Презрение Лорда

12 Ревлстон

Левая щека, на которую что-то давило, начала понемногу затекать, и это заставило его с трудом подняться со дна тяжелой дремоты. Все тело страшно ныло, словно он спал на камнях. Он еще долго не мог очнуться ото сна. Затем его дважды что-то быстро толкнуло в щеку и потом понесло куда-то вверх. Поднимаясь, Кавинант ударился головой о борт лодки. Голова загудела от боли. Ухватившись за борт, он рывком откачнулся от шпангоута, который упирался ему в щеку, и сел, озираясь по сторонам.

Он обнаружил, что окружающая его обстановка радикально изменилась. Не осталось ни единой тени, ни единого намека, ни даже малейшего воспоминания о пышности Анделейна… На северо-востоке реку огораживала высокая отвесная каменная стена. А к западу расстилалась серая бесплодная равнина — уродливая пустыня, похожая на огромное поле битвы, на котором погибли более, чем просто люди, и где опаливший огонь и пролитая кровь лишили землю возможности к возрождению, к новому цветению — неровная, озлобленная низменность, оживляемая лишь низкорослым кустарником, цепляющимся за жизнь благодаря речушке, впадающей в Соулсиз в нескольких лье впереди лодки. Ветер, дувший почти прямо с востока, нес с собой запах давнего пожара, который воскрешал зловоние воспоминаний о преступлениях.

Они уже почти достигли того места, где видневшаяся впереди речка впадала в Соулсиз, сбивала ее течение, замутняла прозрачные воды своей кремнистой грязью, и Кавинанту пришлось ухватиться за борт, чтобы сохранить равновесие, поскольку качка усилилась.

Преследующий Море удерживал лодку посередине реки, подальше от шума прибоя, бьющегося в каменную стену на северо-востоке. Кавинант оглянулся и посмотрел на Гиганта. Тот стоял на корме; ноги широко расставлены, под правой рукой — руль. Заметив взгляд Кавинанта, он сказал, перекрывая шум реки, бьющейся о камни:

— Впереди Третгард! Там мы свернем на север в Белую реку! Серая идет с запада! — В голосе его слышался какой-то надрыв, словно он всю ночь пел, что было сил; но через мгновение он пропел куплет из новой песни:

А Рилл и Маэрль не будут столь же Свежими и чистыми, как древний Алураллин.

Поверхность реки стала неспокойной. Кавинант стоял в середине лодки, опершись об одну из поперечин, и наблюдал за насильственным смешением чистой и грязной воды. Затем Преследующий Море прокричал:

— В ста лье от гор Вестрон — Ущелье Стражей и высокая весна Алураллин — и сто пятьдесят на юго-запад — последние горы и Гарротинг Дип! До Колыбели Лордов осталось семьдесят лье!

Внезапно приглушенный шум реки стал громче и заглушил голос Гиганта. Неожиданная струя течения поймала лодку и швырнула ее нос вправо, развернув бортом к течению. Лодка накренилась, переваливая через волну, и брызги окатили Кавинанта. Он инстинктивно перенес свой вес на левую ногу.

В следующее мгновение он услышал обрывок песни Гиганта и ощутил силу, пронизывающую киль. Лодка медленно повернула влево и снова развернулась по ходу реки.

Но это происшествие, едва не приведшее к беде, закончилось все же тем, что лодка оказалась в опасной близости к северо-восточной стене. Она дрожала от энергии, пока Преследующий Море возвращал ее в более спокойные воды, протекавшие ниже главной струи течения Серой. Затем ощущение силы пронизывающей киль, исчезло.

— Прошу извинения! — прокричал гигант. — Я начинаю утрачивать искусство мореплавания!

Голос его звенел от напряжения.

Костяшки пальцев Кавинанта побелели — с такой силой вцепился он в борт лодки. Стараясь удержать равновесие в раскачивающемся судне, он вдруг вспомнил:

«Это самый лучший ответ смерти».

«Самый лучший ответ, — подумал он. — Нет, это не так».

Может быть, было бы лучше, если бы лодка опрокинулась, лучше, если бы он утонул, лучше, если бы он со своей ополовиненной рукой и со своим кольцом не доставлял в Ревлстон послание Лорда Фаул. Он не был героем. Он не мог удовлетворить таких ожиданий.

— Теперь — пересечение! — вновь крикнул гигант. — Мы должны пересечь серую, чтобы взять курс на север. Большой опасности в этом нет, кроме того, что я уже устал. А течение очень неспокойное.

На этот раз Кавинант повернулся и пристально посмотрел на Гиганта. Теперь он видел, что Соленое Сердце Преследующий Море страдает. Щеки его ввалились, образовав глубокие ямы, словно кто-то стер с его лица добродушие, а его глаза из-под насупленных бровей горели суровой решимостью.

«Устал? — подумал Кавинант. — Скорее, дошел до изнеможения».

Неуклюже перебираясь от переборки к переборке, он добрался до Гиганта. Глаза его находились на уровне талии Преследующего Море. Он задрал голову, чтобы крикнуть:

— Я буду править. Ты должен отдохнуть!

На губах Гиганта мелькнула улыбка.

— Благодарю тебя. Но нет, ты не готов. У меня еще достаточно силы. Но, пожалуйста, подай мне «алмазный глоток».

Кавинант открыл мешок с едой и взялся руками за кожаный бурдюк. Тяжесть и податливость делали его неподъемным для Кавинанта, а постоянная качка валила с ног. Он просто не мог поднять бурдюк. Но после секундного колебания он подсунул под бурдюк обе руки и, застонав от напряжения, вытолкнул его наверх.

Преследующий Море перехватил бурдюк за горловину левой рукой как раз вовремя.

— Спасибо тебе, друг, — сказал он с усталой улыбкой. Подняв бурдюк ко рту, он на мгновение выпустил из-под своего контроля опасности течения, чтобы сделать глубокий глоток. Затем он опустил бурдюк и направил лодку к устью Серой реки.

По судну вновь прокатилась, пронизав его, силовая волна. Когда она поборола главную силу Серой, Гигант повернул вдоль по течению и сделал разворот поперек потока. Дно лодки сотряслось от энергии. Совершив ловкий маневр, Гигант вывел лодку к северной стороне потока, повернув ее вокруг своей оси так, что она продвинулась вдоль стены вверх по течению и скользнула в спокойные воды Белой. Как только этот поворот на север был завершен, рев сливающихся потоков начал быстро затихать над лодкой.

