Пробежать под радугой

1

Ночью над Жьеном пронеслась гроза. Молнии сверкали и исправно били в шпиль колокольни, река вспухла и заторопилась, улицы превратились в ручьи, все цветы в саду полегли под ударами ливня.

Франческа Мэллори не слышала ничего. Намаявшись за день, она спала как убитая. Дело в том, что вчера после ужина мадемуазель Галабрю приспичило сделать перестановку в комнате. Освежить, так сказать. В результате престарелая девица попивала портвейн и покрикивала на Франческу, а та в поте лица передвигала тяжеленную мебель эпохи Реставрации, пыхтела и чихала от пыли.

К полуночи перестановка была закончена, девица Галабрю с изумлением выяснила, что добила бутылочку портвейна до конца, а Франческа смогла только пожелать хозяйке спокойной ночи и уползти к себе наверх.

Она полежала некоторое время в постели, с сонным изумлением глядя на громадную лужу возле подоконника, потом соскочила на пол и подбежала к окну. Мир был свеж, умыт, душист и прекрасен. Птицы орали от счастья, деревья искрились бриллиантами и изумрудами мокрой листвы, от земли поднимался душистый пар. Солнце трудилось изо всех сил, обещая прекрасный денек. Франческа засмеялась, быстро натянула домашнее платье и кинулась вниз с воплем: “Мадемуазель Галабрю, вы только посмотрите, как красиво!” Разбудить хозяйку она не боялась — та просыпалась с первыми лучами солнца.

Франческа распахнула двери спальни девицы Галабрю — и поперхнулась собственным радостным воплем.

Старушка казалась крохотной в своей громадной кровати, похожей на корабль. Белоснежная ночная рубашка и кружевной чепец придавали мадемуазель величественности. Иссохшие руки были сложены на груди. По всей видимости, она умерла ночью, во время грозы, во сне. Лицо ее было спокойно, а на тонких губах застыла благосклонная улыбка.

Франческа немедленно вспомнила маму и заревела, и ревела целый час, одновременно вызывая врача и поверенного мадемуазель Галабрю.

Врач констатировал смерть “от естественных причин” и счел необходимым успокоить мадемуазель Мэллори.

— Не волнуйтесь и не убивайтесь так, моя дорогая. Вашей вины тут нет. Девяносто семь — это девяносто семь, ничего не поделаешь. Вас она любила, души не чаяла, так что никаких претензий к вам не будет.

Франческа шмыгала распухшим носом и непонимающе глядела на доктора. Все объяснил поверенный усопшей.

— У нее не так много наследников, главный — внук. Они поссорились лет тридцать назад и не разговаривали все эти годы. Насколько я знаю, уже тогда у него был отвратительный характер, вряд ли с годами он стал лучше. Вероятно, вам придется покинуть этот дом, но до его приезда вы, разумеется, можете остаться.

Потом мадемуазель Галабрю увезли, Франческа принялась за уборку, потом еще поплакала, потом с неожиданным аппетитом поела, а к вечеру, совершенно обессиленная, выползла в сад и задумалась.

Помимо вполне естественной скорби перед лицом смерти, Франческу настигли и другие сложности. Жилье — первая из них. В Жьен она приехала из Парижа, два месяца назад, по рекомендации одной старушки, бывшей когда-то в дружбе с мадемуазель Галабрю. В самом Париже Франческа до отъезда снимала крошечную квартирку на Монмартре, пополам с однокурсницей, но уже два месяца назад было ясно, что Франческа там лишняя, так как парень однокурсницы становился все грустнее и все чаще заводил разговор о том, как дорого жилье в Париже.

В Жьене, соответственно, она проживала только в этом доме, знакомых у нее здесь не было, если не считать молочника и почтальона, с которыми она исправно ругалась по поручению хозяйки (молоко кислое, а газеты дурацкие).

Дальше: жалованье. Теоретически оно ей полагалось, но практически… Старуха так быстро прониклась к Франческе доверием, что полностью передала ей все бразды правления в смысле ведения хозяйства. Франческа покупала все необходимое и не особенно задумывалась, где ее личные деньги, а где хозяйкины. В любом случае, счет в банке уже закрыт, и никто Франческе денег не выдаст. Значит, надо ждать этого самого внука, он и отдаст ей деньги. Если отдаст. Ха-ха.

