Глава III

Бен припарковался на Седьмой авеню и пешком дошел до ветхого здания за углом, на котором была вывеска «Плаза», – старый кинотеатр, там идут фильмы не новые, зато самые престижные, причем идут ежедневно, без перерывов. Одно время это было очень модное место – все тогда испытывали ностальгию по недавнему прошлому, но эта пора миновала, и последние годы «Плаза» вынуждена вести тяжкую борьбу с Тедом Тернером, который наводнил рынок ерундой, зато очень броско поданной. Пока что в этой борьбе «Плаза» устояла, однако всюду видны боевые шрамы, вот хотя бы афиша – выцвела, потускнела и вообще напоминает кроссворд с незаполненными клеточками:


М рл н Брандо

в филь

П ЛЕДН Е ТАНГО В П РИЖЕ


Пока была жива Бетти, в кино они почти не ходили. Ее привлекал более изысканный способ проводить время – театр, особенно опера. В порядке компромисса решили обходиться вовсе без развлечений.

А если подумать, в браке много глупого, мелькнуло в голове Бена, и все из-за того, что люди постоянно рядом друг с другом. Надо, чтобы и друзья у них были одни и те же, и привычки одинаковые, и способность, в конце концов, выучиться искусству делать то, чего терпеть не можешь, а все оттого, что вы супруги, по-другому не бывает.

Зато как замечательно, когда оба страстно увлечены чем-то, только чтобы действительно страстно. Вот они, например, оба любили танцевать, в школе участвовали – и потом, когда он вернулся с войны, тоже, даже побеждали – в танцевальных конкурсах. Он, бывало, шутил, что для того и женился на Бетти, чтобы не распался такой замечательный дуэт. А дуэтом они действительно были замечательным. Похоже, на площадке для танцев они провели друг с другом времени больше, чем в постели. Оба они вот это и любили – поехать в ресторан, где хороший оркестр, и танцевать, танцевать до самого закрытия. Потом пооткрывали дискотеки и стало трудно находить местечки, где бы им с Бетти нравилось; даже у Лоренса Уэлка теперь стоял автомат, так что за настоящей музыкой приходилось ехать и ехать десятки миль на юг по штату Нью-Джерси или, наоборот, в горы Кэтскил на севере на какой-нибудь старый курорт.

А потом Бетти стала «скверно себя чувствовать». Они, ясное дело, поначалу не знали, что у нее настоящая болезнь, просто Бетти сделалась невыносимой и часто устраивала скандалы, причем публичные. Время как бы замерло для них на долгие восемь лет, пока она сражалась с демонами слишком страшными, чтобы их можно было себе вообразить, а он беспомощно наблюдал за ней со стороны.

Но теперь все кончилось. Все. Он повторял это снова и снова, чтобы подавить в себе воспоминания и не переживать этот кошмар заново. Бетти больше нет, а он еще жив. И он приказывал себе: не оглядывайся, просто существуй!

– Не проходите мимо своей удачи.

Голос, донесшийся откуда-то снизу, перебил мысли Бена. На тротуаре, привалившись к стене кинотеатра, сидел бородатый мужчина средних лет в истрепанном пальто горохового цвета, тренировочных штанах и кроссовках без шнурков – они были какого-то странного вида, явно не американские. Правую, испачканную в грязи руку он протянул в направлении Бена, зажав в кулаке билетик, а левой поглаживая мышку, высовывавшуюся у него из-за отворота. «Не проходите мимо удачи», – повторил он.

По лицу его блуждала улыбка и выражение было такое… такое… ну как это описать? Доброе? Наверное. Во всяком случае Бен, не удержавшись, улыбнулся ему в ответ.

– И сколько?

– Это как вам совесть велит, – пресерьезно сказал бородач, а потом добавил: – Только уж никак не меньше четвертака.

Бен протянул ему доллар.

Бородач хотел что-то сказать, но тут на него напал мучительный кашель. Он протянул Бену билетик. Там стояло: «Да хранит вас Бог».

– Сколько раз вам говорить, что с кашлем шутки плохи! – послышался строгий женский голос. Обернувшись, Бен увидел, что к ним подходит молодая женщина с веселым выражением лица и смеющимися карими глазами, – неужто она и вправду такая суровая?

