Глава 15

Дом был весь освещен, свет горел даже в ее спальне. Бесс нахмурилась и не стала загонять машину в гараж. Не успела она войти, как Рэнди, перепрыгивая через две ступеньки, сбежал со второго этажа вниз.

– Мам, где ты была? Я тебя заждался.

– Что случилось? – спросила она в испуге.

– Ничего. Меня приглашают на прослушивание! Это Джилберт, бабушкин кавалер, все устроил. Оркестр называется «Эйдж»!

Бесс вздохнула с облегчением и расслабила плечи:

– Слава Богу! Я думала, что произошло что-то ужасное.

– Оказалось, что старина Джилберт когда-то владел «Вилсроу Болрум» и что он всех знает – оркестры, агентов, хозяев клубов. Он ведет обо мне переговоры еще с Лизиной свадьбы. Здорово, правда?

– Прекрасно, Рэнди. Когда прослушивание?

– Пока не знаю. «Эйдж» пока здесь нет, они в Северной Дакоте, но должны вернуться завтра. Господи, где ты пропадаешь? Я тебя весь вечер жду.

– Была у твоего отца.

– У отца? – Рэнди насторожился. – Ты хочешь сказать, что по делу?

– На этот раз – нет. Он приготовил для меня обед.

– Отец приготовил обед?

– Да, и очень хороший. Пойдем со мной наверх, и ты мне расскажешь про оркестр.

Она прошла на второй этаж в свою спальню. Телевизор работал на всю катушку, и было ясно, что Рэнди валялся на ее кровати. Он, видимо, сгорал от желания скорее поделиться с ней своей новостью. Бесс прошла в ванную, надела халат и крикнула ему оттуда:

– Какую музыку они исполняют?

– В основном рок. Джилберт сказал, что они играют и старый, и новый.

Бесс сняла с лица грим и, втирая в руки лосьон, вошла в комнату. Рэнди сидел на ее кровати, скрестив ноги. Он выглядел каким-то чужим и неуместным в этом будуаре в пастельных полосках и розах, с воздушными занавесками и обитыми ситцем стульями. Бесс села на один из них, положила босые ноги на кровать и прикрыла халатом колени.

– Ты знала? – спросил Рэнди. – Бабушка тебе сказала?

– Нет. Для меня это такой же сюрприз, как и для тебя.

Бесс уменьшила звук телевизора.

– Старина Джилберт… можешь ты в это поверить? – Рэнди изумленно покрутил головой.

– По тому, как он танцует, могу.

– И все оттого, что я играл на свадьбе.

– Вот видишь. Немного мужества – и налицо результат.

Рэнди усмехнулся и выбил на бедрах дробь.

– Боишься? – спросила Бесс.

Он перестал барабанить.

– Как тебе сказать… – Он передернул плечами. – Да, пожалуй. Немножко.

– Я тоже боялась, когда начинала свое дело. И видишь, все получилось.

Рэнди смотрел на нее.

– Да, получилось. – И, помолчав, спросил:

– Что происходит между тобой и стариком?

– Ты хочешь сказать – твоим отцом?

– Да… извини… отцом. Что происходит между вами?

Бесс встала, подошла к туалетному столику, положила на него браслет, переставила флаконы и тюбики, открыла один из них.

– Мы – друзья.

Она взяла на палец немного крема и стала наносить его на лицо.

– Ты врешь, мама. И знаешь, что врешь. Ты с ним спала. Ведь так?

– Рэнди, тебя это не касается.

– Я вижу в зеркале, что ты покраснела.

Бесс взглянула на свое отражение:

– Пусть так, но это тебя не касается, и я не в восторге от твоих манер.

– Ладно, ладно. – Он соскочил с кровати. – Я тебя не могу понять, вот и все. Сначала ты с ним разводишься. Потом ты обустраиваешь его квартиру, а сейчас…

Он сделал красноречивый жест рукой и замолк.

Бесс повернулась к нему:

– А сейчас… будь добр, отнесись к моей личной жизни с тем же уважением, с каким я отношусь к твоей. Я никогда не спрашивала тебя о твоей сексуальной жизни и думаю, что ты не должен интересоваться моей. Договорились? Мы оба взрослые люди. Мы оба знаем, что в своем выборе мы в чем-то рискуем, а в чем-то бываем вознаграждены. Пусть все так и остается.

Рэнди глядел на нее, раздираемый противоречивыми чувствами. Что-то в нем протестовало против ее возвращения к отцу. Но в глубине души он страстно желал, чтобы примирение с Майклом наконец состоялось.

– Знаешь что, мама, – заявил Рэнди, прежде чем выйти из комнаты, – ты не относилась так болезненно к этим вопросам, когда речь шла о Кейте.

