Последнее дело Блина

Глава 10 Условный сигнал

В тот день Митек с Аксакалом забрели особенно далеко. Собирался дождь; солнце заволокло тучами, и Блинков-младший заплутал в лесу. Напарники вышли к лагерю, опоздав и к обеду, и даже к «тихому часу».

Настроение было никудышное. Аксакал представлял, как Петя увидит две пустые кровати и спросит, где Тепляков с Блинковым. Он-то прекрасно знает, где, но спросить обязан. А они обязаны лежать в постели, как маленькие, хотя старшеклассникам не нужен «тихий час». Их укладывают, чтобы не ходили по лагерю и не мешали спать малышне. Значит, Пете снова придется устраивать спектакль: «Где вы были?! Я вас научу Родину любить!» Ничего не поделаешь — обязанность.

У напарников был ключ от служебной калитки. Но к лагерю они подошли с другой стороны и для скорости полезли через забор. Это дело они отработали по секундам.

Раз — Митек подсаживает Аксакала.

Два — Аксакал сверху подает ему руку.

Три-четыре — Митек влезает на забор, и они спрыгивают.

А на счет «пять» кто-то высокий, с необъятной грудью, схватил их за руки.

«Султан!» — мелькнуло у Аксакала. Не раздумывая, он въехал кроссовкой по коленной чашечке врага! Тот подскочил, и в распахе куртки закачался секундомер на шнурке.

Валентиныч…

— Сергей Валентинович, я нечаянно! — охнул Аксакал. Он сам не понимал, как мог не узнать физрука. Каждое утро на зарядке эта куртка с эмблемой ЦСКА маячила у него перед глазами и точно так же под ней раскачивался секундомер.

Неслабая пятерня Валентиныча держала его повыше локтя с такой силой, что казалось, вот-вот хрустнет косточка.

— Убегать бесполезно, — сквозь зубы процедил физрук. Ему было больно.

— Мы понимаем, — ответил за обоих Митек.

Физрук, не вредничая, отпустил их и стал растирать через штанину пострадавшее колено. Аксакал помнил, что обе ноги у него в шрамах, как старая кухонная доска. Когда-то Валентиныч серьезно играл в футбол, а большого спорта без травм не бывает.

— Я правда нечаянно! — повторил он. Физрука было жалко. — Сергей Валентинович, я вам по операции попал?

— «По операции», — передразнил физрук. — По двум, не считая мелких… Вот погодите, начальник вам пропишет «операцию»!

Валентиныч был невредным человеком. Аксакал надеялся, что, пока они дойдут до начальника, боль у него пройдет и можно будет выклянчить прощение. Но физрук держался с непонятной строгостью. Прихрамывая, он быстро тащил напарников по лагерю.

— Вы бы посидели, пока колено не пройдет, — сочувственным голосом посоветовал Митек.

— Потом! — отрезал физрук. — Вас уже часа три разыскивают! Молите бога, чтобы начальник не успел в милицию позвонить!

— Тогда мы без вас побежим, Сергей Валентинович. Так быстрее будет. А вы посидите, отдохните, — стал уговаривать Митек.

— Мы не удерем, — подпел Аксакал.

— Да куда вы денетесь! — с досадой сказал физрук, отстал и сел на скамейку.

Напарники помчались со всех ног. Считай, половину их вины Валентиныч снял. Одно дело — если бы их привели к начальнику лагеря под конвоем, и совсем другое — явиться самим.

— Три часа разыскивают, в милицию хотят звонить… Ты что-нибудь понял? — спросил Аксакал.

— Не-а. Но сыщицкий нюх мне подсказывает, что здесь не обошлось без Поли.

— Похоже, — согласился Аксакал. — Может, соврем про аспирин?

— Давай, только надо Кирилла Мефодьевича предупредить.

Напарники свернули к домику кишечного профессора, и тут навстречу им попалась Савостикова.

— Ой, Димуля! Вас ищут! — заголосила она еще издалека.

Невозмутимый напарник Аксакала передернулся, как будто нюхнул нашатырного спирта. Он прятался от Савостиковой, но без особого успеха. Аксакал сколько раз видел, как Митек возвращался после танцев: шмыгнет в умывалку и дерет ногтями щеки. Губную помаду смывает.

