Противостояние II

Глава 31. Переговоры

24апреля 1973 года

Высокие напольные часы в рабочем кабинете Генерального секретаря ЦК на третьем этаже Сенатского дворца мелодично пробили два раза и рядом с ними на стене беззвучно открылась дверь или, лучше сказать, проход в освещённый электрическим светом просторный зал.

В проходе встал темноволосый паренёк одетый в мягкие на вид, слегка коротковатые ему чёрные брючки, тёмный же свитерок и домашние тапочки без задников на тёмные носки. Паренёк улыбнулся им, поздоровался и приглашающе повёл рукой.

— Проходите, пожалуйста. Мы вас ждём. Марина Михайловна сейчас подойдёт, — он посторонился, освобождая проход.

Они переглянулись между собой, поднялись со своих мест за приставным столом, где последние пять минут сидели в ожидании приглашения, и подошли. Было понятно, что Юрию Владимировичу не по себе, и он немного волнуется, но заметно это было только ей, которая знала его даже дольше, чем знала его жена. Елена Петровна бросила взгляд в помещение за проходом, взглянула на шефа и едва заметно пожала плечами. Этим она говорила, что понятнее не стало, но какой-то реальной угрозы она не чувствует. Этот язык Юрий Владимирович хорошо понимал. Он согласно наклонил голову и решительно шагнул через порог. Без всякой задержки она последовала за ним.

Они вошли и остановились, знакомясь с помещением. Довольно просторное для жилого — метров пятьдесят, а может, и все шестьдесят — и очень высокое. До потолка никак не меньше пяти метров. Левая стена, кроме двухметрового примерно промежутка посредине, занята высокими книжными полками. В середине зажат между книжными полками небольшой бар. На двух его нижних полках размещены бутылки с пёстрыми этикетками. Полки над ними заняты бокалами, стаканами и различного размера рюмками.

В паре метров от бара расположился большой стол полированного дуба на красивых резных ножках. Вокруг стола расставлены шесть стульев. Центр правой стены занимает горящий камин. На мраморной полке над ним бронзовый подсвечник с пятью свечами и красивые каминные часы. Свечи не горят. На часах три минуты десятого.

Имелись в помещении и большие окна с плотными шторами. Их здесь три. Шторы раздёрнуты в стороны и подвязаны шнурами. За окнами то ли ночь, то ли поздний вечер. Это сбивало с толку. В Москве только-только пробило два часа дня. Это куда же они попали? Это хотя бы Советский Союз?

Саша, — а это он встречал их, — как будто прочитал её мысли. Улыбнулся ей.

— Не сомневайтесь, Елена Петровна, вы в Советском Союзе. Если точнее, на Дальнем Востоке. С Москвой семь часов разницы. Небо сегодня пасмурное, поэтому кажется темнее, чем есть на самом деле. Где конкретно, говорить не буду, чтобы у вас ненужных мыслей не возникло. Мы здесь вынуждены от всех скрываться. В том числе и от вас. Проходите, присаживайтесь, где вам удобнее будет. Можете за стол, а можно и в кресла. Если вина или чего покрепче желаете, я за вами поухаживаю.

Юра выслушал его и без улыбки кивнул.

— Нет, спасибо, вина не нужно. А где Марина Михайловна?

— Сейчас будет. Я её шаги уже слышу. — Мальчишка усмехнулся. — Наверно возле зеркала про время забыла. С женщинами такое случается...

Он поспешил к высокой двери за их спинами, распахнул её, и в помещение вошла одетая в брючный костюм молодая темноволосая женщина. Елена Петровна ни разу не видела её, но по реакции шефа поняла, что это именно та, с которой она вчера разговаривала по телефону. Женщина улыбнулась им обоим и сделала приглашающий жест в сторону стола.

— Добрый вечер. Спасибо, что нашли время посетить нас. Давайте присядем?

Устроились так: Марина Михайловна заняла место за столом спиной к окну, Саша сел справа от неё, а они с Юрой устроились на противоположном конце стола. Он во главе стола, спиной к входной двери, а она заняла место с правой руки от него. С этой позиции ей хорошо были видны оба — и Марина Михайловна и Саша. Оба они были ей чрезвычайно интересны.

Слово взяла Марина Михайловна.

— Я вижу, вы что-то хотели сказать, Юрий Владимирович? Прошу вас...

Юрий откашлялся.

