Приключения сестры милосердия

Глава 2

Следующим утром я проснулась бодрая и отдохнувшая. Сегодня была среда, всего ничего до конца недели. В среду в отделении работы, как правило, было немного. Дежурить больница будет только в четверг и в субботу, а сегодня врачи выписывают больных, чтобы подготовить отделение к дежурному дню.

Касьян был со мной как-то нетипично нежен: мурлыкал, терся о ноги, не орал, по обыкновению требуя еду. «Не заболел ли?» — такое необычное поведение кота могло говорить о каких-то важных событиях в его кошачьей жизни. На улице моросил мелкий дождь, зонтик я забыла, поэтому, решив не возвращаться, потрусила к остановке. Мутное стекло маршрутки было заляпано изнутри и снаружи. Господи, какая тоска у нас здесь, подумала я. В это серое утро предложение моих родителей плюнуть на мою копеечную работу, сдать квартиру и уехать к ним в Африку уже не казалось таким абсурдным.

В больнице было сонное царство. Мелкий дождик и туман за окном расслаблял как хороший транквилизатор. Хотелось запереть дверь процедурки, лечь на кушетку и, укрывшись белой стираной простыней проспать до обеда.

Я открыла форточку нараспашку и стала протирать столик для инъекций, когда в процедурный кабинет ко мне зашел Ашот Андреевич. Он явно был не в духе, и я приготовилась получить выговор.

Но я ошиблась. Ашот несколько минут постоял, молча на пороге процедурного кабинета, как будто наблюдая за мной, потом вкрадчиво сказал:

— Олеся, я к Вам с просьбой…

Ну и ну, подумала я, какой вежливый сегодня, не к добру.

— Да, конечно, Ашот Андреевич. Что надо сделать?

— Я сегодня своего знакомого положил в седьмую палату. Подойди к нему, пожалуйста, поставь капельницу.

— Конечно, я и так бы поставила. Вы в листке написали? — имелся в виду лист назначений.

— Написал. Просто, тут дело такое. Соболев, новый пациент, — директор машиностроительного завода. Он в больницах сроду не лежал, все больше в Карловы Вары и в Ниццу ездил лечился.

— И каким же ветром занесло такого важного дяденьку в нашу богадельню? — ехидно прищурилась я. — Или деньги кончились?

— Да нет, деньги не кончились — Ашот всегда где-то находил себе богатеньких Буратино, оперировал их блестяще, а потом обдирал как липку. — У него обстоятельства семейные.

Я, молча, слушала, чтобы не показать собственного любопытства.

— В общем, я его семью хорошо знаю, жена двое детей взрослых. А тут он с девицей со своего завода связался, видимо, в одной из командировок скучно стало, в общем, снесло крышу начисто ему, из семьи не уходит, а гуляет в открытую.

— Я-то тут причем? — не выдержала я подробного рассказа об амурных похождениях совершенно неизвестного мне директора.

— У него онкология. Похоже на рак желудка. Я его планирую перевести через недельку в Центральную больницу на операцию, после того как анализ гистологии с фиброгастроскопии придет. А пока он здесь полежит, мы ему покапаем. Только я боюсь, что мадам его с завода таскаться сюда будет постоянно к нему, а она, извините, уже с пузом. А я не хочу, чтобы Люда, жена его, все узнала, или они встретились здесь.

— Так мне что, сидеть там постоянно?

— Да нет, ты не сиди, просто посматривай. Если что, мне звони на мобилу. Договорились? А с меня шампусик.

Я кивнула. Ашот Андреевич повернулся и вышел из кабинета. Даже со спины было видно, как он огорчен. Ничего себе история. Только хотел человек новую жизнь с новой женой начать, а вот оно, и добегался…

Посмотрев листок назначений господина Соболева (фамилия-то какая, прям купец!), я заправила капельницу и пошла в седьмую палату.

На кровати в палате «повышенной комфортности» лежал мужчина средних лет, лысеющий, с хорошим открытым лицом. Правда, выражение лица здорово портила гримаса брезгливости, видимо, при виде наших «хором», которые смотрелись довольно убого, по сравнению с курортом в Ницце.

Конечно, «повышенная комфортность» у нас в больнице — это не клиника Мейо, где больные питаются на «шведском столе» и плавают в бассейне, а просто одиночная палата со стареньким холодильником и отдельным санузлом.

— Здравствуйте, капельницу поставим? — мой вопрос звучал чисто формально, ну не откажется же он, в самом деле?

