При странных обстоятельствах

5

Вот уж чего не ожидал Малинин в этом деле — быстрого, почти мгновенного первого успеха. Павел Николаевич был убежден, что первые искорки засветятся не скоро. А уж следующим поводом для удивления был автор открытия — Пронько. Лет пять назад — еще лейтенантом — Пронько проходит стажировку в областном управлении. Малинин как раз ею и руководил тогда. По воспоминаниям Малинина, было в момент стажировки лейтенанту Пронько лет двадцать пять или двадцать семь. Значит, теперь ему немногим за тридцать. Но старший лейтенант Пронько был, что называется, солидным мужчиной… Тридцать ему, сорок или сорок пять — не имело значения. Следующий этап у таких людей — стареющий мужчина. Потом — старик. Широкоплечий, основательный, с косой прядкой, свисающей на лоб, был Пронько как бы символом надежности, стабильности в мире. Малинин слышал от кого то, что у старшего лейтенанта в Шиловске жена учительница и двое детей, но и без слуха этого было ясно, что у Пронько крепкий и добрый дом, где хозяина любят и побаиваются.

Сейчас Пронько привычным движением откинул со лба прядь волос, провел пятерней по сероватым кудрям и снова уставился на майора.

— Ну что ж, поехали?

Они подъехали к конторе СМУ в седьмом часу вечера, завхоз, предупрежденный начальником СМУ, уже ждал их в дверях. Пронько ринулся было вперед, но Малинин окликнул старшего лейтенанта втроем они неспешно обошли помещения. Постояли у злополучного окна, выбитого грабителями в ту ночь, а теперь снабженного еще и солидной металлической решеткой, посмотрели на новенькую сигнализацию — тогда бы ее, полгода назад… И только после этого Малинин словно нехотя спросил у завхоза:

— У вас тут есть ход на чердак?

Завхоз, невысокий, суетливый мужчина, лицо и шея которого были усыпаны мелкими бусинками пота, торопливо повел милицию показывать.

Шесть ступенек, лесенка металлическая, здоровенный замок на скобе. Малинин осмотрел замок, потом по вернулся к завхозу:

— Ключи?

Ключей у завхоза не оказалось. Ключи висели на доске в подсобке, завхоз сбегал, принес связку, отделил темный крупный ключ, подал майору.

Малинин снова осмотрел скобу замка.

— Никто сюда не ходит, — вполголоса пояснил Пронько. — Они это на замке постоянно держат, только для инспектора пожарной охраны в сентябре открывали. И все.

Завхоз притащил еще большой фонарь с закопченным стеклом, без слова понял взгляд старшего лейтенанта, снова ушел, вернулся с газетой, протер стекло.

На чердаке было пусто, пыльно, пахло мышами. Малинин осмотрел пол — никаких особых следов он найти не надеялся, но надо было оглядеться, раз уж поднялись сюда. Пронько же опустился на корточки, присел, порылся рукой в черной гари, плотно устилающей доски чердака. Малинин вопросительно глянул на старшего лейтенанта. Тот протянул ему грязную раскрытую ладонь, посветил на руку.

— Не понимаю, — сказал майор.

— Просо, — ответил Пронько и снова присел. Малинин присел рядом. Теперь он различал между черных пятнышек гари продолговатые ядрышки зерен.

— Ну и что? — спросил Павел Николаевич.

— Да одно к одному, — тихо ответил Пронько. — Это они тут шерудили… Наши, в общем… Те же, что и в колхозе.

Малинин внимательно следил за Пронько. Движения старшего лейтенанта были вольны, неспешны, плавны, струйки черной земли вперемешку с гарью и пылью так покорно стекали между его пальцами, словно это не сотрудник милиции отыскивает следы преступников, а хлебороб цедит руками землю, перебирая по крупинкам свои надежды.

— Ну, конечно, — сказал Пронько. — К порогу — больше.

— Объясни же наконец, — Малинин выпрямился и стукнулся головой о настил чердака.

— Осторожно, товарищ майор, низко тут, — запоздало предупредил Пронько. — А веник у них еще новый был… С нового не так падает.

