Продается Таня. 20 лет (Ispovest iz harema)

– Дорогая моя, это ты! Слава богу, ты позвонила! Откуда ты звонишь? Позвать папу? Он внизу возле дома. Когда ты будешь в Белграде? – Посыпались на меня вопросы один за другим.

– Мама, мама, я только хочу сказать, что у меня все хорошо. Не зови папу, передай от меня привет, я опять позвоню через несколько дней. Вы здоровы?

– Да, здоровы, солнышко мое. Молимся Богу, чтобы тебя поскорее увидеть. Мы уж думали, ты никогда больше не позвонишь! Четыре года прошло. Мы уже о чем только не думали, все перебрали, я всегда… – И мама заплакала.

Я кое-как успокоила ее обещанием, что мы очень скоро увидимся. Вот доделаю еще кое-какие дела – и сразу в Белград. На прощание я передала приветы папе, Чеде и всем, кто обо мне спрашивает.

– Я всем рассказала, что ты звонила, они поверить не могли, кто-то и до сих пор не верит. Думают, что я спятила, что это все мое воспаленное воображение, – говорила она сквозь слезы.

– Давай сейчас закончим разговор. Я очень вас люблю, жду, когда смогу обнять и поцеловать. Поцелуй за меня папу! До следующего разговора, пока, – сказала я.

В ответ прозвучало:

– Хорошо, доченька.

Я опять заплакала, и Сафет ждал, пока я успокоюсь. Хазиля принесла кофе и рахат-лукум. День сразу показался мне прекрасным и солнечным, и еще больше я обрадовалась, увидев положенный Сафетом на стол паспорт. Это был английский паспорт. По нему меня звали Маргарита Хопкинс. Я широко улыбнулась.

– Значит, теперь я больше не шведка? – спросила я у Сафета.

– Больше нет, а что тебе мешает стать англичанкой, они тебе все же ближе, чем шведы, – отозвался он с улыбкой.

Я проснулась около девяти. Было солнечное утро, я чувствовала себя прекрасно. Теперь, после того как я поселилась в доме на окраине Стамбула, окруженная заботой Сафета, откуда собиралась отправиться в Сербию, я почувствовала, сколь разительно все изменилось. Мне удалось оставить позади образ рабыни, который я носила последние несколько лет, забыть о безнадежности той ситуации. Да, я не могла выходить из дома, но я понимала, что обо мне заботятся люди, которые полны дружелюбия и понимания, что рядом со мной мои друзья.

После завтрака я какое-то время сидела за столом, пока Хазиля убиралась в комнате. По радио передавали инструментальную музыку. Я все больше думала о Белграде. Вернее, он постоянно был у меня в мыслях, у меня в голове проносились образы родителей, брата Чеды, друзей, соседей – я ужасно соскучилась.

Мой взгляд упал на телевизор, который стоял в углу. Я не помню, когда смотрела ТВ последний раз. Я спросила Хазилю, надеясь, что она поймет меня, работает ли телевизор. Она только пожала плечами, но по моему жесту поняла, что я имею в виду, и начала подключать провода. Наконец появился звук, а затем и изображение. Хазиля принесла пульт, и я стала переключать каналы. Телевизор транслировал кабельные каналы, и я остановилась на какой-то музыкальной программе. Когда мне это надоело, я начала искать что-то другое и наконец нашла, что искала, – новостной канал. На весь экран показали карту Югославии, точнее, бывшей Югославии – с новыми государствами, когда-то республиками единой страны. Я буквально вся ушла в слух. Диктор сообщал о каких-то переговорах, санкциях, мирном урегулировании. Я только поняла, что речь идет о конфликте на территории, которую я покинула четыре года тому назад. Новости скоро закончились, вернее, перешли к другим мировым событиям, и я пошла на второй этаж в свою комнату.

В тот же день вечером нас навестили Сафет и Эсад. Мы поужинали вместе, а потом Сафет открыл бутылку красного вина. Мы выпили за мое благополучное возвращение и воссоединение с родными. Словом, вели себя так, как будто я уже на следующий день отправлялась в путь. Эсад поднял тост. Он встал и произнес долгую речь о том, как он дорожит дружбой с Сафетом, какой это золотой человек, о том, что я напомнила Сафету о его родине, и так далее. Потом он положил на стол какой-то нарядно упакованный сверток и сказал:

– Это тебе. Надеюсь, скоро мы благополучно переправим тебя через турецкую границу и дальше в Сербию, в Белград. Я понимаю, вполне возможно, что мы больше никогда не увидимся. Мы тут беседовали, помнишь, обо мне, о моей семье и моей жизни. Я долго не был в Сербии, а сейчас, видя, что творится в нашей когда-то единой Югославии, вряд ли решусь поехать туда. В знак нашего знакомства, на память о нем, прошу тебя, прими мой подарок, – проговорил Эсад дрожащим голосом. Он выглядел очень взволнованным.

Я ответила ему в том духе, что это вовсе не последняя встреча, что, когда все будет позади, мы еще увидимся – при более благоприятных обстоятельствах, в другом месте. Сафет одобрительно кивал, соглашаясь и с тем, что сказал Эсад, и с тем, что я ему ответила. Я поблагодарила Эсада за подарок и наконец развернула его. Это был необыкновенно красивый золотой браслет. Я до сих пор его храню. Вскоре Эсад ушел, оправдываясь тем, что ему надо спешить на деловую встречу в какой-то ресторан. Хазиля сидела за столом и периодически вступала в разговор через Сафета. Он сообщил мне, что план бегства завершен, что осталось еще уточнить кое-какие детали, и потом я смогу отправиться в путь. В то время я и представить себе не могла, каким трудным и запутанным будет осуществление этого плана. Казалось, все просто: доехать до югославской границы на автобусе, показать паспорт и дальше ехать в Белград. Но вышло иначе, как в голливудском фильме. А тогда я и понятия не имела о том, что меня ждет.

– Сафет, все время забываю спросить вас: что с Исмаром? Он знает о том, что случилось, вы с ним обо мне говорили? – спросила я его между делом. – Меня особенно интересует, что он вам сказал. Он обвиняет того крестьянина, который меня купил?

– Я бы не сказал, что он его обвиняет. На самом деле ему все равно, он бесчувственный человек и не ломает голову над тем, попала ли ты в чужие руки, поймана ли полицией, улизнула ли за границу или вообще погибла. Мне кажется, самое плохое, что Исмар по-своему интерпретировал рассказ того сельского дилера. Он связал твое бегство с той разборкой, на которой ты присутствовала. То есть он думает, что тебя взяла в заложники группировка, с которой он поссорился из-за наркотиков. Он думает, что они приняли тебя за его девушку, с которой у него серьезнее отношения, и украли тебя, чтобы его шантажировать. Представь, он ждет, что к нему придут и потребуют выкуп за тебя. Он смеется, когда рассказывает об этом. А нам это очень кстати.

– Значит, он не сомневается в людях из своего окружения, в вас, в своей секретарше?

– Совершенно не сомневается! Он только еще раз спросил, сколько раз я навещал тебя, видимо, ему один из охранников доложил. Я просто напомнил ему при этом, что ты была больна и что я возил тебя в больницу. И больше об этом не было речи.

Сафет замолчал. Опустив голову, ой рассматривал чашку, вертя ее в руках. Я почувствовала, что он набирается духу, чтобы начать разговор о чем-то, чего мы раньше не касались. Я оказалась права.

– Детка, не пойми меня превратно, но я хотел бы поговорить с тобой о том, что сейчас происходит на нашей родине. Я не буду толочь воду в ступе, разглагольствовать попусту о том, что нас не касается, а скажу лишь о том, что поставило нас по разные стороны баррикад, если называть вещи своими именами. Сербов, православных, и нас, мусульман, боснийцев.

– Сафет, я об этом ничего не знаю, поэтому не могу поддержать разговор. Я могу просто выслушать вас, но боюсь, как бы это не испортило наши отношения.

– Вовсе нет. Я как раз и хотел об этом поговорить. Не бойся, много времени это не займет, и это никак тебя не оскорбит, – убеждал меня Сафет.

И вот он начал рассказывать о своей семье, их корнях, давнем предке Михаиле, который, чтобы спасти семью, принял ислам. Он сказал мне фамилию, которую носили его предки до того, как оставили православие и приняли восточную веру. Он признался, что об этом знал практически каждый член их рода, но принято было помалкивать. Только глава семьи, когда Бог приходил по его душу, отводил самого старшего потомка для разговора наедине и рассказывал эту семейную историю. Так сделал и отец Сафета, когда пришло его время, рассказав Сафету предание о перемене веры.

Потом с болью, которая точно не была показной, Сафет рассказал мне о войне между мусульманами и сербами, особенно подчеркивая тот факт, что больше всего выиграла в происходившем какая-то третья сторона. Он упомянул, что встречается иногда с боснийскими и санджарскими мусульманами, которые приезжают в Турцию за помощью, чтобы получить оружие и поддержку у турецких властей. Сафет осуждал их, сказал, что сам несколько раз ссорился с ними и с теми, кто поддерживал этих эмиссаров.

Я молча внимательно слушала. Передо мной сидел человек, которому надо было выговориться, надо было, чтобы его выслушали. В какой-то момент он вспомнил свою погибшую дочку и заплакал. Сафет признался, что эту смерть считает наказанием за какое-то преступление, совершенное кем-то из его предков, которое он должен искупить. Он сказал, что не ходит в мечеть, но по традиции соблюдает Рамазан и еще несколько мусульманских обычаев.

Уже давно перевалило за полночь, а Сафет все говорил и говорил. Хазиля приносила вино и холодные закуски. Я только время от времени вставляла слово-другое, а он все говорил о своей жизни, о своем настоящем, будущем, о своих планах. Несколько раз он повторил, что ему не к кому приехать в Сербию, что все его близкие родственники умерли или разъехались по миру.

Сафет ушел под утро. Прощаясь, он попросил не очень на него сердиться за болтливость и навязчивость. Я ответила, что он меня совсем не утомил, что мне было интересно его слушать. Прошло несколько дней, а Сафета все не было. Моя мнительность прошла, я больше не ожидала каких-то неприятных сюрпризов. Я до глубины души доверяла Сафету. Хазиля пыталась мне что-то объяснить, но все заканчивалось улыбками и беспомощным пожиманием плеч. Она уходила в город, а я следовала указаниям Сафета и не показывала носу из дома, не звонила по телефону в спальне Хазили. Впрочем, для этого не было никакой надобности. Однажды мне пришла в голову мысль попросить ее об услуге – позвонить домой в Белград с ее телефона, – но потом я отказалась от этого.

Думаю, была суббота, когда Сафет наконец появился. Он с улыбкой попросил меня не сердиться за долгое отсутствие. Он был занят делами, какими-то семейными заботами. А еще, добавил он, у меня для тебя хорошие новости.

– Какие? Это вы про мой отъезд, Сафет?

– Точно! У меня вчера была встреча с одним человеком, который сам отсюда, но часто бывает в Болгарии и Венгрии. Я спросил его, помог бы он мне кое-что переправить через границу в Сербию, и он не отказался, при условии, что это не наркотики. Когда я сказал ему, что идет речь о девушке и паспорт у нее в порядке, он согласился. Завтра встретимся опять, чтобы обсудить план. Ты приготовь к дороге самое основное.

– Если что, так я могу уже через полчаса быть готова.

– Знаю, знаю, я не это имел в виду. Нужно психологически подготовиться к поездке – думаю, это будет нелегко.

– Если все пойдет по плану, когда может быть отъезд? – Меня томило нетерпение и любопытство.

