Глава 30

Владимир Дмитриев, автор книги «Атакуют подводники», пишет: «Вскоре после войны Маринеско покинул ВМФ и вернулся к своей довоенной профессии. Это был торговый флот. В должности капитана (на самом деле старшего помощника. — Ю.Л.) советских теплоходов “Ялта” и “Север” (в действительности “Севан”. — Ю.Л.) он побывал на многих морях. Но война заставила его заплатить свою цену. Левый глаз капитана стал видеть хуже, и в 1950 году Маринеско решил сойти на берег. Бывшего подводника Балтики сердечно встретил коллектив одного из ленинградских предприятий».

Эти данные не соответствуют истине. Маринеско не вернулся в торговый флот. Он не командовал ни «Ялтой», ни «Севером». В 1950 году он уже был в Сибири.

Ленинград находился 900 дней в осаде немцев, которые не дошли до центра города всего семь километров. От бомб, артиллерийского огня, болезней и голода во время блокады умерли 600 000 человек. Оставшиеся в живых делали лепешки из древесных опилок, в единичных случаях дело доходило даже до каннибализма. Город лежал в развалинах. После войны жизнь была серой и суровой. Продовольственных и промышленных товаров чаще всего не хватало. На черном рынке торговали все и всем. Взяточничество и коррупция стали частью жизни. Там, где дело доходило до каннибализма (сегодня обнародованы факты и людоедства. — Ю.Л.), незначительные «преступления во имя выживания» казались несущественными.

Одесский парень, который провел детство рядом с жуликами всех мастей, мог стать своим в этой среде. Озлобленный и униженный увольнением из рядов ВМФ, Маринеско не мог найти работу на море и пил. Ему бы многое простили, свяжись он с коррумпированными чиновниками и спекулянтами. Но он этого не сделал.

Маринеско не потребовалось много времени, чтобы установить: на предприятии, куда он устроился на работу, директор и часть рабочих брали взятки за поставки стройматериалов с партийных чиновников, строивших себе дачи в окрестностях Ленинграда. Маринеско мог промолчать. Вместо этого он громогласно заявил о том, что видел и против чего выступал: «Не для того мы победили фашистов». Он не хотел иметь с этим ничего общего. Директор выжидал, когда Маринеско совершит промах.

Многое из того, что затем произошло, осталось неясным. Ленинградские власти не очень охотно открывают дела, которые они презрительно называют «мелкими». И по тогдашним масштабам, действительно, этот случай был незначительным. Но он стоил Маринеско значительной части его жизни.

В ловушку его завело великодушие. Обнаружив во дворе своего предприятия несколько тонн бракованных стройматериалов (на самом деле слежавшихся брикетов угля. — Ю.Л.), он предложил директору, раздать их рабочим в качестве новогоднего подарка, вместо того, чтобы их попросту выбрасывать. Маринеско лично контролировал распределение этих стройматериалов и отказался брать за это деньги.

Но осведомители и провокаторы являлись частью российской действительности, и через несколько недель один из них донес о поступке Маринеско в милицию. Расследование привело на строительное предприятие и к Маринеско. Директор заявил, что этот хлам был вывезен со двора без его разрешения. Маринеско арестовали. Ему предъявили обвинение в расхищении государственного имущества. Кража стройматериалов была в то время широко распространенным явлением, которое едва ли поддавалось контролю. Чиновники и милиция чаще всего закрывали глаза на такие дела. Некоторое время казалось, что Маринеско избежит уголовного наказания, ограничившись исключением из коммунистической партии. Однако, в конце концов, он предстал перед ленинградским народным судом. Прокурор, бывший морской офицер, констатировал, что Маринеско не совершил преступления и его случай не подходит под уголовную статью. Он потребовал оправдать подсудимого — случай весьма необычный для российского суда. Члены суда согласились с ним. Неожиданно председатель суда (женщина) выступила против. Она распорядилась оставить Маринеско под арестом и назначила повторное судебное разбирательство.

