Глава XII

Когда они добрались домой, уже стемнело, и оба сразу почувствовали, до чего вымотались. – Знаете, Бен, какой это был для меня шок заполнять там, в больнице, анкету и прочее, я же его фамилию никогда не слышала.

– И как записали?

– Джелло, это как имя, а фамилия Бивгейн, ну, понимаете, БВГ.

– Фамилия как фамилия, по-моему, – заметил Бен, и она почувствовала, что он чем-то подавлен.

Она взглянула на него, удостоверившись, что его мысли где-то далеко отсюда. Тогда Эллен снова занялась поисками какого-то пристанища для Младшего, рылась в шкафу и выбрасывала на пол тряпки. Ага, коробка из-под обуви. Отлично. Она проделала дырки, бросила на дно салфетку и осторожно перенесла мышку, усадив поудобнее. «Спокойно, Младший, с Джелло все наладится. Выйдет оттуда, как заново родился». Она поставила обувную коробку на стол в кухне, осмотрелась.

Бен вытащил из буфета бутылку водки, налил себе, не разбавляя. Эллен так и онемела – ни разу еще не приходилось ей видеть, как он пьет.

Хотела было спросить, что произошло, но отчего-то – видимо, слишком было схоже с маской его лицо – почувствовала, что не надо к нему приставать. Она покрошила крекер, добавила чуточку сыра. Мышка так и накинулась на угощение. Эллен прикрыла коробку крышкой с отверстиями.

А Бен уже наливал себе снова. И тут Эллен не сдержалась.

– Вы же никогда не пьете.

– Просто я не выношу больниц.

– Ах вот что, мне так и показалось.

– Понимаете, я сегодня первый раз был в больнице с тех самых пор, как умерла моя жена, а это почти два года назад случилось.

Эллен корила себя за то, что начала этот разговор. Как бы сгладить? Она плеснула капельку и себе – раз уж нехорошо, пусть будет нехорошо обоим, правильно?

Он перешел в гостиную, уселся на диване. Подойдя поближе, она устроилась в кресле напротив.

Бен снова выпил, и опять залпом. Она терпеливо ждала, что будет дальше. Если захочет ей что-то рассказать, она рядом, не захочет – она не в обиде. Просто побудет с ним на всякий случай. Иногда ничего другого и не нужно, только посидеть, ни слова не проронив, с человеком, который в тоске.

Но ему захотелось говорить:

– У Бетти тяжелый случай был, особая форма, называется болезнь Альцмейхера. – В глазах его появилась такая боль, что у нее перехватило дыхание. – Вы знаете, что это такое?

– Знаю, что это ужасная болезнь, – мягко проговорила она. – О ней все время пишут, в библиотеке большая подборка на эту тему накопилась, только все равно, пока еще почти ничего не установлено, если разобраться…

Он кивнул.

– Когда у нее началось, никто поначалу не мог понять, что это такое. Просто… просто она вдруг стала совсем не такая, как была, личность ее изменилась. А сама она все поняла раньше врачей, потому что все время твердила одно: «Пожалуйста, не отдавай меня в приют для больных стариков».

– И вы ей это обещали?

– Конечно, а раз обещал, то и выполнил.

– Ох, вам, могу себе представить, тяжело досталось.

– Да уж что говорить. – На его лице было настоящее страдание.

– Так, выходит, вы сами за ней и ухаживали?

Он кивнул.

– А знаете, Бетти всю жизнь была такая оптимистка, вечно шутила, весело ко всему относилась… и вдруг как будто что-то сломалось в ней, что-то самое главное… она перестала понимать, что к чему, она даже в ярость стала впадать…

– В ярость?

– Ага, и причем из-за сущих мелочей. По лицу меня била, сжав кулаки. – Бен тяжело вздохнул. – Это уже была не моя жена, а кто-то другой. А жена, я так чувствовал, уже не здесь.

Он замолчал. Повисла тяжелая пауза. Эллен ждала.

– Хотя я честно проводил часы у ее постели… А она меня уже и узнавать перестала. Просто смотрит перед собой… иногда воды из стаканчика отхлебнет… пощиплет что-нибудь… Все больше сладкого просила, так мы ей конфетницу ставили, и вот если не уследишь, если пуста конфетница-то, так она выходила из себя. Мне сначала странно это было, что это вдруг такая любовь к конфетам, а потом понял, что нет, ей не конфеты нужны, а чтобы конфетница была непременно полной, можно было туда и орехи класть или изюм, да и попкорн тоже… – он не поднимал на нее глаз, уставившись себе под ноги.

– И что потом?

