Презрение Лорда

13 Вечерни

Оказавшись между каменными челюстями, Кавинант покрепче сжал в левой руке свой посох. Вход напоминал туннель, проложенный под башней и выходящий на открытый двор между башней и главной Колыбелью, и туннель освещался только тусклым отраженным солнечным светом. В камне не было ни окон, ни дверей. Единственными отверстиями служили бойницы прямо над головой, проделанные, видимо, для каких-то оборонительных целей. Стук лошадиных копыт эхом отдавался от гладких каменных стен, наполняя туннель словно отголоском войны, и даже легкое постукивание посоха Кавинанта звенело вокруг, словно его собственные тени следовали за ним по пятам вдоль горла Колыбели, отстав на шаг.

Затем йомен выехал на залитый солнцем двор. Здесь природный камень был выдолблен до уровня входа так, что между двумя высокими отвесными стенами образовалось пространство шириной почти с башню. Двор был плоским и вымощен плитами, но в центре его находился широкий участок земли, из которого рос старый золотень, а по бокам этого седого дерева сверкали два маленьких фонтана. С противоположной стороны было еще несколько каменных ворот, подобных тем, которые находились в основании башни, и они тоже были открыты. Это был единственный вход в Колыбель на уровне земли, но над двором через равные интервалы деревянные мостки опоясывали открытое пространство от башни до зубчатых выступов на внутренней поверхности Колыбели. Вдобавок две двери с каждой стороны туннеля обеспечивали доступ к башне.

Кавинант взглянул вверх, туда, куда уходили стены главной Колыбели. Тени лежали на южной и восточной стенах двора, но верхняя их часть все еще сверкала в полном блеске полуденного солнца, и с того места, где стоял Кавинант, Ревлстон казался достаточно высоким, чтобы служить основанием для небес. На мгновение благоговение, охватившее Кавинанта, заставило его пожелать, чтобы он подобно Преследующему Море — наследнику Колыбели Лордов — каким-то образом мог претендовать на великолепие этого сооружения. Ему хотелось быть принадлежностью этого места. Но как только первоначальный удар, нанесенный ему Ревлстоном, миновал, Кавинант начал сопротивляться возникшему желанию. Это был всего лишь еще один соблазн, а он уже и так утратил слишком большую долю своей хрупкой, столь необходимой независимости. Он подавил благоговение, нахмурившись как можно сильнее, и прижал рукой кольцо. То, что оно теперь было спрятано, придавало ему решимости.

Была всего лишь одна надежда, которую он мог себе представить, единственное решение его парадоксальной позиции. Пока он держал кольцо спрятанным, он мог доставить послание Лордам, удовлетворить насущную потребность в беспрерывном движении и избежать опасных неожиданностей, требований силы, которой он не обладал. Преследующий Море и Этьеран тоже, быть может, непроизвольно дали ему определенную свободу выбора. Теперь он, возможно, смог бы сохранить себя, если ему удастся избежать дальнейших соблазнов и если Гигант раскрыл его секреты.

— Преследующий Море, — начал было он, но потом остановился. К нему и Гиганту приближались двое мужчин из главной Колыбели. Люди были похожи на часовых над воротами. По их плоским непроницаемым лицам невозможно было определить возраст, словно их отношения со временем были в некоторой степени двухвалентности, и от них исходило такое ощущение твердости в ответ на взгляд Кавинанта, что его внимание отвлеклось от Гиганта. Они пересекли двор с таким спокойствием, словно являлись воплощением скалы. Один из них приветствовал Преследующего Море, а другой направился к Кавинанту.

Подойдя к нему, он отвесил легкий поклон и сказал:

— Я — Баннор из Стражи Крови. Мне поручено опекать вас. Я провожу в приготовленные для вас апартаменты. — Речь его тоже была неловкой, словно язык не мог приспособиться к диалекту Страны, но в его тоне Кавинант уловил некоторую резкость, прозвучавшую, как недоверие.

Это обстоятельство, а также суровая внушительная внешность Стража Крови сразу заставили Кавинанта почувствовать себя не в своей тарелке. Он посмотрел в сторону Гиганта, увидел, как тот отдает Стражу Крови салют, полный уважения и старой дружбы.

— Привет, Корик! — сказал Преследующий Море. — Отдаю честь Стражу Крови и передаю ему заверения в преданности от Гигантов Сирича. В эти трудные времена мы горды назвать Стражу Крови в числе своих друзей.

Корик бесстрастно ответил:

— Мы — Стражи Крови. Апартаменты для вас уже готовы, чтобы вы могли отдохнуть. Идемте.

Преследующий Море улыбнулся.

— Хорошо. Я очень устал, друг мой.

С этими словами он вместе с Кориком отправился к воротам.

Кавинант пошел было за ним, но Баннор преградил ему путь сильной рукой.

— Вы пойдете со мной, — сказал он неизменным голосом.

— Преследующий Море!.. — неуверенно позвал Кавинант. — Преследующий Море, подождите меня!

Гигант ответил через плечо:

— Иди с Баннором. Будь в мире.

Казалось, он не заметил испуга Кавинанта; голос его выражал только благодарное облегчение, словно мысли его были заняты лишь отдыхом и Ревлстоном.

— Мы встретимся вновь. Завтра.

Двигаясь так, словно он безоговорочно доверял Стражу Крови, Гигант удалился вместе с Кориком в главную Колыбель.

— Ваши апартаменты в башне, — сказал Баннор.

— В башне? Почему?

Страж Крови пожал плечами.

— Если вы задаете такой вопрос, вы получите ответ. Но теперь вы должны следовать за мной.