— Знаем, что ищут, — кивнул Митек и хотел обогнуть Савостикову, но влюбленная поймала его и схватила под руку.

— Аксакаленок, ведь твоя фамилия — Тепляков? Теперь передернулся Аксакал — что еще за «Аксакаленок»?! Савостикова возвышалась над ним, как телебашня. Было непонятно, что эта шестнадцатилетняя раскрашенная дылда находит в Митьке. Да ему пятнадцать исполнится только осенью! Судя по всему, она просто валяла дурака. — Тебе папа звонил с погранзаставы. Объявили по радио раз, другой: «Тепляков, зайди к начальнику, тебе папа звонит». А потом и Димулю стали разыскивать, — продолжала Савостикова, поглаживая Блинкова-младшего по взъерошенной голове. — Димуля, теперь и тебе влетит!

— Ничего, — сказал Митек, — пятнадцать минут позора, и все в порядке. Мы за аспирином ходили для профессора. Не выгонят же за это из лагеря. Если, конечно, ты меня до вечера тут не продержишь.

Вырвал у Савостиковой руку и побежал.

— Я буду ждать! — крикнула вслед ему Савостикова.

— Зачем ты ей? — на бегу спросил Аксакал.

— Да к ней пристает один гад. По-взрослому, понимаешь? Она и придумала, что типа меня любит, а мне приходится с ним драться.

— Когда успеваешь? — удивился Аксакал.

— Да вечером, на танцах.

— А она тебе зачем? Лично я не стал бы драться за Савостикову. Могут неправильно понять, — заметил Аксакал.

— Мне тоже неохота. Но Савостикова на меня надеется.

Перепрыгнув через лилипутский заборчик, они ворвались в коттедж профессора.

— Кирилл Мефодьевич! — крикнул Аксакал. На банки с кишками он старался не смотреть.

В доме пахло жареным луком. Из кухни выглянул седенький профессор, подвязанный полотенцем, как передником.

— Вернулись? Ох, ребята, как бы не получилось, что я вас подвел. Я сказал, что послал вас на станцию за аспирином, а начальник отправил туда машину.

— …И нас не нашли, — заключил Митек. — А давно это было?

— Да уж больше часа.

— Ничего, — сказал Митек, — отболтаемся. Можно, я у вас рюкзак оставлю?

— Ребята! — строго взглянул профессор. — Я надеюсь, что вы не злоупотребляете моим доверием.

Намек был ясен: позавчера Валентиныч поймал двоих из первого отряда с бутылью джин-тоника и срамил их перед всем лагерем.

— У меня там нет запретных вещей, — ответил Митек, — но есть НЕОЖИДАННЫЕ. Мы все вам расскажем, Кирилл Мефодьевич… Может быть, скоро, — странным голосом добавил он.

Профессор пошарил в ящике стола.

— Вот вам аспирин, скажете, что купили на станции, а обратно пошли лесом и заблудились.

Он совал бумажную упаковку с аспирином Митьке, а тот смотрел мимо. Аксакал перехватил его взгляд. Ага! Похоже, напарник впервые увидел у профессора грудную жабу.

Из коттеджа Митек вышел как замороженный. Аксакалу пришлось его поторапливать.

— Мерзость, да? Меня самого в первый раз чуть не стошнило, — посочувствовал он. — А сейчас поглядел, и вроде ничего.

— Ты про что, Седая Борода?

— Про грудную жабу.

— ПРО ЧТО?!

— Грудная жаба — такой паразит: заводится у человека в груди и сосет кровь. А эту вырезали.

Блинков-младший остановился:

— Седая Борода, а что ты делал на уроках?

— При чем тут уроки? — обиделся Аксакал. — Ну да, если честно, то последний год я вообще не учился. Меня в девятый перевели только из жалости. Но про грудную жабу все равно в школе не проходят. Мне про нее Кирилл Мефодьевич сказал.

— Так и сказал? Заводится жаба, а потом ее вырезают?

— Не совсем так, — стал припоминать Аксакал. — Грудная жаба была у одной бабушки у нас в военном городке. По-научному она как-то не так называется. А потом я увидел у профессора эту и спросил: а бывает грудная жаба? Он сказал, что бывает.

