ГЛАВА II. К. Г. ЮНГ

Через два с половиной тысячелетия после Будды, примерно век назад, на другой стороне земного шара относительно Индии родился Карл Густав Юнг. Он появился на свет и провел всю свою жизнь в Швейцарии, этой очаровательной и мирной стране, расположенной в самом сердце Европы и западного мира, которая не знала войны в течение очень длительного времени. Его родители и предки как с отцовской, так и с материнской стороны были коренными швейцарцами, с глубокими корнями в своей родной земле и сильно прикипевшими к ее нравам и обычаям, которые не знают и не терпят никакой перемены. Карл Густав любил свою страну, но с самого юного возраста он чувствовал, что ее красота принадлежит времени и пространству, выходящим за узкие пределы этой маленькой нации с ее незыблемым общественным укладом. Его самыми первыми воспоминаниями — первым интуитивным ощущением чего-то, что выходит за рамки его разумения,— было умиление в счастливом созерцании голубых вод озера Констанс и белоснежных вершин величественных Альп. Ему уже тогда казалось, что-то был центр мира, но не мира его родителей и нескольких миллионов швейцарцев, а интимного внутреннего мира в самом его сердце, отражение которого он видел в спокойных водах озера и который простирался до альпийских вершин и дальше до бесконечности. Он рос и превращался в чувствительного и замкнутого человека, часто не принимавшего верования своих родителей и требования своих преподавателей. В школе он остро ощущал свою необычность, иногда даже неприспособленность по сравнению с другими учениками. Совершенная мелочь могла его ранить, и он был подвержен приступам гнева, когда оказывался жертвой несправедливости, как, например, однажды, когда учитель обвинил его в лукавстве. Но именно в такие моменты он обращался к своей, как он говорил, «личности номер два» и находил там укрытие. Эта личность ощущалась им именно как его настоящая, аутентичная самость, глубоко укореняющаяся в самые первоначальные истоки человечества и даже дальше — туда, что существовало до человечества.

«Где-то глубоко на заднем плане я всегда знал, что во мне было два человека. Один — сын своих родителей, ходил в школу и был менее умным, менее внимательным, менее работоспособным, менее приличным и менее чистым, чем большинство других мальчишек. Другой был взрослым — фактически, пожилым — скептичным, недоверчивым, отдаленным от мира людей, но близким к природе, к земле, к солнцу, к луне, к погоде на улице, ко всем живым тварям и, особенно, близким к ночи, к снам, и ко всему тому, что „Бог" совершал непосредственно в нем».

Этот «другой» в нем был личностью мимолетной и хрупкой, постоянно от него ускользающей, а напоказ выставлять он должен был то, что он называл своей «личностью номер один», разыгрывая некую комедию, общественную игру, которая постепенно удовлетворяла псе больше и больше его окружение, была убедительной для всех, за исключением его самого. Так шел он дальше по своей жизненной дороге от успеха к успеху. Все, что он предпринимал, ему удавалось, и он блестяще осуществлял свои планы. Но беспокойство, как заноза сидевшее глубоко внутри, никогда не отпускало его, и заставляло сходить с дороги, где все ожидали его найти: его «личность номер один» была блестящей, а «личность номер два» была трудягой, она переносила страдание неудовлетворенной полноты, неутоленного единства. На протяжении всего своего существования он находился в поиске этой полноты и этого единства.

Он услышал об одном профессоре из Вены, поехал к нему в гости и выразил ему свое почтение; он стал ошибочно считать его непонятым гением. Между ними возникла глубокая дружба, и они стали компаньонами. Однако «личность номер два» Юнга взбунтовалась с их самой первой встречи. Но на тот момент он отказался обратить на нее внимание, ибо она была еще хрупкой и смутной. Венский профессор стал знаменитым, и по мере того как крепла его репутация, уходила дружба между этими двумя людьми. И только позже Юнг понял: это уходила не их дружба, но его «личность номер два» обретала свои права и становилась полноценным индивидом. Венский профессор и Юнг прекратили всякие отношения, и это было самое большое потрясение в жизни Юнга, которое ввергло его в немыслимые потемки. Но именно с того времени и начала проявляться в реальности вся его работа.

Он оставил в прошлом не только своего венского друга, которому, тем не менее, он не переставал оставаться благодарным, но также и свою личность номер один. Начиная с этого разрыва, Юнг полностью посвятил себя своей личности номер два. Большое количество людей со всех концов мира приезжали к нему с визитом и вдохновляли его в работе так же, как он вдохновлял их. Один в своей башне из слоновой кости, он был в глубоком и интимном контакте со всякой вещью, всяким событием и всяким человеком, принадлежащим к его эпохе точно так же, как со всем, что предшествовало ей, и что должно было последовать за ней. Потом однажды поздней весной нагрянула буря, и именно в этот день его яркое 85-летнее существование подошло к своему пределу. Личность номер один наконец покинула его. Его личность номер два продолжает жить, потому что не было еще ни одной эпохи, когда бы она не существовала, а значит — она не может и перестать существовать...

