Глава 10

Вернувшись в сосновую рощу за храмом Тонкого Понимания, судья оставил фонарь под деревом, отряхнулся и вошел в храмовый двор через, задние ворота. Окно угловой комнаты, где, как ему показалось, он увидел могильщика, было на этот раз захлопнуто.

На ступенях главного зала стояли, беседуя, два монаха. Он подошел к ним.

– Я хотел бы видеть могильщика Лу, но, кажется, он вышел.

– Сударь, его преподобие прибыл сюда позавчера. Но сегодня утром он перебрался в резиденцию его превосходительства начальника уезда.

Поблагодарив, судья направился к воротам. Его двое носильщиков устроились на обочине, ведя азартную игру черными и белыми камешками. Они в одну минуту собрались. Судья попросил доставить его в присутствие.

Добравшись до резиденции, судья сразу прошел в главный двор. Он хотел переговорить с Ло до прихода гостей. Затем он успел бы переодеться в более подходящий к случаю костюм.

Несколько служанок суетились в саду перед главным зданием, развешивая среди цветущих кустов расписанные фонари, а двое слуг устанавливали бамбуковый помост для фейерверка по другую сторону пруда с лотосами. Посмотрев вверх на балкон второго этажа, судья увидел, что начальник Ло стоит у окрашенной красным лаком балюстрады, разговаривая со своим советником. Ло был одет в элегантное просторное платье из голубой парчи и высокую шапку из черной саржи с крылышками. Обрадованный тем, что ужин еще не начался, судья торопливо поднялся по широкой лестнице из полированного дерева.

Увидев его идущим вдоль балкона, начальник уезда воскликнул:

– Дорогой мой, ты еще не переоделся? Гости вот-вот появятся.

– Мне срочно надо кое-что тебе рассказать, Ло. Тебе лично.

– Отправляйся посмотреть, все ли в порядке у управляющего в банкетном зале, Као!

Когда советник вышел, Ло раздраженно спросил:

– Ну, так в чем дело?

Судья Ди рассказал своему коллеге, как привела его к заброшенной кумирне подсказка мелодии «Логово Черного Лиса», и о чем он там узнал. Выслушав его до конца, сияющий начальник уезда воскликнул:

– Замечательно, старший брат! Значит, мы уже на полпути к разгадке. Ведь теперь нам известен повод. Сун прибыл сюда, чтобы разыскать убийцу отца, но мерзавец пронюхал, что студент идет по его следу, и убил беднягу. Он обшарил его жилище в поисках заметок Суна об убийстве восемнадцатилетней давности. И их нашел!

Ди утвердительно кивнул, и Ло продолжал:

– Сун разыскивал в моем архиве подробности дела своего отца. Теперь нам надо будет посмотреть все дела года Собаки и искать нераскрытое убийство, исчезновение, похищение или что-то еще, имеющее отношение к семье Суна.

– Любое такое дело, – поправил его судья, – Учитывая, что студент хотел сохранить в тайне свое расследование, не исключено, что Сун – выдуманное имя. Он собирался раскрыть свое истинное имя и представить официальное обвинение, как только обнаружит преступника и соберет против него улики. Ну что же, тот человек убил Суна, но теперь мы наступаем ему на пятки! Подергивая себя за ус, он добавил:

– И мне хотелось бы встретить еще одного человека-отца Шафран. Позор, что этот бессердечный негодяй позволяет своему ребенку жить в такой грязи! К тому же она больна! Ло, нам надо будет справиться у танцовщицы. Кто знает, может, она узнала отца Шафран, а если и нет, то даст нам его описание, потому что видела, как он, покидая развалины, снял шарф с лица. Установив личность этого парня, мы заставим его признаться, какую женщину он соблазнил, и посмотрим, чем нам удастся помочь бедняжке-дочери. Скажи, Маленькая Феникс уже пришла?

– О да. Она в импровизированной артистической уборной, за банкетным залом. Юлань помогает ей с гримом и прочим. Давай вызовем ее сюда. Остальные две танцовщицы тоже там, а ведь нам с этой ведьмой надо поговорить наедине.

Он наклонился над балюстрадой.

– Святое небо! Академик и Чан уже здесь! Мне нужно поторопиться, чтобы их поприветствовать. Ди, ты пройди по той маленькой лестнице и быстрее переоденься.

Судья Ди спустился по узенькой лестнице в конце балкона и торопливо прошел в свои покои.