Мгновением позже пульсация энергии тоже стала замирать. Тяжело вздохнув, Преследующий Море вытер пот с лица. Плечи его поникли, голова склонилась. Медленно и с натугой он опустил руль и, наконец, уселся, почти упал, на корме лодки.

— Ах, мой друг, — простонал он, — даже Гиганты не созданы для того, чтобы совершать подобные вещи.

Кавинант добрался до центра лодки и сел на дно, опершись о борт. Из такого положения окружающая местность была ему не видна, но в данный момент ландшафт его вовсе не занимал. У него были иные заботы. Одной из них являлось состояние Преследующего Море. Он не понимал, почему Гигант выглядел столь изможденным.

Он попытался разузнать об этом косвенно, сказав:

— Ловко сделано! Как тебе это удалось? Ты так и не сказал мне, что движет этой посудиной.

И он нахмурился — столь нетактично звучал его голос.

— Спроси лучше о чем-нибудь другом, — устало вздохнув, сказал Преследующий Море. — Эта история почти столь же длинна, как история самой Страны. У меня нет внутреннего желания объяснять тебе значение здешней жизни.

— Ты же не знаешь никаких коротких рассказов, — отозвался Кавинант.

При этих словах на губах Гиганта появилась вымученная улыбка.

— Ах, это действительно так. Что ж, постараюсь сделать ее для тебя короткой. Но тогда ты должен обещать мне тоже рассказать что-нибудь необычное, такое, о чем я никогда бы не додумался сам. Мне это потребуется, друг мой.

Кавинант выразил свое согласие кивком головы, и Гигант сказал:

— Ну что ж. Ешь, а я буду говорить.

Слегка удивившись тому, насколько он, оказывается, был голоден, Кавинант принялся за содержимое кожаного мешка. Он жадно поглощал мясо и сыр, утоляя жажду мандаринами. И пока он ел, Гигант начал слабым от усталости голосом:

— Время Дэймлона, Друга Гигантов, закончилось в Стране прежде, чем мой народ завершил сооружение Коуэркри, своего дома в Сириче. Прежде чем начать трудиться на подаренных Лордами землях, они вырезали из сердцевины горы Колыбель Лордов, как называют ее люди, и когда Коуэркри был завершен, Высоким Лордом был Лорик. Затем мои предки обратили внимание на другие вещи — на море, рождающее солнце, и на дружбу со страной.

Теперь и Лиллианрилл, и Радхамаэрль хотели постичь учение Гигантов, и время Высокого Лорда Лорика, Глушителя Мерзости, было временем великого расцвета Лиллианрилл. Чтобы еще более способствовать этому, Гигантам необходимо было некоторое время пожить в Колыбели Лордов. — Он перешел на тихое пение, словно вызывая заклинанием былое величие благоговения Гигантов. — В могущественном Ревлстоне. Это было хорошо, поскольку Ревлстон не мерк перед их взором.

Но Гиганты были не особыми любителями ходить пешком, что, кстати, можно сказать о них и сейчас. Поэтому мои предки разведали реки, стекавшие от гор Вестрон к морю, и решили построить лодки. Правда, лодки не могут пройти сюда с моря. Как тебе, возможно, известно, гигантская трещина, над которой стоит Грейвин Френдор, преграждает путь. И никто — будь то Гигант или кто-нибудь другой — по собственной воле не поплывет по ущелью мимо Глотателя Жизни, великой топи. Поэтому Гиганты построили доки на реке Соулсиз, выше по течению от Грейвин Френдор и теснин, именуемых «Бездной предателя». Там они держали лодки, подобные этой; там, а также в Колыбели Лордов, у подножия Водопада Фел, так что по меньшей мере две сотни лье путешествия можно было совершить по воде, которую мы любим.

Лорик и Лиллианрилл решили помочь Гигантам в этом деле. Использовав свою силу, они создали золотую жилу — сильный лес, который они назвали Лорлианрилл, и из деревьев этого леса стали делать рули и кили для наших речных лодок. И еще Старые Лорды обещали, что когда изменения надежды, касающиеся нас, исчезнут, тогда золотая жила поможет нам.

— Ах, достаточно. — Гигант коротко вздохнул. — Короче говоря, это судно привожу в движение я. — Он поднял руки от руля, и лодка неожиданно начала терять направление. — Или, точнее говоря, я вызываю силу золотой жилы. Земля содержит жизнь и силу, она в камне, в воздухе, в воде, в почве. Но жизнь в них как бы спрятана, как бы дремлет. Нужны и знания, и сила, да и могучие жизненные песни, чтобы разбудить их.

Он снова ухватился за руль, и лодка вновь пошла вперед.

— И потому я устал, — тяжело дыша, продолжал он.

— Я не отдыхал с той самой ночи, которая была накануне нашей встречи.

Интонация его голоса напомнила Кавинанту о слабости Трелла после того, как Гравлингас восстановил разбитый кувшин.

— Два дня и две ночи я не давал золотой жиле остановиться или замедлить свое действие, хотя все мои кости ноют от усталости.

Увидев удивление на лице Кавинанта, Гигант добавил:

— Да, мой друг, ты спал две ночи и один день. От запада Анделейна через центральные равнины до границы Третгарда более сотни лье.

Сделав паузу, он заключил:

— «Алмазный глоток» иногда проделывал такие вещи с людьми. Но ты нуждался в отдыхе.

Мгновение Кавинант сидел молча, неподвижно глядя на дно лодки, словно выискивая место, где бы сквозь него можно было провалиться. Вокруг его рта легли горькие складки, когда он поднял голову и сказал:

— Ну, так теперь я отдохнул. Могу я чем-нибудь помочь?

Преследующий Море ответил не сразу. Казалось, за крепкой стеной своего лба он взвешивает различные сомнения, прежде чем пробормотать:

— Камень и Море! Конечно, можешь. И, тем не менее, сам тот факт, что ты об этом спрашиваешь, говорит о том, что не можешь. Мешает какое-то или нежелание, или незнание.

Кавинант понял. Он мог слышать темные крылья, видеть убитых духов.

— Дикая магия! — простонал он. — Героизм! Это невыносимо!

Мотнув головой, он отогнал от себя нахлынувшие видения и резко спросил:

— Ты хочешь мое кольцо?

