Приключения Чикарели

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КОРОЛЕВЫ ЛЕСНЫХ ЦВЕТОВ

На склоне лесистой горы открыл глаза, потянулся и взглянул на синее-пресинее небо прелестный цветок. Мы с Чикарели сидели неподалеку, стараясь быть незамеченными. Королева лесных цветов впервые видела такое синее небо и яркое солнце, ведь она только что родилась.

— Как прекрасен белый свет! — воскликнула она и заплясала, радостно напевая.

Со всех сторон к ней стали слетаться бабочки и присоединялись к танцующей королеве. Золотой шмель прилетел следом за ними и зажужжал:

— Пождравляю, пождравляю ж днем рожденья!

— Кого вы поздравляете? — удивилась королева.

— Тебя, тебя, сегодня день твоего рожденья, сегодня ты родилась на свет.

— Спасибо, мои добрые друзья, — расчувствовалась королева и покраснела.

А когда прилетел желтоклюв и запел сочиненную ко дню рождения королевы лесных цветов песню, она смутилась и изменилась в цвете.

Кругом царила радость, а сама королева была попросту счастлива. Она танцевала, раскачиваясь в такт песне. Неизвестно, как долго продолжался бы праздник, если бы не черная тучка, приплывшая с вершины Техениса. Шмели, бабочки и птицы, не желавшие портить своих праздничных нарядов, скрылись под кустами. В тот же самый миг, как и предсказывал лесник, полил крупный теплый дождь. Я вышел из своего укрытия, наклонился к королеве цветов и шепнул ей три магических слова. Она покачала головой, улыбнулась и выдавила из своего маленького сердечка капельку нектара, который я взял мизинцем и положил на кончик языка. И тут где-то поблизости раздался жалобный стон. Я подошел к скале, откуда, как сказал лесник, некогда бил ключ, наклонился и… Нет, вы представить себе не можете, что тут произошло! Я стал… уменьшаться и стал ростом с Чикарели. Не успел я преодолеть удивление, как под скалой закрутился жернов. «Будь что будет», — мысленно сказал я, положил руку на жернов и произнес:

— Камень, не перекрывай воду.

Жернов закрутился еще быстрее, выскочил и покатился прямо на меня. Не успей я отскочить, он бы раздавил меня насмерть. Жернов выкатился из-под скалы и покатился вниз, открыв проход. Я схватил Чикарели за руку, и мы вошли в темный лабиринт. Сперва мы шли на ощупь, не видя перед собой ничего, но постепенно стали привыкать к темноте и шли до тех пор, пока нам не открылась дорога, освещенная тусклым светом.

Мы вышли на дорогу, и тут Чикарели захныкал:

— Какой я несчастный человек. Все, что ни сделаю, все кончается плохо.

— О чем ты, Чикарели?

— Ведь ты же из-за меня попал в беду. Что будет с тобой?

— То же, что и с тобой. Не переживай, мой мальчик. Нам неспроста выпала участь войти в подземелье. Раз я уменьшился, значит, так было нужно. Сейчас не время для пессимизма, — отчитал я его. — Нет ничего хуже трусости. Человек тем и велик, что умеет побеждать. Вытри слезы и пошли.

ПЕРВЫЕ УДИВЛЕНИЯ

Трудно сказать, как долго мы шли, пока не добрались наконец до крепостной стены какого-то города, и поскольку у городских ворот не было стражи, мы беспрепятственно вошли.

На каждом шагу нам попадались фонтаны без воды. Жители города были примерно нашего роста, разве что чуть меньше, очень медлительные, с маленькими головами и говорили на совершенно незнакомом языке, но весь фокус заключался в том, что мы их прекрасно понимали.

— Надо спросить, где мы находимся, — стал теребить меня Чикарели.

— Потерпи, успеем, лучше пока погуляем просто так, — ответил я, взяв Чикарели за руку, боясь, как бы он не затерялся в толпе.

Мы вышли на широкую улицу, где было множество мастерских и магазинов. Здесь шла бойкая торговля, заключались выгодные сделки, что было заметно по напряженным лицам людей. Когда мы проходили мимо кузницы, у меня екнуло сердце. Честно говоря, я с детства не могу равнодушно проходить мимо кузниц, в них есть что-то загадочное, заставляющее часами смотреть на раскаленный металл и высекающий искры молот.

У наковальни стоял широкоплечий, мускулистый кузнец, молча занимавшийся своим делом.

— Здравствуй, кузнец, — приветствовал я его на своем языке.

Кузнец ответил на мое приветствие кивком головы, не отрываясь от дела.

— Простите, можно вам задать вопрос? — тут же вмешался Чикарели.

— Только предупреждаю, что я ничего не знаю и не хочу знать, — испуганно ответил кузнец, повернувшись к нам спиной.

«Странная неприветливость», — подумал я.

— А почему вы ничего не знаете? — не унимался Чикарели.

— У меня нет времени отвечать на ваши вопросы, я работаю, — заворчал кузнец.

— Послушайте, дружище, — сказал я, — мы впервые в вашем городе и не знаем, кто вы.

— Я же предупредил с самого начала, что ничего не знаю. Нам запрещено думать, за нас думает наш король.

— А где его дворец?

— Недалеко от базарной площади.

— Мы бы хотели знать…

— Идите и узнайте, — ответил кузнец, не меняя тона, — а я ничего не знаю.

Пришлось внять совету кузнеца и идти на базарную площадь.

— Ах, какой мед, — зазывал людей пасечник, — он лечит любую болезнь. Сколько вам взвесить? — потянул он за рукав какую-то женщину.

— А сколько он стоит?

— Всего одну монету.

— Что, целую монету? — возмутилась покупательница.

— Если хотите, могу уступить за полмонеты, — сбавил цену пасечник.

— Нет, слишком дорого, — возразила она и пошла дальше.

— Купите мед за полмонеты, — обратился к нам пасечник.

— Простите, я не захватил с собой тару, зайду потом, — пробормотал я, еще крепче сжав руку Чикарели.

Не прошли мы и нескольких шагов, как другой торговец в белом фартуке преградил нам путь и предложил купить масла.

— Четверть монеты за килограмм. Сколько вам взвесить?

— К сожалению, я сегодня без денег, потом куплю, — ответил я.

— Как хотите, — улыбнулся торговец.

Мы пошли дальше и очутились у входа в магазин, над которым пестрела вывеска «Модные товары».

— Милости просим, — пригласила нас войти торговка, — у нас вы можете приобрести лучшую одежду или обувь по последнему писку моды.

Она выложила на прилавок какие-то тряпки, лохмотья, дырявую обувь и прочую дребедень.

— Но это же утиль! — возмутился я.

— Вы безнадежно отстали от моды, — ответила она, пожалев меня. — Мы торгуем продукцией всемирно известной фирмы «Мэри Дэвис». Утиль это или не утиль, не в этом дело, главное — фирма. Примерьте этот головной убор или эти брюки и сразу помолодеете лет на десять. Могу предложить замечательную обувь. Какой размер вы носите?

— Сорок второй.

— Перестаньте шутить, — мило улыбнулась она.

Я опомнился: ведь тут совсем другие понятия о размерах, мы же уменьшились, здесь, наверно, носят какой-то второй или третий размеры.

— И сколько стоит этот утиль или, как вы его называете, шляпа?

— Напрасно вы так непочтительно отзываетесь о прекрасном товаре, — обиделась она, — эту шляпу любой разбирающийся в моде человек купит у нас за полтора миллиона монет, но вам, так и быть, я уступлю ее за миллион двести тысяч.

— Ну и город, — пожал я плечами. — Нет, спасибо, мне не нравится ваш товар.

— Можно подумать, что вы найдете лучше. Зря теряете время.

Мы вышли из магазина и решили отдохнуть где-нибудь, прежде, чем идти дальше, но тут нас поманил пальцем какой-то плутоватый тип. Мы подошли к нему, и он пригласил нас войти в хозяйственную лавку.

— Не связывайтесь с этой аферисткой, — шепнул он нам, — она подделывает товар: наклеивает к местной продукции импортные этикетки и выдает ее за фирму «Мэри Дэвис». Лучше купите у меня что-нибудь полезное для дома, например, модную импортную мебель или хозяйственные товары.

— Что, например? — поинтересовался я.

— Войдите в магазин и увидите сами, — широко улыбнулся он, и мы вошли.

Какого только хлама не было здесь! Поломанные стулья, диваны с торчащими пружинами, ободранные кресла, покореженные тазы, словом, все, что можно увидеть на любой свалке.

— Ну, где же ваша хваленая мебель?

— Вот она, — гордо указал он на кучу хлама.

— Вы что, издеваетесь над нами? — чуть не крикнул я. — И сколько стоит эта рухлядь?

— Вы имеете в виду этот модный диван? Всего три миллиарда монет.

— Сколько?! — чуть не подпрыгнул я от удивления.

— Три миллиарда. Ну, ладно, ладно, если вам не по карману, могу уступить за два с половиной миллиарда.

— Слушайте, вы… — начал было я, но опомнился и взял себя в руки. — Пошли отсюда, Чикарели.

Мы вышли из лавки, а вслед нам неслось «два миллиарда триста миллионов!.. Ладно, два миллиарда!..»

Не успели мы выйти с рынка, как тревожно зазвенели колокола на башне, а следом раздалась барабанная дробь, сопровождаемая звуками труб. Люди высыпали из домов и побежали куда-то. Мы смешались с толпой. По улице, ведущей на главную городскую площадь, шла процессия, сопровождаемая барабанщиками, горнистами и замыкаемая лучниками. За солдатами тащили человека в кандалах, очевидно, преступника, рядом с которым чинно шел одетый во все красное палач. А следом за ними шли вооруженные до зубов солдаты, охранявшие короля с королевой и придворных. Это были важные из себя, толстопузые люди с короткими шеями, согнувшиеся под тяжестью орденов и медалей на, фраках.

— Как в мультике, — не удержался Чикарели.

— Тише, не привлекай к себе внимания, — сказал я вполголоса.

За королем и королевой шла прислуга, державшая над ними зонты. День выдался жаркий, и один из слуг устал держать зонт. Пока он взял зонт в другую руку, солнечный луч упал на королеву, и та пребольно ущипнула слугу за нос, крикнув:

— Ах ты, бездельник, если ты устал, можешь убираться отсюда, пока я не велела повесить тебя.

Замыкали процессию представители правосудия с черными повязками на глазах — судьи, прокуроры и адвокаты. Министр правосудия держал в одной руке меч, а в другой весы.

У всех были сосредоточенные лица, кроме королевы, что-то весело мурлыкавшей на ухо королю. Тот время от времени толкал свою супругу локтем в бок, и она хихикала в платок, подпрыгивая от щекотки. Тут кто-то в толпе крикнул писклявым голосом:

— Да здравствуют их величества король с королевой, ура!

Не поддержанный никем, голос растаял в эфире, но тут за нашими спинами грянуло такое громогласное «ура», что многие в толпе вздрогнули.

— Кто это кричит? — спросил Чикарели, озираясь по сторонам.

— Сюда привели целую армию, чтобы она приветствовала короля, — оглянувшись, объяснил я. — В эту армию берут самых голосистых мужчин королевства.

Когда процессия вступила на площадь, один из сановников крикнул «Слава королю!» и зааплодировал. Его никто не поддержал, и, чтобы как-то исправить положение, король махнул платком, солдаты так браво и раскатисто крикнули «ура», что заглушили шум толпы.

Министр правосудия поднялся на трибуну, а палач развязал руки осужденному и подвел его к эшафоту.

— Уважаемые сограждане, — заорал министр, — мы предаем смертной казни лицо, осмелившееся болтать лишнее об их королевских величествах. Он обозвал нашего мудрого короля придурком, а кристально чистую королеву безнравственным существом. Мы не желаем дышать одним воздухом с этим лицом. Министерство правосудия, рассмотрев дело преступника, приговорило его к смертной казни через повешение. Да здравствует справедливость, слава нашему мудрому королю и великой королеве!

Министр махнул рукой и презрительно посмотрел на осужденного. Затрубили горнисты, ударили в барабаны барабанщики. Осужденный поднялся на табурет, и палач затянул петлю на его шее.

— Осужденный, ваше последнее слово, — обратился к нему министр.

— Я не желаю говорить.

— Умница, — обрадовался министр, — а то иногда встречаются дураки, которым не терпится выговориться перед смертью, и они напрасно отнимают у нас время. Ты умный преступник, раз тебе нечего сказать.

Осужденный презрительно усмехнулся:

— Мне есть что сказать, просто я презираю ваше правительство.

— Привести приговор в исполнение! — поспешно приказал министр правосудия, не любивший рассуждений и долгих церемоний.

Палач выбил табурет из-под ног осужденного, тот повис в воздухе, покачался и вдруг шлепнулся на землю. Толпа радостно зашумела.

— Повесить его! — взвизгнул король.

— Предатели, разбойники, даже веревок не умеют производить! — завопила королева и дала пощечину кому-то из придворных, случайно попавшемуся ей под горячую руку.

Придворный в свою очередь дал пощечину министру правосудия, а тот, не зная, на ком сорвать злость, подскочил к палачу и прошипел:

— Кретин, немедленно приведи приговор в исполнение.

— Сейчас, ваша светлость, — лениво ответил палач.

Улюлюкавшая толпа напряглась, не веря своим глазам. Люди думали, что король подарит жизнь человеку, которого уже однажды повесили. Но король вновь махнул платком, вновь барабаны и горны оглушили присутствующих.

Палач затянул петлю потуже и резко выбил табурет из-под ног несчастного. Тот покачался в воздухе секунду-другую и снова плюхнулся на землю. Толпа была вне себя от радости.

— Что это за издевательство! — крикнул король в порыве бешенства. — Если невозможно осуществить наше справедливое решение, то я приказываю повесить заодно министра правосудия.

— За что, ваше величество?! — завизжал министр, но напрасно: четверо молодцов из королевской свиты подскочили к трибуне, скрутили министру руки и потащили к виселице.

— Стойте, идиоты, отпустите этого благородного человека! — крикнула королева и повернулась к изумленному королю. — Ты что, совсем того? — она покрутила указательным пальцем у виска.

— Отпу… отпустите его, — сдавленным голосом произнес король, смертельно боявшийся своей супруги.

Министра отпустили. Он благодарно улыбнулся королеве, надменно оглядел толпу, поправил жабо и парик и подошел к палачу:

— В чем дело?

— У этого человека очень маленькая голова, она все время выскальзывает из петли, — дрожа, как осиновый лист, пролепетал палач.

— Неужели в этом городе не найдется хотя бы одного человека с более или менее крупной головой? — топнул ногой министр.

— Отчего не найтись, найдутся, но они не совершили никакого преступления.

— Сегодня не совершили, совершат завтра, — заключил министр, — срочно подыщите замену.

— А что делать с этим?

— Выгнать взашей.

— Слушаюсь, — поклонился палач и дал пинка осужденному, от радости не знавшему, что делать.

А полицейские тем временем уже искали человека с крупной головой, которого можно было бы повесить вместо помилованного, и не прошло десяти минут, как на площадь вывели знакомого нам кузнеца.

— Крупнее этой головы не нашли, ваше величество, — доложили королю полицейские.

— Сойдет, — радостно потер руки король.

— За что, ваше величество? — промычал кузнец, наконец понявший, что с ним собираются делать.

— Заткнуть ему глотку! — приказал король. — Ишь, получили право голоса.

Кузнеца подтащили к виселице, затянули петлю на шее, и министр справедливости огласил приговор:

— Уважаемые сограждане, мы предаем смертной казни лицо, осмелившееся болтать лишнее об их королевских величествах. Он обозвал нашего благородного короля болтуном и обжорой, а кристально чистую королеву — взяточницей. Мы не желаем дышать одним воздухом с этим лицом. Министерство правосудия, рассмотрев дело опасного преступника, приговорило его к смертной казни через повешение. Да здравствует справедливость, слава нашему гениальному королю и мудрой королеве! Ура!

— Уррааа!!! — подхватила армия, загремели барабаны, сверкнули на солнце трубы.

Палач накинул на шею несчастного кузнеца петлю и уже собирался выбить из-под его ног табурет, как вдруг Чикарели вырвал свою руку из моей и побежал к виселице.

— Дураки, за что вы казните невинного человека? Когда это ваше министерство правосудия успело рассмотреть его дело? — крикнул он и повернулся к толпе. — А вы что стоите, как истуканы? Или думаете, что с вами обойдутся иначе?

— Мы ничего не думаем, за нас думает король, — возмутилась толпа.

— Кто этот мальчишка? — королева побелела от злости.

— Нам это лицо неизвестно, — ответил главный сыщик королевства.

— Сейчас же выяснить.

— Схватить его! — приказал король. — Повесить негодяя!

Но не таков был Чикарели, чтобы дать себя схватить. Он ловко увернулся и шмыгнул в толпу, тут же окружившую его тесным кольцом.

— Отпустить кузеца, вместо него повесить мальчишку, — велела королева.

— О, господи, — вздохнула стоявшая рядом со мной женщина, — почему все так фальшиво, как в цирке?

— А разве может быть иначе в городе, где не знают цену истинным ценностям, где позволяют себя вешать ни за что? — ответил я вопросом на вопрос.

— Бегите, бегите! — крикнули в толпе, и я, увидев, что полицейские продираются к нам, схватил Чикарели за руку и помчался вон с площади. Толпа расступилась перед нами и сомкнулась перед полицейскими.

— Схватить! Повесить! — раздавалось за нашими спинами, но мы уже были за чертой города.

ВЛАДЫКА ТАЙНЫХ СОКРОВИЩ

В стране, куда мы попали, не было ни звездного неба, ни семицветной радуги, и свет здесь был не свет, а какая-то сизая дымка, от которой не образовывались тени.

Мы пересекали знойные пустыни, глубокие ущелья, страшные болота, проходили через мрачные пещеры, пока однажды на горизонте не блеснул столь желанный луч солнца, того самого солнца, от которого мы уже стали отвыкать за время нашего путешествия. Мы побежали навстречу свету, но это было не солнце, а огромный дворец из белого мрамора.

— Как красиво, — вполголоса произнес Чикарели, очарованный действительно очень красивым строением. — Давай войдем?

— Не спеши, — решил состорожничать я, — тебе известно, что мы попали в страну, где опасностей больше, чем нужно. Неизвестно, кто обитает в этом дворце и как нас там примут.

— Примут плохо — уйдем, — беззаботно сказал он.

— Наберись терпения.

Купол дворца был из чистого золота, его-то мы и приняли за солнце.

— Скорее всего, это королевский дворец, — предположил Чикарели.

— Не думаю. Если бы здесь жил король, у ворот стояла бы стража.

— Действительно. Значит… — произнес он таинственным тоном и забарабанил по воротам: — Эй, кто-нибудь, отворите!

Никто не ответил, и Чикарели крикнул громче:

— Эй, кто-нибудь!

«Нибудь-будь-будь-ууудь…» — повторило эхо и растворилось где-то вдали.

Вдруг из-за ворот раздался чей-то приглушенный голос:

— Кто там?

— Мы, мы, — радостно отозвался Чикарели.

— Кто это «мы»? — недоверчиво спросили за воротами.

— Гости, — ответил я.

— Я не жду никаких гостей, идите, откуда пришли, — заворчали в ответ.

Мы растерянно переглянулись. «Нет, эту тайну надо раскрыть», — решил я и забарабанил по воротам.

— Ну, чего вам надо? — рассерженно спросили за воротами.

— Мы хотим войти. Всего на несколько минут.

— Боже мой, что за жизнь, даже в собственном доме нет покоя. Подождите, — ответил тот же голос, но уже мягче, и мы поняли, что нас впустят.

Вскоре послышался звон ключей, заскрежетали засовы, ворота приоткрылись со скрипом, и хозяин, которого еще не было видно, сказал ворчливым тоном:

— Только предупреждаю: ни о чем не просить, ничего не трогать, ясно?

— Ясно, — удивленно ответили мы в один голос и вошли.

— Идите за мной, — предложил хозяин, стоя к нам спиной.

Чикарели крепко сжал мою руку и сделал шаг вперед. Хозяин направился ко дворцу, открыл дверь ключом, вошел сам и поманил нас рукой. Нам казалось, что мы попали к злым духам и были готовы отразить любое нападение. Но никакой ловушки нам не готовили. Нас встретил хозяин — обыкновенный человек, на котором была отделанная драгоценными камнями мантия, а на чалме сверкал огромный изумруд невиданной красоты.

— Здравствуйте, — поздоровались мы и остановились в нерешительности. Я замер от удивления: ни в одной сказке своего детства я еще не встречал такой роскоши и великолепия.

— Что вы стали в дверях, входите, раз пришли, — недружелюбно пригласил хозяин.

— Здравствуйте, — снова повторили мы, не зная, что еще сказать.

— Ну, допустим, привет. Что вам надо?

— Ничего, — пролепетали мы, растерявшись еще больше.

— Что значит ничего, — заворчал хозяин, — если вы сюда пришли, значит, вам что-то нужно, в противном случае не стоило приходить.

— Мы рады познакомиться с вами, — сказал я, протянув ему руку.

— Предположим, я тоже рад, — ответил он на мое рукопожатие, — а что толку?

— Мы не совсем вас понимаем, — ответил я.

— Что тут непонятного? От каждого знакомства должен быть толк. Вот я и спрашиваю, какой толк от нашего с вами знакомства, кому это выгодно?

— Мы сюда пришли не за выгодой.

— А зачем еще можно ходить к людям, если не за выгодой?

— Ну, скажем, пообщаться, побеседовать, к примеру.

— Чушь какая-то: общаться, беседовать… Делать вам нечего, что ли? — возмутился хозяин.

— Вы очень похожи на одного султана, честное слово, — радостно воскликнул Чикарели, — в прошлом году я видел его по телевизору. Точно, это были вы. Я тогда хохотал до упаду, потому что никогда не видел ничего смешнее. И вообще я впервые в жизни вижу живого султана. Вы умеете сидеть, поджав под себя ноги?

— Султан, телевизор? Что за вздор несет этот ребенок? Я не имею дела ни с султанами, ни с телевизорами. Любого султана я могу купить за свой самый паршивый рубин. За кого вы меня принимаете? — разгневался он.

— Простите, мы не хотели оскорбить вас, — вмешался я, — мы пришли сюда…

— Не оправдывайтесь понапрасну, сам вижу, что вы купцы, пришли сюда торговать, то есть заниматься надувательством. Я сам кого угодно могу надуть. К тому же я предупреждал вас: ничего не просить, ни к чему не прикасаться, — строго повторил он. — Но раз уж пришли, так и быть, покажу вам свои сокровища. Сидишь тут в одиночестве, некому даже показать то, что накоплено годами изнурительного труда и экономии. Но повторяю снова…

— Ничего не клянчить, ничего не трогать, — передразнил его Чикарели.

— Умница! — обрадовался хозяин, но тут же сник. — Вы все так говорите, но стоит вам увидеть что-нибудь необыкновенное, как вы тут же пускаете в ход руки. Ладно, пошли.