На мгновение взгляд Кавинанта встретился со взглядом Баннора, и Кавинант прочел в нем компетентность Стража Крови, его способность и желание настоять на своем. Это еще более усилило спокойствие Кавинанта. Даже в глазах Саронала и Барадакаса, когда они сначала взяли его в плен, полагая, что он — Пожиратель, не было столько спокойствия и выполняемого обещания принуждения, насилия. Жители Вудхельвена были нарочито грубы в силу своей природной мягкости, но во взгляде Баннора не было ни малейшего намека ни на какую Клятву Мира. Кавинант испуганно отвел взгляд. Когда Баннор направился к одной из дверей башни, он в неуверенности и смятении последовал за ним.

Как только они приблизились, дверь открылась и тут же закрылась, впустив их, хотя Кавинант не заметил, кто или что привело ее в движение. Теперь они очутились на спиральной лестнице с пустой серединой, по которой начал методично подниматься Баннор, пока наконец, через сотню или более футов, ступени не привели их к другой двери. Войдя в нее, Кавинант оказался в хаотичном лабиринте коридоров, лестниц и дверей, так что вскоре абсолютно утратил чувство направления. Баннор через неправильные интервалы вел его то одним путем, то другим, вниз и вверх по бесчисленным ступеням, вдоль широких, а затем узких коридоров, так что Кавинант начал бояться, что не сможет отыскать дорогу обратно без провожатого. Время от времени он мельком замечал других людей, в основном Стражей Крови и воинов, но никто из них не попался непосредственно им навстречу. Наконец Баннор все же остановился в центре чего-то, напоминающего пустой коридор. Резким жестом он распахнул потайную дверь. Кавинант следом за ним вошел в большую жилую комнату с балконом в наружной стене.

Баннор подождал, пока Кавинант бегло огляделся в помещении, а затем сказал:

— Если вам что-нибудь понадобится, позовите. — И вышел, захлопнув за собой дверь.

Несколько мгновений Кавинант еще осматривался; он мысленно зафиксировал расположение всех предметов, чтобы знать все опасные углы, выступы и края. В комнате находилась кровать, ванна, стол, уставленный едой, стулья, на одном из которых висела разнообразная одежда, и ковер на одной стене. Но ничто из обстановки не несло очевидной угрозы, и вскоре взгляд Кавинанта вернулся к двери.

На ней не было ни ручки, ни щеколды, ни задвижки — ничего, за что можно было бы ухватиться, чтобы открыть.

Какого дьявола?..

Он толкнул ее плечом, попытался ухватиться за края и потянуть, однако тяжелый камень даже не шелохнулся.

— Баннор! — Его нарастающий страх мгновенно превратился в гнев. — Проклятье! Баннор! Открой дверь!

Почти немедленно каменная плита качнулась внутрь. В проеме бесстрастно стоял Баннор. Взгляд его ничего не выражал.

— Я не могу открыть дверь, — резко сказал Кавинант.

— В чем дело? Это что, разновидность тюрьмы?

Плечи Баннора слегка приподнялись.

— Называйте это, как хотите. Вы должны будете пробыть здесь до тех пор, пока Лорды не пошлют за вами.

— «Пока Лорды не пошлют…» А что я должен делать тем временем? Просто сидеть здесь и мечтать?

— Ешьте. Отдыхайте. Делайте, что хотите.

— Я скажу, что я хочу. Я не останусь здесь, чтобы сойти с ума, ожидая, пока ваши прекрасные Лорды соизволят меня принять. Я прошел сюда весь путь от Смотровой Кевина, чтобы поговорить с ними. Я рисковал своей…

Он заставил себя замолчать, поскольку понял, что эти его бурные излияния не производят на Стража Крови ни малейшего впечатления. Изо всех сил сдерживая гнев, он глухо сказал:

— Почему я нахожусь здесь на положении пленника?

— Посланники могут быть и друзьями, и врагами, — ответил Баннор. — Может быть, вы — слуга Порчи. Нам поручена забота о безопасности Лордов. Стража Крови не позволит вам подвергать их опасности. Прежде, чем позволить вам свободно передвигаться, мы должны быть в вас уверены.

«Проклятье! — подумал Кавинант. — А мне как раз и нужно именно это». Комната позади него казалась наполненной темными хищными мыслями, от которых он так старался убежать. Как он сможет защититься от них, — если его лишили возможности двигаться? Но стоять так, выставив на обозрение Баннору все свои страхи, он тоже не мог. И он заставил себя отойти от двери.

— Передай им, что мне не хочется ждать.

Дрожа, он подошел к столу и взял с него керамическую бутыль с вином.

Услышав, что дверь закрылась, он сделал большой глоток в качестве жеста неповиновения. Затем, все еще ощущая во рту чудесный аромат вина, он вновь осмотрел комнату, словно ожидая, что темные призраки сейчас появятся из укрытия и нападут на него.

На этот раз его внимание привлек ковер. Он был соткан из толстой разноцветной шерсти, в которой преобладали ярко-красные и небесно-голубые тона, и через несколько мгновений Кавинант понял, что рисунок, вытканный на ковре, изображает легенду о Береке Полуруком.

Прямо в центре находилась фигура Берека в стилизованной позе, выражавшая одновременно и отрешение, и блаженство. А вокруг по всему полотну были изображены сцены, отражающие историю Лорда-Создателя: его верность своей Королеве, алчность короля и его жажду власти, отречение Королевы от своего мужа, героическую борьбу самого Берека, рассечение его руки, его отчаяние на Горе Грома, победу Огненных Львов. Все вместе производило впечатление спасения, возрождения, достигнутого на самом краю гибели с помощью честности, словно сама Земля вмешалась; можно было доверить ей это вмешательство, чтобы выправить нарушенное моральное равновесие в войне.

— О, проклятье! — простонал Кавинант. — Неужели я должен буду смириться с этим?

Зажав в руке керамическую бутыль, словно она была единственной в комнате надежной вещью, он направился к балкону.

Остановившись в проеме, он оперся о каменные перила. За перилами балкона была пропасть глубиной в 3 или 4 сотни футов, уходившая к подножию гор. Он не отважился заглянуть за перила; от одной мысли об этом в желудке похолодело, а голова закружилась. Но он заставил себя как следует рассмотреть окрестности, чтобы определить свое местонахождение.

