Профессия: аферист игра на интерес

РЫБНЫЙ ДИРЕКТОР

Большой этап прибыл на вокзал. Вагон, в котором перевозят заключенных, называют «Столыпин». В нем этапируют людей с различными мерами наказания. Здесь женщины находятся рядом с мужчинами, разделенные тонкой перегородкой. В вагоне также имеются две камеры для «смертников».

Тося приметил интересную девчонку и договорился с конвоирующим их солдатом, уплатив ему сто рублей, что тот оставит их на один час в пустующей камере смертников.

Здесь он обрушил на нее страсть выдержкою в один год тюрьмы. Когда солдат сообщил, что время закончилось, и повел усталую девушку на прежнее место, Тося удобно устроился на наре и задремал.

Он дал вернувшемуся солдату еще двадцать пять рублей и попросил какое-то время его не беспокоить. Тот согласился. Тося закрыл глаза и погрузился в воспоминания. Но тут открылись двери, и он увидел большого полного человека с мощным баулом. Тот присел рядом. Разговорились.

Выяснилось, что тот работал генеральным директором объединения «Океан» при министерстве рыбного хозяйства. Он основал большую сеть магазинов во многих городах страны. Пять лет назад был громкий процесс, в результате которого министра рыбного хозяйства «разменяли».

Тося расположил к себе уже немолодого директора, и тот стал подробно рассказывать о пережитом.

— Сейчас еду из Лефортово, — говорил он, — где просидел почти полгода. Пять лет назад меня приговорили к пятнадцати годам. И каждый год с зоны вывозят в Лефортово. Это тюрьма, где все с тобой разговаривают на «будьте любезны». Сколько раз меня водили из камеры на допрос — ни разу я не встретил никого из заключенных в коридоре. Такое впечатление, что тюрьма пуста. Но, конечно же, это не так.

Как противны следователи со своей любезностью! Каждый допрос начинается со слов: «Не желаете ли кофе?» А затем таким же тоном задаются вопросы, один провокационное другого. Доводят до такого нервного напряжения, что возвращаюсь в камеру как выжатый лимон.

Был такой случай. В камеру попал контрабандист, а через стенку сидел его подельник. Он простучал всю стену и нашел в ней какой-то просадочный шов, через который они могли перестукиваться при помощи азбуки Морзе.

Он стучал один день, а на второй, как только подошел с ложкой к стене и начал стучать, открылась дверь, в которой стоял следователь вместе с надзирателем.

«Что это вы там делаете?» — спросил следак.

«Я здесь давлю клопов», — глядя на ложку, ответил тот.

«Вы хотите сказать, что больше ничем у этой стены вы не занимаетесь?» — не унимался следователь.

«Да, больше ничем я здесь не занимаюсь», — подтвердил тот.

«Ну, во-первых, я хочу вам заметить, в нашей тюрьме клопов нет. А во-вторых, вот это то, чем вы не занимались сегодня, а это — чем вы не занимались вчера». — И показал ему два листка бумаги, на которых была расшифрована сегодняшняя и вчерашняя морзянка.

— А вообще-то я хочу сказать тебе, Тося, — продолжал рыбный директор, — зря они министра «разменяли». Ведь у руля стоял я. И сеть магазинов я придумал. Конечно, меня тоже ожидала его участь. Но, беря во внимание мои заслуги перед родным Отечеством — мне даже Сам лично вручал ордена и медали, — беря все это во внимание, мне «вышку» заменили пятнадцатью годами.

— Как же так получилось, — спросил Тося, — что вас всех прижучили?

— А получилось, сынок, все очень просто. Был у меня один знакомый мальчик двадцати трех лет. Он всячески пытался меня ублажить. Например, прилетаю я в Питер в командировку. А он стоит у трапа. Встречает. У меня заказан люкс в «Европейской», а он говорит: «Как такой человек, как вы, может жить в таком номере? Вас ждут апартаменты в „Пулковской“. Приезжаю в „Пулковскую“, а там уже и девки в постели. И так каждый раз он пытался скрасить мой быт и досуг.

Поставил я его директором магазина на Арбате. И начал он мотаться в Польшу. Причем делал это все чаще и чаще. Но это мне говорил, что в Польшу. А на самом деле ему удалось познакомиться с нашим послом в Польше. Тот ставил визу в заграничном паспорте, и Артур из Польши отбывал в разные страны мира.

Его приметили контрабандисты, видя, как он легко и смело преодолевает таможню. Они взяли его в свое дело. Перевозя крупную партию бриллиантов, он был задержан и доставлен в КГБ. Быстро его обработали. Он сдал все, что успел узнать за это время по рыбному делу.