— Да, спасибо. Сначала поговорим о судьбе нашего товарища. Я о товарище Горбенко. Он сегодня действительно потерялся. Говорят, видели, как он заходил в туалет, но оттуда уже не вышел. Можете в двух словах прояснить, что с ним произошло?

Марина Михайловна пожала плечиками.

— Могу. Я, собственно, ещё вчера сказала Елене Петровне, — короткий взгляд в её сторону и лёгкая улыбка, — что он будет наказан. Три месяца он проведёт в тюрьме. И это не обсуждается.

— А вы понимаете, что это незаконно? — нахмурился Юрий.

— Понимаю. В свою очередь спрошу: а вы понимаете, что когда закон перестаёт защищать человека, то человек берёт защиту в собственные руки? Или ищет кого-нибудь, кто в состоянии его защитить? И при этом часто вынужден выходить за рамки закона. Так было всегда и всегда так будет.

— Но нарушения с вашей стороны и в самом деле имели место быть. Я утром разговаривал по поводу вас с генеральным прокурором. Вы и в самом деле нарушили массу законов.

— Он может что-то доказать? — Марина Михайловна открыто усмехалась. — Или у него одни только подозрения и предположения? Есть какие-нибудь материальные доказательства? Какие-то свидетели, может быть?

— Свидетелей масса. Я один из них.

— Так,.. очень интересно. И что же такого вы видели собственными глазами? Любопытно было бы послушать.

Юра помолчал, пристально глядя на неё, потом опустил глаза и вздохнул.

— Я имею в виду, что принимал участие в той встрече, с которой началась конфронтация. Но вы правы, всё, что там говорилось, к делу не подошьёшь. Так что оставим эту тему.

— Нет, не оставим, — покачала головой Марина Михайловна. — Мне нужно точно знать, как вы собираетесь выпутываться из этой ситуации. Если никак не собираетесь, мы нашу встречу на этом завершим, и я начинаю действовать самостоятельно.

— Подождите! Я же не сказал, что собираюсь оставить это дело без движения! Вчера во второй половине дня у меня была встреча с министром внутренних дел. Он должен был ещё вчера организовать прекращение розыскных мероприятий в отношении вас и вашего подопечного. Вопрос-то совсем в другом!

— В чём же? — Марина Михайловна откинулась на спинку стула и сложила руки под грудью.

— Как прекратить уголовные дела, чтобы соблюсти при этом нормы законности.

Марина Михайловна насмешливо улыбнулась.

— Эти дела возбуждались без соблюдения каких-либо норм законности, почему же вы не можете прекратить их таким же образом? То есть без их соблюдения. Я ведь отлично знаю, как это происходило.

— Что вы знаете?

— Всё знаю. Вечером того дня, когда состоялось заседание Политбюро, на котором было принято решение о созыве Чрезвычайного Пленума ЦК, Леонид Ильич в приватном порядке встретился со своим зятем. Николай Игнатьевич Чуранов был тогда министром внутренних дел, если помните.

Юра кивнул, но промолчал. Он внимательно слушал.

— Леонид Ильич изложил зятю всю фактуру, рассказал ему об идее Горбенко запустить процесс дискредитации нас перед обществом, назвал это здравой мыслью и спросил его совета. Они быстро сошлись во мнении, что для этого было бы достаточно возбудить против нас пару липовых уголовных дел. Чуранов предложил повесить на нас парочку нераскрытых убийств, случившихся в Иркутске и Иркутской области, но у Брежнева хватило ума, чтобы не пойти на это. Он предложил Чуранову другие варианты. Неповиновение властям, призывы к свержению власти, антиобщественное поведение и тому подобную чепуху. В итоге родилось то, что родилось. И, заметьте, без всякого соблюдения законности. Представьте себе на секундочку, что вы начальник городского отдела милиции где-нибудь в Иркутске. В один прекрасный день вам звонит целый министр внутренних дел, которого вы ни разу в жизни не видели, а только слышали о его существовании, и говорит вам: «Слушай, тут вот какое дело...» Осмелитесь вы ему возразить? Особенно если вам до пенсии меньше года осталось? Я думаю, вряд ли. Вот так эти уголовные дела и появились. По звонку сверху. О какой законности вы тут рассуждаете? Так что теперь сами думайте, как из этой глупой ситуации выпутываться. Мы с Малышом не диссиденты какие-нибудь, о которых можно безнаказанно ноги вытирать или вообще упрятать в психушку. Мы ведь огрызаться умеем. И зубы у нас невероятно острые.