– До конца недели, это точно, – ответил Сафет и ушел.

Я побежала на второй этаж, влетела в свою комнату и от радости стала прыгать на кровати. Тогда я даже не предполагала, с какими трудностями мне придется столкнуться в пути, я думала: план есть, помощники есть – значит, дело в шляпе. Увы, реальность оказалась иной.

Ранним вечером я стояла у окна, прислонившись к стене, и смотрела на стену дождя в окне. Мои мысли были далеко – я опять была в Белграде, видела себя в Новом Белграде, не знаю, почему именно там… Вот я иду по улицам в сторону центра, а город купается в лучах солнца. Я останавливаюсь перед домом, в котором живу, и смотрю на окна на четвертом этаже. Там горит свет. Я звоню в знакомую дверь, мама открывает ее и не может произнести ни слова от волнения. Я целую ее в щеку, мокрую от слез.

Слезы набегают на мои глаза, первые огни на улице разбиваются на множество маленьких искорок-лучиков. Я все стою неподвижно, как прикованная к месту…

День прошел в безделье, за чтением, а после обеда и короткого дневного сна мной овладела такая тоска по дому, которую я просто не в силах была вынести. Каждой клеточкой своего тела я рвалась в Сербию, в Белград, к родителям, брату, людям, которых я любила и которым доверяла. Ночь уже накрыла большой город, когда я легла опять в кровать. Я взяла какую-то книгу, которую мне принес Сафет (думаю, X. Робине), и начала читать, но никак не могла сосредоточиться на содержании, когда же мне наконец это удалось, тишину улицы разрезал сигнал автомобиля перед домом. Я не обратила на это особого внимания. Но когда сигнал повторился дважды, я отложила книгу, погасила ночник на полочке и прошла в конец коридора, где было небольшое окошко, в которое видна была улица.

Там под фонарем я увидела Эсада, который стоял у машины и разговаривал с Хазилей. Не прошло и двадцати секунд, как Хазиля быстро вошла в дом, а Эсад остался снаружи. Я слышала, как она поднималась на второй этаж, и поняла: что-то произошло, и это касается меня. Я зашла в комнату, зажгла свет и подождала ее.

Хазиля не могла мне ничего объяснить, поэтому она просто взяла меня за руку и повела вниз, где меня дожидался Эсад. Он пытался сохранять спокойствие, но ему это удавалось с трудом. Было ясно: что-то не в порядке.

– Эсад, что происходит? – спросила я, ожидая услышать рассказ об очередной внештатной ситуации, которые так часто случались в моей жизни в последнее время. Хотя, честно говоря, объяснения мне слушать не хотелось.

– Ничего сверхъестественного, но тебе нужно этой ночью переехать в другое место. Меня прислал Сафет. Я объясню по дороге, в чем дело, – выпалил он и дал знак Хазиле, чтобы она вышла на улицу, потому что всем нам показалось, что там затормозила машина.

Хазиля вышла и быстро вернулась, сообщив, что ничего особенного не происходит, просто на дороге пробка и одни грузовики пропускали другой вперед. Мы подождали, пока машины разъедутся, и вышли на улицу. Я взяла свой чемодан и один свитер, подарок Сафета, потому что ночи становились все холоднее. Теплая одежда пригодится мне в дороге. Эсад сказал, чтобы я села сзади и прикрылась, точнее, пригнулась, чтоб никто снаружи меня не заметил.

– Слушай, – начал Эсад рассказывать, когда мы отъехали от дома, – сегодня Исмар позвал к себе Сафета, и у них был довольно бурный разговор.

Я узнал об этом от секретарши Исмара. Она, как ты знаешь, на нашей стороне и поэтому позвонила мне ближе к вечеру, сказала, что Исмар почему-то очень рассержен и потребовал, чтобы Сафет срочно явился к нему в кабинет.

– Ты не знаешь, о чем они спорили? Они обо мне не говорили? – пыталась я вытянуть что-то из Эсада.

– Она смогла выяснить лишь, что они упоминали тебя, больше она ничего не знает. Она звонила по просьбе Сафета и, кажется, не могла долго разговаривать. Она только сказала, чтоб я перевез тебя в другое, более надежное место.

– Разве у Хазили не надежно?

– Да, надежно, но мне кажется, что Сафет старается перестраховаться на всякий случай. Насколько я знаю, Исмар не бывал у Хазили. Кроме одного случая, когда они с большой компанией праздновали здесь что-то. Тогда на банкете был и Исмар. Так говорит Сафет. Конечно, риск очень мал. Исмар может даже не помнить этого места, но кто знает…

– Хорошо, а куда мы сейчас едем? – спросила я.

– Ко мне в квартиру. Пожалуйста, пойми меня правильно. У меня не было времени найти другое решение. Думаю, у меня тебе будет совершенно безопасно. Я не знаком с Исмаром, я просто знаю, кто он. Но лично не знаком, он никогда не был у меня, и сегодня вечером мы узнаем обо всем от Сафета. Я бы позвонил ему, но боюсь, что он все еще у Исмара, лучше не буду мешать. Подождем.

Мы ехали около получаса и оказались перед красивым бетонным зданием, пяти- или шестиэтажным. Эсад припарковался, погасил фары и вынул ключ зажигания. Он подождал на всякий случай несколько минут, а потом показал жестом, чтобы я вышла. Мы поднялись на лифте на третий этаж. У него была бронированная дверь, закрытая на два или три замка.

В квартире Эсада легко могла бы разместиться семья из шести человек. В ней было не меньше четырех комнат, а может, и все пять. Две ванные комнаты, большая лоджия. Квартира была со вкусом и дорого обставлена, причем очень современно. Мягкая мебель, обитая кожей, новые телевизоры, музыкальные центры. Было ясно, что дела Эсада идут просто отлично. Или все это последствия его одинокого существования и радения о деньгах. Позже он сказал, что помогает и своим родственникам, но только если они не имеют привычки транжирить деньги по барам и ресторанам.

Он с гордостью показывал мне комнаты, открыто стремился произвести впечатление. Мне показалось, что он воспринимает меня уже не как землячку и знакомую, а как женщину, которая разбудила в нем мужчину. Мы выпили по бокалу, он пошел на кухню, чтобы сварить кофе. И тут послышался звонок в дверь.

Я обрадовалась: нет сомнений – это был Сафет. Эсад пошел к дверям, но сейчас же вернулся.

– Молчи, за дверью двое каких-то незнакомцев, – шепнул он и вернулся в коридор.

Звонок в дверь повторился.

Эсад взял меня за руку и отвел в одну из комнат. Я спросила, что он собирается делать, и окаменела, услышав в ответ: «Открыть дверь». Но выбора у меня не было – я села в кресло в темной комнате и стала ждать.

Послышался скрип открываемой двери, потом разговор Эсада с кем-то. Я поняла, что эти люди вошли в квартиру. Оставалось только открыть дверь комнаты, в которой я находилась, чтобы меня схватили и окончательно уничтожили, думала я в страхе. Но никто моей комнатой не интересовался. Я слышала голоса, среди которых громче всех звучал голос Эсада. Я подумала, что они его допрашивают, что проводят какое-то расследование. Но что-то не похоже на это. Вскоре я, к своему удивлению и радости, поняла, что «гости» уходят. Было слышно, как захлопнулась дверь, затем шаги Эсада, и вот он уже стоял передо мной с улыбкой на лице:

– Все в порядке, можешь выходить.

У меня язык прилип к гортани. Я прошла вместе с ним в гостиную. И окончательно смешалась, когда увидела прямо на столе, у вазы с цветами, огромную пачку денег – американских долларов.

Я не задавала вопросов, но Эсад сам объяснил, в чем дело:

– Это люди одного из моих деловых партнеров. Они принесли деньги для предприятия, которое мы вместе основали два месяца назад. Сейчас товар нашел покупателя, и тот выполнил договор – передал деньги. Мы ввезли большую партию кожи из России. Я уже думал, что инвестиция прогорит, но не тут-то было! Я спросил, как они набрались терпения так упорно продолжать звонить. Оказывается, их хозяин объяснил, что у меня огромная квартира и я могу не сразу открыть. Предусмотрительный человек, однако, ха-ха…

Только я хотела спросить его, когда же придет наконец Сафет, как в дверь опять позвонили.

Не было причин принимать особые меры предосторожности. В дверях стоял Сафет. По его уставшему и осунувшемуся лицу можно было догадаться, что сегодня у него был непростой день.

– Эсад, дай мне выпить, пожалуйста! Я очень устал, надо немного взбодриться, чтобы кровь разогнать.

Потом он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

– Пришлось сегодня из-за тебя поругаться с Исмаром, девочка.

– Что случилось, Сафет? Расскажите, прошу вас! Мне правда очень жаль! Что было с Исмаром, он раскрыл вашу тайну?

– Нет, но что-то подозревает. Я же говорил тебе, он умный мужик. Чуть до кулаков дело не дошло… Ну это я слегка преувеличиваю, конечно. Хотя мы одна семья, и знаем, где границы, за которые не стоит заходить. Мы несколько раз серьезно ссорились, и из-за семейных дел, и по работе. Сегодня начали с работы, а потом перешли на семейное. Я использовал ситуацию и перешел в наступление, напал на него из-за тебя.

– Из-за меня?

– Да, я сказал, что он был невнимателен, когда продал тебя этому крестьянину, что это глупость, которая могла ему дорого стоить. Он взбесился, начал расспрашивать меня, почему я так о тебе беспокоюсь, на что я ему ответил, что я о нем беспокоюсь, а не о тебе, что он все более нервный, что проявилось и в ссоре из-за наркотиков. Я спросил его, знает ли он, где ты сейчас находишься, и почему он верит в басню крестьянина, что тебя забрали неизвестные люди. Что, мол, если все это фарс, в который его заставили поверить? За этим может скрываться все что угодно. Под конец он замолчал. На самом деле он пробормотал себе под нос, что тебя надо найти. Поэтому я поручил Эсаду перебросить тебя на пару дней из дома, так ты и оказалась тут.

Потом мы долго разговаривали. Эсад приготовил замечательный ужин, мы пили португальские вина, а атмосферу создавали песни Мирослава Илича и Лепы Брены. Я удивилась, когда услышала их тут, а Эсад объяснил, что очень любит слушать эту музыку и получает ее через друзей. Мы сидели до раннего утра. Слушали и Хариса Джинивича, которого я знаю, и какого-то народного певца из Сараева, о котором, кажется, я раньше не слышала. В ту ночь Сафет тоже остался ночевать у Эсада. У меня была комната с окнами, выходящими на маленький скверик. Я проснулась около десяти. Они оба уже сидели и пили кофе.

Я оставалась у Эсада два дня. Мне все время мерещилось, будто он, когда мы останемся наедине, попытается предложить мне то, к чему я не готова. Но это был приятный страх. Этого не случилось. Эсад был по отношению ко мне исключительно корректен, иногда смотрел на меня дольше, чем полагается, но не более того.

Было воскресенье, когда я вернулась к Хазиле. Она обрадовалась мне как родной. Сафет, который меня привез, не скрывал радости, что за время моего отсутствия никто не пытался вломиться в дом, телефон не звонил, ничего не произошло, что могло бы вызвать наши подозрения.

– Деточка, будь готова этой ночью. Завтра утром около девяти мы заедем за тобой. Все готово, едем к границе. То есть ты едешь домой, – выпалил он сразу.

Я подпрыгнула от радости. Не могла поверить его словам.