«В каком-то смысле моя жизнь была квинтэссенцией того, что я написал» — говорит К. Г. Юнг во введении к своей автобиографии. Таким образом, нужно рассматривать его полное существование и то, что он сам называет своим мифом, как неделимую целокупность, которая развивается в бесконечном развертывании, в постепенном развитии присущего ему единого зерна. Нельзя пренебречь никаким событием, никаким аспектом его внешней, равно и его внутренней жизни: все способствует приданию смысла его творчеству.

«Мое существование — это то, что я сделал, это моя научная работа; одно неотделимо от другого. Работа является выражением моего внутреннего развития, ибо груз содержания бессознательного формирует человека и влечет за собой его трансформации. Мои работы могут рассматриваться как станции вдоль моей жизненной дороги».

В жизни Юнга был один особо плодотворный период, когда зародились новые идеи, которые заполнили нее его дальнейшее существование. Речь идет о периоде, последовавшем за его разрывом с Фрейдом, когда на какой-то момент он потерял свои ориентиры. Это было время смятения, волнения, изоляции, глубокого одиночества — внутреннего хаоса. Юнга одолевали темные сны, хаотические образы и видения, он был охвачен каким-то приливом бессознательных материалов, которые в какие-то мгновения заставляли его сомневаться в своем умственном здоровье. В определенном смысле этот период вполне можно сравнить с психотическим разрывом. Но это также был решающий момент, главный перекресток, один из самых созидательных привалов на всем протяжении его жизненной дороги.

Здесь нам на память приходит образ молодого Сиддхартхи Гаутамы. Невинный принц, ведущий очень защищенную жизнь, внезапно потрясен, открывая для себя трагическую сторону жизни — болезнь, старость и смерть. Мы помним его решимость найти ответы на загадки жизни, его неудовлетворенность первыми ответами эрудитов; потом открытие этих ответов внутри себя самого в состоянии глубокой медитации под деревом бодхи. Точно так же не мог Юнг найти ответы на свои собственные вопросы ни у Фрейда, ни у кого-либо другого, ни в книгах, ни в каких-то теориях, и совсем как Сиддхартхе, ему пришлось все покинуть и отправиться в путь в поисках ответов внутри своей собственной психики. В своей автобиографии Юнг рассказывает, что он чувствовал себя обязанным самому испытать первоначальное ощущение. Однажды он сел за свой письменный стол, обхватил голову руками и погрузился в глубины своей психики, следуя за спонтанными импульсами своего бессознательного. Это было начало целого эксперимента, который растянулся на несколько лет; изобилие материала, который выплеснулся из него позднее, послужил основой для самых значительных и самых созидательных работ Юнга. В течение этого периода Юнг не только внимательно изучал свои сны, фантазмы и видения, но также облек их в письменную форму, иллюстрируя собственными рисунками, и собрал их воедино в своей знаменитой «Красной книге». И, поскольку у него было научное образование, он почувствовал внутренний долг понять значение всех этих материалов. «Я вменил себе в обязанность вывести конкретные заключения на основе этих глубинных восприятий, которые мне были даны исследованием бессознательного — и эта задача должна была стать трудом целой жизни». Ему надо было показать, что эти совершенно личностные эксперименты, к тому же совершенно субъективные, потенциально касались всего человечества, ибо они были сущностной частью природы психики. Однако речь здесь шла о революционном пути в научной методологии, «новом взгляде на жизнь». Но прежде всего Юнг должен был доказать, что его собственный опыт является совершенно реальным, что каждый из людей мог пережить такой опыт, и бессознательное — вполне доказуемая психическая реальность, несмотря на то, что эта реальность имеет свой собственный стиль и свой собственный язык, универсальный язык образов и символов. Кроме того, Юнг отдавал себе отчет в том, что восприятия, проистекающие из бессознательного, должны принимать форму этической обязанности.

«Действовать иначе — значит, стать добычей принципа силы. А это, в свою очередь, ведет к опасным последствиям, разрушительным не только для другого, но также и для данного конкретного человека. Образы бессознательного дают великую ответственность тому, кто их переживает на своем опыте. Если ему не удастся их понять, или же если он стремится избегнуть своей этической ответственности, он сам покушается на свою полноту и таким образом навязывает себе тягостную фрагментацию своей жизни».