— Не нужно меня шантажировать, Марина Михайловна! — нахмурился Юра.

Елена Петровна на всякий случай положила руку поверх его руки. Она почувствовала, что он очень рассердился. Нельзя доводить дело до вспышки.

Марина Михайловна бросила взгляд на своего подопечного. Видимо, хотела его о чём-то попросить, но не успела. Саша кивнул, вскочил со стула и бросился к бару. Оттуда он вернулся держа в руках хрустальную пепельницу, пачку сигарет и красивую зажигалку серебристого цвета. Марина Михайловна кивнула ему в знак благодарности, вытряхнула из пачки тонкую сигаретку, щёлкнула зажигалкой, прикурила и только после этого ответила. Тон её был спокойным и даже рассеянным.

— Это не шантаж, Юрий Владимирович, а предостережение. Впрочем, как вам будет угодно. Можете считать это шантажом. Мне всё равно. В конце концов всё это лишь вопрос терминологии. Вы просто не до конца понимаете, что происходит, поэтому и нервничаете.

— Ну так объясните!

— Я как раз хотела это сделать. Сейчас послушайте меня некоторое время не перебивая и не раздражаясь, а потом мы с вами это обсудим. Согласны?

— Согласен!

Марина Михайловна перевела взгляд на неё и сказала:

— Можете стенографировать, Елена Петровна. Я не против. Более того, я считаю, что наш сегодняшний разговор имело бы смысл зафиксировать даже на магнитофонной ленте. Чтобы в дальнейшем избежать двоякого толкования. Разговор пойдёт о вещах сложных и для вас новых.

— Может, тогда прерваться минут на десять? — забеспокоилась Елена Петровна. — Если вы откроете мне ту... э-э-э... дверь, через которую мы сюда попали, я могла бы принести магнитофон и подключить его.

Марина Михайловна покачала головой.

— Не будем терять время. Стенограммы достаточно. Если не будете успевать, просто подайте знак. Я остановлюсь или повторю. Но не думаю, что это понадобится. Я говорю неторопливо, а темп речи своего патрона вы лучше меня знаете. Может, чаю или кофе?

Елена Петровна взглянула на шефа и кивнула.

— Да, было бы неплохо. Если есть у вас «Боржоми», то пожалуйста «Боржоми». Если нет, то «Ессентуки». А для меня чай. Чёрный чай с сахаром.

Марина Михайловна кивнула.

— Сейчас доставят… Итак, продолжим. Сначала я расскажу вам одну притчу, а потом объясню её смысл. Впрочем, возможно, вы и без моей подсказки поймёте. Скажу сразу: это я вам не анекдот рассказываю. Выводы, которые следуют из этой притчи, в чём-то ключевые для понимания некоторых процессов, которые прошли мимо внимания общества у нас в стране и в некоторых странах старой Европы, но вызвали возбуждение и большое беспокойство у спецслужб этих стран. Прошу отнестись к моему рассказу предельно серьёзно. Выводы, которые следуют из него, важны для понимания ближайшего будущего всего человечества. Вам всем придётся ещё как-то приспосабливаться к новым реалиям.

Она говорила недолго. Может, всего минуты три. Речь в рассказе шла о какой-то Сашиной малолетней подружке, которая пару лет назад погибла под колёсами автобуса. Причём, по словам Марины Михайловны, случилось это в Париже. Елена Петровна прилежно стенографировала до того момента, когда ей показалось, что она ослышалась. Она подняла глаза от блокнота, и Марина Михайловна остановилась.

— Не успели записать? Мне повторить?

— Да, повторите, пожалуйста. Что Саша сделал?

— Он создал в тормозной системе этого автобуса избыточное давление, отчего тот остановился, не доехав до автобусной остановки, на которой Кати его ожидала.

— Подождите! — вмешался шеф. Он хмурился. — Я тоже ничего не понимаю! Вы же сами только что сказали, что Саша узнал о смерти подруги лишь спустя неделю после того, как это случилось. Узнал из газет! Что-то чепуха какая-то у вас получается. Или вы оговорились?

Марина Михайловна вздохнула.

— Не чепуха, а вмешательство в историю. При этом событии я присутствовала лично, и своими глазами видела, как изменилась первая страница газеты, лежавшей у нас на обеденном столе. Так что всё мною рассказанное не выдумка, а настоящий факт. Свидетелем этого была не я одна. В тот момент рядом с нами была и Мира Данелько. Именно она и убедила Малыша рискнуть. Он побаивался и никак не мог решиться.