Наступил момент, которого я ждала четыре года: наконец-то я еду в Белград! Я чувствовала себя примерно так же, как когда-то, впервые отправляясь на летние каникулы со школой. Первое путешествие, которое я помню, – поездка в Тару. Ночью перед отъездом из Белграда я долго не могла заснуть. Так было и сейчас в Стамбуле. Я быстро упаковала свои вещи в два чемодана, приняла душ и собиралась как следует выспаться.

Но не тут-то было! Сон не шел. Сначала я просто лежала и плакала от радости. После эйфории вдруг пришел страх перед поездкой, я просто боялась встречи с родителями и друзьями, оставленными в Белграде. Что я им скажу, когда они спросят меня, где я провела эти четыре года? Я отправляюсь в путь с двумя чемоданами, набитыми шмотками, о которых большинство девушек могут лишь мечтать, но это ведь не единственное, что я заработала за эти четыре года. Я должна что-то придумать, например, что у меня есть денежный счет за границей.

Я не слишком напрягалась на счет родителей: для них я уже придумала историю. Я скажу им, что вместо роскошного бутика в Италии я попала в латиноамериканскую страну, где меня вместе с сотней таких же девушек со всего мира держали в каком-то селе на маленькой фабрике, вроде экспериментальной лаборатории по переработке опиума и производству наркотиков. Я даже не собиралась рассказывать им правду. Думаю, мой папа этого бы не вынес.

Если бы он был жив, я бы не допустила, чтобы хоть словечко из этой истории просочилось в прессу. Он умер в конце 1996 года. Мне было тогда очень тяжело. Пока он был жив, то читал практически все газеты, какие-то покупал, какие-то брал у друзей, – словом, был в курсе новостей. Он бы наверняка понял, что речь идет обо мне, если б прочел мою историю в «Аргументе». Матери я сказала все, и она долго не могла прийти в себя. Она все время повторяла себе самой, что все-таки самое главное, что я вообще осталась жива и вернулась домой. И все-таки о некотором из того, что попадет в книгу и было опубликовано в «Аргументе», я умолчала… Вернемся, однако, в Стамбул.

Я между тем все не могла заснуть. Время шло, и вскоре я заметила, что светает. Я встала, приняла душ еще раз и спустилась. Хазиля была уже на ногах.

Она говорила мне что-то с улыбкой. Это были последние минуты, которые мы провели вместе. Мы сели завтракать. Я удивилась, когда Хазиля кроме хлеба и масла поставила на стол блюдо с копченой свининой. Я не знала, как выразить ей свою благодарность. Сафет говорил, что она ревностная мусульманка, не ест свинины, что в этом доме он собирался с друзьями очень редко. Хазиля иногда готовила свинину, но я не могла и предположить, что она так выразит свое отношение ко мне.

Она приготовила салат из овощей и какой-то гарнир с грибами, которые я раньше не пробовала, он был удивительно вкусным. Я благодарила ее, а она только смотрела и улыбалась. Она пила чай и время от времени подходила к окну, проверяя, не приехал ли Сафет. Скоро мы услышали, как его машина остановилась возле дома. Когда он вошел, я поняла по его виду, что настроение у него отличное.

– Все идет по плану, не беспокойся. Час назад я разговаривал с людьми на границе. Все как мы и предполагали, – сказал он и сел за стол.

– Надеюсь, все так и будет, Сафет! А сейчас, пожалуйста, передайте Хазиле от меня огромное спасибо за все, что она сделала, пока я жила тут, за ее помощь. И еще за настоящий пир, который она устроила сегодня на завтрак!

– Обязательно передам. Я прежде только расскажу тебе кое-что. Помнишь, как-то я уже тебе говорил, она удивительная женщина, человек уникальных человеческих качеств. Так вот. Мы знакомы уже двадцать лет. У меня две сестры. Хазиля мне как третья родная сестра. Мы познакомились в такой момент, когда Хазиля нуждалась в помощи, и я ей помог. А потом жизнь сложилась так, что уже она выручила меня. Потом трагически погиб человек, которого она очень сильно любила. Она была на грани самоубийства, и я в этот момент оказался рядом. Могу сказать, что я спас ее. Так или иначе, наши жизни необъяснимым образом переплетались. Только я вернул ее к жизни, как сам заболел болезнью, которая угрожала моей жизни. Я лежал несколько месяцев, мне ничего не помогало – ни современная медицина, ни лечение в самых лучших больницах, ни дорогие лекарства, – и тут случилось настоящее чудо.

– Она вас вылечила? – промелькнула у меня в голове догадка.

– Не в прямом смысле, но косвенно она причина моего выздоровления. Она охраняла мое здоровье. Однажды она привела ко мне женщину немного старше меня. Хазиля настаивала, чтобы я впустил эту женщину, что она может мне помочь. Я уже говорил тебе, я не из тех, кто верит в сверхъестественное, я очень рациональный человек. Я не верю в колдовство и подобную ерунду. Но перед лицом смерти я согласился, и произошло чудо. Эта женщина вместе с Хазилей осталась в моем доме на пять дней. Я пошел на поправку, а потом они потребовали, чтобы меня перевезли в уединенное место, чтобы изолировать от общения с семьей, от лишних забот. Я послушался их, и меня перевезли в дом на окраине Стамбула, где я полностью выздоровел всего за месяц. Мои родственники едва узнали меня, когда я вернулся домой.

– Вы знаете, как они вас вылечили?

– Спросил об этом только однажды, и Хазиля сказала, что меня вылечила природа и Бог, а ее подруга была лишь посредником. С тех пор нас связывают особые отношения, доверие и уважение. Она продала кое-что из своей собственности, я добавил, сколько не хватало, и она купила этот дом. Когда мне тяжело, я прихожу к ней. Мы можем за целый день словом не перемолвиться, она и так знает, что я чувствую, ни о чем не спрашивает. Я поднимаюсь на второй этаж, иду в одну из комнат и наедине с самим собой пытаюсь выйти из кризиса. Само присутствие Хазили в доме подпитывает меня. Мне хватает этого, хватает тепла и доброты, исходящей от нее. Я возрождаюсь и иду дальше. В семье знают, что если меня нет несколько дней, значит, я тут.

– Я хотела попросить вас еще кое о чем. Пожалуйста, когда будете благодарить ее от моего имени, скажите еще, что однажды, когда у меня появится такая возможность, я приеду в Стамбул и обязательно навещу ее, привезу ей подарки, – попросила я, смотря на Хазилю, которая, как будто понимая, о чем мы говорили, отвела глаза и смотрела на свои сложенные на коленях руки.

Сафет еще что-то ей говорил, а когда закончил, Хазиля поднялась, подошла ко мне и поцеловала. Мы обе расплакались.

Сафет после этого трогательного момента стал нас поторапливать. Мы вышли из дома, я обернулась, чтобы еще раз попрощаться с Хазилей, но она была в шаге от меня: решила проводить нас. Перед тем как сесть в машину, я еще раз протянула ей руку на прощание, она взяла ее, и я почувствовала что-то на ладони, раскрыла руку и увидела золотую монету, это был дукат. Я до сих пор храню его.

Я сидела на заднем сиденье, на мой вопрос, нужно ли мне пригнуться или лечь, Сафет лишь махнул рукой и спросил, взяла ли я свой загранпаспорт. Я достала паспорт из чемоданчика и показала Сафету. «Тогда все в порядке», – и рассказал, какое объяснение приготовил, в случае, если нас остановит полиция. Мы довольно быстро выехали за пределы Стамбула и через двадцать минут остановились у какого-то мотеля, где нас уже ждал Эсад вместе с человеком, который представился как Василь, сказав, что он родом из Македонии. У меня не было желания о чем-либо его расспрашивать. Мы разместились за отгороженным столиком, Сафет огляделся вокруг и, когда убедился, что никто, включая официанта, не обращает на нас внимания, попросил меня достать паспорт. А Эсад достал несколько печатей. Он быстро поставил печати в моем паспорте, и я поняла, что иначе мой свежеполученный лондонский паспорт выглядит неправдоподобно девственно-чистым – как будто я пересекла границу Турции в шапке-невидимке. Моя новая фальшивая личность теперь выглядела более реалистично. Иначе при моем выезде из Турции меня ожидали бы многочисленные расспросы и пристальное внимание.

Мы выпили по чашке кофе и вышли. Эсад с приятелем македонцем поехали впереди, а я опять села по настоянию Сафета на заднее сиденье.

Мы ехали несколько часов, дважды останавливались на чашку кофе и наконец добрались до Адриатики. Тут мы сделали «привал», чтобы пообедать. Мне сказали, что до границы с Болгарией осталось немного. Я поняла, что они не спешат, а когда спросила, скоро ли мы выезжаем, Сафет ответил, что у нас вагон времени. Я поняла, что мы приехали к Адриатическому морю слишком рано, а по плану пересекать границу я должна буду ночью. Мы болтали обо всем на свете, но не обо мне. И вот Сафет, посмотрев на часы, сказал, что пора ехать. План все тот же: наша машина идет в нескольких метрах позади машины Эсада.

Они говорили, что мы едем в какой-то Свиленград, где я и пересеку границу, там нас будут ждать другие люди. Они займутся болгарской частью моего побега. Не знаю точно, сколько мы ехали, но вскоре по указателям стало понятно, что мы подъезжаем к границе. Движение становилось все более затрудненным, но мы ехали без особых препятствий. Обе наши машины объехали колонну автомобилей. Мне кажется, это не было особенно серьезным правонарушением. У них были мощные и маневренные автомобили, так что оставить за собой остальные машины не составило особого труда.

Когда мы наконец подъехали к границе, уже стемнело. Все мои спутники сохраняли спокойствие, только Сафет немного нервничал. Это было понятно, ведь он руководил всей операцией и осознавал ответственность, если что-то пойдет не по плану. Так, к сожалению, и случилось.

Сначала Эсад подошел к проходу, а мы остались сидеть в местном ресторанчике. Прошло пятнадцать минут или даже больше, а он все не возвращался. Македонец поднялся и пошел выяснить, в чем дело. Сафет понял мое беспокойство и предположил, что Эсад задержался, покупая что-то в дьюти-фри. Наконец оба вернулись. Их лица были обеспокоенны. Они молча сели за стол.

– Что случилось? – спросил Сафет, тоже встревожившись.

– Он не пришел.

– Как не пришел? Его смена должна была начаться час или два назад! – воскликнул Сафет.

– Ну да. Наверное, какая-то накладка. Его нет. Нам остается либо ждать новую смену, либо попытаться так, и будь что будет.

Сафет молчал и смотрел на носки своих ботинок. В ресторане было людно, голоса детей, женщин, нервных официантов создавали невообразимый шум. Все мы молчали. Я поняла, что никто не знает, что делать. Сафет посмотрел на часы и подозвал официанта. Когда тот подошел, Сафет предложил нам заказать что-нибудь.

– Не составлю вам компанию, извините Я сейчас не смогу проглотить даже хлебной крошки, – ответила я по-английски. На всякий случай. Они тоже не были голодны, и мы заказали только напитки.

– Мне это не нравится, совсем не нравится. Не хочется думать про самый худший вариант, но он мог бы мне позвонить. Я дал ему свой номер, мы же были на связи… Если бы что-то случилось, он бы должен был позвонить, – размышлял вслух Сафет.

– Ты знаешь, где он живет? Или его номер телефона? – спросил Эсад.

– Он живет где-то поблизости, больше я ничего не знаю. Я был настолько уверен, что все пройдет гладко, что даже не взял у него номера телефона. Мне кажется, он живет в деревне у самой границы, но я не знаю его фамилии.

– А мы могли бы попробовать обойтись без его участия? – поинтересовался македонец.