Балкон находился на восточной стороне башни, и с него открывался вид на широкие равнины. Лучи полуденного солнца отбрасывали тень от мыса на восток, подобно какому-то защитному средству, и в мягком свете позади тени равнины выглядели красочными и разнообразными. Голубоватые лучи, вспаханные коричневые поля и первая зелень посевов перемешались друг с другом на огромном пространстве, а между ними на юг и на восток бежали, серебрясь на солнце, нитки ручьев. На полях виднелись скученные пятна деревень, образующие тонкую паутину жилья; пурпурный вереск и серый папоротник орляк широкими полосами уходили на север. Справа Кавинанту была видна Белая река, извивавшаяся в направлении Третгарда.

Этот вид напомнил ему о том, как он попал сюда, — о Преследующем Море, об Этьеран, о духах, о Барадакасе и об убитом Вейнхим… Головокружительные воспоминания, вращаясь спиралью, поднимались к нему от подножия гор. Этьеран обвинила его в причастности к убийству Духов. И все же она отреклась от своего справедливого желания возмездия, от своей справедливой ярости. Он принес ей сколько горя…

Кавинант вернулся в комнату и, споткнувшись, сел за стол. Руки его задрожали так сильно, что он не мог отпить из бутылки. Он опустил ее на стол, сжал кулаки и прижал костяшками пальцев твердое кольцо, спрятанное на груди.

— Я не стану думать об этом.

Тяжелые морщины, словно от искривления черепа, собрали его лоб в глубокие складки.

— Я не Берек!

Он сидел так до тех пор, пока звук опасных крыльев стал стихать, а холод в желудке постепенно растаял. Тогда он разжал занемевшие пальцы. Не обращая внимания на их невозможную чувствительность, он принялся есть.

На столе он нашел в изобилии холодное мясо, разнообразные сыры, фрукты и черствый хлеб. Ел он неторопливо и осторожно, словно кукла, исполняющая команды помимо своей воли, пока не насытился. Затем он снял одежду и стал мыться, тщательно натираясь и внимательно осматривая свое тело, чтобы убедиться, что на нем нет никаких открытых повреждений. Разобрав приготовленную для него одежду, он наконец облачился в бледно-голубой халат, запахнув который, он мог быть уверен в том, что кольцо надежно спрятано. Затем с помощью ножа Этьеран он осторожно побрился. После этого он все так же механически выстирал в ванной свою одежду и развесил ее на спинках стульев, чтобы та просохла. Все это время его мысли двигались в одном и том же ритме:

Я не буду…

Я не являюсь…

Пока он занимался всем этим, над Ревлстоном с запада подплыл вечер, и когда с делами было покончено, Кавинант поставил стул прямо к балконной двери так, чтобы можно было сидеть и смотреть на сумерки, не видя опасной пропасти. Но тьма, казалось, изливалась из неосвещенной комнаты позади него в широкий мир, словно его апартаменты были источником ночи. Вскоре пустое пространство за спиной, казалось, заполнилось до отказа пожирателями падали.

Кавинант в глубине сердца чувствовал, что превращается в безумца, чтобы избежать своего сна.

Стук в дверь, словно пружина, подбросил его в воздух, и он рванулся к двери сквозь тьму, чтобы ответить на него.

— Войдите… входите!

В мгновенном замешательстве он начал искать ручку, которой здесь не было. Затем дверь отворилась, и яркий свет ворвался в комнату, ослепив Кавинанта.

Сначала все, что он мог видеть, были три фигуры — одна у противоположной стены коридора, а две другие прямо в дверном проеме. Один из пришедших держал в обеих руках по горящей лучине, другой — горшок с гравием. Этот ослепительный свет превратил обычное освещение коридора в полутень, откуда и надвигались на Кавинанта эти две огромные фигуры. Он отступил назад, часто мигая.

Словно приняв его отступление за приветствие, двое вошли в комнату. Из-за них раздался голос, до странности казавшийся одновременно грубым и мягким:

— Можно войти? Я — Лорд Морэм…

— Конечно, — перебил его более высокий мужчина голосом, надтреснутым и ослабленным старостью.

— Ему нужен свет, не так ли? Тьма иссушает сердце. А как он получит свет, если мы не войдем? Теперь, если бы он знал что-нибудь, он мог бы позаботиться о себе. Разумеется… А ему не слишком часто придется с нами встречаться. Чересчур много дел. Надо еще уделить внимание Вечерням. У Высокого Лорда, возможно, будут специальные указания. Мы и так опоздали. Потому что он ничего не знает. Разумеется. Но мы быстры. Тьма иссушает сердце. Обрати внимание, молодой человек. Мы не можем позволить себе вернуться только для того, чтобы избавить тебя от наваждения.

Пока этот человек говорил, выталкивая слова, словно ленивых слуг, из своей груди, глаза Кавинанта привыкли к свету. Стоявший перед ним более высокий человек превратился в статного, но древнего старца с узким лицом и бородой, висевшей, словно изорванный в клочья флаг, почти до самого пояса. Одет он был в плащ Вудхельвеннина, а его голову украшал венок из листьев.

Его спутник был почти мальчиком. Юноша был одет в коричневый наряд жителя Подкаменья, а на плечах у него, вытканное голубыми нитками, красовалось некое подобие эполетов. Его чистое, веселое лицо, обращенное к старику, улыбалось, а улыбка эта выражала и веселье, и любовь.

Пока Кавинант разглядывал эту пару, человек сзади них увещевательным тоном произнес:

— Он гость, Биринайр.

Старик замолчал, словно вспоминая правила хорошего тона, и Кавинант посмотрел на Лорда Морэма. Лорд был худощавым мужчиной ростом приблизительно с Кавинанта. Одет он был в длинный хитон цвета Высокого Лорда Фел, подпоясанный черным как смоль кушаком, и в правой руке он держал длинный посох.