— Мира Данелько? — переспросил шеф.

— Да, дочка Командующего Тихоокеанским флотом. Сейчас она учится в МГИМО на третьем курсе. Вы, когда знакомились с оперативным делом на нас, видели её фотографию.

Он кивнул.

— Да, припоминаю. Очень симпатичная девушка.

— Главное не в том, что она симпатичная, а в том, что она наш очень близкий друг. Учтите это.

Юрий Владимирович снова нахмурился.

— Давайте-ка обойдёмся без взаимных угроз. В том числе и завуалированных. Я к вам пришёл как деловой человек к деловому человеку. Возникла проблема, которую необходимо решить. Именно этим мы с вами и занимаемся. А угрозы — это не лучший способ ведения переговоров. Лучше давайте вернёмся к вашему рассказу.

— Да, насчёт угроз я с вами согласна. Больше не буду. Давайте вернёмся к рассказу. Самый сложный момент я уже озвучила. В тот день Малыш впервые осуществил точечное вмешательство в историю. Я понимаю, вам это сложно понять и практически невозможно вот так сразу принять. Нам с Мирой в тот день было ничуть не легче. Житейская логика, к которой мы с самого детства привыкли, говорит нам, что это просто невозможно. Что в этом случае причина может поменяться местами со следствием. То есть следствие может наступить раньше возникновения его причины. Или ожидаемое вами следствие и вовсе не наступит, потому что причина исчезла. И исчезла не сегодня, не прямо вот сейчас, а ещё вчера, или неделю, или даже год назад. Именно это исчезновение причины Малыш и продемонстрировал нам в тот день. Тот самый выпавший из своего гнезда в рулевой колонке шплинт ещё не успел выпасть, потому что автобус остановился и заглох ещё до того момента...

Ей пришлось прерваться, потому что высокие двустворчатые двери за спиной у Юрия Владимировича отворились, и в помещении появилась ещё одна персона. Даже две. В каминную заехал столик на колёсиках, верхнюю полку которого занимали бутылки с минеральной водой, высокие стаканы, пузатый заварочный чайник, термос с горячей водой и прочие чайные принадлежности, а на нижней полке вольготно развалилась крупная рысь. Толкающая столик темноволосая, кудрявая девушка со смешком поздоровалась и сказала, обращаясь к Марине Михайловне:

— Тишка меня совсем не слушается! Скажите ему, что так себя вести нельзя.

Саша поднялся со своего места и грозно нахмурился.

— А вот я сейчас кого-то отправлю лес валить!

Рысь поспешно выбралась со своей полки и метнулась в сторону камина. Только когти по паркету шарахнули. Там у камина располагалась группа из двух больших кресел и дивана между ними. Вот за ней рысь и укрылась. Ещё через секунду мощные, мохнатые лапы и уши рыси показались над спинкой дивана. Потом появилась и голова. Рысь внимательно смотрела на Сашу. Тот погрозил ей кулаком, и уши с лапами исчезли. Саша усмехнулся и пояснил для Марины Михайловны:

— Он сегодня впервые повстречался с самочкой, поэтому до сих пор такой ошалевший. Она, конечно, сделала вид, что он ей совершенно безразличен, и даже побила его слегка, чтобы он вёл себя прилично, но тем не менее притащилась следом за ним. Шесть километров по тайге кралась, не поленилась. Наверное, для того, чтобы сказать ему, насколько он ей безразличен. Сейчас она ходит по участку и осматривается. Если не предпринять каких-то мер, то через три месяца у нас здесь народу прибавится.

Марина Михайловна рассмеялась.

— Да пусть остаётся. Ему уже почти два года. Пора и семьёй обзаводиться. Завтра взгляну на неё. Предупреди только Гришу, чтобы был осторожен.

— Я уже предупредила, Марина Михайловна! — сказала девушка, сноровисто расставляя на столе чайные принадлежности и воду.

— Спасибо, Иваночка! — улыбаясь, сказала Марина Михайловна. — Юрию Владимировичу воды, а Елене Петровне чаю.

После этого она продолжила.

— Так вот, вернёмся к нашему разговору. При Иванке можете без опаски говорить. Она правила знает и тайны хранить умеет.

