Приключения сестры милосердия

Глава 10

Утром в операционном блоке обстановка напоминала ажиотаж перед показом коллекции модной одежды — симпатичные молодые медсестры переодевались в операционные костюмы, сняв с себя недешевые шмотки и разгуливали полуголые, демонстрируя модные стринги на упругих попах, торопливо подводили глаза, закалывали красивыми заколками и убирали под шапочки пышные волосы. И щебетали не переставая.

Я уже давно натянула свой жуткий костюм, и скромно стояла в сторонке, когда в помещение вошла старшая операционная сестра в голубых джинсах и белой рубашке навыпуск. В обычной одежде она казалась намного моложе, но взгляд был строгим, а лицо бледным и неприветливым.

— Все на месте? — оглядев комнату, спросила она.

— Голубушкина заболела, — подобострастно доложила ей высокая девица с коротким ежиком рыжих волос на голове. Сзади ежик переходил в тощий воробьиный хвостик. Ну и прическа, подумала я.

— Что с ней? — Казалось, что старшая сейчас заснет.

— Отравилась чем-то. Сказала, что перезвонит вам, как оклемается. — Девица явно была из приближенных, пока она докладывала, щебет в комнате утих.

— Новенькая санитарка пришла? — Вопрос был явно риторическим, ведь я стояла совсем рядом.

— Я здесь! — быстро ответила я.

— Сегодня пойдешь в легочное отделение, в операционную. Там одна операция, поможешь Жене принести биксы из стерилизационной, она потом скажет тебе, что нужно делать. — Изложив эту длинную тираду, старшая повернулась и вышла. Сразу же все загалдели.

— Женя? — я обвела щебечущих девиц глазами.

— Это я. — Откликнулась полненькая девушка небольшого роста. — Пойдем, надо торопиться, сегодня Петров оперирует, он ждать не любит.

Мы молча пошли по длинному коридору, который освещался лампами дневного света.

Подойдя к белой двери с табличкой «Стерилизационная», Женя толкнула дверь и зашла внутрь, приказав мне:

— Жди меня здесь!

Я вошла следом и с любопытством огляделась. В нашей маленькой бюджетной больничке помещение, в котором стерилизовали белье и инструменты, было раза в четыре меньше огромной комнаты, очертания которой терялись в полумраке. Тихо гудели сухожаровые шкафы, время от времени мигая электронными индикаторами. Некоторое оборудование я видела первый раз в жизни, наверное, это были современные ультразвуковые стерилизационные установки, потому что от них исходил звук, похожий на тонкий свист, граничащий с ультразвуковым диапазоном.

— Вот забирай, тащи наверх на лифте. Я чуть позже приду, да смотри, не урони! Поднимись на четвертый этаж, там наша операционная. Поставь на стол стеклянный там, где хирурги моются. — Женя передала мне две большие металлические круглые коробки, называющиеся биксами, и дверь стерилизационной захлопнулась прямо перед моим носом.

Проклиная все на свете, я пыталась удержать тяжеленные металлические биксы, жалея, что у меня всего лишь две руки.

Лифт подъехал практически сразу, складную решетку двери открыл мне мрачный старик в белом мятом халате нараспашку.

Когда я начала систематически посещать солярий, вдруг обнаружилось, что у меня клаустрофобия — болезнь замкнутого пространства. Сжав зубы и закрыв глаза, я старательно представляла себя дома, правда этому мешало громкое сопение противного старика прямо у меня над ухом. Наконец лифт затормозил, и я вывалилась в коридор, увлекаемая вперед тяжеленными биксами.

Операционная была огромной, с высоким потолком и значительных размеров окном с вставленным европакетом. Женя как-то умудрилась обогнать меня, она уже одела операционную шапочку и маску, и ждала, когда я раскрою биксы, чтобы одеться и накрыть стерильный столик.

Стерильная одежда для персонала в операционной Центральной больницы оказалась темно-бордового цвета. У нас в больнице халаты были или белыми, или темно-зелеными.

Ловко запахнув стерильный халат, на месте, условно названном у толстенькой Жени талией, я скромно отошла и присела на белую круглую табуретку в сторонке, чтобы никому не мешать.

Дверь операционной открылась, в нее въехала каталка, застеленная одноразовой голубой простыней, на которой лежал пациент. Ему уже сделали укол, он еще не спал, но был вялым и безучастным ко всему.

Странно, но очутившись здесь в довольно непривычной для себя роли, я совсем по-другому воспринимала происходящее. Почему-то хотелось надеяться, что для больного все закончится хорошо, раньше я никогда не задумывалась о том риске, который сопровождает обычную операцию. Но история с умершим парашютистом, видимо, все поменяла.