— Нет, Седая Борода, жаба в людях не заводится. Это просто название болезни, как рак, — серьезно сказал Митек. За это Аксакал его и любил: другой бы стал смеяться, еще и ребятам рассказал бы. — Фишка в том, что я ни разу не видел такую жабу под Москвой. А у вас в Таджикистане такие водятся?

Аксакал покачал головой. Если бы водились, то разве он подумал бы, что жаба в банке у профессора — грудная?!

Не считая недоразумения с жабой, все складывалось не так уж плохо. Аспирин лежал у Митьки в кармане; Кирилл Мефодьевич уже сказал начальнику лагеря, что посылал их в аптечный киоск на станцию. Так что у начальника не было причин устраивать напарникам особо выдающуюся головомойку.

Гораздо больше Аксакала сейчас занимал звонок отца.

Родители часто писали ему в интернат, а звонили всего-то раз пять за год, потому что было плохо слышно и к тому же междугородные звонки дорогие. А чтобы дозвониться Аксакалу в лагерь, пришлось потратить кучу денег! Сначала позвонить в интернат и ждать, когда там найдут лагерный телефон. Потом снова ждать, пока здесь, в лагере, искали Аксакала… Он уже не радовался этому неожиданному звонку. Савостикова сказала, что звонил папа, значит, с ним все в порядке. А вдруг с мамой что-то случилось?!

Аксакал начал всерьез беспокоиться. А Митек опять как назло еле плелся.

— Догоняй, — бросил ему Аксакал и побежал.

Для простого школьника начальник лагеря — все равно что слон. Все знают, что он есть, многие даже видели. Но личная жизнь слона и начальника лагеря остается тайной. Мало кто с ними знаком или хотя бы подходил близко.

Аксакал не знал, как зовут начальника. Он и видел-то его всего два раза. В первый раз начальник говорил речь про счастливое детство, во второй зашел в спальню и сказал: «Койка должна иметь форму кирпича». Солдат в казармах учат заправлять кровати, отбивая на одеялах ровные складки, чтобы края были не закругленными, а кирпичиком. Поэтому Аксакал догадался, что начальник раньше был военным и, стало быть, любит дисциплину.

Военных Аксакал повидал и уже знал, как себя вести, чтобы не влетело.

Начальника он застал в огороде у коттеджа. Согнувшись и вывесив круглое пузо, тот пропалывал грядки. Аксакал подошел и отрапортовал:

— Товарищ начальник! Школьник Тепляков по вашему приказанию прибыл!

— Прибывают поезда, а военные являются, — потирая поясницу, заметил начальник.

— По вашему приказанию явился! — заново отрапортовал Аксакал, хотя знал этот способ придраться.

Если бы он сказал не «прибыл», а «явился», то начальник все равно поправил бы: «является черт во сне, а военные прибывают».

— То-то, — подобрел начальник. — И откуда же ты явился, рядовой Тепляков?

— С задания! — бравым голосом доложил Аксакал. — Кирилл Мефодьевич посылал нас на станцию…

— Знаю, — перебил начальник. — На станцию можно за час доползти по-пластунски, а вас не было весь день! И, кстати, где этот второй юный гастроэнтеролог?

— Вон он, — кивнул Аксакал, — подойти стесняется.

Митек стоял у забора. Чем-чем, а стеснительностью напарник не отличался, но сейчас вид у него был пришибленный. Глаза вниз, губы подрагивают, как будто он что-то шепчет про себя.

— Так где вы были? — спросил начальник.

— В лесу, — сказал Аксакал, не сильно соврав. — Понимаете, я вообще-то живу в Таджикистане, у нас нет здешних лесов.

— В Таджикистане? Отец — пограничник?

— Да, Московский погранотряд, двенадцатая застава.

— Двенадцатая? А в девяносто четвертом…

В девяносто четвертом году двенадцатую расстреляли афганские моджахеды, чтобы провести караваны с наркотиками. На заставе были тяжелые потери.

— Нет, — помотал головой Аксакал, — мой папа туда позже перевелся. Вы с ним разговаривали? Что он сказал?

— Пойдем-ка кваску попьем, — пригласил начальник.

— У Аксакала замерло сердце.