Мы последовали за ним. Хозяин отпер обитую железом дверь, и мы попали в колонный зал, отделанный таким же белым мрамором, что и весь дворец. На пьедесталах лежали огромной величины драгоценные камни, отливавшие всеми цветами радуги.

— Вот самый крупный и красивый изумруд на свете. В разные часы он получает различные оттенки, — начал экскурсию хозяин. — Достаточно коснуться его пальцем, и он тут же получает новый оттенок. Это сокровище принадлежит мне. Мне одному. Ни у кого в целом мире нет такого изумруда, — горделиво произнес он, стукнув себя в грудь кулаком.

Хозяин слегка коснулся пальцем изумруда, и блики от мгновенно посветлевшего камня запрыгали по стенам и потолку. Заметив наше искреннее удивление, хозяин вдохновился и произнес таинственным тоном:

— Это еще что. Здесь хранятся камни, о существовании которых не знает никто на свете. Вот они, любуйтесь. Мои любимые, мои бесценные, — забормотал он, гладя и целуя свои сокровища, — вы моя радость, смысл всей моей жизни. Ну, что же вы стоите? — повернулся он к нам. — Станьте на колени перед этими сокровищами.

— Еще чего, — возмутился Чикарели, — упасть на колени перед грудой стекляшек?

— И ты называешь их стекляшками, мальчишка? Они дороже любых сокровищ на свете, на них я могу купить весь мир. Я — владыка бесценных сокровищ, они принадлежат мне одному, — уже почти кричал он.

— Не волнуйтесь, — стал успокаивать я хозяина, — конечно, конечно, они ваши, а чьи же еще? Никто их у вас не отнимет.

— Что?! — сверкнул на меня глазами хозяин. — Отнять? Отнять у меня то, за что я боролся всю жизнь, то, что добывал с невероятным трудом, то, за что я готов отдать жизнь? Как у вас повернулся язык произнести эти жестокие слова? Идите, идите же за мной, и вы сами убедитесь, что есть на свете вещи, которые дороже жизни.

— Но мы пришли сюда не для того…

— Неважно, что вас привело ко мне. Важно, чтобы вы поняли, в чем заключается смысл жизни. Следуйте за мной! — властно произнес он, направляясь к другой двери.

— Входите, выскочки несчастные! — высокомерно сказал он, входя в следующий зал.

В помещении, куда мы вошли, хранились драгоценные камни куда крупнее и красивее тех, которые мы уже увидели. Они ослепляли своим блеском.

— То-то же, — надменно произнес хозяин, почему-то решив, что мы ошарашены его сокровищами, — таких камней почти нет в природе, они обнаружены только в моей земле, понимаете, только в моей.

— Лучше передать их в музей, пусть любуются все, — предложил Чикарели.

— Ты сошел с ума, — воскликнул хозяин, — придет время, когда благодаря этим сокровищам человечество упадет на колени передо мной, а я, мой милый, я буду презрительно смотреть на людей, унижать и попрекать их бедностью.

— Непонятно, зачем одному человеку столько всего? — обратился Чикарели больше ко мне, нежели к хозяину.

— Чего только не услышишь из неискушенных уст ребенка, — кисло улыбнулся хозяин. — Вы что, не от мира сего? Люди готовы перегрызть друг другу глотки ради самого крохотного алмаза, а у меня самые крупные, самые изысканные драгоценные камни во всем мире. Я стану владыкой всех государств, в моих ногах будут валяться все короли и падишахи, а я буду восседать на троне мира.

— Скажите, а откуда у вас все это? — поинтересовался Чикарели.

— Мне понятен твой интерес, ты хочешь узнать, честным ли путем я накопил такое богатство. Что ж, отвечу. Моя жизнь — сплошная цепь лишений и страданий, я экономил на одежде и даже еде, работал до глубокой ночи, пока не накопил определенного капитала, давшего мне возможность заняться торговлей. На свете множество глупых людей, не знающих ничему цену. Я пользовался их глупостью и невежеством, скупал у них по дешевой цене товары и продавал втридорога. Таким образом я стал владельцем приличного капитала, давшего мне возможность приобретать драгоценности. Но лучшие из них, те, что в верхнем зале, я добывал в земных недрах. Я купил эту землю, построил этот дворец, стал жить счастливо. Знакомые советовали подарить все это народу, но я же не дурак, — он хитро усмехнулся. — Слава судьбе, эти сокровища в надежных руках, в надежном месте, вдали от людских глаз. Кстати, оставайтесь у меня, я как раз нуждаюсь в слугах. Мне нужны именно такие дураки, как вы.

— Простите, мы не дураки! — возмущенно сказал я.

— Как же не дураки, если равнодушны к таким сокровищам, — расхохотался он.

— Благодарим за оказанную честь, но у нас иное понятие о смысле жизни.

— Неужели смысл жизни человека заключается в чем-то другом, а не в накопительстве?

— Представьте себе, да. Спасибо вам за прием, до свидания, вернее, прощайте.

— Постойте, постойте, — окликнул он нас. — Не найдется ли у вас куска хлеба или чего-нибудь еще? Я ужасно проголодался.

— Странно, что самому богатому человеку на свете нечего есть, — хихикнул Чикарели.

— Есть-то есть, да как-то жалко есть, лучше сэкономить, — без тени стыда признался он.

— Ну, так экономьте, пока не протянете ноги, а нам пора.

— Постойте, эй, вы, — вновь окликнул он нас, — а ну, выверните карманы.

— Чего ради? — Чикарели агрессивно скрестил руки на груди.

— А того ради, что вы, может, что-нибудь свистнули у меня.

— Корку хлеба? — усмехнулся Чикарели.

— Выворачивайте, выворачивайте.

— Хорошо, мы сделаем это, только ответьте, пожалуйста, на один вопрос: вы счастливы? — спросил я.

— Глупец, — усмехнулся он, — кто придумал это слово «счастье», о котором никто не имеет понятия? Человек не может быть счастлив хотя бы потому, что он жаден. Возьмем хотя бы меня. Или вы думаете, мне невдомек, что я жаден? Еще как жаден. И если вы хорошенько подумаете, то поймете, что вы такие же алчные и жадные, потому что все люди такие. Но довольно рассуждать, выворачивайте карманы.

— Мы не воры! — возмутился я.

— Вы что, не люди? Раз люди, значит умеете красть, было бы что свистнуть.

— Пожалуйста, убедитесь в том, что вы гнусный человек, не верящий ни во что хорошее, — сказал я и вывернул карманы. Чикарели последовал моему примеру.

Хозяин противно улыбнулся.

— Пошли, Чикарели, нам здесь нечего делать. Выпустите нас.

Когда мы подошли к воротам, я спросил у хозяина:

— Нельзя ли нам выпить воды?

— Почему нельзя? Заплатите, и я вам принесу.

— Лучше умереть от жажды, чем пить воду, принесенную таким гнусным типом, — не сдержался Чикарели.

— Гнусный, зато богатый, самый богатый в мире, — хозяин показал Чикарели язык. — А если у вас нет денег, идите к роднику, может он вас напоит, только знайте, что он давным-давно пересох.

— Пошли, Чикарели, пошли, пока я не… — начал было я, но сдержал свой гнев.

Не попрощавшись с этим отвратительным человеком, мы ушли, даже не оглянувшись.

В ПЛЕНУ ДЫМА

— Взгляни-ка, — крикнул Чикарели, стоявший на большом камне, — кажется, пожар. Бежим туда.

Я посмотрел туда, куда указывал Чикарели, и, действительно, заметил поднимающиеся над холмом густые клубы дыма.

— Скорее всего, это газ, выходящий из земных недр. Что-то на пожар не похоже. При пожаре дым бывает черным. Давай на всякий случай обойдем.

— Нет, я хочу видеть, что это, — заупрямился Чикарели.

— Будь по-твоему, — согласился я, подумав, а вдруг там и впрямь пожар.

Там, где мы очутились спустя каких-нибудь полчаса, стоял маленький городок, состоявший из двухэтажных домов с прокопченными стенами. Над городком вились клубы дыма. Мы остановились на окраине, глотая разъедающий глаза дым.

— Надо возвращаться, — решил я, — здесь мы задохнемся или ослепнем от дыма.

— Может, кому-то нужно помочь, — возразил Чикарели.

— Эй, кто вы и что вам нужно? — окликнул нас хриплый мужской голос.

Мы увидели сидевшего на крыше дома взрослого мужчину с пионерским галстуком на шее и в коротких штанишках, из чьей трубки, как из заводской трубы, валил густой дым.

— Не нужна ли вам помощь? — крикнул Чикарели, сложив ладони рупором.

— Подождите, ни черта не слышно, — ответил человек и спустился к нам. — Добро пожаловать, — приветствовал он нас, выпустив из ноздрей такую струю дыма, что мы зачихали.

— Не нуждаетесь ли вы в помощи, приятель? — поинтересовался я.

— А что случилось? — недоуменно спросил он.

— Нам показалось, что в городе пожар…

— Пожар? Надо же додуматься до такого. Живем себе, не зная забот, только пожара нам не хватало, — пробурчал он.

— Мы своими глазами видели, что над городом стоит дым, — сказал Чикарели.

— Наивные люди, — расхохотался горожанин, — откуда вы взялись такие, если не знаете, что, проснувшись утром, мы первым же делом набиваем трубки и начинаем дымить. «Больше дыма», — таков наш девиз. Если у кого-то гаснет трубка, его изгоняют из города, — сказал он, обдав нас едким дымом.

Мы закашлялись и стали отмахиваться от дыма. Я вгляделся в лицо горожанина и увидел, что оно бледное, как осенний листок, а взгляд у него тусклый и невыразительный. Говорил он хрипя и с трудом переводя дух.

— Дорогие, родные вы наши, курение — величайшее из наслаждений. Вы, насколько я понял, не курите, а зря, — пожалел он нас. — У нас вы можете накуриться вдоволь, не боясь ни родителей, ни учителей. Сейчас я принесу вам новенькие трубки, изысканный табак, и вы перейдете в наши ряды заядлых курильщиков.

— Мы, пожалуй, не будем курить, спасибо, — возразил я.

— Чего же вы притащились сюда? — возмущенно спросил он, выпустив в меня новую струю дыма. — Терпеть не могу не курящих. Может, вы станете агитировать меня бросить курение? Знаю, знаю, сейчас пойдут душеспасительные беседы о том, что у курящих бывает туберкулез, что они раньше умирают…

— Ничего подобного я не собирался советовать вам, я только хотел попрощаться с вами.

— Жаль, — вздохнул горожанин, — зашли бы, покурили, пополнили бы ряды курильщиков.

— Фу! Дышать этой гадостью? — брезгливо поморщился Чикарели.

— Это с непривычки, дружище. Стоит тебе затянуться разок, и все пройдет. Мы ведь тоже так начинали, — решил пояснить он, но наша решительность заставила его переменить тему разговора. — Ладно, как хотите, но среди наших горожан есть такие злостные курильщики, что вам, наверно, будет интересно хотя бы познакомиться с ними. Не хотите? Жаль. Тогда расскажу вам о своих однокашниках, которые, с честью преодолев страшное сопротивление педсовета и родителей, не только не бросили курить, но и научили этому остальных. О, старые, добрые времена, — блаженно потянулся он и снова набил трубку. — Я тоже в первое время задыхался, а теперь, как видите, без дыма не могу обойтись ни минуты. Ну так вот, слушайте: было нас двадцать ребят в пятом «б», вернее, двадцать один, потому что Погос был почти вдвое старше нас, за десять лет учебы он наконец перешел в пятый класс и стал учиться с нами. И вот однажды в мудрой голове Погоса возникла гениальная мысль принести в школу отцовский портсигар, где было целых тридцать сигарет. Мы смылись с уроков, зашли в сквер напротив школы и дружно задымили, руководимые Погосом. О, прекрасный день! О, неповторимое наслаждение! У меня приятно кружилась голова и ноги стали ватными, а некоторых из ребят тошнило и рвало. Но мы были тверды в своем намерении научиться курить по-настоящему и решили не отступать. На следующий день мы уже умели затягиваться, как положено, и выпускать дым из ноздрей. Могу научить, если хотите, или позову Погоса, пусть научит сам.

— Нет-нет, — отказался я снова, — спасибо вам за радушный прием и рассказ. Честно говоря, это не так интересно и даже, признаться, глупо. Но все-таки интересно, каким образом вы попали сюда?

— Вот видите, а говорили — неинтересно, — оживился горожанин. — В нашем городке живут мальчишки, курившие тайком от родителей. Выкурив несколько сигарет, мы постепенно уменьшались и…

Я украдкой взглянул на Чикарели, который, перехватив мой взгляд, отвел глаза.

— Честно говоря, удивляюсь вам, курильщикам, — развел я руками. — Как можно с утра до вечера глотать и выпускать дым? Вы же не паровозы.

— Ах, так! Вместо того, чтобы благодарить за то, что я хочу угостить вас отборным табаком, вы оскорбляете мое достоинство курильщика, — возмутился горожанин. — Сейчас я задушу вас в дыму! Эй, все сюда! — дико заорал он, и в тот же миг у его дома собралась толпа бледных, небритых мужчин в пионерских галстуках и шортах. — Это наши враги, они не хотят стать курильщиками. Задушить их!

Горожане стали выпускать в нас такие клубы дыма, что мы перестали видеть друг друга. Дым становился гуще и невыносимее.

Я нащупал руку Чикарели и, воспользовавшись тем, что курильщики потеряли нас из виду, потащил его за собой. Мы бежали до тех пор, пока городок не остался далеко позади.

— Прости… — с трудом переводя дух, сказал Чикарели, — из-за меня ты… влип… в новую историю… Я виноват…

— Ничего страшного, дружок, мне даже интересно увидеть такие любопытные вещи. Как только мы вернемся домой, я напишу два письма. Первое — детям всего мира. «Слушайте меня, — напишу я, — не курите, если не хотите уменьшиться и попасть в этот отвратительный городишко, где стоит жуткая вонь и духота». А второе — взрослым: «Друзья мои, — напишу я, — проявите силу воли и бросьте курить, потому что из-за вас ваши дети уменьшаются и попадают в плен к дыму».

— Странно, — задумчиво произнес Чикарели, — у нас дома никто не курит. Только Саак.

— Вот и скажи ему, что из-за него…

— Ладно, — перебил меня Чикарели, очевидно, думая, что сейчас я начну читать ему лекцию о вреде курения, — с Сааком я непременно переговорю. Пошли отсюда, — он крепко сжал мою руку и мы, оглянувшись на городок, живший в плену табачного дыма, весело зашагали навстречу новым приключениям.

ТОСКА

Как прекрасны закаты! Я вдруг ни с того ни с сего почувствовал нестерпимую тоску по тем минутам, когда на земле постепенно стихает шум, а усталое солнце склоняет голову на плечо старой горе и засыпает, и его гаснущая улыбка тает на вершинах голых холмов.

Вечер… Ветерок приносит откуда-то издалека песню и смешивает ее с бормотанием речки.

Пастух гонит коров с пастбища в деревню, а у дома, скрестив на груди высохшие, натруженные руки, стоит старая женщина, устремив взор к горизонту, и ждет тех, кто ушел из дома и не вернулся. Это моя бабушка. Она знает, что ушедшие уже не вернутся, но ждет, надеется, и в сумерках ее силуэт напоминает памятник матери, ждущей сына-солдата…

Я соскучился по тишине и покою вечера, соскучился по закату, я не могу жить в другом краю, не могу дышать другим воздухом, я просто умру от тоски. Ах, Чикарели, Чикарели, скорее бы кончились наши злоключения, скорее бы вернуться домой!

Я резко встал и стал подниматься по крутому холму.

— Постой, я не могу угнаться за тобой! — попросил Чикарели.

Я остановился. Увлеченный собственными мыслями, я забыл о существовании моего бедного Чикарели.

— Знаешь, я уже начинаю тосковать, — сказал я, идя медленнее.

— По чему?

— По закату, солнцу, в общем, по всему.

— А больше всего?

— По самому дорогому — родному дому. Там моя семья, родители, дети, там мой город, мои друзья, соседи, там моя жизнь.

— А каково мне? — многозначительно сказал он.

— Ты, кажется, стал кое-что понимать, малыш, — улыбнулся я, — это хорошо. Знаешь, по чему я еще тоскую? По работе. Это такое счастье — работать. Ведь то, что нас окружает, создано трудом, неужели не это есть радость и счастье?

— А я больше всего тоскую по нашим, особенно по сестре. Ужасно хочется оказаться дома, чтобы сесть рядом с роялем и слушать, как она играет. А еще я тоскую по Шеко. Интересно, почему человек тоскует?

— На то он и человек, чтобы тосковать. Это настолько сложно, что не объяснить словами, это нужно чувствовать сердцем.

Чикарели посмотрел на меня таким грустным взглядом, какого я у него еще не замечал, взял меня за руку и сказал твердо:

— В путь.

МЕШКИ С ЛОЖЬЮ

— Смотри, смотри, — воскликнул Чикарели, забежав вперед, — там, на крышах домов, какие-то люди машут нам руками.

Я посмотрел в ту сторону, куда указывал Чикарели, и в самом деле заметил стоявших на крышах домов людей, которые били себя по коленям, рвали на себе волосы и звали на помощь, хотя их голосов не было слышно из-за расстояния.

— Совсем как в театре пантомимы, — заметил я.

— При чем тут театр? — возмутился Чикарели, которому не терпелось совершить подвиг. — Надо бежать им на помощь, — и, не дождавшись моего согласия, помчался в сторону домов.

Я поспешил за ним, и вскоре мы очутились там, где нас ждали попавшие в беду люди.

— Погибаем, люди добрые, погибаем! — истошно кричали они.

— Что здесь произошло? — спросил я, разволновавшись не на шутку.

— Ужасное чудовище с острыми клыками и когтями, как сабли, поселилось в нашем городе и скоро съест всех нас до одного.

— Чем вам помочь, как спасти вас? — крикнул я.

— Если бы мы знали сами, то не звали бы вас на помощь. Ой, спасите, ой, помогите!

— Надо вооружиться и убить чудовище.

— Чем вооружиться?

— А вот чем, — первым догадался Чикарели и поднял с земли толстую палку.

Именно в этот миг где-то неподалеку раздался истошный женский вопль:

— Сюда, на помощь!

— Идем, мы идем! — крикнул я, схватил камень побольше, и мы со всех ног пустились туда, где кричали.

Держа палку наперевес, как копье, Чикарели мчался со скоростью молнии, так, что я едва поспевал за ним. Я бежал, гордясь мужеством Чикарели и думая о том, что случившееся с ним просто недоразумение, что он в скором времени снова вырастет. Не каждый умеет так самозабвенно нестись на помощь пострадавшим, подвергая опасности собственную жизнь. Чикарели бежал на помощь попавшим в беду людям, ни на миг не задумываясь о том, что с ним может случиться. Он был готов одолеть чудовище голыми руками.

Мы влетели на городскую площадь и остановились как вкопанные. Окружившая нас толпа горожан гоготала, схватившись за животы.

— Надули, надули! — радостно прыгая и улюлюкая, кричали они, довольные своей проделкой. — Этих тоже надули! Да здравствует надувательство!

Мы изменились в лице.

— Что? — первым пришел в себя я. — Бессовестные лгуны, подлые обманщики!

— Ура-а-а! — грянуло по всей площади, а один из горожан подошел ко мне, радостно пожал мне руку и сказал торжественно: — Спасибо вам, спасибо огромное, за последние пять лет никто еще не прославлял нас так, как вы, и не делал подобных комплиментов. Да здравствуют наши гости — истинные ценители надувательства!

И вновь над площадью взметнулось громогласное «ура».

— Замолчите! — крикнул я что было мочи.

— Не стоит так кричать, можно лопнуть от натуги, — сделал мне замечание горожанин, у которого на шее висел холщовый мешок.

Я обратил внимание на то, что точно такие же мешки висели на шее у каждого из горожан.

— Где ваше чудовище? — возмущенно спросил я.

— Какое чудовище, наивный вы наш?

— Вы же звали на помощь.

— Правильно, звали, ну и что? Никакого чудовища нет и в помине.

— Вы… Вы… — с трудом сдерживая гнев, набросился на него Чикарели.

— Что — мы, что — мы, — хихикнул горожанин, — говори, милый, что — мы, умоляю, говори.

— Вы — лгуны, отвратительные лгуны, каких свет еще не видел, — выпалил Чикарели.

— Вот это комплимент! — вдохновенно произнес горожанин. — Сердечное вам спасибо. Наконец-то нашлись люди, сумевшие по достоинству оценить нашу деятельность. — Он низко поклонился нам, приложив руку к сердцу. — Позвольте представиться: я — городской голова. Наш город поставил себе целью превратить мир в империю лжи и стать его столицей. Позвольте пригласить вас на пир, который мы сегодня даем в вашу честь.

— Я не буду пировать с такими трепачами, — отказался Чикарели.

— Совершенно верно, мой милый, мы лгуны, трепачи, обманщики и гордимся этим. Я, к примеру, могу надуть любого человека так, что мир лопнет от зависти. Ложь прекрасна, она говорит о тонком уме и интеллекте человека.

— Противно слушать, — процедил сквозь зубы Чикарели, — пойдем отсюда.

— Потерпи немного, — шепнул я ему, — мне бы хотелось поближе познакомиться с этими людьми, понять, почему они лгут.

— Ладно, останемся, — согласился Чикарели, — ведь ты писатель и вряд ли где-нибудь еще встретишь такое.

— Уважаемые лгуны, — произнес я торжественно, — мы буквально счастливы знакомству с вами.

— Я также рад знакомству с человеком, доверяющим таким отъявленным лжецам, как мы, — любезно улыбнулся городской голова. — Прошу вас посетить Дворец приема доверчивых гостей.

— Знаете, — подскочил к нам один из горожан, — в прошлом году в моем саду расцвела гвоздика, весившая тринадцать пудов…

— Такой дурацкой лжи даже пятилетний ребенок не поверит, — обиделся Чикарели, — врите по-человечески.

— Съел? — толкнул горожанина локтем его сосед. — Не слушайте его, это самый бездарный лжец в нашем городе. Лучше я расскажу вам о розе в моем саду, которая вытянулась на целых сорок метров, и нам пришлось построить башню и залезать на нее, чтобы понюхать розу.

— Нашел чем хвастаться, — прервал его третий горожанин, — а вот у меня…

— Довольно, довольно, — помрачнел городской голова, — оставьте гостей в покое. Когда начнем заседание во Дворце приемов, тогда надувайте их, сколько душе угодно. Прошу вас, — пригласил он нас.

Мы вошли в просторное помещение, и горожане, расталкивая друг друга, стали устраиваться в удобных мягких креслах в партере и амфитеатре.

Нас пригласили подняться на сцену.

— Слово предоставляется президенту Академии лжи, всемирно известному лгуну, академику Шельме, — открыл заседание городской голова.

Под бурные аплодисменты академик подошел к трибуне, порылся в висевшем у него на шее мешке и сказал:

— Ага, нашел прекрасную ложь.

— Прошу вас, господин президент, — сказал городской голова, которому не терпелось услышать какую-нибудь неслыханную ложь.

— Итак, однажды я оттолкнулся от земли и взлетел так высоко в небо, что добрался до не известной науке звезды.