С этого момента у бывшего командира «С-13» уже не было шансов на то, что его дело будет иметь благополучный исход. Дело Маринеско передали в Особый суд, состоявший из трех офицеров НКВД, именуемый «тройкой». Он специализировался на политических преступлениях и отправлял осужденных в трудовые лагеря. Вынесенный Маринеско приговор — «три года» — сам по себе был не слишком суровым наказанием. Самым ужасным было место, где предстояло его отбывать. Маринеско отправили на Колыму. Хотя это был лишь один из островков «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына, зато он был известен как самый страшный среди всех трудовых лагерей.

В своей книге «Колыма, лагеря смерти» Роберт Конквист пишет:

«Ужас Колымы заключается не в географических или климатических особенностях, а в решениях, сознательно принятых в Москве. До 1937 года лагерь имел хорошую систему хозяйствования, и смертность была низкой. Хотя это был район вечной мерзлоты, здешний климат удивительным образом благоприятно отражался на здоровье хорошо питающихся и тепло одетых мужчин. В первое время лагерное начальство главным образом было озабочено увеличением добычи золота. Позднее более приоритетным направлением деятельности стало уничтожение заключенных (это открыто признал один из начальников лагеря).

В начальный период деятельности рабочих лагерей символом всей системы являлись Соловецкие острова в Белом море. Именно там фиксировалась самая высокая смертность. В тридцатые годы на первое место вышли лагеря на Беломорском канале. Когда система принуждения достигла своего наивысшего развития, Колыма превратилась в место устрашения и оставалась им последующие пятнадцать лет, символизируя все худшее в системе трудовых лагерей в зоне вечной мерзлоты».

Маринеско, по-видимому, услышал о Колыме еще в ленинградской тюрьме «Кресты» и понял, что у него мало шансов выйти на свободу через три года. ГУЛАГ так легко и просто не отпускает своих жертв. Ему оставалось надеяться, что он выдержит бесконечно долгий путь этапирования на Дальний Восток Советского Союза. Он прилагал усилия, чтобы к нему относились не как к политическому заключенному и давали сносную работу. Возможно, готовясь к ссылке, он вспоминал песню, которую пели в Одессе арестанты: «Прощай, Одесса, сладкий карантин. Завтра мы едем на Сахалин» (карантином называли медпункт в одесском порту, где арестанты проходили медобследование).

Неизвестно, как повлияло на приговор дело Маринеско, заведенное когда-то органами НКВД. Определенно, оно было знакомо судьям, когда они решили отправить Маринеско в Сибирь, уготовив ему судьбу, способную сломать жизнь самым мужественным людям.

Вагоны, в которых заключенные перевозились в Сибирь, назывались «столыпинами», по фамилии одного из царских сановников, подавившего революцию 1905 года и направлявшего в подобных вагонах арестантов на Восток. «Столыпин» — обычный железнодорожный вагон, поделенный на купе, но без окон. С виду типичный почтовый вагон. В пяти из девяти отсеков размещались заключенные, в остальных сидели охранники. Двери в купе заменяли решетки. Незабываемое описание дает Солженицын: «Если посмотреть от входа, то вагон поразительно напоминает зверинец. На полу и подвесных досках скрючились воющие человекоподобные существа, протягивающие с мольбой руки сквозь решетку, молящие о воде и еде. Ни в одном зоопарке не встретишь одновременно такого количества живых существ, размещенных в одной клетке».

Солженицын описывает, как один человек три недели провел в таком отсеке, где вначале было набито 36 человек. Несколько дней подряд он висел между людьми, не касаясь ногами пола. Постепенно заключенные умирали, и их вытаскивали наружу между ногами оставшихся. Таким образом, появлялись некоторые удобства. Это было осенью 1946 года.

«Путешествие» Маринеско из Ленинграда в Сибирь по дороге протяженностью 9000 километров началось в 1949 году и продолжалось несколько — месяцев. Кроме суровых условий этапирования, созданных охранниками, были и другие опасности. Закоренелые преступники и убийцы мучили и обирали тех, кого они считали наиболее уязвимыми: политических заключенных, осужденных по 58-й статье за антисоветскую агитацию. «Блатные» — воровская община, которые запугивали и грабили «политических» — господствовали в ГУЛАГе. Кроме того, они пользовались покровительством охраны. В вагоне Маринеско также имелась подобная группа. Возглавлял ее бывший полицай, осужденный на 25 лет за то, что помогал немецким карателям устраивать облавы на гражданское население. Охранники назначили его старостой вагона и поручили ему особое задание — распределять еду.