Это рассуждение напоминает нам буддийскую этику п той форме, в какой она выражается в «восьмеричной дороге», то есть, в праведном действии и праведной медитации. Личное страдание не может быть устранено, и полнота человека не может осуществиться, если не соблюдается нравственное поведение. Юнг понял, как в свое стародавнее время Будда, что всякое эгоцентрическое поведение, игнорирующее другого, ведет к смятению. Вследствие этого, чтобы знание, приобретенное посредством контакта с бессознательным — через «праведную медитацию»,— имело какое-то значение, оно должно стать составной частью нашего собственного существования. Другими словами, оно должно выражаться в «праведном действии».

После шести лет яростного боя с потемками своего бессознательного Юнг увидел первые всполохи света. Заря взошла, когда он стал рисовать мандалы — каждый день он создавал новую мандалу. Мандала — санскритское слово, означающее «круг», является фигурой круглой формы, которую можно найти во всех стихиях (элементах) природы, равно как в искусствах и танцах всех народов на протяжении всей истории. Речь также идет об образе, который лежит, свернувшись спиралью в глубинах человеческой психики, спонтанно выбрасывается оттуда на поверхность и может принять большое количество различных форм. Обычно он проявляется в периоды дезорганизации и внутреннего хаоса, и таким образом природа восстанавливает равновесие и порядок. На своем собственном опыте Юнг сделал открытие, что каждая нарисованная им мандала в точности выражала его внутреннее состояние на тот момент. По мере изменения его психического состояния изменялась также и мандала, которую он чертил совершенно спонтанным образом. Из этого он пришел к заключению, что мандала представляет собой «формирование, преобразование, вечное воссоздание вечного Разума». В то же самое время он понял, что сознательно намечаемые цели, цели, которые он преследовал сознательно, определенные, так сказать, его личностью номер один, подрывались высшей силой, которая принуждала его сворачивать на другую дорогу. Другими словами, он не мог избрать себе цель, скорее, цель избирала его.

«Я позволил себе плыть по течению, не имея ни малейшего понятия, куда оно меня унесет. Однако когда я принимался рисовать мандалу, я видел, что все пройденные мною дороги, все пересеченные рубежи, все совершенные мною поступки неизбежно возвращали меня в одну и ту же — центральную — точку. Мне все с большей и большей очевидностью представлялось, что мандала сама по себе является центром, точкой встречи всех дорог, средоточием всех путей. Это дорога к центру, к индивидуации».

Таким образом, в его разуме был найден ответ на первостепенный и неотступный вопрос, волновавший его до тех пор: знать, куда именно ведет этот процесс. Целью была Самость, альфа и омега психического развития, ибо Самость является прото-образом, где человек находит свои первоистоки и где достигает своего пика его рост.

Именно тогда Юнг увидел символический для тогдашнего своего положения сон (мрак и изоляция, но также появление светового образа и заря новой жизни), в то же время непреодолимо обозначив для себя споим ярким метафорическим языком центр и Самость в качестве конечной цели.

«Благодаря этому сну я понял, что Самость является руководящим принципом и архетипом ориентации и смысла. В этом и заключается ее функция излечения. Для меня это глубинное видение стало означать приближение к центру, значит, к цели. Отсюда появляется первое интуитивное понимание моего собственного личного мифа».

Это событие имело важное значение; оно было настоящим поворотом в существовании Юнга, равно как и в его работе. Это был апогей его противостояния с бессознательным, плод шести лет борьбы в одиночку с темными стремнинами своей психики. Юнг так описывает эти годы:

«[Это были] самые важные годы моей жизни — в течение этих лет разрешилось все, что было принципиально важным. Именно в этот период все начиналось; все, что последовало, было всего лишь дополнением и уточнением тех материалов, которые вырвались из бессознательного и затопили меня в начале. Это была prima materia целого трудового существования».

На протяжении этих лет Юнг сделал открытие коллективного бессознательного и дал развитие таким концептам, как архетипы и Самость. Но у него еще оставалось много работы: для всех фантазмов и материалов, вышедших из его бессознательного, для всех пережитых им новых видений нужно было выделить основы и возвести из них фундамент в форме научной теории. Вся эта работа выполнялась постепенно, по мере того как Юнг исследовал алхимию.

В алхимии он открыл для себя, что, в отличие от христианства, женское начало здесь так же важно, как и мужское. Символы алхимии, «эти старые знакомые» Юнга, манили его к себе. Но он действительно стал это понимать только после того, как прочитал китайский алхимический текст «Тайна золотого цветка». Вероятно, это также стало началом его интереса к восточным философиям и духовным традициям. Для Юнга «секрет алхимии заключается в преобразовании личности посредством смешения и слияния благородных элементов с базовыми элементами, сознательного с бессознательным». Он открыл в алхимии соответствие своей психологии, которое подтвердило нужность его работы. Однако это вовсе не было конечным продуктом его созидательного путешествия, ибо его труды не остановились на психологии, но продвинулись гораздо дальше.