— Вы с ним разговаривали? — повторил он.

— Видишь ли, какая петрушка, — как назло тянул начальник и наконец выдал: — Тут ошибка вышла. Объявляют по радио: «Тепляков, к начальнику, тебе папа звонит». Я думал, что «к начальнику» — значит, в клуб. У меня там один телефон на двоих с бухгалтером. А бухгалтер в клубе думал, что твой папа звонит сюда, ко мне в коттедж. Потом оказалось, что никто никуда не звонил. Недоразумение.

— Вы правду говорите? — насторожился Аксакал.

— Правду, правду. Беспокоишься за своих?

— Еще бы!

— Так сходи к радисту, может, он чего знает. Не из головы же он выдумал это объявление… Ты в лесу-то не боишься заблудиться? — вдруг спросил начальник.

— Боюсь, — признался Аксакал. — Но мы с Митькой ходим, он хорошо в лесу разбирается.

Он кивнул в сторону калитки, где только что стоял Блинков-младший, и увидел его спину. Напарник понял, что выволочки не будет, и уходил, не дождавшись Аксакала.

— Тогда ходите в лес, — совсем смягчился начальник. — Скажешь Пете, что я разрешил. Квас-то будешь?

— Спасибо, нет. Что ваш квас? В жару лучше чай, — отказался Аксакал и пошел к радисту.

Далеко впереди мелькнула черная футболка Блинкова-младшего. Он свернул на боковую аллею и пропал за елками. Судя по всему, Митек услышал разговор Аксакала с начальником и тоже решил зайти к радисту. Но почему тогда не подождал?!

Дойдя до поворота, Аксакал опять увидел только спину напарника. Так и есть! Митек вошел в клуб, прозванный в лагере «Три ноги». Когда-то его построили с четырьмя колоннами, которые ничего не поддерживали, а стояли для красоты. Теперь одна отвалилась, и клуб стал немного похож на трехногую собаку. В левом крыле был зрительный зал, в правом — библиотека и служебные комнаты, в том числе радиоузел.

Если начальник школьнику — слон, то лагерный радист Валера — друг, товарищ и брат. Радист он только по названию, а так дает объявления по громкоговорителю да крутит музыку. Рации у него нет. Зато у Валеры полно записей, которые нравятся людям до шестнадцати и не нравятся взрослым. К нему ходят с кассетами: «Валер, запиши…», и радист никому не отказывает. У него всегда дверь нараспашку.

Аксакал с разбегу толкнулся в дверь, которая всегда нараспашку, и чуть не врезался в нее лбом. Дверь оказалась заперта! Мало того, всегда приветливый радист орал на кого-то басом:

— Ты что вытворяешь?! Вчера, вчера ты получил сообщение! Мне его не повторили, потому что надеялись на тебя! А ты опять поплелся искать свою дачу! Лишний денек хотел прихватить?!

— Тише, — ответил Блинков-младший, — сейчас Аксакал придет.

— Да мне хоть аксакал, хоть арык, хоть кишлак! Я вас вывожу из операции!

— У тебя права такого нет, — ровным голосом сказал Митек. Аксакал представил себе, как он стоит перед Валерой, красный, с прыгающими губами.

Все стало ясно: Валера, беззаботный лагерный радист, и есть замаскированный контрразведчик!

Аксакал постучался. Не мог же он оставить напарника одного. В комнате радиста замолчали. Пауза тянулась долго, и Аксакал сам не заметил, как стал пятиться. А вдруг Валера и слушать его не захочет? Наконец кто-то шагнул к двери, и Митькин голос спросил:

— Аксакал, ты?

— Я.

Заскрежетал ключ в замке, распахнулась дверь…

…И Аксакал увидел ту картину, которую и ожидал: напарник с пылающими ушами и напротив него — сжимающий здоровенные кулачищи Валера. Он тоже был красный от шеи до макушки, только старые шрамы на его бритой голове остались белыми. Аксакал сто раз видел и эти шрамы, и тяжелые кулаки, но даже не догадывался, что Валера — контрразведчик. Несерьезным человеком казался лагерный радист. Но сейчас он выглядел очень серьезно.