— Хочешь? — прохрипел гигант с таким видом, словно ему надлежало бы засмеяться, но не хотелось этого делать. — Хочешь?

Его голос болезненно дрогнул, словно он признавался в каком-то заблуждении.

— Не надо употреблять это слово, мой друг. «Хотеть» естественно, и это может быть исполнено или нет без всяких вредных последствий. Лучше скажи «жаждать». Жаждать — это желать чего-либо такого, что невозможно получить. Да, я жажду твоего иного мира, дикой магии, белого золота.

Я признаюсь в этом желании, но не искушай меня, сила имеет свойство льстить своим узурпаторством. Я не принял бы этого кольца, если бы ты предложил его мне.

— Но ты все же знаешь, как им пользоваться? — спросил Кавинант скучным голосом, наполовину ошеломленный вдруг зародившимся страхом перед его ответом.

На этот раз Преследующий Море все же растерялся и засмеялся. Юмор его был изнуренным — жалкие остатки прежнего, — но все же он был чист и весел.

— Ах, смело сказано, мой друг. Так алчность наказывается за собственную глупость. Нет, я не знаю. Если дикую магию нельзя вызвать простым желанием воспользоваться ею, тогда я вообще ее не понимаю. У Гигантов нет такого учения. Мы всегда действовали сами и надеялись только на себя, хотя мы с удовольствием пользуемся такими вещами, как золотая жила. Что ж, я вознагражден за недостойные мысли. Прошу прощения, Томас Кавинант.

Кавинант кивнул, словно получил неожиданную отмену приговора. Он не желал знать, как именно действует дикая магия; он не хотел видеть ее никоим образом. Просто носить это кольцо и то было опасно. Он накрыл его правой рукой и беззвучно, беспомощно посмотрел на Гиганта.

Спустя мгновение усталость Гиганта взяла верх над его юмором. Глаза его затуманились, из приоткрытого рта вырвался усталый вздох. Он повис на руле, словно смех лишил его жизненных сил.

— А теперь, мой друг, — произнес он. — Мое мужество почти иссякло. Мне нужен твой рассказ.

— Рассказ? — сказал Кавинант. — Я не знаю, о чем рассказывать. Я похоронил все в своей памяти.

А свой роман он сжег — и новый, и первый, бестселлер. В них было столько самодовольства, столько абсолютной слепоты к угрозам проказы, которая скрывалась тайком в засаде и могла неожиданно появиться в любом физическом или моральном существовании, и столько неведения относительно собственной слепоты. Они были падалью, как он сам; как и он сам, годились только в пламя. Что мог он рассказать теперь?

Но ему необходимо было двигаться, действовать, выжить. Безусловно, он знал, что ранее стал жертвой сновидений. Разве не узнал он этого в лепрозории, в гниении и рвоте? Да, да! Выжить! И, тем не менее, этот сон ждал от него силы, ждал, чтобы он положил конец убийствам, видения вспыхивали в нем, словно осколки зеркала, в котором отражался потусторонний мир. Джоан, полицейская машина, глаза Друла цвета лавы. Голова закружилась, словно он падал.

Чтобы скрыть свою внезапную скорбь, он отодвинулся от Преследующего Море, перешел на нос и встал лицом к северу.

— Рассказ, — сказал он глухо. В действительности он все-таки знал одну историю во всей ее мрачности и пестроте красок. Он быстро перебрал их, пока не нашел одну, соответствующую другим вещам, которые необходимо было произнести.

— Я расскажу тебе один рассказ. Правдивый рассказ.

Ухватившись за край борта, он попытался справиться со своим головокружением.

— Это рассказ о шоке культуры. Знаешь ли ты, что такое «шок культуры»? — Преследующий Море ничего не ответил. — Впрочем, это неважно. Я расскажу тебе об этом. Шок культуры — это то, что происходит, когда человека высылают из его собственного мира и помещают в такое место, где предположения, точнее… Э… Стандарты личности… Настолько отличаются от прежних, что он совершенно не в состоянии их понять. Он устроен иначе. Если он… податлив и мягок… он может притвориться кем-то другим, пока не попадет обратно в свой собственный мир. Или он может просто отступиться и позволить делать с собой все, что угодно. Иного пути нет.

Я приведу тебе пример. Пока я был в лепрозории, доктора говорили о человеке, прокаженном подобно мне. Отверженном. Он представлял классический случай. Он приехал из другой страны, где проказа гораздо более распространена; он, должно быть, подхватил ее бациллой еще будучи ребенком, а по прошествии многих лет, когда у него уже была жена и трое детей, он внезапно почувствовал омертвление ступней ног, а затем начал слепнуть.

Ну так вот, если бы он остался в той стране, где родился, он был бы… Там ведь болезнь более распространена… Там это было бы замечено уже на ранней стадии. И как только это было бы замечено, он и его жена и дети, и все, что ему принадлежало — его дом и его скот, его близкие родственники, — все они были бы объявлены «нечистыми». Его имущество, дом и скот были бы сожжены дотла. А он, его жена, дети и близкие родственники были бы сосланы в отдаленное поселение, где стали бы жить в жалкой нищете вместе с другими людьми, страдающими той же болезнью. Он провел бы остаток своей жизни там безо всякого лечения, безо всякой надежды, в то время как отвратительное уродство обезображивало бы его руки, ноги и лицо, до тех пор, пока он, его жена, дети и близкие родственники не умерли бы все от гангрены.

Как ты считаешь — жестоко это? А теперь послушай, что произошло с этим человеком на самом деле. Как только он понял, что у него за болезнь, он сразу отправился к врачу. Врач отправил его в лепрозорий — одного, без семьи, — и там распространение болезни было приостановлено. Его лечили, давали лекарства и обучали, в общем, восстанавливали. Затем его послали домой, чтобы он мог жить «нормальной» жизнью вместе с женой и детьми. Как чудесно. И была всего лишь одна проблема. И он не мог вынести этого.

