Отношения с близкими людьми (разговор с дочерью)

…Вернемся, однако, к Ксении и той поездке, которая запомнилась мне первым с ней серьезным разговором «о самом главном». Начался он, как водится, ни с того ни с сего.

— Знаешь, пап, по-моему, тебе не стоит говорить о своих взглядах с некоторыми людьми.

— Например?

— Ну, с М. Ты же знаешь, что она не верит в Бога. А тут эта история про отца Никандра и медведя. Мне кажется, история просто нелепая. Ты не допускаешь, что за твоей спиной некоторые люди могут смеяться?

Вот в чем дело!.. М. — та самая моя знакомая, общественный деятель, о которой я уже упоминал. Накануне мы с Ксенией оказались с ней соседями в одном из пансионатов недалеко от Пскова. Много спорили о природе человека и вере, хотя в итоге каждый, похоже, остался при своем мнении. Осматривали замечательные памятники этой древней земли. Посетили и Никандрову пустынь — разрушенный, но ныне возрождаемый древний монастырь, спрятавшийся среди непроходимых лесов и топей Псковщины. Там я и подарил М. брошюрку о монастыре и отшельнике Никандре, в честь которого он был построен. В книжке было описано чудесное спасение старца, встретившегося с медведем. Этот-то эпизод, написанный в характерном для житий стиле (особенности которого надо просто знать и понимать), и стал камнем преткновения. На его примере М., надо полагать, попыталась проиллюстрировать Ксении «примитивизм» веры.

Я взглянул на дочь. Она уже забыла о нашей недавней размолвке и с интересом ждала моей реакции.

— Хорошо, — сказал я, — оставим в покое М. с ее взглядами. — Давай поговорим о животных. Ты же знаешь, как они чувствуют людей. Гораздо острее, чем мы их. Ведь так?

— Конечно! — Ксения с детства любила и понимала «братьев наших меньших», так что с моей стороны ход был удачным.

— Никандр, — продолжил я, — был отшельником, святым. Он сознательно отрешился от мира, отказался от его удобств и искушений, жил в лесу, переносил тяготы великие. И все ради одного — приближения, приобщения к Господу. Люди, подобные Никандру, до такой степени возрастали духом, усмиряли страсти и утишали сердце, изгоняя из него зло, пребывали в такой гармонии с окружающим миром, что животные не боялись их, доверяли им. Диких животных не проведешь. Так что история с Никандром вполне правдива.

Могу привести тебе и еще более «свежий» пример. В 70-х годах прошлого века в уединенной пустыни в горах Северной Калифорнии жил Серафим Роуз — православный американец, кстати, причисленный ныне к лику святых. По свидетельству многих очевидцев, лесные обитатели — птицы и олени — совершенно его не боялись, брали пищу из его рук. Даже хищники, часто навещавшие эти места, вели себя смирно.

Это надо правильно понять, ощутить или хотя бы представить. Понять, что речь не идет о чуде или какой-то случайности. Это результат того, что сознание человека, обычно суетное и агрессивно-настороженное по отношению к окружающему миру и живой природе, может стать иным. Чистота жизни и помыслов выводит его на уровень первичного, Божьего сознания. Именно в таком состоянии от начала времен пребывают наши «братья меньшие».

Отец Серафим, Никандр и подобные им «божии люди» общались с животными, благодаря этой первозданной чистоте своего духа, которая достигается не гордым восхождением, а смиренным нисхождением к тварям Божьим, при ясном сознании и полном сохранении качеств человека.

Повисла пауза. Ксения молчала, но я чувствовал, что разговор заинтересовал ее. Обычно она избегала длинных бесед, тем более на подобные темы. А тут сразу о вере. До этого я лишь изредка «удостаивался» участия в обсуждении некоторых ее проблем. Рассматривая вместе с ней очередную «драму», я осторожно пытался растолковать ей, что такое рассудок, как его бесконтрольная деятельность отравляет наше существование, как учиться управлять сознанием и жить в настоящем. Возможно, те «зерна» и дали свои всходы — не знаю, но только Ксения слушала и была готова, я чувствовал это, слушать дальше.