Бесс смотрела на дверь, за которой скрылся ее сын, и говорила себе, что он прав. Она присела на край кровати, зажав руки между коленями, пытаясь в мыслях как-то все расставить по местам. Нужно было подумать о защите, потому что она боялась. Потому она сейчас и убежала от Майкла, потому накинулась на Рэнди. Опасность влезть во все это снова была слишком велика – черт, о чем это она? Разве она уже не влезла в отношения с Майклом? Они сделали это вместе, и скорее всего они опять влюбились друг в друга. А к чему стремятся влюбленные, если не к браку?

Бесс повернулась на бок, подтянула колени, скрестила босые ноги и закрыла глаза.

«Я, Бесс, беру тебя, Майкл, в горестях и болезнях, и разлучит нас только смерть».

Они уже поверили в это один раз. И чем пришлось платить? Что ожидало их? Боль разрыва, разоренный дом, сломанная семья, разбитые сердца. Надо ли снова проходить через подобное?


Прослушивание было назначено на два часа в понедельник, в клубе «Стоунвингс». На сцене все было приготовлено для вечернего выступления. Музыканты репетировали, когда Рэнди вошел с парой барабанных палочек в руках.

В зале было темно, освещена только сцена. Один из гитаристов повторял в микрофон: «Проверка, раз, два», остальные столпились возле устройства для настройки электрогитары.

Рэнди подошел к освещенной сцене.

– Привет, – сказал он.

Все замолкли. Ведущий гитарист, изможденный и похожий на Иисуса Христа с католических картинок, всмотрелся в зал. Он держал голубую гитару «Фендер Старотокастер», между струнами была всунута горящая сигарета.

– Эй, ребята! К нам пришли, – сообщил он. – Ты Куррен?

– Да. – Рэнди протянул руку. – Рэнди.

Музыкант передвинул гитару на живот и наклонился пожать руку.

– Пайк Ватсон, – представился он сам и представил бас-гитариста:

– Дэнни Скарфелли.

Подошел распорядитель пульта и тоже протянул руку:

– Том Литтл.

За ним еще один гитарист:

– Митч Иост.

Электрик-звукооператор возился со светом, стоя на стремянке.

Ватсон сказал Рэнди:

– А там Ли. – И позвал:

– Эй, Ли!

Голос, раздавшийся из темноты, был похож на скрежет напильника по металлу:

– Привет!

– Это Рэнди Куррен.

– Послушаем, – раздалось в ответ.

Все вернулись к настройке инструментов. Ватсон спросил Рэнди:

– Что ты знаешь?

– Что хочешь. Что-нибудь с переменным ритмом или просто рок. Мне все равно.

– Ладно. Может, кусочек из «Голубых замшевых туфелек»?

– Годится.

Рэнди ожидал чего-нибудь такого, самую простую песню, которую они знают так же хорошо, как царапины на своих инструментах. Простые песни – лучшее испытание для настоящего таланта.

Ударная установка была простая: бас, малый барабан, напольный, два тамтама, набор тарелок, одна – на высокой ножке. Рэнди устроился сзади, нашел педаль баса, отрегулировал высоту тарелки. Он взял обе палочки в левую руку, пододвинул стул на несколько сантиметров вперед, опять проверил расстояние, поднял голову и сказал:

– Готово. Я просчитаю три такта, вступаем на четвертый.

Пайк Ватсон пустил струю дыма в потолок, отложил сигарету:

– Давай. Поехали.

Рэнди выбил ритм, оркестр вступил, гитара вела мелодию.

Для Рэнди игра была как терапия. Играть – значило забыть себя, забыть обо всем на свете. Играть – значило жить в полной гармонии с деревянными палочками и барабанами, над которыми у него, казалось, была мистическая власть.

Рэнди действовал ими так, как будто они могли повиноваться просто его команде, звуку голоса, а не прикосновению. Когда песня кончилась, он удивился, потому что не понимал, что играет на барабанах. Казалось, наоборот, они играют на нем.

Он отодвинулся от тарелок, положил руки на бедра и поднял голову.

Пайк Ватсон казался довольным.

– Ну что ж, ты хорошо с ними расправился.

Рэнди улыбнулся:

– Сыграем еще?

Они сыграли мини-блюз из двенадцати так-тов, потом еще три. Настоящие музыканты, как алкоголики, никогда не останавливаются на одной.

– Хороший удар, – подытожил Скарфелли, когда они закончили.

– Спасибо.

Ватсон спросил:

– Ты поешь?

– Немножко.

– Дать вступление? Ну что ж, черт побери, послушаем.

Рэнди попросил сыграть новый хит Элтона Джона «Клуб в конце улицы». И хотя в репертуаре ансамбля песни не было, они классно исполнили ее. Когда песня закончилась, Ватсон спросил:

– С кем ты раньше играл?

– Ни с кем. Это мое первое прослушивание.

Ватсон поднял бровь, почесал бороду и посмотрел на остальных.

– Какие у тебя барабаны?

– Полный комплект «Перле».

– Ты, наверное, любишь тяжелый металл.

– Кое-что.

– Мы-то его мало играем.

– А я разносторонний.

– Не все сцены такие большие, как эта. Не возражаешь, если время от времени часть барабанов придется оставлять дома?

– Нет.

– Ты женат?