Далее следовал целый шлейф неприятностей. Поиск работы, жилья, связанные с этим трудности, необходимость сниматься с насиженного и что там говорить — уже привычного и полюбившегося места. Может, поспрашивать подружек мадемуазель Галабрю? Они ведь придут на похороны? Пока же время есть.

Оказывается, она очень сильно ошибалась. Времени ей было отпущено всего ничего — только эта ночь. Требовательный звонок в дверь разбудил Франческу в пять тридцать утра. Всклокоченная, в одной футболке, она скатилась по ступеням, проскакала по холодным, покрытым росой плитам к калитке и распахнула ее.

Перед ней стоял толстенький, крайне плешивый человечек с хмурым и недовольным выражением лица. На нем был коричневый костюм, шляпа пирожком, шерстяной галстук и черная креповая повязка на рукаве.

— Я звоню уже полчаса. Почему вы не открывали? Прятали наворованное?

Франческа опешила до такой степени, что не смогла раскрыть рта до самого дома. В гостиной плешивый человечек уселся за стол и окинул Франческу презрительным взглядом.

— Значит, вы и есть та девица, о которой мне сообщил этот идиот?

— К-какой…

— Поверенный моей бабки. Кретин. Его прямой обязанностью было опечатать дом сразу после смерти старухи. Хотя не сомневаюсь, что вы успели пошарить по комодам еще при жизни старой ведьмы. Она ведь не вставала?

Франческа смотрела на плешивого со смешанным чувством омерзения, изумления и брезгливого восхищения. Надо же, а она-то считала, что в кино мерзавцы ненастоящие! Да они ему в подметки не годятся!

— Вы немая или просто дура? Почему вы молчите?

— Я… А почему вы так разговариваете со мной?

— А как я должен с вами разговаривать? Я вас не знаю.

— Тем более, у вас нет никаких оснований мне не доверять.

— И доверять тоже. Современные девицы! Пфу! Сплошь шлюхи или авантюристки.

— Послушайте-ка, мсье…

— И пойдите оденьтесь. На меня ваши прелести не действуют.

Франческа вспыхнула и кинулась к себе. Яростно пропрыгав по комнате на одной ноге, путаясь в джинсах и ругаясь под нос, она все-таки заставила себя успокоиться и спустилась вниз с холодным и непроницаемым — как ей казалось — видом.

Плешивый внук хмуро кивнул.

— Так я и думал. Одна из этих… хиппей! Портки в обтяжку и исподняя майка на голое тело. Ладно, меня не касается. Давайте сюда ключи и книгу расходов. Потом собирайте свои шмотки и убирайтесь отсюда. У меня масса дел. К полудню приедет моя супруга.

Франческа мигом забыла о непроницаемом виде.

— Но поверенный мадемуазель сказал, что я могу остаться в доме до оглашения завещания, кроме того, я могла бы помочь…

— Я не нуждаюсь в вашей помощи. И меня не волнует, что вам наговорил это кретин.

— Но… мне некуда идти.

— А это меня волнует еще меньше. Даю вам пятнадцать минут на сборы.

Оглушенная новостью, Франческа опять поднялась к себе и стала механически складывать в дорожную сумку свои немудреные пожитки. Комната очень быстро опустела и стала какой-то неприветливой, чужой. Франческа мстительно влезла в обуви на кровать и сняла простое деревянное распятие со стены — его она привезла из Дублина, на память о маме и папе.

Внизу ее ждал еще один удар. Плешивый внучек быстро подскочил к ней, выхватил из рук сумку, расстегнул ее и стал методично вываливать на диван вещи. Ошеломленная Франческа с ужасом смотрела на происходящее. Потом к ней вернулся голос.

— Что… вы… делаете?!

— Проверяю, не прилипло ли к вашим ручкам что-нибудь ценное. Так часто бывает в спешке. С такими, как вы.

— Да как вы смеете…

— Порядок. Я не зря приехал так неожиданно. Вы небось рассчитывали, что я появлюсь только к вечеру? Прощайте, милочка. Ключи не забудьте оставить.

Так и вышло, что через неполных сорок минут после появления внука мадемуазель Галабрю в шесть с четвертью утра Франческа Мэллори оказалась на улице в самом прямом смысле этого слова. Сумка сиротливо жалась к ее ногам, из нее в разные стороны торчали неряшливо скомканные вещи. Сама Франческа пребывала в ступоре, кроме того, ей было жутко, невыносимо стыдно и мерзко. Подумать только, ее обыскали! Обыскали, словно воровку, да еще кто! Плешивый придурок в идиотской шляпе пирожком! Где он ее взял-то, идиот!