— Где вы были вчера около часа дня? — Сощурившись, Валера смотрел на Аксакала: лицо рубленое, челюсть угловатая — вылитый бронетранспортер с приоткрытыми глазами-люками.

Блинков-младший отвернулся к стене. Аксакал понял, что контрразведчик уже задавал ему этот вопрос, а теперь проверяет Митьку.

— Дачу искали, — ответил Аксакал. — Вам сказать место? От Старицы налево, километрах в семи.

— Нет, место мне не нужно, — отмахнулся Валера. — Вы были вдвоем?

— Да.

— Что передали Митьке на пейджер?

— Ничего. — И, стараясь помочь напарнику, Аксакал торопливо заговорил: — Я все знаю, все коды. «Не простудись» — значит, Султан достал письмо из ящика. «Мама заболела» — опасность. «С днем рожденья» — Султана взяли. Но нам все время только анекдоты передавали.

— Какие анекдоты?! — удивился Валера.

— Чаще всего про «нового русского». Фирма, которая по пейджерам, каждый день их передает. И еще погоду, курс доллара…

— Какие анекдоты, — со стоном повторил Валера, — КОГДА МАМА ЕЩЕ ВЧЕРА ЗАБОЛЕЛА?!

Митек вытащил свой пейджер из пластмассовой держалки на поясе и вертел в руках.

— Может, сломался?

И тут пейджер запищал. Митек нажал на кнопку и уставился в окошечко, как будто увидел там привидение.

— «ЧТО, СЪЕЛ?» — прочитал у него через плечо Аксакал.

Подписи не было, но ее и не требовалось. Только один человек в лагере мог так подгадить напарникам.

— Поля! — сказали они в один голос.

— При чем тут Поля? — не понимал контрразведчик. — Этот номер знают три офицера и больше никто! Пейджер новехонький. Я его сам покупал.

Митек рассматривал пейджер.

— А этот неновый, вот царапина. Я думал, что сам поцарапал и не заметил… Аксакал, а ты помнишь, какой анекдот Поля рассказывал вчера вечером?

— Как «новый русский» заправил «мерс» дизельным топливом, потому что думал, что «ДТ» — это «девяносто третий» бензин.

— Правильно. И тот же самый анекдот был на пейджере!

Все стало ясно. Не так много пейджинговых компаний в Москве, не так много моделей пейджеров, а самых дешевых, для школьников, просто мало. Если поспрашивать в лагере, то, наверное, наберется десяток одинаковых пейджеров, таких как у Митьки. Один из них оказался у Поли. Он и подменил Митькин пейджер своим, чтобы передать издевательское сообщение (ведь Митькиного номера Поля не знал). «ЧТО, СЪЕЛ?» — три ха-ха, Поля и его приятель Макс веселятся, не подозревая, что чуть не сорвали операцию контрразведки!

Теперь понятно, откуда Поля каждый вечер узнавал свежие анекдоты и почему не показывал свой пейджер в отряде. Он мелко подворовывал чужую славу. Кто-то придумывал или собирал эти анекдоты, а Поля получал их готовенькими и рассказывал как свои.

— Так я и знал, что Поля не успокоится, — печально заметил Аксакал.

— А что, уже были случаи? Почему мне не доложили? — насторожился Валера. — Мы бы его быстренько «заболели» и положили в изолятор.

— Да ну, — сказал Митек, — пусть все идет, как идет. Наши сообщения Поля не мог понять. Подумаешь, «мама заболела». Хотя он, конечно, гад. Я бы злейшему врагу сказал, если бы у него мама заболела… Валер, а знаешь, у нас есть шанс найти дачу!

— Поздно уже, — махнул рукой контрразведчик.

— Валера, это быстро!

— Нет! — повысил голос Валера. — Бегите, хватайтесь за Петины штанины и не отходите ни на шаг! Где у тебя записная книжка?

Митек похлопал по заднему карману джинсов.

— Надень рубашку и переложи в нагрудный карман, чтобы торчала. Да, и скажите Михал Михалычу, пусть уезжает! Нельзя, чтобы Султан его видел.

— Какому Михал Михалычу?

— А вот не надо было из лагеря уходить, — вредным голосом заметил Валера. — Сегодня к вашему Пете приехал однополчанин, его боевой командир Михал Михалыч. Идите на полосу препятствий, они там друг дружке морды бьют.