Затем старик откашлялся.

— Ну что ж, хорошо, — засуетился он. — Но на все это нужно время, а мы опаздываем. Пора уже служить Вечерни. Приготовления для Совета. Разумеется. Вы — гость. Я — Биринайр, Хайербренд учения Лиллианрилл и Хатфрол Колыбели Лордов. Этот ухмыляющийся щенок — Торн, Гравлингас Радхамаэрля и тоже Хатфрол Колыбели Лордов. Теперь слушайте.

Походкой, исполненной достоинства, он направился к кровати. Над ней на стене был укреплен держатель для факела.

Биринайр сказал:

— Это сделано для таких несведущих молодых людей, как вы, — и сунул в держатель одну из горящих лучин. Пламя потухло, но, едва он вытащил лучину, вспыхнуло вновь.

Он установил в держателе лучину и, перейдя комнату, сделал то же самое на другой стене.

Пока Хайербренд занимался этим делом, Торн поставил один из горшков с гравием на стол, а другой — на поставку возле раковины.

— Когда захотите спать, накройте их, — сказал он чистым голосом.

Покончив со своим занятием, Биринайр сказал:

— Тьма иссушает сердце. Берегись этого, гость.

— Но учтивость подобна глотку из горного потока, — пробормотал Торн, улыбаясь, словно какой-то скрытой шутке.

— Это так. — Биринайр повернулся и вышел из комнаты. Торн задержался, подмигнул Кавинанту и прошептал:

— Он не так уж строг, как вам могло показаться.

Затем он тоже исчез, оставив Кавинанта наедине с Лордом Морэмом.

Морэм закрыл за ними дверь, и Кавинант мог теперь как следует разглядеть одного из Лордов. У Морэма были изогнутые чувственные губы, на которых сейчас играла улыбка симпатии к Хатфролам. Но эффект, вызываемый улыбкой, уравнивался взглядом глаз. Это были опасные глаза — серо-голубые с золотистыми крапинками, — которые, казалось, проникали сквозь любую личину до самого мозга преднамеренности; глаза, которые скрывали нечто значительное и неведомое, будто Морэм был способен застать врасплох саму судьбу, если бы оказался у последней черты. А его горбатый нос, расположенный между опасными глазами, был подобен рулю, направлявшему его мысли.

Затем Кавинант разглядел посох Морэма. Он был окован металлом, как и Посох Закона, который Кавинант мельком видел в лопатообразных руках Друла, но резьбы на нем не было. Морэм держал посох в левой руке, правой отдавал Кавинанту приветственный салют. Затем он скрестил руки на груди, зажав посох сгибом локтя.

Губы его изогнулись, выражая сложную комбинацию из усмешки, робости и настороженности.

— Позволь мне начать снова, — сказал он. — Я — Лорд Морэм, сын Вариоля. Добро пожаловать в Ревлстон, Томас Кавинант Неверующий и посланец. Биринайр — это Хатфрол и глава учения Лиллианрилл в Колыбели Лордов, но, тем не менее, до Вечерен есть еще время. Итак, я пришел по нескольким причинам. Первое — это чтобы приветствовать вас, второе — чтобы ответить на вопросы чужестранца, оказавшегося в Стране, и третье — это осведомиться о причинах, которые привели вас в Совет. Простите, если я кажусь чересчур официальным. Вы — чужестранец, и я не знаю, как у вас принято приветствовать гостя.

Кавинант хотел ответить. Но он все еще чувствовал замешательство, в которое ввергла его темнота; ему требовалось время, чтобы голова прояснилась. Несколько мгновений он, мигая, смотрел на Лорда, затем, чувствуя необходимость нарушить молчание, сказал:

— Этот ваш Страж Крови мне не доверяет.

Морэм криво усмехнулся.

— Баннор говорил мне о том, будто вы считаете, что вас держат в заключении. Это еще одна причина, побудившая меня побеседовать с вами этим вечером. Не в наших обычаях проверять гостей прежде, чем они отдохнут. Однако я должен рассказать вам кое-что относительно Стражей Крови. Может быть, присядем?

Он взял стул и, поставив его напротив Кавинанта, сел, положив посох на колени таким естественным образом, словно тот был частью его самого.

Кавинант сел возле стола, не отрывая взгляда от Морэма. Когда он сел, Лорд продолжил:

— Томас Кавинант, я говорю вам открыто: до тех пор, пока вы не проверены, я допускаю, что вы друг или, по крайней мере, не враг. Вы — гость, по отношению к которому должна быть проявлена учтивость. Кроме того, мы давали Клятву Мира. Но вы такой же чужак для нас, как мы — для вас. А Стража Крови приносила присягу, которая ни в малейшей степени не сравнима с нашей Клятвой. Они присягали служить Лордам и Ревлстону, охранять нас от любых угроз с помощью силы своей верности.

Он тихо вздохнул.

— Ах, это унизительно, когда тебе так служат, невзирая на время и на смерть. Но оставим это. Я должен сказать вам две вещи. Верные своей присяге, Стражи Крови уничтожили бы вас немедленно, если бы вы подняли руку на кого-либо из Лордов, да и на любого обитателя Ревлстона. Но Совет Лордов отдал приказ о взятии вас под свое покровительство. Так вот, Стражи Крови — Баннор или кто-либо другой — скорее отдадут свои жизни, защищая вас, чем нарушат этот приказ или допустят, чтобы вам был нанесен какой-то вред.

Видимо, заметив на лице Кавинанта какое-то сомнение, Лорд добавил:

— Уверяю вас, это так. Быть может, для вас было бы не лишним расспросить Баннора обо всем, что касается Стражей Крови. Пусть это недоверие не огорчает вас; быть может, когда-нибудь вы поймете причину. Он по происхождению Харучай. Это племя живет высоко в горах Вестрон, за расселиной, которую мы теперь называем Пропастью Стражей. Они попали в Страну в первые годы правления Кевина, Высокого Лорда, сына Лорика; пришли и остались, принеся Присягу, которая своей нерушимостью достойна даже богов.