— Ты можешь говорить толком? — Малинин опустился на корточки рядом со старшим лейтенантом.

— Ну, вы же знаете, — Пронько внимательно процеживал землю, — у нас в колхозе они через чердак забрались. Вошли через библиотеку, на чердаке пересидели, а потом спустились в контору. Вот я и решил, что надо и тут чердак посмотреть.

— Все смотрели. И Кондратенко смотрел, и мы смотрели.

— А шлицы на шурупах блестят. Вы ж видели.

— Видел.

— Отверткой крутили. Вывинчивали шурупы. Вот я и подумал.

— Ну, хорошо, шурупы кто-то трогал — это факт. А почему — наши? Мало ли кто мог их крутить?

— А завхоз сказал, что тут никто не лазит. А шурупы шевеленные. Вот я и подумал, что надо просо поискать.

Малинин рассмеялся. Это напоминало сказку про белого бычка.

— Я ж тебя об этом и спрашиваю: при чем тут просо?

— В колхозе на чердаке тоже никаких следов не было. Замели они следы, веничком замели. А веник с собой принесли и с собой забрали. Я там пошукал, и вот, — Пронько кивнул на бумажный пакетик, лежащий на полу рядом, — собрал. А тут подумал, если они были, то могли и тут заметать. Надо просо искать. — И в подтверждение Пронько подсунул Малинину широкую корявую свою ладонь с маленькими потемневшими зернами.

— Понял наконец, — сказал майор. — Ты эти зернышки собери отдельно. Экспертизе пригодятся.

— А у меня конверт есть, — спокойно сказал Пронько. — Там-то конверта не было, а тут я уж прихватил.

— Погоди, — майор сам не заметил, как начал говорить Пронько “ты”, — а почему это просо у вас в протоколе не отражено?

— А я его потом собрал. На всякий случай. Когда узнал, что еду в Приморск. Могло ведь и не пригодиться.

— Пошли, — Малинин подтолкнул плечом сидящего рядом Пронько. Они выбрались к люку. Внизу томился в ожидании завхоз. Спустились, почистились, вышли к машине, попрощались, поехали.

— Ох и хитер же ты! — сказал, улыбаясь, Малинин.

— Это есть, — радостно согласился Пронько. — Мне и жена говорит — хитрый!

Восемь просяных зернышек нацедил на чердаке СМУ старший лейтенант Пронько. Восемь штук. Первый стык, первый поворот зрения. Они были тут, сидели на чердаке, заметали следы. Еще до решения экспертизы Малинин был убежден, что это так. В конце концов экспертиза может и не подтвердить тождественность зерен. Веник и другой могли взять, мало ли что — полгода прошло. Но были, сидели, подметали за собой. Что это значит?

Малинин молча смотрел в окно машины. Ах, Кондратенко, Кондратенко!.. Вот где ты прокололся…

Кондратенко посчитал, что взломщики пришли ночью, вышибли окно со двора, проникли внутрь стройконторы, втащили за собой аппарат, взломали дверь бухгалтерии, а затем уже занялись сейфом. По этой логике им просто нечего было делать на чердаке. Конечно, осматривали все помещения, но интересовались всерьез только окном и бухгалтерией. А уж историю с веником никто не мог предусмотреть…

Если предположить, что они и в первом, и во втором случае проникли в здание загодя, пересидели до ночи и только потом начинали действовать, то само собой отпадало представление о многоопытности и разнообразии методов этой группы. В колхозе они оглушили и связали сторожа. Здесь же сторожа просто не было. Никто не мог им помешать.

В управлении Малинин и Пронько провели вместе еще около часа.