Начать хотя бы с того, что ему начали докучать соседи. О, сначала они не знали, что он болен; они понятия не имели, что такое проказа, и не знали ее признаков; но местная газета напечатала статью о нем, так что все в городе теперь знали, что он — прокаженный. Они стали избегать его, ненавидели потому, что не знали, как с ним теперь быть. Затем у него начались трудности с самолечением. В стране, где он родился, не выпускалось нужных лекарств и не практиковалась лепротерапия, и он в глубине души верил в действенность этих средств, в то, что после того, как его болезнь была приостановлена, он был вылечен, прощен, избавлен от состояния, худшего, чем состояние медленной смерти. Но увы! Как только он перестал заботиться о себе, онемение вновь начало распространяться. Затем наступает резкое ухудшение. Внезапно он обнаруживает, что за его спиной, пока он утратил бдительность и не был настороже, его семья отстранилась от него. Они отнюдь не хотели делить с ним его беду — куда там. Они хотели избавиться от него, вернуться к той жизни, которой жили прежде.

Поэтому они решили вновь упрятать его в лепрозорий. Но после того, как его посадили в самолет — кстати говоря, самолетов в его родной стране тоже не было, — он заперся в туалетной комнате с таким чувством, словно его лишили наследства и не объяснили причин, и вскрыл вены на запястьях.

Кавинант с широко раскрытыми глазами словно бы со стороны слушал самого себя. Он бы с радостью заплакал над судьбой человека, о котором рассказывал, если бы это можно было сделать, не жертвуя собственной защитой. Но он не мог заплакать. Вместо этого он тяжело сглотнул и вновь отдался во власть движущей его инерции.

— Я расскажу тебе еще кое-что о шоке культуры. В любом мире есть свои особенные способы покончить с жизнью самоубийством, и гораздо легче убить себя каким-нибудь непривычным методом. Я никогда не мог бы вскрыть себе вены. Я слишком много читал об этом и слишком много об этом говорил. Эти «слишком» живы во мне. Я бы не мог сделать это как следует. Но я мог бы отправиться в мир этого человека и выпить чаю с белладонной, не испытав при этом тошноты. Потому что я недостаточно хорошо знаю об этом. В этом есть что-то смутное, что-то неясное, поэтому не совсем фатальное.

Итак, этот бедный человек в туалете сидел более часа, глядя, как кровь стекает в раковину. Он не пытался призвать кого-то на помощь, пока внезапно не осознал, что собирается умереть, хотя он и так уже мертв, как если бы накануне выпил чая с белладонной. Тогда он попытался открыть дверь, но был уже слишком слаб. И он не знал, какую кнопку нажать, чтобы вызвать помощь. В конце концов его нашли в гротескной позе с ободранными пальцами, словно он… Словно он пытался проползти под дверь. Он…

Кавинант не мог продолжать. Скорбь сдавила ему горло, и некоторое время он сидел молча, глядя, как вода с каким-то жалобным звуком струится мимо. Он чувствовал себя больным и слишком отчаявшимся, чтобы выжить; он не мог поддаться этому соблазну. Затем до его сознания дошел голос Преследующего Море. Гигант мягко спросил:

— Так значит поэтому ты не любишь рассказывать истории?

Кавинант вскочил, охваченный внезапной яростью.

— Эта ваша Страна пытается убить меня! — свирепо прошипел он. — Она… Вы принуждаете меня к тому, чтобы я покончил с собой! Белое золото! Берек! Духи! Вы творите со мной такие вещи, которых я не могу перенести. Я совсем не такой, я живу в ином мире. Все эти… соблазны! Проклятье! Я прокаженный! Неужели вы не понимаете этого?

Взгляд Гиганта и горящий взгляд Кавинанта надолго встретились, и сочувствие в глазах Преследующего Море заставило Кавинанта утихомириться. Он стоял, вцепившись в край борта, в то время как Гигант устало и печально смотрел на него. Кавинант увидел, что он его не понимает; «проказа» была словом, которое, казалось, не имело в Стране никакого смысла.

— Давай! — Сказал Кавинант с болью в голосе. — Смейся на этим. Радость в ушах того, кто слушает.

Однако Гигант доказал, что он все же понимает кое-что. Сунув руку под куртку, он вытащил кожаный сверток, развернув который, обнаружил перед Кавинантом большой кусок тонкой гибкой шкуры.

— Здесь, — сказал он, — ты увидишь много подобного, прежде чем расстанешься со Страной. Это клинго. Гиганты завезли его в страну много лет назад, но я избавлю нас обоих от труда рассказывать. — Он оторвал от угла шкуры небольшой клочок и отдал его Кавинанту. С обеих сторон клочок оказался липким, но легко передавался из рук в руки, не оставляя при этом никаких клейких пятен.

— Доверься ему. Положи свое кольцо на этот клочок и спрячь под одеждой. Никто тогда не будет знать, что у тебя есть талисман дикой магии.

Кавинант тотчас же ухватился за эту идею. Стянув кольцо с пальца, он положил его на клочок клинго. Кольцо крепко прилипло: он не мог стряхнуть кольцо, однако без труда мог оторвать его. Кивнув самому себе, он положил кольцо на кожу, затем расстегнул рубашку и прилепил клинго в центре груди. Клинго надежно прикрепилось, не доставляя при этом Кавинанту никакого дискомфорта. Быстро, словно стараясь не упустить предоставившуюся возможность, он застегнул рубашку. К своему удивлению он, казалось, начал ощущать вес кольца своим сердцем, но решил не обращать на это внимания.

Преследующий Море аккуратно свернул клинго и убрал сверток под куртку. Затем он снова быстро взглянул на Кавинанта. Тот попытался улыбнуться в ответ, но его лицо, казалось, было способно изображать лишь оскал. Наконец он отвернулся и вновь уселся на носу лодки, наблюдая за ее ходом и «переваривая» то, что сделал для него Преследующий Море.

Поразмышляв некоторое время, он вспомнил про каменный нож Этьеран. Нож делал возможным самодисциплину, в которой Кавинант остро нуждался. Он перегнулся через борт лодки, чтобы увлажнить лицо, затем взял нож и усердно сбрил бакенбарды. Растительности на лице было уже восемь дней, однако острое, гладкое лезвие выбрило щеки и шею, ничуть не поранив его при этом. Но он уже отвык от подобных упражнений, отвык от риска; мысль о возможности пораниться до крови заставила его сердце затрепетать. Потом он начал понимать, как срочно ему надо вернуться в свой реальный мир и восстановить себя прежде, чем он окончательно утратит способность выживать, будучи прокаженным.

Позднее в этот день пошел дождь, и легкая морось испещрила поверхность реки, раздробив небесное зеркало в мириады осколков. Водяная пыль, словно из пульверизатора, орошала его лицо, медленно стекая на одежду, так что, наконец, ему стало так сыро и неуютно, словно он промок насквозь. Но он мирился с этим, впав в какое-то монотонное забытье, думая о том, что он выиграл и что потерял, спрятав свое кольцо.

