18

Человек приходит в жизнь голым, без груза достижений и ошибок. По крайней мере, так людям в их неведении кажется. Торжествующим криком оглашает он мир: «Смотрите все — я пришел!» Серпухин тоже заявился не при галстуке и тоже кричал, только не радостно, а пронзительно. Так орал, что у охраны Кремля и многочисленных туристов волосы вставали дыбом. Однако стоило им прийти в себя, как заработали десятки телекамер, а сотрудники спецслужбы принялись гоняться по территории исторического памятника за совершенно голым, передвигавшимся с поразительной скоростью мужчиной. Изловили его, когда тот залез на памятник сидевшему в задумчивости мраморному Ильичу и прижался к нему всем своим дрожащим телом. Впрочем, напрасно: вождь мирового пролетариата, хоть и адвокат по профессии, никого из доверившихся ему не только не защитил, но защищать и не собирался.

Что было дальше, Мокей помнил плохо. Дежурный санитар в психушке сказал, что теперь он, Серпухин, телезвезда и бить его не велено. Тем же вечером ведущие информационные телеканалы сделали сюжет с погоней по Кремлю главной новостью. Имевший место казус весь день обсуждали разного рода комментаторы и группы срочно созванных экспертов, пытавшихся дознаться, было ли это происшествие стихийной акцией протеста или происками московских политтехнологов, пытавшихся привлечь внимание мировой общественности к событиям в стране. Широта палитры суждений поражала даже искушенных. Представитель Госдепартамента США заявил, впрочем, как обычно, об обеспокоенности Америки и намерении пристально следить за происходящим. В прибалтийских государствах придерживались мнения, что имела место демонстрация против зажима Кремлем свобод и прав человека, в то время как в Амстердаме в поддержку Мокея на улицу вышли тысячи обнаженных геев и лесбиянок. В Витебске, и тоже голые, студенты требовали увеличения размера стипендий, а в Кимрах, районном центре Тверской области, разделась в знак солидарности с Серпухиным восемнадцатилетняя девушка, правда ночью, на пляже и вне черты города. На российские посольства в большинстве стран мира обрушился шквал писем от женщин, предлагавших Мокею руку и сердце, а одна пожилая негритянка из Зимбабве даже хотела его усыновить.

Но до Серпухина ни одно из этих посланий не дошло, их просто ему не передали. Зато уже на следующий день выпустили из психушки.

— Это выше моих сил! Ну зачем ты полез в голом виде на мраморного дедушку Ленина! — возмущался Ксафонов, бегая в волнении по собственному кабинету. — Если это результат сбоя ориентации, то у тебя на редкость дурной вкус…

— Значит, ты так ничего и не понял! — констатировал Серпухин, еще глубже забиваясь в угол кожаного дивана. — Я ведь рассказал тебе все как на духу…

— Ну да, — ухмыльнулся во весь рот Аполлинарий Рэмович, — особенно мне понравился твой пассаж, когда меня в чем мать родила и на цепи вводят в пыточную! Не находишь, что ты что-то зачастил в шестнадцатый век? Нет, Мокей, можешь, конечно, обижаться, но напрасно тебя выпустили из психушки, очень они поторопились! — и, как если бы что-то вспомнив, подступил к Серпухину вплотную. — Знаешь, между прочим, сколько на этот раз стоила мне твоя выходка? Это тебе не полковника милиции коньяком поить, вешать ему на уши лапшу про народного артиста! Считай, всю вертикаль власти пришлось смазывать, чтобы она не скрипела…

— Да отдам я тебе деньги, все отдам! — отмахнулся от него Мокей, но Ксафонов обещанию не поверил:

— Ты?.. Отдашь?.. Да ты нищий, Мокей, нищий! Виделся я тут кое с кем из холдинга, где ты в совете директоров штаны просиживал, просили передать, что благотворительностью они не занимаются…

— В смысле? — не понял Серпухин.

