V. Битва в Болгарии

После того как Розочка выдала замуж свою тетку, та окунулась с головой в создание семейного гнездышка и довольно мало уделяла внимания своей племяннице, все больше и больше перенимая американский образ жизни, где каждый заботится только о себе. У Розочки была весьма тонкая и очень ранимая душа, и потому девушка болезненно переживала эту перемену. Она привыкла к тому, что Зинаида Александровна все время рядом, что с ней всегда можно поделиться сокровенными мыслями, излить душу, посоветоваться, да и вообще не думать о многих бытовых проблемах. И вдруг, как говорится, в одночасье, все это рухнуло, и в первый момент Розочка действительно растерялась, не зная, как ей дальше жить: впервые в своей жизни она оказалась в депрессии.

В такие моменты ничего не хочется делать, и если в голову приходят какие-то мысли, то от них иногда и в самом деле хочется в петлю. Душевное самоистязание доводит человека до крайности. Начинает казаться, что ты никому не нужен, что тебя никто не любит и что вообще жизнь твоя кончена. Так важно, чтобы в подобный момент рядом оказался близкий человек, который смог бы вас очень тактично и нежно отвлечь от черных мыслей, смог бы внушить уверенность в своих силах, в своей нужности другим людям.

Для любого человека такой момент один из самых опасных в жизни: иногда пережить его — все равно что заново родиться. Именно эти моменты являются как бы лакмусовой бумажкой, которая показывает, какова личность того или иного человека. Достаточно ли у него характера, чтобы преодолеть этот приступ меланхолии, либо она поглотит его, заставит опустить руки, плюнуть на все и всех, выпустив наружу, как злого джинна из бутылки, самое опасное чувство — безразличие.

В таком состоянии слабовольный человек тянется к бутылке или наркотикам, чтобы уйти от проблем. Ему кажется, что, приняв «дозу» или напившись, он от проблем избавится, но это чистая иллюзия: как только действие алкоголя и наркотика проходит, накатывает все большая тоска, и для того чтобы заглушить ее, нужна еще большая порция зелья. Смалодушничав вначале и приняв первую «дозу», человек делает первый шаг на пути, ведущем в пропасть.

Одумайтесь, люди! Одумайтесь те, кто еще может вернуться к полноценной жизни! Не позволяйте самообману овладеть вами настолько, что самостоятельно вы уже не справитесь с ним. Смело обращайтесь за помощью: к врачам, к друзьям, к родным — не нужно стесняться. Поверьте, никто не застрахован от болезни, а значит, большинство сможет понять вас и попробовать помочь. Только помните: любая помощь будет бесполезна, если вы сами не захотите спасти себя. Это все равно что попытаться остановить самоубийцу, который принял твердое решение покончить с собой. Несмотря на все усилия окружающих, тот найдет подходящее время и место, чтобы все-таки уйти из жизни.

Наркотики и алкоголь страшны тем, что действительно дают облегчение, но это облегчение кратковременное и обманчивое. Никогда не забывайте о том, что отношение к вам зависит от вас самих. Как вы к себе относитесь, так и окружающие будут относиться к вам. Поверьте, не могут вас любить и уважать другие, если вы не любите и не уважаете самого себя. Так что одумайтесь, есть еще время, оглянитесь назад и подумайте, если не о себе, то о своих близких, которые вас любят, тревожатся и переживают за вас! Не доставляйте им боли, им хватает проблем в этой жизни. Научитесь немножечко терпеть, найдите себе занятие по душе и тогда у вас все будет хорошо! Только идущий осилит дорогу! Извините за небольшое отступление, однако вернемся к нашей героине…

К счастью, у Розочки были от родителей хорошие, устойчивые гены, и она смогла перебороть свою депрессию, целиком погружаясь в работу. Едва простившись с Савелием, Розочка для себя решила, что летних каникул как таковых у нее не будет, а свободное от учебы время она всецело посвятит совершенствованию английского языка, а также изучению города. Ей хотелось знать НьюЙорк так же хорошо, как она знала Москву.

Сдав с блеском все экзамены за первый курс. Розочка передохнула пару дней и приступила к выполнению своих планов. Для изучения Нью-Йорка она создала целую систему. Сначала она несколько дней ездила по городу со своим водителем Биллом, повествовавшим в меру своих знаний о тех улицах, площадях, бульварах и достопримечательностях, которые они проезжали. Они ездили не хаотично, мотаясь из одной части города в другую. Напротив, начав от побережья Атлантического океана в районе Брайтон Бич, они постепенно, район за районом объезжали город, и Розочка жадно впитывала в себя его дыхание, краски, привычки и причуды.

Целую неделю Билл, почти не умолкая, рассказывал девушке о прошлом и настоящем города, после чего она, сделав один день перерыва, уселась за руль сама и попыталась, не заглядывая в карту, найти кратчайший маршрут до того или иного места назначения. Когда же через две недели на смену изумлению и неуверенности пришел автоматизм, Розочка приступила к изучению города на своих двоих, причем знакомство начала все с того же Брайтон Бич.

Момент депрессии пришелся как раз на окончание первого курса, и Розочка несколько дней не хотела никого видеть, даже свою близкую подругу, с которой особенно сблизилась после смерти ее отца, нью-йоркского шерифа. Наткнувшись пару раз на грубость, подруга решила оставить ее в покое и дать возможность ей прийти в себя. Она была уверена, что Розочке это вполне под силу. И она не ошиблась. Помаявшись несколько дней наедине, Розочка принялась ругать себя на чем свет стоит за то, что она слишком много возомнила о своих способностях и переоценила свои силы.

С удивлением Розочка осознала, что именно тетка помогала ей справляться со всеми бытовыми трудностями, а стоило той завести семью и уйти к мужу, как у Розочки все стало валиться из рук; она ничего не успевала, иногда даже забывая давать поручения обслуживающим ее людям.

Неизвестно, до чего она дошла бы в порыве самокритики, как вдруг зазвонил телефон, который она отключила еще три дня назад. Первой ее реакцией было отругать виновного, но тут она вспомнила, что сама минут десять назад, бродя в раздражении по комнатам, зачемто включила телефонный шнур в розетку. Брать трубку или не брать? А вдруг подруга? Хоть будет на ком злость сорвать! Розочка резко схватила трубку:

— Да, слушаю! — сердито воскликнула она.

— Розочка, — услышала она голос, от которого вдруг сильно-сильно забилось ее сердечко, — ты почему такая грозная? Кто посмел разозлить мою девочку?

— Са… — начала она, но тут же спохватилась. — Сереженька, милый, родной мой, как же я рада, что ты позвонил именно сейчас! Господи, спасибо тебе! — От волнения ее голос задрожал, а из глаз брызнули слезы.

— Что с тобой, родная? Что случилось? — встревожился Савелий.

— Ты знаешь, тетка моя… — начала Розочка с того, что, вероятно, действительно тревожило ее сердце. — Помнишь ее?

— Зинаиду Александровну? Конечно! Что с ней? — Савелий подумал, что с теткой Розочки что-то произошло.

— Так вот, она вышла замуж, за профессора одного, — с грустью произнесла она.

— Вышла все-таки? Значит, нашла свое счастье? Какая она у тебя молодец! Постой, — спохватился он. — Почему в голосе твоем такая грусть?

— Да нет никакой грусти, — деланно возразила Розочка.

— Не ври, пожалуйста, — строго произнес он. — Рассказывай. Что, осталась одна и раскисла?

— Ну, вот, видишь, ты и сам все знаешь. — Розочка обиженно всхлипнула.

— А ну, вытри слезы! Что это такое? Что случилось с моей девочкой? Совсем не узнаю ее. — Савелий специально не стал жалеть Розочку, чтобы заставить ее взять себя в руки.

— Не сердись, милый, я больше не буду, — совсем по-детски ответила Розочка, чем сразу разжалобила Савелия.