– Извините, я не в курсе, а что происходит? – вставила я.

– Человек, который работает на границе, таможенник, должен был ждать нас. Это на случай неприятных неожиданностей при прохождении таможни. А его, как видишь, нет, – объяснил Сафет.

– А почему вы считаете, что без него у нас будут проблемы? – удивилась я.

– Есть определенный риск. Дело в том, что в последние несколько лет участились случаи нелегального пересечения границы. В Турцию приезжают девушки со всей Европы, в основном через Болгарию, если едут группой. И поскольку государство ведет с этим ожесточенную борьбу, на границе постоянно проводятся проверки. Можем рискнуть, но тебя могут задержать и начать выяснять, кто ты, откуда, что ты делала в Турции, и все обернется не лучшим образом.

– Сафет, я боюсь, у нас нет выбора. Нужно ждать тут, на границе, а я сейчас схожу и спрошу там, на таможне, что с тем человеком, когда он будет. Скажу, что я его родственник, – вмешался Эсад.

– В данной ситуации это единственное, что мы можем сделать, – согласился Сафет, и Эсад скрылся в темноте.

Он вернулся через десять минут.

– Мне сказали, что он звонил и просил найти себе замену. У него что-то случилось с ребенком, и он должен был срочно везти его к врачу. Он будет в утреннюю смену, – сообщил Эсад.

Нам не оставалось ничего другого, как просто ждать. «Я хочу спать», – сказал македонец, он как будто озвучил мои мысли. Я не спала ни минуты прошлой ночью, немного подремала в машине, а сейчас просто засыпала на ходу. Даже волнение от близости границы прошло, я мечтала только о том, чтобы лечь в постель.

– Хорошо. Недалеко отсюда есть один мотель, но боюсь, там не будет мест. Если так, нам придется поехать в Чермен, это недалеко, там мы можем переночевать, – предложил Сафет.

Через несколько минут мы вышли из ресторана, сели по машинам и поехали в этот Чермен.

Час спустя мы остановились перед мотелем. Выбора не было, нам нужно было где-то заночевать. Эсад для начала пошел разведать ситуацию. Через пять минут он вернулся.

– Нам придется как-то выкрутиться, у них две комнаты на двоих. Я предлагаю нам ночевать в одной комнате втроем, пусть нам принесут какую-то кушетку, а девушка пусть будет в другой, – предложил он.

Наконец все мы оказались перед так называемым ресепшеном. Нас встретил плешивый небритый мужчина с огромным животом. Сафет договаривался с ним о комнатах. Как мне показалось, они о чем-то спорили с шефом ресепшена… Тот тип только разводил руками, но наконец дал ключи. Он потребовал документы. Мои спутники дали свои паспорта или какие-то удостоверения личности, а меня никто ни о чем не спрашивал. В коридоре перед комнатами, в которых нас разместили, Сафет посоветовал мне закрыть дверь на ключ на всякий случай. Он убеждал меня, что беспокоиться не о чем: они находятся за стеной.

– Просто постучи чем-нибудь в стену, и мы будем через секунду у тебя, – сказал он мне.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам.

В комнате был затхлый воздух, и я прежде всего открыла окно, чтобы проветрить. Меблировка состояла из кровати и маленького ночного столика с ночником и шкафа, у которого не хватало одной створки. Состояние, в котором находился туалет, не поддается описанию. Я умылась, закрыла окно и заснула, как только моя голова коснулась подушки. Меня разбудил стук в дверь. Это был Сафет. Часы показывали почти семь. Я быстро оделась и накрасилась. В коридоре меня встретили улыбкой три моих спутника. Они стояли в коридоре и курили, готовые к отъезду.

– Не сердись, что не дал тебе выспаться. Нам надо поспешить на границу, чтобы наш пограничник опять не сбежал, – поторопил нас Сафет, направляясь в холл. На ресепшене опять был тот же толстяк. Его покрасневшие глаза опухли от недосыпа или еще чего другого. Завтрака, конечно, никто не предлагал. Мы поехали на таможню у Свиленграда. В машине Сафет повторил инструкции, которые я слышала еще в Стамбуле: что один из них, македонец, перейдет со мной границу. А там будут ждать новые сопровождающие, которые помогут мне добраться до Сербии.

Он давал мне советы, как себя вести. Ничего нового сказано не было: если нас остановят, мне требовалось повторять, что я англичанка, которая изучает ориенталистику и была в Турции для изучения ислама. Паспорт я получила только перед поездкой и опять несколько раз повторила свои новые имя и фамилию. Сафет и Эсад ехали довольно быстро, и на таможенный пост мы попали намного быстрее, чем вчера добрались оттуда до мотеля.

Там была пробка, и, перед тем как встать в колонну, которая медленно двигалась к таможенному посту, Сафет отозвал нас всех в сторону и дал последние указания. За это время македонец сходил на таможню, и когда вернулся, то подтвердил, что наш человек сейчас на рабочем месте. Сафет в очередной раз объяснял, как себя вести во всевозможных ситуациях. Я знала, что он волнуется, слушала внимательно, а когда македонец присоединился к нам, Сафет еще раз проговорил все до мелочей.

– Хорошо, кажется, все в порядке, а теперь, дорогая моя девочка, пришло время проститься. Ты сейчас пересядешь в машину македонца, и вы вдвоем пересечете болгарскую границу. Там вас будет ждать один из моих людей, точнее, его сын, насколько я понял из сегодняшнего разговора. Это мой давний деловой партнер, болгарин, с которым я очень сдружился. Ты познакомишься с ним позже, надеюсь. Не беспокойся, все будет в порядке, – сказал Сафет. И тогда обратился к македонцу: – Твоя часть работы – перевезти ее через границу и отвезти к мотелю, у которого вас будет ждать мой человек. Он узнает вас по твоему автомобилю. Он знает твою машину по номерам и цвету. Не беспокойся об этом. Если при прохождении границы болгары или турецкие таможенники будут о чем-то допытываться, просто скажи, что забрал ее из Стамбула и что она попросила тебя перевезти ее через границу. Дальше уже она сама знает, что говорить.

– Неужели мы никогда больше не увидимся? – спросила я.

– Надеюсь, что увидимся. Уверен, мы встретимся в более благоприятных обстоятельствах. Может быть, однажды, когда ты приедешь в Стамбул, уже как туристка, или когда я приеду в Белград. Во всяком случае, у тебя есть мой номер телефона, у меня есть твой, мы созвонимся.

– Сафет, я часами обдумывала, что скажу вам в этот момент, а сейчас все слова из головы вылетели. Спасибо вам, вы оказали мне самую большую в жизни помощь. Никогда никто, кроме моих родителей, не сделал для меня столько, не жертвовал так, как вы. Я не знаю, что бы со мной было, если бы не вы! Я вам бесконечно благодарна, – едва проговорила я, с трудом сдерживая рыдания.

И все-таки у меня не получилось сдержаться – слезы текли сами, я обняла Сафета, а когда отошла, то увидела, что он тоже плачет. Я поцеловала его, он вытащил платок, вытер слезы и дал знак македонцу, чтобы тот заводил машину.

Мы все молчали. Потом я подошла к Эсаду, поцеловала его и поблагодарила, а он только кивнул.

– Эсад, ты должен жениться, ты хороший человек, тебе нужна семья. Ты не заслуживаешь одинокой старости, – сказала я ему, на что этот удивительный мусульманин из Сербии только молча развел руками.

Македонец уже был за рулем. Перед тем как сесть в машину, я увидела, что Сафет протягивает мне какой-то небольшой сверток:

– Это тебе на память о Стамбуле и о времени, которое мы провели вместе. Спасибо тебе, девочка, что напомнила мне о многих вещах из моего прошлого. Какие-то воспоминания вызвали у меня боль, но, видно, так было угодно Богу, чтобы я опять встретился со своим прошлым. От памяти не убежишь. Счастливого пути тебе! Пожалуйста, позвони, когда будешь в Белграде!

Я обещала позвонить, положила пакетик в чемодан и села в машину. Мы поехали, и я еще раз махнула на прощание Сафету и Эсаду. Сафет опять вытирал слезы, а Эсад поднял в знак прощания обе руки. Уже через несколько метров в заднее стекло была видна лишь машина Сафета, оставшаяся позади.

Турецкую границу мы прошли без осложнений. Македонец был совершенно спокоен. Турецкий таможенник о чем-то расспрашивал его, тот неспешно отвечал, все прошло без заминок. На очереди были болгары.

– С ними будет посложнее. Они знают, что через границу провозят большое количество наркотиков, точно будут нас обыскивать, – предупредил мой провожатый.

Так и оказалось. Мой паспорт не вызвал никаких вопросов. Они посмотрели его, вернули, а потом потребовали, чтобы мы отошли в сторону. Видимо, мы вызвали подозрения. Наши вещи обыскивали почти полчаса. Им раньше попадались наркодилеры. Македонец спокойно курил кубинские сигары, но я вдруг подумала: а что, если в машине и правда спрятаны наркотики? Может, македонец припрятал пакетик где-нибудь в машине. Чтобы просто не идти порожняком. Неважно, ошибалась я или нет, главное, что болгары ничего не нашли. Таможенник извинился за задержку, и мы поехали дальше.

Мы проехали несколько километров до мотеля с большой парковкой. Тут мы остановились и вышли из машины. Македонец опять закурил, но не успел он затянуться и пару раз, как махнул рукой в сторону со словами:

– Вот он, наш человек.

Я посмотрела туда, куда он показывал, и увидела молодого человека моих лет, может, немного старше. Тот осматривался вокруг.

– Добрый день, я жду здесь кого-то, чтобы отвезти к сербской границе, если не ошибаюсь. – Он обратился на странной смеси македонского, сербского и болгарского языков. Это звучало немного забавно, но мы друг друга поняли. Ошибки быть не могло, это был мой новый провожатый. Македонец сказал, что так и есть, и парень протянул ему руку. Теперь я могла получше его рассмотреть. Он был моего роста, с буйной густой шевелюрой, узким лицом, на котором выделялись удивительные голубые глаза. Пока он держал мою руку в своей, меня как будто пробило током. В первый раз за четыре года я не могла контролировать свое влечение к мужчине. Он представился Кириллом.

Я попрощалась с македонцем и пошла в черный «ауди», в котором приехал Кирилл. Я смотрела на него как завороженная. Мы поехали, он включил автомагнитолу.

Я была в совершенно новой для себя ситуации. Я чувствовала такое впервые за последние четыре года. У меня был секс и в Дубае, и в Стамбуле, я рассказывала об этом раньше. Иногда это доставляло мне удовольствие, очень редко, но все-таки бывало, что я как женщина была удовлетворена. Тем не менее ни разу эти сексуальные контакты не вызывали во мне настоящей страсти. Да, мне нравилось это, но только потому, что я ощущала потребность в мужчине, в сексуальной близости, что было просто удовлетворением простого физиологического инстинкта. Каждое соитие заканчивалось на пике возбуждения мужчины, после которого не было ласки, касаний, объятий, важных для большинства женщин.

И вот в этот день, после пересечения болгарской границы, когда я увидела Кирилла, во мне проснулась та, другая часть женщины, которая спала все эти четыре года. Я даже сегодня не смогла бы определить, была ли это любовь или страсть, момент повышенной чувственности или волнение, при котором все чувства обостряются. Но с первой минуты знакомства с Кириллом мое тело реагировало вопреки моей воле. Я была не в состоянии держать себя под контролем. Если говорить прямо, я хотела уже через десять минут после нашего знакомства оказаться в постели с молодым болгарином. Даже постель была ни к чему для того, чего хотело мое тело.

