Полет над бездной (СИ)

21 «Я убью его»

Сэт не мог найти себе место, расхаживая по комнате. Было слишком рано ехать на встречу со Шпилевым и слишком поздно садиться за работу… Впрочем, и сосредоточиться он нормально не мог, да и вообще думать о каких-то не важных лично ему текстах было совершенно невыносимо.

Он теребил гипс, садился на кровать, вновь ходил, перекладывал с места на место… Он даже взял телефон и хотел было отменить встречу, но… не хватило сил набрать номер.

Он отчаянно отложил в сторону телефон и запустил глубоко в волосы пальцы.

Всегда когда решение делалось с трудом, был нужен совет… но с кем ему советоваться? Единственный, кто мог бы дать подобный совет, был именно тем, кого он собирался предать…

Предательство ли это? Да, в любом случаи, да… но мог ли он отказаться от этой идеи и оставить все, как есть? После всего, что знал и видел, после всего, через что прошел… Нет! Это было выше его воли и выше его сил… Одна мысль о том, что черные маги начнут атаковать ослабленных белых… Ему становилось дурно от одной лишь мысли. Как он мог позволить этому случиться? Как он мог просто молчать, если есть возможность это все предотвратить?

Черные маги не нападут? Такого не бывает… Был бы правителем Вересов… Но даже так ему им не стать одномоментно, а Иденбург не станет сдерживать эту почти инстинктивную ненависть к крови белых магов и их силе…

Да, по сути Илья Николаевич получит так деланную поддержку в кругах самых влиятельных черных магов, но… какой ценой? Такую цену и сам Вересов, наверняка, не хочет платить…

Он думает, что сможет удержать… наивно… Даже поражало, что маг может быть так наивен.

Все произойдет мгновенно, как происходило сотни раз прежде, просто и спонтанно, без объявления войны, без собраний и приказов. Все как всегда начнется с личных да групповых стычек, масштабных по последствиям.

Только этого хватит, что бы разрушить не малую часть города, а количество жертв…

За первых же день после такой провокации жертв будет, как после целой войны…

Да, и собрание… Пока соберется… еще неизвестно, кого послушают… Да и возможно ли будет остановить лавину, что успеет сорваться от столь мощного взрыва вы расстановке сил…

Мир между черными и белыми магами, призрачный хрупкий дом… так жалкий отблеск, подобие мира и прикасаться к нему в любом виде — это то же, что рушить его, ведь любое прикосновение легко рассыпало этот баланс, как карточный домик, а это… Это не прикосновение! Это как вырвать одну из нижних карт… и смотреть на падение бумажных иллюзий…

Он столько раз пытался донести это до наставника, но тот упорно не желал верить в такую стремительность…

Сэт же не просто верил, он буквально видел, какой ад развернется в этот день…

К тому же это был этот день… Почему это совпало7 Ничего хорошего в этот день в его жизни не происходило… проклятый родным братом день… настоящий день рождения… Не сделает ли он хуже открыв все Шпилеву? Как много он поставил на кон?

И так и так на кону все! В любом случаи он рисковал всем и всеми…

Только когда в сознании Атлантиду охватывал огонь внутри что-то так болезненно сжималось и хотелось биться до последней капли крови, буквально разрывать помехи, только бы это пламени никогда не было…

Он уже начал движение, он сделал самый страшный первый шаг, он договорился о встрече… Он уже решился, откажись он внезапно и оставит намек… опасный намек… и все может обернуться еще большей трагедией… и тогда пламя…

Все же, ему не нужен был совет… Было лишком поздно для советов у него уже не было пути обратно. Он мог двигаться только вперед, становясь предателем…

Он никогда не думал, что так все может обернуться, что когда-нибудь пойдет на измену человеку, который один вся его семья, при этом любя его…

Ведь когда ад развернется и пожар будет поедать город, а стычки перерастут в беспорядки… когда ничего нельзя будет изменить, лишь ждать затишья и отстраивать руины… именно тогда Вересову будет намного хуже, чем Сэту теперь…