— Долой Шельму! — крикнули из зала. — Тоже мне ложь! Это не надувательство, а детский лепет.

— Старый маразматик! — крикнул кто-то из амфитеатра. — Если с такой ложью у нас принимают в академию, то я мог бы уже трижды стать академиком.

— Верно, — поддержали его в партере, — наши академики совсем потеряли стыд, разучились надувать людей. Такую чушь мы слышим почти на каждом заседании академии. Хоть бы гостей постыдились.

— Действительно, господин президент, — вынужденно вмешался городской голова, — неудобно как-то перед гостями. Вы утратили способность оригинально врать, давно пора переизбрать вас, — и городской голова сделал рукой жест, означавший «убирайся вон».

— Помилуйте, господин городской голова, — зарыдал академик, — у меня неоспоримые заслуги и достижения в области надувательства, я воспитал целую плеяду отменных лгунов, меня знает весь мир.

— Довольно лить крокодильи слезы, насмотрелись, хватит, лучше покиньте зал и не позорьте нас перед гостями, — приказал городской голова.

— Тьфу на вас всех! Столько врать, столько надувать, чтобы в конце концов заслужить черную неблагодарность! — оскорбленно воскликнул Шельма и покинул зал под улюлюканье собравшихся.

— Да здравствует наш городской голова, самый принципиальный лжец на свете! — неистовствовал зал.

— У меня сейчас барабанные перепонки лопнут, — недовольно сказал Чикарели.

— Потерпи, сейчас, кажется, начнется самое интересное, — уговорил я его.

— Не пойдет, так не пойдет, друзья мои, — крикнул кто-то из первых рядов, — наши гости игнорируют нас, шепчутся о чем-то, это совершенно недопустимо, — он поднялся на кресло, чтобы его лучше было видно, и попросил слова: — Ваша лживая светлость, я бы хотел выступить.

— Прошу, — позволил городской голова, и человек из зала поднялся на трибуну.

— Граждане, друзья, товарищи! — начал он.

— Красиво врет, — раздалась реплика из зала. — Какие мы тебе товарищи?

— Друзья, товарищи, — ничуть не смутился оратор, — любая ложь, которую мы изрекаем, достойна большего внимания, между тем нашим гостям начхать на то, как мы врем. А все потому, что глава академии оказался не истинным лгуном, а мелким плутом. Во главе академии должен стоять настоящий шарлатан, — и он умоляюще посмотрел на городского голову, но тот никак не прореагировал. Опять же не смутившись, оратор продолжил свою речь, не расставаясь с мечтой стать президентом Академии лжи. — Прежнее руководство Академии не обеспечило должного уровня надувательства, позорило нас своими банальными выдумками, а нам нужен такой президент, которого не переврать. Сейчас я вас надую так…

— В президенты метишь? Ты такой же скучный враль, как Шельма, а нам нужен великий лжец, — крикнул другой человек из зала и поднялся на трибуну. — Да здравствует наш гениальный надувала, наш великий лжец, его светлость господин городской голова. Он-то сумеет отличить истинного лжеца от мелкого плутишки и выбрать достойного президента, — он заискивающе посмотрел на городского голову.

Не стану перечислять и описывать всех выступлений, которые нам пришлось выслушать в тот день. Перебивая друг друга, горожане лезли на трибуну, часами врали, поносили сограждан, но самое ужасное заключалось в том, что они верили в собственные небылицы, и каждый из них мечтал стать президентом академии, чтобы носить на шее самый большой мешок с ложью.

— Довольно! — ударил кулаком по столу городской голова, уставший от однообразия небылиц. — С утра вы сочиняете такие глупости, которые под силу даже честному человеку, и ни один из вас не желает пошевелить мозгами, чтобы сочинить ложь, которая дала бы ему возможность возглавить нашу славную академию. Нет, нет и нет! Место президента будет вакантно до тех пор, пока я не услышу ложь, достойную наших славных предков. Что скажут на это наши уважаемые гости?

— А то, что все это ужасно противно! — воскликнул Чикарели.

— Что-что? Нет, вы слышали? Весь день мы разыгрывали эту комедию, лгали, обманывали, а ему, видите ли, противно. Повесить его! Поверьте, впервые в жизни я изрек правду: повесить его!

Тут один из городских подхалимов подскочил к городскому голове и шепнул ему:

— Ваша светлость, ваша светлость, вы, верно, забыли утвержденный городским советом приказ не казнить иногородних.

— Как же быть? — призадумался городской голова. — Почему мы не можем распространять свои законы на весь мир?

— Однако ваша светлость забыла об одном замечательном параграфе городского закона, приносящем больше пользы, чем любая, самая страшная казнь.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался городской голова, очевидно, даже не ведавший о законах собственного города.

— А вот что. Пункт двести восемьдесят шестой тысяча четыреста девяносто третьего параграфа гласит: «Если пришелец не желает пополнить ряды лжецов, его запирают в темницу до тех пор, пока он не станет отъявленным плутом и надувалой».

— Воистину прекрасны законы нашего города! — воскликнул городской голова вне себя от радости. — Прекрасны и справедливы! Эй, стража, взять их! Пусть посидят несколько лет в темнице, может, станут людьми. В самом деле, зачем их вешать, если можно перевоспитать? Да, педагогика — великая наука.

— И как же вы собираетесь воспитывать нас? — усмехнулся я.

Городской голова сделал жест рукой, и советник стал листать книгу городских указов:

— Вот, прошу. Раздел сорок восьмой, параграф триста первый, пункт сто двадцать шестой: «В течение пяти лет заключенному излагается одна лишь ложь до тех пор, пока он не поверит, что правды на свете не существует, а есть одна лишь ложь».

— И через пять лет, когда вы станете врать так, что все развесят уши, мы вас выпустим из темницы и с радостью пропишем в нашем городе.

Мы с Чикарели переглянулись. Пять лет в темнице, откуда, может быть, не удастся сбежать, не входило в наши планы.

— Послушайте, — решил схитрить я, — а вы бы не дали нам некоторое время на размышление? Может, мы придумаем такую оригинальную ложь, что нас не придется бросать в темницу.

— А вы, оказывается, толковый человек, — похлопал меня по плечу городской голова. — Эй, стража, отведите их в мой особняк, заприте, накормите, а утром приведете во Дворец приемов, пусть посостязаются с нами во лжи.

— Слушаюсь! — отдал честь начальник караула и предложил следовать за ним.

Нас поместили на четвертом этаже особняка городского головы, принесли еды, постелили в просторной комнате, заперли дверь, к которой приставили часового, и ушли.

— Ты что, в самом деле решил примкнуть к ним? — обиделся на меня Чикарели, когда нас оставили одних. — А я тебе доверял.

— Постой, мальчик, не мешай думать, — я нервно ходил от стены к стене. — Подождем, пока стемнеет.

Мы поели и решили немного отдохнуть. Было уже поздно, и Чикарели незаметно для себя уснул, не раздеваясь. Мне пришла в голову мысль использовать план побега, который из приключенческих книг знает любой мальчишка. Я разрезал простыни и скатерти, крепко связал их и подошел к двери. За дверью слышался мерный храп часового. Этого я и ждал. Я привязал конец самодельной веревки к ножке кровати, выглянул в окно, нет ли кого-нибудь в саду, сбросил вниз другой конец веревки и разбудил Чикарели.

— Ну, дружище, ты готов? — я кивнул на веревку.

Поняв, в чем дело, Чикарели так громко крикнул «ура», что мне пришлось прикрыть ему рот ладонью, чтобы не проснулся часовой, но тот храпел во всю мочь.

Я велел Чикарели спуститься первым. Едва его ноги коснулись земли, он стал тихонько насвистывать, подавая мне сигнал. Наконец я спустился тоже.

— Ты что так долго? — шепнул он.

— Лгал, — весело ответил я.

— ?

— Мы же обещали придумать такую ложь, от которой у них отвиснут челюсти.

— И что?

— Я оставил им записку: «С утра ждите нас во Дворце приемов. Если не дождетесь, начинайте заседание без нас. Советуем набраться ума». Представляешь, Чикарели, какой замечательный лжец мог бы выйти из меня? Меня бы тут же без раздумий выбрали президентом Академии лжи, и я бы звался Шельмой Вторым, — засмеялся я.

— Ты самый честный человек на свете, дай я тебя поцелую, — Чикарели обнял меня и чмокнул в щеку.

— Ну-ну, малыш, — расчувствовался я, — не время для поцелуев, бежим отсюда, пока нас не хватились.

Крадучись, мы выбрались из сада и задворками выбрались из города. Где-то далеко-далеко мерцал тусклый свет, и мы взяли курс на него.

ЕШЬ БОЛЬШЕ, БОЛТАЙ МЕНЬШЕ

Русло высохшего родника, по которому мы углублялись, становилось все шире и таинственнее. По пути нам попадались темные пещеры, из которых раздавались вздохи и стоны.

— Что это за стоны? — всякий раз недоуменно спрашивал Чикарели.

— Так стонет земля, которой люди принесли много страданий.

— Неужели земля чувствует что-то?

— А ты как думал? Природа — это хрупкое сердце земли, она чувствует и переживает так же, как сердце человека. Природу надо не покорять, а беречь. Мы вникаем в тайны природы и разрушаем ее, вместо того, чтобы уловить их суть и сберечь это чудо для потомков. Подумать страшно, что мы вытворяем с природой. А ведь это обернется бедой для нас самих. Будь у меня собственная радиостанция, я бы передавал ежедневные сводки о состоянии Земли, просил бы, нет, требовал бы беречь природу:

НЕЛЬЗЯ РВАТЬ ЦВЕТЫ!

НЕЛЬЗЯ ЛОМАТЬ ДЕРЕВЬЯ!

НЕЛЬЗЯ ПОВОРАЧИВАТЬ РУСЛА РЕК!

НЕЛЬЗЯ ПРОИЗВОДИТЬ ВЗРЫВЫ!

Земля ведь тоже живой организм. Представь, что все это происходило бы в твоем организме, что бы с тобой произошло?

— Я бы… я бы, наверно, лопнул.

— В том-то и дело, мой милый, что Земля тоже однажды не выдержит издевательства над собой и лопнет. Ей с каждым днем все труднее сопротивляться.

— Я никогда не забуду того, что увидел здесь и услышал от тебя, — сказал Чикарели.

Мы пересекли два-три ущелья и оказались перед новой городской стеной.

— Опять какой-то город, — недовольно сказал Чикарели.

— Да, город, — ответил я, не меньше него уставший от неприятных встреч, — но выхода нет, надо идти.

Едва мы вошли в город, как в нос нам ударил запах прогорклого жира. На центральной площади был установлен огромный памятник столовой ложке. На крыше каждого дома, как древки, торчали такие же столовые ложки, только размером поменьше, а на дверях и ставнях были изображения тех же ложек, сделанные масляной краской. На улицах не было никого. Город словно вымер.

— Эй, кто-нибудь! — звонко крикнул Чикарели.

И в тот же миг окна домов распахнулись, и в них высунулись упитанные физиономии с невероятно большими ртами.

— Чего разорались? — завозмущались они. — Не даете людям отдохнуть.

— Мы хотели поприветствовать вас, — ответил я.

— Нечего, — ответили они в один голос и дружно захлопнули ставни.

Мы с Чикарели растерянно переглянулись и, честно говоря, обиделись. Мы уже решили идти восвояси, как вдруг зазвенели колокола, и кто-то зычно крикнул с городской башни:

— Пора вставать, сограждане, время обедать!

— Любопытно, — сказал Чикарели, и мы решили вернуться на городскую площадь к памятнику столовой ложке.

Подойдя поближе к памятнику, мы заметили, что на пьедестале золотыми буквами высечено: «Ешь больше, болтай меньше». Ведущая внутрь пьедестала дверь распахнулась, и оттуда вышел толстяк-повар с оловянной ложкой через плечо. Поставив ее на землю и держа, как часовой винтовку, он торжественно заявил:

— Уважаемые сограждане, сегодня повара приготовили для нашего губернатора пятьдесят гусей в яблоках, зажарили четырех поросят с молодой картошкой… Ах, как я люблю жареную на свином сале картошку!.. Простите за лирическое отступление. Суп из куриных потрохов…

Тут пошло перечисление блюд, которые мы, простые смертные, позволяем себе есть не чаще, чем два раза в году: рябчики, стерлядь, грибы и прочее, и прочее, чего я при всем своем желании не могу припомнить. Мы стояли, глотая слюни, а повар продолжал:

— С сегодняшнего дня мы решили внести некоторые изменения в нашу деятельность. Если раньше наш бесценный губернатор, отобедав, мыл руки перед десертом, отныне этого не будет. Спрашивается, зачем понапрасну терять время на мытье рук? Совершенно верно, незачем. Жизнь коротка, и просто бессмысленно убивать время, тратя его на формальности. Нужно дорожить каждым мгновением нашей скоротечной жизни. Только бездельники способны попусту убивать время. Будем экономить время, чтобы спокойно тратить его на еду. Да, сограждане, нужны преобразования. А теперь позвольте огласить сегодняшнее десертное меню.

У меня от голода уже кружилась голова, а повар перечислял торты, которые у нас дома бывают только по большим праздникам.

— Вот бы поприсутствовать на таком обеде! — облизнулся Чикарели, как любой ребенок, питавший слабость к сладкому.

Мы поспешили проникнуть в таинственную дверь попытать счастья и последовали за поварами.

— Фу! — воскликнул Чикарели, едва мы вошли. — Терпеть не могу запаха жареного лука.

— Эй, кто вы такие, сюда нельзя! — остановил нас один из поваров, с трудом волочивший собственный живот.

— Мы бы хотели повидаться с губернатором.

— Что вы, ни в коем случае, господин Объедала питается, — он презрительно измерил нас взглядом с ног до головы. — До чего неприятные типы, противно смотреть на вашу худобу. Откуда вы взялись?

— Откуда надо. Нам нужен губернатор.

— Только вас не хватало. Катитесь, откуда пришли, и не портьте нам аппетит.

— Нам нужно встретиться с вашим губернатором.

— Фу, тощие зануды! Идите прямо, там увидите.

Пройдя глубокий коридор, мы наконец очутились в просторной комнате, где за невероятно большим столом, накрытым белоснежной скатертью, толстопузый человек уплетал торт прямо с подноса.

— Здравствуйте, — поздоровались мы.

— Ах! — вскрикнул толстопузый и от неожиданности уронил поднос. — Бедняжка, отчего вы такой худой?

— Разве? По-моему вполне нормальный.

Увидев, как толстопузый уронил торт, слуги засуетились, тут же заменили скатерть и принесли новый торт.

— Скорее, бездельники! — прикрикнул на них толстопузый.

— У меня живот подвело из-за вашей нерасторопности.

— Послушайте, каким образом вам удалось стать таким обжорой? — поинтересовался я.

— Кем-то становятся только дураки, — надменно ответил он, — я таким родился, это во-первых. Во-вторых, в нашем городе есть такие обжоры, что я по сравнению с ними обычный едок. А вы, собственно, кто такой?

— Писатель.

— Не может быть! Не может быть — радостно воскликнул он. — Милости просим, садитесь за стол, пообедаем вместе. Я не прочь поесть еще, уже проголодался. Этот дистрофик с вами? — кивнул он на Чикарели. — Пусть сядет тоже. Писатель, говорите? Именно вас нам и не хватало. Эй, вы, — окликнул он слуг, — несите все, что у вас имеется, да поживей. Так вот, уважаемый, мне доставляет удовольствие беседовать с писателем. Сам я человек начитанный, у меня довольно богатая библиотека по кулинарии. И только об одном мне приходится сожалеть — об отсутствии писательского дара. Всю жизнь я мечтал написать книгу о пользе обжорства, но судьба обделила меня талантом литератора. Для полного счастья мне не хватает лишь умения излагать свои взгляды относительно той великой пользы, которую приносит обжорство. Воистину в здоровом теле здоровый дух. Я много ем и поэтому здорово мое тело, затем я отдыхаю до следующей трапезы, и потому здоров мой дух. В каком случае, на ваш взгляд, наступает гармония духа и тела? Не задумывались? А я вам отвечу: только тогда, когда человек бывает толстым и упитанным. Когда все люди станут такими, тогда на свете не будет проблем, люди не будут интересоваться ничем, кроме своего желудка, и жизнь станет истинным раем. Я хочу предложить вам погостить в нашем городе, поближе познакомиться с нашим бытом и нравами, собрать богатый материал и написать отдельную книгу о счастье быть сытым и довольным. А наши повара, будьте уверены, за какой-нибудь месяц-другой поставят вас на ноги.

— Прекрасное предложение, — язвительно ответил я. — Теперь позвольте мне задать вам вопрос.

— Конечно, мой дорогой, задавайте.

— Меня интересует, за чей счет вы так обжираетесь?

— Глупейший вопрос, недостойный истинного писателя. Разве это так важно, за чей счет я ем? Важнее то, сколько я ем и сколько я вешу. Таков закон жизни: одни работают, другие едят. Не съем я — съест другой. Лучше есть самому, чем отдавать невесть кому, — он довольно погладил свой живот.

— Человек рожден не для того, чтобы есть.

— Тощий дурак! — рассвирепел губернатор. — Я всю жизнь утверждал, что все вредные и опасные мысли исходят от писателей. «Человек рожден для великих дел и помыслов…» Знаем, слышали. А разве не великое дело сытно поесть, а затем, лежа в мягкой постели, помышлять о следующей трапезе? Человечество потому и несчастно, что тысячелетиями думало о бессмысленных вещах — искусстве, труде и прочей чепухе. Мы исправим эту историческую ошибку. Дети в нашем городе учатся правильно жить и любой из них может разъяснить вам смысл человеческого бытия. Эй, Пышка, — подозвал он толстенького поваренка, — ответь мне, в чем смысл жизни?

— В упитанности.

— Перечисли мне все четыре заповеди.

— Завтрак, обед, полдник, ужин.

— Молодчина! Когда есть такие дети, можно не беспокоиться о будущем государства. А вы, — повернулся он к нам, — наши идеологические враги. Эй, слуги, возьмите самые большие ложки, поколотите этих людей и прогоните из нашего города.

— Да ну, — лениво ответил один из слуг, — еще похудеем.

— Тому, кто выполнит мой приказ, будет выдана двойная порция обеда.

Что тут началось! Слуги вырывали друг у друга ложки, хватали, что попало, чтобы поколотить нас.

— Ах, так! — разозлился Чикарели, схватил со стола поднос с тортом и швырнул его в губернатора. — Получай, толстый боров!

Слуги бросились вытирать лицо своему повелителю, а я перевернул стол, чтобы задержать преследователей, и мы выскочили вон.

Отдышавшись за пределами города, мы присели отдохнуть на обочине дороги.

— Попадись они в руки нашему директору, он бы за одну неделю сделал их людьми.

— Ах, милый мой, — вздохнул я, — если бы такие вопросы решались за одну неделю, многое на свете давно изменилось бы к лучшему.

Мы шли по руслу родника, освещенному тусклым светом, и я думал о том, как порой легко потерять человеческий облик.

ДЛИННОПАЛЫЕ

Из-за мшистой скалы высунулся человек с худым желтым лицом, державший руки в карманах.

— Привет, друзья, — поздоровался он певучим голосом.

— Здравствуйте.

— Куда путь держите?

— К истоку родника.

— Далековато. Исток не убежит, пошли лучше к нам, — предложил он, еще глубже сунув руки в карманы.

— Мы спешим.

— Бросьте. К истоку вы так или иначе должны пройти через наш город, так что милости просим в гости, — сказал он и кивнул на узкий проход в скале. — Ну, чего уставились, входите.

— Как?

— Очень просто, ползком. Смотрите, — он ловко нырнул в проход и подал оттуда голос: — Входите.

Я первым просунул голову в отверстие и вполз, а Чикарели последовал за мной.

Город состоял из множества кривых, извилистых улочек и переулков с глинобитными домишками.

— Сейчас придут ребята, — сказал наш знакомый, свистнул и потом почему-то спрятал руки за спину. На его свист, как из-под земли, выскочили здоровые парни и, размахивая длиннющими руками, запели, пританцовывая:

— Это наши карманники, — сказал наш провожатый, — ужасно ловкие ребята, один ловчее другого. Вон тот — Чамо, рядом с ним — долговязый Каланча, слева стоит Чижик, первоклассный специалист, мы на него возлагаем большие надежды. Сейчас познакомлю, может, захотите поучиться у них ремеслу. Эй, Чиж, лети сюда.

— Ну? — сунув руки в карманы, подошел к нам тот, кого звали Чижом.

— Знакомься, — кивнул на нас желтолицый.

Чиж недоверчиво посмотрел на нас и бросил желтолицему:

— Ты кого это привел сюда, козел? А что, если это фараоны?

— Какие фараоны, дурак! Ты только посмотри, какие у них честные физиономии, разве такие могут быть фараонами?

— Смотри у меня, — пригрозил Чиж желтолицему, — в момент пришью.

— Брось выпендриваться, Чижик, я сам могу пришить кого хошь. Лучше возьмись за этих типов и поучи их своему ремеслу, а то гляди, какие у них короткие руки.

Да, сомнений не оставалось: мы очутились в городе воров. То-то у них такие длинные руки и пальцы. Только этого нам не хватало.

— Мы не будем красть, — возразил я.

— Заткнись, — оборвал меня Чиж, — тебя не спрашивают. Перейдем к делу. Сперва — теория. Дело у нас в общем клевое, лишь бы фараоны не замели. А заметут, отсидишь свой срок и снова за свое. А на свободе не жизнь, а малина: кради в свое удовольствие.

— Нет уж, спасибо, для того, чтобы жить на свободе, не обязательно красть.

Чиж недоуменно пожал плечами, мол, как хотите, и отошел, насвистывая.

— У вас в городе все такие? — поинтересовался я у желтолицего.

— Абсолютно все. Разница только в узкой специализации: есть карманники, домушники, медвежатники, в общем, воры любой масти. Кстати, почему у вас в карманах ничего нет? — возмутился он. — Я шарил, шарил…

Мы с Чикарели невольно схватились на карманы.

— Я же сказал, что там ничего нет, — повторил желтолицый, — я-то знаю, что говорю.

— Город воров! — недоуменно сказал я. — Это же психическая болезнь, это клептомания.

— Не знаю, какая это мания, меня это мало волнует. Хуже то, что в городе нет общественного транспорта, это лишает карманников основной части их заработка. Приходится промышлять на улицах и рынках. Только надо быть начеку, как бы тебя самого не обокрали. Смотрите, вот идет наш босс Кандал Було. Экстрамирового класса специалист, профессор. Ему стоит посмотреть человеку в глаза, и он уже знает, что у того в карманах.

— Привет, кореши, — мрачно поздоровался Кандал Було, сверля нас глазами.

Я обратил внимание на его красивые длинные пальцы, которым мог бы позавидовать любой виолончелист. Они казались изваянными лучшим в мире скульптором.