Кирилл вел машину довольно аккуратно. Ясно было, что это не зеленый юнец, который хочет произвести впечатление на девушку лихой ездой в шикарной тачке.

– Скажи, что это за история такая? Отец дал мне задание встретить тебя. Мне сказали, что у тебя английский паспорт, но ты сербка, которую нужно перевезти через сербскую границу, – начал Кирилл. Тема была не из приятных, но, по крайней мере, было от чего плясать, дальше можно было вывести разговор в более приятное русло.

– Надеюсь, ты выполнишь то, что от тебя ожидают. Все, что тебе сказали, правда. Сейчас я расскажу, если хочешь. Ты имеешь в виду нестыковку – сербка с английским паспортом, так? Я возвращаюсь с поддельным паспортом на родину после четырех лет отсутствия.

– Ты была в Турции четыре года?

– Нет, я была в ОАЭ, – ответила я прямо, но, предупреждая вопрос, готовый сорваться у него с языка, пояснила, что работала там в одной торговой фирме.

А дальше продолжила плести в том же духе. Мол, фирма попала в долговую яму, и это пошатнуло мое положение. Неудачное стечение обстоятельств – и я осталась без паспорта. Эта ситуация и привела меня в Турцию, откуда мои друзья помогли мне перебраться в Болгарию.

– Один из них – деловой партнер твоего отца, и так я очутилась тут, – сказала я, с улыбкой глядя на Кирилла.

Он только улыбнулся. Этот молодой человек знал, какой эффектной внешностью обладал и какое впечатление производил на женщин. Я уверена, до меня у него было достаточно любовниц, да и сейчас определенно у него их немало. Я только один раз разговаривала с ним после возвращения в Белград. Этот телефонный разговор длился несколько минут, и, несмотря на договоренность созвониться еще, мы никогда так и не созванивались. Но то, что я пережила с ним, я не забуду никогда.

Через два часа пути мы оба проголодались и решили, что пора перекусить, остановились у придорожного ресторана, снаружи выглядевшего довольно привлекательно и уютно. Мы оба заказали аперитив, а после обеда выпили по бокалу красного вина. Кирилл рассказывал мне о себе и своей семье. У него были младший брат и сестра, старше него на три года, которая была замужем и уже шесть лет жила в Канаде.

Я полюбопытствовала, в каких деловых отношениях находятся его отец и «мой друг из Турции», то есть Сафет.

– Если честно, точно не знаю. Кажется, они вместе перепродавали вещи с Запада в Украину и Россию, – ответил он.

Я с облегчением выслушала его ответ: мои подозрения, что Сафет тоже связан с торговлей наркотиками, рассеялись. Если они и были у меня, то довольно слабые. Кирилл несколько раз пытался узнать больше о моей «работе в Дубае», но я искусно переводила разговор на другие темы. Он спрашивал, кто остался у меня в Белграде, что делают мои папа и мама, как они живут. От него я в первый раз узнала в деталях о положении нашей страны, в котором она оказалась в результате санкций ООН.

В первый момент я не могла поверить. Думала, он шутит, когда говорит, что Сербия в полной изоляции, что границы закрыты, что через Сербию не идут больше грузовики из других стран, что нет топлива, еды, что повсюду нищета. Я сидела и молча слушала. Он говорил о страшном периоде 1993 года, времени самой высокой в мире инфляции, когда сто немецких марок считались богатством в моем родном Белграде.

– Я был в Белграде несколько раз за последние два года. Отец вел кое-какие дела с белградскими партнерами, продавал им нефть и какую-то технику, а оттуда возил овес. Я видел, что люди очень плохо живут. Но и в Болгарии люди живут ненамного лучше. Может, это тебя хоть как-то утешит. На нас не наложены санкции, но блокада Сербии отразилась на нашей экономике нелучшим образом. По крайней мере, так нам говорят, хотя люди с мозгами знают, что дело тут в другом. У нас бездарное правительство, мы технологически отсталая страна, люди не привыкли работать. Мы умеем только хорошо проводить время, – рассказывал Кирилл.

После этого мы перешли на более веселые темы. Мы разговаривали о музыке, об интересах, о том, на каких известных концертах мы побывали, кто какие фильмы любит. Я удивилась, когда он начал перечислять наших певцов и певиц, актрис кино и телевидения, фильмы, снятые в Белграде, но с успехом показываемые (а может, и сейчас не сходящие с экранов) на болгарском телевидении. А потом Кирилл спросил меня прямо, остался ли у меня в Дубае парень.

Признаюсь, вопрос застал меня врасплох. Я даже, кажется, покраснела, но отговорилась тем, что в нашем возрасте нормально иметь партнера. Но он настаивал на прямом и однозначном ответе.

– Ты хочешь сказать, что у тебя там остался кто-то очень дорогой?

– Нет, я не из тех, кто легко влюбляется.

– Мы в таком возрасте, когда нам кроме любви важны и другие вещи. И для этого любовь необязательна, – неожиданно произнес Кирилл, после чего наше общение перешло в новую фазу, весьма интересную для меня на тот момент.

Не помню, что я ответила, но беседа приобрела новое измерение, и в конце концов мы разговорились о физической любви. Я чувствовала, что вся дрожу. Мы смотрели в глаза друг другу, и я была готова в этот момент пойти с Кириллом куда угодно, хоть в туалет, и отдаться ему прямо там.

После глотка вина он оставил бокал и опустил свою руку на мою. Он медленно гладил ее. Мы продолжали молчать и смотреть друг на друга. Мое возбуждение росло, я была вся как сжатая пружина. Кирилл подозвал официанта и расплатился. Мы вышли из ресторана, держась за руки. Краем глаза я видела, что мы привлекаем всеобщее внимание посетителей. Я знаю, какое впечатление производит моя внешность. В ресторане были в основном мужчины, и я предполагала, как все завидовали Кириллу в тот момент. Но и он не уступал мне в эффектности. Мы были хорошей парой, по крайней мере, красивой.

Мы сели в машину, Кирилл выехал с паркинга и, когда мы набрали скорость, опять взял меня за руку, но в этот раз поднес ее к губам и поцеловал. После этого он опустил свою руку мне на бедро, и это прикосновение вызвало во мне бурю эмоций. Он медленно гладил внутреннюю поверхность бедра. Я запрокинула голову, опираясь на сиденье. Закрыла глаза, расслабилась и отдалась ощущениям. А возбуждение во мне все нарастало. Я заметила, как Кирилл свернул с магистрали, только когда он сбавил скорость. За все это время мы не произнесли ни слова. Он остановил машину у обочины дороги, уходящей в небольшой лес, начинавшийся метрах в пятидесяти от того места, где мы остановились. Я видела, что он какое-то время колебался, а потом поехал прямо к тому лесу.

Через десять минут мы уже страстно обнимали друг друга, а на мне не было ничего из одежды. Мы переместились на заднее сиденье, где я его чуть не изнасиловала. Я не могла ждать, пока он разденется, легла и притянула его к себе. Его штаны были наполовину спущены, и этого было достаточно. Мне хватило пары минут, чтобы дойти до оргазма. Мы пробыли там еще полчаса, а потом продолжили путь.

Мы подъезжали к Пловдиву. Кирилл снял комнату в одном средненьком отеле. Думаю, что лучшего в городе и не было. Он позвонил отцу в Софию, подтвердил, что все в порядке, и сказал, что мы переночуем в Пловдиве. Мы въехали в него, когда надвигались сумерки. Сейчас мне жаль, что у меня не получилось тогда осмотреть город. Он показался мне красивым. Но в то время единственное, что меня занимало, – это Кирилл.

Как только мы вошли в комнату, наша одежда упала на пол, а мы – на большую французскую кровать. Я попросила его сначала принять душ и вошла в ванную, а через несколько минут он присоединился ко мне. Мы долго целовались под теплыми струями воды, а потом занялись любовью. Я видела, насколько искусен Кирилл, он не давал мне дойти до верха наслаждения, шепча, что потом мне будет еще приятнее. И доказывал это на практике. Мы пошли на кровать, где делали друг с другом все, что нам хотелось. Во мне проснулся вулкан. То, чего мне не хватало все эти четыре года: одновременная реакция тела и чувств, – накрыло меня волной бесконтрольной страсти.

У меня в эту ночь было несколько оргазмов, мы меняли позы, любили друг друга на кровати, на полу, у окна… Никогда до того я ничего подобного не проделывала. В Белграде у меня была связь с Деяном, парнем из дома напротив, с ним я ходила в третий и четвертый класс. Но наши сексуальные отношения были нечасты и совсем неумелы. А в эту позднюю дождливую сентябрьскую ночь 1995 года в Пловдиве я переживала свой звездный час. Каждой своей клеточкой я чувствовала себя женщиной, торжествующей и наслаждающейся. Кирилл говорил мне, как я удивительно сложена, какая у меня потрясающая грудь, какой идеальной формы моя попка. Мне было неважно, говорил ли он правду или нет. В эту ночь эти слова были как дополнительный допинг, они еще больше возбуждали меня.

Я заснула в его объятиях и проснулась около девяти. Он все еще спал. Я сходила в ванную, приняла душ, а когда вернулась, он продолжал спать. Одеяло соскользнуло на пол, наверное, когда я вылезала из кровати, и Кирилл лежал передо мной в чем мать родила. У него было красивое тело, а мое желание еще не было до конца удовлетворено. Я легла рядом с ним и начала гладить сначала его торс, а потом ласкать его между ног. Его мужское достоинство быстро «проснулось», и мы опять занимались любовью, опять наслаждались.

Мы вышли из комнаты во время обеда, а не после завтрака, как рассчитывали, спустились в гостиничный ресторан. Перед входом внутрь Кирилл попросил меня подождать несколько минут, пока он принесет кое-что из машины. Только он отошел, подошла группа парней, человек пять или шесть. Я привлекла их внимание. Они остановились и начали сначала перебрасываться шутками, а потом попытались вступить со мной в разговор. Думаю, они были спортсменами, судя по их спортивным костюмам. Я держалась сдержанно, была немного испугана, но потом поняла, что ничего плохого со мной не может случиться: мужчины и женщины проходили мимо, улица была в нескольких метрах отсюда, ресепшен за спиной. Так что я ответила на их заигрывания.

Сначала я проговорила несколько фраз по-английски, это не дало результата, так как они по-английски не говорили, а потом, пытаясь говорить по-македонски, чтобы моя речь больше была понятна болгарам, спросила одного из парней, когда он в последний раз был в постели с женщиной. Они не ожидали такого: сначала замолчали, а потом засмеялись. Только двое из них не смеялись, те, что начали разговор и сначала были самыми решительными.

В этот момент подошел Кирилл, сначала он немного приостановился, а потом решительным шагом подошел к нам и спросил меня, что происходит.

– Ничего, молодые люди решили, что я не болгарка, и спрашивают меня, что я здесь делаю. У них острый глаз.

Пока я это говорила, группа медленно ретировалась вглубь коридора, а мы с Кириллом вошли в ресторан. Через несколько минут они вошли за нами и сели в противоположной части ресторана. Я сидела лицом к ним, Кирилл – спиной, и было заметно, что ему не все равно: я почувствовала долю ревности, что в какой-то степени приятно любой женщине. Если только в меру.

После обеда мы продолжили путь. Время от времени моросил дождь. Дождливая погода сменялась солнцем, которое светило как будто сквозь низкое и темное облако. Кирилл вел машину довольно быстро, так что мне пару раз пришлось схватиться за поручни на поворотах. Я не хотела ни просить его снизить скорость, ни спрашивать, почему он спешит. Дорога заняла несколько часов, ночь уже наступила, когда мы въезжали в Софию. При въезде в город мы на целый час застряли в пробке. По плану мы собирались быстро выпить кофе, но разговорились, не успели оглянуться, как время пробежало.