Позже Маринеско рассказывал, что этот человек и небольшая группа уголовников начали терроризировать всех остальных. «Эта свинья и его компания себе наливали по две тарелки супа, а остальным выдавали по одной, да и то лишь половину порции. Скоро я понял, что никогда не увижу Тихого океана, если так дело пойдет и дальше. Я должен был что-то предпринять.

Нас было восемь моряков в вагоне. Довольно легко удалось их сплотить. Когда началась раздача супа, я подал знак, и мы набросились на уголовников. Полицая избили так, что он чуть концы не отдал. Во всяком случае, он заткнул свой рот. Затем я выбрал старосту, молодого парня, получившего пять лет за кражу банки тушенки при разгрузке судна. Комендант поезда увидел, что мы не намерены бежать, и закрыл глаза на инцидент. Таким образом, мы добрались до Владивостока».

Но это еще не было концом поездки. Корабль с арестантами ходил от Находки до Ванино, что недалеко от Хабаровска (300 км. — Ю.Л.), и далее в северном направлении к колымскому порту Нагаево — воротам лагерей смерти.

Десятки тысяч голодных и больных мужчин и женщин сгонялись группами в плавающие тюрьмы. Там они вповалку лежали в переполненных помещениях. Об этом пишет Рой Медведев в своей книге «Наша сила в правде»: «Хлеб им бросали через люки на палубе, как диким зверям. Тех, кто умирал в пути, а таких было немало, просто выбрасывали за борт. Ответом на беспорядки или организованный протест была ледяная вода, которую закачивали в трюмы из Охотского моря. После такого “душа” тысячи заключенных или умирали, или с тяжелыми обморожениями попадали в магаданские больницы».

Другой характерной особенностью этого перегона были изнасилования. Заключенные женщины становились жертвами и охранников, и уголовников. Женщины, последовавшие в лагерь за своими мужьями, вынуждены были заниматься проституцией, чтобы выжить.

По прибытии в Нагаево заключенных распределили по 125 лагерям. Многие оставались в них навсегда.

Достаточно было от двадцати до тридцати дней, чтобы здоровый мужчина превратился в развалину. Варлам Шаламов, ветеран колымских лагерей, пишет: «Шестнадцать часов работы в шахте без отдыха, систематическое истощение, одежда, превратившаяся в лохмотья, сон в дырявых палатках при температуре — 60 °C — все это оказывало самое негативное воздействие. Избиение со стороны бригадиров, старост бараков из числа уголовников, а также охраны ускоряли гибель людей».

Медведев сообщает, что все ворота в колымских лагерях были украшены надписями, взятыми из лагерных инструкций, такими как «Работа — дело чести, мужества и героизма».

В такое место прибыл Маринеско, ас-подводник Балтийского флота. (А. Крон в повести «Капитан дальнего плавания» пишет, что Маринеско оставили в порту Ванино. — Ю.Л.). Его сообразительность помогла ему и здесь. Баржи, доставившие заключенных, привезли также продукты для шахт и лагерей. Их требовалось разгрузить, а затем заполнить баржи продукцией ГУЛАГа для обратного рейса во Владивосток. Маринеско неплохо разбирался в такелажных работах. Физически он был крепким мужчиной и не проходил по политической статье. Почему он не имел права стать одним из привилегированных заключенных? Почему он должен умереть, как три миллиона других арестантов? Он убедил начальство, что вместе с другими восемью моряками сможет организовать великолепную бригаду докеров.

Как когда-то в Балтийском море, сейчас речь шла о спасении собственной жизни.