— Вы чего так изучаете мои пальцы, — насмешливо спросил он, — вам так же, как моим родителям, кажется, что они должны принадлежать музыканту? Мой папаша говорил, что такие пальцы были только у Паганини. Я думал, что Паганини — великий карманник, оказалось, это — простой музыкантишка, на скрипке пиликал. Родители отдали меня в музыкальную школу, а я сачковал, смывался с уроков. И однажды, сплавив ненавистную скрипку, я перешел к настоящей работе. Первое же дело у меня вышло на славу: всего двумя пальчиками, вот этими, — он пошевелил указательным и средним пальцами, — я завладел крупной суммой. Дела мои пошли успешно, я стал асом. Спросите обо мне любого карманника, он вам такое расскажет, ахнете!

— Лучше расскажите, как вы очутились в этом краю.

— Ну, это длинный рассказ. Ладно, так и быть, расскажу, давно не вспоминал. Когда я был мал, примерно твоего возраста, со мной приключилась история, с которой все и началось. Мы жили на улице, обсаженной фруктовыми садами, и почти у всех жителей были яблони, в том числе у нас, но такие, как у одного старика, нам и не снились. На его деревьях росли такие большие, красивые и сочные яблоки, что мы умирали от зависти. Но самое главное то, что те яблоки обладали целебными свойствами. Однажды, когда садовника не оказалось дома, я влез в его сад и стал набивать карманы незрелыми зелеными яблоками. Сделав свое дело, я уже собирался смыться, как вдруг самая юная яблонька вырвалась из земли и погналась за мной. Я собирался перепрыгнуть через забор, но она вцепилась в меня ветками и не отпускала. Вырвавшись кое-как я вбежал в дом садовника и заперся в нем. Яблонька вросла корнями прямо напротив двери. Зная, что садовник должен скоро вернуться, я приоткрыл дверь, но яблонька стала царапать мне глаза. Тут скрипнула калитка: это был садовник. Я заперся снова, не зная как мне быть. Заметив хозяина, яблонька заволновалась и зашелестела ветками.

— Что случилось, милая, ты почему здесь? — обняв ее, спросил садовник.

Яблонька зашуршала листвой.

— Вот оно что, — покачал головой садовник. — Безмозглый мальчишка, что ты натворил? Ступай на место, милая, я сейчас полью тебя, а потом проучу его.

Садовник запер дверь снаружи и ушел, а я просидел в его доме до темноты, не зная, как быть. Ставни были закрыты, и убежать через окно я не мог тоже. Поздно вечером, поняв, что обо мне совсем забыли и что родители уже волнуются и ищут меня, я стал кричать, звать на помощь. Наконец, когда я окончательно охрип, за дверью раздался голос садовника:

— Кто там кричит?

— Это я, откройте, пожалуйста.

— Кто ты?

— Откройте, меня мама ждет!

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Откройте!! — отчаянно завопил я.

Садовник открыл дверь, вошел и посмотрел мне прямо в глаза.

— Где яблоки?

— Какие такие яблоки? — невинным тоном спросил я.

— Те, которыми ты набил карманы, не дав им дозреть.

— Ничего не знаю, я ничего не рвал, — пролепетал я, искоса взглянув на яблоки, предательски выглядывавшие из-под шкафа, куда я их бросил еще днем.

— Ах, ты ничего не знаешь? — спокойно произнес садовник. — Ну, посиди до тех пор, пока не вспомнишь.

Он направился к двери.

— Постойте! — крикнул я. — Вспомнил, я сорвал несколько яблок, прошу меня извинить. Вот они, под шкафом.

— Бессовестный мальчишка, ты заслуживаешь двойного наказания за кражу и за ложь.

— Я совсем случайно… Я не знал… Я не хотел… Выпустите, меня родители ждут…

— Ничего, подождут. Они должны узнать, что их сын совершил кражу.

— Сорвать пару зеленых яблок вовсе не значит совершить кражу, — стал оправдываться я.

— Сядь-ка рядом, — по-прежнему спокойно сказал садовник и сел на тахту.

— Разрешите мне пойти домой, — взмолился я.

— Садись.

Я молча повиновался.

— Послушай одну поучительную историю, а потом делай, что хочешь. Однажды морозным зимним днем ко мне на сеновал влетела воробьиха. Бедняжка рылась в сене в поисках хотя бы одного зернышка. Наконец найдя его, она положила зернышко в карман и улетела. По пути ей повстречался знакомый воробей и, узнав откуда она летит, весело защебетал:

— Ну и дура. Неподалеку отсюда я знаю место, где полным-полно ячменя. Летим, покажу.

— Я не стану красть.

— Честное слово, дура, — ответил воробей и улетел.

Воробьиха была страшно рада тому, что не поддалась искушению и не стала воришкой. Ничего, заболевший от голода и холода птенец как-нибудь продержится на этом зернышке, пока она добудет еще, зато мама не стала воровкой. Летя к своему гнезду, воробьиха заметила, как на чьей-то крыше поднялся птичий переполох, и поспешила туда. «Может, кому-то нужна помощь».

— Что случилось, кому-то плохо? — поинтересовалась она, приземлившись.

— Не суйся не в свои дела, — грубо ответили ей воробьи.

Обиженная, воробьиха полетела домой. Птенец уже плакал от голода.

— Не плачь, малыш, — ласково произнесла она, — я принесла тебе зернышко.

— Воробьиха полезла в карман, чтобы достать зерно, но его там не оказалось. «Куда же оно запропастилось, может, выпало по пути?»

Нет, зерно не выпало из кармана. Вороватый воробьишка, один из тех, что затеяли ссору на крыше, умыкнул его.

Знаешь, есть такая закономерность: можно радоваться краденому, но счастья от него не жди. Так случилось и с воришкой-воробьишкой: через три дня он внезапно ослеп. Не зная, что ему делать, он вылетел из гнезда, ничего не видя перед собой, со всего размаха ударился о стену дома и погиб. Такой печальный конец ожидает каждого, кто украдет, — природа неминуемо накажет его.

Босс умолк. Мы тоже не знали, что сказать. Первым заговорил Чикарели.

— А для чего вы рассказали эту историю с воробьихой? — спросил он.

— Сам не знаю, — вздохнул босс. — Тогда я не понял смысла этого рассказа. Правда, садовник меня простил и отпустил безнаказанно, но я не образумился. Я продолжал опустошать сады, крал понемногу, и мои пальцы стали потихоньку удлиняться, а сам я уменьшался день ото дня. Пришлось смыться из дома, чтобы родители ничего не заметили. Так я стал вором-профессионалом и попал сюда. Кстати, не хотите ли посетить мой музей? — поменял он тему разговора.

— Интересный? — спросил Чикарели.

— Уникальный. Чего там только нет. Пошли.

Он привел нас в какую-то землянку, где под стеклянными витринами хранилось огромное множество ручных и карманных часов, золотых цепочек, авторучек и блокнотов.

— Выставленные экспонаты, — начал босс тоном профессионального гида, — мой личный вклад в экспозицию музея. Все, что вы видите здесь, итог многолетней, кропотливой работы, — он любовно посмотрел на свои пальцы. — Это не просто пальцы, а орудие труда. В мгновение ока мои пальчики могут опустошить содержимое любого кармана. Надо сказать, что наиболее омерзительные карманы принадлежат студентам: в них не найти ничего, кроме обгрызенных авторучек, проездных талонов и блокнотов с телефонами девчонок. Честно говоря, я питаю слабость к карманам стариков. Правда, там не найти золота и бриллиантов, зато попадаются конфеты. Влезешь в карман какой-нибудь старушенции, а там — самый вкусный в мире леденец, который она приберегла для любимого внука. Или влезешь в карман старика, пошаришь, а там ничего, кроме носового платка. Но ведь умный человек знает, что в этом паршивом платке — пенсия старичка. Ну, а это — он указал на витрину с драгоценностями, — моя гордость. Взгляните на эти карманные часы: я их достал только с третьей попытки и чуть было не попался из-за того, что карман был очень уж глубоким.

— И вам не стыдно? — горестно произнес я.

— А чего стыдиться, ведь это моя профессия. Вот вы, — он ткнул меня в грудь двадцатисантиметровым указательным пальцем, — вы же не стыдитесь того, что пишете книги. А я бы на вашем месте от стыда провалился сквозь землю, если бы у меня были пустые карманы. Тоже мне, — он презрительно усмехнулся. — Ладно, пошли, как видно, музеи не вашего ума дело. — Босс пронзительно свистнул, и у землянки тут же возникла уже знакомая нам шайка карманников. — Проводите их. Хорошие ребята, но жить не умеют.

Каланча, Чиж, Чамо и остальные повели нас по улицам и подворотням, напевая свою песенку:

РОГАТОЧНИКИ

На склонах холмов нам стали попадаться деревья с оборванными и сломанными ветвями. Я подошел поближе и стал разглядывать одно из деревьев.

— Видимо, их побило градом, — предположил я.

— Нет, не градом, не градом.

— Откуда ты знаешь? — спросил я.

— Что?

— Что их побило не градом.

— Я не говорил ничего такого, — удивился Чикарели.

— Не градом, люди добрые, не градом, помогите нам, — вздохнуло дерево, и с его ветвей закапали слезы.

— Отчего ты плачешь, тебе больно?

— И больно, и обидно. Какие-то мальчишки не дают нам покоя, думая, что легко быть деревом. А вы попробуйте всю жизнь стоять на одном месте под палящим солнцем или проливным дождем. Мы так обижены на этих мальчишек, что могли бы плюнуть на все и высохнуть. Но совесть не позволяет, мы все-таки деревья, нам положено зеленеть, выделять кислород, чтобы эти скверные мальчишки не задохнулись в своем же углекислом газе.

Чикарели обвязывал сломанные ветки и ставил под них подпорки.

— Спасибо, мальчик, я не забуду твоей доброты, — облегченно вздохнуло дерево.

Мы лежали под деревом и думали о том, сколько времени прошло с тех пор, как мы проникли в русло родника.

— Домой хочется, — всхлипнул Чикарели, схватив меня за руку. — Пойдем.

В его глазах было столько тоски, сколько может быть в глазах только взрослого человека, многое испытавшего за свою жизнь. Дети всегда нуждаются в доброте и ласке взрослых, а мы, взрослые, часто не понимаем этого, словно на свете не существует ни душевной теплоты, ни ласковых слов.

Мы поднялись и пошли. Не успели мы спуститься с холма, как на нас обрушился град камешков. Они со свистом проносились рядом, не задевая нас.

— Ложись! — крикнул я, бросился на землю и прикрыл собой Чикарели.

Град прекратился так же внезапно, как и начался.

— Что, струсили? — раздался откуда-то сверху голос.

Я поднял голову и увидел стоявшего над собой самодовольно ухмылявшегося мальчишку.

— Вы думаете, что мы мазилы? Просто мы решили слегка попугать вас. Ну что вы прилипли к земле, вставайте.

И тут Чикарели в резком прыжке схватил мальчишку за шиворот, свалил его, и они стали кататься по земле. Наконец Чикарели удалось отнять у него рогатку.

— Вот кто, оказывается, калечит деревья! — заорал он вне себя от бешенства.

Таким злым я его еще не видел.

— Отпусти, — извивался мальчишка, пытаясь высвободиться из цепких объятий Чикарели, — или ты не знаешь, кто я такой?

— Как не знать, самый настоящий паразит! — прошипел Чикарели.

— Чего-чего? — обезумел от обиды мальчишка. — Знаменитого рогаточника Жорку называют паразитом. Да я тебе глаз выбью. Я любую птицу могу влет… А меня — паразитом?!

— Ладно, отпусти его, Чикарели, — заступился я, — сейчас разберемся.

— Это другое дело, — сказал мальчишка, отряхивая с себя землю, — будем знакомы: Жорка. — Он протянул нам руку, но мы отказались пожать ее.

Его рука повисла в воздухе, и он от смущения полез в карман, достал оттуда пригоршню камешков, стал подбрасывать и ловить их.

— Постой, постой, — вдруг осенило Чикарели, — я же тебя знаю. Так и есть. Это не ты ли выбил все стекла в школе, потом подбил ласточку, искалечил котенка?

— Конечно, я, — гордо заявил Жорка.

— Участковый Акопян весь день гонялся за тобой, но так и не поймал.

— Не родился еще тот участковый, который поймал бы меня. А теперь — внимание, — он достал из кармана еще одну рогатку, прицелился, и не успел я схватить его за руку, как ветка хрустнула и беспомощно повисла в воздухе.

— Отдай рогатку! — крикнул я в бешенстве.

— Еще чего! — он показал язык и побежал к пещере.

Мы погнались за ним. В пещере мы шли на ощупь, почти ничего не видя. Впереди маячил тусклый свет, и мы шли на него. Но это была ловушка: едва наши силуэты стали различаться в темноте, как на нас обрушился град камешков. Мы прислонились к стене и прикрыли головы руками.

— Вот они, герои, напали вдвоем на одного, — раздался Жоркин голос. — Ну, как дела, голова еще цела?

— Бессовестный мальчишка, только попадись мне…

— Не приближаться! — крикнул Жорка, и вся группа окружавших его рогаточников снова прицелилась в нас.

— Что ж, — пошел я на компромисс, — пусть твои ребята уберут рогатки, а ты подойди, надо переговорить.

— Это по-мужски, — ответил Жорка, — а ну, по местам.

Группа заняла позиции, чтобы в случае чего защитить своего атамана, а Жорка подошел к нам и скрестил руки на груди.

— Жора, — сказал я, стараясь быть ласковее, — пора кончать с этим. Ты же взрослый парень, а занимаешься такими гадостями. Лучше запишись в секцию стрельбы, станешь чемпионом страны, будешь ездить на соревнования. Чего без толку стрелять в кошек и людей?

— Кто меня возьмет в секцию? Для этого нужна характеристика из школы, а меня, он знает, — Жорка кивнул на Чикарели, — из школы вытурили.

— За дело вытурили, нечего калечить животных. Ладно, не переживай. Я помогу тебе. Главное, чтобы ты сам осознал, что это недостойно настоящего мужчины. Вот вернемся и обсудим все подробно.

— А куда вы сейчас?

— Это, брат, наша тайна. Через некоторое время мы вернемся. Обещаю, что участковый тебя простит, а директор примет в школу и даст характеристику.

— А мы что, рыжие? — крикнул один из жоркиных парней. — Мы тоже хотим домой. А ну, ребята, за мной. Ты что это, предатель, хочешь смыться один? — обрушился он на своего атамана.

— Прекратить шум! — крикнул я. — Сказанное Жоре относится ко всем. Но при одном условии: ко времени нашего возвращения все покалеченные деревья должны быть здоровы, сделайте им подпорки и перевяжите ветки. А теперь ломайте рогатки.

Ребята недоверчиво поглядели на своего атамана. Жорка достал из-за пазухи рогатку, сломал ее, затем вынул из кармана вторую, сделал с ней то же самое и сурово поглядел на своих дружков. Те незамедлительно последовали его примеру.

— Я вижу, вы — настоящие мужчины. До встречи.

Мы поочередно пожали руки всем рогаточникам и вышли из пещеры.

РЕЖИМ ДНЯ ЛЕНТЯЕВ

Мы попали на какую-то свалку, где среди кучи хлама, отбросов и мусора валялись люди, а один из них декламировал стихи в микрофон:

Кончив декламировать, он сладко зевнул, потянулся и произнес сонно:

— А теперь — отдых. Полежите, помечтайте, братья, не грех бы вздремнуть.

«Братья» дружно зазевали и буквально через минуту по всей свалке раздался мощный храп.

За время нашего путешествия мы с Чикарели навидались таких удивительных вещей, что эта картина не произвела на нас особого впечатления. Чтобы не терять времени, мы решили обогнуть свалку, но нам преграждали путь горы мусора. Пришлось идти напрямик, осторожно переступая через лежавших.

Пройдя немного, мы поняли, что находимся не просто на свалке, а в городе, где все запущено и захламлено, где жители выбрасывают свой мусор куда попало. На улицах не было ничего, кроме мусора и помоев. Стояла мертвая тишина. К стене одного из домов была прибита доска, на которой было написано: «Режим дня в городе». Мы подошли к доске и стали читать:

Чикарели читал, покатываясь со смеху. Я тоже хохотал, трясясь всем телом, и случайно стукнулся лбом о голову человека, спавшего, уронив ее на подоконник. Лениво потянувшись, человек приподнял голову и спросил, с трудом открыв глаза:

— Вы чего не отдыхаете и другим не даете?

— Мы случайно попали в ваш город и хотели бы познакомиться с его жителями и обычаями. Можно войти к вам?

— Людям делать нечего, — произнес он, сползая с подоконника. — Ладно, подождите, сейчас отопру.

Прошло около четверти часа, но нас так и не впустили. Я постучался — никто не отозвался. Чикарели забрался на подоконник и увидел, что наш собеседник спит прямо на полу.

— Мы ждем вас, — тихо произнес он.

В ответ раздался раскатистый храп.

— Мы ждем вас, — повторил Чикарели громче.

Спавший приоткрыл глаза:

— Ну и ждите, я же сказал — открою. Вот вздремну часок-другой и открою. Я же не птичка какая-нибудь, чтобы вскочить и отпереть.

— С ним все ясно, — сказал Чикарели, — пошли дальше.

Не успел он спрыгнуть с подоконника, как в микрофоне раздался знакомый голос оратора:

— Отдохнули, братья? Вот и славно. А теперь, перед очередным покоем, предоставим слово представителю нашей молодежи — подающему большие надежды лоботрясу Лежебоке.

— Это уже интересно, давай послушаем, — как всегда, не удержался я от соблазна.

Лежебоке, даже не удосужившемуся подняться, передали микрофон, и он, закинув ногу на ногу, начал:

— Благородные лентяи, мы — скромный народ, а скромность, как известно, украшает личность… Уф, устал говорить, предлагаю сделать небольшую передышку, — и тут же захрапел в микрофон.

Лентяи последовали его примеру. Через некоторое время Лежебока, с трудом продрав глаза, нащупал микрофон и продолжил:

— Отдохнули, братья? Рад за вас. Итак, благородные бездельники, текущий год у нас проходит столь же замечательно, сколь и прошлый. Прогресс налицо: мы отдыхаем и пребываем в состоянии покоя в полтора раза больше, мусора и помоев в городе уже не шестьдесят процентов, как в прошлом году, а восемьдесят три. Это говорит о правильном руководстве городом. От имени нашей молодежи я хочу прочитать стихотворение, которое писал целый год:

Это свое произведение я посвящаю мудрым властям нашего города. Только не подумайте, что, сочинив такое длиннющее стихотворение, я стал трудолюбивым. Этому не бывать никогда! Мое усердие было направлено на пополнение наших рядов. Ведь среди нас находятся еще отдельные лица, и это ни для кого не секрет, которые возмущаются тем, что в городе стоит страшная вонь. Мы бы могли выдворить этих людей из города, но не лучше ли перевоспитать их? Не вонь, говорю я им, а запах. А разве есть на свете уголок, где бы вообще ничем не пахло? Нет и не может быть. В природе все пахнет. А запах, как известно, имеет синонимы — аромат, благоухание. Если в нашем городе стоит помойный аромат… аромат… Что-то ко сну потянуло… Вздремнем, братья, а потом уже разберехррр…х-р-р…

— И что, тебе нравится этот вздор? — пожал плечами Чикарели.

— Умоляю, потерпи еще, надо дослушать, — попросил я, входя в азарт.

— Ты надеешься, что они когда-нибудь очнутся? — недоверчиво спросил Чикарели и вновь забрался на подоконник. — Эй, вы, ну, вы же, мы ждем.

— Вот и ждите, все равно больше делать нечего, — было ответом.

— Благородные бездельники, — прохрипел микрофон, — а теперь пусть выскажется наш известный поэт Дуралей. Когда-то он был совсем непопулярен, потому что писал длиннющие стихи. Но он прогрессирует с каждым годом и пишет все короче и короче. Прошу вас.

— Братья-бездельники, сейчас я прочитаю вам свою последнюю поэму. Но прежде всего я должен в порядке самокритики признать, что когда-то писал очень длинные поэмы, надоедавшие вам. Сейчас я стал куда более лаконичным. Обещаю, что следующая поэма будет еще короче.

— Короче! — подал голос кто-то из лежавших. — Пора отдыхать.

— Короче так, — смущенно продолжил Дуралей, — поэма описывает то глубокое состояние души, которое может переживать лишь истинный бездельник. Итак:

— Чудесная поэма, главное короткая, — прокомментировал оратор, взяв у Дуралея микрофон. — А было время, когда иные читатели думали, что этот парень — бездарь и рифмоплет. Видите, какие кадры растут в нашем городе? Мы дали миру… Впрочем, не буду утомлять вашего слуха, сейчас вам необходим покой. Но перед тем как вздремнуть, я хочу передать вам последнюю сводку из нашего статистического управления: по сравнению с прошлым годом сила нашего храпа увеличилась на тридцать децибелл. Вздремнем, братья!

— Ну и ну! — воскликнул я.

— Опять вы? — заныл хозяин дома. — Совсем совесть потеряли, не думаете о ближнем своем. Вам и в голову не приходит, что я, может, сплю, отдыхаю, а вы мне всю нервную систему изматываете.

— Нам нужно задать вам всего один вопрос.

— Задавайте. А я пока вздремну.

— Нет уж, будьте добры проснуться и сказать, как можно выбраться из вашего города.

— А зачем вам выбираться? Оставайтесь здесь, отдыхайте, бездельничайте на здоровье. У нас, слава богу, никто не заставляет умываться, учиться, работать. Тут просто здорово.

— Да ну вас! — возмутился Чикарели.

— А-а, — раздалось за окном, — я, кажется, догадываюсь, кто вы такие. А ну, погодите. — Наконец дверь открылась, и на пороге возник человек в засаленной пижаме, ночном колпаке и разных шлепанцах. — Так и есть, — сказал он, оглядев нас, — вы сбежали оттуда, — он указал в том направлении, откуда мы пришли. — Мы тоже когда-то кое-как унесли оттуда ноги. Каждый день учиться, каждый день умываться, каждый день рано вставать, прямо ужас какой-то! У меня при одних воспоминаниях слезы на глаза наворачиваются. — Он стащил с головы колпак и вытер слезы, черными ручьями текшие по немытому лицу. — Сколько лет прошло, а я по-прежнему вижу кошмарные сны: склонения и спряжежения, задачки по арифметике… Из пункта А в пункт Б… Нет уж, хватит, я нашел свой пункт и меня отсюда никуда не выманить.

— Дядя, у вас были родители? — поинтересовался Чикарели.

— Именно от них я и сбежал, чтобы не выслушивать их вечных укоров: читай, пиши… А чего ради читать, чего ради писать? Ну, день-другой еще можно потерпеть, но целых десять лет… Ладно, разговорился я с вами, а мне пора отдыхать после покоя.

— Постойте, — остановил я его, — скажите все-таки, как нам выбраться из города?

— Чего не знаю, того не знаю, — ответил он искренне, — я никогда не выходил отсюда с тех пор, как сбежал от родителей, — и он ушел, шаркая шлепанцами.