Коллективное бессознательное

Наиболее значительным вкладом Юнга в психологию была его теория коллективного бессознательного. 11о его мнению, этот концепт не является ни простой умозрительной гипотезой, ни философским постулатом, но оказывается подтвержденным эмпирическим доказательством. Он определяет коллективное бессознательное как часть психики, обусловленную только одной наследственностью, а не личностным опытом, который в определенный момент был сознательным, а затем исчез из сознания. Этот личный опыт он называет личным бессознательным, то есть областью психики, содержащей в себе все материалы, которые человек просто забыл или зажал в себе умышленно или бессознательно. Таким образом, Юнг проводит четкое различие между личным бессознательным, субъективной психикой и объективной психикой, которую он называет неличным, трансличным, или коллективным бессознательным. Он открыл коллективное бессознательное, исходя из своих собственных снов и своих собственных видений, а также через таковые своих пациентов, в том числе шизофренические фантазмы. Он делал наблюдение, что все эти материалы часто содержат в себе мифологические мотивы и религиозные символы, и, соответственно, пришел к следующему выводу:

«Помимо нашего непосредственного сознания, которое имеет совершенно личностную природу и которое мы считаем нашей единственной эмпирической психикой (даже если мы к нему добавляем в качестве довеска личностное бессознательное), существует вторая психическая система коллективного универсального и неличностного характера, тождественная для к людей. Это коллективное бессознательное не развивается индивидом: речь идет о наследии. Оно состоит из предсуществующих форм — архетипов,— которые могут стать сознательными только вторично — и которые дают определенную форму некоторым психическим содержаниям».

Архетипы

Согласно Юнгу, архетипы — составные элементы коллективного бессознательного — можно сравнить с инстинктами. И те, и другие являются фундаментальными динамическими силами, преследующими в организме внутренне присущие им цели на соответствующем им уровне — психическом или физиологическом. Юнг также характеризует архетипы как первостепенные об разы, «самые древние и самые универсальные формы мышления человечества, которые в одинаковой степе ни суть и ощущения, и мысли». Необходимо уточнить, что архетипы не являются врожденными идеями, вписанными в наследственность. Просто речь идет о естественных тенденциях человеческой психики, которые при соответствующем стимулировании могут выражаться в конкретных формах и принимать конкретные значения.

«Существует столько же архетипов, сколько частных ситуаций в жизни. Бесконечное повторение запечатлело эти бесконечные опыты в нашей психической конституции не в форме готовых образов с определенным содержанием, но прежде всего исключительно как формы без содержания, представляющие собой только лишь возможность некоторого типа восприятия и действия. Когда появляется ситуация, соответствующая данному архетипу, последний активизируется, и тогда возникает сила компульсии, действующая в качестве инстинктивной команды и достигающая своей цели вопреки всякому разумному доводу и всякой воле...».

Развивая концепт архетипов и их динамики, Юнг приводит замечательный пример: зарождение в XIX иске идеи сохранения энергии благодаря Роберу Майеру. Майер не был физиком и не мог по роду своей деятельности прийти естественным образом к развитию такого концепта. Он был медиком, и эта идея пришла ему в голову совершенно нечаянно во время путешествия в тропиках. Вот что он написал о своем опыте и своем открытии:

«Эта теория вырабатывалась мною вовсе не за письменным столом. [Затем он приводит некоторые физиологические наблюдения, сделанные им в качестве морского врача.] В наши дни, если вы хотите иметь четкие идеи в области физиологии, принципиально важно обладать некоторыми познаниями психических процессов, если, конечно, вы не склонны заниматься только метафизикой, что лично я нахожу бесконечно неприятным занятием. Таким образом я очень скоро заинтересовался физикой и так пылко пристрастился к этой теме, что — вы можете сколь угодно потешаться надо мной — я уделял не слишком много внимания той местности земного шара, где мы находились. Я предпочитал оставаться на борту, где мог работать без всяких отвлечений, и где провел долгие часы, находясь в сильнейшем вдохновении — какого я не припоминаю у себя ни раньше до этого, ни после по сегодняшний день. Некоторые всполохи мысли, вспыхнувшие во мне, когда я находился на дорогах Сурабайи, незамедлительно становились предметом прилежного изыскания, которое приводило меня к открытию новых тсм. Эти времена канули безвозвратно, но теперь на расстоянии, внимательно анализируя эти вспышки, я осознавал, что речь шла о действительной истине, которая не только не была плодом субъективного впечатления, но, напротив, могла быть доказана объективно. Нужно только понять, может ли эта задача быть выполнена таким человеком, как я, так мало смыслящим в физике».