Именно этого Сэт и не хотел… он собирался предать, что бы спасти… но верно, это уже оправдания, но одно он понимал крайне ясно, позволить всему произойти по плану, это уничтожить Атлантиду! А без нее, вообще все лишалось смысла… особенно стремление помочь Вересову стать королем и создать мир между черными и белыми магами…

Вот это была их цель. Это была идея, которой Вересов вдохновил ученика. Именно это! Все остальное… Все, что было сейчас… как сбиться с пути… Так мира не достигают…

Ударив, хоть по одному звену мира, всю картину разрушат за один миг, отбрасывая прочь все шансы на создание крепкого и прочного союза…

А ведь и так надежда призрачна…

Он совсем отчаянно вздохнул, признавая свое моральное поражение при любом исходе…

Мир был не за него, вернее совсем не за его взгляды и убеждения…

Впрочем, Сэту на самом деле не привыкать. Он отпустил голову и, рухнув на кровать, посмотрел на часы. Скоро можно будет выезжать…

Он прикрыл глаза, уходя в короткое, уже безумное ожидание…

Затем достаточно резко вскочил, буквально сразу вставая на ноги, не садясь даже толком… Все же он спешил… торопился… было холодно… От всего этого на душе было холодно, но в голове все проясняла ледяная решимость. В нем не было страха, не было ничего… только желание завершить начатое им предательство.

Шпилев ожидал визитера с двояким чувством, с одной стороны ему собирались поведать такого крайне важного, к тому же столь серьезного, но в то же время ему искренне казалось это блефом.

Сэт не походил на типаж стукачей-мстителей в рядах черных, да благородного борцы за справедливость тоже… Отстаивать, но мнению Александра, Сэт мог лишь личное, но далеко не разговорами с офицером обороны белых магов.

Сэт неоднократно легко и просто решал свои конфликты дуэлями, а с политической точки зрения себя не проявлял, там при расстановке сил он всего-то как дополнение к Дьяволу, как бонус.

Имел ли Сэт мотивы защищать интересы белых? Едва ли… он от рождения человек… Наташа? Ну, насколько сильно и верна его любовь вполне понятно, а глубина? Шпилев не верил в такие чувства. Сам никогда не любивший, он просто не мог оценивать на что способна побуждать любовь, а на что нет, однако у него хватало сил это признавать, поэтому версию о сестре он не отвергал, но и всерьез воспринимать не думал.

Он все же думал, что это блеф, и Сэту нужно совсем что-то иное, ни разговоры, ни рассуждения, ни тем более помощь. Может, это было вообще причиной.

Шпилев был готов действительно ко всему, ожидая интригующего момента…

Все же Сэт прибыл немного, даже заметно раньше, почти на целый час. Наверно ему не стоило так гонять по городу и нарушать совершенно все правила. Просто стоило ему выйти из замка и спешка овладела его сознанием. Да и скорость он любил всем своим духом… от этого еще больше стремился ворваться в поток машин и мчаться… мчаться… мчаться, отвлекаться на скорость, от собственных мыслей и сомнений. У здания он уже не спешил, почти ползя едва переставляя ноги. По обыкновению, спрятал руки в карманы и смотрел в асфальт, чтоб не видеть ни света, ни людей, ни зданий… Дорогу он знал и так, да и прежние способности все еще были с ним.

Он наблюдал за всем не глядя, но от того и не видя, касаясь сознанием к миру, он не видел, не лицезрел, не касался в действительности… смотреть же глазами — это иное… это как жить, как касаться… можно было поймать взгляд, а это почти как увидеть душу…

Не любил он этого… не любил… поэтому обычно ходил очень быстро, но теперь не было смысла смешить.

