, — решил мальчик. — Двигаем?

Прю, которая уже оставила безнадежные попытки выжать свою мокрую одежду, сделала пару шагов, проверяя больную лодыжку.

— Наверное.

— Вы идите первые, — сказал Септимус. — На случай, если там змеи.

Кертис жестом пригласил Прю вперед, и они вдвоем шагнули через арку в туннель.

Сырость, казалось, обступила их со всех сторон. Даже если бы вся одежда и не была насквозь мокрой, они наверняка почувствовали бы, как смыкается вокруг густой от влаги воздух. К счастью, чем дальше они продвигались, тем теплее становилось. Этот факт сильно приблизил их неторопливое продвижение к тому, чтобы его можно было назвать хоть сколько-нибудь комфортным. Прю приходилось идти осторожно, потому что нога по-прежнему побаливала. Стены туннеля высоко над их головами, где-то на уровне верхней границы баскетбольного щита, сходились в арочный потолок. Камни, которыми они были выложены, выглядели так, будто им тщательно придавали нужную форму вручную, с помощью каких-нибудь первобытных орудий. Девочка попыталась представить, что за руки все это сотворили: время, которое пришлось бы потратить даже на небольшой участок туннеля, казалось ей невообразимым. Перед ее мысленным взором встали люди и звери, веками трудившиеся над этим коридором глубоко под землей, а в ушах зазвучало эхо их работы и их песен.

Кертис тем временем присоединился сзади к Септимусу, то и дело оглядываясь, чтобы убедиться, что та неминуемая змея, о которой крыс все продолжал нудеть, не собирается напасть со спины. Образ Джеймса Эрл Джонса из первого фильма о Конане и его кошмарная трансформация в огромную клыкастую змею была выжжена у него в мозгу с тех самых пор, как он ребенком видел этот фильм с отцом. (Вообще, если подумать, отец ему в детстве то и дело показывал какие-то дикие ужасы; он, конечно, совсем не жаловался, но с точки зрения воспитания это был сомнительный ход. Смотреть в восемь лет «Сияние»[10] — разве это нормально?) Мальчик спросил себя, так ли уж он испугался бы, если б к нему и правда подкрался Джеймс Эрл Джонс и превратился в ядовитого гада, и решил, что это было бы как раз очень круто. Особенно если бы он разговаривал. Шутка ли — услышать голос Джеймса Эрл Джонса в реальности. И, не отдавая себе в том отчета, Кертис забормотал этим самым голосом, насколько ему удалось его скопировать:

— Вы подвели меня в последний раз, адмирал…[11]

— Что? — изумилась Прю, останавливаясь.

— Я вслух это сказал? Извини. — Он очнулся от раздумий, хотя с помощью естественного эха тоннеля слова и вправду прозвучали довольно-таки натурально.

— Пошли, мне кажется, впереди что-то есть.

Футах в тридцати от того места, где они остановились, туннель подходил к Т-образной развилке. Из дыры в стене струился ручеек. В бесконечную каменную кладку вклинился еще один камень с уже знакомым витым узором. Под ним создатели туннеля разместили два других потрепанных временем камня. На одном был выгравирован круг, на втором — треугольник. Какое-то время Прю с Кертисом разглядывали камни, по очереди шагнув вперед и стерев с них грязь и мох.

— Я бы выбрал треугольник, — сказал Кертис. — Хотя круг тоже выглядит ужасно заманчиво.

Прю не ответила. Подняв фонарь, она углубилась в изучение возникших перед ними вариантов. Оба ответвления туннеля выглядели совершенно одинаково.

— Не стоит надеяться, что круг означает туалет, да? — спросил Кертис. — Надо было в воду сходить, но уж больно там холодно.

— Ты идешь по заброшенным туннелям, — сказал Септимус, поравнявшись с ними. — По-моему, тут можно без преувеличения сказать: весь мир — стульчак.