– Ах, мисс Эллен, простите меня, – бородач, стало быть, с нею знаком.

– Вы пьете таблетки, которые я вам дала?

– Ну ясно, пью.

– Поймите же, у вас воспаление легких начнется.

– Как-нибудь не начнется.

– Хорошо, Джелло. Увидимся в воскресенье. – Она помахала ему рукой.

Джелло в ответ поднял ладонь.

– Непременно, мисс Эллен.

Что за странные разговоры, черт побери! Бен увидел, что она тоже направилась к окошечку кассы. Наблюдал, как она роется в сумочке.

Нервничает, сразу заметно, причем нервничает все сильнее. «О Господи, – пробормотала она чуть слышно, – доллара не хватает. Только этого еще недоставало сегодня! Ну и денечек выдался».

– Послушайте, мисс, вы задерживаете других, – злобно зашипела прыщавая кассирша. – Берите билет или отойдите.

– Ой, извините, – понурилась она и отступила назад. Бен торопливо просунул в окошечко двадцатидолларовую бумажку:

– Позвольте мне. Видите ли, мне сейчас выпал счастливый билетик…

– Нет-нет, что вы, – вид у нее был смущенный.

– Позвольте, прошу вас. Я не допущу, чтобы вы, как тот ваш друг с мышкой, просили на улице. – Он повернулся к окошку кассы: – Два билета, прошу вас.

– У вас ведь скидка по старости, да? – уточнила девчонка за окошечком.

– Два билета за полную стоимость. – Вид у Бена сделался угрожающим.

– Разумеется, разумеется. Просто хотела выяснить.

– Вот и выяснили, – оборвал ее Бен. Уж пять лет, как для него предусмотрена эта скидка, но он все никак не примирится с тем, что пришло время ею пользоваться, и возмущается всякий раз, как ему об этом напоминают. Один из билетов он протянул своей новой знакомой.

– Спасибо, – сказала она, улыбаясь, и протянула ему руку, – меня зовут Эллен Риччо.

– Бен Джекобс, – представился он, с удивлением отметив, какое у нее твердое пожатие.

Они вошли в зал, и тут Бен не удержался и спросил с любопытством:

– А как вышло, что вы с ним знакомы?

– С кем?

– Да с этим, который продает билетики на углу. – Он через стекло показал ей на бородача, который поднялся, собираясь уходить.

– Ах с Джелло. Ну, он один из тех, кого я регулярно опекаю.

Регулярно? Видно, она из этой службы, которая раздает бездомным лекарства и талоны на обед. Только что-то не похоже, чтобы она в каком-нибудь благотворительном фонде работала, держится не так. Хотя по виду ничего ведь не определишь.

Уже раздвигался занавес перед экраном, когда они нашли свои места где-то в середине зала. Она сказала, что для нее здесь в самый раз. Бен, чуточку поколебавшись, сел в том же ряду, но через два места от нее.

Зал был почти пустой. Сразу за ним сидела парочка – видно, из этих, благополучных, – чавкая, они жевали попкорн, а дальше налево о чем-то возбужденно переговаривались панки, сплошь утянутые в кожу. Но погас свет, и они угомонились.

С самого начала Бена посетило чувство разочарования. «А я думал, это мюзикл», – пробормотал он негромко, но так, что Эллен услышала. Она бросила на него изумленный взгляд. Парочка сзади дружно хмыкнула.

Ему подумалось: «А не уйти ли?» – но тут фильм начал его захватывать. Начало, эта эротическая сцена, когда она приходит на квартиру, просто потрясающее. Такая красивая девушка бродит из комнаты в комнату по пустым апартаментам, и вдруг, бах! и она уже на полу, даже не разделась, а этот, которого она первый раз в жизни видит, залез на нее, и все остальное.

Он покосился на Эллен – само внимание и сосредоточенность, во все глаза смотрит на экран, губа закушена от напряжения.

Панки, увидев голые груди Марии Шнайдер, которая с сильным французским акцентом что-то говорила Марлону Брандо, громко зашикали. Бен вслушивался в эту ее странную речь, что-то вроде: «Я такая кусная, кусная зайка, а ты вольк, да? Такие руки твои сильные».