— Никогда, милая, не распускай нюни. Помни, какие у тебя были родители. Сколько страданий им пришлось перенести и так рано уйти из жизни. А если и это не поможет, то знай, что есть человек, который все время думает о тебе, и ты всегда можешь рассчитывать на его поддержку.

— Спасибо, Сереженька! Знай, что именно мысли о тебе очень часто помогают мне в трудную минуту. — Розочка говорила с такой нежностью, что ему вдруг захотелось взметнуться ввысь и единым движением мысли очутиться рядом с ней. — Как все-таки здорово, что ты позвонил именно сейчас, когда так хотелось услышать твой голос! Наверное, в Москве сейчас очень тепло, правда?

— Я не в Москве сейчас…

— А где же? Или не можешь сказать?

— В Болгарии.

— В Болгарии? Как здорово! В море, конечно, купаешься, загораешь?

— с некоторой завистью проговорила Розочка.

— К сожалению, не до отдыха. Как ты, милая? Как семестр закончила?

— Первый курс на «отлично», — не без гордости доложила она. — А в остальном… очень скучаю по тебе.

— Я тоже…

— Почему столько времени не звонил?

— Ты же помнишь, о чем я тебе говорил?

— Все помню. До последнего слова помню. Но иногда так хочется услышать твой голос, что просто мочи нет.

— Ко дню твоего рождения тебя ждет сюрприз…

— Господи! Неужели сможешь вырваться? — радостно воскликнула девушка.

— Наполовину, — остудил ее Савелий.

— Как это?

— Ну какой же тогда будет сюрприз?

— До дня рождения так далеко. Скажи, пожалуйста, — умоляюще произнесла она, и Савелий не смог отказать.

— Я пришлю тебе свой голос.

— Правда? Вот здорово! А что же ты мне расскажешь?

— Нет! — решительно отрезал он. — Пускай хотя бы это останется сюрпризом.

— Хорошо, придется подождать, — покорно согласилась Розочка. — Только очень прошу тебя, наговори побольше, хорошо?

— Обещаю.

— Боже, как бы мне хотелось сейчас, чтобы мы были вместе, — словно подслушав его мысли, с грустью отозвалась она.

— И мне! — признался Савелий и тут же добавил: — Пока, к сожалению, это невозможно.

— Очень давно хочу спросить тебя, можно?

— О чем? — насторожился Савелий.

— Можно? — настойчиво повторила Розочка.

— Ладно, спрашивай.

— Ты помогал устроить мою учебу в Нью-Йорке?

— С чего это вдруг тебе захотелось узнать об этом именно сейчас? — ответил он вопросом на вопрос.

— Я же сказала, что давно хочу, а спрашиваю сейчас потому… — начала объяснять она, но вдруг остановилась. — А когда еще я могла спросить? Ответишь?

— Обещаю, когда-нибудь ты все узнаешь.

— Только не сейчас?

— Мне уже нужно идти.

— Так скоро? Милый, я так люблю тебя, что иногда мне самой становится страшно. Боюсь, что сойду с ума.

— А вот это совсем ни к чему, — с полной серьезностью заметил Савелий.

— Не бойся, любимый, я возьму себя в руки!

— Это уже лучше, обнадеживает. — Он улыбнулся и добавил по-английски: — Смотри, больше не кисни и займись каким-нибудь полезным делом.

— А вот в этом можешь быть уверен: займу свои мозги непременно, — тоже по-английски ответила Розочка.

— Твой английский стал намного лучше за это время.

— Я старалась…

— Умница! Целую крепко! Пока!

— Я тебя тоже целую, звони! — Розочка чмокнула в трубку, и он услышал короткие гудки.

Некоторое время Савелий задумчиво глядел на трубку. Как здорово Розочка повзрослела за эти полгода! И как в то же время ей не хватает рядом близкого человека. Отсюда и ее стресс, переживания. Может быть, зря тетка поспешила с замужеством и оставила девочку одну? С другой стороны, ей, наверное, тоже было не сладко столько лет быть в одиночестве, без любимого мужчины? Да и Розочке все равно пришлось бы рано или поздно повзрослеть и самой начать заботиться о себе. А чем раньше придет желание отвечать за свои поступки, тем раньше появится и самоуважение, а это уже не так мало.

— О чем задумался, капитан? — услышал Савелий и обернулся. — У твоего мужественного лица такое странное и необычное выражение… — сказал Денис.

— Что значит странное?

— Не знаю, мечтательное, вот! — нашел он подходящее определение.

— Может быть, так оно и есть. — Савелий пожал плечами. — Ну, что там Андрюша?

— Он созвонился со своими партнерами, которые перебросят нас в Москву, они готовы принять троих прямо сейчас.

— Сейчас? А когда вылет? — Савелию не очень улыбалось столько часов ожидать отлета черт знает где.

— Не знаю…

— Подожди, я мигом. — Савелий пошел в комнату, откуда слышался голос Андрея, постучал: — Можно?

— Заходи, Серега, я скоро закончу один базар и поговорим, — кинул тот и продолжил разговор по телефону: — Слушай, Костик, я прилетаю сегодня в шесть часов вечера, к этому времени ты должен связаться с людьми, про которых я тебе сказал, и передать им мою просьбу, понял? Да, и обязательно расскажи все Эдику Рижскому. Пусть подключит своих ребятишек. Сказал уже? Отлично! Так и действуй! Встречай один, нас трое будет. Давай, до встречи! — Он отключил трубку и повернулся к Савелию: — Какие проблемы, братишка?

— Денис сказал, что мы можем отправляться к самолету прямо сейчас, но ты мне вроде говорил, что вылет только ночью. Изменилось что-то или мы до ночи будем в салоне самолета загорать? Не слишком светит с нашимто довеском…

— Черт, совсем забыл сказать, что, к счастью, вылет сдвинули, и вы отлетаете через два часа после нас, а не ночью. Но в аэропорт можно выезжать и сейчас, пока документы, пока груз проверят; чартерные рейсы всегда дольше оформляют, чем пассажирские. Кстати, что ты думаешь с вашим «уазиком» делать?

— Хочешь, забери себе, — предложил Савелий. — Сам сказал, что в самолете места нет. Только поставить на учет морока будет: документов-то на машину нет, как ты понимаешь. Да и менты могут поинтересоваться — почему дырки от пуль? К тому же чеченские номера…

— Это пустяки, всякую дырку долларом можно заклеить. Одного цвета,

— он хитро сощурился, — защитного. Здесь «уазик» штуки три-четыре стоит. Так что держи.

— Что?

— Три с половиной штуки баксов.

— Слушай, Андрюша, оставь ты эти штучки. — Савелий разозлился. — Я тебе что, торговец какой?

— При чем здесь торговец? Чудак человек. Я же всетаки каким-никаким, а бизнесом занимаюсь и сумею пристроить твою тачку.

— Спасибо за помощь. Но… — Савелий открыл свой рюкзак и показал тугие банковские упаковки стодолларовых купюр.

— Ничего затарился! — удивился Андрей. — И сколько здесь?

— Без малого триста штук.

— Хорошо, что заговорили об этом сейчас. Могли бы возникнуть неприятности при вылете. Придется с вами смотаться. — Он взглянул на часы. — Еще есть время, успею. Что, двигаем?

— В принципе мы готовы. Что с оружием делать?

— Что за оружие?

— Пистолет-пулеметы и еще кое-какое спецоружие…

— Тоже огнестрельное?

— Частично.

— И конечно же, оно числится за вами?

— К сожалению.

— А служебных документов, естественно, нет?

Савелий виновато пожал плечами.

— С ходу я вряд ли сумею решить этот вопрос, — после небольшой паузы ответил Андрей, — но через пару дней его притащат в Москву, обещаю.

— Ладно, — огорченно вздохнул Савелий.

— Так что все огнестрельное придется оставить здесь, а холодное… холодное возьмите с собой, договорюсь.

— Куда положить оружие?

— Идем, открою сейф.

Облегчив свои рюкзаки от оружия, все, кроме Оксаны, направились к выходу.

— Миша, ты тоже оставайся, зачем нам тесниться в моем «мерседесе».

