Про власть и кость. Мысли бывшего запутинца

3. Этапы большого пути

Глядя на всю эту дворцово-бенефициарную историю, особенно вызывающую на фоне бедности и даже нищеты подавляющего большинства наших граждан, я поражаюсь не столько тотальному бесстыдству и лживости людей, называющих себя сегодня высшей российской властью, сколько их тотальной безграмотности. Такое ощущение, что опыт отечественной государственности, оплаченный жертвами и судьбами многих поколений, целиком прошёл мимо них.

Вот хоть ты тресни, хоть ты им кол на голове теши, но они с каким-то феноменальным упорством, МЕТОДИЧНО И ПОЭТАПНО РЕАЛИЗУЮТ ВСЁ ТОТ ЖЕ САМОУБИЙСТВЕННЫЙ СЦЕНАРИЙ, КОТОРЫЙ УЖЕ ДВАЖДЫ В ТЕЧЕНИЕ ОДНОГО СТОЛЕТИЯ ПРИВОДИЛ СТРАНУ К КАТАСТРОФЕ.

Этап первый, мобилизационный.

В ситуации чрезвычайных угроз и вызовов, вызванных упадком государственности, вся полнота власти концентрируется в руках волевого и харизматичного вождя. Этот вождь ("царь", "председатель Совнаркома", "генсек", "президент" и т.п.) берёт на себя ответственность за сохранение нации и модернизацию страны. Народ, осознающий судьбоносность момента, выдаёт "спасителю Отечества" и его команде безграничный кредит доверия и мужественно претерпевает все трудности и лишения ради общей победы.

Этап второй, коррупционный.

За долгие годы пребывания на вершине власти фигура вождя (либо его преемников) раздувается до масштабов мифического полубога и общенационального символа веры, монопольно распоряжающегося всеми ресурсами государства и судьбой его граждан. Частью этого "священного права" он делится со своим управленческим классом, составляющим касту т.н. "новой аристократии". Как следствие, внутри страны возникает специфическая "зона сверхкомфорта" для избранных, всё сильнее обособляющаяся от реальности.

Этап третий, катастрофический.

Процветание и безопасность "зоны сверхкомфорта" правящего класса становятся главными приоритетами государственной политики. Вертикаль власти, перенацеленная исключительно на обслуживание собственных интересов, утрачивает способность к решению по-настоящему государственных, общенациональных задач. Монополизм и вседозволенность верхов разнуздывают их самые низменные инстинкты, главный из которых – инстинкт безудержного захвата и присвоения материальных благ. Кастовая "зона сверхкомфорта", подобно раковой опухоли, разрастается и поглощает всё больше ресурсов – при этом накапливая всё больше проблем, которые, в свою очередь, расширяют зону неблагополучия обычных граждан. Количество накопившихся проблем и дисбалансов однажды переходит в качество. Кредит доверия власти обнуляется, она подвергается всё более жёстким критическим атакам. Система политического монополизма, замкнутая сама на себя, неизбежно идёт вразнос, создавая множественные очаги дестабилизации и в конечном итоге вновь обрушивая государство.

Ещё конкретней.