Вопрос Юнга к самому себе заключается в следующем: откуда пришла эта новая идея, которая сама накладывалась на сознание, и какова та сила, которая несла ее и переполняла личность? Ответ на этот вопрос можно дать только при помощи его теории архетипов, где «идея энергии и ее сохранения должна быть первостепенным образом, дремлющим в коллективном бессознательном». Затем Юнг старается продемонстрировать, что такой первостепенный образ уже существует с самых незапамятных времен, выражаясь в многочисленных и разнообразных формах, таких, например, как идеи демонизма, магической мощи, бессмертие души, и многих-многих других. Понятие энергии, ее сохранения, или, скорее, трансмутации, также является фундаментальным концептом всех тантр.

Самость

Как мы уже упоминали, существуют бесчисленные архетипы, но тот, что вбирает в себя все остальные, квинтэссенция всех архетипов — это Самость, организующее и объединяющее начало, придающее жизни человека направление и смысл. Это одновременно первоначальность, источник человека и его конечная цель кульминационная точка его роста, то есть его реализация, его осуществление. Самость является хомо тотусол вечным человеком, и не только выражает уникальный характер его индивидуальности, его единства, но также символизирует божественную природу человека, такую природу, где он встречается с космосом, поскольку макрокосм отражается в его микрокосме.

«В интеллектуальном отношении Самость является не чем иным, как психологическим концептом, ментальной конструкцией, предназначенной для выражения непознаваемой сущности, которую мы не можем осмыслить как таковую, поскольку по определению она превосходит наши способности понимания. Ее вполне можно было бы также назвать «Бог в нас». Первоначала всей нашей психической жизни, кажется, неотрывно укореняются в этой точке, и все наши наиболее возвышенные и наиболее решающие акты, кажется, направляются к ней» .

Юнг также определяет Самость, как нечто, что одновременно является единовременным и уникальным, универсальным и вечным, что, с одной стороны, выражает сущность человека, а с другой — образ бога, архетипальный символ.

Индивидуация

Между стадией Самости как источника и начала, и стадией цели и конечного назначения разворачивается процесс непрерывного развития, названный Юнгом процессом индивидуации. Это — процесс интеграции личности. Он является процессом архетипальным и универсальным, и в то же время самостоятельным и сознательным, и он следует своим курсом с незапамтных времен. Он отражает усилие психики по гармонизации своего сознательного и бессознательного содержания и представляет собой естественный и спонтанный порыв к полному самоосуществлению, к единению и поиску чувств. Коллективно он проявился во множестве мифов и символов, посредством которых человечество придавало форму своему внутреннему опыту. На индивидуальном уровне, хотя он был в вечном развитии, поскольку психика никогда не отдыхает этот процесс может либо оставаться совершенно бессознательным, либо стать сознательной задачей. Направление, к которому он ведет, особо зависит от вмешательства сознания. Индивиду открываются две дороги, причем разница между ними огромна, а выходы из них находятся на противоположных концах. В первое случае, когда сознание не вовлечено в процесс, «конец остается таким же темным, как и начало». Во второе случае «личность лучится от света», и потому сознание оказывается расширенным и возросшим.

При помощи алхимии и ее символики Юнг осознал, что преобразование личности осуществляется во взаимодействии эго и бессознательного, и из этого взаимодействия порождается новое объединенное существо. Оно в действительности не является совершенно новым, потому что существовало всегда, но только латентно, как бы в дремоте, скрытое в хаосе бессознательного. Этот процесс требует открытой коммуникация между сознательным разумом и его бессознательным эквивалентом, а также чувствительности к сигналам бессознательного, использующего язык символов Нужно открыть постоянный диалог между внешним внутренним, земной жизнью и ее символическими измерениями — снами, фантазмами, видениями.

Эта трудная задача конфронтации сознание-бессознательное имеет своим следствием расширение сознания, уменьшение суверенных прав бессознательного приводит к восстановлению и преобразованию человека. Это изменение — центральная задача юнговской психотерапии, как и алхимии,— происходит благодаря принципу, названному Юнгом трансцендентной функцией.

Естественно, эта задача не просто очень трудна, зачастую она оказывается тягостной, как это показал в своих экспериментах сам Юнг. Речь идет тут о борьбе между двумя противоположными силами, где каждая защищает свои собственные права. В этой борьбе рассудок и рациональность сталкиваются с хаосом и иррациональным. В то же время она предполагает сотрудничество между сознательной и бессознательной установками психики. Сознание должно уделить внимание поему бессознательному «партнеру», заставить себя вслушиваться во внутренние голоса так, чтобы они могли сотрудничать с сознанием вместо того, чтобы его расстраивать.