— И еще одно. Такие светлые, не от мира сего люди, как отец Серафим, не умеют лгать. Ложь настолько чужда их жизни по заповедям Христовым, что им проще лишиться руки, чем сказать неправду. Ложь — атрибут нашего суетного, ветхого мира. Она всегда приходит с умыслом. Обманом ты всегда хочешь добиться какой-то цели, так? А святые, напротив, уходили из суетного мира, чтобы освободиться от его «скорбей, гневов и нужд». В том числе и от целей. Зачем им ложь?

— Ты хочешь сказать, что и мы можем жить без лжи? Ты это серьезно? Наивный ты, папка! Человек лжет иногда по привычке, иногда просто не хочет, чтобы кто-то лез в его дела. В конце концов ты же не станешь отрицать, что мы часто совершаем поступки, не отдавая себе в этом отчета, под воздействием обстоятельств или других людей, от которых мы зависим?

Разговор принимал опасный оборот. Что-то у нее там было на уме. Она ждала ответа, заранее примеряя его к неведомой мне ситуации.

— Конечно, Ксюша, все бывает. Человек напьется и натворит Бог знает что. Но решение-то пить принимал он сам. Как бы ни складывались обстоятельства, если быть до конца честным, нельзя не признать, что любое решение, в том числе и решение солгать, принимается лично.

Дочь насупилась. По-видимому, она ждала чего-то другого, ободряюще-успокаивающего. Но надо знать ее характер — тут же перешла в атаку.

— Вот я курю, это грех?

— Да.

— А что здесь такого?

— Да ничего. Мелкий грех. Но когда ты берешь сигарету, ты ведь знаешь, что это вредно для твоего здоровья. А вредить своему здоровью — грех. Кстати, хороший пример. У истока греха, даже мельчайшего, всегда есть помысел — осознанное намерение и воля, преобразующая это намерение в действие. Человек устроен Создателем так, что для принятия решения, противоречащего его — человека — естеству, он должен пропустить его через фильтр рассудка. Пауза дается для осознания и выбора. И кто бы что бы там ни говорил о случайности, стечении обстоятельств, постороннем влиянии, стоит только покопаться, и в основе любого греха найдется и конкретная мысль, и воля. Человек всегда «автор» своего греха.

Что же до зависимости от других людей (тут Ксения напряглась), это лишь иллюзия, самообман. Помнишь, мы говорили о рассудке? Как и негативные мысли, зависимость — от людей ли, внешних ли обстоятельств — есть чистый продукт неосознанности. Ты подчиняешься вредной работе своего рассудка, растворяешь себя в ней, теряешь бдительность. Именно рассудок создает иллюзию твоей зависимости от кого-либо или чего-либо. Зачем? Чтобы удерживать контроль над твоим истинным, божественным «я». Зависимость — это несвобода, страдание, боль, страх. Тебе это надо?

— Конечно, нет!

— Тогда зачем тебе зависимость? Откуда она берется, если ты ее «не заказывала»? Кто ее навязал тебе?

Ксюша слегка растерялась. Действительно, поначалу трудно понять, как ты ощущаешь то, чего не хочешь ощущать, становишься тем, кем не хочешь быть, делаешь то, чего делать не хочешь и о чем потом жалеешь. Какое-то раздвоение личности.

— Что же делать, — нашлась она, — так я устроена, я не могу ничего с собой поделать. Что мне теперь, родиться заново, что ли?

— Боже упаси! Но давай задумаемся вот над чем. Все, что нас окружает, абсолютно все — люди, живая и неживая природа — это формы, находящиеся в постоянном и непредсказуемом изменении. Иногда эти изменения очень болезненны для нас. Нравится тебе или нет, но это так. Меняешься ты, меняется все вокруг тебя. Как в детском калейдоскопе: чуть повернул трубу, и вот он, новый узор.

Если человек внутренне собран, сосредоточен, осознан, он понимает условность картины внешнего мира и неотвратимость изменений жизненных форм и ситуаций. Он смиряется с этой игрой форм, воспринимает ее как факт. Он становится наблюдателем и в этом качестве перестает быть частью этих форм и этих ситуаций, их заложником. Что с того? А то, что через это преображение человек наконец перестает быть марионеткой своего рассудка, постигает свою истинную глубинную сущность, обретает чувство Бога. Понимаешь?