Кулачки сами собой стиснулись, на глазах закипели злые слезы, Франческа закусила губу. Хватит с нее Франции! Величайшее заблуждение на земле — галантные французы! Жадные, расчетливые ханжи, вот они кто. Мушкетеры давно вымерли, им на смену пришли толпы галантерейщиков Бонасье! Боже, как стыдно и как противно.

— Мадемуазель?

Она подпрыгнула от неожиданности и резко обернулась. Ее главный враг, почтальон Шарль стоял и смотрел, как она едва не плачет и бессильно стискивает кулаки.

— Это вы… Напугали.

— Явились наследники и выгнали вас из дому?

— С чего это вы взяли? Я просто гуляю. Не спится, знаете ли.

— Ну да. Понимаю. А это ваш ридикюль? Или несессер?

Франческа уже открыла рот, чтобы выпалить что-нибудь обидное, но в этот момент слезы прорвали плотину, и она самым позорным образом разрыдалась на плече своего врага, бессвязно бормоча жалобы на плешивого внука, бедственное положение и вообще на всю свою неудавшуюся жизнь.

Еще через полчаса Франческа с опухшим и красным носом сидела в садике дома напротив, который, оказывается, принадлежал почтальону и его жене, пила какао, ела горячий круассан с маслом и потихоньку возвращалась к жизни. Жена почтальона сидела рядом, зорко следя за тем, чтобы чашка гостьи была все время полной, сочувственно качала головой и время от времени бросала негодующие взгляды на молчаливый дом мадемуазель Галабрю. Сочтя, что первая помощь несчастной Франческе уже оказана, достойная почтальонша приступила к изложению своих выводов из всей этой печальной истории.

— Вот что, моя дорогая девочка. Пусть этот мерзавец подавится домом и всем своим барахлом. Вы пойдете к поверенному, расскажете ему про жалованье, а мы, соседи, подтвердим все, что потребуется. Вернет денежки по суду, как миленький!

— Нет, пусть ими тоже подавится! Дурак!

— Нет, все должно быть по закону. Конечно, он мог бы оставить вас в доме, да это и ему было бы выгодно, ведь вы все содержали в порядке, мне ли не знать! Но это уж его дело и его глупость, а вот то, что вам причитается…

— Я только не знаю, куда мне деваться. В смысле, где жить.

— Вот я и подумала. На худой конец придете к нам, некоторое время поживете во флигеле. Но я вам советую — у Галабрю была подруга. Мадам Трюдо.

— Ой, я знаю. Она все время звонила ей по телефону и представлялась. Только я думала, она живет в другом городе.

— Да что вы! Мадам Трюдо живет в двух кварталах отсюда, на самом берегу реки. У нее чудесный дом, четырехэтажный, каменный, очень старинный. Но самое главное — она содержит пансион. Маленькую частную гостиницу. Постояльцев немного, но мадам немолода, ей трудно справляться одной. Думаю, она будет рада помочь вам, одновременно заполучив отличную служанку. Вы ведь не обижаетесь, милочка? Хорошая прислуга — большая редкость в наши дни.

Франческа задумчиво шмыгнула носом. С одной стороны, ей вовсе не хотелось становиться, так сказать, пожизненной и профессиональной служанкой, с другой — денег у нее нет, а для любого нового начинания необходим стартовый капитал.

— Пожалуй, вы правы. Я отправлюсь к мадам Трюдо немедленно.

Противоположности сходятся. Это утверждение из мира физики оказалось совершенно верным. Франческа поняла это, едва ступив на порог дома мадам Трюдо, лучшей подруги усопшей мадемуазель Галабрю.

Мадемуазель Галабрю была маленькой, похожей на птицу, любопытной, несдержанной на язык, а кроме того, обладала великолепным басом (именно басом, а не каким-то там паршивым контральто!)

Мадам Трюдо была величественной и крайне дородной матроной с немного плаксивым, пухлощеким лицом. Тем более удивительным казался ее голос, писклявый и тоже немного плаксивый. Мадам Трюдо словно бы была вечно не уверена в том, что по праву занимает место на этой земле.