Директор не успел мне ответить, как дверь распахнулась настежь, и в палату ворвалась энергичная особа лет двадцати пяти, видимо, это и была его любовница, потому что ее худенькую невзрачную фигурку уже закрывал уродливый балахон. При виде девицы Соболев занервничал, попытался встать, но скривился от боли и откинулся на подушку.

— Выйдите из палаты, девушка! — пришла я ему на выручку. — Вы что не видите, я капельницу ставлю, вам тут нельзя находится, подождите в коридоре.

С таким же успехом я могла разговаривать с подоконником. Промчавшись мимо меня, и чуть не опрокинув капельницу, нахалка села на край кровати, вытащила из сумочки носовой платочек с гламурной вышивкой, и стала вытирать вспотевшему директору лоб.

«Надо звать Ашота, а то затопчет…» — задвинув капельницу в угол, я побежала в ординаторскую.

Ашот Андреевич, к счастью, еще не ушел в операционную, решительно вошел в палату, и через минуту вывел оттуда наглую девицу, и увел ее в ординаторскую, видимо, для промывки мозгов.

— Сериал мексиканский, а не больница, куда только катимся, никакого уважения к медицине… — бормотала Аня, разбирая листки назначений на посту в коридоре. В этот раз я была с ней согласна на все сто процентов.

Но как показали последующие события, мексиканский сериал еще и не начинался.

Где-то через полчаса, уже заканчивая выполнять назначения, я услышала громкие женские крики, доносившиеся из коридора. Решив, что опять кто-то умер, и, посетовав на несдержанных родственников, я выглянула в коридор. Моим глазам предстала дикая картина: в коридоре дрались две женщины. Одну я знала: беременная любовница директора завода. Вторая, как я понимаю, женой тоже быть не могла, так как явно была моложе первой лет на десять. Девица выглядела как персонаж комиксов: в черной водолазке и брюках, с черными волосами и черными длинными ногтями, она наскакивала на свою противницу, пытаясь дотянуться до ее глаз. На прыщавом личике соискательницы руки директора уже сияли две здоровенные царапины, в глазах стоял ужас, она била свою противницу по спине маленькой голубой сумочкой и при этом визжала как сумасшедшая. Картина была настолько нетипичной для отделения, что все прибежавшие на крик, застыли как вкопанные: Ашот Андреевич держался за сердце, Аня держала в руке поднос с лекарствами так, как будто готовилась опустить его на голову дерущихся девиц, но при этом не двигалась с места. Не растерялась только наша древняя Ольга Павловна, видимо сказался фронтовой опыт. Она схватила графин с водой, стоявший на тумбочке около палаты, налила полный стакан и плеснула в лицо разъяренным девицам. Представляете, они зашипели! Ашот схватил за руки беременную сожительницу, и вытолкал ее из отделения. А Ольга подошла к черной девице, обняла ее за плечи и увела в ординаторскую. Девица при этом заплакала.

— Аня, что это? — спросила я, пятясь в свой кабинет, вполголоса.

— Дочка его, директора завода. Та, любовница видно вчера к ним домой прирулила, рассказала, что беременна. Жену директора с инфарктом в седьмую ночью увезли. А дочка пришла за папу отомстить. А может, за маму, их не разберешь. Вот ведь трагедия. — Аня склонилась над столом, чтобы рассортировать лекарства, сбившиеся на подносе в кучу во время боевых действий, всей своей позой показывая, как нелегка жизнь.

— А чего она черная такая, как из мультика? — я уже не могла остановиться.

— Готка она, неужели не видишь. Они все так одеваются. — Аня передернула плечами, показывая, что разговор закончен.

Включив в кабинете кварцевую лампу, я вдруг подумала, что больше всего в этой истории мне жалко директора завода. Никому-то до него нет дела, до его онкологии. Может и не случайно он с девицей этой сошелся — от такой вот доченьки скорее нож в спину дождешься, чем почтения да понимания… Я не понимала смысла молодежного увлечения так называемой готикой. Что заставляет молодых людей тусоваться на кладбище, раскрашивать лица в виде маски не выспавшегося вампира, постоянно говорить о смерти? Неужели в их жизни так мало привлекательного? Но судя по всему, дети из не богатых семей не увлекаются готской культурой. Да и дочка директора завода вряд ли испытывала по жизни какие-либо затруднения. Может быть, это протест непонятых родителями детей? Но зеленый или малиновый гребень панка, мне кажется, в большей степени уместен на голове двадцатилетнего молодого человека, чем жуткие черные волосы и шарф с черепами. Впрочем, может быть все это не философия — а дань дикой моде. Моде на смерть.