Наконец день пошел на убыль. Тьма возникла в воздухе незаметно, словно дождь просто стал темнее, и в сумерках Кавинант и Гигант мрачно поужинали. Гигант был так слаб, что едва мог бы самостоятельно принять пищу, но с помощью Кавинанта заставил себя неплохо поесть и выпить немного «алмазного глотка». Затем и тот, и другой вновь замолчали.

Кавинант был рад наступлению темноты; она избавила его от возможности видеть всю изможденность Гиганта. Перспектива провести ночь на сыром полу лодки вовсе не привлекала его, и, скорчившись у борта, мокрый и продрогший, он попытался расслабиться и уснуть.

Через некоторое время Преследующий Море стал напевать слабым голосом:

Казалось, он черпал силы в этой песне, с ее помощью безостановочно передвигая лодку против течения, направляя ее на север, словно не было в мире такой усталости, которая могла бы заставить его поколебаться.

Наконец дождь прекратился; завеса облаков медленно разорвалась. Но Кавинант и Гигант не нашли облегчения в просветлевшем небе. Над горизонтом, подобно кляксе, поставленной дьяволом, стояла луна на поруганном звездном фоне. Она окрасила окружающую местность в цвет сырого мяса, наполнив все вокруг какими-то странными исчезающими формами малинового цвета, напоминающими призраков немыслимых убийств. От этого света исходила какая-то гнилостная эманация, словно Страна освещалась неким злом, некой отравой. Песня Гиганта стала пугающе слабой, почти неслышной, и даже сами звезды, казалось, шарахались с пути, по которому двигалась луна.

Однако рассвет принес омытый солнечным светом день, не омрачаемый ни единым намеком или воспоминанием о мерзком пятне. Когда Кавинант поднялся и осмотрелся вокруг, то прямо к северу увидел горы. Они простирались на восток, где на вершинах самых высоких из них все еще лежал снег; однако горная цепь резко обрывалась в том месте, где она встречалась с Белой рекой. До гор, казалось, было уже рукой подать.

— Десять лье, — хрипло прошептал Гигант, — против такого течения потребуется не меньше половины дня.

Внешний вид Гиганта наполнил Кавинанта резким страхом. Преследующий Море с пустым взглядом и обвисшими губами был похож на труп. Борода его казалась более седой, словно за одну ночь он постарел на несколько лет, и ручеек слюны, которую он не в силах был контролировать, бежала из угла его рта. Пульс в его висках был едва заметен. Но рука, держащая руль, оставалась так же крепка, как будто она была выточена из того же прочного, обветренного непогодой дерева, и лодка уверенно шла по волнам реки, все более неспокойной.

Кавинант двинулся на корму, чтобы попытаться помочь. Он вытер губы Гиганту, затем приподнял бурдюк с «алмазным глотком» так, чтобы Преследующий Море мог напиться. Что-то, похожее на улыбку, тронуло губы Гиганта, и он произнес, тяжело дыша:

— Камень и море. Быть твоим другом непросто. Переправлять тебя вниз по течению проси другого перевозчика. Места назначения годятся для более сильных душ, чем моя.

— Ерунда, — сдавленно сказал Кавинант. — О тебе за это сложат песни. Как ты думаешь, стоит ли работа того?

Гигант попытался ответить, но усилие заставило его отчаянно закашляться, и ему пришлось уйти в себя, сконцентрировать угасающий огонь своего духа на руке, сжимающей руль, и на движении лодки.

— Ничего, ничего, — мягко сказал Кавинант. — каждый, кто помогает мне, неизменно кончает так же — усталостью до изнеможения — по той или иной причине. Если бы я был поэтом, я сам сложил бы о тебе песню.

Молча проклиная свою беспомощность, он покормил Гиганта дольками мандарина, не оставив для себя ни кусочка. Когда он смотрел на Преследующего Море — огромное существо, утратившее сейчас все — даже всякие признаки чувства юмора и собственного достоинства, словно это были только придатки, — все, кроме способности вызывать силу ценой самопожертвования, причин которого Кавинант понять не мог; когда он смотрел на Гиганта, то чувствовал себя в каком-то нерациональном долгу перед ним, словно ему навязывали путем обмана, не обращая ни малейшего внимания на его согласие или несогласие, получение ростовщического процента с его единственного друга.

— Каждый, кто помогает мне, — пробормотал он снова. Томас поднял цену, которую люди Страны готовы были заплатить за него, до устрашающих размеров.

Наконец он не в силах был более выносить это зрелище. Вернувшись на нос, он стал смотреть на громады гор вокруг тоскливым взглядом, проворчав:

— Я этого не просил.

«Неужели я настолько ненавижу самого себя?» — требовательно задал он себе вопрос. Однако единственным ответом на него было хриплое дыхание Преследующего Море.

Так прошла половина утра, и время, появляющееся из непроницаемой субстанции, отмерялось лишь этими хриплыми вздохами Гиганта, похожими на удары мясника по туше. Окружавший лодку пейзаж застыл, словно подобравшись для прыжка в небо. Горы стали выше и более зазубрены; вереск и индийская смоковница, покрывавшие равнины, постепенно уступили место жесткой, более похожей на низкорослый кустарник траве и изредка встречавшимся кедрам. А впереди за холмами горы становились все выше с каждым изгибом реки. Теперь Кавинант мог видеть, что западная оконечность горной цепи круто обрывалась, переходя в плато, образуя как бы лестницу, ведущую в горы; высота плато достигала, вероятно, двух или трех тысяч футов, и заканчивалось оно прямым утесом у подножия гор. С плато падал водопад, и благодаря какому-то световому эффекту каскад его сверкал бледно-голубым светом, низвергаясь с огромной высоты.

— Водопад Фел, — сказал Кавинант самому себе. Несмотря на шум дыхания Гиганта, он почувствовал, как дрогнуло сердце, словно он приближался к чему-то величественному.

Однако скорость приближения неуклонно уменьшалась. По мере того, как Белая углублялась в ущелье между горами, она сужалась, и, как результат этого, течение становилось все более неспокойным. Изнурение Гиганта, казалось, достигло предела. Его дыхание превратилось в сплошной хрип и, казалось, могло задушить его в любую минуту; он передвигал лодку вперед со скоростью, не превышающей скорость пешехода. Кавинант не представлял себе, как они смогут одолеть оставшееся расстояние.