Он ответил резко, как бичом хлестнул:

– Потом она умерла по-настоящему.

Эллен не находила слов. Еле сдерживала слезы.

Он взглянул на нее, увидел, что в ее глазах неподдельное сострадание и что они полны влаги. И тогда негромко спросил.

– А хотите знать, как все это было?

– Конечно.

– Я об этом никому еще не рассказывал.

Опять тяжелая пауза. Потом, словно осознав, что ему и впрямь необходимо выговориться без остатка, Бен начал монотонно:

– Я об этом очень долго думал. И понял, что надо это сделать, что нет у меня другого выбора. Должен был найтись человек, которому хватило бы мужества избавить эту несчастную женщину от ее страданий… – он замолчал.

– Бен, милый, не продолжайте, вам же трудно!

– Нет, я договорю, – он низко опустил голову и теперь едва слышно шептал: – Значит, я взял бутылочку снотворного и высыпал все таблетки в эту конфетницу…

Эллен едва дышала.

– Сидел и смотрел, как она берет одну за другой и запивает водичкой… а потом там ничего не осталось. А я сидел, сидел, и я видел, как она уснула. – Бен затих. Эллен казалось, что в ней все вопит от боли.

– Это ужасно, да? – Он как будто обращал вопрос к самому себе. – Меня кошмары из-за этого преследовали, и все равно… повторись, я бы то же самое сделал. Не мог я видеть, во что она превратилась. А отдать ее в приют, нарушить свое обещание тоже не мог.

– Видно, вы ее очень любили.

– Да. Очень.

С трудом поднявшись на ноги, Бен отошел к окну. Вечером похолодало, и теперь с неба падал мокрый снег. Он отдернул занавеску, разглядывая большие белые хлопья, подсвеченные фонарями, – они устилали улицу, растекались едва различимыми во тьме ручейками. В себе он тоже чувствовал что-то воздушное, легкое, как эти снежинки. Снял с души тяжесть. Очистился. Где-то вдали, перекрывая монотонный шум машин, пробили часы на здании Вильямсбургского банка.

– Надо же, одиннадцать уже, – заметил он, ни к кому не обращаясь. – А мне ведь завтра вставать чуть свет.

Он оглянулся на Эллен, которая словно окаменела в своем кресле:

– Простите, я не хотел вас повергнуть в шок.

– Ну что вы, что вы, – ответила она с нежностью. – Я так вам благодарна за доверие.

Бен отнес бокалы на кухню, бросил в раковину.

– А этот с кем сегодня ночует, с вами, со мной? – он кивнул на коробку с Младшим.

Не успела Эллен открыть рот, как он уже принял решение:

– Ладно, пусть у меня поспит… Ну, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – проговорила она, глядя, как он идет к своей комнате, бережно неся под мышкой коробку. Бен не обернулся.


Сестра Кларита сказала, что очень жаль, но тут уж она ничего не может поделать. Вид у нее действительно был печальный, когда она сообщила Эллен, что попробует поговорить насчет Джелло с матушкой настоятельницей, только и матушка тоже бессильна чем-нибудь помочь, уж вот так. Когда дело касается денег, все в руках мистера Грабовски, возглавлявшего администрацию больницы. Да, вообще говоря, больница находится в ведении обители, но финансовая сторона – дело совсем особое, ну и так далее.

Эллен не надо было ничего объяснять. Мистер Грабовски на все смотрит исключительно с одной точки зрения: доходы, расходы. Бездомный, вроде Джелло, мог означать в балансе больницы только расходную статью. Разумеется, его доставила «скорая», и пока он в критическом состоянии, никто с него платы не потребует. Однако дополнительные медицинские услуги, которых потребовало бы основательное лечение, пусть оказывают в госпитале, который содержит штат, там все бесплатно.

У Джелло было воспаление легких, но с тех пор, как он очутился в палате, дела его быстро пошли на улучшение. Видно было, что он поправляется и крепнет день ото дня. Но вообще говоря, ему незамедлительно требовался продолжительный курс лечения антибиотиками. Да плюс к этому хорошее питание, сон, а главное, ни капли спиртного, и тогда он окончательно выздоровеет.

Если же перевести его в госпиталь штата, он, скорее всего, просто оттуда сбежит, его и сюда-то чуть не под конвоем пришлось доставлять. Сбежит, а значит, через неделю она найдет его в худшем состоянии, чем было в прошлый раз. И кто поручится, что еще останется шанс хоть что-то для него сделать.

