Последнее дело?

Глава 9. Комиссар Гордон и комиссар Жаби

Комиссар лежал в кровати с закрытыми глазами. Но он не спал. Он думал. В кровати ему думалось лучше всего. Особенно с закрытыми глазами.

Что разрешено? Что запрещено? — думал он. Может, ну его, это правило: разрешается быть добрым и делать то, что не хорошо и не плохо, до тех пор, пока это делать не запрещается? Может, сказать Жаби, что не обязательно читать всю Книгу законов? Ведь в глубине души все и так знают, что хорошо, а что плохо. Книга законов написана в сердце каждого. В сердце!

Он закрыл глаза и прислушался к ровным ударам своего сердца. Ка-данк, ка-данк, послышалось ему.

Тут дверь открылась, и по полу, судя по звукам, быстро пробежала мышь. Но, когда Гордон открыл глаза, никого не было.

Он посмотрел на постель Жаби. Никого.

Вернее, нет. Под одеялом лежал маленький комочек. Комочек дышал.

— Жаби?

— Отстань! — послышалось из-под одеяла.

— Жаби?

— Уходи…

Жаби была чем-то огорчена, и Гордону оставалось только одно. Он встал и оделся.

Потом заварил чай, нарвал цветов и достал один особенно крупный орех, припрятанный специально, чтобы утешить какую-нибудь грустную мышь.

Всё это как раз поместилось на подносе. Потом Гордон взял полицейскую фуражку и завернул её в красную бумагу.

— Поздравляю-поздравляю… — запел он и поставил поднос на столик возле постели Жаби.

Жаби выглянула из-под одеяла.

— Но у меня же не день рождения, — сказала она.

— Мы с тобой будем праздновать кое-что другое…

Жаби села и тут же принялась грызть орех.

— Что-то случилось? — спросил Гордон.

Жаби покачала головой.

— Тебя дразнила сорока?

Жаби пожала плечами.

— А что в свёртке? — спросила она. — Это мне?

— Я думал сперва поговорить с тобой о том, почему одни дразнят других. Ты когда-нибудь кого-нибудь дразнила?

— Да нет вроде, — сказала Жаби.

— Ты сказала, что я могу переодеться в древнюю старушку. Я немного огорчился…

— Ой мамочки! Я не нарочно. Я просто не подумала, прости. Я считаю, ты вполне можешь нарядиться пожилым доктором с красивыми усиками.

В сундуке со шпионскими костюмами всё есть…

— Иногда можно сказать что-то нехорошее случайно, не подумав, — объяснил Гордон. — Но иногда нехорошее говорят специально, чтобы расстроить других.

— Надо же, — сказала Жаби.

— Когда я был маленький, я часто дразнил гуся и отпускал шуточки по поводу его длинной шеи. Я говорил, что без шеи было бы намного красивее…

— Но ты же не хотел его обидеть?

Гордон медленно покачал головой:

— Нет, я завидовал, что он умеет и летать, и плавать.

Гордон подумал: полицейские должны уметь заглянуть внутрь себя. Чтобы понять, как всё взаимосвязано.

Жаби схватила красный свёрток и пощупала его. Ей было так любопытно.

— Что это?

Комиссар не слушал.

— Полицейский должен всегда говорить правду! — продолжал он. — Что бы ни случилось!

Жаби спрыгнула с кровати и стала ходить взад-вперёд. А потом всхлипнула. Ей было что рассказать.

— Сорока дразнила меня, — призналась она.

Гордон обнял своего маленького помощника. А помощник на одном дыхании пропищал:

— Я СДЕЛАЛА КОЕ-ЧТО ПОСТЫДНОЕ И ОНА ЭТО УВИДЕЛА И ЗАСМЕЯЛАСЬ И СТАЛА ДРАЗНИТЬСЯ И СКАЗАЛА ЧТО ВСЕМ РАССКАЖЕТ А Я НЕ ХОЧУ ЧТОБЫ КТО-ТО УЗНАЛ ПОТОМУ ЧТО Я ХОЧУ БЫТЬ ОТВАЖНЫМ ПОЛИЦЕЙСКИМ…

В конце концов воздух кончился, и ей всё-таки пришлось сделать вдох.

— Бедная Жаби! — пожалел её Гордон.

Он взял блокнот и написал: ПОЧЕМУ СОРОКА ТАК ДЕЛАЕТ?

— Я так злюсь, так злюсь, так злюсь, — сказала Жаби, подпрыгивая на месте. — ТАК злюсь! Так ЗЛЮСЬ! ТАК ЗЛЮСЬ!!!

— Кажется, я тебя понимаю, — спокойно сказал Гордон. — У меня тоже есть несколько секретов, которые я бы хотел сохранить в тайне.

Жаби успокоилась. Может быть, это когда он слегка стукнулся лбом и расплакался? — подумала она. Но ничего не сказала.

— А теперь можешь открыть свёрток, — сказал Гордон, — потому что ты — настоящий полицейский, который говорит правду!

Дрожащими руками Жаби развернула красную бумагу.

— Это же твоя фуражка, — удивилась она. — Только поменьше!

— Примерь!

Фуражка пришлась Жаби точно впору.

— Но я не понимаю, — сказала она. — Её что, положить в сундук со шпионской одеждой?

— Нет, — сказал Гордон. — Имею честь повысить тебя в звании. Отныне ты — комиссар полиции!

— Я? Я тоже комиссар полиции? Комиссар Жаби?

А потом она засмеялась, запрыгала и затанце-

вала перед зеркалом и отдала честь семью разными способами.

Гордон сел за стол и написал извинительное письмо гусю, которого он дразнил в детстве.

Жаби продолжала танцевать, но вдруг замерла.

— Но почему же сорока дразнится? За что она на меня накинулась?..

— Хмм. Полицейские должны во всём сомневаться. Всё может быть так, как мы думаем. Или наоборот! — расплывчато объяснил Гордон.

Вот что предстояло разузнать комиссару Гордону и комиссару Жаби!