Мне стало страшно. Знаешь, отчего? Догадайся сам. Понял? Ну, конечно, ты понял, мой читатель: мне стало страшно оттого, что в этом отвратительном городе к тяжело больному человеку не придет даже врач, оттого, что умирающему от жажды здесь поленятся дать воды. А все потому, что лень — один из отвратительных пороков, превращающая человека в тупое, самодовольное животное. Мне хотелось крикнуть что-нибудь неприятное хозяину дома, но вспомнил слова отца о том, что самообладание украшает истинного мужчину. И, словно поняв, о чем я думаю, хозяин дома подал голос, не удосужившись даже выглянуть в окно:

— Если вам не лень, пройдите до конца улицы, спросите дом Ленивца, может, он подскажет, если не поленится.

— И на том спасибо, — ответили мы и пошли по улице, а городские репродукторы уже передавали беседу с врачом на тему о том, как излечиться от бессонницы: «Если вы спите меньше восемнадцати часов в сутки…»

Из дома Ленивца доносился мечтательный голос:

— Хорошо иметь папу, который все делает за тебя: учит уроки, причесывает…

Мы постучались.

— Кто там? — отозвались изнутри.

— Хотим посоветоваться с вами.

— Ах, почему у меня нет папы, с которым вы могли бы посоветоваться? — проворчали за дверью. — Ладно, входите, если не лень.

На диване валялся усатый небритый человек с всклокоченными волосами, в дырявой одежде.

— Это вы Ленивец?

— Я, а что, не видно? Вы, наверно, зашли посоветоваться по поводу пончиков? Садитесь, если не лень. Слушайте, однажды еще в шестом классе я зашел в кафе и купил пончики. Клянусь папой, это были ужасно вкусные пончики…

— Вы нас не совсем правильно поняли, — прервал я его, — мы хотели спросить, как можно выбраться из города?

— Только дуракам хочется выбраться отсюда. Куда вы пойдете — учиться, работать? Образумьтесь, зачем вам это нужно? Себя не жалеете — хотя бы ребенка пожалейте.

— Да ну его, — разозлился Чикарели, считавший себя вполне взрослым человеком.

Пришлось уйти от Ленивца, опять ничего не дознавшись.

— Может ли кто-нибудь показать нам дорогу из города? — крикнул я, когда мы вышли на улицу.

— Я могу, — раздался детский голос из соседнего дома.

Мы постучались.

— Ах ты бесстыжая, — раздался за дверью другой голос, — предательница, как ты посмела?

Не дожидаясь, когда нас пригласят, мы вынужденно вошли в дом без приглашения и увидели двух девочек: одна из них играла в шашки сама с собой, другая ругала ее, развалившись на мятой постели.:

— Не делай глупостей, слышишь, не вздумай делать этого! — угрожала она. — Все равно ни родители, ни учителя тебя не простят.

— Почему это? — решил заступиться я.

— Не слушайте ее, — сказала девочка, не вставая с постели, — она психованная.

— И вовсе я не психованная, просто мне опротивело здесь. Пойдем, я выведу вас отсюда.

— Тогда пошли скорее, — засуетился Чикарели, — а то нас догонят и не дадут уйти.

— На этот счет можете быть спокойны, — усмехнулась девочка, — пока они тронутся с места, пройдет три года. — Она вывела нас на широкую улицу, по которой мы пошли уже быстрее и веселее. — Скоро я сама сбегу отсюда.

— А почему не сейчас?

— Не могу бросить подругу, постараюсь уговорить ее уйти вместе. Мы очутились в этом дурацком городе совершенно случайно. Однажды я зашла к ней помочь по математике, а она совсем разленилась и предложила сбежать с уроков. Я почему-то согласилась, мы сбежали и после долгих приключений оказались здесь. Ничего, надеюсь, скоро и она образумится, уж я постараюсь. Идите прямо, не оглядываясь. Если оглянетесь — заблудитесь и будете кружить на одном месте. Нужно смотреть только вперед. Счастливого пути.

— Спасибо тебе, желаем скорого возвращения домой.

— Спасибо. Вам также, счастливого пути.

Едва выйдя за черту города, мы вновь ощутили всю прелесть чистого воздуха и задышали в полную грудь.

А МНЕ КАКОЕ ДЕЛО?

— Пожар, пожар! — закричал Чикарели, указывая куда-то вдаль.

— Опять тебе пожар мерещится?

— Не мерещится, посмотри сам.

Я поднялся на большой камень, куда забрался Чикарели, и всмотрелся: вдали горел огромный костер.

— Действительно, огонь, — согласился я, — но в этом краю все настолько странно, что начинаешь сомневаться, может, это и не пожар вовсе. Помнишь лгунов, звавших на помощь? Может, и здесь что-то вроде этого.

— Нет-нет, это самый настоящий пожар, надо бежать туда, спасать людей, — крикнул он, схватил меня за руку и мы помчались в направлении огня.

В самом центре города, куда мы примчались, горел большой дом, откуда доносились крики о помощи, но ни соседи, ни прохожие не обращали на это ни малейшего внимания, каждый был занят своим делом.

— Что вы стоите, помогите! — крикнул Чикарели, но никто не отреагировал на его крик, и только один из прохожих удивленно пожал плечами, выразив удивление нашим вмешательством не в свое дело.

— Где у вас лестницы, где вода? — спрашивал я то одного, то другого прохожего, но они даже не останавливались, чтобы ответить мне.

— Может, они глухие? — удивился Чикарели.

— Но не слепые, — ответил я и схватил за руку кого-то из прохожих. — Там люди погибают, надо их спасти!

— Чего ты орешь, — разозлился он, — я же не глухой, отпусти мою руку. И вообще я не слепой, сам вижу, что пожар. Если вам нечего делать, спасайте их сами, а я человек занятой.

От возмущения и удивления я на миг оцепенел.

— Простите, гражданка, — метнулся я к женщине, выгуливавшей собачку, — как можно вызвать пожарных?

— Как хотите, так и вызывайте, — невозмутимо ответила она и позвала болонку: — Ко мне, Лулу.

— Эй, на помощь! Помогите! — заголосили мы с Чикарели.

— Что за шумный квартал, даже десяти минут нельзя посидеть в тишине и спокойствии! — возмущенно выскочила дама из ресторана напротив, и как ее ни упрашивал метрдотель вернуться, она наотрез отказалась, села в такси и укатила.

— Ясно, они все на одно лицо, — мрачно сказал я, — за дело, Чикарели, сами справимся.

В готовом рухнуть доме не прекращались крики, плач и зов о помощи. Я накинул на голову пиджак, а Чикарели куртку. Мы с трудом проникли на второй этаж. Вышибли дверь и вынесли из огня женщину с двумя детьми. Вокруг нас собралась толпа зевак.

— Чего уставился? — крикнул я на одного из них, — не можешь, что ли, принести хотя бы ведро воды?

— Чего ты кричишь на меня? — невозмутимо ответил он. — А мне какое дело: дом не мой, жена и дети не мои.

— Раз не твои, пусть сгорят живьем? — рассвирепел я.

— Какое мне дело, — сказал он, не меняясь в лице, — моя хата с краю, с чего я должен вмешиваться в чужие дела?

— Слушай, друг, — обратился я к мускулистому парню, — ребенок получил ожоги, его необходимо немедленно перенести в больницу, помоги, пожалуйста.

— А почему именно я? Тут столько людей, а он заприметил почему-то именно меня. Я вам не козел отпущения. Какое мне дело до чужих детей?

— Кто-нибудь, помогите! — закричал я не своим голосом.

Спасать дом было уже поздно, надо было позаботиться о пострадавших. Толпа гоготала, тыча в нас пальцами.

— Чему вы радуетесь? — крикнул Чикарели.

— Хотим — радуемся, хотим — нет, вам какое дело? Самим радоваться нечему, вот и завидуют, особенно этот, — кивнула на Чикарели старуха с крючковатым носом.

— У людей несчастье, а вы радуетесь.

— Тому и радуемся, что не наш дом сгорел, — ответил кто-то, и толпа загоготала сильнее.

— Ах, какой огонь! — потер руки кто-то из мужчин. — Шашлычок бы, а?

— И то правда, чего зря гасить, — поддержала какая-то женщина, — сейчас принесу воды, согрею, постираю белье.

Тем временем Чикарели утешал получившую ожоги девочку:

— Ничего страшного, главное, что ты жива, а ожоги пройдут, — он разорвал на себе рубашку, сделал из нее бинты и перевязал девочке ногу. — Пожалуйста, перевяжи мне руку, — он вытянул обожженную кисть.

— Чего ради? — преспокойно ответила девочка, ковыряясь в носу. — Не моя же рука.

— Что-о? — у Чикарели глаза полезли на лоб.

— То, что слышал, — надменно ответила за нее мать, — какое ей дело до твоей руки? Твоя, ты и перевязывай.

— Я же ее из огня вынес.

— Можно подумать, мы тебя об этом просили.

На Чикарели словно вылили ушат холодной воды, он чуть не зарыдал от обиды. Я перевязал ему руку и сказал с грустью:

— Пойдем отсюда, друг мой. Одно пребывание в этом отвратительном городе оскорбительно для нас.

ТЫ КТО ТАКОЙ?

На нас так подействовал случай с пожаром, что долгое время мы шли рядом, не смея заглянуть друг другу в глаза, словно сами были причиной низости и бездушия тех людей. Но разве не ответствен каждый из нас за все на свете? Если происходит что-то плохое, значит, кто-то виновен, а этим «кто-то» может оказаться любой из нас. Я думал об этом, как вдруг Чикарели резко остановился и решительно сказал:

— Я не пойду дальше.

— Это исключено.

— Я больше не могу видеть таких людей, — сказал он и сел прямо на дороге.

— Будь сильнее, прикажи себе встать, настоящий мужчина должен уметь приказывать себе.

— Не пойду.

— Чикарели, мы и так потеряли слишком много времени, а цели пока не достигли.

— У меня нет никакой цели, я так и останусь сидеть здесь.

— Ах, у тебя, оказывается, нет никакой цели? Знаешь, милый мой, кого ты мне сейчас напоминаешь? Тех самых лентяев, у которых тоже не было никакой цели и вообще ничего на свете им не было нужно.

— Что? — Чикарели вскочил, как ужаленный. — Видно, ты меня плохо знаешь.

— Молодчина, Чикарели, соберись с силами и продолжим путь. Надо крепиться, потому что неизвестно, какие еще трудности нам придется преодолевать впереди. Знаешь, жизнь прекрасна даже в минуты неудач и трудностей. Поверь моему опыту и никогда не отчаивайся: к цели нужно идти до конца. И не забывай, что нас двое, а это уже сила, — я подмигнул ему.

Чикарели посмотрел на меня благодарными глазами, обнял меня, а я его, и так в обнимку мы пошли дальше.

Трудно сказать, как долго мы шли. Помню только, что, почувствовав неприятную усталость, мы присели отдохнуть у пригорка, но издали до нас донеслись какие-то голоса, и Чикарели забрался на дерево посмотреть, что там происходит. Оказалось, что неподалеку от пригорка два человека строят себе дома, при этом споря и ссорясь между собой.

— Подойдем, что ли? — на сей раз предложил Чикарели, желая сделать мне приятное.

— Конечно, подойдем, — придавая своему голосу больше бодрости, согласился я, хотя, честное слово, в этот раз мне из-за сильной усталости и головной боли не хотелось общаться ни с кем.

Перед нами стояли два совершенно разные по проекту и конструкции дома, а два человека, уже достроившие вторые этажи, сидели каждый на своем балконе и пристально смотрели друг на друга. Один из них, поменьше ростом и с хитрыми глазами, неожиданно вскочил, бегом спустился вниз и, схватив ведро с желтой краской, стал красить стены своего жилища. Не сказав ни слова, долговязый последовал примеру своего соседа: перескакивая через три ступени, он сбежал вниз, взял ведро с точно такой же желтой краской и принялся красить свой дом. Они работали, ежеминутно оборачиваясь и что-то говоря друг другу.

— С чего я должен тебе завидовать, дражайший сосед? Моя краска куда ярче твоей, — донесся до нас голос хитроглазого.

— Ха-ха, — ответил ему долговязый, — этот цвет у меня пробный, а настоящий ты увидишь позже.

— Я, кстати, тоже крашу пробно, можешь не волноваться, — усмехнулся хитроглазый коротышка и стал энергичнее водить кистью по стене.

Переглядываясь, они занимались своей мазкой до тех пор, пока долговязый не бросил кисть в ведро. Заметив это, коротышка незамедлительно последовал его примеру. Долговязый бросился в дом, притащил оттуда ведро с голубой краской и стал перекрашивать ту же стену.

— Ты думаешь, я не понимаю, для чего ты это все затеял? Хочешь, чтобы твой дом был красивее моего. Так я и позволю. Мой дом будет в десять, нет, в двадцать раз красивее твоего, — выпалил коротышка и тоже стал усердно красить стену в голубой цвет.

Долговязый поглядел на соседа, сморщился и сказал насмешливо:

— Дурацкий цвет.

Коротышка насторожился, ожидая новых действий соседа, но долговязый взял кувалду и принялся разрушать собственный дом, приговаривая:

— Я отгрохаю себе такой дворец, какого свет не видывал.

Не вынеся такого издевательства над собой, коротышка схватился за лом, размахнулся, но, передумав, отбросил его в сторону и расхохотался:

— Тебе уже не построить дома, дражайший сосед, ты остался на собственных руинах, ха-ха, ха-ха-ха, — он смеялся до тех пор, пока не упал без сил на ведро с краской.

— Не тебе тягаться со мной, — мрачно сказал сосед. — И вообще, кто ты такой?!

— А ты кто такой?! — разозлился коротышка и встал, с трудом оторвавшись от ведра.

— Я докажу тебе, кто я такой, — крикнул долговязый, продолжая заниматься своим делом.

Он работал с невероятной скоростью и вскоре первый этаж был готов. Тогда он поставил леса и взялся за второй этаж. У нас на глазах вырос большой и очень красивый особняк, действительно напоминавший дворец. Долговязый сиял от счастья, а коротышка от зависти кусал губы, не зная, как переплюнуть соседа. Он сел на тачку, обнял голову руками и стал думать о том, как отомстить коварному соседу.

— Не может быть… Это невероятно… — бормотал он, — я его… да-да, из ружья…

Он вошел в дом, вынес оттуда охотничье ружье и прицелился в долговязого, красившего крышу нового дома.

— Бабах! — выстрелило ружье.

Долговязый, упав на крышу, покатился вниз и рухнул прямо в бак с водой.

— Ну что, доигрался? — злорадствовал коротышка. — Теперь посмотрим, чей дом красивее. Я поселюсь в твоем дворце, и пусть кто-нибудь докажет, что не я его построил.

Коротышка подошел к баку и, подражая священнику, стал комично читать заупокойную молитву. Произнеся «аминь», он сплюнул и повернулся к баку спиной, но тут из бака высунулась голова долговязого и произнесла:

— Так чей же дом лучше?

Коротышка икнул от страха и замер, а долговязый, так и не выходя из бака, обрушился на коварного соседа:

— Да кто ты такой, чтобы убить меня! Уж кто-кто, а я-то знаю, на что ты способен. Я подменил твои патроны на холостые и бак с водой поставил именно здесь, чтобы мягко было падать.

Коротышка от злости грыз ногти, а долговязый, выйдя из бака, отжал на себе одежду, поднялся наверх, вынес на балкон самовар и стал пить чай с вишневым вареньем, выплевывая косточки в соседа.

— Подавись своим вареньем, — раздосадованно ворчал коротышка, — сейчас ты увидишь, чей дом лучше. — Он взял лом и стал сносить собственный дом. — Нет, кто ты такой, чтобы преспокойно пить чай на балконе? Я сейчас такой балкон себе отгрохаю, что ты от зависти сам упадешь в свой вонючий бак.

— Мечтать не вредно, — насмешливо ответил долговязый, — ты и сам прекрасно знаешь, что я умнее и хитрее тебя.

— Да кто ты такой, чтобы считаться умнее и хитрее меня? — окончательно разозлился коротышка, отбросил лом и стал с невероятной скоростью возводить новый дом. Чтобы вывести из себя соседа, коротышка вместо одного построил целых четыре балкона увитых плющом, устроился в шезлонге напротив долговязого и сказал ехидным тоном:

— Милости просим на чай с ежевичным вареньем, дражайший сосед. Что, не можете встать с места? А, понимаю, у вас от зависти коленки подкосились. Ничего, бывает.

— Нет, кто ты такой, чтобы приглашать меня на чай с ежевичным вареньем? — возмутился долговязый. — Сейчас посмотрим, на чьем балконе чай вкуснее и чей дом выше.

Так, перебраниваясь и издеваясь друг над другом, они разрушали свои дома, возводили новые, лучше прежних, снова разрушали, строили новые, трех-, четырех-, пятиэтажные дворцы, забыв обо всем на свете.

— Ты всегда будешь жить в моей тени, — надменно крикнул долговязый с крыши своего десятиэтажного дворца.

Вдруг земля под нами задрожала, сильное землетрясение качнуло дворец, он рухнул на семиэтажный дом коротышки, и соседи остались под руинами.

Мы с Чикарели, до этого с веселым хохотом наблюдавшие за поведением двух соседей, вскочили и понеслись к месту происшествия в надежде, что люди уцелели.

— Без экскаватора тут не обойтись. Осторожнее, Чикарели! — крикнул я, увидев, как Чикарели лезет на груду камней.

Чикарели наклонился и стал смотреть в какую-то щель между камнями.

— Что там? — крикнул я.

Чикарели поманил меня рукой. Я полез за ним и услышал гулкие голоса из-под руин. «Неужели они остались живы? — подумал я. — Слава богу», — и вдруг услышал из-под руин:

— Зато твой дом пострадал сильнее…

Чудом уцелевшие под руинами своих домов соседи удобно устроились под грудой камней и устроили новую перебранку.

— Да кто ты такой, чтобы так отзываться о моих руинах? Зато моя голова крепче: на нее упал твой балкон, а я, как видишь, нисколько не пострадал.

— Не волнуйся, дражайший сосед, я, как видишь, тоже не умер. А вообще, кто ты такой, чтобы иметь такое мнение о собственной глупой башке? Сиди тут, если хочешь, а я пошел наверх дышать свежим воздухом.

— Нет, кто ты такой, чтобы дышать кислородом больше меня? Я выйду первым.

Они вцепились друг в друга, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы Чикарели не остановил их:

— Прекратите!

— Да кто ты такой, чтобы разнимать нас? — в один голос ответили оба соседа, даже не вникнув, откуда и чей голос донесся до них.

— Ну-ка, Чикарели, пропусти меня, — я просунул руку в щель, схватил коротышку за ногу и вытащил наверх.

— Ну что, съел? — крикнул он вниз, нисколько не интересуясь тем, кто и зачем вытащил его. — Я буду дышать кислородом больше. Вот тебе!

— Как бы не так! — завопил долговязый, тут же вылез сам и, не обращая ни малейшего внимания ни на меня, ни на Чикарели, набросился на соседа:

— А ну, прекрати дышать так интенсивно, весь кислород в себя втянул.

— А ты не завидуй, — коротышка задышал глубже и чаще, выводя соседа из равновесия.

— Эй, что вы постоянно ссоритесь? — мне уже становилось противно.

— А кто ты такой, чтобы обсуждать наши споры? — ответили они в один голос.

— Я такой же человек, как и вы, а разнимаю потому, что не люблю ссор.

— Это все он виноват, — обиженно произнес коротышка, — указывая на долговязого, — во всем подражает мне, во всем хочет меня перещеголять.

— Мозгами не вышел, хоть бы вышел ростом, — огрызнулся долговязый, — это ты виноват во всем, потому что хочешь жить лучше меня.

— А нельзя, чтобы вы оба жили хорошо? — сказал Чикарели.

— С чего это?

— С того, что вы оба люди и имеете одинаковые права в жизни, — сказал я. — А теперь давайте познакомимся и расскажите, как вы оказались здесь?

— Нас сюда командировали. Эта территория принадлежит научно-исследовательской лаборатории института зависти. Мы — сотрудники этой лаборатории, а здесь разрабатываем новые методы вызывания зависти.

— Ой, не могу! — расхохотался Чикарели. — Институт зависти, ха-ха-ха!..

— Когда вырастешь, мальчик, поймешь, что без зависти жить невозможно, — серьезно сказал долговязый. — Ты еще мал рассуждать на такие темы.

— Рассуждать на такие темы и приходить к правильным выводам необходимо с раннего детства, — заметил я.

— Что вы можете знать о зависти? Запишитесь в библиотеку нашего института, мы вас напичкаем такой богатой научной литературой, что сами не заметите, как станете отъявленными завистниками. Кстати, мы прихватили с собой кое-какие брошюры, можем дать почитать. Ну-ка, сбегай принеси, — обратился долговязый к коротышке.

— Кто ты такой, чтобы приказывать мне? Принеси сам, — надулся коротышка.

— Тогда я принесу свою брошюру, а не твою, — выпалил долговязый.

— Кто ты такой, чтобы давать читать этим людям не мою, а свою брошюру? — вскочил с места коротышка.

— Ладно, тащите обе, — весело скомандовал Чикарели.

— А кто ты такой, чтобы хотеть читать обе брошюры? — дружно ответили ему коротышка и долговязый.

— Ну, хорошо, скажите, где они лежат, а я сбегаю выберу сам.

— Нет, кто ты такой, чтобы сбегать вместо нас? — ответили они разом и наперегонки побежали откапывать из-под руин свои брошюры.

Вернувшись, они стали совать нам свои сочинения, требуя немедленно ознакомиться с ними.

— Лучше расскажите о себе сами, прочитать всегда успеем, — вежливо отклонил я их предложение.

— Живем, как все завистники, с утра до вечера бранимся и ссоримся. Стоит одному из нас купить что-то хорошее, другой не уснет до утра, завидуя и думая, что бы такое получше купить самому. Если моя жена купит себе новое платье, его жена от зависти обязательно обольет его чернилами, и тогда моя жена начинает думать о том, какую бы ей подложить свинью. Вот, послушайте любопытный фрагмент из моей брошюры…

— Почему это из твоей? Кто ты такой, чтобы навязывать людям свою писанину? Читать буду я.

— Сейчас я выколю тебе глаза, тогда ты, может, поймешь, кто я такой, — взвизгнул коротышка, достал из кармана ржавый гвоздь и набросился на долговязого.

— Прекратите! — крикнул я, отняв у коротышки гвоздь, но тут долговязый достал из кармана шило.

— Прекратите! — крикнул я снова.

— Нет, не прекратим. Раз вы хотите, чтобы мы не завидовали друг другу, то мы выколем вам глаза, чтобы не лезли не в свое дело.

— Правильно, — поддержал его коротышка, — выколем им глаза, а потом уже разберемся, кто из нас умнее.

— И так ясно, что я умнее, нечего разбираться.

— Да кто ты такой, чтобы иметь о себе такое мнение?

— Сейчас я покажу тебе, кто я такой.

— Да я тебя…

Они схватили друг друга за волосы и стали кататься по земле, как мальчишки, ругаясь и доказывая друг другу собственное преимущество:

— Самое время уходить, — шепнул я Чикарели.