Надевая темно-синее платье с цветочным узором, он размышлял о том, что, к сожалению, его скорый отъезд помешает ему понаблюдать, как будут дальше развиваться события. После того, как они узнают, кто был отец студента, убитый восемнадцать лет назад, Ло надо будет разобраться в его смерти, тщательно проверив всех, кто поддерживал с ним отношения и до сих пор жил в Чинхуа. Это, вероятно, займет много дней, а то и недель. Он, судья, проследил бы и за тем, чтобы Шафран была переселена в нормальные условия. А позднее, после того, как ее посмотрят врачи, Ло следовало бы заставить ее рассказать о своих беседах с убитым студентом. Он недоумевал, почему студент разыскал Шафран. Только из интереса к необычайной музыке? Это неправдоподобно. Правда, Сун вроде бы увлекся девушкой. Служанка Мена упоминала, что Сун отдавал предпочтение любовным песням. Оказалось также, что серебряные заколки для волос, о которых он советовался со служанкой, предназначались Шафран. Открывались немалые просторы для расследования. Поправив перед зеркалом свою бархатную шапочку с крылышками, он поспешил на центральный двор.

Он увидел сверкание парчовых одежд на ярко освещенном балконе. По всей видимости, гости перед ужином любовались освещенным садом. Это спасало судью от неловкости, которую он бы испытал, входя в банкетный зал после того, как высокие гости уже заняли свои места.

На балконе судья прежде всего поклонился академику, который был величествен в просторном платье из золотой парчи и высокой черной прямоугольной шапке члена академии с двумя свисавшими по его широкой спине длинными черными лентами. Могильщик надел винно-красный халат с широкими черными отворотами, придававшими ему определенное достоинство. Придворный поэт избрал расшитое золотыми цветами коричневое шелковое платье и высокую черную шапку с золотым кантом. Чан выглядел повеселевшим. Он был увлечен разговором с начальником уезда Ло.

– Разве ты не согласен, Ди, – живо спросил Ло, – что выразительность является одной из самых характерных черт поэзии нашего друга?

Чан Лян-по тряхнул головой.

– Не будем тратить наше бесценное время на комплименты, Ло. С той поры, как я попросил освободить меня от придворных обязанностей, я посвятил большую часть времени изданию своих стихотворений за последние тридцать лет, и выразительность-это как раз то, чего недостает моей поэзии.

Ло хотел возразить, но поэт движением руки остановил его.

– И я скажу вам причину. Я всегда вел спокойную, замкнутую жизнь. Как вы, наверное, знаете, моя жена тоже поэт, и у нас нет детей. Мы живем в удобном загородном доме, недалеко от столицы, и я занимаюсь там золотыми рыбками и карликовыми деревьями, а моя жена смотрит за цветами нашего сада. Иногда на неприхотливый ужин заглядывают друзья из столицы, и мы разговариваем и пишем до поздней ночи. Я всегда думал, что счастлив, но недавно понял, что моя поэзия лишь отражает воображаемый мир, созданный в моем мозгу. А раз моим стихотворениям недоставало подлинной жизни, они всегда оставались бескровными и безжизненными. Теперь, побывав в часовне моих предков, я не перестаю спрашивать себя, служат ли несколько томиков безжизненных стихов оправданием пятидесяти лет моего существования.

– То, что вы, сударь, называете воображаемым миром, – серьезно заметил Ло, – является более истинным, чем так называемая подлинная жизнь. Наш повседневный, внешний мир-мир переходный, вы же выражаете вечную суть внутренней жизни.

– Спасибо за эти любезные слова, Ло. И все же я думаю, что, если бы я мог пережить сильнейшее волнение, даже трагедию, нечто такое, что целиком перевернуло бы мое бесцветное существование, я бы…

– Чан, вы глубоко заблуждаетесь, – прервал его раскатистый голос академика. – Подойдите сюда, Лу. Хочу знать и ваше мнение! Послушайте, Чан. Мне уже скоро шестьдесят, и я на десять лет старше вас. Вот уже сорок лет Я – человек действия, служивший почти во всех важных правительственных сферах. Я поставил на ноги большую семью, пережил все сотрясающие душу волнения, которые только могут выпасть на долю человека в частной и общественной жизни! И позвольте вам сказать, что только теперь, когда я уже целый год в отставке, когда я неторопливо и в одиночестве осматриваю места, которые мне нравились, так вот, только теперь я начинаю догадываться, что же скрывается за внешней видимостью, и понимать, что вечные ценности находятся за пределами нашего земного существования. Вы же, Чан, напротив, смогли перешагнуть через предварительную стадию познания. Вы, мой друг, даже не выглядывая из окна, сразу нашли Путь Небес! Могильщик заметил:

– Вы начинаете цитировать даосские тексты! Основатель даосизма был болтливым старым глупцом. Он, уверяя, что молчание предпочтительнее речи, продиктовал книгу в пять тысяч слов!