Все так же молча Прю повернула налево и пошла по «круглому» коридору. Кертис поспешил следом с Септимусом на плече.

— Это что такое сейчас было? — спросил он.

— Предчувствие, — ответила девочка.

Им повстречалось еще несколько таких развилок; на каждой следующей они обдумывали направление все менее тщательно. Пару раз впереди оказывался тупик — такой же зал, как тот, в который они упали. В этих случаях они просто разворачивались и продолжали путь в другом направлении. Раз уж вошли они все равно не по правилам — провалились из естественного лаза, в который попали со дна неприступной расщелины, — Прю решила, что бесполезно вычислять, в какую сторону идти, и запоминать дорогу назад. Когда путники устроили у одного из перекрестков привал, чтобы закусить вторым куском мяса, она высказала эту мысль вслух. Без слов было понятно, что, в общем и целом, им оставалось только идти до тех пор, пока не кончится еда и не наступит голодная смерть — или пока они не найдут выход на поверхность. Смотря что получится раньше. От таких размышлений у Кертиса по спине побежали мурашки.

Они продолжили путь. Наконец через несколько часов блужданий по лабиринту стены туннеля, казалось, раздвинулись, и до них донесся прохладный ветер. Вытянув вперед фонарь, ребята увидели, что оказались в огромном колодце, у которого в обозримом пространстве не было ни пола, ни потолка, а дорога, по которой они шли, превращалась в мост, ведущий на другую сторону. К их смятению, свет фонаря выхватил из тьмы головокружительное множество таких же мостов, пересекающих бездну внизу, и то же самое — у них над головами. Кертису пришли на память видеоролики, которые он смотрел в местном музее наук: длинные нити-щупальца ткани человеческого мозга.

— Уж ты ж… — изумился с его плеча Септимус.

— Просто… — начала Прю. В голосе ее звучали страх и отчаяние. — Давайте просто идти дальше.

Словно чтобы подчеркнуть серьезность положения, у Кертиса в животе заурчало.

— Не обращайте внимания, — сказал он.

Они прошли по мосту. Через какое-то время впереди оказалась новая развилка — обе дороги вели к лестницам. Они выбрали левую. Еще через две развилки им снова встретился бездонный колодец, испещренный мостами. Не было никакой возможности узнать, где они сейчас территориально — и не был ли этот колодец тем же самым, который они перешли незадолго до этого. Прю хромала все сильнее.

— Давай передохнем, — предложил Кертис. — Мне кажется, тебе больно.

Девочка проигнорировала его слова и продолжила наугад идти по лабиринту туннелей.

— Должен быть выход, — донесся до Кертиса ее шепот.

Каждая лестница казалась все более крутой; наконец одна из них превратилась уже просто в отвесную стену. Путники проходили по мостам, которые периодически становились шириной в одну ногу, шли по туннелям, которые, казалось, каким-то необъяснимым образом заворачивались и пересекали сами себя; некоторые из них были достаточно широки для каких-нибудь чудовищных баскетболистов, но вдруг оканчивались низенькой аркой — а за той начинался коридор, где передвигаться приходилось на четвереньках. Огромная винтовая лестница, вьющаяся вокруг цилиндрической башни, привела их к самому подножию, а дальше у нее оказались обрушены ступеньки, ведущие во тьму. На верхушке какого-то арочного моста они сделали привал и поели. Дожевывая последнюю дольку яблока, Кертис заметил, что Прю задремала. Он подсел к ней поближе и тоже провалился в глубокий сон. Через какое-то время их обоих разбудил Септимус; непонятно было, сколько они проспали — в темном подземном мире счет времени казался чем-то бессмысленным и эфемерным.