Мы побежали вниз, к дороге, а за нашими спинами раздавалось все то же «ты кто такой?»…

ЧЕЛОВЕК-ХАМЕЛЕОН

Бьющий из недр горы Техенис холодный родник, веками журчавший на здешних зеленых лугах, утолявший жажду, несший воду изнывавшим от зноя полям, неожиданно высох. Что с ним произошло, кто его обидел?

Мне вспомнилась древняя книга, написанная много веков тому назад в Кечарисском монастыре. На полях книги были нарисованы такие цветы, деревья и животные, которых я в жизни не видел. В той же книге описывалась история родника и дуба: «И когда я стал плох зрением, родник вернул мне свет моих очей. Когда после долгих и усердных трудов я истощился полностью, лес вернул мне силы. Будь трижды проклята рука, которая бросит камень в родник и перекроет его русло. Но сейчас я поведу рассказ не о роднике, спасшем меня от слепоты, а о шагающем дереве, которое я увидел своими глазами весенним вечером», — пишет автор. Вот что он рассказывает.

На лесной опушке, окруженный кустами и молодыми деревцами, рос могучий дуб. Уже много десятков лет он стоял на страже леса, и когда грозные ветры пытались вырвать с корнем юные деревца, дуб противостоял ветрам, не давая им проникнуть глубоко в лес.

Когда таявший на горных вершинах снег превращался в страшный поток и несся вниз, смывая на своем пути все, дуб стеной вставал против потока, и тот, изменив русло, несся дальше, не причинив вреда лесу.

Но однажды случилось ужасное. Злой человек вошел в лес. Увидев его, деревья ужаснулись, но что могли поделать они, беспомощные, с бессовестным и злым существом? Топор безжалостно рубил деревья, валил их наземь, а они стонали, взывая к милосердию. Едва услышав зов деревьев о помощи, дуб напрягся, вырвал из земли собственные корни и пошел на звук топора. Увидев шагающее дерево, человек оцепенел на миг, затем, придя в себя, пустился наутек, но ветки дуба схватили его и стали колошматить так, что злодей испустил дух. Тогда дуб вернулся на свое место, закопал злодея поглубже в землю, а сам врос в него корнями.

На полях книги, о которой я рассказал, был нарисован этот самый дуб. Я знаю здешние места, как свои пять пальцев, но никогда не видел этого дуба. Где он, жив ли, а может, давно уже высох от старости и рухнул наземь?

Пока я вспоминал историю с дубом, забежавший вперед и остановившийся перед непроходимой сетью корней Чикарели подал голос:

— Здесь мы и застряли.

— Да, надо идти в обход, — призадумался я, поняв, что дело действительно осложняется.

И вдруг из-под корней выскочил юркий человечек. Увидев нас, он отбросил топор и заорал хриплым голосом:

— Мои дорогие, мои бесценные друзья, никогда еще я не был так счастлив, как в этот миг нашей встречи. Позвольте поприветствовать и обнять вас.

— Кто вы? — спросил Чикарели, напуганный неожиданным появлением незнакомца.

— Ваш покорный слуга, ваш раб и лакей, — произнес он, склонившись до самой земли.

— Встаньте, не теряйте своего человеческого достоинства, — сказал я строго.

— Не гневайтесь, господин, — взмолился он, упав на колени, — единственное мое желание — служить вам, красивейшему, сильнейшему, умнейшему…

— Уймитесь, вы, я вам не красивейший и не умнейший, — уже возмутился я.

— О, как скромность украшает человека. Но вы не просто сильнейший, красивейший и мудрейший, вы еще и добрейший, благороднейший и… и всякий еще, — добавил он, не найдя новых эпитетов, — а у вашего спутника большое будущее, не исключено, что он когда-нибудь станет правителем нашей страны, и тогда солнце сойдет с небосклона и ляжет на его грудь золотым орденом.

— Вы что-то путаете, — смутился я, — мы простые люди, ваши слова относятся к кому-то другому.

— С чего вы взяли? Неужели мой вид не внушает вам доверия? — огорчился он. — A-а, ну конечно, конечно, вам не нравится мой цвет. Так я мигом, — засуетился он и исчез под корнями.

Надо сказать, что у нашего знакомца кожа была довольно неприятного цвета, какого я вообще не встречал в природе.

— Видимо, там какая-то лазейка, — догадался Чикарели, — попробуем проникнуть?

Но не успел он произнести эти слова, как наш знакомый вылез из своего укрытия… совершенно белый, как мел.

— Потрясающе! — зааплодировал Чикарели. — Но кто вы?

— Я один из тех людей, которые умеют приспособиться к любой ситуации, любому человеку. Мне везде удобно, меня все устраивает. Я могу плясать под любую дудку, подыгрывать и нашим и вашим… Своим талантом, тактом и скромностью вы покорили меня, и вряд ли найдутся на свете люди, равные вам… — он опять запутался в словах, — равные вам… по всяким этим. О, судьба, как я счастлив, что ты свела меня с этими людьми! — он распростер руки, собираясь броситься в наши объятия, но эта сцена так рассмешила Чикарели, что он от хохота упал на землю, а человек так и застыл на месте с воздетыми к небу руками.

— Довольно! — возмутился я. — Терпеть не могу болтунов и лицемеров.

— О, владыка, вы только прикажите, и я сделаю для вас все, только не гневайтесь на меня! — снова воскликнул он и грохнулся на колени.

— Я не гневаюсь, меня просто тошнит от вас.

— О, господин, неужели и этот цвет вам не по душе? Извольте подождать одну секундочку, — сказал он, ничуть не оскорбившись, и снова исчез под корнями.

По всему было видно, что игра пришлась Чикарели по вкусу. Ребенок есть ребенок.

— Эй, куда же вы пропали? — крикнул он с нетерпением.

— Я не из тех, которые могут пропасть, — самодовольно улыбаясь, наш знакомый вылез из-под корней, весь посиневший.

— Мне кажется, вы сумеете по достоинству оценить синий цвет. Если пожелаете, я останусь синим, — подобострастно произнес он, поклонившись.

— Лично мне абсолютно безразлично, какого вы цвета, но интересно, зачем вы так стараетесь?

— Как зачем? Чтобы понравиться вам.

— Только и всего? — я уже рассердился не на шутку. — Вы на себя посмотрите, вы же посинели, как утопленник.

— Опять не угодил, — раздосадованно произнес человек-хамелеон, — ладно, потерпите, я сейчас снова перекрашусь.

Когда он в очередной раз исчез в своем укрытии, я спросил Чикарели:

— Чем тебе нравится этот тип?

— Не знаю, просто с ним интересно.

— Может быть, вам нравится этот цвет, — вылез из-под корней подхалим, покрасневший, как вареный рак.

Я промолчал, Чикарели из солидарности тоже не проронил ни слова.

— Молчание — знак согласия. Ура! — обрадовался человек-хамелеон, обращаясь к Чикарели. — Ну, что прикажете?

— Приказывать я не собираюсь, а вот уйти отсюда хочу очень.

— Как? Неужели так скоро? Нет, я не вынесу такого удара, я не могу жить без вас. Любой цвет к вашим услугам, только останьтесь. Потерпите, умоляю вас, сейчас вы увидите меня в лучшем моем цвете! — крикнул он на бегу и, не дожидаясь нашего согласия, нырнул в свое убежище.

— Как будем действовать? — Чикарели устал от этой игры и решил перейти к решительным действиям.

— Потерпи, сейчас посмотрим.

Терпеть пришлось недолго: из-под корней донеслось шуршание, и человек-хамелеон вылез, посеревший, как зола.

— А вот и я! — воскликнул он, сияя от радости, думая, что этот цвет наконец приведет нас в восторг, но, увидев наше равнодушие, пришел в отчаяние: — Дорогие мои, золотые, родные, не прошло и часа, как мы познакомились, а я уже не представляю своей жизни без вас. Как красив этот мальчик, какой у него красивый нос, а какой высокий рост…

— Что?! — Чикарели съежился, вдруг вспомнив причину всех своих несчастий. — Мой рост… мой рост… — он с трудом сдерживал слезы.

— Скромность украшает человека, — повторил свою любимую поговорку хамелеон, словно подливая масла в огонь.

Я обнял Чикарели за плечо и шепнул ему на ухо:

— Не отчаивайся, скоро все будет в порядке, крепись, мой мальчик.

Человек-хамелеон, приложив ладонь к уху, старался подслушать наш разговор. Ему казалось, что мы обсуждаем его цвет.

— Если вам не нравится серость, вы только скажите, я совсем не стыжусь менять цвет.

— Нет, почему же, прекрасный цвет, только отстаньте, — махнул рукой я.

— Фу, отлегло от сердца! Наконец угодил вам, — искренне обрадовался он, хотя, честно говоря, мне что-то не очень верится в искренность таких типов. — Знаете, я и сам больше всего на свете люблю серость. Безликость и серость дают возможность спокойно, без лишних проблем жить на свете. Но об этом потом. Теперь нижайше прошу вас быть моими гостями.

— Нет уж! — категорически отказался я, но Чикарели незаметно наступил мне на ногу.

— У нас нет другого выхода, — шепнул он, — дорога проходит через его убежище, надо соглашаться.

Я дал понять глазами, что он прав.

— Мы передумали, — заявил Чикарели, — и решили с благодарностью принять ваше предложение.

— О, спасибо, спасибо, мои господа, с этой минуты располагайте мной, как пожелаете. Ради вас я готов на все.

— Только ли ради нас? — съязвил я.

— Для кого угодно, лишь бы угодить, — весело откликнулся хамелеон.

— А ты вываляешься в грязи, если я пожелаю? — насмешливо сказал Чикарели.

— Конечно, с огромным наслаждением.

— Чикарели! — сурово произнес я, желая сказать, что ему не к лицу опускаться до уровня хамелеона, но тот понял мое замечание по-своему.

— А что, — преспокойно ответил он, — таков мой образ жизни: угождать, лебезить, угодничать.

— Тогда выполни мой приказ, — Чикарели скрестил руки на груди, приняв позу полководца, — покажи, куда ведет лазейка через твою нору.

— Слушаюсь и повинуюсь, — человек-хамелеон взялся за топор, — сейчас вырублю корни, увидите сами.

— Корней не рубить, — приказал Чикарели, входя в роль, — могу рассердиться.

— Не вели казнить, владыка! — взмолился человек-хамелеон и упал на колени.

— Ладно, — смягчился Чикарели, — говори.

— Дорога ведет к истоку родника, мой господин.

— Прекрасно, — обрадовался Чикарели, — теперь можно идти.

— Как! — насторожился человек-хамелеон. — Вы собираетесь покинуть меня?

— А как вы думали?

— И куда же вы пойдете?

— К роднику.

— Стоит ли? Здесь куда интереснее, уверяю вас. Если вы меня покинете, мне не для кого будет меняться в цвете.

— Подыщите себе другую компанию.

— Никуда вы не уйдете, — оскалился человек-хамелеон, — даром я старался, что ли? Нет, вы останетесь здесь, один из вас будет здешним владыкой, другой станет его министром, а меня назначит лакеем.

— Еще чего! — возмутился я.

— Ах, не хотите… Ладно, — прошипел он, как змея, и скрылся куда-то.

Я уже собирался проникнуть в убежище человека-хамелеона, как Чикарели крикнул:

— Осторожно!

Я инстинктивно отскочил в сторону, и на то место, где я стоял, упал огромный камень. Упади такой камешек мне на голову, Чикарели пришлось бы идти к истоку родника в одиночку. А человек-хамелеон уже готовился к новой атаке. Забравшись выше, он обнял новую глыбу, поднял ее над собой, готовясь швырнуть в нас.

— Постой, — опять не растерялся Чикарели, — мы согласны выполнить твою просьбу. А ну, беги менять цвет.

— Сию секунду, — обрадовался человек-хамелеон и отбросил камень в сторону. Сейчас я перекрашусь так, что вы ахнете. Видите, я добился-таки своей цели, а все благодаря моему вероломству и умению унижаться.

— Такие, как ты, всегда и любой ценой добиваются своей цели, — сказал я, огорченный тем, что судьбы людей нередко зависят от таких негодяев.

— Еще бы, — хвастливо заявил он, — обо мне написано в книгах многих великих писателей, начиная с античных времен. Я всегда безропотно служу своим господам, выполняя любую их прихоть, и добиваюсь больших успехов. Но если меня довести до отчаяния, я отомщу самым коварным, самым подлым способом. Я не нападаю честно, что вы? Я бью из-за угла, чтобы меня не было видно, — рассказывая, он полез в свою нору.

Я стоял в растерянности.

— За ним, скорее! — Чикарели взял инициативу в свои руки.

— Я буду перекрашиваться и одновременно расскажу вам одну печальную историю, случившуюся со мной давным-давно, два-три века тому назад…

Мы бесшумно ползли за ним.

— … Так вот, — продолжал он, думая, что мы слушаем его сверху, — когда-то я служил лесничим у своего господина, но вместо того, чтобы оберегать лес, я беспощадно вырубал его. И вот однажды какой-то мерзкий дуб… Можно подумать, это его касалось… Этот мерзкий дуб решил защитить деревья от моего топора… Он схватил меня ветками и зарыл прямо под своими корнями.

«Так вот, оказывается, кто ты, — подумал я, — ну и подлец!»

— Но я отомстил паршивому дубу за свою смерть: я стал потихоньку подрубать его корни, и дуб умирал медленной, мучительной смертью. Наконец он высох, а я продолжаю преспокойно обитать под его корнями. Хи-хи-хи. Так ему и надо. Пусть не лезет не в свое дело. Вы меня слышите?

— Слышим, — сложив ладони рупором, отозвался Чикарели приглушенным голосом, словно мы находились над норой.

Мы поползли дальше.

— Сейчас я предстану перед вами в слиянии своих лучших цветов! — хвастливо заявил он, идя в направлении, обратном нашему. — Эй, где вы? — заметался он, ища нас.

Мы вышли из лабиринта, а вслед нам неслось:

— Куда же вы, стойте, я убью вас, то есть, нет, я сделаю все, что вы прикажете!..

КОРОВА В ГОСТЯХ У КОРОЛЯ

Мы с трудом вылезли из сети корней и быстрым шагом пошли вперед, не обращая внимания на истошные крики человека-хамелеона, раздававшиеся за нашими спинами.

Перед нами расстилался зеленый луг. Интереснее всего было то, что здесь и воздух был совсем иным, более свежим, и свет был ярче. Наши сердца радостно забились: свежесть воздуха и яркий свет подсказывали нам, что исток родника уже где-то поблизости.

На лугу паслась рыжая корова. Мы так давно не видели животных, что удивились так, будто перед нами было не обыкновенное домашнее животное, а по крайней мере крокодил. Мы подошли ближе и увидели, что рядом с коровой сидит старик.

— Здравствуй, дедушка, — радостно поздоровались мы.

— Здравствуйте, родные, — он грустно посмотрел на нас.

— Что с тобой, дедушка, кто тебя огорчил? — участливо спросил Чикарели.

— Не спрашивай, внучек, — он махнул рукой в отчаянии. — Не могу понять, как это случилось, как я влип в эту историю. Ну и дела!

— Ты, дедушка, толком объясни, а то мы ничего не можем понять.

— А что тут понимать? Вот беда, вот беда! Эта дуреха, — он кивнул на корову, — объелась какой-то травы и тут же уменьшилась. Я от удивления решил попробовать на язык эту удивительную траву и вдруг гляжу — сам стал таким же крохотным. Не зная, куда деваться, чтобы не попадаться на глаза знакомым, мы вошли в подземелье и пришли сюда. Мы долго плутали по здешним местам, пока я не опомнился. Но было поздно: я так и не смог найти обратную дорогу.

— Ты, дедушка, не отчаивайся и не вздыхай понапрасну. Нет такой беды, из которой нельзя найти выхода, — обнадежил я старика, а сам подумал о том, что этот же выход мы с Чикарели ищем вот уже сколько времени.

— Какой тут может быть выход? — вздохнул старик. — Столько лет живу на свете, а про такие чудеса читал только в сказках. Нет, ты скажи, как мне теперь в таком виде вернуться к своей старухе, она же меня не захочет признать. Ну и чудеса, — он ударил себя по коленям, — совсем как в сказке.

— А ты считай, что попал в сказку, — невесело улыбнулся Чикарели, — чтобы все стало, как прежде.

— Верно, дедушка, — поддержал я своего друга. — А пока вставай, пошли с нами.

— Куда вы собрались, милые?

— К истоку родника, спросить, почему он высох.

— Пошли, — охотно согласился старик, поднявшись, — хоть воды попьем.

Мы пошли через луг, шутя и вспоминая забавные истории из своей жизни, чтобы не чувствовать усталости. Выйдя на проселочную дорогу, мы зашагали по ней. Вдали замаячила идущая навстречу нам фигура человека. Спустя несколько минут к нам приблизился вооруженный с ног до головы человек в военной форме.

— Стойте: полиция! — он властно поднял руку и остановился сам.

Мы замедлили шаг, но не остановились.

— Стой, тебе говорят, скотина! — полицейский схватил старика за плечо и повернул к себе.

— Прости, сынок, — довольно вежливо ответил ему старик, остановившись, — но мне кажется, ты ошибся адресом.

— Ты на что намекаешь? — полицейский потянулся к дубинке.

— Скотина стоит слева от меня, можешь схватить за плечо ее.

— Не возражать, скотина!

— Я тебе повторяю, сынок, — сказал старик, по-прежнему не теряя самообладания, — что я не скотина, а человек. Если в ваших краях все скоты, то это не значит, что мы такие же.

— Не возражаааать! — заорал полицейский. — Следуйте за мной, иначе…

— В чем дело, объяснитесь! — потребовал я.

— Вообще-то в мои функции входит не объяснять, а бить, но раз уж вы такие тупые, я вам кое-что объясню. Его величество король заболел, и врачи прописали ему коровье молоко. Мне приказано хоть из-под земли найти корову и привести ее во дворец. Теперь ясно или объяснить нагляднее? — он взглянул на свою дубинку.

— Впервые встречаю короля, у которого не было бы коров, — расхохотался я, — это действительно сказка.

— Никакая это вам не сказка, а самая настоящая реальность, — сплюнул полицейский.

— В конце концов молоко можно купить в магазине, — по чистоте сердечной предположил Чикарели.

— В магазине… — полицейский мрачно покачал головой. Так он и станет пить магазинное молоко, это же король. Ты что, мальчишка, не понимаешь, что значит быть королем? Ты в самом деле дурак или прикидываешься?

— Дурака увидишь в зеркале, — Чикарели показал полицейскому язык.

— Я тебе… — полицейский поднял дубинку, чтобы ударить Чикарели, но мы со стариком успели схватить его за руки и закрутить их за спину.

— Отпустите, иначе…

— Что иначе, говори, что иначе?

— Ничего, просто отпустите, и все, — сказал он, поняв, что с двумя ему не справиться.

— Умница. А дубинку заткни за ремень, — старик похлопал его по гладко выбритой щеке.

— Ладно, побаловались и будет, — весьма агрессивно произнес полицейский, как только его отпустили, но дубинку все-таки убрал. — Шагом марш за мной, иначе я арестую вас.

— Пойдем, что ли? — предложил я. — Любопытно поглядеть на такого короля.

— Пошли, — откликнулись Чикарели и старик.

Полицейский облегченно вздохнул.

— В колонну по одному становись! Шагом марш! Левой, левой! — крикнул полицейский и сам пошел строевым шагом, но мы шли вразброд, смеясь над его самоуверенностью и не обращая внимания на его глупые приказы.

Отстав от нас, корова пощипывала травку у обочины дороги.

— Стой! — завопил полицейский. — А кто поведет эту скотину?

— Здесь ты командуешь, — старик подмигнул нам, — вот и прикажи ей, чтобы пошла с нами, да не просто так, а строем.

— Сейчас я ей покажу! — взревел полицейский и подскочил к мирно пасущемуся животному. — Равняйсь! — крикнул он, и корова, словно поняв его приказ, покорно повернула голову направо. — Так-то. Смирно!

На этот приказ корова прореагировала по-своему: подняв хвост, она сделала такое, что полицейский отскочил от нее с дикой бранью и угрозами:

— Десять суток гауптвахты, потом под трибунал. Шагом марш! Левой, левой!

Однако корова повернулась к нему спиной и снова сделала «по-большому», окончательно выведя полицейского из терпения.

Мы хохотали до слез, хотя по-человечески жалели полицейского, за всю жизнь усвоившего одну-единственную истину: «Сила есть, ума не надо».

— Постой, постой, — наконец сказал старик вспотевшему от злости полицейскому, — с ней надо по-хорошему, даром что скотина.

— По-хорошему до добра не доводит, это все бабушкины сказки, надо по уставу.

Не слушая его глупых речей, старик подошел к корове, погладил ее по спине и сказал ласково:

— Пойдем, милая, нужна наша помощь.

Корова послушно кивнула и последовала за хозяином.

Пройдя по проселочной дороге, мы вошли в город, и полицейский повел нас прямо во дворец.

Никогда не видевшие коров жители шарахались от нее, как от хищного зверя, что приводило в восторг Чикарели.

— Стойте здесь и никуда не уходите, пока не позову, — приказал нам полицейский, а сам вбежал во дворец по крутым ступенькам.

Корова подошла к газону и стала пощипывать траву, а мы уселись на ступеньках, в ожидании, когда его величество король соизволит принять нас.

Из окон дворца выглядывали люди, указывавшие на нас и корову, лениво пасшуюся на газоне.

А тем временем полицейский докладывал министру здравоохранения, что корова раздобыта и приведена ко дворцу в целости и сохранности.

— Прикажете доить? — осведомился полицейский.

— Нет уж, — возмутился министр, — я снимаю с себя всякую ответственность, — пусть решает кардинал.

Они вдвоем отправились в другое крыло дворца, где в это время находился кардинал, от которого зависело слишком многое в этом королевстве. Кардиналу доложили о прибытии министра здравоохранения.

— Ну? — поднялся кардинал навстречу министру и полицейскому.

— Нашли, ваше преосвященство, — ответил министр, поклонившись.

— Нашел лично я, — сделав шаг вперед, отрапортовал полицейский.

Кардинал задумался о чем-то, затем, не произнеся ни слова, вышел из кабинета. Министр здравоохранения и полицейский засеменили за ним.

Пройдя в центральную часть дворца, кардинал без доклада вошел в королевские покои.

Король дремал на троне, положив голову на подлокотник. Кардинал на цыпочках подошел к трону.

— Ваше величество, — шепнул кардинал, — я привел коровку, ваше величество.

— Это я ее привел, ваше величество, — сказал министр, сделав реверанс.

— Ваше величество, необходимую для вашего драгоценного здоровья скотину нашел и привел лично я, — отчеканил полицейский так, что люстра задрожала.

— Что вы кричите? — недовольно произнес король, не поднимая головы. — Вам хорошо известно, что я вижу и слышу даже во сне. Я сплю и знаю, кто чем занят и о чем думает. Говорите вы, кардинал.

— Ваше величество, ваше драгоценное здоровье давно уже беспокоит нас. Мы, ваши покорные слуги, не сможем прожить без вас и одного дня.