«Противостояние двух позиций порождает напряжение, заряженное энергией, которое создает третью силу, живую вещь — а не мертворожденную логику... движение, возникающее из напряжения между противоположностями — живое рождение, ведущее к новому уровню существования...»

Поскольку процесс направлен на тотальное преобразование человека, нельзя исключать ничего из того, что ему принадлежит, никакой из его аспектов. И потребление этого союза противоположностей с целью создания новой жизни — а не мертворожденной логики — должно касаться не только Логоса, рационально начала, но также Эроса, принципа взаимоотношений.

Таким образом, индивидуация ведет от единства и пустоты, то есть состояния неотделимого от бессознательности, мистического соучастия, к непрерывно возрастающей дифференциации, к верховенству эго, потом снова к единению и пустоте, ставшей полнотой, к Самости, к мандале. Конец соединился с началом, а копия цель — с первоначальным источником.

Алхимия

Эволюция человека, то, что Юнг называет процессом индивидуации, выразилась в различных терминах в символике алхимии. Если алхимики поставили себе задачей открыть тайны материи и ее химического преобразования, то их работа отвечала прежде всего параллельному психическому процессу, который вошел в сильный резонанс с мыслью Юнга и наложил на его работу громадный отпечаток.

В глазах Юнга химические эксперименты алхимиков, весь алхимический опус, имели прежде всего психическую природу, а не просто заключались в поиске тайны изготовления золота. Ведь разве сами алхимики не утверждали: «Аурум нострум нон эст аурум вульги, В своей лаборатории алхимик производил некоторые психические опыты, приписывая их свойствам материи. Согласно Юнгу, в действительности он производил опыт над своим собственным бессознательным. «Стремясь исследовать ее [материю], он проецировал бессознательное во мрак материи, чтобы высветить ее»

В общепринятом мнении целью алхимии было производство чудодейственной субстанции, золота, панацеи, эликсира жизни. На самом деле по ту и по сю сторону этого материального плана сама сущность всякой алхимической работы состоит в духовном упражнении, направленном не на что иное, как на духовное преобразование, освобождение бога от темных пределов материи. Поразительное богатство и сложность алхимической символики, часто гротескной, является метафорической иллюстрацией процесса преобразования от психического сна к пробуждению с описанием различных этапов этого посвященческого путешествия. Юнг обнаружил в этой символике иллюстрацию того, что он называл процессом индивидуации: постепенное развитие бессознательного состояния в направлении к сознательному состоянию и процесс выздоровления как фундамент этого развития.

В европейской средневековой алхимии, открывшейся ему вслед за китайской алхимией, Юнг обнаружил духовные корни западной традиции, занимавшейся именно теми вопросами, которые беспокоили его на протяжении всей жизни. Таким образом, алхимия предоставила ему историческое обоснование, а также аргумент для утверждения и оправдания своих собственных открытий.

Как и в психологии Юнга, противоположности и их единство играют первостепенную роль в алхимической процедуре. Это единство является одновременно движущей силой и целью процесса. Но вначале противоположности образуют двойственность, которая выражается в бесчисленных терминах противоположных пар: верх и низ, холод и тепло, дух (душа) и тело, небо и земля, светлый и темный, активный и пассивный, дорогой и дешевый, добро и зло, очевидный и скрытый, внутренний и внешний, восток и запад, бог и богиня, мужской и женский.

Первостепенная пара противоположностей — это сознание и бессознательное, символами которого являются Sol и Luna, солнце и луна; солнце представляет дневной аспект, а луна - ночной аспект сознания, мужской и женский принципы. Соответствующими алхимическими субстанциями будут сера и соль. Поскольку сера ассоциируется с солнцем, она представляет мужское начало и выражает сознание. В алхимических текстах она определяется как «универсальное мужское семя», «дух порождающей мощи», «источник просветления и всякого знания». Она имеет двойную природу: в своей сырой, начальной форме она обжигает и вызывает коррозию, и имеет отталкивающий запах; но подвергшись трансмутации, «очищенная от всяких примесей, это вещество нашего камня». Соль, по причине своей ассоциации с луной, представляет женское начало и выражает различные аспекты бессознательного. Равно как свое взаимодополнение — сера, соль имеет двойную природу: в своей грубой форме, выйдя из моря, она горькая и резкая, как слезы и горе, тогда как после трансмутации, преобразования она становится матерью мудрости. В качестве принципа Эроса она со-<-линяет все вещи. Соль также привязана к земле, и в этом своем качестве она представляет великую мать и архетип женского божества.