Российское дворянство, созданное Петром Первым как военизированное служивое сословие для быстрой модернизации страны, уже к концу 18 века превратилось в рабовладельческую касту, освобождённую от обязательной службы, уплаты налогов и каких-либо обязанностей вообще. На защите её исключительных прав и привилегий стояла вся мощь имперского государства, включая полицию, спецслужбы ("Тайная экспедиция") и полумиллионную армию, беспощадно подавлявшую народные бунты и восстания. При Екатерине Второй, окончательно отпустившей дворян "на вольные хлеба", выяснилось, что на службе государству состоял лишь каждый седьмой из них, а остальные предпочитали праздную и расточительную жизнь за счёт крепостнической ренты и займов из казны под залог "крестьянских душ и имения". Большинство их помыслов не шли дальше обустройства комфортного быта в своих поместьях и в столицах империи – Санкт-Петербурге и Москве, а также развлечений на курортах Западной Европы. Недвижимость, предметы роскоши и прочие атрибуты дворянской "зоны сверхкомфорта" – вот те приоритеты, которыми они жили вплоть катастрофы 1917 года. Ещё при Николае I в государственном Дворянском банке, созданном исключительно для финансового спасения разоряющейся аристократии, оказалось заложено свыше двух третей всех дворянских поместий, а совокупный долг помещиков перед казной был равен двум (!) годовым бюджетам страны. Как замечал маркиз де Кюстин, посетивший Россию в 1839 году, "русский император является не только первым дворянином своего государства, но и первым кредитором своего дворянства…" По мнению Сергея Витте, министра финансов и затем премьер-министра Российской империи до 1906 года, "большинство наших дворян представляет собой кучку дегенератов, которые кроме своих личных интересов и удовлетворения личных похотей ничего не признают, а потому и направляют все усилия на получение милостей за счёт народных денег, взыскиваемых с обедневшего русского народа для государственного блага… В течение более чем десятилетнего моего управления финансами я очень мало мог сделать для экономического благосостояния народа, ибо не только не встречал сочувствия в правящих сферах, а, напротив, встречал противодействие…" Главным источником удовлетворения непомерных аппетитов дворян, составлявших 1,5 процента населения страны и владевших 3/4 всех её богатств, были податные сословия: крестьяне, мещане, цеховые ремесленники, рабочие и т.д. При этом единственным обоснованием всё более тяжкого налогового бремени были апелляции дворянской власти к "божественной природе" самодержавия, исключающей всякий контроль общества за его действиями и решениями. В царя как "помазанника божия" и его опорное сословие, безраздельно владевших страной, можно было только "свято верить", причём даже малейшее сомнение в их исключительных правах жестоко преследовалось и приравнивалось к мятежу и государственной измене. "Вы дали вовлечь себя в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей Родины. Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить. Но мятежною толпой заявлять Мне о своих нуждах – преступно!…" – возмущался Николай II сразу же после расстрела его войсками мирного шествия рабочих 9 января 1905 года, в результате которого погибли около 200 человек, включая женщин и детей. Для устрашения "мятежников" и бессудных расправ над ними власть создавала ультрарадикальные "национал-патриотические" организации вроде черносотенных "Русской монархической партии", "Союза Михаила Архангела", "Союза Русского народа" и т.п., в которых, по словам того же Сергея Витте, царь и его ближайшее окружение "искали спасения от революции". Прямым следствием политики поощрения дворянского паразитизма было лавинообразное накопление системных проблем – и такое же лавинообразное усиление атак (от информационных до террористических) на власть и её представителей. В феврале 1917 года самодержавие рухнуло под грузом собственных ошибок и преступлений и открыло дорогу к власти социал-радикалам, уничтожившим империю Романовых и весь её привилегированный класс. О степени деградации и оторванности от реальности "первого дворянина государства", арестованного Временным правительством в марте 1917 года, наглядно свидетельствует просьба Николая II к новой революционной власти оставить ему для спокойной семейной жизни Ливадийский дворец (!) в Крыму.

Кастовая "зона сверхкомфорта", функционирующая в режиме государства в государстве, была воссоздана советской номенклатурой – "новым дворянством" СССР, монопольно владевшим страной свыше 70 лет. Когда-то феноменально динамичный и успешный управленческий класс, в сжатые сроки модернизировавший Россию и добившийся превращения её в глобальную сверхдержаву, он уже к концу 70-х полностью утратил динамизм и сменил мировоззренческие приоритеты. В нём окончательно возобладали идеалы элитарного спецпотребления, не связанного с эффективностью принимаемых решений. К его услугам было всё: спецмагазины и спецраспределители (в том числе валютные), спецсанатории и спецполиклиники, спецдома и спецпосёлки, спецгаражи и спецаэродромы, спецфермы и спецохотхозяйства, спецкинотеатры и спецфонды для доступа к зарубежным фильмам, книгам и периодике, поездки за бюджетный счёт в капиталистические страны и многие другие недоступные обычным гражданам блага. Словосочетание "Управделами ЦК" было синонимом номенклатурного рая. На страже номенклатурных интересов стоял весь силовой блок государства, включая 480-тысячный отряд КГБ. Чем основательней власть обустраивала этот свой тщательно оберегаемый от общества "спецрай", тем скорее утрачивала мотивацию и способность к системной постановке и решению насущных государственных задач. Главным прикрытием её прогрессирующей некомпетентности стала пропагандистская накачка населения, объясняющая все внутренние проблемы происками внешних врагов и требующая не роптать, а по-прежнему "беззаветно верить в дело Партии, дело Ленина, дело Социализма!", а также ожесточённое преследование всех, кто позволял себе критику советского строя. Как следствие – усугубляющийся разрыв с реальностью, разложение руководящих кадров, фатальные ошибки и провалы в экономике, дискредитация государствообразующей идеологии, политическая дестабилизация и, наконец, очередное крушение государственности в начале 90-х, приведшее к власти либерал-радикалов, т.е. поборников "чистого" капитализма в его самых диких и бесчеловечных формах. Знаковым в этом смысле стало признание многолетнего главы КГБ, а затем (с 1982 по 1984 гг.) и генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова, отразившие всю неадекватность и оторванность от жизни правящего класса позднейшего СССР: "Мы не знаем страны, в которой живём!"