Все это, впрочем, не произвело бы никакого впечатления на мистера Грабовски. Ну как ей его убедить? Логическими выкладками туг ничего не добиться. А что, если она бросится перед ним на колени, разрыдавшись?..

– Простите, дела задержали, – мистер Грабовски был вечно на бегу и говорил, как из пулемета строчил, пожалуй, вдвое быстрее, чем передвигался. Маленький, слишком полный человек в тесно пригнанном костюме, из которого его тело так и стремится вывалиться. Видно, слишком налегает на польскую ветчину. Эллен давно уже с ним не разговаривала, повода не было, и теперь ей показалось, что он еще поправился. Накрахмаленный воротничок так и впивался в толстую шею, складки ходуном ходили при каждом движении. Он грузно опустился на стул, чуть видный за громоздким столом в кабинете.

– Добрый день, Эллен, что-то совсем мы с вами не видимся. Так, знаете, приятно слышать о вас добрые слова от докторов, а то ведь они все жалуются – и то им не так, и это. – Он повертел головой, как бы пытаясь сбросить воротник. – Ну, чем обязан?

Но она и слова не успела вымолвить, как он уже все понял:

– Вы, конечно, насчет этого бродяги, которого к нам привезли на «скорой», правильно?

Вот так всегда: сам задает вопросы, сам на них и отвечает.

– Да, видите ли, в чем дело…

– Эллен, вы очень добрая. И не думайте, что мне неизвестно, как много вы делаете для бездомных.

– Ну, что вы, я просто стараюсь…

– Конечно, но вы должны понять и другое: мое дело – обеспечивать финансовую сторону, не то мы погубим эту больницу. И поэтому наши возможности оказывать помощь бесплатно весьма ограниченны.

– А разве мы не могли бы…

– Да, да, разумеется, хотя этот ваш подопечный – как его, Йеллоу, кажется? Ах, что это я, вот ведь записано: Джелло Бивгейн. Вот и его история болезни, – он достал из кипы тощую папку. – Да, так мы его переводим в госпиталь штата.

– Но, мистер Грабовски, послушайте…

– Понимаю, все понимаю: лучше было бы оставить его у нас, но для этого нет решительно никаких оснований, если только кто-то из врачей не согласится лечить его без гонорара.

– А тогда, значит…

– Да, само собой. У вас среди персонала много друзей, так что попробуйте. В этом случае, – он перегнулся к ней через стол, и ей стало страшно, не лопнут ли у него сейчас вены на шее, – мы просто его переведем в другую палату.

Она успела сказать ему «спасибо», прежде чем он схватился за телефон.

К кому же из докторов ей обратиться? Поднимаясь в лифте на этаж, где лежал Джелло, она перебрала в памяти их всех. Некоторые обязаны ей кое-чем, она для них подбирала материалы, хотя в ее прямые обязанности такая работа не входит.

Пожалуй, всего правильнее начать с доктора Файнберга, тем более что он всегда так с нею любезен.


– А где Младший? – встретил ее вопросом Джелло, как только Эллен вошла в палату.

– Джелло, ну что за детский сад! Не могу же я каждый раз его тайно сюда приносить. Уже два раза вы с ним виделись, могли удостовериться, что о нем заботятся.

– Простите, мисс Эллен, – сказал Джелло, но больше для проформы.

– Вы бы лучше о здоровье своем подумали.

– Конечно, конечно, вот выберусь отсюда и сразу начну думать о своем здоровье.

– Главное, пить вам нельзя, вот что.

– Ну, об этом и правда надо крепко подумать, – по его лицу, украсившемуся только что отпущенной бородкой, расплылась улыбка.

– Напрасно вы так. – Эллен укоризненно покачала головой.

В палате появилась сестра – огромных размеров девица с мясистыми пальцами.

– Так это вы будете мистер Джелло Бивгейн?

Эллен расхохоталась.

– Вот ваше лекарство.

– Не хочу я его принимать.

– Хотите не хотите, а надо – вы же слышали, что вам доктор Вандерманн сегодня сказал.

– Ну, надо, значит, надо, – и Джелло со вздохом проглотил таблетку.

– Так его доктор Вандерманн лечит? – спросила Эллен, не веря собственным ушам.

– Ага, сегодня утром пришел, а раньше у меня был другой, – сказал Джелло.

– А почему вдруг он?

– Ну, тот, который раньше был, говорит, пора, мол, его в госпиталь штата переправить, а доктор Вандерманн сказал, что нет, пусть остается, я его стану лечить просто так, без платы.

– Без платы? Это Рихард при вас так сказал?

– Он замечательный, мисс Эллен, так ему и скажите, если разговаривать будете, и еще скажите, мне бы домой поскорее.