Исходя из первоначальной субстанции, ртггпа materia, которая содержит в себе противоположности, задача алхимика заключается в их гармонизации с тем, чтобы достичь единения, высшей точкой которого будет «химическая свадьба», конечное исполнение его труда. Юнг постулирует, что на психологическом уровне союз противоположностей не может быть осуществлен одним только сознательным эго — разумным доводом, анализом,— который отделяет и разделяет, так же как и лишь одним бессознательным, которое соединяет. Здесь нужно, согласно его мысли, вмешательство третьего элемента — трансцендентной функции. Равным образом, для того чтобы произошло сопряжение, алхимик должен задействовать третий фактор — посредника меркурия, то есть ртуть. Итак, мы здесь имеем серу _ мужское начало, ее взаимодополнение, соль — женское начало, и ртуть, вещество одновременно жидкое и твердое. Меркурий является андрогином по своей природе и происходит от обеих сущностей, мужской и женской; он объединяет в себе духовное и физическое, верх и низ.

Алхимия напичкана парадоксами — точно так же, как работа Юнга — в той мере, в какой парадоксы являются единственным способом для того, чтобы выразить, поелику возможно, невыразимые явления психики, которые можно познать только путем непосредственного прямого опыта. Таинственный меркурий является превосходным парадоксом. Благодаря своему богатому воображению, алхимики придумали для меркурия бесчисленные синонимы и дали самые фантастические описания его свойств. Вот один из примеров, где алхимик просит природу рассказать ему о своем сыне меркурий. Природа отвечает:

«Знай, что у меня только один такой сын; первый из моих семерых сыновей; и хотя он сейчас является всякими вещами, вначале он был только одной вещью. В нем находятся все четыре стихии, хотя он не стихия. Он есть дух, хотя у него есть тело; мужчина, хотя он имеет женские части; мальчик, несмотря на то, что носит оружие мужчины; зверь, хотя у него имеются крылья птицы. Он есть яд, хотя излечивает от проказы; жизнь, хотя он и убивает всякие вещи; король, несмотря на то, что его трон занят другим; он убегает от огня, несмотря на то, что огонь был извлечен из него; он вода, хотя он и не смачивает ладоней; он земля, хотя и не засеян; он воздух, но живет водою»

Юнг признал в многочисленных и парадоксальных аспектах меркурия отражение природы Самости, которая является комплексно оппозиторум, и которая непременно должна быть таковой, чтобы быть способной символизировать всю целокупность человека. Для Юнга меркурий не только представляет собой Самость, но также процесс индивидуации в себе самом, и в силу своих бесчисленных наименований он также символизирует коллективное бессознательное.

Первая фаза алхимического процесса была работой в черном, нигредо, характеризуемой смятением, фрустрацией, депрессией, «темной ночью души» святого Иоанна Креста, которая, тем не менее, заключает в себе потенциалы и ростки будущего развития. Затем, по меpc того как огонь алхимической реторты, огонь психический, устраняет стихии, наступает второй этап, работа в белом, альбедо. Это — этап прояснения и интенсификации жизни и сознания. Финальный этап — это работа в красном, когда драма достигает своей развязки химический процесс конъюнкцио, появление философского камня и, в то же самое время, осуществление психического синтеза, явление Самости.

Что такое философский камень, ляпис? Было сказано, что он лечит и передает бессмертие. Для Юнга «ляпис — это баснословная сущность космических размеров, которая превосходит человеческое разумение. Так же, как тотальность человека, Самость, он по определению находится за пределами знания».

Однако для алхимика Герхарда Дорна ляпис не представляет собой конечного исполнения алхимического искусства; окончательное или конечное сопряжение было союзом целого человеческого существа с унус мундус, единым миром. Это происходит, когда индивидуальная психика встречается с вечностью там, где осуществляется тождество личного с трансличным. Речь идет о ноуминальном событии, тайне унио мистика, или говоря иначе в терминах восточных традиций, об опытах дао, самадхи или сатори.

Юнг приходит к выводу, что этапы алхимических процедур, примирение противоположностей в одном единстве, имеют свои параллели в стадиях процесса индивидуации. В своих собственных снах, как и в снах своих пациентов, в определенные моменты ему удавалось распознать воспроизведение мандалы, символизирующей множественность феноменального мира внутри подлежащего единства. Символика мандалы представляет собой психологический эквивалент унус мундус, тогда как его парапсихологическим эквивалентом является юнговский концепт синхронности.