В Софии я оказалась первый раз в жизни. Кирилл говорил, что здесь его семья владеет большим домом и несколькими квартирами.

– Я бы хотел показать тебе свою семью, чтобы ты переночевала у нас, – предложил Кирилл, но я возразила, что если уж выбирать, то я бы предпочла переночевать в одном из софийских отелей.

– Не пойми меня превратно. Несмотря на то что между нами было за две последние ночи, мы знакомы только два дня. У твоего отца сложилось обо мне как о девушке, которую надо переправить в Сербию, определенное мнение, и оно тебе вряд ли понравится. Поэтому лучше оставь меня где-то в отеле, или давай переночуем вместе где-нибудь, где нам никто не будет мешать, как в прошлую ночь.

Кирилл молчал, и вскоре мы остановились перед каким-то автосервисом, или это был автомагазин, но очевидно, это место принадлежало Кириллу или его отцу. Когда мы вошли внутрь, в офис, четыре человека, находившиеся там, поднялись со своих мест, приветствуя Кирилла. Они обменялись несколькими фразами. Я не поняла, о чем они говорили. Затем Кирилл позвонил по телефону. Я догадалась, что он разговаривал с отцом, но из-за шума, доносившегося с улицы и из соседнего помещения, я не смогла расслышать, о чем они говорили.

– Пойдем, – сказал Кирилл, и один из работников вскочил с места, чтобы открыть перед нами дверь.

Все вышли вслед за нами и проводили нас до машины.

– Я разговаривал с отцом. Он рад, что ты в Софии. Он несколько раз разговаривал с Сафетом. Отец злится, что мы задержались в Пловдиве. Мне пришлось соврать, что тебе было плохо. Что я водил тебя к врачу, а он посоветовал переждать не меньше двенадцати часов перед возобновлением поездки.

– А о чем ты с ним договорился на эту ночь? – спросила я нетерпеливо.

– То, что ты хотела. Мы останемся вместе. Только я должен оставить тебя в отеле на какое-то время. Мне надо сходить домой – занести кое-что отцу. Пожалуйста, дай мне свой паспорт.

Я была озадачена таким недоверием Кирилла. Наверное, он подумал, что я могу сбежать, что было бы безумием в моем положении. Зачем бы я усложняла себе жизнь тут, уже у въезда в Сербию, сейчас, когда после четырех лет разлуки мой Белград уже вот-вот покажется перед моими глазами, когда он всего в сотне километров? Я без слов вытащила паспорт и протянула его Кириллу. Я была немного раздосадована.

Он поселил меня в один из самых дорогих отелей в городе. Все время, пока он занимался формальностями на ресепшене, мы не разговаривали, как и потом, в лифте. Он внес мои чемоданы в комнату и вышел наружу, сказав, что вернется примерно через час. Я молчала. Как только Кирилл вышел, я закрылась на замок и пошла в душ.

Он и правда вернулся очень быстро и сказал, чтобы я приготовилась, потому что он приглашает меня на ужин. Я ответила, что не голодна, но это было неправдой. Просто я все еще злилась на него, чувствовала себя обиженной на его недоверие.

– Пожалуйста, не сердись. Может, то, что я сделал, было глупо, но подумай вот о чем. Почему ты считаешь, что я сделал это из-за недоверия, а не из страха тебя потерять сегодня вечером?

– Как ты можешь меня потерять, куда я могу бежать и зачем, когда я так близко к сербской границе? Кроме того, у меня в кармане меньше сотни немецких марок. Куда бы я с ними убежала? – солгала я, потому что Сафет дал мне при расставании пятьсот марок.

– Извини, я не знал, – ответил Кирилл, вытаскивая из кармана несколько купюр по сто марок и протягивая их мне. Я отказалась, продолжая изображать обиду, но он настоял на том, чтобы я взяла двести марок.

Мы ужинали в национальном болгарском ресторане недалеко от отеля. Там играла приглушенная музыка, мы пили красное вино. Мы опять оказались на одной волне, и проснулась страсть прошлой пловдивской ночи. Кирилл пригласил меня на танец, мой первый танец за четыре года, который я воспринимала с подлинным удовольствием. Под влиянием алкоголя Кирилл начал рассказывать о своей жизни, он хотел, чтобы я стала ее частью. Упоминал какие-то дела, путешествия, Швейцарию. Я молчала, прижимаясь к нему всем телом, положив голову ему на плечо.

Мы вернулись в отель после полуночи. Уже в лифте мы не смогли сдержаться – слились в страстном поцелуе, тесно прижавшись друг к другу. Только Кирилл закрыл дверь на ключ, как наша одежда полетела во все стороны. Через минуту мы уже оказались на огромной кровати, абсолютно голые. Кровать занимала, наверное, полкомнаты. В эту ночь я полностью раскрепостилась. Когда Кирилл стремительно вошел в меня, я закричала от наслаждения. Потом он со смехом вспоминал это. Секс с ним – это было что-то особенное, какое-то неистовство, торжество телесного наслаждения. Именно с ним я открыла для себя, как прекрасна, оказывается, телесная любовь. Я долго размышляла о тех ночах, проведенных с молодым болгарином в Пловдиве и Софии. Я думала о своем поведении и особенно о наслаждении, которое тогда испытала. Я считаю, что это было вызвано моим дубайским и стамбульским опытом. Там я спала с мужчинами, но за исключением нескольких случаев в ОАЭ, которые доставили мне удовольствие, была объектом и не участвовала в процессе на равных. С Кириллом все было по-другому.

Кажется, я описывала один случай, когда ночь, проведенная с моим дубайским хозяином, принесла мне настоящее наслаждение. Но эта ночь не шла ни в какое сравнение с тем, что я испытала с Кириллом.

Мы заснули, вспотевшие и уставшие. Опять, как в Пловдиве, утром мы опоздали на завтрак. После душа (а было уже больше часа дня) я попросила Кирилла, чтобы он позволил мне позвонить родителям. Он заказал белградский номер, и через несколько минут телефон зазвонил; В трубке послышался голос телефонистки, которая сообщала, что на связи Белград. И потом я услышала голос отца. Он говорил, что ничего не слышно, а я закричала в трубку:

– Папа, папа, это я! Ты слышишь меня? Папа, скажи, ты слышишь? Это я!

– Слышу, слышу, доченька, я слышу тебя! Слава богу, что ты позвонила. Где ты? Я слышу тебя, как будто ты в Белграде!

– Нет, пока нет, но недалеко. Мы увидимся через несколько дней. Я еду домой. Все в порядке, не беспокойтесь. Вы здоровы? Как там мама и Чеда?

– У нас все хорошо, не дождемся, когда увидим тебя. Ты знаешь, когда приедешь? Мы тебя встретим у границы!

– Не надо, папа. Я позвоню, когда въеду в Сербию, а ты…

В этот момент связь прервалась. Кирилл спросил, хочу ли я еще раз позвонить, но я отказалась. Все, что мне было нужно, – услышать голос мамы и папы. Еще я хотела попросить папу передать моей подруге Светлане, что я звонила, но это уже не так важно. Я пробовала один раз дозвониться до нее из Стамбула, но мне сказали, что я ошиблась номером, и так было два раза. Значит, они или переехали, или поменяли номер.

После обеда мы с Кириллом сели в машину и отправились на встречу с его отцом, который хотел со мной увидеться. Он ждал нас в роскошном кабинете в одном из самых богатых и красивых районов Софии. Это был мужчина пятидесяти с лишним лет, среднего роста, идеально сложенный, очень привлекательный. Кирилл явно пошел в него. Его выразительные голубые глаза и прекрасные волосы были в точности, как у отца.

Уже спустя пару минут после знакомства мне стало ясно, что он ко мне неравнодушен – просто глаз с меня не сводил. Я оделась довольно вызывающе, и в его взгляде читалось нескрываемое вожделение. Он без предисловий, несмотря на присутствие Кирилла, предложил мне остаться в Софии, в Болгарии. Он, мол, обеспечит мне хорошую работу в своей фирме, роскошную квартиру, высокую зарплату, личное авто. Если бы не его взгляд, я бы подумала, что Кирилл успел рассказать отцу о том, что было между нами, и тот сейчас подготавливает меня к вступлению в их семью, к тому, чтобы я вышла замуж за его сына… Но дело было совсем в другом, в похоти, которая сквозила в каждом движении, каждом взгляде этого мужчины. Я чувствовала себя неловко перед Кириллом, но не могла повлиять на ситуацию. Меня не удивило, когда этот элегантный плейбой послал Кирилла по какому-то поручению в город. Парень, конечно, знал своего отца, чувствовал его намерения и вышел из комнаты, едва сдерживая ярость.

– Ты так и не ответила, принимаешь ли мое предложение остаться или едешь дальше, в Белград, – обратился ко мне его отец.

– Я еду дальше, в Белград, еще сегодня, если вы мне поможете в этом, конечно.

– А ты знаешь, что сейчас творится в Сербии? Как там живут люди? Знаешь, куда ты едешь? Сербия на краю катастрофы. Там люди голодают. Работают за несколько десятков марок в месяц. Страна в полной изоляции. Ничего нельзя ни ввезти, ни вывезти. Экономика уничтожена, предприятия стоят.

Тратятся последние запасы. Я предлагаю тебе то, о чем в Сербии мало кто мечтает.

– Можно мне задать откровенный вопрос?

– Конечно, ты можешь говорить со мной прямо, я этого и хочу, – ответил он, не спуская с меня глаз.

– За четыре года, которые я провела вдали от родины, я пережила столько, что этого хватило бы на две жизни. Скажите прямо: я вам нравлюсь как женщина? На самом деле я и без слов уже поняла, просто подтвердите это сами.

– Да, конечно. Ты потрясающе выглядишь. Ты мне очень нравишься. Я уже давно не видел такой безупречной красоты. Отвечу откровенностью на откровенность. То, что я тебе предложил, только часть того, что я тебе дам, если ты останешься в Болгарии и станешь моей любовницей.

– Мой ответ вам не понравится. Я однозначно не могу остаться в Болгарии, и есть дополнительные причины, по которым я не могла бы стать вашей любовницей. Вы их вряд ли поймете.

– И все-таки что это за причины? – не унимался он.

– Две прошлые ночи я провела с вашим сыном Кириллом. Это было незабываемо.

В комнате наступила гробовая тишина. Он продолжал смотреть в мою сторону, но как бы сквозь меня. Он несколько раз покрутился в кожаном кресле, задержал взгляд на картине на стене, встал и прошелся по комнате.

– Когда бы ты хотела продолжить поездку? – Я едва узнала его голос. Теперь это был голос разочарованного, сломленного человека.

– Чем быстрее, тем лучше.

Он позвал секретаршу и сказал ей, насколько я смогла разобрать, чтобы она срочно связалась с Кириллом и передала ему, чтобы тот приехал. Мужчина опять стал ходить по комнате в молчании и наконец прервал эту тяжелую тишину:

– Пожалуйста, не сердись на меня. Пройди в приемную. Я должен сделать несколько деловых звонков.

Я встала и молча вышла из его кабинета. В приемной было зелено, как в ботаническом саду. Здесь сидела секретарша. Она быстро встала и предложила мне сок. Как только пожилая женщина принесла его, в комнату вошел Кирилл. Он смотрел на меня с напряжением, спросил, на месте ли отец, и, получив утвердительный ответ секретарши, вошел. Я спокойно сидела и пила сок. Где-то через пятнадцать минут Кирилл вышел из кабинета. Дверь осталась открытой, через мгновение в ней появился его отец.