– Я не согласен, – возразил придворный поэт, – Будда…

– Будда был убогим попрошайкой, а Конфуций – назойливым педантом, – обрезал могильщик.

Возмущенный судья Ди оглянулся на академика в ожидании яростного возражения. Но Шао лишь улыбнулся и спросил:

– Если вы презираете все три вероучения, могильщик, то к какому же принадлежите сами?

Толстый монах ответил не задумываясь:

– К никакому!

– Ого! Это неправда! Вы принадлежите к каллиграфии! – прогрохотал академик, – Вот что мы сделаем, Ло! После ужина растянем на полу ту огромную шелковую ширму из вашего банкетного зала, и Старик Лу напишет на ней одно из своих двустиший. Метлой или что еще он там применяет!

– Превосходно! – воскликнул Ло. – Грядущие поколения будут хранить это полотнище, как бесценное сокровище!

Судье Ди припомнилось, что он иногда встречал на внешних стенах храмов и других сооружений надписи иероглифами почти в два метра высотой, подписанные «Старик Лу». Он посмотрел на уродливого толстяка с уважением.

– Как вы умудряетесь писать такие громадные иероглифы, сударь? – спросил он.

– С подмостков кистью в полтора метра длиной. Когда же наношу иероглифы на ширму, то встаю на уложенную на нее лестницу. Позаботьтесь, Ло, о ведре чернил!

– Кому требуется ведро чернил? – спросила своим мелодичным голосом поэтесса. Теперь, когда ее лицо было тщательно подкрашено, она казалась блистательно прекрасной. А оливковое платье было так скроено, что скрадывало некоторую полноту ее фигуры. Судья наблюдал, как легко она присоединилась к общему разговору, взяв нужный тон с академиком и Чаном – свободный тон товарища по литературе, но с легкой ноткой почтительности. Только долгая карьера куртизанки могла дать женщине эту легкость общения с мужчинами, не принадлежащими к кругу ее семьи.

Старик-домоправитель раздвинул ведущие в банкетный зал двери, и Ло пригласил гостей к столу. Четыре покрытых красным лаком столба поддерживали пестро раскрашенные стропила, причем на каждом столбе иероглифами была сделана несущая доброе предзнаменование надпись. По правую руку можно было прочесть «Все люди сообща наслаждаются годами всеобщего мира». На другом столбе – созвучная строка «Счастливы те, кем правит святой и мудрый государь». В арках дверных проемов с каждой стороны были резные деревянные решетки со сложным рисунком. С левой стороны дверь вела в боковой зал, где слуги подогревали вино. Напротив располагался оркестр из шести музыкантов – двух флейтистов, двух скрипачей, девушки, играющей на губной гармони, и еще одной, сидевшей у большой цитры. Когда оркестр весело заиграл «Приветствуем высоких гостей», коротышка начальник почтительно провел академика и Чана на почетные места напротив огромной трехстворчатой белой ширмы у задней стены. Оба настаивали, что не заслуживают подобной чести, но позволили Ло дать себя уговорить. Он пригласил судью Ди сесть за стол с левой стороны, так что тот оказался соседом Чана, а затем провел могильщика Лу на верхнее место за правым столом. Усадив поэтессу справа от судьи Ди, он занял нижнее место, за могильщиком Лу. Каждый стол был накрыт дорогой скатертью из красной парчи с обшитыми золотом краями. Тарелки были из редкого расписного фарфора, винные чаши из чистого золота, столовые палочки из серебра. На драгоценных блюдах лежали груды приправленного пряностями мяса и рыбы, ломти ветчины, законсервированные утиные яйца и множество других холодных закусок. И хотя зал был ярко освещен стоящими вдоль стен высокими светильниками, на каждом из трех столов находились по две высокие красные свечи в подсвечниках из кованого серебра. После того, как служанки налили гостям вино, начальник Ло выпил за здоровье и процветание всех присутствующих. И тогда каждый взял в руки свои палочки.