Ксения завелась:

— По-моему, ты просто теоретизируешь. У меня масса друзей, но никто из них даже не задумывается о том, что мы сейчас обсуждаем. Они просто живут, как умеют, как привыкли.

— Разумеется, ни ты, ни я ничего не можем изменить в мире как таковом. А вот в его восприятии — да! Преображая свое духовное внутреннее пространство, освобождая сознание от лишнего, наносного, негативно-агрессивного (особенно от последствий бесконтрольной рассудочной деятельности), ты не просто усиливаешь осознанность, но и приводишь себя в гармонию с реальным, а не надуманным миром. Ты понемногу начинаешь ощущаешь моменты неизъяснимого блаженства, покоя и радости. Об этом мы еще поговорим. А пока вернемся к твоим друзьям.

В молодости весь мир «по колено». Хочется все испытать, все постичь и всем обладать. Нормально. Однако с течением времени начинают возникать вопросы и сомнения. Один из важнейших вопросов — конечность жизни. Мы не можем знать, когда умрем. Сейчас, скажем, мы едем на дачу, планируем, что будем делать завтра, через неделю, в следующем году. На деле же, если задуматься, наши планы совершенно бессмысленны. Будущее, даже ближайшее, закрыто от нас. Так?

— Так. Ну и что?

Дочь с любопытством ждала продолжения, а я с не меньшим любопытством смотрел на нее и думал: «Неужели этот взрослый человек — моя маленькая Ксюха? Откуда столько ”взрослого“ опыта? Когда она успела дорасти до понимания таких вещей? Или действительно наш век, с его безумными скоростями, невиданными нагрузками и искушениями так сокращает наивное, счастливое детство?»

— А то, — я взглянул на дочь, — что страх смерти — один из главных страхов, управляющих человеком. Пример? Вот ты споришь. Тебе непременно надо победить, заставить другого человека принять твою позицию и отказаться от своей. Стоит лишь беспристрастно изучить точку зрения оппонента, и ты найдешь в его позиции несколько очевидных «плюсов». Но ты упорствуешь. Стремясь одолеть собеседника, ты неосознанно хочешь доказать свое первенство и силу, свое превосходство перед ним… перед лицом неизбежной смерти. Естественно, ты об этом не думаешь. Но дело обстоит именно так.

Смерть устрашает как финал, как последняя черта, отделяющая нас от непознанного. Но ведь весьма схожие со смертью состояния мы испытываем чуть ли не ежедневно. Ты ложишься спать. Где гарантия, что ты проснешься? Нету! А что не проснешься, можешь допустить?

— Конечно, могу.

— Сон — это «маленькая смерть». Когда ты под наркозом, теряешь сознание — чем не смерть?

— Пожалуй, ты прав, — Ксения задумалась, и несколько минут в машине было тихо, слышался только шелест шин. — А может, страх смерти — это страх боли?

— И да, и нет. Смерть бывает ужасной. Человек подчас покидает этот мир в таких муках, что всей душой зовет смерть, ждет ее как избавления от страданий. А бывает смерть легкая, мгновенная. Христиане молитвой просят Господа о ниспослании им такого конца. Однако при жизни многие люди испытывают чудовищную боль, не сопоставимую с болью смерти. Так что боль — возможное, но не единственное объяснение страха смерти.

Почему же мы не боимся «маленьких смертей» (хотя бояться надо, и верующие, понимая это, читают в своих молитвах соответствующие тексты) и одновременно трепещем от одной только мысли о «главной смерти»?

Где-то в самой глубине души каждого человека без исключений живет сокровенный страх предстать пред очами Бога. Чтобы узреть Бога, надо прежде всего увидеть себя таким, каков ты есть. С грехами и неискупленными пороками, без земного «камуфляжа» — власти, денег, имущества, связей и пр. Смерть в одно мгновение разрушает этот «карточный домик», оставляя единственно вечное и ценное — душу, обогащенную добром или оскверненную злом. И, поняв все это, уже преображать и изничтожать в ней пороки и изъяны. Тогда, может быть, в самом конце жизненного пути, освободясь с помощью Божией от грязи недостойных дел и помыслов, ты увидишь Его. Чистое познается только чистым!