– Что она сказала? – переспросил Бен у Эллен.

– У тебя такие сильные руки, – громко прошептала она в ответ.

Бен вновь смотрел на экран, где Брандо говорил:

– Это чтобы сильнее тебя раздвинуть.

– А он, он что сказал?

– Чтобы сильнее… э-эм… сильнее ласкать тебя.

Сидевший сзади заржал, рыгнув недожеванным попкорном, и крошки угодили Бену в плечо. Бен пересел на одно место, поближе к Эллен, мельком ему улыбнувшейся и вновь не отрывавшей взгляд от экрана.

А там одна горячая сцена следовала за другой. Но все равно, это уж точно была не порнография. Не так хорошо он в этих делах разбирался, в заумных этих европейских картинах, и тем не менее сразу понял, что никакого секса с извращениями – просто, чтобы пощекотать нервы публике, – тут нет. Может, он чего-то и не улавливал, но ясно было, что фильм серьезный. Очень внимательно вслушивался Бен в слова Брандо, убеждавшего девушку, что никогда ей не найти мужчины, достойного любви: «Ведь тебе нужно, чтобы он опорой был, защищал тебя от всех… чтобы ты не чувствовала себя одинокой на свете… Но, понимаешь, ты ведь и вправду одинока, да, одинока, и тебе от этого чувства не избавиться, пока не увидишь, что уж смерть подступила вплотную… Вот тогда, и не раньше, уж ты поверь, тебе, глядишь, удастся его отыскать»

Мария Шнайдер жалобно пропищала:

– Но я же его уже нашла, этого человека, и это ты. Взглянув искоса на Эллен, Бен удостоверился, что в крупных поблескивающих глазах ее стоят слезы. Что с нее взять – женщина есть женщина. Подумал было: вот пододвинусь к ней, шепну: «Слушайте, это же фильм, чего вы так?» – но решил, что не надо.

Но тут же ему стало стыдно за такие мысли. Марлон Брандо обращался теперь к своей умершей жене, разговаривал с телом, лежащим на столе в похоронном бюро. И на Бена с такой силой нахлынули воспоминания о мертвой Бетти, что на секунду все в его сознании перемешалось – образы, мелькавшие на экране, картины, возникающие в его памяти. Он закрыл глаза, изо всех сил вцепившись пальцами в подлокотник.

Ну вот, отпустило.

А под конец было танго. Значит, не просто так назвали этот фильм. Бен, откинувшись на спинку кресла, смотрел, как показывают танцевальный конкурс. Он правда никогда сам так не танцевал, тут все движения какие-то резкие, неестественные, как будто завели манекены и заставили их плясать.

Зажегся свет, они потянулись за немногочисленными зрителями к выходу. Бен заметил, что Эллен тихо всхлипывает.

– Что с вами?

– Зачем, ну зачем она его убила? Ведь была любовь. И он тоже полюбил ее. Зачем было его убивать?

– Успокойтесь, никто никого не убивал.

– Как не убивал? А разве он не умирает в последней сцене?

– Нет, не умирает, ведь Брандо после этого еще во многих картинах снялся.

Эллен улыбнулась:

– Вы правы, конечно. Дура я, это же кино, а я распереживалась.

– Конечно, кино, и все там выдумано.

– Но, с другой стороны, они же хотели, чтобы человек задумался о серьезных вещах.

– Не знаю, я сюда не для этого шел, я вообще думал, что это мюзикл.

Эллен не выдержала, хрипло засмеялась.

На улице у кинотеатра они заметили трех панков, поглощенных какой-то примитивной игрой, – они плевали друг в друга попкорном. Лучше всего получалось у того, кто перевязал голову красной лентой.

Бен взял Эллен под руку, чтобы ее ненароком не задели, но вдруг парень с лентой на голове загородил им дорогу. Попкорн полетел прямо в Эллен, отскочив от ее пальто.

– Хочешь пожевать?

– Спасибо, не хочу, – растерянно ответила она.

– А старичок тоже не желает?

– Отойди, – обняв Эллен за плечи, Бен вдоль стены двинулся по улице.