Мадемуазель Галабрю судила обо всем резко и решительно, рубила сплеча и, не задумываясь, отправляла в отставку правительства любых стран. Все проступки соседей, о которых ей становилось известно, подвергались суровой критике. Наполеон ни за что не проиграл бы битву при Ватерлоо, если бы вместо, положим, Мюрата доверил командование мадемуазель Галабрю.

Мадам Трюдо робела и трепетала от чужого мнения, даже если это мнение было совершенно неверным и дурацким. Она органически не переносила споров и ссор, страшно переживала из-за международных конфликтов и жутко боялась водородной бомбы. Всех своих соседей она считала достойнейшими и честнейшими людьми, а самую большую муку ей причиняла проклятая необходимость брать со своих постояльцев плату за пансион. Деньги она не умела считать вовсе, на рынке ей все продавали втридорога (хотя готовила она, надо отдать ей должное, отлично), одним словом, это была чистой воды фея, случайно оказавшаяся в теле гренадера.

Жена почтальона успела ей позвонить, поэтому Франческа с самого порога попала в могучие объятия мадам Трюдо, была названа “бедной крошкой” и препровождена в уютную комнатку на втором этаже. Обливаясь слезами, мадам Трюдо сообщила, что из-за смерти лучшей подруги все валится у нее из рук, она понимает, что и Франческа не в лучшей форме, так что не будет настаивать, чтобы девушка немедленно приступила к работе, да и вообще, пусть живет просто так.

Франческа с умилением выслушала совершенно расклеившуюся к концу тирады мадам, а затем ласково, но твердо сообщила, что уже справилась со своим горем и готова к работе. Ей совершенно не улыбалось сидеть на шее у этой бестолковой и доброй толстухи. Поработает месяц, а там будет видно.

Жильцов в пансионе оказалось немного. На третьем этаже обитал энтомолог из Парижа, но он был скорее виртуальным, нежели реальным персонажем, ибо пропадал в лугах с пяти утра до двенадцати ночи. Он изучал жизнь бабочек, как дневных, так и некоторых ночных, качество пищи его не интересовало вовсе, а на постели он за полтора месяца спал раза четыре, остальное время разбивая палатку все в тех же лугах. Мадам Трюдо считала его гением.

Рядом с ним проживала абсолютно глухая старушка из Дижона, которая приехала полгода назад навестить внучку, да так и осталась в Жьене. С нее мадам Трюдо денег не брала, потому что старушка оказалась отличным партнером по покеру и с ее помощью мадам Трюдо по субботам обдирала своих соседей на довольно кругленькие — по местным меркам — суммы.

На втором этаже проживала в четырех комнатах сама мадам Трюдо и ее четыре кошки (вернее, три кота и кошка), а в угловой, пятой комнате с отдельным входом разместилась Франческа. Четвертый этаж представлял из себя просторную мансарду, поделенную на несколько комнат, и занимал эти королевские апартаменты некий англичанин. О нем мадам Трюдо почти ничего не знала, но предполагала в его прошлом трагическую тайну, а потому многозначительно закатывала глаза и шумно вздыхала при одном упоминании имени таинственного постояльца. Мсье Пейн.

Общие и теоретические сведения о жильцах Франческа получила за чашечкой кофе с рюмочкой коньячка, которыми мадам Трюдо обычно утешалась при малейшем волнении. Коньячок с утра пошел просто отлично, и уже через полчаса Франческе было решительно наплевать на плешивого мерзавца-внука, невыплаченное жалованье и вообще на все плохое, что когда-либо случалось в ее жизни. Настроение стремительно повышалось, мадам Трюдо оказалась отличной теткой (о чем Франческа и поведала своей новоиспеченной хозяйке), и потому на какой-то дребезжащий звонок девушка не обратила ни малейшего внимания. Мадам, напротив, пришла в страшное смятение.

Оказывается, именно в это время жильцу с четвертого этажа пора было нести кофе! Мадам Трюдо сокрушенно посмотрела на Франческу. Та ответила бодрым подмигиванием.

Через пять минут изящный серебряный поднос был сервирован кофейным прибором, серебряной ложечкой, серебряным же молочником, кофейником, небольшой сахарницей и тарелочкой с горячими круассанами, истекающими маслом. Франческа подмигнула своему румяному отражению в зеркале, залихватски подхватила подносик на растопыренную пятерню и ринулась наверх.