– Нет.

– Собираешься жениться?

– Нет.

– Есть дети?

Рэнди усмехнулся, и Ватсон пояснил:

– А чего, бывает и так.

– Нет, детей нет.

– Можешь разъезжать?

– Да.

– Другой работы нет?

Рэнди задумался и почесал затылок:

– Не знаю, как сказать. Я упаковываю орехи на складе.

Все засмеялись.

– Если вы меня возьмете, я им помашу ручкой.

– Колеса есть?

– Проблем не будет.

Проблема была, но он разберется с этим, если потребуется.

– Член профсоюза?

– Нет. Но если нужно, вступлю.

– Тот, кого мы наймем, должен будет тренироваться дней шесть, потому что наш барабанщик уходит в конце недели.

– Без проблем. Я с этим фисташковым дворцом мигом расстанусь, позвоню, и все дела.

Пайк Ватсон обвел вопрошающим взглядом остальных, вновь посмотрел на Рэнди и сказал:

– Ладно, послушай… Мы дадим тебе знать, хорошо?

– Хорошо.

Рэнди поставил стул на место и пожал всем по очереди руки:

– Спасибо, что послушали меня. Вы потрясные ребята. Я бы отдал свое левое яйцо, чтобы играть с вами.

Они засмеялись. Он вышел на свет послеполуденного солнца, размышляя, как бы разрядиться, и зашагал к машине, выбивая ритм на бедрах ладонью и барабанными палочками. Здорово. Ну просто фантастически здорово играть с настоящими музыкантами. Надежда кружила ему голову. Вот бы провести жизнь, играя в оркестре, а не взвешивая и пакуя орехи. Сравнение было чудовищным. Но все было не так просто. Он понимал это. Ребята, конечно, прослушивали и других, опытных, у которых за плечами были выступления с известными оркестрами. Мог ли он конкурировать с ними?

Рэнди отпер дверцу машины и открыл окна. Кондиционера в машине не было, сиденья раскалились, он чувствовал их жар сквозь джинсы. Где-то у него завалялась булка с изюмом, и от нее разило дрожжами, как от забродившего пива.

Рэнди запустил мотор, включил вентилятор, но сразу же выключил – воздух, который тот гнал, был горячим, и стало только хуже. Он включил музыку и стал выруливать со стоянки.

Что-то сильно стукнуло по машине.

«Господи, что это?»

Он затормозил, выглянул из окна и увидел Пайка Ватсона на радиаторе своей машины – тот вспрыгнул на нее, чтобы остановить Рэнди. Бородатое лицо появилось в окошке.

– Эй, Куррен! Не так быстро.

– Это ты? Я испугался, что наехал на кого-то. – Рэнди выключил музыку.

– Это я. Послушай, мы хотим, чтобы ты играл у нас.

У Рэнди перехватило дыхание. Шок был сильнее, чем от марихуаны. Да и приятнее.

– Ты серьезно?

– Мы это решили еще до того, как ты ушел. Но мы просто всегда так – обсуждаем все вместе. Только так. Хочешь, пойдем и пару часов потренируемся?

Рэнди потерял дар речи. Он только и мог прошептать:

– Иисус… Не могу поверить.

Ватсон покачал головой:

– Ты молодец, старик. Поверь мне. Но у тебя только шесть дней, чтобы включиться в четырехчасовую программу. Справишься?

Рэнди улыбнулся:

– Погоди, я машину поставлю.

Он опасался, что не нажмет педали барабана, так ослабели его колени, что вообще не выбьет дробь, потому что его самого била дрожь.

Пайк Ватсон пожал ему руку, когда они шли назад к клубу:

– Получи профсоюзную карточку как можно быстрее.

– Как скажешь.

Рэнди старался идти с ним в ногу. Он был уверен, что они двигались к раю.


Прошло три дня с того субботнего вечера у Майкла. На работе он был рассеян. В машине выключал радио. Дома почти все время сидел на веранде, положив ноги на решетку и уставившись на яхты.

Так было и вечером в четверг, когда зазвонил телефон.

Он поднял трубку и услышал голос Лизы.

– Привет, папа. Я внизу, в вестибюле. Впусти меня.

Он ждал, стоя в открытых дверях, пока она поднялась на лифте, круглая, как шарик, в голубых шортах и белой широкой блузе.

– Нет, вы посмотрите на нее! – Он распахнул объятия. – Каждый день все круглее и круглее.

Она положила руку на живот:

– Да, как собор Святого Павла.

Этот собор был виден за многие километры.

– Какой приятный сюрприз. Входи.

Они уселись на веранде, потягивая безалкогольное пиво, наслаждаясь опускающейся прохладой и вечерним солнцем, золотящим верхушки деревьев. Вода сверкала, как драгоценный камень, с полей доносился сладкий запах дикого клевера.

– Как ты, папа?

– Хорошо.

– Ты не звонил.

– Был занят.