Они провели ревизию: еды осталось максимум на день. Кертис помассировал пальцами виски. Мысль о том, что им уже никогда не выбраться из этого подземного лабиринта, становилась все более привычной. Как он оказался в такой дали от своей разбойничьей общины? В клятве точно что-то об этом было… Той ночью в лесу, у таинственного алтаря, он клялся «разделить судьбу друзей». Или «не оставлять» их — в общем, там было что-то с этим смыслом. А в итоге что? Только пару месяцев побыл разбойником и уже всех подвел. Брендана, Шеймаса, Эшлин — всех. Предал свою семью.

Тут он мысленно перебил сам себя. Какую еще семью? Они не его семья, Прю была права. Свою настоящую семью он бросил уже давно. Интересно, что сейчас делает отец?

А мама? Он представил, как его сестры живут обычной жизнью, даже не подозревая, в какой беде он сейчас находится. Мальчику только-только удалось вспомнить бесконечный щебет Тины Отважной, которую его младшая сестренка ни на минуту не выпускала из рук, как он заметил, что Прю машет ладонью у него перед глазами. На лице у нее застыло пустое, бесстрастное выражение.

— Пойдем, — сказала она. — Надо двигаться дальше.

Шли недолго — час или максимум два, и тут Прю резко остановилась. Кертис едва в нее не врезался.

— Ты чего? — спросил он.

— Тс-с-с. Слушай.

Мальчик задержал дыхание, но услышал лишь вездесущее кап-кап с покрытых лишайниками сводов.

— Я ничего не…

— Тс-с-с! Вот, опять! — Прю приложила палец к губам и высоко подняла фонарь.

Кертис снова напряг все свои слуховые способности и на этот раз и вправду что-то услышал — что-то кроме капель.

— Что это?

Звук был такой, словно по камню скрежетали какой-то железкой — некрупной, вроде как ключом по стене. Вот только в бесконечных туннелях даже подобный шум звучал до ужаса зловеще.

Прю, не отвечая, застывшим взглядом смотрела в пустоту. Они недавно прошли вилку с двумя ответвлениями и повернули налево в один из длиннейших переходов, которые им только попадались. Звук, кажется, раздавался из царящей впереди тьмы.

Фонарь тускло освещал проход; Кертис представил себе какое-нибудь невыразимо жуткое создание с кучей щупалец и блестящих глаз и с… — с чем же?.. — наверное, с топором. Топор оно тащило за собой по земле. От этой картинки его передернуло. Немного саднило ухо: Септимус вцепился когтями ему в мочку и стиснул, будто испуганный ребенок — плюшевого мишку.

— Змея, — прошептал он. — Я этот звук где угодно узнаю.

— Эй! — позвала Прю.

Звук замер.

Девочка, вытянув руку с фонарем, продвинулась чуть вперед.

И тут из густой тьмы послышался голос.

— КТО ЗДЕСЬ? — спросил он. Ничего подобного Кертис никогда в жизни не слышал; голос был такой, будто он долгие века томился под землей, вдали от теплых лучей солнца — если так вообще можно сказать о голосе. Звучал он мрачно, глухо и зловеще.

Тут голос раздался снова, отдаваясь эхом от стен туннеля:

— ВЫ НАРУШИЛИ ГРАНИЦУ ПОДЛЕСЬЯ! НАЗОВИТЕ СВОЕ ИМЯ И НАМЕРЕНИЯ. ЕСЛИ ВЫ ПОСЛАНЫ ДЕННИСОМ, МНЕ ПРИДЕТСЯ ВАС ОБЕЗГЛАВИТЬ.

Септимус, взвизгнув от ужаса, соскочил со своего места и драпанул прочь по туннелю в ту сторону, откуда они пришли. Кертис крепко сжал плечо Прю; такой расклад, по его представлениям, был куда хуже, чем плюющийся ядом Джеймс Эрл Джонс. От того, по крайней мере, ясно было бы, чего ожидать. А это нечто, казалось, происходило из самого земного ядра, словно родилось где-то в кузнице его пылающих глубин.

Снова послышался металлический скрежет; теперь он звучал будто бы прямо у них под ногами. Прю помахала фонарем, стараясь понять, откуда доносится звук.