К моменту суда по делу шло пятьсот человек. Также он сдал контрабандистов. По их делу шло семьсот человек. Сам Артур был приговорен к семи годам.

— Через пару лет ему на свободу, — заметил задумавшийся Тося.

Собеседник с удивлением глянул на него.

— Он не отсидел и двух лет, — сказал он. — Разве могли столько человек забыть о его поступке?

Открылась дверь, и Тосю перевели в общую камеру „Столыпина“. Там кипела своя жизнь. Кто готовился пронести чай в камеру, куда его приведут в конечном итоге; кто — наркотик, кто — деньги. Каждый из них был занят своими проблемами, мыслями.

Минуя пару тюрем, он попал на зону. Питались там в столовой. Когда бросали клич к началу трапезы, посетители столовой как одержимые неслись к длинным столам. При этом они быстро рассаживались, подчас не замечая, что на скамейках пролит борщ или насыпана каша вместе с килькой. Усевшись, они начинали поглощать пищу с быстротой движения руки, стараясь опередить друг друга. Тот, кто первым освобождал шленку, получал добавку из стоящей у края стола большой кастрюли со строго определенным числом порций. Так как столовую посещали не все, в кастрюле всегда оставалось три-четыре порции. Из-за них-то и был весь этот сыр-бор.

Тося не ходил в столовую, так как не мог видеть жадность, с которой поглощалась пища, не стоящая доброго слова. Он питался в бараке, сидя на своей кровати за табуретом в обществе двоих семейников. На их „столе“ иногда, кроме нескольких паек черного хлеба и кипятка, ничего больше не было. Но другие об этом не знали и считали, что те не едят в столовой из-за имеющегося обилия деликатесов. По этой причине в их сердцах разгорался огонь зависти и ненависти. Огонь этот толкал людей на поклепы и кляузы, направляемые куму, что стоило Тосе нескольких неприятных допросов.

Первая посылка в пять килограммов разрешалась через полсрока. Но были и такие, кому неоткуда было ждать посылок. И они продавали свое право на них. Также существовал „ларь“, в котором каждый имел право на отоварку продуктами два раза в месяц на незначительную фиксированную сумму. Но этой льготы часто лишали за какую-либо малую провинность.

Тося был аккуратен, подтянут, всегда выбрит, одет в джинсы „ливайс“, которые отлично на нем сидели. У него было множество тайных врагов. Но также были хорошие, преданные друзья, влиятельные и могущественные, и не только в пределах данной зоны. Он попал в круг элиты. Это приносило ощутимые положительные результаты.

Наконец-то он получил свидание, на которое приехали его мать и Лерочка. Матери удалось за пятьсот рублей выхлопотать свидание на два дня, на котором она пробыла всего пару часов. Остальное время Тося с Лерочкой посвятили тому, чтобы превратить убогую, безрадостную комнату свиданий в эталон беспорядка и хаоса.

К концу второго дня Лера с трудом передвигалась. Но ему было мало, и, прощаясь, он сказал:

— Любые деньги. Продавай все, что у меня осталось. Но чтобы ты была со мною не позднее чем через пару недель.

В руководстве зоны произошли изменения, и со свиданием не получалось. Тося очень тяжело переносил отсутствие женщин. По этой причине у него сильно болела голова. Для того чтобы получить свидание с Лерочкой, решено было сыграть свадьбу.

В назначенный день она приехала с подружкой. Были соблюдены все формальности бракосочетания. И вот у них снова два дня.

Лерочка привезла большую сумку продуктов. Но ему было не до этого. На протяжении этих дней вся зоновская гостиница слышала стоны страсти и вздохи любви за Тосиной дверью.

И вот он снова в большом бараке. Лежа на наре, вспоминает красивое, упругое тело Лерочки.

Переписываясь с матерью, он узнал, почему его не „признали“ в Сербского. Оказывается, она хотела помочь, для чего привезла и отдала лечащему врачу выписку из истории болезни сына, взятую в военкомате. Тогда он не хотел идти в армию и инсценировал болезнь, также связанную с психическим расстройством, но с противоположными симптомами. Ознакомившись с выпиской, врачи сопоставили оба диагноза. Полученный винегрет рассказал им о симуляции. Мать очень переживала, что оказала сыну медвежью услугу. Но он ее успокаивал и говорил, что не держит зла, а даже наоборот, очень любит и благодарен ей.

Каждые два месяца ему удавалось „выкруживать“ свидание с Лерочкой, что стоило немалых денег.