Наконец, в операционную вошли два хирурга. Один из них, видимо, это и был Петров, заведующий пульмонологическим отделением, был высоким и широкоплечим. Второй, видимо студент, или клинический ординатор, наоборот, маленьким и шустрым. Старательно выполняя все, что мне полагалось делать, я старалась не смотреть в сторону операционного стола. Помогла надеть хирургам стерильные халаты, держа их изнутри за ворот, завязала сзади пояски, скрученные в плотные жгуты от частой стерилизации, собрала с пола и взвесила на электронных весах пропитанные кровью салфетки, воткнула в розетку шнур от электрокоагулятора, несколько раз поправляла положение операционной лампы. К концу дня я в буквальном смысле валилась с ног. Операция шла долго, получив распоряжение Жени вынести грязное белье, я не стала ждать, пока проснется больной и потащила тюк с грязным одноразовым бельем в сторону больничной помойки.

Этот рабочий день, в отличие от вчерашнего, пролетел незаметно.

«Ничего себе работа за четыре с половиной тысячи рублей в месяц!» — подумала я, с тоской вспоминая свой родной процедурный кабинет.

Завтра пятница, предстояла генеральная уборка в операционной, это будет намного проще, а там уже выходные. В выходные я планировала съездить к бабке Татьяне, пусть она посмотрит ситуацию, в которую я попала. Да и против поедания пирогов с черникой я совсем ничего не имела.

Рабочий день в оперблоке заканчивался чуть раньше, и я решила сегодня съездить в ГИБДД, не заходя в общежитие. С трудом втиснувшись в троллейбус, до отказа забитый пенсионерами, имеющими право бесплатного проезда на электротранспорте в пределах города, я минут через 20 уже подходила к зданию Областного Управления. Узнав у дежурного внутренний телефон, я набрала номер на аппарате, висевшем на стене.

Минут через пять Игорь вышел в холл и мы, как старые друзья, чмокнули друг друга в щеку.

— Права отобрали? — спросил меня инспектор строгим тоном.

— Нет, права в порядке. Мне нужно найти хозяина вот этой машины. — Я вырвала листок из блокнота с заранее записанным там номером и передала инспектору.

— Зачем?

— Торчит по ночам у моего подъезда, на всякий случай хочу знать, кто он и кому ездит…

— Боишься? Совесть, значит, нечиста! — сделал он неожиданный вывод. — Тебе куда позвонить, на работу?

— Я сама к тебе заеду, телефон сотовый потеряла, новый не купила еще. Заодно кофе попьем. — Изо всех сил я старалась быть кокетливой.

— Темнишь… Ладно, выручу по старой памяти. На следующей неделе во вторник приходи после обеда, у меня инспекция автошколы здесь неподалеку, заодно расскажешь все как есть. — Не дожидаясь ответа, Игорь повернулся и ушел, не попрощавшись.

«Наверное, что-то заподозрил, — расстроилась я, — надо бы рассказать все как было, но не здесь же?!»

О невероятной интуиции сотрудников ГАИ я слышала немало от Дениса. Может быть, их обучают приемам ясновидения? Денис рассказывал мне о нереальном чутье гаишников, приводил примеры из жизни, когда интуиция помогала обнаружить сбежавших преступников или четко определить пьяного за рулем. Терзаясь угрызениями совести от собственного вранья, и пообещав себе честно рассказать в ближайшее время симпатичному инспектору непростую историю, в которую я попала, я вернулась в общагу.

Поднимаясь по общаговской лестнице на второй этаж, я грустно размышляла, что пока я не продвинулась в своем частном расследовании совсем. Туманные сведения о темных делах в стенах Центральной больницы пока носили характер обычных обывательских слухов. Надо было непременно найти что-то конкретное, иначе я не смогу вернуться к нормальной жизни никогда.

При этой мысли тоска навалилась на меня со всей силой. Я вспомнила, как любила сидеть на мягком диване с книжкой, укрывшись пушистым пледом, слушать мурчание Касьяна, и жевать что-нибудь вкусное. Бедный мой кот, я надеюсь, что он не умер от голода в квартире. Хотя, если меня обвинили в краже наркотиков, квартиру наверняка обыскивали и уж голодной смерти мой кот должен был избежать, испугавшись чужих людей и выскочив из дома. Но вот как он будет на улице бродяжничать после сытой и спокойной жизни со мной? Неужели я застряла здесь надолго? Что-то подсказывало мне, что мое расследование будет намного сложнее, чем мы предполагали со Славой. Я постаралась не думать об этом, твердо решив смотаться в выходные к ворожее Татьяне в деревню.

Вечером я приняла решение систематизировать полученные факты, и, позаимствовав из Ольгиной тумбочки чистый лист бумаги, старательно начала рисовать предполагаемую схему незаконных операций по пересадке донорских органов.

Смысл схемы заключался в том, что каждый добытый мной факт или предположение, я отмечала на листке бумаги. Когда я начала рисовать на листке бумаги кружочки и стрелочки, разрозненные факты вдруг стали в один ряд. Что там говорила Ольга — люди пропадают, раз. Трупов в морге больше, чем умерших в Центральной больных, два. Количество проведенных операций надо сравнить с числом биксов из стерилизационной.