— Где оно? — прошептала девочка.

— Я не знаю! — прошептал Кертис в ответ, трясясь от страха.

Голос отчетливо ахнул, и вот это уже точно прозвучало прямо под ногами. Прю слегка опустила фонарь, освещая пол. Прямо перед ними обнаружился крот.

У Кертиса вытянулось лицо.

— Это вы сейчас говорили? — спросил он.

Крот был ростом дюйма три и стоял на задних лапах, повернув к ним морду. Удивительно, но на зверьке было что-то вроде доспехов, изготовленных из старых бутылочных крышек. На крошечном поясе висела шпага. Точнее, не совсем уж шпага — скорей обыкновенная штопальная игла.

— СВЯТЫЕ НЕБЕСА! — воскликнул он своим необычайным загробным голосом. — ВЫШНИЕ!

Прю с Кертисом озадаченно переглянулись.

Крот весьма торжественно вынул свою иглу и поставил острием на каменный пол туннеля. Затем он опустился на одно колено, будто футболист, который пытается сконцентрироваться перед началом игры, и сказал:

— БЛАЖЕННЫЕ ВЫШНИЕ, НЕУЖЕЛИ СВЯТОЙ НАЗЕМНЫЙ ПАНТЕОН БЛАГОСЛОВИЛ НАШИ ТРУДЫ? ЯВИЛИСЬ ЛИ ВЫ ПОМОЧЬ НАМ В НАШЕЙ БОРЬБЕ ПРОТИВ УЗУРПАТОРА ДЕННИСА И ОТВОЕВАТЬ ОБРАТНО ФОРТ КЛЫККК? НЕУЖЕЛИ НАЗЕМНАЯ МАТЕРЬ УСЛЫШАЛА НАШИ МОЛЬБЫ?

Кертис замер, сбитый с толку потоком информации и страстной преданностью крота. Он взял Прю за руку, намереваясь тихонько посовещаться — по его мнению, чепуха, которую нес этот странный зверек, обладала для него огромной важностью, и нужно бы хорошо обдумать ответ, прежде чем вступать в диалог. Но куда там!

Прю, ни секунды не сомневаясь, сказала:

— Да.

Пути назад больше не было.

Первыми в туманной дали проступили причудливые очертания крыши. Пагоду, повторяя ее крутые контуры, покрывали тяжелые снежные подушки. Драконьи головы, которые венчали выступающие навесы, тоже были припорошены снегом, отчего казались седыми, бородатыми и умудренными. Увидев их, женщина мысленно вздохнула с облегчением. Белое покрывало укутало и песчаный сад вокруг, скрывая сложные узоры, которыми покрыли его молодые монахи. Когда она приблизилась, очищавший каменную дорожку от снега гусенок оторвался от своего занятия, чтобы поприветствовать ее. Выражение ужаса на его лице ясно говорило: она, должно быть, представляла собой кошмарное зрелище; да, в общем-то, и чувствовала себя так же. Рука мертвым грузом висела вдоль бока, закрепленная шиной, кое-как сделанной из веток. Левая нога саднила — по бедру, изукрасив его всеми цветами радуги, растекся огромный синяк. Туника была вся разодрана, а на щеках черной липкой маской засохли кровь и грязь.

У порога ее ждал старик; на его древнем лице нельзя было прочесть никаких эмоций. Он глядел на нее бесстрастно, будто на почтальона или случайного прохожего на улице. Преодолев половину ступеней крыльца, она опустилась на одно колено.

— Дело сделано, — сказал старик.

Дарла почувствовала, что не может заставить себя посмотреть ему в глаза.

— Старейшина убита. Дети-полукровки… скорее всего.

— Наниматель сообщил, что удовлетворен.

Дарла вскинула голову.

— Удовлетворен? — Она помедлила, подбирая слова. — Я не могу с чистой совестью подтвердить, что они мертвы.