На мгновение он, казалось, погрузился в размышления о Страже Крови.

— Это были люди с горячей кровью, сильные и плодовитые, прирожденные воины и бойцы, а теперь, благодаря своей обещанной верности, они превратились в племя аскетов, старое и лишенное женщин. Говорю вам, Томас Кавинант, за их преданность была заплачена такая вот непредвиденная цена… Это нелегко им дается, и единственной наградой им служит нерушимая истая служба. И узнать потом горечь сомнения…

Морэм снова вздохнул, затем как-то застенчиво улыбнулся.

— Спросите у Баннора. Я слишком молод, чтобы рассказывать все так, как было!

«Слишком молод? — с удивлением подумал Кавинант. — Сколько же ему лет?» Но он не стал задавать этот вопрос, опасаясь, что ответ будет столь же опасным соблазном, каким был рассказ Преследующего Море о Бездомных. Затем, с усилием отогнав от себя эти мысли, он сказал:

— Мне надо поговорить с Советом.

Морэм в упор взглянул на него.

— Лорды соберутся завтра, чтобы выслушать вас и Гиганта. Вы хотите говорить сейчас? — Глаза Лорда с золотистыми крапинками, казалось, вспыхнули от сосредоточенности. Неожиданно он спросил:

— Вы — враг, Неверующий?

Кавинант внутренне вздрогнул. Он чувствовал на себе испытующий взгляд Морэма, и ему казалось, что пламя этого взгляда прожигает мозг. Но он был готов к сопротивлению и глухо огрызнулся:

— Вы же провидец и оракул. Вот и скажите мне.

— Это Кваан меня так назвал?

Улыбка Морэма была разоружающей.

— Что ж, я высказал некоторую проницательность, когда позволил обычной красной луне меня побеспокоить. Может быть, мои способности провидца удивляют вас?

Затем, прервав свое отступление, он намеренно повторил:

— Вы враг?

Кавинант вернул Лорду его взгляд, надеясь, что тот увидит в его глазах твердость и бескомпромиссность. «Я не буду… — подумал он. — Я не являюсь… Я никоим образом не являюсь ему никем. Просто я должен…»

— Просто я должен, — сказал он, — передать вам… послание. Так или иначе, меня заставили доставить его сюда. Кроме того, по дороге произошло несколько вещей, которые могли бы вас заинтересовать.

— Рассказывайте, — мягко, но с настойчивостью сказал Морэм.

Но его взгляд напомнил Кавинанту о Барадакасе, об Этьеран, о моментах, когда они говорили: «Ты закрыт…»

Он мог видеть здоровье Морэма, его опасную смелость, его живую любовь к Стране.

— Люди постоянно спрашивали меня об этом, — пробормотал он. — Не могли бы вы сами рассказать?

Мгновением позже он ответил сам себе: «Конечно нет. Что они знают о проказе?» Затем до его сознания дошла причина, вызвавшая вопрос Морэма. Лорд хотел, чтобы он говорил, хотел слышать его голос и распознать в нем правду или ложь. Слух Морэма мог уловить честность или фальшь ответа.

Кавинант вспомнил послание Фаула и отвернулся в целях самозащиты.

— Нет… я приберегу это для Совета. Одного раза для таких вещей достаточно. Мой язык рассыпется в песок, когда ему придется говорить это дважды.

Морэм кивнул, словно подтвердил, что понял. Но почти немедленно спросил:

— Так значит обезображенная луна объясняется вашим посланием?

Кавинант инстинктивно посмотрел в проем балконной двери.

Там, извилисто плывя над горизонтом, подобно чумному кораблю, светилась кровавым светом луна. Ее отблеск делал равнины похожими на воплощение фантазии. Он не мог сдержать дрожь в голосе, отвечая:

— Он пускает пыль в глаза. Просто показывает нам, на что способен.

Однако в глубине души он кричал: «Черт побери! Фаул! Духи были беззащитны! А что я сделал для этих уничтоженных созданий?»

— Ах, — вздохнул Морэм, — так бывает в плохие времена. — Он шагнул в сторону от стула и закрыл вход на балкон деревянной шторкой. — Боевая Стража насчитывает менее двух тысяч воинов. В Страже Крови их всего лишь пять сотен — ничтожное количество для выполнения какой-либо задачи, кроме защиты Ревлстона. А Лордов всего лишь пять. Из них двое старики, на исходе своих сил, и никто не овладел более, чем ничтожной частью Первой заповеди Кевина. Мы сейчас слабее, чем любой из Друзей Земли во все времена существования Страны. Вместе мы едва способны лишь на то, чтобы заставить колючую траву расти лишь на Кураш Пленетор.

Нас было больше, — пояснил он, вновь сев на стул.

— Но в последнее поколение почти все лучшие в Лосраате избрали Ритуал Освобождения. Я первый должен пройти испытание в течение пятнадцать лет. Увы, сердцем я чувствую, что теперь нам понадобятся другие силы.

Он сжал в кулаке посох так, что побелели костяшки пальцев, и на мгновение его глаза отразили нескрываемое чувство отчаяния.

Кавинант резко сказал:

— Тогда предупредите своих друзей, чтобы они были готовы к худшему. То, что я скажу, вряд ли вам понравится.

Но Морэм постепенно успокаивался, словно не слышал предупреждения Кавинанта. Разжав руку, державшую посох, он вновь положил его себе на колени. Потом он мягко улыбнулся.

— Томас Кавинант, у меня есть определенные причины допускать, что вы не враг. У вас, я вижу, есть посох Лиллианрилл и нож Радхамаэрль. Да, и посох познал борьбу с сильным врагом. Кроме того, я уже разговаривал с Соленым Сердцем Преследующим Море. Другие вам доверяли. Я не думаю, что вы добрались бы сюда, если бы вам не оказывали доверие.