— Что ж, давайте прощаться, — с грустью промолвил Гадаев, и они поочередно обнялись.

— Мужики, я могу помочиться? — попросил вдруг Мушмакаев.

— Во блин! Нашел мужиков! — вскипел Андрей. — Молчал, молчал, а как только выходить, ему, видишь ли, поссать захотелось! Вот сучка!

— Не заводись, Андрюша, пусть помочится, вдруг там негде будет и он в штаны наделает. Нюхай тогда весь рейс… Отведи его, Денис.

— Иди, ссыкун! — подтолкнул его тот, и все рассмеялись.

— А что, отличное погоняло ты ему подкинул, Денис, — ухмыльнулся Андрей, — с тебя пайка сахара, гнида!

Вскоре они вернулись, и все вышли из квартиры. Первым шел Андрей, за ним Савелий, а потом уже Денис вел под руку Мушмакаева. Черный «мерседес» стоял буквально в пяти метрах от подъезда. Андрей достал ключ и только успел повернуть его в замке, как услышал за спиной незнакомый голос:

— Послушайте, парни, отдайте вашего пленника, и обещаем, что никаких неприятностей у вас не будет.

— О каких это неприятностях ты говоришь? — спокойно спросил Савелий.

— Твоя башка, Бешеный, находится сейчас под прицелом, и если ты или твои люди не будут благоразумны, то твои мозги забрызгают весь асфальт. — В голосе парня было столько ехидства, что это сразу разозлило двух человек.

Во-первых, Савелия, который не любил, когда ему, как он это называл, «капали на психику», и моментально ощетинивался. Во-вторых, Андрея, который на поверку оказался человеком, не владеющим ситуацией перед собственным домом, да еще в присутствии людей, за коих он ответственен перед Вишней. В такие моменты Ростовского просто клинило. Прекрасно сознавая, что предупреждение о возможном выстреле в Бешеного вряд ли неудачная шутка, Андрей тут же с досадой подумал, что зря заставил ребят оставить оружие в сейфе, но моментально вспомнил, что под сиденьем у него припрятан «Макаров».

Замок, к счастью, уже открыт, остается распахнуть дверцу, выхватить пистолет и выровнять шансы, взяв этого ублюдка под прицел. Даже взводить не придется: Андрей специально держал его готовым к стрельбе в экстремальных ситуациях. В отражении оконного стекла он заметил, что незнакомец не вооружен, по крайней мере в его руках ничего нет и карманы вроде не оттопыриваются.

Была не была! Андрей резко дернул на себя дверцу, сунул руку под сиденье и вытащил ее уже вооруженной. Казалось, все заняло лишь одно мгновение, но и этого было достаточно для того, чтобы прогремел выстрел, подтвердивший, что незнакомец действительно не шутил.

Испугавшись за Бешеного, к которому он с первой минуты почувствовал огромную симпатию, Ростовский быстро обернулся и увидел, что тот успел не только пригнуться, но и выпрыгнуть в сторону незнакомца, а пуля попала в плечо Мушмакаева, находившегося несколько в стороне от Савелия. Андрей пригнулся за машиной и попытался определить, откуда был произведен выстрел, но вдруг прогремел второй, раздавшийся со стороны дома. Причем звук был не только не похож на первый, но и сопровождался звоном стекла, а за ним последовал негромкий вскрик на улице.

Пока Андрей Ростовский пытается разобраться в ситуации, посмотрим и мы на случившееся со стороны. Как нам известно, «спецмальчики» уже более двух часов сидели в засаде, ожидая, когда появится их «объект».

Капитан Селезнев предложил следующий план. Лейтенант Артамонов, засев на дереве, возьмет на прицел «объект уничтожения», как только появятся в поле зрения те, за кем они охотятся, и при первой же опасности приведет операцию к логическому концу. Сам капитан расположится в непосредственной близости к подъезду и первым начнет разговор. Рыжий Прокофьев должен находиться рядом и прикрывать его при первой необходимости. А действовать они должны только по сигналу капитана или исходя из неожиданного развития ситуации.

Как только в дверях показался Андрей Ростовский, фото которого они видели у болгарского офицера, капитан тут же подал сигнал готовности. Появившийся в дверях Бешеный, которого они никогда не видели, хотя его и описывал по телефону старший второй группы, отправившейся отрабатывать «чеченский след», не произвел особого впечатления, и капитан спокойно вышел вперед и заговорил именно с ним. Уверенный, что его лейтенант Артамонов взял на мушку Мушмакаева, капитан решил попробовать обойтись без шума: припугнуть Бешеного, забрать пленника и тихо ликвидировать его, надежно спрятав тело.

Вначале все шло как по маслу: капитан успел заметить, что соперники вряд ли вооружены, и приступил к реализации плана, но все злостно испортил тот, от которого они совсем не ожидали какой-либо активности. Они были убеждены, что Ростовский займет нейтральную позицию и не станет лезть в чужие разборки. Как только он вмешался, капитан понял, что медлить нельзя, и хотел подать сигнал, но лейтенант и сам все понял и сделал выстрел. Капитан успел заметить, как Мушмакаев упал, но в тот же миг их план снова подвергся испытанию: прогремел выстрел, которого никто не ожидал, ни нападавшие, ни те, кто был с Савелием.

На деле все оказалось просто: из окна за происходящим наблюдал Михаил Гадаев, который, по чистой случайности, еще не положил свое оружие в сейф. Форточка в кухонном окне была открыта, и он невольно услышал угрожающий монолог незнакомца. Почувствовав, что это не пустая угроза, Михаил тут же пригнулся за подоконник, выхватил пистолет-пулемет и внимательно оглядел все самые подозрительные места, в которых можно было схорониться. Второго незнакомца, несмотря на то что он притаился среди развесистых веток дерева, Гадаев заметил сразу, и как только тот шелохнулся, он в него выстрелил.

Далее Михаил видел все как в замедленном кино. Его выстрел был точен: затаившийся стрелок кулем свалился с дерева, шлепнулся на землю и не двигался. Почему-то упали Денис и Мушмакаев. Савелий выпрыгнул ногами вперед на угрожавшего ему незнакомца и сбил того с ног. Откуда-то взялся и третий незнакомец, выскочивший из-за мусорного бака. Андрей, завороженный зрелищем схватки Савелия, стоял к третьему нападающему спиной и не видел его.

Михаил заметил в руках «мусорщика» нож, но стрелять не мог: его друзья были на линии огня. На раздумье времени не оставалось, Андрей находился в смертельной опасности. Гадаев, выбив ногой оконную раму, одним прыжком подскочил к парню с ножом и на несколько мгновений отвлек его от Андрея. Этого хватило, чтобы Андрей повернулся к опасности лицом, но теперь уже он не мог воспользоваться оружием, чтобы не попасть в Михаила или Дениса, пытавшегося понять, что случилось с пленным.

Незнакомец с ножом оказался явно профессионалом: сделав несколько точных движений, он сумел чиркнуть ножом по плечу Михаила, и довольно ощутимо — обильно брызнула кровь. Видно решив, что этот противник получил достаточно, парень повернулся к Ростовскому и ловко выбил из его рук пистолет. Вновь отточенные движения, отвлекающие соперника от истинных намерений, но Андрей, судя по всему, не раз участвовал в схватках на ножах. Как только его соперник попытался нанести режущий удар, он точным ударом ноги отбил его руку с ножом.

Но тот, скорее всего, и рассчитывал на это. Четко развернувшись, он замахнулся, и казалось, что Ростовскому вряд ли удастся избежать страшного лезвия. Андрей моментально сообразил, что ни отбить, ни увернуться от этого коварного удара у него не выйдет, и сделал единственное, что мог в этой ситуации: ухватил держащую нож руку за кисть, но потерял равновесие и повалился на спину, увлекая за собой соперника. Положение Андрея было весьма опасным: лезвие ножа было уже в нескольких миллиметрах от его горла, одна рука из последних сил удерживала руку соперника с ножом, вторая была блокирована свободной рукой нападавшего. Казалось, еще мгновение, и холодная сталь вонзится в горло Андрея, и он уже мысленно прощался с жизнью, но неожиданно напор незнакомца резко ослаб, и Андрею удалось сбросить парня с себя. Вскочив на колени, он схватил его за горло, но тот даже и не пытался сопротивляться.

