Последний Эйджевуд

XVI НА УЛИЦАХ КРАСНЫХ СТОЛИЦ

(Буржуй, записывайся в Авиахим!)

Уже третий день с утра до вечера над столицами СССР в недосягаемых глубинах неба роились стаи черных точек.

Когда одна из них немного снижалась и увеличивалась в размерах до комара, сотни зенитных орудий нацеливали на нее свои жерла и взрывались грохотом выстрелов, сотрясая землю.

Но в черные точки невозможно было попасть. Снаряды не достигали многоверстной высоты и не причиняли вреда грозной железной мошкаре.

Пушки грохотали, и с каждым выстрелом распространялись и расползались сотни выдумок и провокаций:

— Аэроэскадрильи Антанты бомбят СССР!

— Повреждены железнодорожные узлы!

— Взорваны мосты!

— Разрушены электростанции и военные заводы!

— Днепрогэс! Волховская ГЭС! Днестровская!

— Вообще все…

— Работает только радио… Оттуда мы и узнаём новости…

Однако вражеские эскадрильи еще не сбросили ни одной бомбы и ничем не проявили свои намерения. Правда, количество самолетов ежедневно росло, и в полете они спускались все ниже.

С помощью морских подзорных труб и астрономической оптики уже можно было распознать модели воздушных врагов, оценить их размеры и даже разглядеть огромные черные фашистские кресты на прозрачных крыльях.

Утром третьего дня один аэровраг был сбит метким выстрелом. Остальные тут же поднялись выше и попрятались за облака, а подбитая машина дважды перевернулась в воздухе и рухнула вниз.

К счастью, она упала в озеро, и это спасло ее от полного сгорания.

Водолазы извлекли на поверхность останки железной птицы. Главной находкой оказались два огромных баллона, наполненные до краев ядовитой жидкостью.

Было очевидно, что жидкость не израсходована. Однако находка породила слухи о том, что вражеские эскадрильи, оставаясь на заоблачной линии фронта, обильно поливают землю ядовитым веществом.

«Роса, которая покрывает утром листья растений, — не что иное, как капли мощнейшего яда. Он действует медленно и через некоторое время превратит все вокруг в черную мертвую пустыню…»

ГПУ схватилось за голову.

Выловить злостных шептунов и жалких трусов не было возможности.

Паника росла.

Образцовый порядок эвакуации был нарушен.

На вокзалы индустриальных и административных центров, откуда эвакуационные поезда вывозили нетрудящееся, свободное от оборонных задач население в дальние сельские районы, потянулись — побежали и поехали — тысячи перепуганных людей.

План Реввоенсовета предусматривал, что всех мирных и не занятых в обороне жителей можно будет эвакуировать в безопасные места за три дня. Но план этот мог вот-вот сорваться.

Каждый хотел уехать первым — и немедленно.

Заверения, доводы, просьбы правительства не помогали…

Пришлось выставить пулеметы.

Это немного успокоило население.

Буржуазия одной из советских столиц, поначалу только с завистью поглядывавшая на противогазовые маски трудящихся, от страха набралась наглости.

Огромными толпами двинулась она к Советской площади и зданию исполкома. Скоро исполком оказался в плотном кольце маклеров рулетки, хозяев казино и других недобитков из «бывших».

Проклиная власть, угрожая немощными кулаками, скаля зубы, они все теснее смыкали свои ряды, все ближе подбирались к ненавистным красным стенам.

— Это зверство! — кричали они. — Вы обрекаете нас на гибель! Дайте противогазы!

Машинистки исполкома испугались.

— «Буржуазная чернь» восстает, — иронически улыбались занятые работой члены исполкома, невольно поглядывая в окна.

— Позвольте полить их из рукава? — предложил дежурный пожарник.

Председатель исполкома вышел к демонстрантам.

Его встретили ревом и мольбами.

— Граждане! — воскликнул он, перекрикивая тысячеголосый шум. — Ведите себя организованно и сознательно! Вы же знаете, что противогазов на всех не хватает. Только активные защитники родины получают их. Не только у вас, но и в рабочих семьях не всегда есть маски. И места в укрытиях на всех не хватит… Но за три дня мы всех вас эвакуируем в безопасные места.

— За это время нас всех успеют перетравить! — брызгала слюной в ответ толпа. — Будьте вы прокляты!..