– Сбавь пары, папаша, – цыкнул на него второй из панков, приземистый и пухлый парень.

– Вот говнюки, – не сдержался Бен, тут же извинившись, – не обращайте внимания, виноват.

– Ни в чем вы не виноваты.

Бен оглянулся, почувствовав, что трое панков о чем-то перешептываются у него за спиной. Тот, с красной лентой, смотрел ему вслед тяжелым взглядом.

– Знаете, давайте-ка я вас лучше подвезу домой.

– Ну что вы, совсем этого не нужно, я ведь недалеко живу, всего несколько кварталов.

– Тогда, с вашего позволения, я вас провожу.

– Да полноте, чего вы испугались, они же безвредные.

– Сделайте мне одолжение.

– Ну, если вы так настаиваете, – на самом деле она была рада, что не осталась на улице одна.

Они перешли на другую сторону и двинулись по уютной Проспект-парк, где всюду чувствовался аромат весенних цветов и запах только что скошенной травы. «В это время года от запахов просто с ума сойти можно», – подумалось Бену. У подземного перехода к Лонг-медоу он вдруг высказал вслух то, о чем думал.

– А вы танго танцевать умеете?

– Что вы, нет, конечно.

– Жалко. Я несколько раз призы брал, танцуя танго.

– Правда?

– Ну, это давно было, вы еще и на свете не появились. Вы, наверное, и не догадываетесь, что тогда к танцам, как к искусству, относились, не то что сейчас.

Пока шли по переходу, он напевал популярное танго, потом спел еще одно, и под низкими сводами гулко разносилось эхо его голоса.

– Мне этот переход всегда нравился, с самого детства. Видите, тут все деревом обшито, а как плиты подобраны, подогнаны как, у плотников это называется заподлицо. Оцените, какие мастера тогда были.

– Да, что говорить, теперь такого перехода нигде не найти.

Бен искоса взглянул на нее. Подсмеивается над ним, что ли? Вон и губы у нее непроизвольно кривятся. Он кисло улыбнулся.

– Ладно, что это я, все одно да одно, мол, раньше лучше было. – Он замедлил шаг. – А взгляните-ка сюда! Видите, тут инициалы вырезаны. – Он показал ей надпись на обшивке: «Дж. Т.+ СЛ = любовь. Позвони 8-25-51». Интересно, Дж. – это кто? Джек? Ну конечно, Джек какой-то все это и вырезал.

– И он все еще любит свою Сюзен, так? – кажется, Эллен подыгрывала ему с удовольствием.

– Бог его знает, да и жив ли он, Джек этот… может, его и на свете уже нет, и ее тоже.

– А трудно это?

– Что трудно?

– Танго танцевать.

– Да нет, что вы, – улыбнулся он, – это совсем простое дело. Всего пять движений, в сущности. Вот, смотрите… – и, выпрямившись, изящно обхватив воображаемую партнершу, Бен плавно заскользил по восьмиугольным плиткам пола. – Медленно, медленно, быстрее… еще быстрее… и опять медленно…

В конце туннеля вдруг громко захлопали в ладони.

– А ничего старых пердун выкаблучивает, – прокомментировал парень с лентой, подзывая поближе своих приятелей, все так же не расставшихся с попкорном.

– Я тебе уже сказал, – резко обернулся к нему Бен, – отойди. И лучше отойди, раз я так хочу.

– А чихать нам, что ты хочешь, чего не хочешь, – отбрил его тот, с лентой. – Вот лучше пусть она скажет, чего хочет, – он схватил Эллен за руку и притянул к себе. – Ты чего хочешь, детка, а? Хочешь, чтобы Брандо вогнал тебе сзади?

Он едва успел договорить – кулак Бена молниеносно обрушился на него, и парень так и грохнулся, отлетев к стенке. Пакет попкорна вывалился у него из рук, шарики разлетелись по всему переходу. Коротышка с длинными волосами, из-под которых видна была серьга, кинулся сзади, сдавливая Бену горло удушающим приемом. Без видимых усилий Бен, обеими руками вцепившись ему в волосы, сложился пополам и сбросил нападающего через голову. Третий получил в пах и взвыл, когда нога Бена угодила ему ниже живота.