— Оставь, он уже получил свое, — услышал Андрей голос Дениса и тут же заметил, что изо рта соперника струится кровь, потом, повернув его, увидел торчащий в спине нож.

— Спасибо, браток! Еще немного и… — Ростовский покачал головой и потер пальцами свое горло.

Когда Денис рядом с Мушмакаевым вышел из подъезда, чеченец даже сообразить ничего не успел, как его что-то кольнуло в левый бок, а пленник незамедлительно рухнул на него сверху. Не поняв, что с ним случилось (а выстрела он не услышал), Денис пошлепал лежащего по щекам, увидел на его груди кровь, а потом и у себя на боку почувствовал что-то мокрое. Тут до него дошло, что по ним кто-то стрелял. Он повернулся и увидел, что Савелий разделывается с каким-то мужиком, Гадаев стоит, сжимая плечо, и из-под его руки сочится кровь, а Андрею грозит опасность от еще одного нападавшего с ножом.

Не раздумывая ни секунды, Денис взмахнул своим страшным оружием, и холодная сталь точно впилась нападавшему под левую лопатку.

— Оставь, он уже получил свое, — повторил Денис.

Это были первые слова, произнесенные с того момента как прозвучали выстрелы. Вся схватка, занявшая меньше минуты, проходила в полном молчании. Когда до ребят донеслось странное сопение, они сразу повернулись в ту сторону. Звуки исходили от соперника Савелия, которому он так завернул руку, что у бедняги вотвот могли порваться все связки, но тот упрямо пытался вывернуться из железных тисков.

Как только Савелий услышал выстрел, он мгновенно выпрыгнул ногами вперед в сторону угрожавшего ему парня. Уже в полете он услышал еще один выстрел, а потом и звон разбитого стекла. Сначала ему показалось, что пуля попала в лобовое стекло машины, но буквально через секунду раздался треск оконной рамы, и Савелий понял, что к ним подключился Гадаев. Теперь их стало больше, и он целиком переключился на своего соперника. Это оказалось очень кстати — не успел он сбить его с ног, как тот, ловко кувырнувшись, вновь поднялся.

Проведя несколько отвлекающих движений, на которые его соперник не купился, Савелий понял, что перед ним отличный профессионал рукопашного боя, и его охватил настоящий азарт. Они и правда были достойны друг друга: Савелий брал своей подвижностью, а соперник, будучи почти на голову выше и килограммов на пятнадцать тяжелее, надеялся на мощь своих ударов. После того как несколько раз ему удалось без труда уклониться от резких ударов Бешеного, он уверовал, что легко одолеет противника с его японской, несколько непривычной для него техникой рукопашного боя.

А Савелий, почувствовав, что тот отлично держит удары и так просто его не пробить, решил усыпить бдительность нападавшего, раз за разом повторяя одни и те же движения. Его соперник явно купился на эту тактику — Савелий увидел его самоуверенный взгляд и ухмылку. Тогда он сразу, не давая опомниться, нанес сопернику сложный двойной удар ногами в лицо, выпрыгнув прямо над его головой.

Удар был столь сокрушителен, что капитана Селезнева отбросило на несколько метров. Оглушенный, тот все же сумел подняться на ноги, но тут Савелий перехватил его руку и заломил на болевой прием. Несмотря на это, Селезнев продолжал сопротивляться. Савелий тихо шепнул ему на ухо:

— Если ты не успокоишься, то до конца своих дней останешься калекой.

— Все, все, сдаюсь, — прохрипел тот, пересиливая боль, и перестал вырываться.

Решив, что парень получил достаточно, чтобы понять, кто одержал вверх, и с честью сдаться на милость победителя, Савелий отпустил его, но парень вовсе и не думал смиряться. Как только рука его освободилась, он выхватил из-за пояса нож и успел даже взмахнуть им. Подобного коварства Савелий не простил и, резко крутанувшись на месте, нанес свой самый любимый двойной удар «маваши». Первый удар пришелся в горло, второй — точно в висок. Собственно говоря, и одного первого хватило бы, чтобы лишить соперника сознания, но второй удар успокоил его навсегда. Он так и рухнул с поднятой вверх рукой с ножом, словно приветствуя перед смертью победившего его в поединке.

— Да кто эти суки? — раздраженно воскликнул Ростовский.

— Сейчас увидим. — Савелий кивнул Денису в сторону парня, что свалился с дерева. — Взгляни, Денис, на того.

Денис направился к лежавшему, а Савелий заметил, что Михаил ранен, и подошел к нему.

— И как тебя угораздило?

— Натаскали гаденыша, — скривился от боли Михаил и уважительно добавил: — Профессионал.

— Андрюша, у тебя есть дома чем перевязать?

— Да, иди, Ксюша все сделает.

— Ну что, Денис, жив он? — крикнул Савелий.

— Как же, жди, — гордо усмехнулся Гадаев. — В лоб или в глаз? — спросил он.

— Точно в лоб, как в яблочко, — подтвердил Денис, достал носовой платок и, обернув им руку, быстро осмотрел карманы убитого.

— А твой? — спросил Савелий, заметив, как Ростовский осматривает того, что получил «подарок» от Дениса.

— Сразу же сдох! Наверно, и не понял ничего.

— Посмотри у него документы, только осторожнее.

— В каком смысле?

— В смысле — пальчиков не оставляй.

— Для меня это не страшно. — И он смело вывернул карманы рыжеволосого.

Савелий ничего не сказал и подошел к тому, с которым разделался сам. В его карманах он обнаружил только две вещи: паспорт и телефон сотовой связи. Паспорт, выданный в Москве на имя Селезнева Олега Серафимовича.

— Ну, что? — спросил Ростовский.

— Дома поговорим, — озабоченно ответил Савелий и повернулся к Денису: — Что у тебя?

— Только паспорт. Некий Артамонов Григорий Валентинович, гражданин России. Оставить в кармане?

— Да. У тебя, Андрей?

— Кроме оружия, тоже только паспорт: Прокофьев Валентин Викторович, паспорт выдан в Москве.

— Оставь все, как было. — А сам наклонился и положил в карман своему противнику паспорт, а телефон взял с собой. — Идем домой, пока толпа не собралась.

Прихватив Мушмакаева, они вернулись в квартиру Ростовского.

— Твой тоже мертв? — спросил озабоченно Андрей у Савелия.

— К сожалению…

— К сожалению? — взорвался тот. — Эти подонки хотели нас прикончить, а ты — к сожалению!

— Мне не их жалко, а то, что нельзя прояснить коечто.

— Какая разница, кто хотел разделаться со мной? — тихим голосом проговорил Мушмакаев.

— Тебе — никакой, а мне… Позови-ка жену, пусть посидит с ним, поговорить нужно. — Савелий кивнул на дверь комнаты.

— Ксюша! — крикнул Ростовский, и она тут же вошла.

— Ты в оружии разбираешься? — спросил Савелий.

— Да она девяносто шесть из ста выбивает, — хвастливо ответил за нее Ростовский.

— Отлично, покарауль его, пока мы разговариваем. Миша, дай ей оружие.

Ксюша без трепета взяла пистолет-пулемет и направила на пленника.

— Что-то узнал? — предположил Гадаев.

— Пока нет, но есть идея… — Он вытащил из кармана телефон сотовой связи.

— Думаешь, по последнему звонку что-нибудь вычислить? — предположил Ростовский.

— Чем черт не шутит, когда Бог спит. — Савелий нажал кнопку повтора, выждал немного и вдруг услышал:

— Дежурный службы безопасности, подполковник Семенов слушает, говорите.