— Черт побери! — взорвался Кавинант. — Вы все переворачиваете с ног на голову! — Он бросал взгляд, словно камни, в собственное искаженное отражение. — Меня вынудили прийти сюда. Это была не моя идея. С того момента, когда все это началось, у меня не было другого выбора. — Он прикоснулся рукой к груди, чтобы напомнить себе о том выборе, который у него все же был.

— Не по своей воле, — мягко констатировал Морэм.

— Значит, не зря вас называют Неверующим. Впрочем, оставим это. Совет выслушает вас завтра.

Так. Боюсь, что сумел ответить далеко не на все ваши вопросы. Но наступило время Вечерен. Вы не составите мне компанию? Если хотите, можем продолжить беседу по дороге.

Кавинант сразу согласился. Несмотря на усталость, он с радостью ухватился за возможность действовать, держать разум все время занятым.

Раздражение, вызванное вопросами к нему, было немногим лучше тяжести вопросов, которые ему хотелось задать относительно белого золота. Чтобы избежать своей сложной уязвимости, он встал и сказал:

— Идемте.

Лорд поклонился и вышел из комнаты в коридор. Кавинант последовал за ним. Здесь он увидел Баннора. Тот стоял, прислонившись к стене возле двери, флегматично скрестив руки на груди. Но когда Морэм и Кавинант вышли в коридор, он присоединился к ним. Повинуясь внезапному импульсу, Кавинант пересек ему путь. Его взгляд встретился со взглядом Баннора, и, прикоснувшись к груди Стража Крови негнущимися пальцами, он сказал:

— Я тоже тебе не доверяю.

Затем в злобном удовлетворении он снова повернулся к Лорду.

Морэм подождал, пока Баннор зашел в комнату Кавинанта, чтобы взять там один из факелов. Затем Страж Крови занял позицию на шаг позади левого плеча Кавинанта, и Лорд Морэм повел их вдоль коридора. Вскоре Кавинант вновь утратил ориентацию; запутанные коридоры башни сбивали его с толку не хуже лабиринта. Но вскоре они дошли до зала, который, казалось, замыкался глухой каменной стеной. Морэм прикоснулся к камню концом посоха, и стена ушла вбок, открыв проход на галерею, протянувшуюся над внутренним двором между башней и главной Колыбелью и выходившую к внешнему углу с контрфорсами.

— Нет, — пробормотал он, — забудьте, я просто побуду здесь…

Краска стыда залила Томасу лицо, и холодный ручеек пота скатился вдоль спины.

— Я плохо переношу высоту.

Лорд мгновение с любопытством рассматривал его, но принуждать не стал.

— Хорошо, — сказал он просто. — Мы пойдем другим путем.

Обливаясь потом, теперь уже наполовину от облегчения, Кавинант последовал за Морэмом, который прошел часть прежнего пути, а потом сложными переходами вывел их к одной из дверей в основании башни. Там они перешли двор.

Затем Кавинант впервые оказался в главной части Ревлстона.

Вокруг него Колыбель была ярко освещена факелами и гравием. Стены здесь были достаточно высоки и широки даже для Гиганта, и их размеры словно контрастировали с витками башни. В присутствии такого количества резного, величественного и властного гранита, такой тяжести нависающих над головой гор и обилия огней Кавинант остро ощутил свое невежество и собственную хрупкую недолговечность. Снова он почувствовал, что создатели Ревлстона превзошли его.

Но Морэм и Баннор не казались ему ничтожными. Лорд шел вперед так, словно эти залы были естественным окружением, словно его смертная плоть расцветала и служила этому великолепию. А непроницаемость и твердость Баннора, казалось, еще увеличилась, словно внутри у него было нечто, почти равнозначное нерушимости Ревлстона. Среди них Кавинант чувствовал себя нереальным, лишенным какой-либо важной действительности.

Сквозь зубы он непроизвольно издал рычание, и плечи его сгорбились, когда эти мысли стали душить. Мрачным усилием он заставил себя сконцентрироваться на окружающих внешних деталях.

Они повернули и пошли вдоль широкого коридора, ведущего прямо, если не считать определенной волнистости, словно он был врезан согласно структуре камня прямо в сердце горы. От него через неровные интервалы отходили связующие коридоры. Некоторые были прорублены прямо между одной и другой скалой, а другие только соединяли центральный зал с внешними проходами. Через эти коридоры центральный зал заполняли во все возрастающем числе мужчины и женщины. Все они, как догадался Кавинант, шли на Вечерни. На некоторых были надеты кирасы и головные повязки воинов, остальные носили уже знакомую Кавинанту одежду Вудхельвеннинов и Подкамников. Некоторые произвели на него впечатление, как имеющие отношение к Лиллианрилл или Радхамаэрль; но подавляющее большинство, казалось, принадлежало к числу тех, кто занимается более прозаическими делами городского обслуживания — стряпней, уборкой, строительством, ремонтом, сбором урожая. Кавинант заметил также нескольких Стражей Крови, рассредоточившихся в толпе. Многие из людей кивали и уважительно приветствовали Лорда Морэма, который, в свою очередь, отдавал во все стороны приветственные салюты, часто называя здоровавшихся с ним людей по именам. Однако шедший позади него Баннор нес факел все с той же невозмутимостью, словно он был одним во всей Колыбели.

Когда толпа стала чересчур густой, Морэм двинулся к стене и остановился у какой-то двери. Открыв ее, он повернулся к Баннору и сказал:

— Я должен присоединиться к Высокому Лорду. Проведите Томаса Кавинанта в святилище среди людей.

Повернувшись к Кавинанту, он добавил:

— Баннор доставит вас завтра в Клоуз в надлежащее время.

Махнув на прощание, он оставил Кавинанта со Стражем Крови.