Юрий Владимирович кивнул, когда девушка поставила перед ним стакан полный «Боржоми», и негромко спросил её:

— Ты ведь приёмная дочь Марины Михайловны?

— Да, Юрий Владимирович, приёмная! А я вас узнала!

Он усмехнулся на это, но промолчал. Похоже, её появление и особенно её последние слова привели его в равновесие, — отметила для себя Елена Петровна. — Всё же он самолюбив и привык к почтительности. Для него почтительное отношение со стороны окружающих — это необходимое условие, чтобы чувствовать себя комфортно. Марина Михайловна избрала неверный тон для разговора, вот он и сердится. Интересно, почему он её до сих пор не осадил? Он умеет это очень хорошо...

Марина Михайловна снова сделалась серьёзной. Сказала девушке, чтобы та вела себя тихо, и обратилась к Юре:

— Я знаю, что вам потребуется какое-то время, чтобы осознать случившееся. Сейчас я изложу свои выводы, а вы над ними подумаете. Скорее всего у вас появятся вопросы, и я в принципе не против на них ответить, но любые дальнейшие контакты между нами станут возможными, если вы выполните свою часть договорённостей. А именно, прекратите преследование.

Юрий Владимирович молча кивнул, и Марина Михайловна продолжила:

— Вывод первый и, пожалуй, самый главный. С того самого дня история перестала быть величиной неизменной. Этакой константой. Говоря об истории, я имею в виду набор исторических фактов, а не их интерпретацию со стороны историков и политиков. Оказалось, её можно активно изменять, добиваясь при этом нужных тебе результатов. Это большой плюс. Ещё один плюс — по крайней мере я считаю это плюсом — это то, что на такое способен один единственный человек на Земле, и он сидит перед вами. — Она качнула головой в сторону своего подопечного. — Также хорошо то, что знают о самой возможности таковых изменений очень немногие. На всей планете, кроме меня, Миры Данелько и Малыша, всего лишь пара человек. Папа Римский — мы с ним встречались в ноябре 1969 года. Знает Патриарх Московский и его ближайший помощник. Они узнали об этом весной прошлого года за пару дней до того дня, когда Малыш вернул монастырю его колокола. Сегодня к этому списку добавились и вы двое.

— Так... А зачем вы рассказали об этом в Ватикане и в Загорске?

— Служба безопасности Ватикана подобралась к нам довольно близко, а мы не хотели, чтобы верующие католической церкви узнали о нашем существовании, поэтому и пришли к Понтифику. А Московский Патриархат на нас сам вышел. После того случая с исцелением мальчика инвалида в Загорске наше инкогнито в Советском Союзе логичным образом приказало долго жить. Естественным было то, что Патриарх Московский захотел лично встретиться и поговорить с Малышом. Пришлось встречаться. Но с этой стороны я никакой опасности не вижу. Они оба, — я имею в виду Понтифика и Патриарха Московского, — люди обстоятельные и мудрые. Знают, как распорядиться такой опасной информацией. Кроме того, в отличие от вас, эти люди не видят в нас угрозы. Наоборот, они видят в нас своих защитников. В случае новых гонений на церковь мы с Малышом безусловно придём к ним на помощь. Такого избиения служащих церкви, какое случилось в Советском Союзе в двадцатых годах, мы не допустим. И не из-за какой-то нашей особенной религиозности или добиваясь для себя каких-то выгод, а из обыкновенного человеколюбия и сострадания. Иерархи православной церкви это знают, и это знание придаёт им силу и уверенность. Кроме того, они понимают, что мы с ними близки ещё и в другом. А именно в том, что и мы, и они стоим над государством. И цели у нас с ними схожие. Помогать людям. Не через политику, не через социальную систему, а напрямую. Что называется, глаза в глаза. Вернуть ребёнку инвалиду ампутированную ногу, например. Или вернуть умершего от дифтерии ребёнка матери, что Малыш походя, без всякой помпы, проделал в Вологде пару дней назад.

— Да, про ребёнка мне уже докладывали… Скажите, это ваша принципиальная позиция? Я имею в виду, что вы остаётесь вне политики?

— Абсолютно верно. Мы держимся не только вне политики, но и вне любых объединений и социальных групп. В том числе и вне церкви. Мы стоим на стороне каждого отдельно взятого человека, если угодно. И то не всякого человека, а лишь тех, кто представляет для нас какой-то интерес. А вне политики мы будем оставаться до тех пор, пока политика не угрожает нам лично или не начинает угрожать существованию всего человечества. Только тогда мы вмешаемся.