Савелий вздрогнул от изумления, но взял себя в руки и решительно произнес:

— Могу я поговорить с Селезневым?

— Каким Селезневым? — несколько странным тоном поинтересовался дежурный.

— Олегом Серафимовичем…

— Его сейчас нет, но если вы оставите свое имя и телефон, то я передам, и он вам перезвонит.

— Спасибо, я еще позвоню!

— Хорошо, — невозмутимо бросил тот и положил трубку.

— Ну? — едва не хором спросили ребята, заметив его изменившееся лицо.

— Ничего не понимаю. — Савелий был очевидно растерян.

— Может быть, скажешь наконец, кто тебе ответил? Не черт же из преисподней? — спросил Андрей.

— Почти. Ответил дежурный по ФСБ, который и…

— … подтвердил, что твой Селезнев там работает, — закончил за него Гадаев.

Савелий молча кивнул, потом повернулся к Андрею:

— Что с трупами будем делать?

— А ничего, для этого есть полиция.

— А свидетели?

— Тех, кто видел, я знаю, молчать будут, а другие… Не думаю, что кто-то с удовольствием пойдет свое время тратить на полицейские допросы, протоколы. — Он махнул рукой. — Лично меня больше интересует сейчас оконная рама.

— Ты уж извини, что я… — виновато начал Михаил.

— Посмотрите на него! Он мне жизнь, можно сказать, спас, а за какую-то несчастную раму извиняется. Брось! Ксюша!

— Что? — откликнулась она.

— У, черт, совсем забыл, она же гада этого на мушке держит. У нас как, собрание окончено? Мне нужно коечто сделать.

— Да… Денис, смени Ксюшу, а я немного с Мишей поработаю, — сказал Савелий, но тут же озабоченно нахмурился, заметив у Дениса кровь. — Ты что, тоже ранен?

— Ерунда, царапнуло той же пулей, что прошила наш мешок, — отмахнулся Денис.

— Какой мешок? — не понял Гадаев.

— Который мы из Чечни тащим.

— А, этот… — рассмеялся Михаил. — Выходит, не только «ссыкун», но еще и «дырявый».

— Что, тоже сахарку захотелось? — отозвался Ростовский и повернулся к Савелию: — Слушай, Бешеный, а почему ты не удивился, когда я сказал, что мне о пальчиках можно не беспокоиться? — уходя, поинтересовался Андрей.

— Когда здоровались, я заметил, что ты их чем-то смазываешь, — тоном учителя пояснил Савелий.

— Надо же, никто и никогда не замечал, — удивленно пробурчал Андрей и вышел.

Как только их оставили наедине, Савелий осторожно притронулся к ране Михаила. Гадаев поморщился.

— Тебе же не больно, — заметил Савелий.

— Это я так, в предчувствии боли, — виновато ответил тот, — извини.

— Ничего, проехали. — Савелий продолжил свою «работу».

Рана оказалась очень глубокой, и ему пришлось подключить всю свою внутреннюю энергию, чтобы сначала остановить кровь, а потом приступить к регенерации пораненных клеток. Постепенно недоверчивое выражение лица Михаила сменилось настоящим восторгом.

— Боже мой! — воскликнул он, когда Савелий, с испариной на лбу, устало откинулся на спинку стула. — Да тебе же цены нет, а ты тут рискуешь жизнью!

— Не преувеличивай и, пожалуйста, оставь меня сейчас одного. — Савелий действительно чувствовал огромную усталость, и ему требовалось побыть одному, чтобы быстрее восстановить силы.

— Хорошо, — понимающе кивнул Михаил, встал и пошел к выезду.

— Погоди, — остановил его Савелий, — повязку не снимай пока и не распространяйся об этом, ладно?

— Как скажешь. А если спросят, чем занимались?

— Скажи, боль снимал.

Савелий понимал, что он никогда не сможет объяснить кому-либо то, каким образом он приобрел свои способности, потому пусть у каждого будут любые предположения на этот счет. Главное, что ему удается помогать своим близким, а остальные имеют право думать, что хотят. Повернув руки ладонями вверх, он прикрыл глаза и мысленно обратился к Космосу. Явственно представил, как прямо над его головой открылось некое отверстие, из которого на него хлынул поток живительной энергии.

Этот живительный поток вошел в него, очистил все его энергетические чакры и через его ноги ушел в землю. Когда этот процесс завершился, Савелий провел одной ладонью по другой, встряхнул ими и открыл глаза. У него было ощущение, словно он только что отошел ото сна, в котором пребывал часов десять. Взглянул в зеркало и удовлетворенно крякнул: лицо было посвежевшим и даже помолодевшим.

В нынешней ситуации, естественно, вновь пришла мысль о Богомолове. В первый раз она посетила его, когда ему ответил дежурный офицер ФСБ. Находясь на таком посту, генерал не мог не знать о группе, посланной «разобраться» с ними. А если знал, то почему не предупредил? Неужели Богомолов сам каким-то образом замешан во всем этом? Нет, не может быть! Не может Константин Иванович так круто измениться. Тогда что произошло? Может быть, за то время, которое минуло с момента их последнего разговора, в его ведомстве случились крутые изменения, о которых Савелию не известно?

Терзаемый сомнениями, он потянулся к телефону, чтобы позвонить Богомолову и задать всего лишь один вопрос. Один лишь вопрос. Но стоит ли рисковать? Ведь генерал явно не хотел, чтобы он ему звонил. Да и задавать вопрос по телефону, который, возможно, прослушивается, тоже опасно. Прежде всего опасно для самого Богомолова, если, минуя его, кто-то отдал приказ убрать группу Савелия, отправленную на задание генералом. А что, если… Савелий быстро и решительно набрал номер.

— Алло, — услышал он голос Ланы.

— Привет, подруга! — стараясь, чтобы голос не выдал волнения, сказал он. — Узнаешь?

— А ты как думаешь? — кокетливо спросила Лана. — Очень рада тебя слышать здоровым, а главное — живым.

— Спасибо.

— Как дела? Ты уже в Москве?

— Нет, но скоро буду.

— Понятно… Тебе Андрюшу?

— Он дома?

— Да, только что забежал на минуту. Милый, тебя! — крикнула Лана.

— Кто? — чуть слышно спросил Воронов.

— Узнаешь.

— Алло!

— Привет, майор! — бодро сказал Савелий, давая понять, что по телефону не все можно говорить.

— Господи, здравствуй! Как ты?

— Нормально, а ты?

— У меня тоже все в порядке. — Воронов явно не знал, что хочет услышать Савелий.

— А «крестный» как поживает? — подкинул ему направление разговора Савелий.

— Тоже нормально. Когда я ему рассказал, то был очень недоволен твоим поступком, но потом как будто смирился. — Воронов уже понял, что Савелий спрашивает не из простого любопытства, да и некоторую настороженность почувствовал. — Есть проблемы?

— Вроде того…

— Нужна помощь?

— Нет, пока обошелся. Хотелось бы пообщаться с ним.

— Так позвони, он ТОЖЕ соскучился.

— Уверен?

— На все «сто».

— Ладно, попробую.

— Когда ждать тебя?

— Скоро, очень скоро.

— Отлично! — обрадовался Воронов. На их условном языке фраза «может быть, скоро» давала понять, что ожидать его можно не ранее чем через неделю-другую, «скоро» означало «на днях», а уж в случае «очень скоро» речь шла о часах.

— Встретить?

— Сообщу дополнительно. Бывай, майор!

— Удачи тебе!

— Спасибо, она действительно понадобится. — Он отключил связь, немного помедлил, потом набрал другой номер.

— Да…

— Приветствую, «крестный»!

— Дорогой мой, это ты? — Генерал действительно искренне обрадовался, услышав его голос. — Как я переживал за вас!

— Выходит, знали? Жаль, что не сказали заранее, — с некоторой обидой проговорил Савелий.

— Не мог! — с болью отозвался Богомолов… — Очень беспокоился, но был уверен, что ты справишься.

— За уверенность спасибо. — Савелий не скрыл иронии в своем тоне.