Он рассказал ей о проекте «Виктория и Гранд», про возню и разбирательства с местными жителями. Рассказал, что плавает иногда на лодке и что посмотрел новый фильм «Дик Трэйси». Спросил, видели ли они его с Марком. Упомянул о своих кулинарных курсах и как он доволен тем, что научился готовить.

– Я слышала, что ты в субботу приглашал маму на свой обед.

– Откуда ты это знаешь?

– Рэнди звонил, вообще-то по другому поводу, но упомянул и это.

– Думаю, что это не привело его в восторг.

– У него теперь в голове совсем другое. Он прошел прослушивание в оркестре, и они берут его.

Лицо Майкла просветлело.

– Здорово!

– Он в полном кайфе. Каждое утро репетирует с кассетами, а по вечерам с оркестром.

– Когда это случилось?

– Вчера. Мама тебе не рассказывала?

– Нет, не рассказывала.

– Но если вы встречались в субботу вечером… – Лиза не закончила фразу.

– Да в общем-то не все у нас хорошо получилось.

Лиза встала и подошла к перилам.

Майкл смотрел на нее. Волосы были заплетены во французскую косичку с голубым матерчатым колечком на конце.

– Дорогая, перестань мечтать о том, чтобы мама и я снова были вместе. Не думаю, что это когда-либо произойдет.

Лиза повернулась к нему, опершись спиной о решетку веранды:

– Но почему? Ты разведен, она свободна. Вы оба одиноки. Почему?

Майкл поднялся, обнял дочь за шею одной рукой, повернув лицом к озеру.

– Все не так просто. Между нами стоят некоторые вещи, которые нельзя игнорировать.

– Какие? Твоя связь с Дарлой? Мама не может все время помнить только об этом.

Лиза никогда раньше не употребляла это слово. Услышав это впервые из ее уст, Майкл понял, что их взаимоотношения отца и дочери вступили в новую фазу.

– Мы никогда с тобой раньше об этом не говорили.

Она передернула плечами:

– Я все об этом знала.

– Но ты никогда не использовала это против меня, как другие.

– Я считала, что у тебя были на то свои причины.

Он не собирался объяснять их.

Лиза добавила:

– Я ведь слышала это только от мамы. Ее версию. А я помню, что в нашем доме все было отнюдь не так гладко, но в этом была и ее вина.

– Спасибо за то, что ты сказала.

– Папа… – Лиза подняла на него глаза. – Могу я тебя кое о чем спросить?

– Смотря о чем.

Она смотрела ему в глаза и была в этот момент так похожа на мать.

– Ты все еще любишь маму? Я хочу сказать, ну хоть немножко? – прибавила она с надеждой в голосе.

Майкл обнял ее и вздохнул:

– Ох, Лиза…

– Любишь? Ну скажи. Если судить по вашему поведению на нашей свадьбе, у вас сохранились какие-то чувства друг к другу.

– Может быть, но…

– Тогда, пожалуйста, не сдавайся.

– Я не закончил. Но сейчас мы оба очень осторожны, особенно мама.

– Я думаю, что она любит тебя. Очень. Но я понимаю, почему она боится показать тебе это. Как же не бояться, когда тебя бросили ради другой женщины? Не сердись, что я это сказала. Я не принимала ту или другую сторону, но сейчас я это делаю. Я принимаю обе стороны, потому что-я так сильно хочу, чтобы вы снова были вместе. Я просто… я просто не знаю, как мне выразить это. – Лиза повернулась к нему со слезами на глазах:

– Дай мне твою руку, папа.

Майкл знал, что она сделает, еще до того, как это произошло. Лиза положила его ладонь на живот и сказала:

– Это твой внук, крошечное существо, которое, возможно, будет похоже и на тебя, и на маму. Я хочу, чтобы у него было все, что нужно ребенку. Все, что входит в понятие «дом бабушки и дедушки», куда он будет приходить в воскресенье. Я хочу, чтобы время от времени вы брали его к себе, водили в церковь или на детскую ярмарку, бывали у него в школе или… или… О, ты понимаешь, что я хочу сказать. Пожалуйста, папа, не сдавайся. Это ведь ты ее оставил, поэтому именно ты должен все вернуть, убедить ее, что ваш развод был ошибкой. Попробуешь?

Обнимая Лизу, Майкл сказал:

– Опасно так все идеализировать.

– Я не идеализирую. Я видела вас вместе. Я знаю, в день моей свадьбы между вами что-то происходило. Я просто знаю, и все. Пожалуйста, папа!

Это было потруднее, чем обещать, что он будет всегда перевозить ее пианино.

– Лиза, я тебе не могу это обещать. Если бы все сложилось немного иначе, чем в вечер нашей встречи…

Их встреча с Бесс закончилась так, что все происшедшее выглядело фарсом. Майкл не мог не считать свое поведение глупым и своенравным. Лизины речи привели его в окончательное замешательство. Если, как уверяла Лиза, Бесс любила его, то она несколько странно демонстрировала это. Если нет, то ее поведение было еще более непонятным.

Лиза высвободилась из его объятий. У нее был усталый вид.