Закончив рисовать, я взяла из тумбочки другой листок бумаги и написала на нем план действий.

Вот, что у меня получилось.

Еще раз, внимательно просмотрев список, я увеличила срок своих исследований вдвое, после чего, совершенно довольная собой, решила прогуляться и купить что-нибудь поесть. Столовая в больнице уже не работала, но около автобусной остановки круглосуточно работал маленький минимаркет. Уцелев в яростной борьбе областных чиновников с ларьками и минимаркетами, которая проводилась отнюдь не в интересах населения, а для увеличения количества посетителей магазинов крупных торговых сетей, маленький магазинчик выстоял и держался из последних сил. Справа и слева от него уже стояли строительные заграждения, определяющие границы будущей стройплощадки очередного элитного дома, но бойкая торговля вселяла надежду в светлое будущее именно малого бизнеса в нашем городе.

Знакомый с детства вкус батончика Баунти порадовал меня, несмотря на то, что батончик немного подтаял. Бутылка минеральной воды из холодильника приятно охлаждала руку, в общежитие идти не хотелось, поэтому я решила идти домой дальней дорогой, пройдя через больничный двор Центральной.

Проходя мимо крыла, в котором располагались операционные, я застыла от удивления.

В операционной на первом этаже горел свет. Я уже узнала, что на четвертом этаже — операционная отделения легочной хирургии, на втором располагалась экстренная. Но что на первом? Я точно знала, что Центральная по экстренной помощи не дежурит — об этом как-то на оперативке по секрету всему свету рассказал Ашот Андреевич. По его словам, причиной был конфликт между главным врачом Центральной, отказавшимся оплачивать грабительские счета по коммунальным платежам, присланные новоиспеченным мэром. По уровню тарифов Центральную приравняли к коммерческим предприятиям, что собственно задело главного врача до глубины души. Больница подала в суд на мэрию, оспорив законность тарифов, и выиграла дело. Мэр не остался внакладе, и вычеркнул Центральную из списка дежурных больниц, лишив больницу части финансирования. Кто от этого проиграл, так это пациенты. Теперь вместо оборудованных операционных их везли на окраины города в бюджетные больницы. Поэтому в столь поздний час проведение экстренной операции было проблематичным.

Больничный двор был заросшим, как старый парк. Заглянуть в окна мне не представлялось возможным, первый этаж располагался очень высоко. Выяснить, кто же находится в операционной, я решила косвенным путем.

Те, кто работал в столь поздний час в операционной, наверняка приехали сюда не на общественном транспорте, решила я. Быстренько забежав в общежитие, я вооружилась листком бумаги, подкралась незаметно к больничной стоянке, и тщательно переписала все номера стоявших на парковке автомобилей.

Решив, что мне наконец-то улыбнулась удача, я решила не испытывать сегодня больше судьбу, мышкой прошмыгнула в свою комнату, вытащила листок с планом действий из-под матраса и приписала еще один пункт.

Эта новенькая Комендантше Общежития сразу не понравилась. Не похожа она на санитарку. Явно из небедной семьи, вежливо говорит, ухоженная. Комендантша всегда легко могла отличить девушек благополучных от таких, какой была сама — у этих воспитанных чистюль из хороших семей с рождения было то, чего Комендантша сама никогда не имела. Мать ее вечно моталась куда-то на заработки, а дочка «Христа ради» воспитывалась у тетки, пылающей благородной яростью от неизбежной необходимости заботиться о ребенке младшей сестры. В семье тетки ее не то чтобы не одевали — не кормили каждый день, и как только ей исполнилось шестнадцать, она сорвалась и сбежала из теткиного дома, уехала в соседний город, где устроилась на кирпичный завод — рабочих рук там всегда не хватало. На кирпичном заводе она не задержалась надолго, выскочила через пару месяцев замуж за первого же парня, который позвал ее в постель. Получив через мужа городскую прописку, она сразу же сбежала от молодого мужа, который это не сразу заметил, так как пил по-черному, и устроилась работать комендантом женского общежития на другом конце города. В роли коменданта общежития она не заводила друзей, никого не любила и никого не жалела, и именно это помогло ей наладить в ее общежитии идеальный порядок. Сначала она гордилась тем, что ее хвалят, потом ей это стало безразлично. Коментдантша жила одна, мужчины долго не выдерживали рядом с ней, и уходили, и она, сидя на крохотной кухоньке со стаканом крепкого чаю все чаще стала задумываться о старости. Результатом этих размышлений стала крупная недостача на складе постельного белья, после чего она срочно уволилась и вынуждена была пойти в эту нищую медицинскую общагу на окраине города и работать здесь за гроши. Но она все равно не сдавалась и надеялась когда-нибудь разбогатеть. Хотя, богатство в ее понятиях вызвало бы у людей серьезных, как минимум, смех до колик в животе.