— Как «гости»? — осторожно поинтересовался Константин Иванович.

— КАЖДЫЙ остался очень недоволен, — торжествующе ответил Савелий.

— Жаль, что так получилось. — Его радостный тон явно противоречил словам. — Когда увижу тебя?

— Смотря по обстоятельствам.

— О чем ты?

— Ждать ли еще «гостей»?

— Их «родственники» пока на родине «нашего общего знакомого», но, как только они узнают, что ты «обидел» их «родню», сразу захотят встретиться. Может быть, не стоит обострять… — Генерал чуть запнулся, не зная, как выразиться, но быстро нашелся: — «Отношения»? И сбросить с себя «груз»?

— Посмотрим…

— Поверь, очень рад слышать тебя, а остальное… остальное не имеет никакого значения. — В его голосе слышалась озабоченность. — Главное… да ты и сам знаешь, что главное. Живи долго, «крестник»!

— Мухтар постарается!

Закончив разговор, Савелий почувствовал некоторое облегчение. Главное, что Богомолов не изменился, остался таким, каким был всегда. Конечно, он понимал, что генерал чего-то недоговаривает, даже иносказательно, однако, прекрасно зная, что телефону нет доверия, особо не обиделся. Видно, кто-то на него сильно давит, и этот «кто-то» из тех, от кого просто так не отмахнешься. Нужно будет обязательно поговорить с ним об этом при первой же возможности. Да, устал Константин Иванович. Ох как устал. Но… нужно терпеть. Настали времена, когда расслабляться ни в коем случае нельзя. Затопчут и даже не оглянутся.

Бодро поднявшись на ноги, Савелий пошел взглянуть на Мушмакаева. Конечно, он не будет совсем заживлять его рану, и не только потому, что жалко тратить свою силу и энергию на подонка. Однако поддерживать в нем жизнь необходимо, чтобы довезти до Москвы. Он просто исключит возможность заражения крови и уймет боль, чтобы его стенания не привлекли внимание посторонних людей во время пути.

Он пришел вовремя: Мушмакаев только что потерял сознание.

— Ты что, капитан, и ему хочешь снять боль? — недовольно спросил Денис, когда Савелий склонился над пленным.

— Ты что, забыл? Мы же должны доставить его в Москву. И доставить живым.

— Доживет, осталось каких-то четыре-пять часов. Может и помучиться, — язвительно пробурчал Денис.

— Тебе что, нужны лишние взгляды посторонних? — поддержал Гадаев.

— И правда… — растерянно покачал головой Денис. — Ну извини, не подумал.

— Ну, пожалуйста, — в тон ему уронил Михаил.

Наклонившись над Мушмакаевьм, Савелий притронулся к его лбу и мысленно приказал: «Ты сейчас придешь в сознание и никакой боли не почувствуешь. Ты постараешься быть спокойным, и твоя рана перестанет кровоточить. А теперь я уберу руку, ты откроешь глаза и попросишь воды». Не отрывая ото лба руку, Савелий решил подшутить и хитро взглянул на Дениса:

— Налей, пожалуйста, воды из графина.

— Лоб смочить?

— Нет, он пить хочет, — невозмутимо ответил он.

Денис удивленно посмотрел на Савелия, а Михаил неожиданно прыснул, не выдержав его гримасы. Денис перевел взгляд на него, покачал укоризненно головой, подошел к столу, налил в стакан воды и вернулся к ним. Савелий отнял руку. Раненый тут же открыл глаза и с недоумением поглядел на Савелия.

— Я могу попросить воды? — вежливо произнес он.

На этот раз Михаил просто зашелся от хохота.

— Что смешного в моей просьбе? — обиделся Мушмакаев.

— Ничего смешного, — заметил Денис и протянул ему стакан, — это не тебя касается. Ну, как, сильно рана саднит?

— Нет, даже не чувствую, даже странно. — Он вдруг снова недоуменно взглянул на Савелия, но ничего не сказал.

— Ну что, готовы ехать? — спросил вошедший в комнату Ростовский.

— Мы-то готовы, а как же рама? — напомнил Савелий.

— Все в порядке, договорился, пока мы съездим, сосед ее починит. Удивиться хотите? — с усмешкой спросил Ростовский.

— Не слишком ли много сюрпризов в меню на сегодня? — съязвил Гадаев.

— Последний сюрприз, мне кажется, поднимет вам настроение. — Он явно разжигал их любопытство.

— Тогда удивляй, — согласился Савелий.

— Пошли!

Подойдя к кухонному окну, они ахнули, а Денис даже присвистнул от удивления.

— Мама родная, а где же достопочтенные трупы? — растерянно спросил он, взглянув на хозяина квартиры, словно требуя ответа именно от него.

— Пять минут назад подъехал какой-то фургон, из него выскочили несколько парней в полумасках, побросали трупы в машину и молниеносно исчезли. Как вы думаете, кто они были?

— А чего тут думать? — спокойно рассудил Савелий. — Болгарская спецслужба, которая была задействована на подхвате.

— А почему не поддержали при атаке на нас?

— Наверное, те и не просили, думали, втроем справятся, — предположил Денис.

— Возможно, хотя, скорее всего, сами болгары не захотели вмешиваться в чужие разборки, — возразил Савелий.

Он оказался не очень далек от истины. Отказавшись принимать участие в активных действиях, болгары обещали капитану Селезневу, своему русскому коллеге, после операции провести так называемую зачистку места происшествия, постараться, чтобы все было сделано тайно и правда, не дай Бог, не просочилась в средства массовой информации. В случае утечки единственное, что они решили сообщить, гласило: «Произошла кровавая разборка из-за раздела территории криминальными структурами».

Бесстрастный наблюдатель, посланный болгарской спецслужбой, сообщил, что «встреча закончилась и есть мусор, который нужно срочно убрать». Специалисты были наготове, тут же выехали на место происшествия, моментально собрали трупы, оружие и отвезли все к себе: оружие сдали на оружейный склад, трупы — в морг, документы — начальству. Обнаружив паспорт на имя Селезнева, руководитель управления, с которым напрямую связывался непосредственный начальник Богомолова с просьбой об оказании помощи, схватился за голову, но что-либо предпринимать было поздно. Единственное, что он мог сделать, это сообщить о случившемся в Москву. Когда его соединили, он виновато начал разговор:

— Привет для тебя, коллежка! — У него был сильный акцент, и потому нелегко было понять, что он хотел сказать.

— И я тебя приветствую, коллега! Как здоровье? Как дети? — Российский начальник произнес дежурные фразы, словно специально заученные накануне.

— Здраве-то ничего… — протянул болгарин.

— Что-то случилось? — сразу перебил москвич.

— Только едно… ваши люди у меня…

— Арестованы?

— Никак нет, генерал! Они… так сказать, немного мертвы…

— Мертвы? Трое?

— Так! Трое!

— А другие? — с надеждой спросил генерал.

— Другие нет, только три. Извини, что так случилось. Что с ними делать?

— Завтра за ними приедут мои люди, — тяжело вздохнув, ответил тот.

— Подробности знаешь? В засаду попали?

— Нет, засада нет. Я не видел сам, но мой человек говорит, что бой очень честный, но не равен.

— Тех что, больше было?

— Нет, мысл-та в другом: твои стреляли, другие нет…

— Вот как? Странно… Ладно, спасибо за помощь.

— Ничто! До чуване!

С огромным трудом сдерживая ярость, чтобы не швырнуть трубку, генерал процедил «до свидания», резко положил трубку на место и только потом дал волю своим чувствам:

— Надо же! Так легко расправиться с лучшими моими мальчиками! Как он сказал: «Бой честный, но не равен»; мои стреляли, а те нет. Тогда почему погибли мои, а не те? Что там за «лучший специалист», гад гребаный? Нет, это так нельзя оставить! Завтра все службы ФСБ по углам ржать будут и пальцем показывать, что какой-то недоумок разделался с моими вооруженными мальчиками голыми руками!