– Ладно, я считала, что должна попытаться, – с грустью сказала она. – Пожалуй, я пойду.

Майкл прошел с ней к лифту, спустился вместе с ней в вестибюль. Она остановилась И повернулась к нему:

– Я еще кое о чем хотела тебя спросить.

– О чем?

– Ты хочешь присутствовать на родах? Мы пригласили и родителей Марка.

– И маму, конечно, тоже?

– Конечно.

– Еще одна попытка объединить нас? Да, Лиза?

Дочь передернула плечами:

– Конечно. Почему бы и нет? Но это может оказаться и единственной возможностью посмотреть редкое зрелище. Я знаю, что, когда рождались я и Рэнди, ты при этом не присутствовал. И я подумала…

Она снова пожала плечами.

– Спасибо, что пригласила. Я подумаю.

Лиза ушла, и мысли Майкла вернулись к Бесс.

После той субботы он обходил телефон так, как грешник обходит исповедальню. Ему страшно хотелось набрать ее номер, сказать, что просит извинить его, ему просто необходимо было понять ее. Но позвонить ей значило снова подставить под удар себя и свою гордость, и он подавлял в себе это искушение.


На другой день тем не менее Майкл позвонил в одиннадцать часов утра, рассчитывая, что ответит Рэнди.

К его удивлению, к телефону подошла Бесс.

– Бесс! – воскликнул он, чувствуя, как вспыхнуло его лицо. – Что ты делаешь дома?

– Хватаю бутерброд и каталоги, которые я забыла, они нужны мне для встречи в двенадцать.

– Я не думал, что застану тебя, я позвонил Рэнди.

– К сожалению, его нет дома.

– Я хотел его поздравить. Я слышал, что его берут в оркестр.

– Да, действительно.

– И наверное, он очень рад.

– Не то слово. Он бросил работу на складе и барабанит целый день – утром дома, после обеда с оркестром. Сегодня он поехал искать подержанный фургончик. Он нужен ему, чтобы перевозить барабаны.

– У него есть деньги?

– Думаю, что нет, но я не решилась предложить.

– Как ты думаешь, я могу это сделать?

– Как знаешь.

– Я прошу у тебя совета. Он наш сын, я хочу сделать как лучше.

– Я думаю, что будет лучше, если он сам сумеет с этим справиться. Если он хочет работать в оркестре – а он очень хочет, – сумеет добыть фургончик сам.

– Ну, тогда я не буду ему предлагать деньги.

Наступила пауза. Сюжет был исчерпан, надо было переходить к другой теме.

Майкл взял со стола степлер, переложил его на другой конец письменного стола, затем вернул на прежнее место.

– Бесс, я о той субботе…

Она молчала. Он нажал на степлер четыре раза, но недостаточно сильно, чтобы выскочили скрепки.

– Я думал об этом все время. Мне, наверное, нужно было сразу позвонить тебе и извиниться.

Оба они долго молчали. Майкл тер пальцем степлер, словно стирая с него несуществующую пыль.

– Я думаю, ты была права, Бесс. Наверное, нам не стоило этого делать.

– Не стоило. Все только усложнилось.

– Нам, видимо, не следует больше видеться?

Никакого ответа.

– Мы только зря тешим Лизины надежды. Я хочу сказать, что нас это никуда не лриведет.

Его сердце так колотилось, что, казалось, разрез на кармане может лопнуть. Господи, так было, только когда они были молоды, говорили в колледже по телефону, всеми силами желая быть вместе, собирая всю волю, чтобы делать то, что надо, и всегда терпели поражение.

Когда он снова заговорил, то мог лишь прошептать:

– Бесс, ты тут?

Ее голос тоже был напряжен:

– Черт побери. Правда как раз в том, что так здорово мне не было ни с кем и никогда со времени нашей женитьбы. Я только и думаю об этом после субботы, о том, что потребовалось столько лет, чтобы это понять. Как легко и здорово с тобой. Ты чувствуешь то же самое?

– Да, – хрипло прошептал он, чувствуя, как напрягается все его мужское естество.

– А ведь это важно. Правда?

– Конечно.

– Важно, но недостаточно. Пусть подростки считают, что в этом все дело, но мы-то уже не подростки.

– Что ты хочешь сказать, Бесс?

– Хочу сказать, что боюсь. Хочу сказать, что только об этом и думаю. Я боюсь новой боли, Майкл.

– Я, ты думаешь, не боюсь?

– Думаю, что у мужчин это иначе.

– Брось, Бесс. Не верь, что мужчины и женщины чувствуют по-разному. Со мной происходит то же самое.

– Майкл, когда я пошла в ванную за щеткой, я наткнулась на целую коробку презервативов. Целую коробку!

– А, вот почему ты так стремительно от меня вылетела!

– А что бы ты на моем месте сделал? – ответила она сердито.

– А ты не заметила, сколько оттуда взято?

Бесс не ответила.

– Один. Вернись и пересчитай их. Один я положил в карман перед твоим приходом. Бесс, я не…

– О, какое слово.