Эллен, онемев от изумления, наблюдала за этой сценой.

– Пойдемте, – Бен взял ее под руку, переступил через валявшегося без памяти главаря – у того кровь так и хлестала изо рта – и даже не оглянулся, когда они шли по туннелю, слыша сзади громкие стоны.

– Может быть, полицию надо вызвать?

– Зачем? Теперь они долго ни к кому не сунутся.

Эллен чувствовала, что у нее никак не проходит дрожь.

– Господи, крови столько. Не выношу вида крови.

– Да уж видно, что вы не из медиков.

– Вот и ошиблись, – улыбнулась она, – из медиков и работаю в больнице, только я библиотекарь. И предпочитаю книжки, где нет картинок.

Он рассмеялся.

Эллен покосилась на него: вроде бы, даже вовсе и не устал, а ведь только что у нее на глазах он в одиночку разделался с тремя парнями, которые ему во внуки годятся.

Заметив выраженное у нее на лице изумление, Бен пришел в восторг. Ясно, она поражена его удалью, и ему приятно это сознавать.

– Надо бы отпраздновать благополучный конец нашего приключения, – заметил он. – Вы как, шоколад любите?

– Не то слово.

– И я тоже – это мой тайный порок. Раз в месяц позволяю себе ему предаваться, не чаще… ну, исключая особые случаи, как сегодня.

– Уж будьте уверены, вы вполне заслужили эту награду. И наградить вас следовало бы мне, только вы же знаете, у меня денег ни цента не осталось.

– Чепуха, не беспокойтесь. Пойдемте в кафе «Ла Фонтана», я его хорошо знаю. Там собираются любители оперы, и можно спеть, а если публике понравится, ужин дают бесплатно.

– Замечательное место. Но понимаете, мне дадут бесплатно поужинать, только чтобы я не вздумала лезть на эстраду.

– А вдруг правда дадут?

– Я же итальянка, так что поосторожнее насчет оперы, чтобы какой-нибудь неприятности не вышло.

– Ах, ну да, у вас же фамилия звучит по-итальянски. Риччо, если я правильно запомнил?

– Память у вас, прямо как компьютер.

Они двинулись к кафе, болтая и подшучивая друг над другом, как старые приятели. Заняли столик в угловой нише.

– Два каппучино, декафеиновые и два больших ломтика вашего торта, ну знаете, «Великое искушение», – заказал Бен.

Сидевший напротив Эллен впервые предоставилась возможность как следует его рассмотреть при полном освещении.

– О чем вы? – спросил он, почувствовав, что она неотрывно смотрит на него.

– Где вы научились так драться?

– На войне, я ведь в морской пехоте служил.

– На вьетнамской?

– Нет, на настоящей. На второй мировой.

Эллен попыталась быстренько подсчитать: значит, 1993 минус 1943, ровно полвека выходи. Бог ты мой, это сколько ж ему лет? На вид пятьдесят с небольшим, а получается, что он уже полвека назад был взрослым, в армию его призвали. Стало быть, ему под семьдесят. Она тихо засмеялась.

– И ту войну вы тоже закончили победителем, так?

– А как же.

– Вы всегда остаетесь победителем, правильно я поняла?

– Скажем так: обычно, – ответил он без лишней скромности; тут на столе появились две дымящиеся чашки, а следом тарелочки с шоколадным тортом, на вид гладким, как бархат.

– А вас когда-нибудь ранило?

– Один раз. – Он приподнял рукав своего изящного блейзера. По всей руке от предплечья тянулся уродливый шрам. – Вот это меня и научило. Больше я никогда не проигрывал. А тогда больно было, очень больно. И крови вышло…

– Не надо про кровь, – поморщилась она.

– Извините, я и забыл. – Он принялся за торт, наслаждаясь им, смакуя каждый кусочек. Надо же, какой незаурядных вечер выдался. Сегодня даже эти оперные арии звучат неплохо, а когда он сюда приходил с женой, его от них только что не тошнило. Эллен тихо подпевала Пласидо Доминго, сама этого не замечая. Ему нравилась эта девушка, нравился ее непринужденный юмор да и внешность у нее очень привлекательная.

– А в какой больнице вы работаете?