— Сторожевал там Петро Демиденко, племянник нашего капитана Демиденко Ивана Никитича. Молодой еще, девятнадцать лет пареньку было, и хоть про покойников плохо не говорят, но такой был никчемный парнишка. Нет, честный хлопец, — сам себя поправил Пронько, — но ледачий, ужас! В общем, определили в сторожа, чтоб хоть какую копейку в дом приносил. А дом там… — Пронько запнулся, махнул рукой и выложил все: — Батько у него пьет, мать болеет, беда в доме. А теперь вот… Он в тот вечер два стакана вина с ребятами выпил, а потом пошел на службу. Пришел к шести, как положено, видели его. Позакрывал все, а потом, видно, лег на диванчик в приемной у председателя и заснул. Так и нашли его на том диванчике. Весь синий. Связали они его и еще по голове чем-то стукнули, но несильно — крови что и не было, врачи говорят — легкий удар, ссадина — кожу, значит, сорвало. А умер он, потому что задохнулся. Они ему рот заклеили пластырем — липкая такая лента. А в носу у него полипы. Это врач все говорил. Вот он и умер…

“Не было сторожа в стройконторе, — думал Малинин. — Не было. А на чердаке они сидели. И если так, то войти туда могли только днем, изнутри, где-то спрятались или сразу поднялись на чердак. Могли днем в конторе чужие люди забраться на чердак? Или это были свои? Свои, которые не знали бы, есть тут сторож или нет? Маловероятно. Предусмотрительные с веником, а про сторожа бы не знали? И сумму в кассе не знали бы? Или для них восемнадцать тысяч не были маленькими деньгами? Но тогда это не рецидивисты…”

— Александр Иванович, придется вам еще раз тщательно пройтись по СМУ. Особое внимание обратите на тех, кто уволился незадолго до взлома в стройконторе, на тех, кто ушел после него. А в общем, смотрите кадры. И в каждом сомнительном случае — сразу ко мне. Ясно?

Пронько поднялся. Он шел к двери, ступая тяжко, основательно. Туловище старшего лейтенанта Пронько бы то гораздо мощнее и длиннее, чем коротковатые толстые ноги, оттого за столом Пронько выглядел гораздо выше ростом…

Малинин вздохнул и придвинул к себе огромную гору папок, которую ему доставили еще со вчерашнего вечера. Предстояло осмотреть все это в поисках каких то зацепок, каких то следов — если группа и впрямь действовала в области и прежде, след должен был остаться…

Павел Николаевич сосредоточенно работал уже часа три когда внезапный стук заставил его поднять голову. Порыв ветра ворвался в кабинет, приоткрыл дверь и могуче шарахнул ею. Малинин бросился к окну. Солнце светило ярко, но там, за дальними крышами домов, где должно было синеть море — знакомый изгиб залива, там сейчас было совершенно черно. С моря надвигалась на город черная пелена.

— Дождались, — вслух сказал Малинии и полной грудью вдохнул жаркий, раскаленный воздух. На горизонте что то поблескивало, но еще так далеко что раскаты грома сюда не доносились.

Малинин вернулся к столу, несколько раз чиркнул пальцем, набирая знакомый номер:

— Валера? Скажи там по этажу — пусть окна поберегут. Гроза идет.

Туча уже навалилась на город, облегла его, стало гораздо темнее. Наступила тишина. Город словно застыл, не слышно было доносящихся сюда обычно уличных шумов, словно и там все оцепенело, прислушиваясь, напряженно ожидая. В тишине внезапно пахнуло зноем. И когда укатились его клубы, когда невмоготу уже было ждать — грянуло. Грохотом грома и ливня одновременно. Толстенные, свитые, как канаты, струи ударили по крышам, стенам, мостовым, смывая с них жар, делая их сразу тусклыми и темными, дымясь от соприкосновения с раскаленными камнями, шипя, струи и мгновенно возникшие ручьи били по липковатой пелене пота, по этой пленке многодневной жары, облепившей город. Через минуту бежали уже не ручьи — реки, а сверху все гремело и било, не ослабевая рокотало, поддавая ярости там, где, казалось, нечего уже добавить…

Малинин стоял у окна, крупные капли, отскакивая от жести подоконника, попадали в лицо Павлу Николаевичу, и он ловил с каким то непонятным ему облегчением эти мгновенные уколы. Наверху гремело и рокотало — уже не угрожающе, а сыто, удовлетворен но, и все лилось, лилось, словно в один час было разрешено и отпущено, полной мерой выдано все, что скопи лось за долгие дни жары…

Малинин сел в полупустой автобус — час “пик” уже кончился, а время вечернего отлива из города еще не начиналось, да и не начнется, наверное, сегодня — вряд ли кто-нибудь выберется с окраин в центр гулять после такого ливня… Прислонившись плечом к оконному стеклу, закрыв глаза, ехал Павел Николаевич домой, на свой “хутор”. Он наизусть знал все перекрестки, на которых притормаживал автобус. Это был его, Малинина, город, город всей его жизни. А к новому району, где уже два года жил он с семьей, привыкнуть Павел Николаевич никак не мог.