— А как тогда понимать все проведённые вами публичные выступления? Колокола какие-то вернули якобы из прошлого. Телепередачи эти глупые...

— Вы прекрасно знаете, зачем мы всё это проделали. Я вас всех заранее предупредила, что именно так мы и поступим. Все эти демонстрации появились как противодействие оказанному на нас давлению. До того дня мы вели жизнь обычных людей. Это вы разбудили нас и заставили действовать. Хотя бы это вы понимаете?

Юрий Владимирович кивнул.

— Ладно, вы правы... Большая часть вины и в самом деле лежит на нас. Хотя я себя к числу бунтовщиков не относил и не отношу. Наоборот, я активно пытался погасить возникшее в те дни напряжение. К сожалению, Леонид Ильич повёл себя совершенно непонятно. До сих пор не понимаю, почему. Я с ним в ближайшие дни встречусь и попробую выяснить. Если, конечно, он захочет разговаривать. Сами понимаете, в каком он сейчас состоянии.

Марина Михайловна на это молча кивнула. Юра подумал пару секунд. Взгляд его блуждал по комнате. Наконец, он выпрямился, сложил руки на столе и спросил:

— Я правильно понял, что Саша может внести изменения в прошлое? Звучит фантастически, но я понял ваши слова именно так.

— Вы правильно поняли, — улыбнулась Марина Михайловна.

— Так почему же вы с ним до сих пор не внесли необходимые изменения в события например сорок первого года? Или даже ещё раньше. Ведь тогда можно было бы предотвратить начало второй мировой войны. Около сотни миллионов человек не погибли бы. Я давно понял, что вы умная женщина, поэтому не сомневаюсь, что такая простая мысль приходила вам в голову. Что же вам помешало?

Она выслушала его очень серьёзно и в заключении кивнула.

— Конечно, приходила. И не мне одной. На следующий день после встречи в Ватикане мы с Малышом и с Мирой обсуждали такую возможность. Уже и не помню, кто из нас первый высказал эту мысль.

— И к чему пришли?

— Опасно это, Юрий Владимирович.

— Что вы имеете в виду? В чём опасность?

— Смотрите: Малыш родился пятнадцатого июня пятьдесят шестого года. Если бы война не началась или началась хотя бы на день позже или раньше того дня, когда она фактически началась, то его отец мог разминуться с его матерью. Они познакомились в госпитале. Отец Малыша попал туда в апреле 44-го после ранения, а мать его в то время работала там медсестрой. Малейшие изменения в истории начала войны могли привести к тому, что его отец не был бы ранен или и вовсе был бы убит ещё раньше. Или мать его не была бы призвана в армию и не попала в тот полевой госпиталь. Или попала бы в госпиталь, но не в этот, а в другой. И так далее и тому подобное. Во всех этих случаях Малыш не появился бы на свет, понимаете? На свет появился бы другой человек.

Юра кивнул.

— Да, понимаю. Логика в этом и в самом деле видна. То есть вносить изменения в историю вы можете только со дня его рождения. Начиная с пятьдесят шестого года?

— Да, это так. Даже ещё позже. Мы точно не знаем, когда произошла инициация.

— Инициация?

— Этим термином я обозначаю тот момент, когда Малыш почувствовал в себе свою теперешнюю силу. Я предполагаю, что это случилось в тот момент, когда я вытащила его с того света, но полной уверенности у меня нет. — Она увидела непонимание в глазах Юрия и пояснила: — В декабре шестьдесят седьмого он попал в больницу с серьёзным воспалением лёгких. Причём болезнь имела признаки ураганного течения. К ночи он умер. Хорошо, что я оказалась рядом. Смогла запустить его сердце, а тут и реаниматоры подоспели. Короче, справились как-то. Вот вскоре после того случая мы с ним и почувствовали неладное.