— Хочешь в смысле, хочешь без смысла, только знать тебя эти ребята больше не желают, у нищих, старичок, друзей нет…

Неприятная новость Мокея огорчила. Втайне от себя он все же рассчитывал на поддержку приятелей, хотя умом понимал, что в теперешнем своем жалком положении не представляет для них никакого интереса. Работенка в совете директоров была непыльной, и те деньги, что он когда-то считал карманными, сейчас очень бы ему пригодились. Но жизнь, как принято говорить, внесла свои коррективы. Бизнес повсюду не любит неудачников, а в России, к тому же, их еще и не пускают на порог. У Серпухина вдруг появилось ощущение, что окружающий мир куда-то испарился, а сам он остается висеть в совершеннейшей и какой-то тусклой пустоте. Получалось, что люди поддерживали дружеские отношения не с ним, а с его деньгами, и даже холуи из прислуги по дому что-то пронюхали. Мокей вспомнил их недовольные лица, когда ему потребовались запасные ключи от квартиры, и воспоминание это оптимизма не добавило.

— Спрятался бы под Царь-колокол, там места хватает, — продолжал брюзжать Ксафонов, поглядывая на съежившегося в углу дивана Мокея. — Автографы на улице еще не просят? Я так понимаю, пил с дружками, а потом потянуло на подвиги, вот и поехали проветриться в Кремль. Скажи честно, ведь на спор голым бегал, правда? Впрочем, я тебя понимаю, после такого удара судьбы необходимо расслабиться…

— Заткнись, дай подумать! — оборвал бухтение парламентария Серпухин.

Однако Аполлинарий Рэмович не унимался:

— Постройнел, поседел, но тебе идет…

— Слушай, Ксафон, сделай одолжение, помолчи! — Серпухин встал, подойдя к столу, вытряхнул из валявшейся на нем пачки сигарету. — Это, по-твоему, что, — показал он хозяину кабинета обожженную кисть, — тоже галлюцинация? Говорю же: сорвали рубаху, подвесили на дыбе, так что хрустнуло в суставах. Боль адская, а в следующее мгновение уже стою на Соборной площади в окружении иностранных туристов…

Аполлинарий Рэмович только махнул рукой:

— Да ладно тебе врать-то! Гуляли, как водится, на Рублевке, прикоснулся по пьянке к каминным щипцам, а теперь тычешь мне в нос едва заметной отметиной. Ты лучше подумай, чем на хлеб будешь зарабатывать и, между прочим, на врачей. Услуги психоаналитика тебе точно понадобятся…

Серпухин сделал над собой усилие и смолчал. Что же касается визита к психоаналитику, тут Ксафон был прав. Но не потому, что Мокею требовалось лечение, ему хотелось выяснить, что же все-таки с ним происходит. Потеря всех денег, как и провалы во времена Ивана Грозного, должны быть как-то связаны с психикой, хмурился Серпухин и сам же до конца в это не верил.

Обладатель думского кабинета между тем продолжал свои рассуждения:

— Шумиха в газетах, можно считать, улеглась, так что ты снова никому не нужен, но на всякий случай приготовь какую-нибудь простенькую легенду. Скажем, бросила любимая жена, отчего произошел нервный срыв. Ударился в запой, ну и все такое прочее. Люди у нас сердобольные, любят юродивых и неудачников, особенно если они от горестей своих тянутся к бутылочке…

Ксафонов потушил сигарету и с задумчивым видом предположил:

— Слушай, а может, пока народ окончательно не забыл, тебе двинуть на телевидение? Людям ведь без разницы, чем ты прославился, главное, чтобы морда была узнаваемая. А что, станешь шоуменом, ума для этого не надо, будешь вести программу «Голь перекатная»… Ладно, шучу!..

— Шутишь?.. Зря! — усмехнулся Серпухин с издевкой. — В нашей любимой стране все возможно и от всего, за что ни возьмись, тянет фальшью и бесовством. Подоспей, к примеру, сейчас выборы, я бы точно в Думу прошел! У тебя нет такого ощущения, что вокруг все ненастоящее, потемкинское? Верно сказал Васка Мерцалов: «Коли правды нет, то и ничего нет, Господь не веру любит, правду!»