— Вот это точно, — приободрился король, подняв голову, — без меня вы сразу перегрызетесь, как собаки. — Он снова помрачнел. — Хочешь, я скажу, о чем ты думаешь?

— О благе государства и здоровье вашего величества, больше мне думать не о чем, — поклонился кардинал.

— Неужели? — усмехнулся король. — Ты думаешь только о том, чтобы я поскорее отправился на тот свет, и ты занял мой трон.

— Ваше величество!.. — воздев глаза к небу, произнес кардинал таким оскорбленным тоном, что король чуть было не поверил в его любовь к себе.

— Ладно, ладно, ближе к делу, — отмахнулся он. — Докладывайте, министр.

— Ваше величество, — сказал министр здравоохранения, достав из кармана сюртука заранее заготовленную бумагу, — науке достоверно известно, что молоко есть продукт молочной железы млекопитающих животных, являющийся ценным пищевым продуктом. Например, в состав калорийного коровьего молока входят такие необходимые для здоровья компоненты, как…

— Короче, зануда, — потребовал король, — у меня голова трещит от вашей коровьей науки.

— Короче так, ваше величество, — министр спрятал бумагу, — я привел вам корову.

— Простите, ваше величество, но корову привел я, — сделав еще один шаг вперед, повторил полицейский.

— Вы свободны, — небрежно бросил ему король, и полицейский был вынужден удалиться под сдержанный смешок министра и кардинала.

— Итак, ваше величество, корова здесь, и мы велели подоить ее.

— Что?! — вскочил с места король. — Подоить, а потом подсыпать в молоко яд!?.

— Ваше величество, — упал на колени министр, — неужели мы можем себе позволить…

— Надоенным молоком я прикажу напоить вас обоих, тогда посмотрим, кто кого отравит. Корову привести сюда, доить при мне. Нет, доить буду лично я.

— Ну, что стоите, выполняйте, — сказал кардинал, подмигнув министру.

— Слушаюсь, слушаюсь, — ответил министр, пятясь к двери. — Эй, вы, — позвал он полицейского, — приведите корову.

— Слушаюсь, — ответил полицейский в свою очередь и выбежал из дворца.

— Эй, старик, веди свою скотину, — крикнул он.

Старик потащил упиравшуюся корову, ни за что не желавшую подниматься по крутым ступеням, а мы с Чикарели последовали за ними.

— Королю поклониться в пояс, называть его мудрейшим и справедливейшим, — инструктировал нас полицейский, пока мы поднимались на третий этаж, — попусту не болтать, не утомлять короля.

На третьем этаже нас встретил министр здравоохранения.

— Скорее, скорее, — прошипел он, грозно поглядев на полицейского.

Несчастная корова, впервые ступавшая по мраморному полу, то и дело скользила и падала, вызывая раздражение министра, при каждом падении обзывавшего бедное животное невоспитанной скотиной.

— Где нам тягаться с вами, господин министр, — насмешничал старик, — мы люди простые, по мраморным полам ходить не приходилось.

— Молчать, — прошипел министр у дверей королевского кабинета, где его величество намеревалось принять нас.

Двери распахнулись, и мы вошли. Старик снял с головы соломенную шляпу, сказал королю «Здрасьте» и напялил шляпу на коровью голову.

Король робко подошел к корове, окинул ее странным взглядом и произнес:

— Всем, кроме коровы, убраться!

Мы повиновались и покинули кабинет. Нас оставили в просторном зале, где Чикарели тут же стал кататься по мраморному полу, то и дело налетая на людей в ливреях, сновавших по всему дворцу. Старик улегся на диване и мирно захрапел, а я задумался о нравах этого королевства. Отчего люди здесь презирают, обманывают, боятся друг друга? Что вообще порождает в человеке дурные наклонности? В своей жизни я неоднократно задумывался о том, где искать первопричину всех пороков, а здесь, в этом королевстве, вдруг ясно понял: в трусости. Не в страхе, а именно в трусости. Человеку может быть страшно, но он не выдаст друга, не сподличает, не обманет, пожертвует собой. Трусость — это совсем другое. Ради своих мелких интересов, ради спасения собственной шкуры трус способен на любую низость. Трус боится смотреть правде в глаза. И не исключено, что наш знакомый полицейский в один прекрасный день прикончит министра, займет его пост, потом, испугавшись гнева кардинала, подложит ему свинью, а сам сядет в кардинальское кресло, затем отравит короля, поднимется на трон и будет управлять государством, воспитывая таких же трусов и негодяев, как он сам.

Что, не так? А вот послушай, о чем задумался король, когда его оставили наедине с коровой? Он вспомнил свое безрадостное детство, вспомнил свою бедную мать, которая ради заработка нанималась прачкой к богатым господам. Однажды он, уже взрослый парень, нанялся прислугой к купцу. Случайно разбив дорогую вазу своего хозяина и не рискнув сказать правду, он забрал, а точнее свистнул все имевшееся в доме купца золото и сбежал. Придя в этот город, он дал взятку важному государственному лицу, чтобы его назначили министром внутренних дел. Зная, каким путем он занял этот пост, тогдашний кардинал пригрозил ему тюрьмой, однако новоиспеченный министр, струхнув, сам оклеветал кардинала, обвинив его в государственной измене, и упек за решетку. Втеревшись в доверие к королю, он очень скоро стал кардиналом и однажды на балу незаметно подсыпал яду в королевский бокал. Вот каким путем он забрался на трон. Так что его опасения относительно отравленного молока были не напрасны. Уж кто-кто, а король прекрасно понимал смысл поговорки «что посеешь, то пожнешь».

— Ну что, скотина, — произнес король, оставшись наедине с коровой, жевавшей скатерть. — Говорят, твое молоко исцеляет любые болезни. Сейчас посмотрим. Но учти, если это не так, я велю забить тебя, а мясо отдать моим борзым. Ну, подойди ближе, глупая скотина.

«Не человек, а скотина какая-то», — подумала корова, прекрасно вникнувшая в смысл слов короля. Она усмехнулась и подошла к нему.

— Как только я стану здоровым, велю… велю… Нет, ты представляешь, этот поганец кардинал распускает по всему королевству слух о том, что король при смерти, и придворные поэты перестали посвящать мне хвалебные оды. Посмотрим, как я умираю, — король с удовольствием потер руки и встал.

Взяв со стола старинную хрустальную вазу, он схватил корову за сосок и потянул его. Молоко брызнуло королю в лицо.

— Дурацкая скотина, — разозлился король, — даже доиться не умеешь.

Он хорошенько прицелился соском в вазу и стал доить. Прошло не меньше часа прежде, чем король завершил свое дело. Весь мокрый от молока и собственного пота, он уселся на трон и стал жадными глотками пить парное молоко, то и дело причмокивая от удовольствия:

— Вот вкуснятина, вот это молочко!

Выпив все молоко, король отложил вазу и махнул корове рукой:

— Брысь, паршивая скотина, от тебя воняет хлевом.

Корова насмешливо поглядела на короля, сделала реверанс, отворила дверь рогами и вышла. Министр здравоохранения и кардинал бросились ей навстречу:

— Выпил?

Корова промычала в ответ что-то несуразное и подошла к хозяину. Лизнув его в ухо, она громко промычала, отчего старик проснулся.

— А, милая, как дела? — спросил он, посмотрев на коровье вымя. — Ба, я смотрю, королю пришлось по душе твое молочко. Прикажете очистить дворец, ваши светлости? — обратился он к окружившим корову придворным.

— Да, да, убирайтесь поживее, от вас ужасно несет, — велел министр здравоохранения.

«Ах, вам не нравится, как от меня пахнет?» — подумала корова и подняла хвост.

— Фи, какая мерзость! — воскликнул министр и поднес к носу платок.

— Не обессудьте, ваши светлости, — расхохотался старик, — мою корову придворным манерам не обучали.

— Вон из дворца! — крикнул кардинал, и мы с облегчением покинули наконец этот зал.

Кардинал заглянул в замочную скважину и, видимо, поняв, что настроение у короля хорошее, вошел.

Щеки короля разрумянились, он ходил вокруг письменного стола, загибая пальцы на руках:

— Сперва вот этого… потом того… а затем…

— Ваше величество, — воздев руки к небу, воскликнул кардинал, — какое счастье видеть вас снова здоровым и бодрым!

Вслед за кардиналом в кабинет влетели министры и остальные придворные.

— Ваше величество! Какое счастье! Благодарность судьбе! Да здравствует король! — кричали они, перебивая друг друга в надежде обратить на себя королевское внимание.

Но король помрачнел и поднял руку. Все разом умолкли.

— Что, шакалы, думали, король сдохнет? Рано радовались, негодяи. Ну-ка, господин министр юстиции, подойдите ко мне. Кто шептался вчера в министерстве, что в нашем королевстве нет справедливости? — произнес король, схватив беднягу министра за крахмальный воротничок. — Сейчас же напишите заявление об уходе на пенсию, и справедливость, о которой вы так мечтаете, будет восстановлена. Справедливость! Послушайте, вы в самом деле думаете, что это нечто необходимое и прекрасное? Я найду человека, который не думает о таких глупостях. Министром юстиции назначается…

— Ваше величество, не губите, ваше величество! — взмолился министр.

— Ничего не хочу знать. Ох, опять голова разболелась, — заорал король, схватившись за голову. — Что это за шишка у меня выскочила? И здесь. Сразу две. Вроде растут. Ой!

— Ва… ваше величество, — сам не свой от изумления, залепетал кардинал, — у… у вас…

— Что у меня? — завопил король испуганно.

— Нет, я не могу произнести вслух.

— Я вам приказываю!

— Ваше величество, у вас пробились… рога.

— Что?! — рассвирепел король. — У меня рога?

— Так точно, ваше величество, рога.

Воцарилось каменное молчание.

— Зеркало, — нарушил тишину кто-то из придворных, — скорее зеркало!

Все засуетились, каждому хотелось поднести королю зеркало первым.

— Ни с места! — остановил их король. — Зеркало принесет министр иностранных дел, я доверяю только его зеркалу, тем более, что оно импортное.

Министр побежал выполнять приказ. Не прошло и минуты, как он стоял перед королем с большим зеркалом в руках. Король слегка наклонился, посмотрел в зеркало и в ужасе схватился за рога, которые успели изрядно вырасти. Едва прошла первая волна оцепенения, король в упор посмотрел на министра внутренних дел и мрачно произнес:

— Как это понимать?

— Я не в курсе, ваше величество.

— Кто же, по-вашему, должен быть в курсе этого безобразия?

— Надо подумать, ваше величество.

— Думать тут нечего, — вмешался кардинал, — живо пошлите за королевским плотником, пусть берет пилу и мчится сюда.

— Лечу, ваше величество, — ответил министр полиции.

— Стой! — испуганно воскликнул король. — Пошли тебя за плотником, через полчаса все королевство узнает, что у меня рога.

— Клянусь мамой, ваше величество, никому ничего не скажу, — поклялся министр и выбежал вон.

Вскоре он вернулся с плотником, не понимавшим, что от него требуется. Он поклонился королю, трепеща от ужаса.

— Подойди, — велел король. — Видишь это?

Плотник посмотрел и не поверил своим глазам.

— Не может быть, — только и смог произнести он.

— Как видишь, в этом ужасном королевстве все может быть. Ладно, ближе к делу. Ты спилишь эти рога, и я тебе хорошо заплачу. А за молчание ты получишь двойную плату. Если об этом кто-нибудь пронюхает, ты будешь повешен. Ясно?

— Ясно, как день, ваше величество, что ж тут неясного?

Плотник поплевал на ладони, взял пилу, схватил короля за рога, и стал пилить их. Отпилив, он снова поклонился королю, ожидая обещанного вознаграждения, но король небрежно произнес:

— Повесить его.

— За что, ваше величество? — упал на колени плотник. — Пожалейте моих деток.

— Увести.

Но не успели полицейские увести отбивавшегося плотника, как раздался истошный вопль короля:

— Назад!

Полицейские вместе с плотником вернулись обратно.

— Развяжите его, — приказал король, — они снова выросли. Пили.

— Чего ради? — уперся плотник. — Все равно повесите. Не верю я в королевское благородство. Так и живите рогатым.

— Видишь ли, мой дорогой, — тут же изменил тактику король, — я, можно сказать, был в некотором отчаянии и поэтому поспешил с выводами. Даю честное королевское слово вознаградить и отпустить тебя.

— Эх, была не была, — поверил плотник, — подставьте-ка голову, ваше величество.

Король покорно склонил голову, и плотник один за другим спилил оба рога.

— Зеркало! — потребовал король и стал разглядывать свою голову. — Что ж, неплохо сработано… Ой, они снова растут.

В самом деле, рога удлинились снова.

— Может, вызвать кого-нибудь из мудрецов, ваше величество? — предложил министр здравоохранения.

— Мудрец тут не поможет, — послышался голос плотника. — На все есть своя причина, ее-то и следует искать. Лучше вспомните, ваше величество, что вы сегодня ели.

— Ничего не ел, только парного молока выпил, — ответил король, взглянув на хрустальную вазу.

— То-то и оно, — улыбнулся плотник, — напились какого-то особенного молока и стали рогатым.

Король гневно посмотрел на кардинала, кардинал сурово взглянул на министра здравоохранения, министр метнул свирепый взгляд на полицейского, и тот, поняв, что от него требуется, пулей вылетел из кабинета.

Не ведавшие о том, какой переполох поднялся во дворце после нашего ухода, мы радостно шли своей дорогой, как вдруг дорогу нам преградил целый взвод полицейских, и нас под большой охраной вернули во дворец.

— Ну, гнусный старикашка, отвечай, что это? — зашипел король, показывая на свою голову.

— Рога, — невозмутимо ответил старик.

— Насмешничать вздумал? — король спрыгнул с трона. — Отвечай, кто тебя подослал, чей ты агент?

— Агент? — искренне удивился старик. — Простите, ваше величество, мы люди простые, таких слов не знаем.

— Притворщик! — закричал король. — Вы все здесь притворщики и заговорщики. Кто привел эту корову?

Кардинал взглянул на министра здравоохранения, а министр повернулся к полицейскому.

— Мне приказал господин министр, — сказал полицейский, отдав честь.

— А мне — господин кардинал, — робко произнес министр, поклонившись королю.

— Вот оно что! В короли метишь? — Король вплотную подошел к кардиналу. — Лезь под корову.

— Зачем, ваше величество?

— Без лишних вопросов. Полезай и пей.

Подумав, что с королем лучше не связываться, кардинал полез под корову, схватил вымя и стал пить.

— Чудесное молочко, — то и дело приговаривал он, причмокивая, — просто чудесное!

— Ну, довольно, вылезай, — приказал король, но кардинал не собирался выполнять его приказ, до того ему нравилось натуральное коровье молоко.

Пришлось двум дюжим полицейским насильно оторвать кардинала от вымени. Придворные окружили кардинала и стали ждать, что же произойдет. Ждать пришлось недолго: через несколько минут кожа на лбу кардинала покраснела, на нем вздулись две большие шишки, кожа лопнула, и из-под нее появились рожки, которые росли на глазах у изумленных придворных.

— Теперь у нас есть веское доказательство того, кто виновник, — обрадованно сказал министр здравоохранения, указав на корову, — и мы ее забьем, а ее хозяина повесим.

— Что с ними делать, я знаю не хуже твоего, — сказал король, — лучше полезай под корову.

— Знаете, ваше величество, — попытался увильнуть министр здравоохранения, — мне с самого детства противопоказано коровье молоко.

— Ничего-ничего, родной, ты уже повзрослел, тебе уже можно, — ехидно сказал король. — Полезай, живо!

Министру пришлось повиноваться, а полицейский, поняв, что очередь за ним, попятился к двери.

— Стой, голубчик, не спеши, — остановил его король, — тебе также придется отведать этого чудесного молочка. Раз король рогатый, придворные должны быть такими же, — и король заставил всех министров и полицейских отведать волшебного молока.

— Как же так, ваше величество, — недоумевающе спросил кардинал, — вожди рогаты, а народ?

— Это выход, это вы просто здорово придумали, господин кардинал! — возликовал король. — Призываю собрать на дворцовой площади всех жителей и напоить каждого от мала до велика молоком. Рубить голову каждому, кто откажется пить. Что это за безобразие, я вас спрашиваю: правительство рогатое, а народ нет? Это просто недопустимо. Собирайте жителей, а этих — король указал на нас, — мы пока запрем здесь, чтобы не сбежали.

Нас заперли в королевском кабинете. Едва шум за дверью утих, кто-то произнес шепотом:

— Идите сюда.

Оказывается, почуяв неладное, королевский плотник скрылся за портьерой и ждал там до тех пор, пока рогатое правительство не покинуло кабинет.

— Идите сюда, — поманил он нас, — здесь запасный выход, бегите через сад к лугу, а оттуда прямо на север, иначе будет беда.

Сопровождаемые плотником, мы вышли через запасный выход, пересекли сад и сломя голову помчались в ту сторону, куда нам указал плотник. Старик с коровой побежали к своему лугу, а мы — на север.

Через час после нашего побега власти собрали жителей на центральной площади и, не объявляя в чем причина такого экстренного сбора, велели ждать дальнейших распоряжений. Прислав за нами полицейских и увидев, что нас и след простыл, король послал нам вдогон наряды полицейских, но мы под покровом ночи без особого труда скрылись от них.

Поняв, что поиск беглецов напрасен, король велел распустить народ, а сам собрал в тронном зале чрезвычайное заседание правительства.

— Что будем делать? — спросил он. — Что будем делать, скоты?

— От такого слышим, — вполголоса ответил кто-то.

— Кто это сказал? Молчите? Ладно, я это выясню позже, а теперь думайте, шевелите мозгами, если они у вас есть, конечно, что будем делать?

Воцарилось каменное молчание, которое через несколько минут нарушил министр иностранных дел.

— Ваше величество, — сказал он, потерев лоб, — кто сказал, что носить рога — такое уж большое несчастье? Да-да, господа, я обращаюсь ко всем вам, кто сказал? У меня есть одно оригинальное предложение. Завтра утром глашатаи возвестят народ о том, что отныне ношение рогов является привилегией только придворных и правительства.

— Действительно, — поддержал его король, — кто сказал, что простой народ должен тягаться с нами? Секретарь! — позвал он.

— Я здесь, ваше величество, — секретарь занял место за письменным столом.

— Пишите. Королевский указ. Всем, всем, всем. Горожанам, крестьянам, ремесленникам. Сим объявляем, что отныне правительство и придворные будут носить крупные рога, что является их привилегией. Если кому-то из простолюдинов вздумается заиметь рога, дабы сравниться с людьми знатного происхождения, он будет казнен без суда и следствия. Подпись, печать.

— Ура нашему мудрейшему, справедливейшему королю! — первым крикнул кардинал. — Ура нашему рогатому правительству!

— Далее, — произнес король, и шум стих. — Я учреждаю новый орден Золотого Рога и первым награждаю им министра иностранных дел, не растерявшегося в сложной политической ситуации и внесшего такое замечательное предложение. Думаю, меня не зря называют в народе мудрейшим и справедливейшим.

— Слава нашему рогатому правителю, ура! — воскликнул министр иностранных дел, поддержанный толпой придворных.

— И еще, господа, — прервал король аплодисменты и восторженные крики. — Завтра я даю бал в честь такого выдающегося исторического события. Да здравствует самое рогатое правительство на свете, мууу!..

ОБИЖЕННЫЙ РОДНИК

Любому страданию и несчастью, каждой боли и муке приходит конец. Если страдать во имя истины, любая несправедливость будет наказана. В этом я убеждался неоднократно, а здесь, в этом краю, убедился окончательно, когда у самого истока родника мы наконец вздохнули с облегчением.

Яркий солнечный свет освещал местность, где мы остановились. Нас окружали окаменевшие деревья и цветы. Да-да, именно окаменевшие. Зрелище было настолько странным и необычным, что мы не осмеливались даже прикоснуться к деревьям: в этом краю можно было ожидать любой неприятности.

— Отдохнем немного и начнем искать исток родника, — предложил я.

— Постойте, вслушайтесь, — вдруг насторожился Чикарели, — я, кажется, слышу журчание воды.

Я прислушался.

— Да-да, это точно вода.

Забыв о всякой усталости, мы пошли на звук. По мере приближения к истоку свет становился ярче, а небо чище и лазурней. Едва мы вышли из каменной рощи, как перед нами открылось пространство, по которому разливалась печальная мелодия. Мы, как зачарованные, слушали доносящуюся непонятно откуда мелодию и неотрывно смотрели на горизонт. Ее волшебные звуки уносили нас далеко-далеко, туда, где мы оставили самое дорогое — дом, родных, друзей, работу, все-все…

Я очнулся первым.

— Это можно слушать без конца, а нам еще идти и идти, — сказал я Чикарели.

Всю дорогу мелодия сопутствовала нам, становясь все четче и слышней. И вдруг перед нами открылась сказочная картина: мы увидели сидевшую на мраморном троне прекрасную девушку с синими, как небо, глазами. Ее волосы, подобно водопаду, спадали с плеч и уходили в недра земли. Мы замерли.

— Кто ты, прекрасное дитя? — прошептал я.

— Не узнаете? Я — Вода, дочь Родника.

— Не может быть. Вот так встреча! — воскликнул Чикарели и протянул ладонь, но Вода словно окаменела.

Чикарели отпрянул и испуганно посмотрел на меня.

— Что с ней?

— Вода, бесценная Вода, ради встречи с тобой мы прошли долгий и трудный путь. Пожалуйста, позволь мальчику утолить жажду, — попросил я, опустившись на одно колено.

Но Вода не отвечала.

— Чем мы провинились перед тобой? — ласково спросил ее Чикарели.

— Вы говорите, что ради встречи со мной прошли долгий и трудный путь, даже не подумав о том, что я уже много веков совершаю тот же путь ежедневно. А вы, неблагодарные люди, не смогли оценить этого.

Мы виновато переглянулись.

Вода грустно посмотрела на нас и сказала, невесело улыбнувшись:

— Мой отец обиделся на людей и велел мне течь в недра Матери-Земли.

— За что?

— И вы еще спрашиваете, за что? Это я должна спросить у вас, за что вы так жестоко обращаетесь с тем, без чего не сможете прожить и нескольких дней. Веками я текла на землю ради того, чтобы люди жили и радовались. Я бежала к вам, поя луга и сады, беззаботно журча для того, чтобы ликовала природа, ликовали люди, дети. А вы даже не подумали о своих детях. По ночам я купала звезды, на рассвете ко мне приходили олени. Я помогала всем без исключения, никто не мог упрекнуть меня в безразличии, а вы, люди, обидели меня так, что отец запретил мне течь к вам.

— Что сделали люди, ответь, прекрасная Вода.

— Люди словно обезумели. Раньше они умели беречь меня, знали мне цену, а теперь их словно подменили. Они приходят ко мне с бутылками, наполненными какой-то мерзкой жидкостью, охлаждают, пьют эту жидкость, а потом бросают в меня эти бутылки, остатки еды, моют тарелки. Каждый раз я буквально мутнела от обиды и оскорбления, но жалела людей и по-прежнему старалась для них. А они меня почему-то не жалели. Неужели я заслужила такую участь? Ведь вы не мне, а себе делаете плохо. Люди оборвали растущие вокруг меня цветы, выломали деревья, переловили всех бабочек, и тогда отец не выдержал, разгневался и велел мне течь обратно.