— Что случилось?

— Они упали. В Большой овраг. Я не смогла последовать за ними.

— Идем, Дарла, — сказал старик. — Тебе нужен отдых.

Внутри горел медник, в котором, мерцая, тлели раскаленные угли. Центральное помещение пагоды выглядело почти аскетично: скамьи по стенам, несколько циновок на полу. Старик, одетый в простую темно-красную робу, прошел по коврам и, взмахнув полой, сел. Дарла последовала за ним и с трудом опустилась на колени напротив.

— Откуда наниматель знает? — спросила она.

— Судя по всему, интуиты, что слушают голоса леса, больше не чувствуют их присутствия.

— Значит, наши обязательства выполнены?

Старик помассировал костяшки пальцев.

— Да, — сказал он наконец. — Пока ты не понадобишься снова.

Дарла с некоторым усилием сложила ладони перед грудью, скривившись от боли в руке.

— Спасибо, даймё, — сказала она и поднялась, чтобы уйти.

На пороге до нее снова донесся его голос.

— Дарла.

— Да, даймё.

— Насколько ты уверена?

Их взгляды встретились. Дарла промолчала. Старик кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Давай не будем считать удовлетворение нанимателя окончанием миссии. Останемся бдительны.

— Да, даймё. — Дарла отвернулась и вышла.

Он освободил время. Отложил все сроки, успокоив заказчиков тем, что в цеху происходит глобальная реконструкция с учетом самых последних инноваций в машиностроении. Остановил работу на всех станках, которые не имели ценности для настоящей задачи. Литейные формы ожидали своего часа. Каждый уголок был вычищен от пыли и мусора, чтобы ничто не могло помешать процессу изготовления или испортить результат. Все сироты были освобождены от своих привычных обязанностей — не мог же он доверить дело такой важности этим голодранцам. Чтобы создать нечто настолько сложное и ответственное, как колесо Мебиуса, требовалось совершенство в каждом движении. Если у него получится — а он до сих пор сомневался, что это вообще возможно, — то подобная деталь, без сомнения, станет венцом его карьеры.

Дездемона наблюдала за процессом без единого слова и помогала чем могла, хоть было понятно, что всю непосредственную работу выполнять придется ему самому. Она приносила в цех воду и уносила надкусанные сэндвичи; будила Антэнка в три часа ночи, когда он засыпал, уронив голову на кучу заметок, скопившуюся на столе; ничем не напоминала, что он разбил ее мечту — которая, как ей казалось, была их общей мечтой — и молча кипела внутри.

Без оживления, которое создавала толпа работающих детей, цех напоминал призрак самого себя прежнего. Теперь там постоянно находился лишь Джоффри да кое-кто из ребят, в чьих обязанностях было носить туда-сюда кипы бумаг, которые он исписывал за время работы. Трудясь всю ночь до самого утра, Антэнк изготовил восковые и керамические формы, в пламени которых позже должны были родиться три перекрученные шестеренки, обрамляющие сердечник колеса. У дальней стены в плавильном чане пузырилась дымящаяся бронза, ожидая момента, когда ее выльют в готовую керамическую форму. Окна здания снаружи, казалось, пылали ярким оранжевым пламенем; царящий внутри жар мог бы навести какого-нибудь особенно религиозного человека на мысли о Преисподней, где проклятые отбывают вечное наказание. Эта огненная кузница, полная звона железа и рокота гидравлических механизмов, казалась достойной Гефеста. Дни летели, ночи таяли, будто плавящаяся руда, и Антэнк начал видеть себя в каком-то почти божественном свете. Он был создателем, мастером. Он вдыхал в холодное сырье жизнь, священную жизнь. В иудейско-христианском каноне Бог создал вселенную. Антэнк видел в каждом зубце, уголке и изгибе колеса Мебиуса мириады вселенных. У Бога было семь дней на работу. Антэнку дали лишь пять.

И он намеревался уложиться в срок.