– Хорошо, я не хожу по бабам. И ты это знаешь.

– Откуда? Ведь шесть, нет, семь лет назад это была одна из главных причин, которые разбили наш брак.

– Мне казалось, что мы покончили с этими разговорами и договорились, что жизнь наша свободна. И вот снова-здорово Мы встречаемся, занимаемся любовью, и ты придумываешь мне новое обвинение. Я не могу бороться с этим всю оставшуюся жизнь.

– Никто тебя и не просит.

Через какое-то время, подавив гнев, Майкл сказал:

– Ладно, все ясно. Скажи Рэнди, что я звонил. Скажешь? Я позвоню ему позже.

– Скажу.

Он повесил трубку, не попрощавшись.

– Черт! – Майкл несколько раз ударил кулаком по столу. – Черт, черт, черт!

Он стукнул еще три раза, расплющив наконец степлер, уставился на него, нахмурившись. Губы его были сжаты.

– Черт побери! – произнес он снова, уже спокойнее, прижав сложенные ладони к глазам.

Чего она от него хочет? Почему он чувствует себя виноватым, хотя она сама хотела того же? Он не сделал ничего плохого! Ничего! Он соблазнил свою бывшую жену с полного ее на то согласия, а теперь, видите ли, он виноват. Черт бы побрал этих женщин! А эту особенно.


Он поехал на следующий уик-энд в свой охотничий домик. Был искусан москитами. Сезон, к сожалению, еще не открылся. Был искусан еще и слепнями. Тоска смертная. Хоть бы с кем-то поехал. Еще на него напали клещи. Телефона там не было, а то бы он позвонил Бесс и сказал ей, что он думает по поводу ее обвинений.

Майкл вернулся в город все еще на взводе, поднял трубку телефона и тут же бросил ее.

Во вторник вечером у него была еще одна встреча с «Обеспокоенными гражданами», по тому же вопросу. Он ушел с нее еще более злым, потому что они потребовали, чтобы он посадил вдоль Гранд-авеню двадцать четыре взрослых дерева, по тысяче долларов каждое (включая железобетонные работы). Это не имело никакого отношения к зданию, которое он собирался построить, но ему поставили ультиматум: двадцать четыре тысячи долларов за деревья – и вопрос закрыт.

Майкл еще четыре раза пытался дозвониться Рэнди и поздравить его, но безуспешно, и это его раздражало.

Каждый раз, когда он проходил в галерее мимо постамента без скульптуры, он злился на Бесс, что она не завершила работу.

В конце концов, она была главной причиной его недовольства жизнью, и он понимал это.

Прошло две недели, а его настроение не улучшилось. Наконец однажды в конце июля, когда он пережарил свои эскалопы, а шум лодочных моторов был таким сильным, что ему пришлось закрыть дверь на балкон, по телевизору же передавали какую-то чепуху, просидев два часа за письменным столом и ничего не сделав, Майкл прошел в ванную, схватил коробку презервативов, бросился вниз к машине, доехал до ее дома, нажал кнопку звонка и остановился на ступеньках, ожидая, когда она откроет.

Через какое-то время в холле загорелся свет, и Бесс появилась в дверях, босиком, в коротком до бедер махровом халатике с поясом. Волосы ее были мокрыми. От нее так хорошо пахло, что ее запах можно было запечатать в бутылочку и дорого продавать. Это еще больше возбудило его.

– Майкл, что ты тут делаешь?

– Пришел поговорить и поговорю.

Он стремительно вошел в дом и закрыл за собой дверь.

Она взглянула на запястье, чтобы посмотреть, который час, но часов на руке не было. Ясно, что она вышла из душа.

– Сейчас, наверное, половина одиннадцатого!

– Мне плевать, сколько времени, Бесс. Ты одна?

– Да. Рэнди играет с оркестром.

– Хорошо. Пойдем в гостиную.

Он прошел вперед.

– Иди к черту, Майкл Куррен! – закричала Бесс. – Врываешься в мой дом и командуешь. Меня это не устраивает. Изволь выйти и закрыть за собой дверь!

Она прихватила полы своего коротенького халатика и пошла вверх по лестнице.

– Подождите минуту, моя госпожа!

Майкл бросился за ней, перескакивая через ступеньки, и поймал ее на полдороге.

– Ты никуда не уйдешь, пока я не…

– Я тебе не госпожа, убери руки!

– Тогда, в моем Доме, ты этого не говорила. Мои руки тебя вполне устраивали.

– Ты пришел, чтобы сообщить мне это? Так?

– Нет, я пришел сказать, что после той ночи все полетело к чертям собачьим. Я брожу как ненормальный, бросаюсь на людей, которые ни в чем не виноваты, и не могу дозвониться до своего чертова сына, чтобы поздравить его.

– И в этом виновата я? – Она прижала руки к груди.

– Да, ты!

– Что я сделала?

– Ты обвинила меня в том, что я шляюсь по бабам, а это не так!