Было около пяти часов вечера, когда я вышла из больницы и не торопясь пошла к автобусной остановке, прикидывая, что буду делать вечером. Во-первых, надо купить консервов и покормить кота. Во-вторых, можно выбить ковер и пропылесосить квартиру. В-третьих, надо покрасить волосы хной, а то уже рыжая искорка в волосах почти незаметна. Этот процесс я не любила особенно. Жидкая кашица хны оставляла пятна везде — на руках, на лице, на любимом розовом халатике.

Как ни странно, сегодня после работы о событиях в больнице мне думать совсем не хотелось. В самом деле, все это меня не касается. Может быть, вообще ничего особенного не произошло, ну умер больной, всякое бывает, а неприятные предчувствия объясняются моими фантазиями, вызванными одиночеством и любовью к детективным историям? Но придумать причину, которая вынудила пациенту с вывихом бедра резать живот, я так и не смогла, как ни старалась. Так вот, в размышлениях, я почти добралась до своего дома. В этот момент сильный порыв ветра взлохматил столб пыли на дороге, и мне что-то попало в глаз. Возвращаться в больницу не имело смысла, и я решила удалить соринку сама, остановилась около покосившейся разбитой скамейки у подъезда многоквартирного дома и вытащила пудреницу из косметички. Соринку в глазу я так и на заметила, собрав волю в кулак подхватила пальцами верхнее веко и одела его на нижнее. Этот способ удаления инородных тел из глаза нам показывал в медицинском училище один из наших преподов, служивших врачом-подводником на Северном флоте. Резь из глаза тут же ушла, я вытерла слезы со щеки, и в этот момент заметила, что позади меня метрах в тридцати стоит темно-зеленая иномарка, в салоне сидели два человека. Все бы ничего, но эту машину я уже видела краем глаза, выходя из больницы, а цвет очень запомнился, приятно порадовав глаза на фоне серого города. Пока мы встречались, Денис научил меня некоторым своим оперативным штукам. Машина стояла в совершенно не логичном месте, почти на автобусной остановке, и при этом, чуть ближе ко мне, была удобная и полупустая парковка. Во мне разлился не приятный холодок, и сразу как-то ослабели ноги. Господи, неужели за мной следят!

Почему за мной, возможно, следят, вот вопрос. Кроме меня на улице находились — хромой местный дворник Юра и сантехник из ЖЭКа, они, оба уже подвыпившие, шли из минимаркета, о чем свидетельствовала бутылка водки и батон в прозрачном пакете, шумно обсуждали какую-то Любку с соседнего участка.

Еще по улице неторопливо шли две лаборантки из нашей больничной лаборатории, рассуждая о преимуществах и недостатках разных способов засолки огурцов, выращенных на даче.

Держался за больничный забор, изо всех сил стараясь не упасть, молоденький вдребезги пьяный паренек, которому только что в приемном покое обработали рваную рану на щеке, и, естественно, отпустили домой. Правила предписывали госпитализировать пациентов с ранами лица, но парень был настолько пьян, что с ним, конечно, никто не стал возиться.

Поэтому, скорее всего, те, кто находился в иномарке, следили именно за мной.

«Надо бежать» — подумала я и рванула навстречу моим возможным преследователям мимо автобусной остановки к стоящему трамваю. Такое импульсивное, но в то же время правильное решение я приняла, основываясь на смеси страха и тех обрывков знаний, которые мне успел вдолбить в голову Денис. «Преступника, если ты слабее его, надо ошеломить — говорил Денис — если жертва бежит, то ее надо догнать, если жертва кричит, то ей надо заткнуть рот. Такое поведение и преступника, и жертвы естественно. А вот что будет делать нападающий, если его жертва пойдет ему на встречу с распростертыми объятьями и криком — Дорогой ты мой! Ну, наконец-то я тебя нашла!». Все это промелькнуло у меня в голове, когда ноги меня уже несли в сторону трамвая, уже открывшего двери на остановке. И я увидела удивленные и растерянные лица моих преследователей, сидевших в машине. Я успела заскочить в уже закрывающиеся двери трамвая. Протиснувшись в вагон, я увидела, что села на маршрут, следовавший по городскому кольцу. Я постаралась расслабиться и подумать. Так, а ведь они точно, по мою душу. Чем может вызвать такое выражение лиц обычная девушка, спешащая на трамвай. Только если эта девушка должна делать что-то противоположное, по их мнению. Резкий тычок локтем под ребра оторвал меня от этих раздумий. В трамвае было полно народу. Бесплатный проезд в электротранспорте для пенсионеров в нашем городе обеспечивал этому самому электротранспорту катастрофическую бесплатную же загрузку. Куда они все едут? — в который раз задала я себе вопрос, с усилием пробираясь на заднюю площадку, чтобы быть поближе к окну. Средний возраст пассажиров, стоявших вокруг меня, был никак не менее 70 лет, причем я попала в самый центр стихийного митинга, организованного каким-то седым мужчиной лет семидесяти, видимо, для того, чтобы было не так скучно ехать.