Он принялся рассматривать берега, подыскивая место, где они могли бы причалить лодку; он намеревался как-нибудь заставить Гиганта подогнать лодку к берегу. Но вдруг в воздухе раздался низкий грохот, похожий на топот бегущих лошадей. Какого черта?.. В мозгу вспыхнуло видение юр-вайлов. Кавинант схватил посох, лежавший на дне лодки, и сжал его, пытаясь держать под контролем внезапный барабанный бой своей тревоги.

В следующий момент, подобно волне, поднимающейся над гребнем холма, впереди по течению и к востоку от лодки появилась бегущая легким галопом дюжина лошадей со всадниками. Всадники были людьми — мужчины и женщины. В то же мгновение, когда они увидели лодку, один из них что-то крикнул, и вся группа перешла на галоп, вихрем пронеслась вниз по склону и остановилась у берега реки.

Всадники были похожи на воинов. На них были высокие сапоги с мягкими подошвами и черные краги, а также черные безрукавки, нагрудники, выплавленные из какого-то желтого металла, и желтые наголовные повязки. На поясе у каждого висел короткий меч, лук и колчан со стрелами за спиной. Бегло оглядев их, Кавинант заметил характерные черты как Вудхельвеннинов, так и жителей Подкаменья; некоторые из людей были высокими, светловолосыми, светлоглазыми и стройными, другие — приземистыми, темноволосыми и мускулистыми.

Как только лошади остановились, всадники одновременно стукнули себя правыми кулаками по левой стороне груди, затем вытянули руки ладонями вверх в приветственном жесте. Мужчина, отличавшийся от других черной диагональной полосой, пересекавшей его кирасу, прокричал:

— Эй, горбрат! Добро пожаловать, честь и наша верность тебе и твоему народу. Я — Кваан, Вохафт третьего йомена Боевой Стражи Колыбели Лордов.

Он сделал паузу, надеясь услышать ответ, а когда Кавинант промолчал, продолжил более спокойным тоном:

— Нас послал Лорд Морэм. Он видел, что на реке сегодня происходят важные вещи. Мы прибыли сюда в качестве эскорта.

Кавинант посмотрел на Преследующего Море, но то, что он увидел, лишь убедило его, что Гигант не воспринимает происходящего вокруг. Он грузно сидел на корме, глухой и слепой ко всему, кроме все слабеющего усилия, поддерживающего движение лодки вперед. Кавинант повернулся вновь к йомену и крикнул:

— Помогите нам! Он умирает!

Кваан на мгновение застыл, затем молниеносно приступил к действиям. После его приказа он и еще двое всадников направили своих коней в реку. Эти двое держали прямо на западный берег, но Кваан направил своего коня наперерез лодке. Мустанг плыл мощными рывками, словно эта работа была составной частью его обучения.

Вскоре Кваан добрался до лодки. В последний момент он взобрался на шею своему коню и легко перескочил через борт лодки. Повинуясь приказу хозяина, его конь поплыл назад, к восточному берегу.

Мгновение Кваан мерил Кавинанта взглядом, а тот в свою очередь, увидев его густые черные волосы, широкие плечи и ясное лицо, пришел к выводу, что перед ним уроженец Подкаменья. Затем Вохафт двинулся к Преследующему Море. Он схватил Гиганта за плечи и встряхнул его, выкрикивая слова, понять которые Кавинант не мог.

Сначала Гигант не отвечал. Он сидел, ничего вокруг не замечая, точно пригвожденный к месту, намертво зажав в руке руль. Но мало-помалу голос Кваана начал доходить до его сознания. Он медленно, с трудом поднял голову и с мучительным усилием сосредоточил взгляд на Кваане. Затем со стоном, исходившим, казалось, из самого мозга его кости, он выпустил из рук руль и буквально повалился набок.

Судно медленно начало тормозить, постепенно сдвигаясь назад, вниз по реке. Но к этому времени два других всадника уже достигли западного берега и были начеку.

Кваан прошел мимо Кавинанта на нос лодки и поймал конец длинной веревки, брошенной ему с берега одним из всадников. Сделал он это с удивительной точностью, а затем затянул веревку вокруг носа лодки. Присмотревшись получше, Кавинант заметил, что это вовсе не веревка, а полоса клинго; она буквально облепила нос судна. Тем временем Кваан ловил уже другую «веревку», летевшую к нему с восточного берега, и тоже прикрепил ее к носу лодки. Веревки натянулись; лодка перестала двигаться назад. Кваан махнул рукой, и всадники поскакали вдоль берега, волоча лодку вверх по течению.

Как только все происшедшее дошло до сознания Кавинанта, он снова повернулся к Преследующему Море. Гигант лежал там, куда упал, и дыхание его было очень слабым, поверхностным и неровным. Кавинант мгновение раздумывал, чем бы ему помочь, а потом поднял кожаный бурдюк и полил из него прямо на голову Преследующего Море. Жидкость затекла в рот Гиганту; он принялся, захлебываясь, тяжело глотать ее. Затем он глубоко, хрипло вздохнул, и глаза его слегка приоткрылись, образовав узкие щелки. Кавинант поднес бурдюк к его губам, и, напившись, Гигант вытянулся на дне лодки. Почти сразу же он погрузился в глубокий сон.

Кавинант облегченно пробормотал:

— Вот прекрасное окончание для песни: «…И он уснул». Что хорошего в том, если ты просыпаешься лишь тогда, когда тебя начинают поздравлять?

Внезапно он ощутил слабость, словно измождение Гиганта истощило и его собственные силы, и, зевая, сел на одну из поперечин, чтобы наблюдать, как они движутся вверх по реке, в то время как Кваан перешел на корму и взялся за руль. Некоторое время Кавинант не обращал внимания на испытывающий взгляд Кваана. Но затем, собравшись с силами, он сказал:

— Это Соленое Сердце Преследующий Море, посланец от Гигантов Сирича. Он не отдыхал с тех самых пор, как подобрал меня в центре Анделейна три дня назад.

На лице Кваана отразилось, что он теперь понял причину плачевного состояния Гиганта. Затем Кавинант перевел свое внимание на проплывающий мимо пейзаж.