Он наблюдал по асфальту, как темнело, как загорались фонари, как скользили тени, вместо самих людей…

Зима опять была без снега…

Теперь в голову лезло все, что угодно, но не то в чем был смысл и надобность…

Он так отвлекся… вернее скорее рассеивал всякое внимание, от главного вопроса…

У здания он все равно оказался рано, но только тут поднял вверх глаза… глядя, на это здание, как на приговор… Что-то часто появлялось желание убежать или хотя бы исчезнуть…

Он хмыкнул, понимая, что все эти эмоции до добра не доведут и пора входить в режим черного мага…

Он зашел уже выдыхая. В его глазах не было уже ничего, даже то, что он прибыл рано, его перестало волновать.

Он уверенно пошел к кабинету Шпилева, даже проигнорировав окликнувшую его девушку с рицепшина… какие ж белые маги все же цивильные… она все же тут была нужна для случайных лиц… всеобщий секретарь… хотя ее тут величали координатором. Это уж точно Сэта не волновало, он знал куда ему идти. Все же успел уже тут побывать, помогая брату своей девушки с переводом одного текста… как жаль, что это все в прошлом.

Теперь он подошел к двери и постучал.

― Да…

Сэт приоткрыл дверь.

― А ты рано…

Сэт хмыкнул, не торопясь зайти.

― Заходи. Быстрей начнем — быстрей освободимся друг от друга. Я все равно сегодня выходной…

Сэт закрыл за собой дверь, вернул руки в карманы, и лишь затем осмотрел кабинет, будто видел его впервые, так будто по кабинету оценивал владельца. В действительности его теперь интересовали камеры, которые прежде не имели значения.

Саша наблюдал, видя в этом только подтверждение своего предположения.

― Присядь, — бросил он, начиная уже уставать от такого поведения.

Сэт сел на стул и задумчиво окинул взором все еще раз.

― Сэт?

― Скажи, — прошептал Сэт, глядя в сторону и замолк, так ничего и не сказав.

Саша долго ждал ответа, но сначала гость лишь вздохнул и продолжал прибывать где-то далеко от реальности.

― Ты в себе? — уточнил Шпилев, понимая, что состояние Вересова младшего все дальше он обычного, а мысли его все меньше касаются действительности.

Но Сэт не ответил. Он медленно прикрыл глаза и вновь вернул своему лицу маску холодного черного мага, и только затем заговорил. Равнодушно-холодным голосом:

― Нас кто-нибудь видит сейчас?

Шпилев не смог ответить только пораженно моргнул.

― Нет, прослушивают, так?

Саша молчал.

― Мне это важно, потому, что то, с чем я пришел крайне важно.

Шпилев кивнул.

Сэт немного раздраженно закусил губу, все прекрасно понимая, но заговорил спокойно, излагая не то что думал, а то, что должен был озвучить:

― Хорошо, спрошу иначе… Могу ли я дать информацию в обмен на гарантию жизни действующих лиц?

― Помощь при условии?

― Да…

― Уверен, что нам вообще нужна твоя помощь?

― Поверь мне, очень нужна.

― Удивительная уверенность.

― Едва ли… так ты можешь мне дать гарантию, что тот человек, которого я выдам, будет жить?

Саша долго молчал, начиная догадываться о ком может пойти речь и понимая, что все, что может касаться Вересова или быть его замыслом, едва ли будет не важным, ведь это никто иной как Дьявол. Шпилев только теперь понял, что перед ним сидит не только бывший парень его сестры, не только скандалист и дуэлянт, перед ним сидит самый настоящий Слуга Дьявола, личность далеко не последняя в раскладе влияния черных магов, пусть его и юная и не воспринимаемая этим обществом в серьез. Саша теперь понимал, что и сам не воспринимал всерьез ни самого Сэта ни его слов ни его предупреждений всерьез, а ведь он не просто слуга он приемный сын Дьявола… видимо даже о том, что Вересов бедующий Король Тьмы все напрочь позабыли. Он даже не знал, что сказать, понимая, уже всю важность этой встречи.

― Погоди, — прошептал он, задумчиво и нажав пару кнопок на телефоне, ждал ответа, не выключая громкую связь.

― Да, — ответил голос девушки.

― Примите код 32 из седьмого реестра под мою личную ответственность.

― Но сэр…

― Это приказ.

― Как прикажите.