— Вы посмотрите, что они с нами делают! — громко возмущался противный худой старик в черном видавшем виды пиджаке.

— Я сорок минут стоял на остановке, даже в войну трамваи чаще ходили!

— У нас интервал утвержденный, тридцать минут. — Парировала уставшая от бесконечных претензий кондукторша. — Не нравиться ждать, езжайте на такси. За проезд платим! Проездные предъявляем!

Старик не унимался.

— Сволочи! Довели народ! Расстрелять их всех!

В этот момент трамвай резко затормозил. Я впечаталась носом с потную спину кондукторши, стоявшей впереди меня, и чуть не упала.

Молчавшие до этой минуты другие пассажиры как по команде тоже начали орать.

— Не дрова везете!

— Осторожнее надо!

— Ой, мне ногу отдавили! Мужчина!

Трамвай встал как вкопанный, двери открылась.

— Выходите, авария. — Мстительно сообщила пассажирам кондуктор.

— Деньги за билет верните!

— Мне ехать надо!

— Сколько можно!

Я тихонько вышла из трамвая, и увидела, что впереди на трамвайных путях стоят две иномарки. Огромный черный «Лексус», видимо, хотел обогнать скромную серую «десятку» по трамвайным путям, но не рассчитал, и притерся к ней правым боком. Водитель Лексуса, который был, несомненно, сам виноват в этой аварии, тем не менее, вел себя как Кинг-Конг, которого только что выпустили из клетки. Он неистово стучал кулачищами по капоту разбитой машины, орал как бешеный слон, пытался открыть пассажирскую дверь «десятки», и вытащить из салона незадачливого водителя, который сидел в салоне и, видимо, так переживал случившееся, что стекла его машины изнутри запотели.

Высыпавшиеся, как горох, из трамвая пенсионеры окружили место событий, видимо желая бесплатных зрелищ вместо бесплатного проезда.

«Стоять вам здесь и стоять», — подумала я, и, внезапно осененная гениальной мыслью, отправилась на работу к Денису. В самом деле, почему мне раньше не пришло в голову посоветоваться о том, что произошло за последние два дня с кем-нибудь из наших общих с Денисом друзей, работавших в правоохранительных органах?

Волею случая, сейчас я находилась неподалеку от базы отряда спецназначения, которая располагалась в здании старой постройки на небольшой улочке в центре города. Глядя на это старинное двухэтажное здание никак нельзя было предположить, что в нем располагается не музей и не музыкальная школа, и даже не кружок народного танца, а база отряда спецназначения криминальной милиции города. Ну не все же они уехали в командировку, кто-то остался, мысленно уговаривала я себя, старательно обходя грязные лужицы на асфальте, оставшиеся после вчерашнего дождя.

Грязь в центре города была везде — на тротуарных дорожках, на проезжей части, во дворах. В городе велась точечная застройка центра, и огромные КамАЗы, подвозившие на новостройки бетон и другие стройматериалы, несмотря на строжайший приказ главы города не выезжать со строительных площадок с не помытыми колесами, заваливали жидкой грязью все вокруг.

Поскользнувшись на комке мокрой глины, я чуть не сломала каблук, и чтобы не упасть, мне пришлось уцепиться за край растяжки с надписью «Отстоим наш двор!». Сверху криво была пририсована буква Р. Здесь шла война между застройщиками и жителями тех дворов, в которых велась застройка. Жителей можно было понять: в один момент их привычная жизнь менялась, вырубались деревья, посаженные ими собственноручно десятилетия назад, рылись котлованы, заполняя дворы несусветной грязью, шум и грохот стройки пробивался даже через европакеты окон. А когда дом, наконец, был построен, тротуары и оставшиеся газоны заполняли дорогие иномарки новых жильцов, презрительно смотревших на своих соседей из не престижных «трущоб». Классовая ненависть цвела махровым цветом: под бамперы дорогих машин подкладывались кирпичи и палки враспор, прокалывались колеса, иногда машины поджигали. Логика чиновников, разрешивших точечную застройку, мне была понятна, точнее даже не логика, а величина «отката», но почему никто из жильцов не написал в Верховный суд о нарушении своих прав и всяческих жилищных норм, запрещавших строить здания в пяти метрах друг от друга?

На базе отряда спецназначения было пустынно.