Плохо, когда человек, ослепленный важностью, вообще не замечает существования своей души. Не заботится о ней, омывая покаянием и исправлением. Не возвышает ее деланием добра, дарением, искренним пожертвованием. То, что дарится, невозможно потерять. Что имеешь и за что держишься, может быть отнято.

— Что же теперь, все должны жить бедно?

— Жить, Ксения, надо не бедно и не богато, а осознанно. Есть понятия достатка и достаточности, а есть — жадности и жестокости. Если ты будешь честна с собой, ни один плохой помысел не одолеет тебя. Даже небольшое усилие над собой, если ты до конца честна, даст нужный результат. Что можно скрыть от других, не скроешь от себя. Сказано в Писании: все тайное становится явным — не в смысле правды мирской, а в смысле правды духовной.

Господь всегда в тебе. Словно солнце, он светит всем, любит всех. Проблема — в неблаговидных наших помыслах и делах. Они покрывают душу слоем грязи, мешая нам общаться с Всевышним — просить о помощи и получать наставления. Даже под завалами грехов душа жива. Избавиться от нее невозможно. Какую бы жизнь ни вел человек, будь он хоть последним преступником, он ощущает биение своей души, своей совести. Бывает, что и такие падшие люди в моменты наивысшего страдания разрывают путы тьмы и зрят Бога.

— А удовольствия — как же без них?

— А ты попробуй победить в себе хотя бы один грех, который ты связываешь с понятием удовольствия. Победишь один, поймешь. И легче будет с другим. А там придет ощущение, что жизнь по Богу гораздо ярче, красочнее, интереснее так называемой красивой жизни, которая никому еще не принесла ничего, кроме боли и страдания. Вот только чтобы понять это, надо ползти вверх — к духовным высотам, обдирая колени и руки. Катиться вниз гораздо проще и на первых порах приятнее. На первых порах…

* * *

Я привел этот разговор вот почему. Работая с сознанием, нужно быть готовым ко многим испытаниям, но прежде всего к испытанию неосознанностью других людей. Путь духовного роста — это одиночное плавание. С вами происходят удивительные изменения, но мир этого почти не замечает. Вам открываются вещи, о существовании которых еще недавно вы понятия не имели (хотя они все время были перед глазами), однако доступны они только вашему внутреннему зрению. Другие их не видят, они к ним равнодушны. Вы одиноки в толпе «нормальных» людей.

Поверьте, я не преувеличиваю и не сгущаю краски. Ваша «особенность» глубоко интимна. На первых порах постижения вы слишком погружены в себя, в новые ощущения. Необходимость постоянного самоконтроля (не пропустить отрицательные мысли, удерживаться в настоящем, следить за болевым полем) поначалу отвлекает и отделяет от внешнего мира. Однако с приходом устойчивых навыков открытого сознания, подобно опытному спортсмену, вы перестаете думать о технике и просто живете и действуете в новом качестве. Осознанность становится будничным состоянием. Внимание переключается на гашение «вспышек неосознанности» в самом себе.

Болезненными становятся контакты с окружающим миром, живущим по-старому. Причем это ощущение сопровождает не только на улице, на работе или при просмотре телевизора, но даже в отношениях с самыми близкими людьми… И это понятно: мы окружены морем неосознанности, и надо знать нрав этой стихии, видеть таящиеся в ее глубинах угрозы и уметь одолевать их. Выжить в осознанности не менее важно, чем ее достичь.

Главная угроза здесь — с ходу угодить в капкан «сверхсамости» — тщеславия и гордыни «духовного превосходства» над другими: «Я гармоничен, уравновешен, спокоен. Я выше и лучше вас, суетных и слепых людишек!» Стоит на дальних рубежах сознания почувствовать малейшие признаки таких мыслей — внимание! Вы подвергаетесь лукавому искушению «высшей пробы», соответствующей достигнутому вами уровню осознанности. Враг не дремлет, и оснований успокаиваться нет и не будет.

Открытое сознание — не «прикид» супермена, скорее наоборот — рубище странника. Это способность видеть свои недостатки и слабости прежде недостатков и слабостей других людей. «Трезвение» — так поразительно точно именуется это качество в святоотеческих писаниях. Только относясь к себе честно, придирчиво, даже беспощадно, обретая душу свою и тем самым разряжая болевое поле, мы начинаем видеть мир внутренним зрением, ощущать чужие страдания, как свои собственные. Именно в этом суть смирения и понимания — двух составляющих подлинного сочувствия.