Академик сразу же начал обмениваться с Чаном новостями об их общих столичных знакомых. Судья поэтому мог свободно говорить с поэтессой. Он вежливо осведомился, когда она прибыла в Чинхуа. Выяснилось, что ее доставили сюда двумя днями раньше под вооруженным конвоем, состоящем из офицера и двух солдат, и что она поселилась в небольшой комнатке на постоялом дворе за «Сапфировым приютом». Она без тени смущения добавила, что старая хозяйка «Приюта» работала в том же доме свиданий, что и она, так что было приятно заглянуть к старой знакомой и поболтать о давних днях.

– В «Сапфировом приюте» я познакомилась с Маленькой Феникс, – заметила она. – Замечательная танцовщица. И большая умница.

– Мне она показалась очень уж честолюбивой, – заметил судья Ди.

– Вам, мужчинам, никогда не понять женщин, сухо возразила поэтесса, – Что, возможно, очень для вас удобно!

Она бросила раздосадованный взгляд на академика, начавшего выспреннею речь.

– Вот почему я уверен, что выражаю общие чувства, высказывая нашу глубочайшую благодарность начальнику уезда Ло, одаренному поэту, прекрасному администратору и непревзойденному хозяину! Мы благодарим его за то, что в преддверии праздника Луны он соединил здесь, за этим праздничным столом, в атмосфере сладостной гармонии небольшую группу близких по духу старых друзей!

Огненным взглядом посмотрев на поэтессу, он сказал:

– Юлань, сочините для нас оду, воспевающую это событие! Пусть ее темой будет «Счастливая встреча».

Поэтесса помедлила, а потом прочла своим звонким, сочным голосом:

В золотых чашах – теплое янтарное вино, И ароматно мясо на серебряных блюдах. Ярко горят Высокие красные свечи.

Она остановилась, и начальник уезда Ло кивнул с довольной улыбкой. Но судья заметил, что могильщик с беспокойным блеском в глазах наблюдает за поэтессой. И тут она перешла к следующему четверостишию:

Но вино это – кровь и пот-бедняка, Мясо – кости его и тело. А с высоких свечей Капают слезы отчаяния.

Воцарилось неловкое молчание. Лицо придворного поэта вспыхнуло. Гневно глядя на поэтессу, он сказал, с трудом сдерживая раздражение:

– Вы упоминаете условия, которые сохраняются лишь временно, да и то в областях, пораженных наводнениями или засухой, Юлань.

Она ответила:

– Они сохраняются повсеместно. И постоянно. И вы это знаете!

Начальник Ло хлопнул в ладоши. Музыканты заиграли веселую, зажигательную мелодию, и в зале появились две танцовщицы. Обе очень юные. На одной – платье из прозрачной белой саржи, вторая – в светло-голубом костюме. После низкого приседания перед главным столом они подняли руки над головами и начали медленно кружиться, описывая концами рукавов широкие круги. Пока одна танцевала на кончиках пальцев своих маленьких ножек, другая опускалась на одно колено. Они чередовали свои позы. Это был всем известный танец «Две ласточки весной», и хотя девушки очень старались, было видно, что они смущены своей наготой под тонкой одеждой, и им не хватало свободы опытных танцовщиц. Гости не обращали на них особого внимания, и пока слуги разносили пышущую, с жару, еду, завязался общий разговор.

Судья Ди тайком наблюдал за усталым лицом своей соседки, вяло копавшейся в тарелке. Из ее биографии он знал, что ей пришлось пережить крайнюю бедность, и восхищался ее искренностью. Но по отношению к их гостеприимному хозяину чтение таких стихов было невежливостью и даже грубостью. Он наклонился к ней и спросил:

– Не думаете ли вы, что ваше стихотворение нелюбезно? Я знаю, что, несмотря на свои развязные манеры, начальник уезда Ло очень добросовестный чиновник, тратящий свои личные средства не только на наше угощение, но и на щедрую поддержку благотворительных организаций.

– Кому нужна благотворительность? – с презрением спросила она.

– Нужна или нет, это другой вопрос, но она помогает многим людям, – сухо ответил судья Ди. Ему не удавалось понять эту непостижимую женщину.

Музыка замерла, и танцовщицы низко поклонились. Раздались сдержанные хлопки. По столам разнесли новые блюда и поставили свежее вино. Встав со своего кресла, Ло с широкой улыбкой сказал:

– Танец, который вы только что видели, был только скромным зачином к основной программе. После того, как будет подан запеченный карп, наступит короткий перерыв, чтобы с балкона полюбоваться на фейерверк в саду. Затем вы увидите редкий старинный танец, характерный для этих мест. Его исполнит танцовщица Маленькая Феникс в сопровождении двух флейт и небольшого барабана. Мелодия называется «Логово Черного Лиса».