Раздраженно схватив трубку, генерал быстро набрал номер.

— Слушаю вас, — раздался характерный хриплый голос.

— Капитан, это Мамонов.

— Извините, генерал, но пока нечем порадовать, объект словно в воду канул.

— Гнилые сведения! — со злостью обрезал генерал. — Селезнев отыскал его в Болгарии.

— Значит, нам возвращаться?

— И как можно скорее! Будешь в Москве перехватывать ЕГО.

— Так вы ж сказали, что Селезнев…

— Да, сказал, что он отыскал его, но не сказал, что он ВЫПОЛНИЛ задание!

— Вы хотите сказать, что группа Селезнева…

— Да, именно это и хочу сказать! — рыкнул Мамонов. — «Тройной смеси» больше нет, черт бы вас всех побрал! Действуй!

— Есть, това… — Не дослушав, генерал бросил трубку и вышел из-за стола.

Он вновь замельтешил по кабинету, пытаясь успокоиться, чтобы не сорвать на ком-то злость. Взбалмошный характер Мамонова знали все, кто с ним работал хотя бы месяц. Он мог завестись с пол-оборота, и тут уж горе тому, кто попадался под горячую руку, пощады не жди. Зная это, каждый, кому нужно было идти к нему на прием, первым делом звонил его самому доверенному помощнику, проработавшему с ним более пяти лет, и спрашивал о настроении «босса». Если узнавали, что «штормит», предпочитали переждать, даже в ущерб делу. Особо ушлым не нужно было даже справляться о настроении. Стоило заглянуть в приемную и увидеть: если она пуста, то выбор сводился к одному из двух вариантов — либо Мамонова нет на месте, либо он «бушует».

Нечто похожее случилось и на этот раз. Когда раздался звонок из Болгарии, у генерала был посетитель, с которым они только-только начали беседу, и хозяин кабинета, попросив гостя подождать в приемной, стал разговаривать по телефону. Раздавшийся за дверьми его кабинета всплеск эмоций моментально вымыл всех посетителей из приемной, и когда «орудийная канонада» пошла на убыль и воцарилась тишина, из селектора прозвучал начальственный успокоившийся баритон:

— Валентин, пусть зайдет тот, кого я просил подождать в приемной.

— А он подумал, что вы уже закончили с ним, — спокойно ответил полковник той фразой, какой он обычно прикрывал ни в чем не повинных посетителей.

И генерал и его помощник прекрасно знали, что это неправда, но в данный момент это устраивало не только их, но и того несчастного, который решился бы продолжить разговор после такого взрыва.

Услышав ровный голос своего любимчика, Мамонов совсем успокоился:

— Ладно, соедини меня с Богомоловым, — и через минуту услышал:

— На красном телефоне Константин Иванович. — Помощник всегда предупредительно называл по имениотчеству тех, с кем соединял своего шефа; Мамонов имел обыкновение забывать имена.

— Хорошо… — Он поднял трубку. — Приветствую, Константин Иванович!

— Здравствуйте, — осторожно отозвался тот.

— Есть сообщения от вашего «лучшего», Бешеного, так, кажется, его кличут? — Генерал специально «проговорился», чтобы хоть так уколоть Богомолова, который ни разу не обмолвился о прозвище своего агента.

— Нет, сообщений не было, — солгал Богомолов, стоически проглотив преподнесенную «пилюлю», но нисколько ею не удрученный. Ясно было, почему позвонил генерал, и Богомолов в душе обрадовался звонку.

— И скорее всего, очень долго не будет, — подал реплику Мамонов.

— Вам что-то известно?

— Ваш Бешеный такое учудил, что половина жителей болгарского города пребывает в страхе.

— О чем вы?

— Собрал вокруг себя едва ли не роту каких-то головорезов и расправился с тремя моими мальчиками! Вы понимаете, расправился!

— В каком смысле расправился? — нарочно переспросил Богомолов, чтобы еще раз порадоваться за своего «крестника». Он прекрасно понимал, зачем генерал «увеличил» состав группы Савелия, чтобы хоть таким нечестным способом оправдать потерю своих «мальчиков».

— В каком, в каком… Погибли они, — зло выдавил Мамонов.

— Искренне соболезную. Напрасно вы не прислушались к моему совету, да что теперь говорить…

— Что? Шутить изволите, любезный? — злобно прошипел Мамонов. Так и казалось, что вот-вот на трубке выступит змеиный яд. — Я всегда довожу свои замыслы до конца! — И потом выкрикнул: — До конца!

В трубке раздались короткие гудки. Отлично зная темперамент генерала, Богомолов был уверен, что тот просто швырнул трубку на аппарат. Не может примириться с тем, что допустил ошибку. Что он намерен предпринять, если Савелий будет в Москве через несколько часов? Трудно представить. Хотя… дури у него хватит, чтобы много дров наломать, а потом все валить на подчиненных. Такое не раз уже случалось, и всегда ему удавалось выйти сухим из воды.

Собственно говоря, чего он так разволновался? Не проще ли рассмотреть и взвесить все спокойно, без нервов? На что может пойти Мамонов? Мушмакаев — слишком одиозная фигура, чтобы поднимать крупные силы для его уничтожения. Самый идеальный вариант — несчастный случай: он бы устроил все стороны, даже чеченцев, но времени для подготовки и осуществления этого варианта нет. Конечно, можно хитро пойти навстречу Савелию и взять Мушмакаева под арест, а потом спокойно организовать «самоубийство» в КПЗ или даже в тюрьме, но… В этом случае, правда, есть серьезный риск получить шумную компанию во всех газетах и на ТВ, мало не покажется.

По ходу Богомолов пришел к мысли, что сейчас всем было бы лучше, если бы Мушмакаев просто сбежал от Савелия. Однако это было настолько нереально, что генерал скептически усмехнулся и покачал головой: от Савелия не сбежишь. Константин Иванович задумался. А что бы он сам предпринял в подобной ситуации? Ответ не замедлил явиться. Он даже не заметил, как произнес вслух:

— Снайпер!

Наиболее оптимальный вариант! Надо только определить, где расположится этот снайпер? Но и это не так просто: никто не знает, каким путем прибудет в Москву группа Савелия. Вполне возможно, снайперов будет несколько, что резко повышает вероятность встречи со смертью в любом месте: в аэропортах, на вокзалах, да мало ли где. Вдруг лицо Богомолова перекосило словно от боли. Он подумал, что генерал рассвирепел настолько, что вполне может приказать расправиться не только с Мушмакаевым, но и с Савелием. Как быть? Предупредить Савелия? Но что это даст? Зная его характер, Константин Иванович прекрасно понимал, что любое предупреждение его не остановит, а лишь разозлит, а злой Савелий…

Генерал даже не захотел себе представить, что может натворить его «крестник», если его действительно обозлить. А что, если…

Богомолов довольно хлопнул в ладоши и быстро набрал номер.

— Говорите коротко, у меня совещание! — раздался в трубке знакомый голос.

Первый заместитель директора ФСБ никогда не отключал свой прямой телефон. Этот номер знал очень узкий круг доверенных людей и еще жена.

— Привет, Саша, это Костя Богомолов. Срочный разговор, — быстро проговорил генерал, стараясь придать голосу нужную окраску.

— Десять минут терпит?

— Десять — терпит.

— В таком случае через полчаса зайди ко мне. — Не дожидаясь ответа, заместитель тут же положил трубку.

В этом был весь генерал-лейтенант Филимонов: молниеносная и точная реакция, взвешенный подход к любой ситуации, внимательное, порой даже трогательное, отношение к друзьям. Близкие это знали, но никогда не пользовались этой замечательной чертой характера. Богомолов был уверен: скажи он, что дело безотлагательное, и Филимонов отменил бы тотчас любое, даже самое важное, совещание. Можно было только догадываться, каких усилий будет стоить их внеплановая встреча для помощников, которым выпадет перекроить дневной план первого заместителя директора ФСБ, одно передвинуть, другое отменить, третье переназначить.