Голос исчез, и Шпилев выдохнул, и затем задумчиво стучал по столу пальцами, чего-то ожидая. Сэт хотел было заговорить, но этот странный вид, все же заставили повременить с разговорами.

Что-то тихо щелкнуло.

― Теперь я могу сказать, — заговорил Шпилев. — Да, мы можем давать подобные гарантии, но я не могу тебе гарантировать, что струнные хранители не переиграют все в последнюю минуту, ты ведь понимаешь о чем я?

― Да… я тоже не могу дать гарантию, что то, о чем я хочу рассказать, не измениться в последний момент.

― Тогда, для начала, расскажи мне все неофициально, раз уж нас никто не слышит, что бы я мог оформить документы так, что бы ни тебя, ни меня потом не надули.

Сэт опустил голову и сцепив пальцы в замок, прошептал:

― Речь идет о церемонии очищения 22 февраля…

Этих слов было достаточно, для Александра, что бы понять всю серьезность полностью, и даже ужаснуться масштабности и исторической ценности данного события, ведь Вересов урождено белый маг и прекрасно знает что такое эта церемония, а значит… значит, над белыми магами нависла настоящая опасность… Теперь уже он был готов вслушиваться в каждое слово, что мог произнести этот странные черный маг с кровью человека.

Шпилев долго сидел за столом в одиночестве, глядя на исписанные листы. Он теперь даже не знал, что ему делать с тем, что лежало перед ним… Все было верно, все было сделано официально, однако это все де было ужасно своим смыслом…

Все закрутилось… стоило ему встать, как все пошло по протоколу, докладывал бегал… Принимал решения и все это затягивалось не на один месяц… это было действительно важно, ведь речь шла о главной силе белых магов, об их могуществе и их единственной защите — святой Струне Света!

По правде говоря, он даже не знал, как ему сейчас пойти и отдать этот рапорт в секретариат струнных хранителей, ведь как только эта простая бумага обратиться официальным документом и начнется ход положенного протокола струнников, именно ему придется вести это дело до самого конца, и все бумаги будут проходить лишь через него. Был ли он готов к чему-то подобному? Конечно был, ведь его не пугала ответственность, да и объемность работы никогда не пугала, ведь не за безделье он в столь молодые для мага годы имел офицерское звание. Он как офицер был готов ко всему, но вот он как личность… Сама эта история, это дело, смысл рапорта, что он держал в руках вот что действительно его пугало и заставляло сейчас медлить… Он до сих пор не мог поверить, что такое могло бы произойти, не приди этот человек с меткой черного мага к нему и не выдай себя самого…

Он долго думал о том, как докатился весь этот мир до всего этого. Думал об ироничной метке дьявола на теле белого мага, потомка одного из величайших родов. Думал о том, как нелепа была эта вражда и какой до тошноты противной была его работа, будто и не замечал всего этого до сегодняшнего дня, до этого разговора и до этой бумаги, будто упрямо ходил в очках, которые разбились от дрожащего голоса человека, пережившего уже одну войну, как жертва.

Однако, бесконечно думать и выжидать он не мог, уж слишком важно было то, что он держал в руках. Он был офицером не только по званию, но и по уму. Он привык ставить интересы долга так, что все его внутренние метание отступали на второй план, оставаясь важными, но не смея мешать ему ни в принятии решений, ни в работе.

Он лишь вздохнул, выходя из кабинета, и больше старался не возвращаться к этим мыслям, начиная работу над новым своим делом.

Наверно только теперь, начав это дело, он увидел истинные лица своих коллег в их реакции на его работу и на всю эту историю. Злорадству их не было предела. Чем больше Шпилев говорил с ними, тем сильнее призирал, но тогда, злясь, сжимая кулаки и стараясь не выдать призрения ни голосом ни взглядом, он даже не догадывался, что это только начало и стражи ничто в своих насмешках, перед самомнением хранителей.