Лошади, тянувшие лодку, двигались хорошим шагом, продвигая лодку вперед по все сужающемуся руслу Белой. Их наездники искусно предусматривали все изменения в рельефе берегов, то натягивая, то ослабляя буксировочные веревки в тех местах, где это было необходимо. По мере того, как они двигались на север, почва становилась все более каменистой, а кустарниковая трава уступила место папоротнику орляку. Над вершинами холмов ветви золотеней становились все более раскидистыми, а их листва — все более густой, сияя теплым светом в лучах солнца. Показавшееся впереди плато оказалось почти в лье шириной, и горы, возвышающиеся на его западной окраине, были прямыми, словно гордо выстроились на параде.

К полудню Кавинанту стал слышен грохот великих водопадов, и он догадался, что они приближаются к Ревлстону, хотя высокие предгорья загораживали сейчас большую часть перспективы. Рев неуклонно приближался. Вскоре лодка прошла под широким мостом. Еще через некоторое время всадники обогнули последний поворот, и лодка очутилась в озере у подножия водопадов Фел.

Озеро имело неправильную круглую форму, довольно большую ширину, и по всему своему берегу с запада было окружено золотенями и соснами. Оно находилось у подножия утеса, возвышавшегося более чем на две тысячи футов, и голубая вода, грохоча, низвергалась в озеро с плато, подобно бурлящей крови, струящейся с сердца гор. Вода в озере была чистой и холодной, как омытый дождем эфир, и Кавинант мог ясно видеть на огромной глубине его дно, покрытое галькой.

Сучковатый горец с нежными голубыми цветочками гнездился на мокрых камнях у подножия водопада, но большая часть восточного берега озера была лишена растительности. Там виднелось два больших мола и несколько меньших по размеру грузовых доков. Возле одного мола была причалена лодка, весьма напоминавшая ту, в которой находился Кавинант, а более мелкие суденышки — ялики и плоты — были привязаны у доков. Под руководством Кваана всадники подтащили лодку к одному из молов, где два воина крепко привязали ее, затем вохафт осторожно разбудил Преследующего Море.

Гигант с трудом очнулся ото сна, но когда он наконец открыл глаза, в них было спокойствие и ни тени изнеможения, хотя он выглядел по-прежнему настолько слабым, словно его кости были из песчаника. С помощью Кваана и Кавинанта он принял сидячее положение. Так он отдыхал, изумленно глядя вокруг себя, словно удивляясь тому, куда может деваться его сила.

Через некоторое время он произнес тонким голосом, обращаясь к Кваану:

— Прошу простить меня, Вохафт, я… немного устал.

— Я понимаю, — пробормотал Кваан. — Не беспокойся. Ревлстон уже близко.

На мгновение Преследующий Море нахмурился в замешательстве, словно пытаясь вспомнить, что с ним произошло. Затем лицо его напряглось — он вспомнил.

— Пошли всадников, — произнес он с тревогой в голосе. — Соберите Лордов. Нужно созвать Совет.

Кваан улыбнулся.

— Времена меняются, горбрат. Самый новый Лорд, Морэм, сын Вариоля, провидец и оракул, десять дней назад послал всадников в Лосраат и на север, к Высокому Лорду Тротхоллу. Все будут в Колыбели сегодня же вечером.

— Хорошо. — Гигант вздохнул. — Наступают смутные времена. Ужасные намерения грозят извне.

— Мы это предвидели, — угрюмо ответил Кваан. — но Соленое Сердце Преследующий Море не зря так спешил. Я отправил впереди нас гонцов в колыбель с вестью о вашем отважном путешествии. Оттуда вышлют носилки, если они тебе понадобятся.

Преследующий Море покачал головой, и Кваан удалился на нос, чтобы отдать приказ одному из воинов йомена. Гигант посмотрел на Кавинанта и слабо улыбнулся.

— Камень и Море, друг мой, — сказал он. — Разве я не говорил тебе, что быстро доставлю тебя сюда?

Эта улыбка тронула сердце Кавинанта подобно нежному рукопожатию.

Внезапно севшим голосом он ответил:

— В следующий раз не следует так надрываться. Я не могу выносить… Смотреть… Ты что, всегда так держишь слово — любой ценой?

— Твое послание не терпит отлагательств. Разве мог я поступить иначе?

Снова вспомнив о том, что он — прокаженный, Кавинант возразил:

— И все же это не настолько срочно. Что за польза будет от того, если ты погибнешь в процессе выполнения какого-нибудь дела?

Преследующий Море ответил не сразу. Опершись тяжелой рукой о плечо Кавинанта, он поднялся, шатаясь, и затем сказал, словно отвечая на вопрос Кавинанта:

— Идем. Мы должны увидеть Ревлстон.

Дружеские руки помогли ему выбраться на мол, и вскоре он уже стоял на берегу озера. Несмотря на согнувшую его усталость, он казался великаном даже рядом с мужчинами и женщинами, сидящими на лошадях. Когда Кавинант присоединился к нему, тот представил своего пассажира жестом, похожим на жест соответствующего владения.

— Йомен Боевой Стражи, это мой друг, Томас Кавинант Неверующий, посланец в Совет Лордов. Он владеет многими странными знаниями, однако не знает Страны. Охраняйте его, как следует, во имя дружбы, и еще из-за сходства, которое он имеет с Береком Хатфью, Другом Земли и Лордом Создателем.

В ответ Кваан приветствовал Кавинанта салютом.

— Прими привет от Колыбели Лордов, построенного Гигантами Ревлстона, — сказал он. — Добро пожаловать в Страну, добро пожаловать и сохранить ей верность.

Кавинант ответил резким приветственным жестом, но не стал ничего говорить, и мгновением позже Преследующий Море сказал Кваану:

— Идем. — Моим глазам не терпится увидеть творение моих предков.

Вохафт кивнул, затем отдал воинам какой-то приказ. Двое всадников сразу же поскакали на восток, а двое других заняли места по обе стороны от Гиганта так, чтобы он мог опираться на спины их лошадей. Ещё один воин, молодая светловолосая женщина, уроженка Вудхельвена, предложила Кавинанту сесть сзади нее на лошадь. Кавинант впервые заметил, что седла йоменов были не чем иным, как клинго без всякой мягкой прокладки — широкий лоскут, по бокам заостряющийся книзу и переходящий в стременные петли. Сесть на такое «седло» было бы равносильно тому, чтобы ехать на одеяле, приклеенном к лошади и к седоку. Но хотя Джоан обучила его элементарным правилам верховой езды, ему так никогда и не удалось преодолеть свое глубокое недоверие к лошадям. Он отказался ехать верхом. Забрав из лодки свой посох, он занял место рядом с одной из лошадей, поддерживающей Гиганта, и Йомен начал удаляться от озера вместе с двумя спутниками.