Под удивленное перешептывание гостей он сел в свое кресло.

– Чудесная идея, Ло, – крикнул академик. – Наконец-то танец, которого я никогда не видел!

– Очень интересно, – заметил придворный поэт, – Как уроженец уезда, знаю, что здесь лисы порождают множество суеверий. Впрочем, никогда не слыхал именно об этом танце.

Своим хриплым, скрипучим голосом могильщик спросил у Ло:

– Вы считаете уместным исполнять магический танец в этом…

Конец фразы был заглушен оживленной музыкой, которую заиграл оркестр. Судье Ди хотелось разговаривать с поэтессой, но та его остановила:

– Пожалуйста, потом. Я люблю эту музыку. В прошлом танцевала под нее.

Судья переключил все свое внимание на запеченного в кисло-сладком соусе очень вкусного карпа. Снаружи донесся свистящий звук. Взлетела ракета, оставляя позади хвост многоцветных огней.

– Прошу на балкон, – выкрикнул начальник Ло. И обращаясь к домоправителю, стоявшему у ширмы:

– Погасите все огни!

Все встали и прошли на балкон. Судья Ди стоял, прислонившись к балюстраде, рядом с поэтессой. Ло был с другой стороны от нее, а советник Као и домоправитель – немного дальше. Глядя через плечо, судья смутно видел высокую фигуру академика. Он предполагал, что Чан и могильщик также находятся там, но разглядеть их не мог, потому что все фонари и свечи были погашены, и лишь множество черных неразличимых теней заполняло банкетный зал.

Внизу, в саду, на бамбуковом помосте крутилось многоцветное, сверкающее колесо огня, разбрызгивая в разные стороны искры из прикрепленных к нему по всей окружности шутих. Оно вращалось быстрее и быстрее, пока вдруг не рассыпалось дождем многоцветных звездочек.

– Очень мило! – заметил за спиной судьи Ди академик. Затем показался цветочный букет, который шумно взорвался, превратившись в летящих бабочек. Его сменили ослепительно яркие символические фигуры. Судья хотел было завязать разговор с поэтессой, но передумал, увидев ее усталое, побледневшее лицо. Она обернулась к Ло и сказала:

– Вы очень внимательны к нам, начальник уезда. Зрелище необычайно!

Нарочито скромный ответ ее соседа утонул в новых громких хлопках. С наслаждением вдыхал судья кислый запах пороха, поднимавшийся от сада. Хотя он и выпил много вина, в голове его прояснилось. Теперь показалась панорама, изображающая триаду – Счастье, Богатство и Долголетие. В последний раз вспыхнули шутихи, и сад погрузился в темноту.

– Ло, огромное спасибо! – сказал придворный поэт. Он подошел к балюстраде вместе с академиком и могильщиком Лу. Пока они выражали Ло свое восхищение, поэтесса прошептала судье:

– Эта триада очень странна. Если вы счастливы, богатство сделает вас несчастным, а долголетие заставит вас пережить свое счастье. Пройдемте внутрь, здесь становится прохладно. И они снова зажигают свечи.

Гости вернулись на прежние места, и шестеро слуг подали им блюда дымящихся клецок. Но поэтесса не села за стол.

– Пойду посмотрю, готова ли Маленькая Феникс к выступлению, – сказала она судье, – Знаете, девушка жаждет создать себе известность, выступая перед избранным обществом. Я уверена, что она мечтает о приглашении в столицу.

Юлань прошла под аркой дверного проема.

– Предлагаю тост за нашего щедрого хозяина! – призвал академик.

Все выпили. Судья взял клецку. Она была фарширована рубленой свининой с луком и приправлена имбирем. Он заметил, что могильщику подали вегетарианское блюдо из соевого творога, но тот к нему не прикоснулся. Своими толстыми пальцами он разламывал засахаренный фрукт, уставившись вытаращенными глазами в дверной проем, за которым исчезла поэтесса. Внезапно Ло выронил из рук палочки на стол. С глухим восклицанием он показал на дверь.

В арке дверного проема стояла поэтесса. С мертвенно бледным лицом она смотрела на свои руки. Они были в крови.

Загрузка...