Настоящей пыткой работа обернулась для Шпилева, когда ему пришлось предстать перед советом хранителей. Здесь и честь, и кодекс, и клятвы, и договор о безопасности информатора — все потеряло и свой вес, и свой смысл, став ничем, ибо им было совершенно все равно на данное кем-то слово, на честь присягнувшего им на верность офицера, и даже на созданные ими самими законы, ведь эти самые законы наделяли их неоспоримой властью. Им никто не мог ни указывать, ни приказывать, ни влиять на их решение, кроме самой богини хранительницы Струны Света — Атрия, однако даже ее волю и ее речи, знали и слышали лишь они, а значит, и узнать правду было невозможно. Так с этими восьмерыми спорить и соперничать было невозможно. Да никто и не пытался ни прежде, ни уж и подавно теперь, когда все давно устоялось, как должное.

Шпилев лишь отчаянно подчинялся ненавистным приказам и покорно планировал операцию, после осуществления которой не видел уже ни малейшего смысла в собственной деятельности. Он даже порой подумывал о том, что бы написать рапорт и отказаться от этого дела, но мысль о том, что это все попадет в другие руки, в руки тех, чьи лица он мог лишь призирать, внутри все окончательно содрогалось и он чувствовал, что готов давиться этим делом до последнего, к тому же он все же не мог остановиться и предать данную клятву. Он присягнул на верность Атрии, на верность ее хранителям и его собственное слово, его клятва имела для него самого достаточный вес, что бы заставлять его ей следовать. Он поклялся, что не станет щадить ничего для защиты белых магов и теперь с горечью и отчаяньем он жертвовал своей честью на благо мирной жизни белых магов, что уж точно не были виновны в сложных политических ходах его начальства и его противников.

Он смирился почти со всем, приняв как данное, не заботясь о свих чувствах и клятвах, сведя все к долгу, но одно никак не оставляло его в покое, продолжая мучать и заставляя сомневаться — красные от слез глаза его младшей сестры.

Чувства Наташи, вот что вот что заставляло его сердце сжиматься от ужаса, перед этой операцией. Он мог забыть о своих переживаниях, он мог переступить через свои принципы. Через свою честь, но переступить через чувства своей родной сестры, причинить ей боль или, что еще ужасней, заставить ее страдать, он не мог. Вообще не мог, однако понимал, что это неизбежно, если учесть, что она страдает уже сейчас. Порой он даже думал, что если бы в тот день он не поговорил с Сэтом. А просто подрался с ним, высказав все, что он думает о нем, как о человеке, жестоко обошедшемуся с его сестрой — все было бы иначе. Он наверняка ничего не знал бы об операции, и ему не было бы так горько за слезные вздохи свой маленькой сестренки, но тогда он не мог поступить так, он был выше всего этого, а теперь вся эта история была готова накрыть его волной и утянуть на самое дно.

22 февраля — его день рождения, он знал, он это хорошо помнил… Ненавидела она его? Призирала? Или… быть может она все еще его любила? Ведь говорить он могла все, что угодно, но он видел ее красные глаза, а значит, едва ли все было так однозначно, как утверждали ее губы.

Но что должен был делать он? Что было верным? Сообщить ей и разгласить одну из секретных операций отдела? Или быть может самому спасти его? Если спасать, то как? Да, и есть ли в это смысл? Или может напротив убить, и тем самым закончить ее терзания раз и навсегда, поставив точку в этой истории? Порой эти мысли захватывали его сильнее, нежели планирование и организация операции, и тогда он часами смотрел на бумаги, думал о своей сестре и человеке, которого она, скорее всего, любила.

Ничего хорошего подобные мысли ему не приносили, и он долго потом курил в своем кабинете, хоть и был прежде уверен, что бросил и курить больше не станет.

В один такой вечер, уже в самый последний, когда думать о решении времени уже не было, но и решения к нему так и не пришло, он вышел из кабинета и, вместо того что бы отправиться домой и хорошенько выспаться после почти двух суток безостановочной работы перед самой операцией, направился к своей сестре, все еще не зная, что именно он должен делать в данной ситуации. Он не знал, что должен сказать и как, не знал, что он будет говорить и с чего начнет, но все же он хотел ей рассказать, хотел поговорить с ней обо всем или хотя бы о чем-нибудь, что бы облегчить этот невыносимо тяжелый камень на душе.