– Скажу. Сейчас вот прямо найду его и скажу.


На месте Джины в его кабинете сидела другая сестра – этакая солидная матрона, которой уж скоро на пенсию.

– Что вам угодно? – осведомилась она, приветливо улыбаясь.

– Меня зовут Эллен Риччо. Передайте доктору Вандерманну, что мне бы хотелось кое-что ему сказать.

Сестра нажала кнопку, соединившись с Рихардом по внутренней связи.

– Кстати, – поинтересовалась Эллен, – а где Джина?

– Уволилась с месяц назад. Она в Чикаго переехала.

– Эллен! – Рихард, стоявший в дверях кабинета, так и светился от радости. – Прошу, я сейчас ничем не занят.

– Так, значит, ты взялся лечить Джелло?

– Угу.

– Можно узнать, почему?

– Потому что для меня не тайна, как много он значит в твоей жизни.

Видимо, на ее лице слишком ясно читалось недоумение, потому что он поспешил добавить:

– Понимаешь, – он помедлил, отыскивая верные слова, – я доставил тебе так много неприятностей, надо хоть что-то исправить, если есть возможность.

Она с минуту задумчиво смотрела на него. Кажется, не кривит душой, действительно хочет что-то для нее сделать.

– Ценю твое благородство, Рихард, совершенно искренне ценю, – как бы это поделикатнее выразить? – Но то, что между нами произошло, исправить невозможно. – Ну вот, получилось куда жестче, чем она хотела.

– Понимаю. Жаль, – он весь напрягся.

– А за Джелло большое тебе спасибо, – поторопилась добавить она. – Только с ним ведь так трудно.

– У него воспаление легких, но лечение идет хорошо. Не такой уж, кстати, сложный случай, только надо печенью его как следует заняться, есть опасность цирроза. А сердце у него хорошее.

– Ну, и что можно сделать?

– Если не бросит пить, – ничего.

– Ох, – вздохнула она, – ведь сколько я ему про это твержу!

– Не понимаю, зачем тебе с ним возиться, если он ничего не хочет слушать. – Вот это уже Рихард, которого она успела вдоль и поперек изучить. Эллен взглянула ему прямо в глаза.

– Потому что он мне дорог как друг.

– Ах как друг. «Зря он свой цинизм не умерит», – подумалось Эллен. – Ну, знай же, что твой друг просто совершает самоубийство. И может, не стоит ему препятствовать довести это дело поскорее до конца, чтобы избавить себя от лишних мучений.

– Прекрасный совет, благодарю, – злость просто душила ее. Эллен бросилась к двери.

– Прости, я совсем не думал тебя обидеть, – Рихард схватил ее за руку. – Останься, прошу тебя. Неужели нам и поговорить уже не о чем?

Она вырвалась.

– Ни о чем, кроме Джелло, я с тобой говорить и не намеревалась, – сказала она и захлопнула дверь у него перед носом.


Милт приподнял крышку в дырочках, увидел, что на него уставились две блестящие бусинки.

– Ты совсем ку-ку, Бен, а? Это как понимать, тебя уже сиделкой при крысе оставляют?

– Это не крыса, а мышь, – поправил его Бен, – и сегодня ее возвратят хозяину, Джелло выписывается.

– А ты, я вижу, задружил с бродягой этим, – заметил Милт, покачивая головой в недоумении.

Вместо ответа Бен протянул ему гантели. Милт, пожав плечами, принялся за упражнения, громко ведя счет.

– Слушай, а, вообще, что у тебя там с этой девкой?

– Ты смотри дыхание не сбей, – проигнорировал его вопрос Бен. – Ну, три-четыре, три-четыре.

– Засадил ей уже, а?

Бен почувствовал, как у него вспыхнули щеки.

– Стыдно тебе, Милт, она же мне в дочери годится.

– Ах, скажите пожалуйста, как раз один из ста по этой причине остановится, нет, один из двухсот, а то я мужчин не знаю.

– Ну, значит, я один из двухсот.

Милт с грохотом бросил гантели на пол – Бен каждый раз от этого вздрагивал – и вразвалочку направился к шведской стенке. По лицу его блуждала лукавая улыбка.

– А если ты ей еще не засадил, тогда я не понимаю, что с тобой такое. Ладно, во всяком случае, тебе это для здоровья полезно. Я тебя уже много лет в такой форме не помню.

Стараясь поскорее закончить этот разговор, Бен сделал вид, что полностью поглощен кормлением Младшего, которому он крошил попкорн.