Теперь уже Баннор вел Кавинанта по Ревлстону. Через некоторое время зал кончился, расколовшись под правильным углом на левую и правую арку вокруг широкой стены, и люди со всех направлений вливались в этот опоясывающий коридор. Двери, достаточно большие, чтобы впустить Гигантов, были проделаны в изогнутой стене через равные интервалы, и через них проходили люди — быстро, но без суеты и замешательства.

По обе стороны от каждой двери стояли Гравлингас и Хайербренд, и когда Кавинант приблизился к одной из дверей, то услышал, как стоявшие возле нее стражи говорят:

— Если в сердце твоем зло, оставь его здесь. Внутри для него нет места.

Время от времени кто-либо из людей протягивал руку и прикасался к стражу, словно передавал ему свою ношу.

Подойдя к двери, Баннор отдал факел Хайербренду. Тот потушил его, накрыв пламя рукой и тихо мурлыча какую-то песенку. Затем он вернул потухшую лучину Баннору, и Страж Крови вошел в святилище. Кавинант последовал за ним.

Они очутились на балконе, опоясывающем изнутри огромную пещеру. Огней в ней не было, но свет струился изо всех открытых дверей, и над балконом, на котором стоял Кавинант, находилось еще шесть балконов, все двери на которых тоже были открыты. Было хорошо видно. Балконы располагались вертикальными ярусами, а под ними, более чем в сотне футов внизу, находилось плоское дно пещеры. Одну сторону занимал помост, но остальная часть площадки была заполнена людьми. На балконах тоже было много людей, но все же там было относительно спокойнее; всем было хорошо видно.

Внезапное головокружение хлестнуло Кавинанта по голове черными крыльями. Он вцепился в перила, расположенные на уровне груди, и прижался к ним, стараясь унять заколотившееся сердце. Ревлстон казался наполненным безднами; куда бы он ни пошел, везде приходилось сталкиваться с утесами, пропастями, расщелинами. Но перила были сделаны из надежного гранита. Сжимая их, он усилием воли подавил свой страх и посмотрел вверх, чтобы оторвать взгляд от притягивающего дна.

Он был несколько удивлен, обнаружив, что пещера не была открытой и над ней не видно было неба; она оканчивалась сводчатым куполом в нескольких сотнях футов над верхним балконом. Детали потолка различались смутно, но Кавинанту казалось, что он различил фигуры, вырезанные в камне, — гигантские формы, исполняющие какой-то замысловатый танец.

Затем свет начал угасать. Двери одна за другой закрылись; тьма заполнила пещеру подобно возрожденной ночи. Вскоре святилище погрузилось во мрак, и в пустоте, как неугомонный дух, распространился мягкий шум движения и дыхания людей. Тьма, казалось, изолировала Кавинанта. Он чувствовал себя так, словно потерял якорь, будучи заброшенным в глубокое пространство, и массивные камни Колыбели нависли над ним, словно весь их громадный, чудовищный вес лег ему на плечи. Кавинант непроизвольно попятился к Баннору, прислонившись к его непоколебимому плечу.

Затем зажегся огонь — два огонька: факел Лиллианрилл и горшок с гравием. Огоньки эти были совсем крошечные в огромной пещере, однако они освещали Биринайра и Торна, стоявших по обе стороны помоста со своими, соответствующими каждому, светильниками. Позади каждого Хатфрола стояли два человека, одетые в голубое: Лорд Морэм с пожилой женщиной, державшей его под руку, — сзади Биринайра; другая Женщина и старик, тоже одетые в голубое, — позади Торна. Стать старика противоречила его седым волосам и бороде. Кавинант интуитивно догадался, что это Высокий Лорд Тротхолл.

Старик поднял посох и трижды ударил его металлическим концом по каменному помосту. Голова Лорда была высоко поднята, однако голос напомнил о старости. Несмотря на осанку и бодрость духа, в интонации его голоса была ревматическая боль возраста, когда он сказал:

— Настало время Вечерен Колыбели Лордов — древнего Ревлстона, созданного Гигантами воплощения всего, во что мы верим. Добро пожаловать, сильные сердца и слабые, свет и тьма, кровь и кость, разум и душа, во имя добра. Пусть мир будет снаружи и внутри вас. Это время посвящается служению Земле.

Его компаньоны отозвались:

— Пусть будет исцеление и надежда, сердце и дом для Страны и для всех людей, служащих Земле, ибо вы, стоящие перед нами, вы — прямые ученики Земной Силы и Учения, Лиллианрилл и Радхамаэрль, ученые, Ловардены и воины. А вы, стоящие перед нами, — вы, люди, кто ежедневно заботится об очаге и урожае жизни; и для вас, находящиеся среди нас Гиганты, Стражи Крови, чужеземцы, и для отсутствующих Ранихинов, Раменов, Вудхельвеннинов и жителей Подкаменья, всех братьев и сестер общей веры. Мы — Лорды Страны. Добро пожаловать в правде и справедливости.

Затем во тьме святилища зазвучала песня Лордов. Огоньки Хатфролов были крошечными в огромном, высоком, заполненном людьми святилище — крошечными и, несмотря на это, отчетливыми и яркими, как неподдельное мужество. И в этом свете Лорды пели свой гимн:

Когда эхо их голосов затихло, Высокий Лорд Тротхолл заговорил снова:

— Мы — новые хранители Страны, сторонники и верные слуги Земной Силы, поклявшиеся посвятить себя восстановлению Учения Кевина и излечению Земли от всего, что бесплодно или неестественно, разрушительно, бессознательно или извращено. И, поклявшись также посвятить себя в равном соотношении со всеми другими посвящениями и обещаниями, поклялись, несмотря ни на какие поползновения назойливого себялюбия, посвятить себя Клятве Мира. Ибо спокойствие — это единственный залог того, что мы не оскверним Страну вновь.