Наташа открыла ему быстро, однако узнать в ней модель было крайне сложно. В ее глазах не было ни слез, ни красных прожилок, но в яркой алой глади застыла будто пелена, лишая их всей яркости и жизни. Она была бледна и казалось совсем похудела. Ее вампирские клыки чуть виднелись, так не привычно не желая прятаться и черные тени под глазами совсем меняли ее лицо. Она совсем не походила на высшего вампира на сильного первородного с мощными крыльями за спиной, что теперь влачились за ней по полу, как безжизненные тряпицы. Весь ее лоск и шик и гордая стать, будто растаяли за это время и даже собранные в простой хвост волосы казались совершенно неживыми, будто она была самым обычные слабым обращенным вампиром. Она об этом совсем не думала, давно уйдя в глубь своих переживаний, кутаясь в махровый халат, подпоясанный каким-то шарфом вместо закинуто-то куда-то пояса.

К ней давно никто не приходил, она никого не хотела видеть, ни с кем не хотела говорить, ее домашний телефон вот уже месяц был отключен, а мобильный она разбила о стену… Впрочем нет один об стену, другой от пол и еще один просто выкинула с балкона, в попытке не отвечать на звонки тога, кого любила до боли в сердце.

Она смотрела на брата совершенно неживыми глазами, не собираясь его прогонять, но не имея ни малейших сил говорить с ним. Она была слишком измотана чувствами и мыслями что бы делать в этой жизни еще хоть что-нибудь. И это сейчас роднило ее со старшим братом куда сильнее любых кровных уз, заставляя понимать и чувствовать намного больше, нежели когда бы то ни было, ведь он как и она был бледен измучен, совсем похудел, побелел до серости и медленно превращался в свою тень под грузом свой мучительной деятельности.

Долгий взгляд красных глаз вместо приветствия и она, совсем ничего не говоря, оставив открытой дверь, поплелась в комнату, почти не поднимая ноги, чуть слышно шаркая мягкими тапками.

Саша последовал за ней, ничего не говоря, молча закрыв дверь, он сбросил куртку и туфли и через пару мгновений уже оказался в комнате, где его сестра, увернувшись в плед, почти что с головой, сидела в кресле, грея руки о чашку остывающего чая, пить которой сил у нее не было. В комнате он продолжал молчать, обессиленно рухнув на диван.

Так они и замерли оба не имея сил ни двигаться ни говорить. Она вдыхала запах чая, что некогда так ей нравился, а теперь вызывал лишь ноющую в горле тошноту, как и все остальное в этом доме и в этом мире. Она могла бы поставить чашку, но все же не могла, это требовало от нее усилий которые она не могла из себя выдавить, будто все ее силы ушли на путь к двери и обратно. Он же просто не знал с чего начать, глядя в белый потолок, снова и снова прокручивая несносный рой мыслей так болезненно зудящих в голове и в то же время совершенно бесполезных, бессмысленных и ничем не помогающих. Это молчание совсем не угнетало и не терзало никого из них, ведь все их метания и терзания не имели отношения к этой тишине и разрывали их и до нее и будут разрывать из после, как неизбежный рок, с которым оба они уже смирились. Ей, к тому же, совсем нечего было сказать, в отличие от своего брата, который так старательно подбирал слова, что бы начать, начать хоть с чего-нибудь.

― Я завтра буду работать, — прошептал он будто невзначай.