В 1955 году, через два года после смерти Сталина, открылись ворота трудовых лагерей. Миллионы заключенных вернулись домой, к прежней жизни. Некоторые были реабилитированы посмертно. Немногие из выживших дождались извинений за «перегибы, связанные с культом Сталина».

Маринеско пережил все и после долгого пути вернулся в Ленинград, где нашел работу на одном из предприятий (о котором писал Дмитриев). Его восстановили в рядах коммунистической партии. Это было знаком, что ему простили то, из-за чего он был отправлен на Колыму.

Маринеско не забыли. Даже в самые мрачные послевоенные годы друзья вели борьбу за его освобождение и реабилитацию. Постепенно дело продвигалось. Прорыв наступил в 1960 году, когда советское телевидение рассказало о гибели «Густлофа», а Маринеско назвали человеком, которому удалось потопить его.

Сразу после этого он был восстановлен в звании капитана 3-го ранга запаса и получил право на соответствующую пенсию. Центральный военно-морской музей в Ленинграде также по достоинству оценил его заслуги.

В этом музее (расположенном в здании бывшей Биржи труда) хранится 200 000 экспонатов. В одной из витрин зала № 8, посвященного «победе над фашизмом в Восточной Пруссии в 1945 году», помещена фотография Александра Ивановича Маринеско с шестью медалями, орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны обеих степеней и медалью «За оборону Ленинграда» на груди.

Посетителям сообщают, что А. И. Маринеско в период с 1943 по 1945 годы командовал подводной лодкой «С-13», которая потопила три вражеских транспорта, а 30 января 1945 года атаковала германский фашистский лайнер «Вильгельм Густлоф» водоизмещением свыше 25 000 тонн. Три торпеды, как свидетельствует запись, поразили цель, и вражеский корабль затонул. На борту лайнера, который нацисты использовали для эвакуации из Данцига, находились несколько тысяч солдат, матросов и офицеров, а также большое количество подводников.

Фоторепродукция статьи одной из шведских газет служит подтверждением этой записи. Ни название газеты («Стокгольм Тиднинген»), ни дата публикации не приводятся. Статья переведена на русский язык и гласит:

«По сообщению одной из утренних газет немецкий корабль “Вильгельм Густлоф” водоизмещением 20 000 тонн был торпедирован в четверг вскоре после выхода из Данцига и затонул. Из 8000 человек, находившихся на борту, спаслись лишь 988 человек. На корабле были 3700 специалистов-подводников, участвовавших в войне, и 4000 беженцев из Восточной Пруссии. Спустя десять минут после попадания торпед, лайнер начал погружаться и еще через пять минут затонул» (сообщение без упоминания фамилии автора с большими неточностями. — Ю.Л.).

Признание пришло слишком поздно. Хотя теперь имя Маринеско стояло в одном ряду с другими знаменитыми именами и справа от его портрета висели фотографии героев-подводников, тем не менее пятнадцать лет, до 1960 года, он оставался «нежелательной персоной». Ни его имя, ни достижения не упоминались в советской прессе. Музей в то время также был ненамного информативнее. Информацию посетителям подавали так, словно никакого Маринеско никогда не существовало и не было потопления двух немецких лайнеров. Единственным скупым напоминанием о подводной лодке служила картина, написанная маслом, и без всякой подписи висевшая на стене музея. На ней была изображена подводная лодка «С-13» в штормовом море, а на заднем плане — корабль. Сотрудники музея рассказывали об успехах подводной лодки и называли имя ее командира, только когда посетители просили разъяснений.

Отметим, что благодаря усилиям и мужеству писателей Александра Крона и Сергея Смирнова, а также поддержке адмиралов Ивана Исакова и Николая Кузнецова герой войны был реабилитирован, восстановлен в звании и в пенсионном пособии, а также занял место в музейной экспозиции.

В октябре 1963 года на традиционной ежегодной встрече подводников-балтийцев в Кронштадте друзьям Маринеско наконец удалось вручить ему жареного поросенка. Все встали и начали аплодировать Маринеско. Справедливость, наконец, восторжествовала.

Но это произошло с опозданием на восемнадцать лет. Три недели спустя Маринеско умер от рака.

Загрузка...