Дом строили давно. Очень давно. В те самые времена, когда жилище служило еще и убежищем. По винтовой и крутой лестнице потенциальные захватчики и насильники могли подняться только поодиночке, да и то с изрядным риском свалиться вниз. Это Франческа Мэллори поняла на первом же вираже. На втором ей в голову пришла мысль, что нетрезвые захватчики и насильники вообще не имели шансов добраться даже до третьего этажа. Подносик сделался на удивление тяжелым и неудобным, коленки предательски подгибались, а выпитый коньяк придавал телу неприятную легкость, благодаря чему любой сквозняк мог стать для Франчески смертельным.

С грехом пополам она добралась до четвертого этажа, перевела дух и решительно нажала на ручку ближайшей двери. Одновременно с ее действиями дверь открыли изнутри. Неприятная легкость в теле усилилась — и через секунду Франческа Мэллори, совершив головокружительный пируэт, распростерлась у ног загадочного мсье Пейна, продолжая держать на вытянутой руке подносик. Молочник и кофе удалось спасти, но круассаны и сахар рассыпались, частью на пол, частью на саму Франческу.

Мсье Пейн задумчиво посмотрел на лежащую у его ног девушку. Осторожно поднял опустевшую сахарницу и поставил на подносик. Подумал — и забрал подносик у превратившейся в статую Франчески. Повернулся, чтобы направиться к столу. Зацепился каблуком за ковер…

На этот раз кофе и молочник спасти не удалось.

Через четверть часа все было вымыто, собрано, подметено, принесено заново, и Франческа довольно ехидно осведомилась у мсье Пейна, не нужно ли ему что-нибудь еще.

— Нет, благодарю вас. Вы здесь работаете?

— Теперь — да. А что?

— Ничего.

Франческа закусила губу и раздула ноздри. Он смеяться над ней вздумал? Припомнил те апельсины на площади? Да ведь на этот раз он и был виноват.

— Послушайте, вы открыли дверь в тот самый момент…

— Я ничего дурного не имел в виду. Просто вспомнил… нашу первую встречу.

— Ага, и решили, что я все вечно роняю, да?

— Вовсе нет.

— Решили, решили, я же вижу! К вашему сведению, я вовсе не криворукая и у меня отличные рекомендации, хотя работаю я вовсе не по специальности.

— Простите меня. Я был бестактен. Прошу вас, мне нужно побыть одному.

Франческа вышла из комнаты, не рассчитала силы и слишком громко хлопнула дверью. Немедленно раскаялась в содеянном и просунула голову обратно в дверь.

— Послушайте, я не нарочно. Я вовсе не хотела хлопать дверью.

— Понимаю. Вы ее просто… уронили.

— Опять издеваетесь?

— Господи, да нет же! Все в порядке, спасибо за кофе и оставьте меня одного.

— Хорошо. Если вам что-то понадобится…

Его лицо опять залила странная свинцовая бледность, и глаза приобрели отсутствующее выражение. Франческа закусила губу и осторожненько прикрыла дверь. Вот ведь незадача! Припадочный какой-то. Нехорошо так говорить, но этот англичанин действительно очень странный.

На кухне мадам Трюдо проинструктировала свою новую помощницу.

— Будьте к нему внимательнее. Он немного рассеянный, но очень милый молодой человек. Если позвонит ночью — не смущайтесь, идите. Ему иногда требуется помощь.

— В каком смысле?

— Он начинает задыхаться, нужно открыть окно. Или подать лекарства, если он не может встать.

— Он так болен?

— Мне кажется, это нервы.

— Мадам Трюдо, он же молодой мужчина!

— Ах, моя милая, в наш жестокий век чего только не случается! А уж мужчины… Это такие хрупкие существа!

Франческа отправилась на рынок, обдумывая это удивительное утверждение. Еще одно отличие мадам Трюдо от покойной мадемуазель Галабрю. Та считала мужчин толстокожими и бесчувственными. Интересно, где же скрывается истина?

А он симпатичный, англичанин. Мог бы быть, если б не эта его дурацкая развинченность и отсутствующий взгляд. Прям не человек, а тень. Даже и не вспомнить, какого цвета у него глаза, вьются ли волосы.

Над Луарой неожиданно загорелась яркая, цветов на пять точно, дуга радуги. Франческа тут же забыла об англичанине и вприпрыжку поскакала на рынок, не сводя глаз с яркого небесного моста. Жизнь, в сущности, была прекрасна.