Наташа кивнула после небольшой паузы, будто смысл слов доходил до нее с трудом, через пелену ее мыслей пробивая себе путь, однако она совсем не видела ничего дивного в том, что брат мог работать в день Очищения, такова была его служба — быть на страже безопасности белых магов и средь дня и средь ночи в любой день недели год в будний или в праздник — она уже давно привыкла к этому правилу, ведь брат пошел по стопам отца, и она с раннего детства была приучена к такого рода долгу ее родных людей. Это была для нее совсем обыденная новость, что не только не вывела ее из задумчивого полуживого оцепенения, но и не заставила даже задуматься о чем-то кроме той пустоту, которой она так старательно замещала свои болезненные мысли о том, что произошло с ее чувствами и ее отношениями, пусть это было уже далеко не вчера, но от этого легче совсем не становилось, будто за это время боль только нарастала, приковывая ее к пледу, креслу и дому.

― Это не будет обычным патрулём, у меня особая операция, — продолжал он тихо, почти шепотом, будто боялся голосом навредить и себе и своей сестре.

Он не мог уже лежать на месте и не двигаться, распираемый напряженным волнением в груди. Он закрыл рукой глаза, пытаясь держать себя в руках чувствуя при этом как упрямо нарастала внутренняя дрожь. Он резко сел, выдыхая будто закипающий воздух из груди, и, уперевшись локтями в колени, буквально силой выкручивал себе пальцы, пытаясь хоть немного облегчить то, что творилось в его сознании что бы сказать хоть что-нибудь раз уж он все же решился и хотел что-то изменить, сказать, а возможно даже исправить то, что собирался сделать по приказу, который считал бесчестной жестокостью.

Наташа, как и прежде молчала, сохраняя полую безжизненность и безучастность затуманенных глаз, однако где-то в самой их глубине стала появляться некая заинтересованность с ноткой недоумения, ведь ничего подобного прежде не было и ни отец ни брат никогда, совсем никогда не говорили о своих делах, какими бы серьезными и опасными они ни были.

― Я не должен тебе ничего говорить, совсем ничего, однако…

Он замолк затаив дыхание, не зная как завершить эту фразу, что бы она все верно поняла, но при этом не сказать ей лишнего, не подвергнуть ее опасности и не добить окончательно подобным известием.

― Это… опасно? — прошептала она сдавленно, будто делала усилие для каждого слова.

Саша кивнул, затем посмотрел на нее и, осознавая, что это совершенно не то о чем он так хочет ей сказать, как в бреду замотал головой, будто и отрицал и вытрясал из своей головы что-то, мешающее ему говорить.

― Нет… нет… нет… нет! Дело вовсе не в этом! — воскликнул он, старательно пытаясь опередить словами свои собственные мысли, раскраивающие его разум на части.

Ему это все же не удалось и в сознании воцарил еще худший хаос, чем до этих слов, однако решимости уже с этим покончить и сказать ей все хоть как-то у него заметно прибавилось. Он посмотрел на растерянную сестру, чуть ожившую от недоумения и все еще даже не догадывающуюся о причинах подобного разговора.

― Да, это все конечно опасно, однако я едва ли могу пострадать в этой операции руководя ей с безопасного расстояние. Все дело в том, что завтра, в день Очищения, на нашу богиню планируется покушения, под угрозой сама Струна Света и Хранители.

Наташа отшатнулась, чуть не выронив чашку и прижавшись к спинке кресла на котором сидела, совсем забыв о пустоте, будто упав в шок от глобальности подобных событий, где ее мучения превращались в мельчайшую пещиночку, в осколок разбитой чашки среди пожара.

― У меня приказ уничтожить всех, кто будет участвовать в покушении, всех до одного, — прошептал Саша, почти не слыша собственного голоса, представляя как он отдаст завтра последний приказ.

― Уничтожить? Думаю… верно… так и нужно… это правильно, — пробормотала Наташа, находясь в подобии шока, медленно возвращаясь в прежнее оцепенение.

Саша лишь вздохнул, прекрастно понимая, что она даже не догадываеться что это все значит и что она сейчас назвала верным, да хорошо хная, что в сложности этого дела ей не разобраться никогда, уж слишком мало она знает ни только о внутренних делах черных магов, но даже о делах белых, да и не зачем ей это все понимать и знать, все что она должна была от него услышать, это всего одно имя, но сил его произнести вслух в ее присутствии даже в этом смысле ему не хватало. Все казалось куда сложнее здесь, чем в этих сложных делах и в самой операции, в том что продумал Дьявол и в том, что они собирались ему противопоставить. Для Александра, все это было логично, расчетливо и намного проще, нежели то, что происходило сейчас в квартире его младшей сестры, ее сердце и его разуме.