Меня охватило жгучее чувство стыда: ведь я и сам неоднократно… Словом, я не мог поднять глаз, готовый сквозь землю провалиться от смущения.

— Я еще издалека услышала ваши шаги, поняла, что вы направляетесь ко мне, и рада бы помочь, да не могу, отец разгневается на меня, — она умолкла и замерла, словно давая понять, что говорить больше не о чем.

— Выходит, лесник обманул нас? Тоже мне советчик, — надулся Чикарели.

— Лесник? Значит, это лесник направил вас ко мне? — Вода оживилась, глаза ее радостно заблестели. — Раз так… Но учтите, воду вы получите только при одном условии…

— Мы готовы выполнить любое твое условие, — ответили мы в один голос.

— Будь по-вашему, я уговорю отца и вернусь на землю, к людям, если вы очистите русло. Я не могу видеть все то отвратительное и гнусное, что будет лежать на моем пути. Возьмите эти сосуды, — она протянула нам сосуды с прозрачной жидкостью, — они наполнены водой. Но предупреждаю — эту воду нельзя пить ни в коем случае. Возвращайтесь той же дорогой, откуда пришли, и поливайте водой всех, кого встретите на своем пути. Они терпеть не могут чистоты. Ждите меня на том самом месте, откуда вы начали свое испытание.

— Не сомневайся, прекрасная Вода, мы выполним все, что ты велела.

— В добрый час, — ответила Вода, улыбнувшись, — до встречи на земле.

— До встречи, — радостно ответили мы и быстрым шагом пошли обратно.

ОЧИЩЕНИЕ

Несмотря на то, что нам было очень трудно нести тяжелые сосуды с водой, мы не придавали этому значения, сознавая, какой большой цели служим. Даже жажда не могла сломить нас, потому что мы были счастливы и тверды духом. Счастливы именно тем, что не напрасно родились на белый свет, не просто существуем, что на нас возложена благородная миссия вернуть людям Воду.

— Знаешь, что такое мужество? — обратился ко мне Чикарели. — Это умение без ложного стыда исправлять собственные ошибки.

Его слова были произнесены с убежденностью взрослого человека, и я с уважением посмотрел на мальчишку, к которому до сих пор питал чувство жалости, и понял, как он вырос и возмужал за время нашего испытания.

— Ты прав, дружище, — ответил я своему другу, при этом человек сам начинает относиться к себе с большим уважением, поскольку, исправляя собственную ошибку, он еще и преодолевает трусость.

— Теперь-то я знаю, как буду жить дальше, лишь бы поскорее вернуть Воду.

— Об этом не тревожься, Вода скоро вернется к людям. Главное потом не повторять своих глупостей. Мне кажется, никто и ничто не в состоянии унизить человека так, как отвращение к самому себе. А если припомнить некоторые поступки… — я многозначительно посмотрел на Чикарели, и он прекрасно понял меня. — Взгляни-ка, Чикарели, у тебя глаз острее, это не наша ли там корова?

— Где? — Чикарели пригляделся. — Конечно, она. Дедушка, дедушка! — закричал Чикарели что было мочи, и побежал навстречу старику.

— Ну, вот и свиделись, — обрадовался старик, обняв нас. — А мы скрываемся от этих дураков, чтобы не заставили нас служить себе.

— Будь спокоен, дедушка, отныне никто не посмеет приказать тебе служить своим целям. С этими твоими дураками мы живо справимся.

— А как быть с молоком?

— Как только мы вернемся на землю, твоя корова по-прежнему будет давать нормальное молоко. Жди нас здесь, мы скоро.

Мы приблизились к городу рогатых тогда, когда во дворце царила праздничная обстановка: король давал бал в честь того, что у него и его придворных выросли такие замечательные рога. Нацепив на рога все свои ордена и медали, министры чванливо расхаживали по залу, хвастаясь, чьи рога наряднее. Придворные поэты состязались в чтении стихов, посвященных рогам его величества короля. Когда мы проникли через тот же запасный выход, один из них читал свое новое произведение:

При этом придворные гоготали, топали ногами в такт стихам, мычали, блеяли, хрюкали, а поэт продолжал:

«Наша гордость — это вы, рога!» — подхватили придворные, но тут я распахнул дверь и резко вошел в зал.

— Ты кто такой? — возмутился король, увидев в своем дворце человека без рогов. — Убирайся вон, скотина!

— Ваше величество, — незаметно ущипнул короля кардинал, — вы снова забыли о том, что отныне этим титулом мы величаем только придворных.

— Ах, да, — опомнился король, — убирайся вон, человек. Муу, забодаю!

— Мне кажется, убраться отсюда придется кое-кому другому, — вошел в зал Чикарели, откупорил один из сосудов и брызнул водой на собравшихся.

Пролившись на пол, вода образовала большую волну и смыла рогатого короля вместе со всей его свитой. Куда-то испарился и сам дворец. Мы с Чикарели стояли на зеленом лугу, удивляясь тому, куда сгинул дворец вместе со своими самодовольными обитателями.

— Вперед, только вперед! — вдохновенно воскликнул Чикарели и зашагал навстречу новым приключениям.

По дороге мы подобрали своего старика с коровой и пошли обратно.

Вы, конечно, догадываетесь, кто должен был встретиться нам впереди. Совершенно верно: хорошо знакомый вам человек-хамелеон. Не успели мы и близко подойти к его логову, как из-под высохших корней дуба раздался отвратительный писклявый голос:

— Ах, мои дорогие, ох, мои родные, бесценные вы мои, какое счастье видеть вас снова, какая огромная радость лицезреть вас на пороге моего дома, и если вам не нравится мой цвет, я сейчас же сменю его, — понес он свой обычный вздор. — Ах, как я рад, как я рад видеть вас!

— Думаю, это наша последняя встреча, — ответил я, откупорил второй сосуд и хорошенько облил хамелеона волшебной водой.

Вода вспенилась, стала могучей волной и унесла болтуна-подхалима, оравшего «…но если вам не нравится этот цвет…»

— Очень нравится, — крикнул я вдогонку и помахал рукой человеку-хамелеону.

— Счастливого плавания, — не удержался от шутки старик.

— За мной, — весело скомандовал Чикарели, нырнув в логово хамелеона.

С трудом выбравшись из этого чертова лабиринта, мы поспешили вперед. Останавливаться на отдых не было времени: природа ждала Воду. Идти обратно было куда легче, потому что знакомая дорога всегда кажется короче, к тому же основные трудности были позади, и мы возвращались с победой.

И вот вдали показались руины домов завистников.

— Интересно, чем они заняты сейчас? — засмеялся Чикарели, вспомнив двух потешных типов.

— Сейчас увидим.

Мы поднялись на холм и увидели неподалеку от руин хитроглазого и долговязого. Подобно петухам, они стояли друг против друга и несли свою обычную околесицу:

— Нет, кто ты такой?

— Я тебе сейчас покажу, кто я такой, видали мы таких остолопов, как ты.

— Все равно я умнее тебя.

— Зато не завистливее.

— Ха-ха. Да кто ты такой, чтобы тягаться со мной в завистливости?

Старик наблюдал за этой сценой, ничего не понимая в происходящем.

— Пропадите вы пропадом! — сказал я, окончательно потеряв надежду на их исправление, откупорил сосуд и вылил воду прямо на землю.

Вода потекла вниз по холму, образуя мощный поток, подхватила завистников и унесла их.

— Все равно ты утонешь первым, — только и успел сказать хитроглазый и захлебнулся в воде.

— Нет, ты кто такой, чтобы гово… буль-буль-буль…

— Странные люди, — почесал в затылке старик. — Ой, там, кажется, пожар.

Мы посмотрели в ту сторону, куда он показывал.

— Ну и дела, — вздохнул Чикарели, — до сих пор никто не удосужился погасить.

В самом деле, дом в городе равнодушных продолжал гореть, та же толпа ротозеев стояла вокруг дома и гоготала.

— Чего уставились, трудно, что ли, погасить? — вызывающе спросил Чикарели.

— А нам какое дело, дом-то не наш, — последовал обычный ответ, хотя другого мы, признаться, и не ждали.

— Ладно, — разозлился Чикарели, откупоривая новый сосуд.

Вода зашипела, запенилась, разлилась по всему городу и подняла такую волну, что нам самим стало страшновато. Поток уносил городские строения и его равнодушных жителей.

— Ну и чудеса, — не уставал удивляться старик.

Я смотрел на Чикарели и удивлялся: наряду с озорством, присущим любому мальчишке в этом возрасте, в его глазах появилась такая серьезность, будто за это время он вырос лет на десять. Я смотрел на Чикарели, гордясь своим другом, и чувствовал, как он счастлив. Тогда на цахкадзорской поляне я мог бы отчитать его и просто-напросто отправить к родителям, но я поверил в то, что мальчишку можно спасти, поверил в него, а ведь это такое счастье, когда в тебя верят.

Чикарели был счастлив, а вместе с ним был счастлив и я, потому что сделал что-то хорошее. Поленись я тогда связаться с этим шалопаем, ничего такого не произошло бы. Я бы преспокойно писал свои рассказы, отдыхал бы в свое удовольствие в писательском доме творчества, но…

Но, дорогой читатель, на свете есть вещи поважнее отдыха и благополучия: это чувство плеча, чувство долга. Иные берегут все только для самих себя, даже собственные душевные силы, не понимая одного: чем больше отдаешь, тем больше получаешь, тем больше обогащаешься. И мы с Чикарели получили нечто очень важное, и это слово мне хочется написать с большой буквы — Дружбу.

Но поспешим, читатель, надо успеть в город лентяев, чтобы спасти двух девочек. А издалека уже раздавался приглушенный голос, то и дело прерываемый дружным храпом. Местный оратор, лежа на спине и закинув ногу на ногу, лепетал в полудреме:

— … И наступит счастливый день, когда весь мир последует нашему примеру: все будут есть и спать, спать и есть. Вздремнем, сограждане.

В городе уже было невозможно дышать из-за зловония помоек. Прикрыв носы ладонями, мы шли к дому, где жили девочки, с трудом таща за собой корову, взбесившуюся от такой страшной вонищи.

— Есть кто-нибудь дома? — постучался я.

Дверь открыла указавшая нам дорогу из города Наринэ, столь же опрятная и хорошенькая.

— Ой, здравствуйте, — искренне обрадовалась она, увидев нас, — вы уже идете обратно?

— Да, милая, мы достигли своей цели.

— Можно мне с вами?

— Не можно, а нужно, — по-взрослому ответил Чикарели. — А где подружка?

— Беда с ней, никак не удается уговорить, — вздохнула Наринэ так, словно совершила какой-то ужасный поступок.

— А может, нам попытаться это сделать? — предложил я, видя, как трудно Наринэ оставлять подружку.

— И не думайте, — раздался голос из дома, — ничего не выйдет. Мне и здесь неплохо.

Мы отошли на несколько шагов, и Чикарели выплеснул весь сосуд до дна. Поток уносил вонючий город с его помоями и жителями, один из которых, лежа на гребне волны, вещал в микрофон сонным голосом, ничего еще не соображая:

— А теперь, сограждане, отдохнем после сна.

Наринэ и Чикарели шли рука об руку, сияя от счастья. Мне показалось, что они с первого же взгляда… Тсс, читатель, родители строго-настрого запрещают своим детям влюбляться в этом возрасте. Чикарели гордо шел вперед, рассказывая Наринэ о наших похождениях, а она слушала его, хохоча и подпрыгивая от радости в самых интересных местах.

Так мы шли, пока не достигли местности, захваченной рогаточниками.

Еще издали я сложил ладони рупором и подал голос:

— Мы вернулись!

Меня охватило радостное чувство: сейчас мы увидим исцеленные деревья, сейчас встретим Жорку и его ребят, возьмем их с собой.

Но на сей раз я ошибся: вместо исцеленных деревьев мы увидели вдвое больше искалеченных и сломанных.

И вдруг раздался знакомый голос:

— Вот он, целься, пли!

Из-под куста выскочил котенок, к хвосту которого была привязана консервная банка, и побежал к нам.

— A-а, защитнички явились, — увидев нас, Жорка злорадно засмеялся и скрестил руки на груди, — сейчас мы и вам заодно…

— Жорка, ты же мужчина, ты обещал, — крикнул я.

— Обещанного три года ждут, — ответил он насмешливо. — Целься, пли!

Но Чикарели оказался проворнее всех. Он мгновенно размахнулся и швырнул в них сосуд с водой. Камень, выпущенный Жоркой, попал в летящий сосуд, разбил его вдребезги, и вода волна за волной покатила на рогаточников, смывая их вместе с пещерой…

Нарине отвязала консервную банку, прижала к себе котенка и приласкала его.

— Рассказать дома, никто не поверит, — произнес старик, — вы только поглядите назад.

Мы обернулись и увидели чистый небосвод, над которым ярко светило солнце, а впереди, там, куда нам предстояло идти, царил тот же тусклый свет.

— Это оживает природа, — догадался Чикарели, — вперед, друзья, она ждет нашей помощи.

Нам предстояло очистить русло родника от длиннопалых, обжор, лгунов, курильщиков и хранителя тайных сокровищ. С ними все оказалось куда проще: не желая понапрасну терять время, мы обходили эти города, просто поливая их водой из сосудов, и пенистые волны смывали на своем пути все, очищая русло родника. Но как быть с городом дураков, где народ не ведал об истинных ценностях? Ведь там, кроме злодеев и палачей, жили нормальные люди, которых надо было спасать. Пока мы шли, раздумывая об этом, раздалась отдаленная барабанная дробь и шум толпы. Мы пошли прямо на городскую площадь, где собрались отборные войска, собиравшиеся учинить массовую бойню.

— Что будем делать? — шепнул мне Чикарели. — Может, я отвлеку солдат, а ты выведешь отсюда людей, а потом искупаем этих злодеев как следует.

— Попробуем, — живо отозвался я.

— Эй, вы! — крикнул Чикарели на всю площадь.

Солдаты тут же обернулись на голос, а с эшафота раздался голос нашего знакомого кузнеца:

— A-а, пожаловали, голубчики, теперь-то вы от нас не убежите. Ваше величество, прикажите схватить этих смутьянов, это они создали такую обстановку в городе.

— Правильно, правильно, — подхватила толпа, — ходят тут всякие подозрительные типы, сеют смуту, не дают нашему королю выносить мудрые и справедливые решения!

— Неисправимые дураки, — огорченно сказал Чикарели и откупорил последний сосуд, — получите по заслугам.

Страшный поток хлынул на город и мгновенно поглотил его, но вместо радости за то, что мы наконец очистили русло родника, нас охватила внезапная грусть: почему эти люди не верили себе, не имели собственного мнения, почему они доверяли глупым, безжалостным тиранам? Что ж, они разделили участь своих господ, которым поручили думать за себя.

— Друзья, — обратился я к своим спутникам, — осталось совсем немного времени, когда мы вновь, после стольких скитаний и мытарств, увидим нашу прекрасную землю. Уж кто-кто, а мы с вами, увидевшие и понявшие в этом краю многое, знаем, что она действительно прекрасна. Расскажем всем, кому только сможем, о том, что мы здесь увидели и пережили. Пусть каждый, кто именует себя человеком, бережет землю, природу, пусть наши сердца болят за любую сломанную ветку или сорванный цветок.

— И счастливого возвращения домой! — выкрикнул Чикарели, которого я в эту минуту понимал как никто другой. — Обещай написать об этом, — обратился он ко мне.

— Даю тебе слово, друг мой, я сделаю это, — твердо пообещал я. — Мы выполнили свой долг, можно идти.

— Надо бы присесть на дорогу по народному обычаю, — упрекнул меня старик.

Мы присели на придорожные камни и через минуту встали.

С легким сердцем и радостными мыслями мы зашагали к свету, ожидавшему нас там, при выходе из земных недр.

Приближалась счастливая минута возвращения.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Над нами мелькнул кусочек синего-пресинего неба. Боже мой, какое это счастье — видеть над собой небо! Мы замерли на миг, словно впервые в жизни видели его.

— Скорее, скорее, я больше не могу оставаться здесь, — поторопил нас Чикарели и рванулся вперед.

… Объятые солнечным светом, небесной синевой и чистым воздухом, которого так недоставало нашим легким, мы стояли поодаль, глядя на расстилавшееся перед нами поле, молча переживая случившееся с нами.

Я присел на траву, обхватил колени руками и сказал себе: «Как пить хочется».

— Мне тоже, — раздался рядом чей-то голос, и мне показалось, что я разговариваю вслух, — если воды не будет и сегодня, я непременно высохну.

Я оглянулся и заметил королеву лесных цветов, на дне рождения которой мы присутствовали.

— Ах, это ты, милая! Потерпи чуть-чуть, вода скоро придет, — успокоил ее я и подозвал к себе друзей.

Мы по-прежнему были такими маленькими, что окружавшие нас травы казались непроходимыми зарослями.

— Почему воды нет? — забеспокоился Чикарели.

— Может, надо позвать ее? — догадался старик.

— Точно, — отозвался Чикарели и склонился над родником. — Водааа! — крикнул он звонко. — Русло чисто, беги к нам, мы ждем тебя!

В подземелье царил гул, но журчания не было слышно.

— Надо позвать вместе, — предложила Наринэ.

— Водааа! — позвали мы хором. — Беги к нам!

И сразу же под землей раздался такой грохот, словно рухнули скалы, затем раздался всплеск, послышалось журчание и до нас донесся очаровательный смех.

— А вот и я, — радостно воскликнула Вода, вырвавшись из земных недр и обрызгав нас.

— Ураа! — закричали мы, и эхо разнесло наш крик по полям и ущельям.

— Погодите пить, — предостерег нас старик, — пусть она станет прозрачной. Сперва вода вынесет всю муть, затем очистится.

Ждать пришлось недолго. Едва песок на дне родника засверкал серебром, Чикарели первым припал к воде и стал пить жадными глотками. Мы последовали его примеру. Утолив жажду, мы поднялись и испуганно шарахнулись друг от друга.

— Ой, осторожно, что вы делаете? Так и раздавить можно, — пискнула королева лесных цветов.

Я посмотрел под ноги и замер от удивления и радости. Мы… мы снова выросли, мы стали прежними.

Чикарели рассматривал себя в роднике, щупал свой нос, уши, словно впервые видел их, а мы хохотали, делая то же самое, и только Наринэ плакала. Я обнял и поцеловал ее.

— Что ты, милая?

— Я плачу от счастья, я… Что я стану говорить дома?

— Правду и только правду, — строго сказал я.

— Кто мне поверит, где я возьму доказательства?

— Правда не нуждается в доказательствах.

Наринэ с благодарностью посмотрела на меня, прижала к себе котенка и сказала, вытирая слезы:

— Тогда я побегу, ладно?

— Беги, милая, беги.

Наринэ сделала шаг вперед, но, передумав, обернулась и посмотрела на Чикарели.

— Пока, Наринэ, — махнул ей рукой Чикарели, — я разыщу тебя в городе.

— Ну, и нам пора, — грустно вздохнул старик, — жаль расставаться с вами, добрые люди, а надо. Я живу вон в той деревне, — он показал рукой на стоявшие у леса дома, заходите в гости, буду очень рад.

— Спасибо, всего доброго.

— И вам того же желаю. Только… только никому ни слова о том, что я был там, договорились? — старик густо покраснел.

— Договорились.

Мы с Чикарели остались одни.

— А почему он покраснел? — спросил Чикарели.

— Мой дорогой друг, тебе это тоже не повредило бы, — ответил я насмешливо. — Видимо, наш старик натворил что-то, раз уменьшился и попал в подземелье.

— Но он же совершенно случайно попробовал на вкус ту волшебную траву.

— Эта трава неспроста попалась именно ему, на это есть, наверно, причины.

— Но он же взрослый человек.

— Взрослым тоже свойственно ошибаться, главное вовремя исправить свою ошибку.

— И тебе тоже? — удивился он.

— Увы, да, я слишком часто ошибаюсь, Чикарели.

— Никакой я тебе… вам не Чикарели, у меня есть имя.

— Не обижайся, Мушег, я совсем забыл об этом, — оправдался я.

— Что вы, я не обиделся на вас, просто злюсь на самого себя из-за всей этой истории.

— Все позади, мы не только вернулись сами, но и вернули Воду. Так что радуйся. — Я достал из кармана свой обгрызенный карандаш и клочок бумаги. — Вот мой телефон. Позвони, как только вернешься в город. Ну, беги на пасеку, а то там сейчас, наверно, подняли панику из-за твоего исчезновения.

— Спасибо вам за все, — он крепко пожал мне руку и открыто, по-мужски заглянул мне в глаза.

Я посмотрел вслед уходящему Мушегу и думал об истине и лжи, добре и зле, мужестве и трусости, думал о природе, которую мы любим беспощадно, а не милосердно, и мне становилось то радостно, то грустно.

Я склонился к роднику и выпил воды.

— Какое счастье! — сказала королева лесных цветов. — После дождика в день моего рождения я не выпила ни капли воды и уже думала, что погибну. Целых шесть дней меня мучила жажда.

Шесть дней? Значит, мы пробыли в подземелье всего шесть дней, показавшихся нам целой вечностью? Значит, сегодня воскресенье, об исчезновении Мушега никто не узнает, родители не будут искать его и плакать, думая, что с ним произошло что-нибудь ужасное. Беги, Мушег, беги, мой мальчик, удачи тебе!

НА ПРОЩАНИЕ

Дорогой друг! Вот и дописана последняя страница удивительной истории, случившейся с нами. В Цахкадзоре идут проливные дожди, и Дом творчества писателей постепенно пустеет. Мне тоже пора уезжать, в Ереване меня ждут семья, театр, друзья, по которым я ужасно соскучился. Мне остается сказать тебе несколько слов на прощание.

Жизнь — это бесконечная дорога к заветной мечте. Сами того не замечая, мы то и дело сбиваемся с пути, совершаем такие ошибки, что постепенно уменьшаемся и исчезаем. Я хочу пожелать тебе в первую очередь умения исправлять свои ошибки. Не бойся их, иначе они станут властвовать над тобой, и ты станешь стыдиться самого себя.

Пусть твоя дорога проходит через опасности и трудности, лишь бы она была прямой, и тогда ты обязательно достигнешь своей цели. Для этого только нужно быть мужественным, честным, трудолюбивым и последовательным. Никогда не отчаивайся и не падай духом, это недостойно тебя. Если тебе грустно — спой что-нибудь веселое, и ты забудешь всякую грусть. Если тебе плохо — думай о том, что может стать хуже, если расслабишься. Если тебя разозлили — сделай что-нибудь доброе, и злость как рукой снимет. И вообще постарайся, чтобы тебе поменьше говорили «нельзя, чи карели», старайся до всего доходить своим умом. А если ты что-то недопонял, не стесняйся советоваться с другими.

Ну, а если снова попадешь в какую-нибудь переделку, обязательно позвони мне, я буду тут как тут.

Твой РУБЕН МАРУХЯН