– Оторвись от своего дружка бесценного, я тебе про другую расскажу крысу, кстати, может, ты мне и поможешь с ней справиться.

– Ты о чем?

– О ком, а не о чем. О Доне Арнольде. Вот помог бы мне.

– Это солист эстрадный, что ли?

– Прекрати, Бен, ну кто же теперь так выражается!

– Ладно, не солист, а как это… шансонье?

– Еще хуже, ну да ладно. Так вот, его наконец нашли.

– А он в бегах был? Я и не знал.

– Понятно, что не знал, мы все сделали, чтобы обошлось без лишнего трепа, но после того как Доуни дожала его по суду, он взял и исчез, короче говоря, запил. Пришлось его гастроли в Японии отменять, убытки – ужас просто. Майкелсон просто из себя выходит.

– Минуточку, Милт, минуточку. Я в Японию с концертами не собираюсь.

– Вот спасибо, а то мне как раз еще одного комика не хватало. Между прочим, из-за комика вся эта катавасия и началась.

– Ну хорошо, так чего ты от меня-то добиваешься?

– Чтобы ты им как следует занялся: вес ему надо сбросить, в чувство придти.

– А он станет делать, что я ему велю?

– Это уж моя забота. Станет, не бойся.

– Ладно, – с неохотой согласился Бен. – Можешь его привести.

– Да тот-то и оно, что не могу. Нельзя ему в таком виде где бы то ни было показываться. И придется тебе поездить к нему самому.

– А куда это?

– На Файр-Айленд, мы его там спрятали.

– На Файр-Айленд? Туда же зимой и не добраться никак.

– Вот потому для нас это самое подходящее местечко.

Никто там его не увидит, ни единая душа. И паром тоже не ходит – красота да и только, он, стало быть, никак оттуда не сбежит.

– А я как туда попаду?

– Вертолетом с аэродрома Беннет-филд, мы все устроим. Лететь всего полчаса, даже меньше. Пилот будет тебя ждать и доставит обратно.

Бен быстренько прикинул:

– Полчаса лететь, да там в общей сложности час, не меньше… Ладно, я согласен. Только это будет недешево.

– Агентство согласно на твои условия. Называй цифру.

– Тысяча за поездку.


Даже на Эллен произвело впечатление, когда он вечером рассказал ей про разговор с Милтом.

– Так, выходит, вы такой мастер этого дела?

– Выходит, что да.

– Клиенты у вас, что говорить, знаменитые, на зависть всем.

– Мне бы других, верней, одного, а его никак не заполучить.

– Это кого же?

– Вас.

– Ой, перестаньте, вы же знаете, у меня нет времени. И вообще я целый день по больнице ношусь, так что физических нагрузок мне хватает, даже слишком.

– Но вы же на спину свою жалуетесь, а разве я вам не говорил, отчего это все?

– Говорили, конечно.

– И еще раз скажу: нельзя все время за компьютером сидеть, гнуться. – Он сгорбился над кухонным столом, показывая, как это скверно для мышц.

– Ну, не надо, быть того не может, чтобы до того уродливо выглядело.

– Вам надо мышцы на животе укреплять.

– Но боли ведь не там, а в спине.

– Да в том-то и дело, что слабое место только одним способом укрепляется, – если разрабатываешь мышцы противоположной группы. Вы на культуристов не обращали внимание? Видели, какие у них на груди бугры, а сами ходят, точно гориллы?

Она рассмеялась, видя, как он их ловко передразнивает.

– Вот видите. А все оттого, что они противоположные группы мышц оставляют без внимания.

– Все равно, причем тут…

– Сядьте-ка вот здесь. Она села, как он сказал.

– Ну вот, – взяв ее за локоть, он положил ей руку на живот. – Чувствуете?

– Что, мускулы там? Разумеется.

– Хорошо, а теперь напрягайтесь.

Она попробовала, и тут же спина непроизвольно выпрямилась.

– Теперь понятно, о чем я говорю?

– Да, только там все равно побаливает… – Она приподняла свитер, показывая ему свое уязвимое место.

Он провел рукой по обнажившейся коже – какая она у нее теплая и гладкая!

– Не останется там никакой боли, надо только вот тут разрабатывать, – второй рукой он нащупал бугорок у нее на желудке.

– Да ничего бы и не болело, если бы вы меня вот так целый день разминали.

Она подняла на него глаза, улыбнулась, и вдруг по его телу словно пробежал электрический разряд. Он поспешил убрать руки. А ведь сколько у него было клиенток, которым он тоже показывал, где на их теле слабые точки. Только с Эллен все по-другому. Совсем по-другому.

Загрузка...