— На радостях, что ли? — поинтересовался Митек.

— Ну да! Грубые мужские игры: раззудись плечо, размахнись рука, — подтвердил контрразведчик и для наглядности ударил кулаком в пустоту. Побитый воздух жалобно пискнул. — Это «легенда» для тех, кому больше знать не положено. А на самом деле Михал Михалыч не Петин командир. Он был инструктором по спецподготовке у Султана.

— Как? Султана учил?! — вспыхнул Аксакал. — Да за это в тюрьму надо сажать!

— Султан же не всегда был преступником. Он служил в спецназе, как Петя, только давно, десять лет назад. Учили его, гада, учили, чтоб Родину защищал, да, видно, чему-то не научили, — вздохнул Валера. — Короче, Михал Михалыч там бьется с Петей, показывает, на что способен Султан. Бегите — может, еще застанете. Посмотрите, что такое настоящая рукопашка, только недолго. А потом шепните Михал Михалычу, что ему пора уезжать.

Выходя, Аксакал задержался в дверях:

— А про то, что мне папа звонил, вам сказал Поля?

— Подошел какой-то мальчик: «Передайте объявление, Теплякову отец звонит».

— Выше меня, руки большие и нос курносый?

— Да нет же! Мальчик, маленький. Если бы подошел кто из вашего отряда, я бы сообразил, что Тепляков — это ты. А так подумал: малыша ищут, однофамильца. — Контрразведчик улыбнулся. — Что, влетело вам от начальника?

— Не особенно, — ответил Аксакал.

— Ничего, привыкай. Наши погоны заперты дома в шкафу, и посторонние их не видят.

Аксакал выпорхнул из комнаты радиста, чувствуя на плечах эти невидимые погоны. В интернате говорили: «Двоечник!», врачи говорили: «Трус!», в лагере говорили: «Челавэк гор!». И вдруг офицер контрразведки сказал: «Ничего, привыкай», сказал: «НАШИ погоны». Да за это в лепешку расшибиться не жалко!

— А здоровский парень Валера! — поделился он с напарником. — Это его настоящее имя?

— Настоящее. Да ну его, мышку-наружку. «Я вас вывожу из операции!» — передразнил Блинков-младший. — Тоже мне, выводильщик!

— Почему он мышка-норушка?

— На-руж-ка, — по складам повторил Митек, — то есть наружное наблюдение. Насколько я знаю, у Валеры это первое самостоятельное задание, а так он следит; за кем прикажут. Поэтому и голова у него бритая, и музычка дурацкая. Такое прикрытие: то он вроде бандит, а сядет за руль «мерса» — уже как телохранитель… А вообще, ты прав, он отличный парень. Я зря на него злился, это Поля виноват.

Поля! Он подменил пейджер, он (а кто же еще?) подучил малявку обмануть радиста выдуманным объявлением! У Аксакала свело зубы от злости.

— Вот поймаем Султана, я этого Полю отделаю, как бог черепаху! Такими вещами не шутят. Я чуть с ума не сошел: почему папа звонит, что случилось?

— Не напрягайся, — сказал Митек, — всех дураков не перебьешь.

— Ты простишь?!

— И ты простишь. Мы с тобой работаем по делу международной преступной организации, а у него еще сопливое детство играет. Поверь, Седая Борода, когда задержат Султана, ты почувствуешь себя другим человеком. Тебе станет жалко тратить время на какого-то Полю.

— Но ты же дерешься из-за Савостиковой! — напомнил Аксакал.

— Это другое. Я защищаю девушку, хотя она мне и не нравится.

Они остановились на ступеньках клуба.

— Иди, — сказал Блинков-младший, — передай Михал Михалычу, что приказано.

— А ты?

— Хочу в библиотеку зайти.

Блинков-младший сказал это самым обычным тоном. И клуб по прозвищу «Три ноги» был обычным, с тремя облупленными колоннами и четвертой, валявшейся в траве. Мимо напарников прошла девчонка с книжкой — тоже в библиотеку… Только позже Аксакал понял, что Митек вел себя необычно. А тогда смотрел и не видел, слушал и не слышал.

Блинков-младший вошел в клуб. И пропал.