– «Сент-Джозеф», это на Кони-Айленд.

– От Парк-стоуп туда добираться сложно, если без машины.

– Да нет, ничего, всего двадцать минут подземкой.

– А вы родом не из Бруклина.

– Как вы догадались?

– Потому что говорите «подземка».

– Не понимаю.

– Мы, которые тут всю жизнь живем, скажем по-другому: поездом.

– Ой, извините. Так вот, поездом от дома всего двадцать минут.

– Так где вы родились?

– В Амстердаме.

– В Голландии?

– Если бы. Нет, это другой Амстердам у нас в штате – крошечный городок недалеко от Олбени.

– Никогда про такой не слышал.

Она набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:

– Амстердам-штат Нью-Йорк – две железнодорожные ветки плюс сообщение по реке – в промышленном отношении известен производством ковров, дорожек, пуговиц, веников – все понятно?

– Прямо как на экскурсии.

– Или как в доме моего дяди Пита. Он прежде был мэром Амстердама. Победил на выборах, потому что с детства любил играть на аккордеоне.

– Аккордеон? Тут ведь оперные арии ставят.

– Но мы итальянцы, а все итальянцы любят аккордеон. Они покончили с тортом.

– Спасибо, – сказала она, когда Бен оплатил счет. – За торт спасибо и за фильм, и за весь этот драматически насыщенный вечер.

– Что вы, не стоит. – Он галантно поклонился, распахивая перед нею дверь, и они очутились на улице.

– Мне, право жаль, что вас вместо мюзикла угораздило на такое попасть.

– Оставьте, мне ведь действительно понравилась картина, хотя там кое-что – сплошные сантименты.

– Сантименты? – изумилась она. – А что именно?

– Сами подумайте: молодая женщина, да еще такая красивая, приходит в пустую квартиру, там мужчина, которого она в жизни не видела, и пожалуйста – они тут же, прямо на полу… Разве так бывает?

– Ах, вот вы о чем. Ну, не знаю. По-моему, Брандо может в любой дом войти и любую девушку утянуть в постель, если ему этого захочется.

– А я вот не думаю, слишком он толстый для этого.

– Ну, в картине-то не толстый, правда?

– Смеетесь, что ли? Да вы посмотрите, какие у него ляжки здоровенные, сзади все висит!

– По-моему, он ужасно привлекательный.

– Ему надо больше за собой следить, за телом своим. Походил бы этот Брандо ко мне в зал, я бы его за полгода привел в полный порядок.

Она промолчала.

Боясь, что покажется смешным, если продолжит эту тему, Бен переменил разговор:

– А знаете, что они хотели сказать этой картиной? Что, если нужна квартира, не кидайся куда попало, очертя голову. Мне это надо покрепче запомнить, ведь я сам сейчас квартиру ищу.

– Какое совпадение, однако. – Они стояли перед ее домом, хорошо сохранившимся особняком начала века.

– Что вы имеете в виду?

– Дело в том, что мне как раз на время требуется жилец.

– В самом деле?

– Всего на пару месяцев, пока мой друг не соберется с духом совсем ко мне перебраться.

– Так, может, мы договоримся?

– Отлично, – сказала Эллен, глядя ему прямо в глаза.

– Да бросьте вы, я же просто пошутил.

– А я вот нет. Шестьсот долларов – комната и ванная. Взглянуть не хотите?

Он недоверчиво смотрел на нее.

– Так вы серьезно?

– Ну конечно, серьезно, правда, всего на два месяца.

– Видите ли, у меня дочь примерно ваших лет, и вот если бы… – он погрозил ей пальцем, – если бы я узнал, что она, проведя с мужчиной час-другой, уже приглашает его к ней переехать, я бы ее как следует выпорол.

– Если бы я знала, что у вас понятия допотопные, то не предлагала бы. Не волнуйтесь, вам ничего от меня не грозит.

– Могу и обидеться.

Она расхохоталась:

– Ладно, подумайте о том, что я вам сказала. И, если сочтете, что мысль недурна, приезжайте взглянуть. В выходные я все время дома.

Он поколебался, но только секунду.

– Хорошо, – сказал он, – я подумаю.

Загрузка...