Они обогнули подножие одной из гор с южной стороны и выехали на дорогу, ведущую от моста ниже озера. В восточном направлении дорога шла почти прямо вверх по склону пересекавшей ее горной гряды. Крутизна подъема заставила Гиганта несколько раз споткнуться, и у него едва хватило сил удержаться за лошадей. Но, с трудом преодолев подъем, он остановился, поднял голову, широко раскинул руки и стал смеяться.

— Смотри, друг мой! Разве это не является ответом на твой вопрос? — Голос его был слаб, но весел от вернувшейся радости.

Впереди, над несколькими чуть более низкими холмами, был виден Ревлстон.

Это зрелище, заставшее Кавинанта врасплох, едва не лишило его дыхания. Ревлстон был шедевром. Он стоял в своей гранитной нерушимости, словно закон вечности, неподвластное времени творение, созданное из одной сплошной скалы непревзойденными мастерами Гигантов.

Кавинант согласился, что «Ревлстон» было названием, слишком скромным для него.

Восточная часть плато оканчивалась широкой скалой в форме колонны, высота которой достигала половины высоты плато и которая отделялась от него на высоте первых нескольких футов от основания. Колонна эта изнутри была выполнена полой и превращена в башню, охранявшую единственный вход в Колыбель, и круглые окна шли вверх мимо контрфорсов до самой укрепленной вершины. Но большая часть Колыбели была врезана в скалу под плато.

На удивительном расстоянии от башни вся лицевая поверхность утеса была превращена Старыми Гигантами в отполированную и украшенную резьбой вертикальную внешнюю сторону города, который, как позже узнал Кавинант, занимал весь этот клиновидный мыс плато. Стена была затейливо разукрашена зубцами, правильными и неправильными группами окон, балконами, контрфорсами, альковами, эркерами и парапетами — словом, многочисленными разнообразными и на первый взгляд спонтанными деталями, которые при более внимательном рассмотрении, казалось, сливались в некий рисунок. Но свет вспыхивал и плясал на гладкой поверхности утеса, и богатство разнообразных деталей ошеломило Кавинанта, так что он никак не мог увидеть этот рисунок.

Однако благодаря новым своим свойствам зрения он мог видеть кипучую жизнь города. Она сияла из-за стены, словно скала была почти прозрачной, почти освещаемой изнутри, подобно светотени, жизненной силой тысяч его обитателей. Это зрелище заставило всю Колыбель закружиться перед ним. Хотя он смотрел на город с расстояния и мог весь его охватить взглядом — водопады Фел, гремящие с одной стороны, и необъятные просторы равнин с другой, — он чувствовал, что Старые Гиганты превзошли его. Это было творение, достойное того, чтобы ему ходили поклоняться пилигримы, преодолевая все испытания пути. Он не удивился, когда услышал шепот Гиганта:

— Ах, Ревлстон! Колыбель Лордов! Здесь Бездомные находят облегчение в своей утрате.

Затем всадники вновь двинулись вперед. Преследующий Море и Кавинант, ошеломленные, приближались к громаде стен, и расстояние сокращалось быстро, не отмеряемое ничем, кроме стука их сердец. Дорога шла параллельно утесу и его восточному краю, затем поворачивала и вела к высоким дверям в юго-восточном основании башен. Ворота, могучие каменные плиты с двух сторон, были открыты в миролюбивом приветствии, однако на них были сделаны зазубрины, и они были сбалансированы так, чтобы при первой же необходимости захлопнуться, сомкнувшись подобно чудовищным челюстям. Сейчас они были открыты настолько, чтобы весь Йомен мог въехать в них, развернувшись строем, плечом к плечу.

По мере того, как они приближались к воротам, Кавинант увидел голубой флаг, развевающийся высоко на вершине башни, словно лазурное пламя, лишь тончайшим оттенком голубее, чем ясное небо. Под ним был флаг поменьше — красный лоскут цвета кровавой луны и глаз Друла. Заметив направление взгляда Кавинанта, женщина возле него сказала:

— Вам известно, что это за цвета? Голубой — это цвет Высокого Лорда Фел, знамя Лордов. Оно символизирует их клятву и преданность народам Страны. А красный — это знак опасности, угрожающей нам в настоящее время. Он будет развеваться там до тех пор, пока сохраняется опасность.

Кавинант кивнул, не отводя взгляда от Колыбели. Но через мгновение он перенес внимание на вход в Ревлстон. Тот был похож на пещеру, уходящую прямо в гору, только внутри виднелся солнечный свет.

Над воротами стояли на страже трое часовых, расположившись равномерно по всей длине свода арки. Их внешность привлекла внимание Кавинанта; они были похожи на всадников боевой Стражи. По росту и телосложению они походили больше на жителей Подкаменья, но лица у них были плоские и смуглые, кудрявые волосы коротко подстрижены. Их одежда состояла из коротких туник цвета охры, перетянутых голубыми поясами, а руки и ноги были обнажены. Просто стоя на своде арки, безоружные, они держались с удивительным достоинством и в то же время были настороже; казалось, они готовы вступить в бой по первому же подозрению.

Когда до ворот оставалось не так уж далеко, Кваан крикнул часовому:

— Эй, первый знак Тьювор! Как же вышло так, что Страже Крови пришлось встречать гостей?

Главный среди часовых ответил на языке, казавшимся чужим, неуклюжим, словно говоривший привык говорить на наречии, абсолютно чуждом языку Страны.

— Гиганты и посланники вместе прибыли в колыбель.

— Ну что же, Стража Крови, — отозвался Кваан уже дружелюбным тоном, — исполняйте свои обязанности. Гигант — это Соленое Сердце Преследующий Море, посланник из Сирича в Совет Лордов. А этот человек тоже посланник, Томас Кавинант Неверующий и чужеземец в Стране. Готовы ли для них места?

— Распоряжения отданы. Баннор и Корик ждут. Кваан сделал знак рукой, что он все понял, и вместе со своими воинами въехал в каменные ворота Колыбели Лордов.