— Я плачу налоги! — сорвался чей-то визгливый голос. — Вы должны меня защитить!

Лицо председателя исполкома потемнело.

— Хорошо!.. — ответил он. — Мы дадим вам противогазы.

Крик радости заглушил его слова. Лица нэпманов прояснились.

Председатель исполкома обратился к секретарю:

— Прикажите немедленно выдать противогазы всем членам Авиахима.

— Члены Авиахима, становитесь в очередь! — звонко крикнул секретарь.

Площадь замерла. Членов Авиахима не нашлось.

— Маски получат те, кто заботился о благосостоянии и защите своей страны, — бросил председатель, возвращаясь к своим делам…

Его уход сопровождался шумом, плачем и причитаниями.

— Быдло несчастное, — смеялись дежурные. — Почему в Авиахим не записывались?

— А сколько надо платить?

— Три рубля…

— Ой-ой-ой! Если бы мы знали…

Толпа двинулась к зданию Авиахима.

Но и там их ждало разочарование: с объявлением войны запись в члены прекратилась…

Обессиленные, разъяренные нэпманы, проклиная себя за неосмотрительность и клянясь, что непременно запишутся во все общественные организации, если переживут эту войну, вынуждены были ждать эвакуации в организованном порядке.

Но неудача не уменьшила их запала. Бросив жилье на произвол судьбы и погрузив на телеги и извозчиков узлы со своим скарбом, они поспешили на вокзалы, чтобы заранее («авось получится!») занять места и уехать хотя бы на час раньше.

Уличный шум стих.

Все извозчики были заняты.

Варьете, казино и церкви опустели…

На безлюдных улицах, меж рядами высоких осиротевших домов, звонко и громко раздались звуки оркестра… Одного, второго, третьего — множества…

Город вздрогнул и бодро напрягся.

— Эй, Антанта, сбросим в море! — вынырнул откуда-то зажигательный комсомольский напев.

Опустевшие улицы расцвели красным.

Стройными рядами, с пением и музыкой, шли сотни комсомольских коллективов.

Высоко вздымались натруженные руки; молодые, охрипшие голоса дерзко выкрикивали маршевый лозунг:

— Берегись, капитал, комсомол идет!

И рассыпались в задних рядах шутливой, веселой частушкой:

И конца-края не видно было рядам бодрых и упорных юных коммунаров.

Они шли на вокзалы, чтобы проводить сегодня свою смену, юных пионеров, которых эвакуировали в безопасные районы, а завтра, натянув противогазы, отправиться на фронт.

На флагах сверкали на солнце золотыми буквами боевые надписи:

«Перекуем плуг и молот в Авиахим и пулемет!»

«Классовая война — залог коммуны!»

Растроганные толпы старых ветеранов, немощных героев первого Октября, ковыляли вслед за могучим строем своей смены и горько плакали, не в силах сдержаться: они и восхищались потомками, и завидовали их молодой силе.

— Будь готов! — неслось из радиорупора на крыше здания ВУЦИК[6].

— Мы готовы! — отзывались бесконечные ряды защитников коммуны, и миллионоголосое эхо перекатывалось по городу от края до края.

Казалось, разверзлась земля, и из глубин ее доносился этот непобедимый гул…

Старый ветеран с иссеченным еще деникинскими нагайками лицом, седой и слабый, вскарабкался на трибуну и крикнул неожиданно громким старческим голосом:

— Пусть все газы достанутся нам! А наша молодая смена будет строить Коммуну и продолжать наше дело!..

Шли по земле рабочие ряды. А там, наверху, за облаками, угрожающе роились полчища железных насекомых. Им не были слышны восторженные лозунги и песни Красной Земли. Зато их слышали эскадрильи летчиков Авиахима, которые, отправляясь на фронт, низко проносились над улицами красных столиц и гулом пропеллеров аккомпанировали песне земли:

Ускоренными темпами обустраивалось «подполье» — укрытия от газов, под которые использовались все погреба.

Рабочие переселялись в подвалы.

В бывших погребах и хранилищах заурчали электрические воздухофильтры.

Вместо галстука на шее носили противогаз.

Жизнь переместилась под землю и постепенно входила в будничные рамки. Казалось, изменились только жилища — место высоких домов и светлых квартир заняли темные подземелья с низкими потолками.

Государственная машина, переселившись этажом ниже, вновь застучала своими колесиками.