Люди, стоявшие перед помостом, хором ответили:

— Мы не оскверним Страну, хотя усилие владения собой иссушает нас на лозе нашей жизни. Но мы не будем знать отдыха до тех пор, пока тень нашей прежней глупости не улетучится из сердца Страны, а тьма не зачахнет в цветении и жизни.

И Тротхолл продолжал:

— Но в служении Стране нет иссушения. Иссушение делает возможным служение точно так же, как рабство увеличивает унижение. Мы можем идти от знаний к знаниям, а затем — еще к более высоким знаниям, если нас поддерживают мужество и сила и если мудрость не покидает нас, гонимая тенью. Мы — новые хранители Страны, сторонники и верные слуги земной силы.

На это все собрание ответило пением тех самых слов, строчка за строчкой повторяя их за Высоким Лордом, и звук этого единого голоса отражался в святилище, словно его ритмичная интонация высвободила какую-то скрытую подземную страсть.

Пока длился этот могучий звук, Тротхолл склонил голову в знак смирения.

Но когда пение прекратилось, он опять вскинул голову и широко раскинул руки, словно открывая грудь навстречу обвинению.

— Ах, друзья мои, — воскликнул он, — посвятившие себя служению Стране! Почему нам стало так трудно постигать Учение Кевина? Кто из нас сумел хотя бы приблизиться к уровню знаний наших предков? Мы держим в руках Первую Заповедь, мы читаем манускрипт, слова которого большей частью нам понятны. И все же мы не можем проникнуть в тайны. Какой-то недостаток в самих нас, какая-то перемена к худшему, какое-то ошибочное действие, какой-то основной сплав в наших намерениях мешает нам. Я не сомневаюсь, что цель наша чиста — это цель Высокого Лорда Кевина, и до него это было целью Лорика Дэймлона и Хатфью, но мудрее, ибо мы никогда не поднимем руку на Страну в сумасшествии отчаяния. Но тогда что? Где мы не правы, если не можем понять того, что нам дано?

На мгновение после того, как голос его умолк, в святилище воцарилось молчание, и пустота пульсировала, словно рыдала, словно в словах Лорда люди узнали самих себя, почувствовали беду, о которой он говорил, как свою собственную. Но затем послышался новый голос. Соленое Сердце Преследующий Море бодро сказал:

— Мой Лорд, мы еще не дошли до конца. Действительно, задачей нашей жизни было понять и укрепить достижения предков. Но наши труды открывают двери в будущее. Наши дети и дети наших детей победят, потому что мы не потеряли своего сердца, потому что вера и мужество — это величайший дар, который мы можем вручить нашим потомкам. И Страна хранит тайны, о которых мы ничего не знаем, — тайны надежды, равно как и угрозы. Пусть ваши сердца не знают скорби, гор-братья. Ваша вера драгоценна несмотря ни на что.

— Но у вас нет времени! — простонал Кавинант. — Вера! Потомки! Фаул собирается уничтожить вас!

Его мнение о Лордах теперь изменилось. Они не были какими-то высшими существами, вершителями судеб: они были такими же смертными, как и он сам, и им знакома была слабость. Фаул отнимет у них все.

Но мгновение он отпустил перила, за которые держался, словно собирался выкрикнуть послание судьбы собравшимся людям. Но головокружение тотчас же разрушило это намерение, набросившись на него из пустоты. Пошатнувшись, он вновь ухватился за перила, потом качнулся назад и ухватился за плечо Баннора.

«…Что максимальный предел отпущенных им в Стране дней…»

Ему придется объявить им смертный приговор.

— Уведите меня отсюда, — хрипло проговорил он. — Я не могу вынести этого.

Баннор поддержал Кавинанта, потом повел его к выходу. Дверь тотчас же отворилась в ярко освещенный внешний коридор. Кавинант наполовину выпал из дверей. Не говоря ни слова, Баннор зажег факел от одного из горящих на стене светильников. Затем он взял Кавинанта под руку, чтобы поддержать его.

Кавинант отбросил его руку.

— Не прикасайся ко мне, — еле слышно проговорил он. Разве ты не знаешь, что я болен?

На бесстрастном лице Баннора не возникло ни тени какого-либо выражения. Спокойно повернувшись, он повел Кавинанта прочь от святилища.

Кавинант пошел за ним, согнувшись и держась руками за живот, словно его все еще мутило.

«…Что максимальный предел…» Как он мог помочь им? Он не мог помочь даже самому себе. В состоянии замешательства и с тяжестью на сердце он кое-как доплелся до своей комнаты в башне, закрыв за собой дверь, словно исполнив приговор. Потом сжал ладонями виски, как будто его разум раскалывался надвое.

«Ничего этого на самом деле нет, — молча стонал он.

— Каким образом они это делают со мной?»

Повернувшись, он уставился на ковер, словно тот мог дать ему ответ. Но это лишь ухудшило его состояние.

— Проклятье! Берек! — стонал он. — Ты думаешь, это легко? Ты думаешь, обычного человеческого отчаяния достаточно? Если ты чувствуешь себя достаточно паршиво, то нечто космическое, по крайней мере, таинственное обязательно появится и спасет тебя? Будь ты проклят! Он собирается уничтожить их! А ты — просто еще один грязный отверженный прокаженный, и сам даже не знаешь об этом!

Его пальцы согнулись, как дикие когти, и он прыгнул вперед, царапая ковер, словно пытаясь соскрести черную ложь с камня мира. Тяжелая пряжа не поддавалась его наполовину искалеченным рукам, но ковер упал со стены. Распахнув дверь на балкон, он с усилием перекинул ковер через перила и швырнул его в багряную ночь. Тот стал падать, медленно кружась, как опавший лист осенью.

Я не Берек!

Тяжело дыша, он вернулся в комнату, рывком опустил за собой деревянную штору, чтобы не видеть кровавого света. Скинув халат, он надел свою одежду, затем погасил свет и забрался в постель.

Но прикосновение к коже мягких чистых простыней не утешило его.