Наташа наблюдала за ним, совсем ничего не понимая, ведь все было верно и правильно и совсем ничего не должно было терзать ее брата, уже не раз ликвидируя угрозы, пусть не такие страшные но все же… Ей казалось, что она слишком далеко и телом и разумам, что бы сейчас его понять, но все же он был ей дорог и пусть сил у нее и не было, но он стоил того, что бы она сделала над собой усилие. Поставив чашку на полку рядом с креслом, она неспешно выбралась из пледа, неохотно расставаясь с его теплом и встав на слабые ноги, сделала разделяющие их два шага, стоящие ей уймы сил и рухнула рядом с ним, пытаясь заглянуть в его глаза и разделить эти переживания.

― Все ведь верно, — шептала она, приобняв его за плечи. — Это твой долг, твоя работа, что же тогда не так?

Он посмотрел на сестру со страхом и отчаяньем, боясь дышать, но не имея сил это в себе держать.

― Прости. Ты права, все верно, все правильно, все так, как должно было быть, однако…

Он выдохнул и, закрыв на миг глаза, завершил свою мысль, стараясь быть готовым ко всему.

― Если завтра все будет так, как должно, если все будет правильно — я убью его.

В ее глазах будто разбилась пелена и разыгрался алый блеск, яркий, но болезненно испуганный, ведь она догадывалась о ком мог говорить ее брат, однако даже верить в это не хотела, понимая, что почти не может дышать и сердце ее будто и не хочет биться от подобных новостей.

― Его? — прошептала она, дрожащим голосом стараясь, сдерживать наворачивающиеся слезы.

― Сэт… Он умрет завтра от моего приказа, и тогда ты потеряешь его навсегда… по-настоящему, — без малейшей жалости произнес Шпилев, видя в этой жестокости надежду на ее оживление.

В алых глазах сияла жизнь и замирали слезы, накатываясь на ресницы, а затем скользя по мраморной коже, ведь она его все еще любила…

Она лежала на полу, средь осколков разбитой посуды. Слезы у нее все же закончились, силы тоже, но ей все еще хотелось отчаянно кричать и рвать кого-нибудь клыками, или хотя бы просто умереть, что бы только не встречать завтрашний день. Она ненавидела его и мечтала убить сама, как прежде, как раньше, как тогда, когда она его совсем не знала. Ей хотелось вернуться назад и не узнав ничего, выпить всю его кровь до последней капли, разорвать его на части, убить его и никогда не знать, кто он, никогда его не любить и никогда не быть им преданной.

Она лежала на холодном полу своей кухни, чувствуя как слезы, еще застывшие в ее глазах, медленно стекают на щеку. Отчаянье — вот что ей оставалось. Она желала ему смерти, но сама мысль о том, что он умирать заставляла ее медленно угасать. Она хотела его спасти, она хотела его убить. Она хотела разорвать его на части и обнять. Он предал ее, он измучил ее бесконечными звонками, но как бы она на него не злилась, она продолжала его любить. Она не знала, что ей делать, вытирая слезы изрезанными осколками руками, размазывая слезы по своему лицу. Она хотела просто умереть вместе с ним, стать ничем в этом мире, как и он, раствориться и возможно возродиться там, где все будет не так сложно и они смогут быть вместе без ненависти злобы, обмана, воин и убийств, без измен и предательства, ведь она могла его простить, она хотела его простить, но не здесь и не сейчас, ни в этой жизни, что бы он ей не говорил и как бы не оправдывался, ни за что и никогда это тело и этот разум не могла принять его таким каким он был сейчас, не в силах больше прощать все то что было за ним, но эта душа все еще его лбила, именно поэтому… возможно… где-то там… потом… возродившись… они могли бы быть счастливы вместе.