Сочувствие, сострадание есть одинаковое с другим человеком чувствование боли. Поразительное, ни с чем не сравнимое ощущение. Извержение чужого болевого поля почти не задевает твоего внутреннего состояния (ибо твое собственное болевое поле ослаблено и надежно укрыто от внешних воздействий). Но, может, впервые в жизни тебе по-настоящему хочется утешить другого человека не ради того, чтобы облегчить свою участь, не в тайном расчете на будущую награду за «доброту», а ради него самого. Это и есть сочувствие: не брать, а отдавать, ничего не требуя взамен. «Эго», даже самое слабое, не способно на такие порывы и поступки, поскольку по природе своей мотивировано страхом и соперничеством. Оно торгует добром, а не делится им.

Так и любовь. Если она настоящая, в ней не может быть половинчатости или задних мыслей. Она не зависит от настроения или физического состояния. Она неопределима и иррациональна, как вера, как Бог. Она недоказуема. Когда ты смотришь на свою жену, дочь или сына не как на членов семьи, а как на часть себя, часть своего духа, плоти и крови, дарованную тебе Господом, когда рациональная скверна, отравляющая святые семейные отношения, покидает тебя, в сердце поселяется Любовь. Она заполоняет все уголки твоей сущности, определяет каждый твой шаг, жест, слово, решение.

Но надо быть очень осторожным и бдительным. Даже в осознанности непросто избавляться от «родимых пятен» самости: обид, гневливости, зависти, стремления верховодить. Взрослый человек, вступающий в осознанность, как правило, уже играет привычную для всех роль в семье. Лидерство ассоциируется с окриком, приказом, наказанием и принуждением. Привычными становятся даже насилие (спасибо, если не физическое!) и несправедливость. Как кормилец, глава семьи «имеет право» разряжать свое болевое поле, как ему вздумается. Стычки и скандалы становятся чем-то обыденным, к ним привыкают, как к мебели или шторам на окнах. Их терпят и иногда даже оправдывают: «Отец (мать) срывается из-за усталости…» Но мы уже это проходили. Это коллективная семейная неосознанность.

И вдруг один из членов семьи начинает «выпадать» из общего ряда: все меньше «искрит» в конфликтах, говорит непонятные вещи, не похож сам на себя. Не-осознанности непросто жить рядом с осознанностью. Болевое поле не любит тратить свою энергию впустую, предпочитая обмениваться ею с другими такими же полями. На эмоциональном уровне открытое сознание периодически воспринимается близкими с раздражением, граничащим с враждебностью. Еще бы, распадается привычный уклад, устоявшаяся конструкция семейных отношений. А все необычное, непонятное «эго» воспринимает с подозрительностью и опаской — как угрозу себе.

Слава Богу, огонек духовности, загорающийся в семье, сильнее любой неосознанности. Только свет может победить тьму. Тьме же не дано одолеть свет. Таков закон мироустройства, единый для людей и Вселенной. Этот свет растапливает лед отчуждения, успокаивает и согревает заблудшие и уставшие от боли души. Любовь порождает ответную любовь — то же делает и осознанность. Когда из отношений, хотя бы и с одной стороны, уходят двусмыслие и корысть, в близких людях начинает пробуждаться механизм духовного оздоровления. Надо только проявлять чуткость и терпение. Положитесь на этих спутников истинной Любви, и вам не придется подбирать слова или подыскивать аргументы. Слова придут сами. Лучшее приглашение в осознанность — живой пример.

Есть силы выше физических, и есть немощь неодолимая. В городе Скупино, что в трехстах километрах от Москвы, живет старица Феодосия. Девятнадцать лет в коме, и с тех пор полная неподвижность. Только ясные ее глаза излучают неземной свет, и благодатная божественная доброта души ее даруется каждому, кто входит в скромную келью старицы. Люди идут и идут к этому свету, ведомые не жаждой нового знания, а жаждой покоя, который дается верой, смирением и любовью. Дается высотой духа, живущего в недвижном теле.

Загрузка...