Майкл схватил ее руку и всунул в нее коробку с презервативами.

– Я купил их в тот день! Пересчитай!

Она попыталась вернуть коробку:

– Не говори глупостей. Я не буду считать!

– Тогда как ты узнаешь, что я говорю правду?

– Это не важно, Майкл, потому что ничего больше не повторится.

– Черта с два не повторится! Посмотри, что со мной. Хуже, чем двурогий козел. А ты всего лишь стоишь рядом, и от тебя так пахнет! Если не пересчитаешь их, то это сделаю я. Не будешь? Ну-ка, дай сюда!

Он схватил коробку, уселся на ступеньку у ее ног, открыл и начал считать:

– Раз. Два. Три.

Майкл вытряс все на ковер, насчитал одиннадцать, разбросав их около ее ног.

– Видишь?

Он поднял на нее глаза.

– Одного не хватает. Теперь ты мне веришь?

Бесс прислонилась к стене, прикрыла рот рукой и засмеялась:

– Ты бы себя видел, как ты тут сидишь и считаешь эти штуки.

– Да, это вы, женщины, черт бы вас побрал, превращаете нас, мужчин, в идиотов. Теперь ты мне веришь, Бесс?

– Верю, верю. Но ради Бога, собери их. Что, если Рэнди придет домой раньше?

Он схватил ее за голую лодыжку:

– Спустись и помоги мне.

– Майкл, пусти.

Он ухватил крепче и свободной рукой поднял ее халат:

– А что у тебя под ним?

Она прижала халат к бедрам:

– Майкл, дурак ненормальный, пусти меня!

– Бог мой, Бесс, у тебя под ним ничего нет!

– Пусти!

– Бесс, ты ведь тоже готова. Держу пари, что так. Почему бы тебе не пригласить меня в нашу старую спальню? Мы прихватим вот эту штуку и найдем ей должное применение.

– Майкл, прекрати!

Он поднялся на ноги, держа в руке презерватив, и, перепрыгнув через две ступеньки, прижал ее к перилам.

– Бесс, нас такое ждет! Мы уже убедились той ночью. Не будем терять время.

Она из всех сил старалась отделаться от этого наваждения. Он выглядел таким потерянным со своими глазами оленя, волосами, которые нуждались в стрижке. Потерянным и притягательным: близким, теплым, соблазнительным.

– Уходи отсюда. Ты с ума сошел.

Майкл целовал ее шею и приник к ее телу от груди до бедер.

– Да, сошел. С ума сошел по тебе, моя госпожа. Пошли.

– А что потом? Повторять эти две недели? Я ведь тоже не веселилась, так же как и ты.

Он поцеловал ее в губы, почти укусил, и прошептал ей на ухо свое предложение.

Она хихикнула:

– Как не стыдно, развратный старик!

– Пошли. Тебе понравится.

Майкл все еще сжимал ее, и она слабела.

– Ты раздавишь меня об эти перила.

– Ты будешь стонать так громко, что не услышишь, как все треснет.

– Майкл Куррен, твое самомнение на знает предела.

– Не знает.

Он поднял ее халат и схватил руками ее ягодицы. Его губы были на ее губах, язык касался ее языка. Руки Бесс обвились вокруг его плеч, он трогал ее самые интимные места, горячие и влажные. Дыхание их прерывалось.

Бесс прошептала:

– Черт с тобой, дьявол. Твоя взяла.

Он потащил ее в спальню, схватив за руку, оставив презервативы разбросанными на лестнице, срывая на ходу одежду: свою рубашку, ее пояс, свои ботинки, ее халат, – и бросил ее на кровать обнаженной.

Они смеялись, а потом замолкли, охваченные порывом страсти.

– Бесс, – прошептал Майкл, перекатываясь через нее и покрывая ее поцелуями, – я скучал по тебе.

– Я тоже скучала и думала об этом. Хотела этого.

Она прерывисто дышала.

– О!

Они отдавали друг другу и получали взамен, жадные, расточительно нежные и яростные. Их руки и языки путешествовали по телам друг друга, каждый брал от другого все и был благодарен за это. Простыни сбились, две подушки упали на пол, остальные они приспособили, как им было удобно.

Он сказал:

– Я помню твой запах.

Она сказала:

– А я твой…

Запах, вкус…

– Твои руки, – шептала она, разглядывая их, – я всегда так любила твои руки. Вот тут… сюда…

Чуть позже он пробормотал:

– А тебе это все еще нравится…

– О-о, – простонала она, закрыла глаза и чуть слышно прошептала:

– Да.

То, что происходило сейчас между ними, происходило множество раз и у других. Почему же им казалось, что эти ощущения могут принадлежать только им? Им, и никому больше – ни до них, ни после? Они сами ответили на этот вопрос, когда он слился с ней, прижимая ее к груди.

– Я думаю, что опять в тебя влюблен, Бесс, – прошептал он в ее влажные волосы.

Ее сердце отчаянно забилось. Казалось, его биение наполняло все ее тело, всю комнату, весь мир.