Когда Богомолов вошел в приемную, там как всегда толпилось множество посетителей, но помощник сразу предложил войти в кабинет.

— Александр Владимирович ждет вас, товарищ генерал.

Богомолов открыл массивную дверь, и хозяин кабинета сразу же поднялся ему навстречу.

— Ты, Костя, как всегда точен до секунды, — уважительно подчеркнул он, выходя из-за огромного стола. Они дружески обнялись. — У нас есть десять минут, хватит?

— Уложимся.

— Надеюсь, твоя настойчивость не связана с тем злополучным чемоданчиком?

— В какой-то мере.

— Да? — насторожился Филимонов. — Мне же вроде докладывали, что все в порядке, а дагестанские коллеги даже задержали и убийцу профессора.

— Все верно, однако… — Богомолов пожал плечами.

— Ладно, слушаю. Присаживайся, — кивнул он на кресло за небольшим журнальным столиком.

— Ты, конечно, в курсе операции, проводимой для устранения одного чеченского лидера?

Филимонов ничего не ответил и лишь как-то странно пожевал губами, предоставляя Богомолову самому догадываться о возможном ответе.

— Мною была послана группа, которую возглавил один из самых лучших моих сотрудников.

— Тот, который получил Героя России за предотвращение взрыва атомной станции возле Нью-Йорка? — Его глаза смотрели с хитринкой.

— Ты всегда отличался превосходным логическим мышлением, — уважительно заметил Богомолов.

— Оставим реверансы, — сказал первый заместитель, — так в чем проблема?

— Приказ выполнен лишь наполовину: «объект» захвачен, и его везут в Москву, — четко доложил Богомолов.

— Та-ак, — недовольно протянул тот, — продолжай.

— Судя по всему, мой сотрудник столкнулся с чем-то очень важным, если пошел на прямое невыполнение приказа.

— С чем бы ни столкнулся твой сотрудник, но он нарушил присягу, — каким-то казенным тоном произнес Филимонов, мгновенно превратившись в откровенного солдафона.

— Начнем с того, что он уже не в кадрах, — обиженно буркнул генерал, — даже от звания капитана отказался.

— Понимаешь, дружище, не могу тебе всего рассказать, но человек, о котором идет речь, не должен появиться в Москве ни под каким соусом, — медленно, словно подбирая нужные слова, проговорил Филимонов и добавил: — Не должен! Понимаешь меня?

— Я-то понимаю… — протянул Богомолов.

— И что?

— Боюсь, что теперь уже все зависит от того, какое решение примет наш герой.

— А что ты хочешь от меня услышать? «Ладно, Костик, посмотрим?» Так? — Филимонов встал с кресла, не скрыв раздражения, пошел к своему столу, но по дороге то ли забыл, что ему там понадобилось, то ли хотел взять паузу для размышлений, но вернулся и сел. — Ладно, продолжай.

— Что продолжать?

— Ты ведь пришел не только за тем, чтобы поведать мне историю о том, как тебе трудно работать с теми, кто не в кадрах? — с ехидцей спросил он.

— Ты прав, как всегда. Боюсь, что твой заместитель Мамонов может ЕЩЕ дров наломать.

— Еще? Говори, что успел натворить мой зам?

— Узнав о том, что «объект» везут в Москву, он послал две группы, чтобы те все-таки выполнили приказ. Одну — пройти по чеченскому следу, другую — проверить варианты ухода через другие страны. Именно второй группе и удалось их найти. — Богомолов сделал паузу.

— Кто-то пострадал? — догадался хозяин кабинета.

— Вся группа ликвидирована.

— Вроде бы шума нет?

— Болгарские коллеги помогли.

— А что ты от меня хочешь?

— Уверен, Мамонов пойдет на крайние меры даже в Москве.

— Ты просишь, чтобы я остановил его?

— Пойми, Саша, если нашего общего знакомого разозлить, то он и в Москве может устроить сущий ад!

— Не стоит преувеличивать возможности твоего пацана. — Филимонов встал и пожал плечами. — Извини, — показал он на часы.

— Ты, Саша, сам когда-то говорил, что никогда не нужно переоценивать человеческие способности, но трижды будет не прав тот, кто их недооценит.

— Надо же, запомнил! — удивился тот. — К месту ты тогда напомнил эти слова комиссии. Как отлично нам жилось в те годы, — ностальгически вздохнул он, вспомнив защиту своей докторской под длинным названием: «Моральные и физические возможности агента-одиночки в условиях полной изоляции в чужой стране». — Боюсь, Костик, я ничем не смогу тебе помочь… Поверь, это не в моей компетенции. И не спрашивай, в чьей, все равно не скажу.

— Спасибо, что уделил мне внимание, — не скрывая обиды, сказал Богомолов.

— А вот это напрасно. — Филимонов нахмурил лоб. — Я был уверен, что ты-то меня поймешь.

— Здесь-то я понял, — генерал ткнул пальцем себе в лоб, — а вот здесь… — Он приложил ладонь к сердцу и с волнением закончил: — Здесь не понимаю!

— Вот что, друг мой, скажу одно: делай что угодно, как угодно и чем угодно, — прикрою, но «объект» не должен быть официально арестован. Не дол-жен! — по складам повторил он. — Понимаешь?

— Стараюсь.

— Вот и хорошо! Желаю удачи! — Он крепко пожал Богомолову руку и пошел к своему рабочему столу.

Вернувшись к себе в кабинет, Богомолов мучительно искал выход из создавшейся ситуации, но в голову ничего не приходило. Промаявшись почти до конца рабочего дня, на «автопилоте» занимаясь ежедневной текучкой, он отпустил Рокотова домой, а сам опять сел за стол, уперся лбом в ладони и несколько минут сидел неподвижно. Казалось, он заснул. Но именно в эти минуты Богомолов пытался взглянуть на себя со стороны. Его память отчетливо запечатлела горечь в словах Савелия, попенявшего на то, что Богомолов не предупредил. Нет, второго такого случая не будет. Достаточно, что ему впервые пришлось оправдываться перед самим собой. Не предупредить об опасности человека, который тебе верит как самому себе, такое называется точным словом — предательство. А предательство оправдать невозможно ничем.

— Ничем! — резко бросил он вслух, подняв голову.

Он снова стал тем Богомоловым, которым его знали близкие: целеустремленным, решительным, бескомпромиссным. Человеком, который знает не только чего хочет, но и что он может. Он взял трубку и набрал номер.

— Слушаю вас, — отозвался Савелий.

— Привет, «крестник»! — бодро воскликнул Богомолов.

— Добрый вечер, — настороженно ответил Савелий. — Что-то случилось?

— Во-первых, прости меня. — Голос Константина Ивановича чуть дрогнул.

— За что?

— Сам знаешь.

— Я уже давно забыл, а вы все маетесь, — успокоил генерала Савелий.

— Очень точное слово, — вздохнул он, — да, маюсь!

— Я же сказал правду: давно забыл.

— Спасибо. Ты, «крестник», будь поосторожнее, пожалуйста, в пути, мало ли какие колдобины попадутся, особенно в Москве. Едешь себе спокойненько, а тебе как снег в голову — яма. — Эту фразу он продумал и был твердо уверен, что Савелий поймет все, как надо.

— Спасибо за заботу, но я об этом постоянно помню. — Савелий действительно сразу понял, что по их душу высланы люди, которые, судя по тому, что Богомолов рискнул предупредить его, гораздо опаснее других. Он вдруг задумался над фразой «как снег в голову»: случайная оговорка или… Господи, не на снайперов ли намекает Богомолов? — Пусть колдобины, ямы, пусть снег в голову, прорвемся, «крестный»! — весело воскликнул он.

— Буду с нетерпением ждать, когда ты придешь в гости. — В его голосе чувствовалось облегчение: Савелий все понял.

— Постараюсь не задерживаться.

— Счастливо!

— До встречи!

— Живи долго, — напутствовал Богомолов вдогонку, но из трубки уже доносились короткие гудки…

Загрузка...