– Желаю тебе всего наилучшего. Надеюсь, уже завтра ты будешь в Белграде и встретишься с родителями, – обратился он ко мне. – Спасибо, что помог, – бросил этот мачо Кириллу через плечо. Я поняла, что он даже не хочет попрощаться, и, оставаясь на месте, только поднялась и поблагодарила его.

– Мне приятно было познакомиться. Спасибо, что выполнили просьбу Сафета, моего стамбульского друга, помогли мне добраться домой, – проговорила я, смотря на него в упор. На несколько мгновений он встретился со мной взглядом, а потом, кивнув, быстрыми шагами направился в кабинет. Перед тем как закрыть за собой дверь, он еще раз пожелал мне счастливого пути.

– Пойдем, – сказал Кирилл.

Я попрощалась с секретаршей и пошла за ним. Мы молчали перед лифтом, и та же гнетущая тишина стояла, пока мы спускались на первый этаж. И только когда мы сели в машину, Кирилл заговорил:

– Что вы обсуждали с отцом, пока меня не было?

– Ничего особенного.

– Пожалуйста, я серьезно. Я видел, как он смотрел на тебя. Знаю, он послал меня в город, просто чтобы отделаться. Ему нужен был повод, чтобы остаться с тобой наедине. А когда я вернулся, все переменилось. Он сказал, чтобы я отвез тебя на границу. Что случилось?

– Кирилл, я нравлюсь твоему отцу как женщина.

– Это было ясно с самого начала.

– Когда ты ушел, он предложил мне все, что пожелаю, только бы я осталась в Болгарии. Да, он хотел, чтобы я стала его любовницей.

– И что ты ему сказала? Он выглядел совершенно убитым.

– Я сказала, что две последние ночи Мы провели вместе. Этого было достаточно.

Кирилл стукнул по рулю рукой и выругался. Он был очень зол. Начал подрезать машины, проезжать на красный свет, мешать движению. Мы несколько раз едва избежали столкновения. Я попросила его ехать помедленнее. Он только отмахнулся. Потом внезапно затормозил у какого-то парка и обернулся ко мне:

– Что конкретно ты ему сказала?

– Что мы спали вместе.

– И как он отреагировал?

– Как будто на него вылили ушат холодной воды. Сразу отстранился. Мы не обменялись больше ни единым словом. Он попросил меня выйти в комнату к секретарше.

Кирилл опять завел машину. Мы поехали дальше. Опомнившись, я спросила, куда мы едем.

– А куда бы ты хотела? – ответил он вопросом на вопрос.

– На границу, – без колебаний ответила я.

– Ну так поедем на границу, то есть в сторону Сербии, – отозвался Кирилл.

Я поняла, что инцидент с отцом, который хотел оставить меня при себе в Болгарии, исчерпан. Буря миновала.

Я чувствовала, что напряжение спадает, и спросила, сколько километров до границы, то есть когда я попаду в Сербию.

– He знаю точно, но недалеко. Мы скоро приедем. Ты пересечешь границу возле Димитровграда.

– А есть ли какой-то план действий? Мы же ничего не оговорили. По крайней мере, не со мной. Я не в курсе. Знаешь, у меня ведь английский паспорт, могут возникнуть проблемы. Кто поверит, что я сербка, несмотря на язык, если у меня нет удостоверения личности, загранпаспорта или паспорта, никаких документов? Я вынуждена буду представиться как иностранка, сослаться на свой английский паспорт.

– Мы это учли. На границе тебя будет ждать серб из Ниша. Он сейчас в Пироте. Он отвезет тебя в Белград. Папа говорил, что созванивался с ним сегодня утром. Этот человек сотрудничает с нами больше года. Мы переправляем в Сербию нефть и кое-какую технику, и он – единственный посредник.

– Твой отец говорил, что в Сербии блокада. Разве это не так?

– Так. Только кто может держать под контролем все точки на границе? Кроме того, насколько я знаю, отец доплачивает и тем контролерам из ООН в Румынии и Болгарии. Они следят за соблюдением эмбарго на границах с Сербией. Мы даем им в месяц около двадцати тысяч марок, и все в порядке. Не подмажешь – не поедешь.

Чем ближе к границе, тем плотнее становился поток машин и автобусов на шоссе. За несколько километров до пограничного пункта автомобили уже ехали колонной. Кириллу удавалось объезжать десять или больше машин, а потом вливаться в колонну. Такие чудеса маневренности он проделал несколько раз. Дальше это оказалось слишком чревато столкновением – нас больше не хотели пускать в колонну. Все были озлоблены долгим ожиданием. Прошло несколько часов томительного ожидания и медленного продвижения вперед, прежде чем вдалеке замаячил пограничный пункт. Мы узнали его по огням вдали. Мной овладело странное чувство. Четыре года я каждый день представляла себе тот момент, когда я наконец вернусь в Сербию, а сейчас, в нескольких метрах от нее, я вдруг почувствовала страх возвращения к старому, страх того, что ждет меня в Белграде. Я боялась вопросов, на которые придется отвечать, родителей и друзей, которым должна буду объяснять, где была и что делала эти четыре года. Почему я не звонила и не писала? Кирилл молчал, как будто знал, что я чувствую. Мы медленно приближались к пограничному пункту.

Пробка все увеличивалась, колонна медленно двигалась вперед, мимо нас проходили люди с огромными тюками, кто-то нес канистры с бензином, объемные сумки с товаром. Какие-то люди перекрикивались на расстоянии.

– Кирилл, сейчас я перейду границу. Как ты думаешь, мы еще встретимся? – спросила я, как бы пытаясь задержать наше знакомство в памяти. Даже не знаю, почему я об этом спросила.

– Не знаю. Мы созвонимся. Было бы глупо оправдываться сейчас, но я думаю, что мой отец испортил все в зародыше. Ты и так не осталась бы в Болгарии, даже если бы я попросил тебя и дал бы тебе время подумать.

– Я не думала об этом. На самом деле я и сама не знаю, что бы хотела услышать от тебя. Но точно могу сказать, что два дня, которые мы провели вместе, останутся в моей памяти навсегда. Я думаю, что мы больше не увидимся. Не сердись, думаю, ты согласишься, что это был внезапный порыв страсти, и ничего больше. Я в этом уверена. Может, это и к лучшему. Пусть все закончится здесь, на границе.

– Да, может, и к лучшему, – проговорил Кирилл, барабаня пальцами по рулю. Мы опять замолчали. По радио передавали какую-то умиротворяющую музыку, как будто специально созданную для таких моментов.

У пограничного пункта Кирилл припарковался в стороне. Болгарский таможенник удивлялся, что у нас ничего нет в машине. А потом, наверное, подумал, что мы скрываем что-то намного более ценное, чем бензин или дешевый товар из Турции и Болгарии, но был еще больше удивлен, когда Кирилл сказал ему, что он не будет пересекать границу. Тот только пожал плечами и показал мне, что я могу идти к югославским таможенникам. Мы пошли вместе. Кирилл нес чемоданы, мы оба молчали. Мы очутились в очереди обремененных многочисленными сумками и тюками людей, вымотанных дорогой.

За десять метров от таможенника я встала в новую очередь, Кирилл протянул мне руку. Мы обнялись, он поцеловал меня в обе щеки, повернулся и пошел назад. Пройдя несколько метров он остановился и, глядя прямо перед собой, пошел назад. Все это время я не спускала с него глаз.

– Мне жаль, что мы познакомились в таких обстоятельствах. В другой ситуации я бы на коленях просил тебя остаться. Мне очень жаль, – сказал Кирилл и быстрыми шагами пошел, почти побежал к выходу из таможни.

На наше расставание никто вокруг не обратил внимания. Люди были поглощены своими проблемами: как пронести незаметно запрещенный товар, как обвести вокруг пальца таможенников и при этом немного сэкономить.

Я протянула паспорт, и таможенник испытующе посмотрел на меня. Он с трудом спросил по-английски, куда я еду. Я ответила, что в Белград, к подруге. Он опять заглянул в паспорт, а потом попросил открыть чемодан. Удивительно, но он лишь окинул внутренность взглядом и протянул обратно мой паспорт. Я медленно пошла вместе с колонной людей к припаркованным в стороне автомобилям.

Я не знала, что делать. Мне не сказали, как выглядит тот серб, который должен меня встретить. Я надеялась, они описали ему мою внешность, а меня, скажу без ложной скромности, трудно не заметить. Особенно мужчине.

Я стояла, оглядываясь по сторонам. Люди проходили мимо. Какой-то ребенок плакал. Наверное, он только что проснулся, и мать никак не могла его успокоить. Ночь была холодной – эта ночь конца октября 1995 года, когда спустя четыре года я опять ступила на землю, которую оставила, купившись на обман. И когда я уже потеряла надежду и начала лихорадочно соображать, откуда можно было бы позвонить в Белград, за спиной послышался голос:

– Извините, вы не ждете кого-то из Ниша?

Я обернулась. Передо мной стоял человек лет пятидесяти, в кожаной куртке, небритый, как ни взгляни – не красавец.

– Да, – ответила я. – А вы собираетесь отвезти кого-то в Белград?

– Точно. При условии, что этот кто-то привлекателен и имеет английский паспорт, как мне сказали. Меня зовут Драган, – представился мой новый провожатый и протянул мне руку.

Он взял мои чемоданы и добавил, что машина поблизости. Я пошла следом за ним. В этот момент я была вся в себе, не обращала на него внимания. Мне хотелось полностью отключиться, отдаться ощущениям. Вот он, момент, о котором я мечтала четыре года! Меня обволакивает прохлада и темнота ночи, я наконец дома, ступаю по родной земле! Но странное дело: эта непреложная истина – факт моего возвращения не вызвал во мне ни единой эмоции. Внутри была абсолютная пустота. «Понимаешь, ты же в Сербии», – говорила я сама себе, безуспешно пытаясь вызвать волнение, но оставалась холодна как лед.

Машина Драгана была припаркована в ста метрах от пункта таможенного контроля. Я шла за ним, отставая на пару шагов, он ни о чем меня не спрашивал, а в моей голове мелькали образы Дубая, Стамбула, лица хозяина, Исмара, Сафета, Хазили, Эсада… Мы погрузили чемоданы и пошли к его «фольксвагену-гольфу». В салоне стоял сильный запах курева.

– Слушай, я взялся привезти тебя в Белград. Я немного в курсе твоей истории, не буду тебе надоедать расспросами, капать тебе на мозги. Я могу, если тебе так легче, молчать до самого Белграда. Только сейчас ответь мне на вопрос: ты хочешь переночевать где-нибудь и выехать утром или сейчас едем без остановок в Белград?

– Если вам не сложно долго быть за рулем, я за второй вариант.

– Не беспокойся, у меня были и нагрузочки побольше, и путешествия подольше. Тогда едем в Белград.

– Я бы только хотела выпить где-нибудь по пути чашечку кофе и воды. Мне правда нужно выпить кофе, – попросила я.

– А это задачка посложнее. Видишь, который час! Но думаю, мы найдем что-то в Пироте. Там есть трактир, который работает до последнего посетителя, а пьяницы всегда найдутся.