Синхронистичность

Все открытия Юнга сопровождались снами или событиями, проявляющимися синхронно и указывавшими ему путь, по которому он должен был идти, или же подтверждавшими, что он движется в правильном направлении. В тот самый момент, когда он сознательно рисовал мандалы, он написал картину, воспроизводящую замок из золота. Эта картина была особенно удивительной, интригующей своей китайской экзотичностью, и Юнг остался этим очень озадачен. Немного времени спустя он получил от синолога Ричарда Вильгельма копию книги «Тайна золотого цветка», древний китайский алхимический текст, который и положил начало его увлечению алхимией. Получение от Ричарда Вильгельма китайской рукописи было проявлением синхронистичности, и это проявление было тем более значительным, что данное событие совпало по времени с мандалой, созданной Юнгом. Это потрясающее совпадение, это особенное событие заключало в себе как таковом одновременно символизм мандалы и принцип синхронности, то есть двойное выражение унус мундус, психологическое и парапсихологическое. В связи с ним Юнг испытал то мощное ощущение, которое человек переживает при встрече с унус мундус. Этот эпизод произошел в тот момент, когда приближался к концу переживаемый им цикл отчуждения. В автобиографии Юнг вспоминает это ощущение: «Это было первое событие, которое пробило брешь в моем одиночестве. И осознал свою причастность: я мог устанавливать связи с чем-то и с кем-то». Может быть, это не было простым совпадением, поскольку Юнг впервые упомянул

Новое открытие концепта синхронистичности в выражении признательности своему другу Ричарду Вильгельму, котоорый сыграл такую знаменательную роль в решающий период жизни ученого.

Синхронистичность является наиболее абстрактным и самым неуловимым из юнгианских концептов. Юнг описывает синхронистичность как «знаменательное совпадение двух или нескольких событий, подразумевающее нечто иное, чем простая вероятность случая». Соответствие и жду событиями не вытекает из причинно-следственного принципа, но из того, что Юнг называет принятом непричинного отношения. Критический фактор заключается в знаменательности феномена, субъективном опыте, переживаемом человеком. События знаменательно связаны между собой, они устанавливают соответствие между внутренним и внешним мирами, невидимым и ощутимым, разума и физической вселенной. Это совпадение, эта одновременность в конкретный момент может произойти только в отсутствие сознательного вмешательства эго. И наоборот, именно бессознательность психики подготавливает ее, делает ее возможной, и все происходит таким образом, как будто бы психика имела свой собственный план в тайне безотносительно желаний эго. Такие события синхронности в большем или меньшем масштабе случаются с большинством людей в повседневной жизни, но, как и в отношении снов, если мы не обращаем на них внимания и не осознаем связи, они остаются для нас незначащими.

Юнг приводит примеры из своей практики, когда пациенты во время лечения сталкиваются со странными совпадениями, которые позволяют им войти в контакт с более глубоким уровнем опыта и предметно и безоговорочно убеждают их в реальности бессознательного и в его неограниченном характере. В частности, он приводит особенно интересный случай с одной женщиной хорошего воспитания, которая в силу своего очень рационального ума упорно демонстрировала свою глухоту (нечувствительность) к усилиям Юнга преодолеть ее рациональность. Однажды, когда она рассказывала ему свой сон накануне, в котором ей по дарили золотого жука, за окном летало насекомое и настойчиво билось в окно его кабинета, явно пытаясь влететь в комнату. Юнг открыл окно, оказалось, что это был зелено-золотой жук, который был очень похож на жука из сна пациентки.

«Я протянул жука и сказал ей: „Вот он, ваш жук". Этот опыт пробил необходимую брешь в ее рационализме и расколол лед ее интеллектуального сопротивления. Таким образом, лечение пошло своим ходом и дало удовлетворительные результаты».

Развивая свой концепт синхронистичности, Юнг увязывал его с недавними открытиями современной теоретической физики, в соответствии с которыми причинность и предсказуемость больше не переставали действовать и мире микрофизики. Из этого он заключает, что существует общий фундамент между микрофизикой и её глубинной психологией. В течение того же периода Юнг вернулся к философии древнего Китая и выявил соответствие между синхронностью и невыразимой идеей дао. В действительности это была и-цзинъ, книга преобразований древнего Китая, которую Юнг пережил на своем собственном опыте, практикуя свой и год, который принес ему решающее вдохновение, позволяя развивать концепт синхронистичности. Два поля стройности, внешне противоположные, рациональной науки и интуитивной философии, не являются совершенно противоречивыми. В своей книге «Дао физики» Фритьоф Капра рассматривает именно эту тему и доказывает, что существуют тесные параллели между фундаментальными концептами современной физики и "неточными мистическими учениями. В соответствии с открытиями теоретической физики, Вселенная оказывается гармоничным и объединенным процессом, динамической тканью взаимосвязанных элементов и стихий. Именно в этом заключается фундаментальная идея буддийских философов и даоистов. Таким образом, по Юнгу, события синхронности свидетельствуют «о глубокой гармонии между всеми формами существования». Будучи воспринимаемыми иным образом, они становятся событиями исключительной мощи, дающими индивиду ощущение трансцендентного времени и пространства.

Загрузка...