Аполлинарий Рэмович смотрел на него, как на ненормального:

— Ты что, белены объелся? А, понимаю, репетируешь нервный срыв и помешательство! А что, сыграно достоверно, я всегда говорил, что ты, черт, талантлив! На-ка, я тут записал телефончик знакомого психотерапевта. — Ксафонов протянул Мокею листок бумаги. — Доктор наук, профессор Шепетуха. Голова, мировая знаменитость, почетный доктор многих университетов. А я, пока суд да дело, посмотрю, что можно придумать насчет твоей работы…

В большой приемной едва слышно гудел кондиционер. Стоило Мокею закрыть за собой дверь, как сидевшая за компьютером Крыся сорвалась с места и, ничего не сказав, метнулась в кабинет. Вернулась почти сразу, довольная:

— Вырубила!

Серпухин вздрогнул. Именно это слово произносили герои кровавых боевиков, послав противника в бессознательное состояние. Голос Мокея перехватило:

— Ксафонова?

— Внутреннюю связь, — тоже почему-то шепотом пояснила Крыся. — Я, когда приносила вам кофе, нажала кнопку интеркома, а теперь, чтобы он не заметил, выключила. Все слышала, весь ваш разговор…

Мокей вздохнул с облегчением:

— А я подумал, вы Ксафона того! — показал он, как сворачивают курам голову.

— Нет, живехонек, сукин сын, живее всех живых! Сидит надутый в кресле и разговаривает с кем-то по мобильнику. Но ход вашей мысли мне нравится! — Девушка подступила к Серпухину, ее большие зеленые глаза горели любопытством. — Это правда, что вы ему рассказали? Вот бы нам вдвоем махнуть к Грозному!

— Ну уж нет, — покачал головой Мокей, — с меня достаточно! Я оттуда едва ноги унес.

— А вы действительно?..

— Все вопросы вечером, — коснулся он руки Крыси, — в том же ресторанчике, куда прошлый раз мне так и не удалось попасть…

Девушка смотрела на него с какой-то непонятной улыбкой:

— А вы снова не пропадете? Обещаете?

— Эх, — вздохнул Мокей, — если бы в этой жизни я мог хоть что-то пообещать! Постараюсь…

Теплый весенний день был в самом разгаре. Покинув здание Государственной думы, Серпухин нырнул в метро. Он уже опаздывал на встречу с женой и ее адвокатом. Идти не хотелось, но, кроме прочих дел, в квартире была спрятана заначка, которую он намеревался изъять. Через час с четвертью высокие договаривающиеся стороны сидели в большой гостиной пентхауса, но договориться-то как раз ни о чем и не могли. Да и трудно прийти к соглашению, когда единственное, что тебе предлагается, — это собрать чемоданы и катиться из собственного дома на все четыре стороны. Мокей такое предложение принять не мог, адвокат же и эта швабра Алиска настаивали, трясли перед его носом официальными бумажками. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что тряс и настаивал лишь прилизанной наружности молодой человек, в то время как жена Серпухина, по крайней мере по паспорту, сидела с постным выражением лица и молчала.

— Вот ваша подпись на дарственной, — говорил адвокат, тыча пальцем в то место документа, где стояла Мокеева закорючка, — а это документы на две машины, купленные на имя моей клиентки…

— Но на мои деньги! — не выдержал Серпухин.

— Возможно, — согласился с ним прилизанный хлыщ, — только по закону все принадлежит вашей супруге и после развода отойдет ей. Если у вас есть претензии, обращайтесь в суд. Заявление на развод уже подано.

Складывавшаяся картина Серпухина не то чтобы радовала. Правда, Алиска то и дело ему подмигивала, как будто хотела дать знать, что все происходящее всего лишь шутка, но это было единственным утешением. Только однажды она открыла аккуратно напомаженные уста и произнесла:

— Тебе ппп…

— Половина имущества?.. — попробовал подсказать ей Серпухин, но женщина отчаянно замотала головой.

— Ппп…

— Просить прощения? — догадался было Мокей, но и на этот раз неверно.