И вот мы приехали в Пирот. Городок спал, изредка автомобили проносились мимо. Драган и правда отыскал какое-то злачное место под ресторанной вывеской, которое работало круглосуточно. Мы сели за один из десятка столов. Недалеко от нас сидели двое мужчин, не сказать чтобы очень пьяных. Один из них ругался с официантом. Это напоминало скорее обмен «любезностями», вернее, грубостями, а не ссору. И все-таки я слушала их переругивание с удовольствием. Это было какое-никакое, но общение на моем родном языке. Хотя уже с Сафетом и Эсадом мы разговаривали по-сербски, ругательств от них я не слышала. А эти двое сквернословили как сапожники, крыли друг друга последними словами, но так монотонно, спокойно и так долго, что мы с Драганом приняли их за старых приятелей, для которых такое переругивание – обычный способ общения.

Кофе оказался неожиданно хорошим. Думаю, в это время на кухне уже никого не было, и официант приготовил его сам. Никогда еще этот волшебный напиток не доставлял мне такого удовольствия, как в эту ночь в Пироте. Мы посидели минут десять или, может, полчаса. Драган выкуривал сигарету за сигаретой.

Мы вышли на улицу и поехали дальше, но не успели проехать и ста метров, как нас остановил полицейский патруль. Мы припарковались в тени каких-то деревьев, рядом располагался то ли парк, то ли сквер. Полицейский медленно подошел к машине, попросил предъявить права и разрешение на проезд. Он включил фонарь и внимательно пробежался глазами по обоим документам. Он обошел машину вокруг, а возвращая Драгану документы, спросил, кто эта девушка, показывая пальцем на меня. Я замерла от страха. Я мгновенно поняла, что Драган в этом случае не имеет права лгать, иначе если они потребуют паспорт, а у меня его нет, то я окажусь в полицейском участке, и кто знает, к каким осложнениям это приведет. Драган молчал несколько секунд, а потом очень спокойно ответил:

– Эта девушка – иностранная гражданка. Она из-за рубежа, из Англии, я везу ее в Белград.

Нужно было видеть, как мгновенно переменилось выражение лица полицейского. Для пущей важности он даже приподнялся на носки. Полицейский потребовал, чтобы мы с Драганом вышли из машины и подошли к полицейской машине. Из нее уже вышел его коллега, заметив, очевидно, что что-то происходит.

– Скажите ей, чтобы показала паспорт, – обратился полицейский к Драгану, а когда он несколько раз повторил «паспорт, паспорт», я якобы с трудом поняла, о чем речь, и пошла к машине.

Я передала паспорт полицейскому. Тот долго его разглядывал, а потом обратился к Драгану:

– А она, случайно, не проститутка?

– Да вы что! Она студентка, была в Турции и Болгарии на стажировке, а сейчас я везу ее к подруге в Белград.

– Да что ты мне зубы заговариваешь. Какая стажировка! Сейчас в эту страну въезжают только контрабандисты и шлюхи. Отвечай: куда ее везешь? – Полицейский особенно не стеснялся в выражениях. Он не купился на нашу историю. Сейчас он окинул меня взглядом с головы до ног.

– Я вам правду говорю! Девушка из Англии, у нее подруга в Белграде, я знаю родителей этой подруги. Они попросили меня встретить ее на границе и привезти в Белград. Вот и все. Может, она и правда проститутка, а может, врач, пилот, парикмахер, хрен его знает кто! Мое дело – довезти ее. Спрашивайте ее! – ответил мой провожатый, и, когда я со страхом подумала, что после таких слов все еще больше усложнится, полицейский, выругавшись, отошел с паспортом к машине, что-то записал и вернулся через пару минут:

– У меня нет времени проверять, кто она. Этим займутся утром в полицейском участке.

– Что это значит?! – возмутился Драган.

– Это значит, что вы останетесь здесь до восьми утра и тогда явитесь в полицейский участок. Там мы и проверим ее личность. Можете ждать в машине, поехать в отель или переждать в каком-то круглосуточном кабаке.

Я была в ярости. Только величайшим усилием воли я удержалась от того, чтобы не выложить ему все как есть по-сербски, но понимала, что это будет катастрофой. Драган просил и уговаривал то одного, то другого полицейского, но они только качали головами. Тот, что разговаривал с нами, пошел к машине. Драган ходил из стороны в сторону, размахивал руками, ругался, а потом подошел к полицейской машине. Я села в салон и гадала, чем все это может закончиться. Скоро подошел Драган, включил мотор, и мы поехали.

– Куда мы едем – к полицейскому участку или в кабак? – хладнокровно спросила я.

– Мы едем в Белград. – При этих словах Драган вытащил мой паспорт из кармана и бросил его мне на колени.

Я довольно улыбнулась и спросила его, какие аргументы оказались решающими, чем ему удалось смягчить сердца полицейских.

– Что ты, какие аргументы! Триста немецких марок – что может быть более убедительным? По сто каждому. У них месячная зарплата не больше этой суммы.

– У меня есть с собой немного, я верну вам эти деньги, – сказала я ему.

Он в ответ лишь улыбнулся и сказал, что ему это компенсируют в другом месте:

– Это возместят мне твои болгарские друзья, мои бизнес-партнеры. – Он нажал на газ.

Дорога была совершенно пустынной, и через час-два мы уже были в Нише. Ниш выглядел намного живописнее Пирота. Обилие огней, светофоры на перекрестках – все это оживляло город. Мое первое мрачное впечатление от Сербии, то, что я увидела, перейдя границу, начало меркнуть на этом фоне.

Мы с Драганом почти не разговаривали. Он осведомился, не голодна ли я, не против ли я, что он курит в машине. Я только отрицательно покачала головой и еще глубже погрузилась в свои мысли. У меня в голове возникали тысячи различных ожиданий и предчувствий. На первый план вышел страх первой встречи с родителями. Я безрезультатно пыталась заснуть. Начало светать. Я смотрела в окно, на то, как первые лучи солнца затопляют поля, на которых уже вступила в свои права осень. Драган довольно быстро вел машину, на скорости не меньше ста тридцати километров в час, так что мы были уже где-то в области Крагуевца. Перед нами, в нескольких сотнях метров, ехал небольшой грузовик. Не знаю почему, но я стала наблюдать за ним, и тут заметила, что происходит что-то необычное.

Грузовик начал поворачивать направо. Драган посмотрел на меня, рукой показывая на грузовик. Когда мы оба ожидали, что он свалится в кювет, он за долю секунды избежал падения. Шофер внезапно повернул влево, и грузовик опять поехал посередине дороги. Мы шли за ним на расстоянии ста метров, не больше. Драган снизил скорость, а водителю грузовика, который, очевидно, задремал до этого, с трудом удавалось контролировать ситуацию на дороге и вести машину. Он был теперь у левого края дороги, потом дернулся вправо, затем опять влево и врезался в ограждение посередине трассы. Затем он дал задний ход и остановился. Драган нажал на тормоз и затем резко подался вправо, так что мы оказались у самого края трассы. Драган собирался дать задний ход, но вместо этого по ошибке перешел на первую скорость, и мы съехали в кювет. Канава была не очень глубокой, но нам вряд ли удалось бы выбраться оттуда без посторонней помощи.

К нам подбежал водитель того грузовика и стал извиняться. Драган ругался, тот тип продолжал извиняться, Драган в свою очередь потребовал прекратить «трепать языком» и вместо этого привезти лучше грузовик к краю трассы, чтобы вытащить нас из кювета. Водитель последовал его совету, и мы благополучно вылезли из кювета с его помощью. Было повреждено только лобовое стекло.

Мы поехали дальше по направлению к Белграду. Следующие пятьдесят километров мне пришлось слушать ворчание Драгана. Он ругал пьяниц, плохих водителей, пропащую, нищую страну… Позади остались повороты на Поджаревац и на Смедерево. Белград был почти рядом, рукой подать! И тогда со мной стало твориться что-то невероятное. Меня всю трясло от перевозбуждения, меня так лихорадило, что, может быть, даже поднялась температура.

На том берегу, у завода «Ласточка», с которого открывается первый хороший вид на Белград, я не смогла сдержать слез. Мой родной город, Белград, о котором я грезила, который снился мне ночами несколько прошлых лет… Я бы обняла его, вышла бы из машины и поцеловала бы землю, на которой он стоит.

Я обводила восхищенным взглядом высотные здания, людей, проезжавших мимо в машинах, прохожих на улицах. Мне так хотелось сказать, как сильно я их всех люблю!

– Драган, пожалуйста, сверните с трассы на Мостарской петле, выйдите на Сараевскую улицу. Я скажу вам, куда ехать и где остановиться, – попросила я удивленного Драгана.

Мы остановились перед каким-то продуктовым. Я вошла в него и попросила у продавщицы за прилавком булочку и йогурт. Когда же я полезла за деньгами, вышла заминка: у меня ведь были только немецкие марки, и то купюрами по стс5. Я обернулась, чтобы позвать Драгана, и только тут заметила, что он уже стоит у меня за спиной, протягивая девушке деньги. Я вышла на улицу, остановилась у машины, открыла йогурт и начала пить его. Драган стоял рядом и молчал, будто догадываясь, что для меня значит этот момент.

Мое обычное утро в Белграде начиналось именно так: я покупала булочку с йогуртом и завтракала, расположившись на ближайшей лавочке. Эта привычка у меня от деда. Он так делал, сколько я его знала. Вернувшись через четыре года в Белград, я все так же не изменяю своему утреннему ритуалу. Я еще в Стамбуле знала: первое, что я сделаю, когда попаду в Белград, если это будет утром, – съем булочку с йогуртом.

Мы сели в машину и через пятьдесят минут были перед моим домом. Драган подвез меня к самому подъезду, выгрузил чемоданы и спросил, помочь ли мне донести вещи до лифта. Я согласилась и пригласила его зайти на чашечку кофе.

– Не стоит, у вас будет достаточно тем для разговора наедине. Не сердись. Я сейчас заскочу к другу в Новый Белград – и сразу назад. Извини, если что-то было не на высшем уровне, – сказал Драган.

– Все было на высшем уровне, даже то, как мы съехали в кювет, – с улыбкой ответила я, и на этом мы расстались.

Наступил самый важный момент.

Я смотрю прямо перед собой. Как будто вместо входной двери передо мной огромная стена. Она кажется мне и правда огромной, непреодолимой. Я стою несколько минут, набираясь решимости, чтобы войти, и кто знает, сколько бы еще я простояла, если бы не другие опасения. Прежде всего, случайная встреча с соседями. Я не готова к разговору с ними.

И вот я в лифте. Двери закрылись, и я с легкой дрожью нажимаю на кнопку своего этажа. Выношу из лифта чемоданы. Коридор пуст. Из квартиры напротив доносится народная музыка. Подхожу к двери и звоню.

Два раза нажимаю на кнопку звонка. Слышны шаги, скрежет ключа в замке. Через секунду передо мной появляется лицо моей матери. Лицо, которое за четыре года моего отсутствия покрылось сеткой новых морщин.

– Доченька… – И больше она ничего не говорит.

А потом мы просто стоим в объятиях друг друга долго-долго. И долго плачем тут же, в дверях нашей маленькой квартирки, из которой я вышла последний раз четыре года назад, веря, что сказки есть и в жизни.

Мы смотрим друг на друга, обнимаемся, а потом опять принимаемся плакать. Я все повторяю «мамочка», а она – «доченька».

Из квартиры доносится скрип открывающейся двери, я замечаю тень на стене. Это папа. Он уже стоит рядом с нами, и тогда я в первый раз в жизни вижу, как он плачет. Я вхожу в квартиру, папа вносит чемоданы и закрывает дверь. Мы сидим в гостиной и просто смотрим друг на друга. Он, мама и я. Слова нам не нужны.