Юрий Владимирович помолчал, обдумывая услышанное. Прервала молчание Марина Михайловна. Она вздохнула и сказала:

— Да и потом войны... Они ведь не на пустом месте возникают. Всегда имеется какая-то более или менее объективная причина. Иногда этих причин много. Тут и исторические обиды или допущенные когда-то несправедливости. Или идеологические противоречия, как в случае с Советским Союзом и фашистской Германией. Или борьба за ресурсы. А к ресурсам можно отнести всё, что угодно. И территории, и полезные ископаемые, без которых ваша промышленность не может развиваться, и энергия — всякие там уголь, нефть и газ. Да и сами люди всегда были очень ценным ресурсом. Сегодня рабовладение кажется нам пережитком прошлого, но ведь Гитлер планировал превратить всех уцелевших жителей Советского Союза именно что в рабов. Он и не скрывал этого. — Она пожала плечами, задумчиво глядя на Юрия Владимировича. — И ведь с нашей победой ситуация для Германии ничуть не изменилась. Та же скученность населения на ограниченном пространстве, то же отсутствие полезных ископаемых, кроме соли и дешёвых бурых углей. И с Японией ровно то же самое. Пройдёт какое-то время, и Германия с Японией придут в себя и оправятся от поражения. А потом снова будут посматривать по сторонам, подыскивая слабую жертву. Ресурсные и территориальные ограничения ведь никуда не делись. И они не единственные такие страны на планете. Вся история человечества это же история войн. Агрессия заложена в самой природе человека. Тут бесполезно что-то исправлять. Я для себя пришла к выводу, что без войн и агрессии человек попросту не может существовать. Остаётся только искать оправдывающую их логику. Например, войны — это скальпель хирурга, вскрывающий назревший нарыв. Кровопускание, для страдающего от избыточного кровяного давления больного. Уничтожь Гитлера, на его месте тут же возникнет другой точно такой же фюрер. Или даже ещё хуже. Потому что перемен требовала промышленная и финансовая элита Германии. Да и после унизительного поражения в первой мировой войне населению Германии мысль о реванше очень нравилась. Именно эти факторы и породили нацистов. Они туда не с Марса прилетели.

Елена Петровна в очередной раз взглянула на часы и сказала:

— Пора заканчивать, Юрий Владимирович. Через десять минут у вас по расписанию приём посла Чехословакии.

Он нахмурился и кивнул.

— Да, пора закругляться. Теперь, что касается вашего вопроса. Обещаю, что в течение пары недель мы всё уладим. Я узнаю, что там с вашими должностями в НИИ и на кафедре мединститута, и те распоряжения, по которым вы их лишились, отменю. Вы собираетесь вернуться в Иркутск?

— Да, вернёмся.

— Какие компенсации за причинённые неудобства вы хотели бы получить?

— Компенсации? — Марина пожала плечами. — Не нужно никаких компенсаций. Мы прекрасно провели этот год. Я хорошо отдохнула и готова к новым трудовым свершениям. Вы лучше подумайте на досуге о другом.

— О чём?

— Я девушка активная, поэтому совсем без дела в этой глуши сидеть не могла. Заинтересовала меня проблема избыточного количества накопленного ядерного оружия в мире. Я знаю, что у вас на самом верху эта тема тоже дискутируется, и вы хотели бы выйти на какую-то договорённость по сокращению арсеналов с Соединёнными Штатами, но те пока упираются. Упирается и наше собственное министерство обороны. Аргументы и тех, и других понятны — раскрученный и до крайности разогретый механизм военно-промышленного комплекса в одночасье остановить невозможно. И здесь, и там в оборонных отраслях задействованы миллионы людей, которым нужно кормить собственные семьи. Да и доверия к противнику никакого нет. Но делать что-то же нужно? Так дальше продолжаться не может. По десять тысяч ядерных боеголовок с каждой стороны! Я разговаривала с экспертами, и те считают, что этого количества хватит, чтобы сотню раз уничтожить всю планету! Зачем это? Кому это нужно?

Юрий Владимирович кивнул.

— Да, я в курсе. К чему вы это?

— Здесь мы могли бы вам помочь. Это будет вмешательством в политику, я знаю, но в данном случае ваше противостояние с заокеанскими коллегами угрожает существованию всей человеческой цивилизации. Мы просто не можем не вмешаться. Понимаете меня?

— Да, согласен! — Он повернул голову к Елене Петровне и сказал: Я должен задержаться! Возвращайся одна, извинись перед послом и придумай какую-нибудь причину задержки. Скажи ему, что максимум через час я освобожусь и приму его. Если обидится, то пусть возвращается к себе в посольство и обижается там! Всё, иди!

Саша понятливо вскочил со своего места и открыл «проход» в кабинет Генерального Секретаря на том же месте, где он был, когда они сюда прибыли. Елена Петровна поднялась со своего стула, вежливо попрощалась и из помещения вышла. Проход за ней закрылся...