— Ппп…

Адвокат приблизился к уху Серпухина и что-то прошептал.

— Не может быть, — поразился тот, — она этого слова не знает!

— Знает, — заверил его молодой человек, — и еще много других похлеще!

Глядя на довольное выражение лица Алиски, можно было заключить, что дело обстояло именно так.

— А в суд, — продолжал светским тоном адвокат, — я бы вам обращаться не советовал. И не потому, что судиться в России считается постыдным, а исключительно исходя из собственных ваших интересов. В ходе слушаний могут открыться новые обстоятельства дела, а также всплыть нежелательные для вас подробности, касающиеся ваших… назовем их, исчезновений. В результате по настоянию ответчика судья будет вынужден назначить психиатрическую экспертизу. А это рулетка, поскольку все мы не то чтобы совершенно нормальны. Врачи к тому же получают мизерную зарплату! — Молодой человек вздохнул и, констатируя убогую реальность, картинно развел руками. — А что делать, все мы люди, и ничто человеческое ребятам в белых халатах не чуждо! И потом, — понизил он голос до доверительного, — ваша попытка завладеть табельным оружием офицера милиции с целью покушения на царя!.. — Поджал губы, покачал напомаженной головой. — Здесь уже пахнет политикой! Десять лет — и это в случае, если вас когда-нибудь выпустят из дома скорби!

На этой грустной ноте и расстались, причем на сборы Серпухину было отпущено два дня. «Машины жалко, — думал Мокей, укладывая в чемоданы свои костюмы, которые стали ему совсем не по размеру. — На хрена я их столько накупил?» В старенькой однокомнатной хрущевке, которую в свое время он так удачно забыл продать, с жизненным пространством были большие трудности. Да и печальное это занятие — разбирать вещи чужого человека, которым ты когда-то был. Есть в нем нечто от похорон, поневоле прислушиваешься, не зазвучат ли где-то вдали надрывающие душу звуки реквиема.

Мокей достал сигареты и чиркнул зажигалкой. Присев на один из собранных чемоданов, курил долго, не спеша. Потом поднялся, пнул со всей силы самсонитовый бок ногой и, подобрав с пола спортивную сумку, покинул ставшую его прошлым квартиру.

В ресторанчик, что неподалеку от Красных Ворот, Серпухин пришел до срока. Запасшись деньгами, он чувствовал себя куда более уверенно. Мог бы в дни благоденствия заначить и побольше, но тогда трудно было поверить, что в его жизни могут наступить черные дни. Сидел, потягивая в ожидании Крыси коньяк, посматривал на входную дверь, но девушка все равно появилась неожиданно. В коротеньком облегающем платьице, с распущенными рыжими волосами, она разом заполнила собой весь мир. Зеленые глаза сияли. Вот, оказывается, как выглядят ангелы, пронеслось в голове у Серпухина. Поднявшись Крысе навстречу, он, не в силах ничего произнести, так и остался стоять. Только целовал ей руки и улыбался. Понадобилось время, прежде чем по просьбе Крыси Мокей смог связно повторить все то, что уже рассказывал Ксафонову.

Выслушав его историю, девушка долго молчала, ковыряла в задумчивости вилкой в успевшем остыть шашлыке. Подняла на Мокея глаза:

— А ты сам-то во все это веришь?

— Приходится! — пожал плечами Серпухин. — Только, ради бога, не говори, что у меня богатая фантазия…

— Ладно, не буду, — согласилась Крыся, — хотя так оно и есть…

— И сделай одолжение, не советуй мне пробовать писать романы! — откинулся он на спинку кресла. — Доказать я, естественно, ничего не могу, да и не буду пытаться, а вот съездить на дачу к одному приятелю придется. В середине девяностых, когда все было шатко и неопределенно, купил по случаю игрушку с двумя обоймами, видно, пришло время носить ее с собой… — Мокей подался вперед и навалился грудью на стол. — Не хочу снова на дыбу! А если все-таки придется, так хоть постреляю всласть извергов!