Молодой дежурный в камуфляже, сидевший за стареньким письменным столом на входе, неприязненно на меня посмотрел.

— Вы кто? Здесь посторонним нельзя.

— Кто-нибудь есть здесь, кроме вас? Я посоветоваться пришла.

— Девушка, здесь база отряда спецназначения. Советоваться по своим делам идите к участковому.

Я молча кивнула, и вышла во двор. Уже смеркалось, в середине двора грудой металла возвышался то ли БТР то ли БМП, никогда не могла понять, в чем разница. Выходя из ворот, я буквально наткнулась на темно-зеленую машину, так напугавшую меня днем. Дверь автомобиля была открыта. Проходя мимо машины, я заглянула в салон, там находилось два человека. Мне показалось, что у меня двоиться в глазах, они были похожи, как две капли воды.

Стараясь не бежать, я пошла по старой улочке по направления к центру города. Машина вроде бы осталась на месте. Может, это Денис попросил за мной приглядеть? Однажды уже было что-то подобное. Желая произвести на меня впечатление, где-то через месяц после нашего знакомства, он вдруг посреди полного здоровья предоставил мне полный фотоотчет о моих передвижениях по городу в выходные. Сам он в те выходные работал, а я болталась без дела, не зная, чем себя занять. Когда я увидела фотографии, запечатлевшие меня без моего ведома, я озверела, и мы в первый раз сильно поругались.

Болталась по городу я же больше двух часов. Поскольку я замерзла и проголодалась, да и ноги уже гудели от усталости, я решила зайти в пиццерию, которая была неподалеку. Пиццу я не особо любила, но выбирать не приходилось. Просидев полчаса в полупустом кафе и убедив себя, что слежка мне померещилась, приняла твердое решение вернуться домой.

Родной двор хоть и был безлюдным, но выглядел абсолютно безопасным, вокруг кирпичной пятиэтажки шумели огромные тополя. Сейчас листья с тополей уже опадали, и на дорожках было много желтых пятен, прозрачно намекавших, что осень не за горами. Машины, так испугавшей меня днем, во дворе не было. Подойдя к своему подъезду, я внимательно осмотрелась, не заметила ничего подозрительного и стала медленно подниматься по лестнице. Неожиданно для меня лампочка в подъезде погасла, но бежать вниз было уже поздно, и я трясущимися руками начала открывать свою дверь.

— Извините, можно вас на минуту? — раздался мужской голос, и в эту минуту свет в глазах померк, и сознание покинуло меня.

Анестезиолог районной больницы чувствовал себя совершенно раздавленным. Ему вчера опять звонили из банка. Когда он полгода назад покупал новенький Форд в автосалоне, Анестезиологу казалось, что ежемесячный взнос размером в половину его официальной зарплаты — это пустяки. Жена поехала вместе с ним, а теща отказалась и осталась дома. Еще бы! Смотреть, как ненавистный зять покупает новый автомобиль, этого еще не хватало. Глаза жены светились счастьем, как десять лет назад, когда они только поженились. И Анестезиолог был готов отдать все на свете, чтобы она стала прежней, веселой, не раздражалась и не кричала на него по любому поводу. Но радость от приобретения быстро улетучилась, а теща после покупки машины удвоила свои требования. Анестезиолог крутился, как мог. Кушал на дежурствах больничную еду. Курил дешевые сигареты. Ходил пешком на работу. Занимал деньги до зарплаты у знакомых. Но теща с женой вдруг решили поехать на санаторное лечение в Кисловодск, и ему пришлось идти в другой банк и просить кредит на личные нужды. Один заем наложился на другой, денег совсем не стало, жена опять начала раздражаться и рано ложилась спать, постоянно ссылаясь на головную боль. В банке, выдавшем кредит на машину, после трех месяцев просрочки его кредитный договор отправили в фирму, выбивающие долги из неплательщиков всеми доступными методами. Анестезиологу стали регулярно звонить домой, а он, даже не вникая в суть угроз, все боялся, что жена услышит разговор. Неделю назад вечером у своего дома Анестезиолог увидел трех накачанных парней, представившихся представителями агентства по возврату долгов. Они объяснили Анестезиологу, что из-за просроченных выплат сумма долга увеличилась, и дали две недели отсрочки, чтобы он нашел деньги. Анестезиолог был в отчаянии и даже дал в интернете объявление о том, что хочет продать свою почку. На объявление никто не откликнулся, но тут его неожиданно вызвал заведующий. И доверительно сказал ему, как он может заработать ДЕНЬГИ. Это было ужасно, это противоречило всему, ради чего он жил. Но, похоже, для Анестезиолога это был единственный выход.