Наступил февраль. В бараке стало очень холодно. Тося решил этот месяц провести в тюремной больнице, для чего в санчасти попросил врача измерить ему давление. Сам при этом что есть силы напряг мышцы ног, внешне оставаясь расслабленным. Давление оказалось сто шестьдесят на сто десять.

— Может быть гипертонический криз, — заключил лепила.

Тосю этапировали в тюремную больницу. Здесь он повстречал много необычных людей, умудренных опытом и желанием быть на воле.

„Этот играет по-крупному“, — думал Тося, глядя на умирающего азербайджанца. Тот „умирал“ уже полтора месяца, и врачи на своем консилиуме ставили вопрос о его „актировке на свободу“. Диагноз был бесспорен, но их останавливало то, что больного ранее актировали дважды с интервалами в два и четыре года. Причем в первом случае он не досидел пять, а во втором — восемь лет. Сейчас врачам предстояло избавить его от семи лет зоны.

„Как это у него так получается? — продолжал размышлять Прикуп. — Здесь нужна мощная мастырка. Диагноз должен быть: саркома, цирроз — не меньше“.

Тосе давали таблетки, он их не принимал, а собирал в спичечный коробок. Лепила мерил давление — он напрягался. Назначались новые таблетки, и он каждый раз удивлялся изощренной сложности их названий.

Больница представляет собой отдельное крыло тюрьмы с совершенно типовыми камерами. Различие лишь в том, что здесь нет нар до потолка. Вместо них стоят кровати, на которых лежат заключенные, облаченные в белое нижнее белье на завязках и синие халаты без пуговиц и поясов.

Камеру-палату убирают раз в день. Когда это происходит, корпусной открывает настежь двери нескольких камер. Заходит женщина-зечка с ведром и шваброй. Надзиратель ходит по коридору, желая быть в каждой камере. Женщина молода и красива (возможно, лишь в сознании больных).

Девушки соглашаются на хозработы в надежде уйти по УДО». Но получается это не всегда, а подчас — дорогой ценой.

Пока она, нагнувшись, трет шваброй под чьей-нибудь кроватью, кто попроворней, норовит ухватить ее за интимные места. Но дальше этого не идет. Подобные игры разжигают желание и провоцируют к мужеложеству.

После ухода аппетитной девушки пидоры имели что увидеть от разгоряченной братвы.

По соседству с Прикупом лежал крепкий белокурый парень. Он был приговорен к полутора годам за особый садизм. Глядя на него, Тося удивлялся тому, как человек, не обогащенный элементарным образованием, неправильно выговаривающий слова, может так хитро дурачить врачей. Этот блондин с тяжелой челюстью демонстрировал Тосе свое умение воздействовать на сердце.

Прикуп держал руку на пульсе садиста.

— Сейчас он станет реже, — сказал тот, сидя на кровати, выпрямив спину и расслабившись всем телом.

Тося пальцами услышал, как биение пульса начало затихать.

— Сейчас остановлю, — произнес садист и прикрыл глаза.

Тося почувствовал, как «централка» экспериментатора перестала биться. Он смотрел на человека без пульса, спокойного и безмятежного, и не мог в это поверить. Тося аккуратно нащупал артерию у шеи, но и она молчала. Вдруг сосед открыл глаза, громко вздохнул, и кровь застучала по его венам.

— Главное — это не пропустить время. Чем больше стоит, тем сложнее запускать. Можно крякнуть, — сказал садист. Ему явно понравилось, как прошла премьера.

— А у меня может так получиться? — поинтересовался Тося.

— Да, это просто. В другой раз научу. Сейчас пора обедать. — И садист, взяв алюминиевую шленку с тумбочки, побрел к кормушке, где уже собралась очередь за баландой.

Тосю вызвали на врачебный совет, где лечащий врач, указывая на серьезность болезни, стал настаивать на признании больного инвалидом второй группы.

— Ни одно, — говорил лепила, — из самых эффективных на сегодняшний день средств ему не сбивает давления.

«Интересное дело, — подумал Прикуп, — у меня на зоне все прихвачено. Можно не работать. А дадут группу — переведут на инвалидную зону сетки плести да ящики бить. Когда бы было столько счастья?»

Врачам же он сказал:

— Я совершенно нормально себя чувствую и уже здоров. Прошу убедиться, измерив мне давление.

Давление оказалось в норме, и лечащий врач сказал, что это благодаря новейшим сверхмощным средствам. На что Тося достал из кармана халата спичечный коробок таблеток.

— Вот они, — сказал он, открывая коробок разноцветных лекарств. — Я обошелся хорошим рационом и вниманием персонала. И сейчас совершенно здоров.

Он снова в зоне.