Крыся смотрела на него, закусив губу. В настроении Серпухина что-то резко изменилось, он помрачнел:

— Знаешь, мне всегда хотелось выйти из круга предсказуемой обязательности и научиться жить одним днем. Наслаждаться полнотой каждого мгновения. Теперь, в силу неизвестных причин, я обрел желаемую свободу, хотя бы потому, что все остальное у меня отнято. Кроме этой вот минуты у меня ничего нет, мне не на что рассчитывать, я не могу строить планы. Сама жизнь вынудила меня ценить и глубоко переживать отпущенное время… — Он криво улыбнулся. — И тут я, человек, по всей видимости, конченый, встречаю тебя! — Пожал плечами. — Мне нечего тебе предложить, я не имею права ни на что рассчитывать…

— Тебе страшно, да?

— Да! А теперь к этому страху прибавилась боязнь потерять тебя. Это не красивые слова, с тобой связаны все мои надежды! У меня вдруг возникло странное чувство, будто я давно живу на белом свете, и все равно мне хочется жить еще и еще!

— Кто знает, может быть, так оно и есть, и ты ровесник египетских пирамид, — покачала головой девушка. — Пригласишь меня?..

Ресторанчик был пуст, они танцевали вдвоем. Крыся прижималась к Серпухину гибким телом, он вдыхал горьковатый аромат ее духов, и ему казалось, что все это сон, и безумно хотелось никогда не просыпаться. Мокей нашептывал ей что-то нежное и смешное, и она смеялась, и сам он смеялся, и все крепче обнимал девушку, и вел ее в медленном, томном танго. Вдруг, не закончив па, она остановилась. Взглянула на Мокея пристально, сузив по-кошачьи глаза:

— Ничего не бойся, я тебе помогу!

— Глупая девчонка! Разве можно помочь тому, у кого нет завтра?..

— А мы станем жить сегодня, сейчас, не откладывая ничего на потом! — засмеялась она, увлекая Серпухина в танец. Прикоснулась к его уху губами: — Жизнь очень занятная и веселая игра…

Музыка кончилась, Мокей проводил девушку к столу, отодвинул для нее кресло, но она осталась стоять:

— Вот увидишь, я смогу тебя защитить!

Серпухин только рассмеялся:

— Я вроде бы не ребенок, да и в матери ты мне не годишься, разве что в дочери…

И опять Крыся прищурилась, в устремленных на Мокея зеленых глазах запрыгали смешливые чертики:

— Значит, я буду молодая мать! А на что гожусь — мы с тобой еще выясним…

Выясняли по новому месту жительства Серпухина в маленькой запущенной квартирке. Потом долго лежали обнявшись, слушали, как, подталкивая стрелки часов, идет время. Незаметно для себя Мокей начал рассказывать Крысе о своей жизни, о том, чего хотел и что из этого получилось, к чему стремился и чем пришлось за все заплатить. О свалившемся на него сказочном богатстве и о неожиданной и нелепой его потере. Описал майора Ложкина и долго смешил ее, представляя в лицах сцену в Шереметьеве и свои попытки дать пограничнику взятку:

— Я ему и говорю: у тебя семья есть? А он мне…

— А Грозный, — спрашивала несколькими минутами позже Крыся, — он какой? Неужели так прямо на улице лез к женщине под юбку? А внешность как на картине Репина? И ты с ним прямо как со мной?..

— Да ты что, бог миловал! — сделал испуганные глаза Мокей и, получив чувствительный удар кулачком и смеясь, продолжал рассказывать: — С носом художник угадал, а вот глаза у царя другие, сидят глубже и смотрят пронзительней. Ты не поверишь, мне иногда казалось, он понимает всю тяжесть творимых им преступлений, только поделать с собой ничего не может…

Заснули они только на рассвете, когда за выходившим в парк давно не мытым окном просветлело небо, заснули под оживленный гомон встречавших приход нового дня птиц. Крыся прижималась к Мокею и в полудреме, дыша ему в ухо, шептала:

— Серпухин, слышишь, Серпухин! Я, кажется, тебя люблю…

Загрузка...