– Я думаю, что тоже влюбилась в тебя.

Боясь разрушить этот трепещущий драгоценный момент, ни один из них не говорил и не двигался. Ее глаза были закрыты, его широкая ладонь лежала на ее затылке, влажные волосы приятно холодили ее.

Наконец Майкл отстранился, ласково убирая волосы от ее лица.

– Это правда? – Он удивленно улыбался.

– Правда.

Они целовали друг друга с пронизывающей душу нежностью – голову, лицо, виски, горло. Каждый поцелуй говорил больше, чем произнесенные слова.

– Эти последние две недели были ужасны. Давай никогда больше не доставлять столько горя друг другу, – прошептал он.

– Да, – согласилась она так тихо, что слово еле слетело с ее губ.

Все это, начавшись столь непристойно, закончилось красиво. Мужчина и женщина, прильнувшие друг к другу в ритмичных движениях. Затем последний момент, остановивший дыхание, экстаз… и улыбка, когда он кончился.

Потом она прошептала:

– Не уходи… – И положила его руку туда, где ей и полагалось лежать, а другую туда, где, казалось, осталась ее душа.

Потом они лежали на боку. Горела настольная лампа, тишину нарушал шелест крыльев какого-то насекомого. Их головы лежали на одной подушке, и волосы Бесс, как всегда, пахли розами. Сбившееся покрывало разделяло их ноги. Майкл ногой расправил его, нащупал пальцы Бесс, прижал их к своим, закрыл глаза и вздохнул.

Она рассматривала его левую руку, свисающую с матраса, пятно волос под мышкой, белую кожу на внутренней стороне руки, золотой браслет часов, ладонь, пальцы, на которых не было кольца.

Прошло немало минут, прежде чем он произнес:

– Бесс?

Она открыла глаза:

– Что?

– Готова выслушать предложение руки и сердца?

Она ответила не сразу:

– Не знаю.

– Я думаю, что нам следует обсудить этот вопрос, – сказал он.

– Согласна.

Они поудобнее улеглись на спину. Он вынул руку из-под ее головы.

– Хорошо, – начал он. – Давай поговорим напрямую. Как ты думаешь, если мы снова поженимся, все будет хорошо?

Хотя Бесс уже знала, о чем пойдет речь, слово это заставило ее вздрогнуть. Она ответила:

– Я только об этом и думаю. Что касается постели, то да.

– А кроме этого?

– А ты как думаешь?

– Я думаю, что самой большой проблемой будет доверие. У каждого из нас были другие и…

– Другой. У меня, во всяком случае.

– Да и у меня тоже. Но доверие – это то, что будет необходимо прежде всего.

– Ты прав.

– Мы оба встречаемся с разными людьми, вступаем с ними в деловые отношения, иногда нужны вечерние встречи. Если я скажу тебе, что еду на совещание в мэрию, ты мне поверишь?

Майкл взял ее руку и положил на свою.

– Не знаю, – ответила она честно. – Когда я наткнулась на ту коробку с презервативами, я думала…

Они внимательно рассматривали свои руки, меняя положение пальцев.

– Да ты ведь знаешь, что я подумала.

– Знаю.

Он отпустил ее руку и положил свои под голову.

– Но мы не можем постоянно пересчитывать презервативы, Бесс.

Она повернулась к нему и положила руку ему на грудь:

– Понимаю, Майкл. Я просто честно говорю то, о чем думаю.

– Ты больше не сможешь мне доверять?

Бесс молчала, задумавшись.

Майкл снова заговорил:

– Я думал и о многом другом. Мы ведь оба работаем. Я теперь все хорошо осознал и готов разделить с тобой домашний труд наполовину, нет, не обязательно наполовину. Иногда на шестьдесят четыре процента, иногда на сорок шесть. Я понял теперь, что, когда работают оба, усилия должны быть совместными.

Она улыбнулась:

– У меня теперь домработница.

– Она для тебя готовит?

– Нет.

– Ну, вот видишь. Мы можем готовить по очереди.

Бесс почувствовала, что засыпает, – Знаешь что?

– Что?

– Мне нравится, что меня уговаривают. Продолжай.

– Я даже думал про мою охоту. Я знаю, что тебя обижало, когда я уезжал и оставлял тебя одну, но теперь у меня есть охотничий домик, и ты можешь ездить со мной… зажечь огонь в камине… взять с собой хорошую книжку… ну как?

– Ммм…

– Для тебя будет полезно отвлечься от дел, немного отдохнуть…

– Ммм…

Ее рука лежала на его груди тяжело и неподвижно.

– Бесс, ты спишь?

Она ровно дышала, даже ресницы не подрагивали во сне. Он приподнялся на локте, нащупал покрывало, прикрыл ее, затем себя. Она что-то пробормотала и задышала глубже. Он положил руку на ее живот, подтянул к нему колени, устроился поуютнее рядом и подумал: «Я посплю только полчаса… так приятно быть рядом с ней… если я не выключу свет, то проснусь скоро».

Загрузка...