Старый центр Приморска от новых просторных его районов отделяло широкое полукольцо пригорода. Маленькие домики с огородами, длинные высокие заборы, скамеечки у ворот, непролазные весной и осенью улицы. То, что перестало быть деревней и все никак не могло стать городом…

Город стучался сюда настойчиво и терпеливо. Кое-где уже плыли среди приземистых домов ледоколы девятиэтажек, добегали сюда нарядные скоростные трамваи, загорались светофоры на перекрестках асфальта и грунтовки. Но пригород был цепким и вязким, он помнил свое: его не отменишь в один день, не снесешь а снесешь — так не обрадуешься. Ибо как вместить обитателей этих стареньких домов в новые и высоченные?.. А строительство все шло, уводя город от моря в степь. И что-то менялось в самом городе, накладывая новые отпечатки на лица его жителей.

Малинин помнил Приморск совсем иным еще двадцать лет назад. А что может знать о нем Кравец? Чумаков? И даже Коля Осецкий, хоть он коренной приморец?

Над родным городом Павла Николаевича, над его буднями, над старым центром и новыми окраинами, над строительными кранами и мачтами судов в тесноватом уже порту висел ореол легенд. Правда и вымысел, болтовня и знание смешались, образовав как бы кожуру плода — мягкую, но неподатливую.

Павел Николаевич подробно и явственно помнил свое детство, горячие пыльные камни. Тогда улицы и дворы были вымощены темными плитами вулканической лавы. Морское побережье было не желтым, как теперь, а зеленым и рыжим. Мягко плескались весла в густой и вязкой июльской воде, цокали по камням копыта меланхолических лошадей, цветы привялой акации плавали в солнечном настое, а над всем этим царило невыразимое наречие Приморска.

Автобус взревел, набирая скорость. Это означало, что он выбрался наконец на широкую трассу.

Эти районы Приморска были разительно не похожи на старый центр. Приморск поначалу сложили из светлого камня — ракушечника, который добывали тут же, под самим городом. Морские раковины, сдавленные за тысячелетия в плотный каменный слой, одели город в четкие кварталы ложноклассического стиля или купеческого ампира. Пустые и темные вы работки, оставшиеся под городом, стали кавернами — с ними тоже было связано немало историй: и славных, и страшных. Известность Приморска тоже спрессовалась за годы, сложилась в причудливый и не лишенный красоты фасад, в пышные квадраты, обрамленные зеленью. Но внизу оставались темные и глухие катакомбы.

Что может знать об этом Кравец? А ведь чувствует же что то, чувствует. Не потому ли он предполагает, что оба взлома совершили “любители”? Кравец, судя по всему видит Приморск с испугом, с преувеличенным характерным для новогорожанина ощущением опасности. Помнит небось и легенды о прославленных бандитах старого Приморска… Бандитов было много — это правда. А про мнимую их интеллигентность и склонность к философствованию потом сочинили литераторы Малинин из чистого любопытства посмотрел как то архивные дела. Примитивно, грязно, жестоко и жадно. Вот и все, чем могли похвастать некогда знаменитые “короли” и “графы” приморского бандитского дна. А держались долго, потому что сперва просто содержали полицию, а потом — слишком мало было сил у милиции, слишком мало опыта, слишком много других врагов, посерьезнее, похитрее, позлее. А когда дошли руки и до этого отребья — переловили всех за два года. И знаменитые налетчики “сыпали” друг друга как только могли, спасая собственную шкуру.

Малинин тут же улыбнулся собственной самоуверенности. Вот-вот, ты сам приморец, хвастливый и велеречивый. Поймай пока своих взломщиков хотя бы. Пока что ничего особенного в волнах тебе обнаружить не удалось…