ГЛАВА 25 РАБОТА ИЛИ МЕДИТАЦИЯ

МАСТЕР ОДНАЖДЫ ПРЕПОДАЛ мне хороший урок того, как мы должны относиться к своей работе». Миссис Вера Браун (ныне — Мира Мата), одна из старших и продвинутых учениц (позже Мастер возложил на нее ответственность за обучение некоторых новых учениц), поделилась со мной некоторыми уроками, преподанными ей нашим гуру:

«Ты слишком много работаешь, — сказал мне однажды Мастер. — Ты должна работать меньше. Иначе ты подорвешь свое здоровье».

«Очень хорошо, — подумала я, — постараюсь не работать так много». Два или три дня спустя, к моему огромному удивлению, Мастер поручил мне выполнять больше работы!»

Глаза миссис Браун сверкнули. «Хорошо, Мастер, — подумала я, — должно быть, вы знаете, что делаете». Я приступила к своим новым обязанностям, но меня не покидало недоумение: «Как совместить эту дополнительную работу с его рекомендациями работать меньше

Итак, еще через пару дней Мастер вновь сказал мне, на сей раз строго: «Ты не должна работать так много. В этой жизни ты проделала работу, которой хватит на несколько воплощений».

Что мне было делать? Я вновь попыталась сократить свою деятельность, чтобы через два или три дня увидеть, что Мастер дает мне больше работы, чем когда бы то ни было!

Мы повторили эту маленькую сценку несколько раз. Каждый раз, когда Мастер велел мне работать меньше, он вскоре увеличивал объем обязанностей, что заставляло меня работать больше. Я полагала, что он должен знать, что делает, и что именно мне нужно постараться понять, в чем тут дело.

Наконец пришел день, когда я посмотрела на Мастера. «Сэр, — сказала я, — почему бы в нашей жизни здесь не заменить слово “работа" словом “служение"?»

Мастер засмеялся. «Это был хороший спектакль, — сказал он. — Всю свою жизнь ты думала: «Работа, работа, работа!» Сама эта мысль истощала тебя. Но ты только посмотри, насколько иначе чувствуешь себя, когда думаешь о работе как о божественном служении! Действуя в угоду Богу, ты можешь делать вдвое больше, и никогда не почувствуешь усталости!»

Миссис Браун, чье хрупкое тело, казалось, никогда не покидала энергия, сколь бы много она ни делала, весело засмеялась:

— Вы знаете, сама мысль о действиях в угоду Богу наполняет нас Его энергией. Мастер говорил нам, что именно наше нежелание перекрывает этот поток энергии.

— Воистину, — задумчиво ответил я, — каждый раз, применяя этот принцип на практике, я обнаруживал, что он чудесным образом cрабатывает. Но, — продолжал я, — я столкнулся еще с одним препятствием: быть слишком усердным. Что можно сделать в таком случае?

— Как можно быть слишком усердным?

— Ну, я имел в виду, что прихожу в состояние чрезмерного энтузиазма в отношении своих занятий. В результате я теряю внутренний покой и впадаю в старое ощущение тяжелой работы, которое приводит к истощению.

— Понятно, — миссис Браун сочувственно кивнула. — Да, это так. Без внутреннего мира мы утрачиваем ощущение присутствия Бога. А если мы не можем чувствовать Его внутри, мы не можем реально почувствовать Его энергию. — Она вновь счастливо рассмеялась: — Мастер преподал мне хороший урок и в этом предмете.

Однажды он готовил на кухне. Я была в комнате вместе с ним. Не найдя себе лучшего применения, я решила наводить за ним чистоту. Как только он опустошал одну кастрюлю, я ее мыла. Как только он что-то проливал, я тут же вытирала испачканное.

Тут он начал пачкать кастрюлю за кастрюлей, рассыпая все больше и больше продуктов. Я работала все быстрее и быстрее, чтобы успеть за ним. За всю свою жизнь я никогда не видела такого неряшливого приготовления пищи! В конце концов я сдалась. Мне пришло в голову, что я с тем же успехом могла бы подождать, пока он не закончит, прежде чем сделать что-либо еще.

Как только я села и посмотрела на него, я заметила, что он улыбается; но он ничего не сказал. Вскоре я увидела, что он больше не пачкает вещи. Наконец меня осенило, что он просто-напросто хотел показать мне различие между спокойной деятельностью в памятовании о Боге, и суетливостью, которой мы предаемся просто для того, чтобы что-нибудь делать. Я работала в духе «быть занятой». Мастер хотел показать мне мою ошибку так, чтобы я сама пришла к логическому заключению!


Некоторым представляется, что было бы сравнительно легко понять духовный путь, если бы он состоял только из медитации, экстатических видений и блаженного расширения сознания. Зачем, спрашивается, нужно усложнять его такой мирской деятельностью, как рытье канав, ответы на письма и уборка кухонь? Может быть, у кого-то вызывает симпатию нерадивый ученик, возроптавший в тот день, когда мы заканчивали плавательный бассейн в Твенти-Найн-Палмз: «Я пришел сюда не для того, чтобы перелопачивать цемент!» Вероятно, многие искренние искатели духовности также недоумевают, какое отношение заливка цемента (или рытье канав, или ответы на письма, или уборка кухонь) может иметь к поиску Бога.

Ответ чрезвычайно прост: никакого! По крайней мере сами по себе. Мастер однажды рассказывал историю о человеке, который положил в церкви стодолларовую банкноту на блюдо для сбора пожертвований, а потом расстроился, что Бог не ответил на его молитву. Мастер со смехом прокомментировал: «Бог уже был этой стадолларовой банкнотой — неважно, лежала она на блюде для сбора пожертвований или нет! Какое ему дело до того, куда ее положили?» Царство майи (космической иллюзии) похоже на поверхность океана: как бы высоко шторм ни вздымал его волны, общий уровень океана остается одним и тем же. Бог не нуждается ни в чем, что мы можем Ему дать. Он уже есть все! «Единственная вещь, которой Он хочет от нас, — сказал Мастер, — это наша любовь».

Следовательно, цель духовной работы на самом деле не в том, чтобы делать что-то для Бога; скорее, мы должны выполнять то, что важнее всего для нас самих: очищать свои сердца. Для Бога нет высокой или низкой работы. Бхагавад-гита утверждает, что Он принимает даже цветок или листочек в качестве подношения, если те преподнесены с преданностью [Бхагавад-гита 9: 26. — Прим. ред.]. Очень важно достичь точки, когда вся наша любовь и вся энергия естественно стремятся к Нему.

Медитация — это тоже своего рода работа. Правда, она отличается от такого труда, как рытье канав, но то же самое относится и к ментальному планированию, а кто может сказать, что планирование — менее важная работа, чем материальное воплощение плана? Даже в царстве животных умственные способности часто ценятся более высоко, чем грубая сила. (Понаблюдайте за стаей собак, играющих вместе. Обычно остальные следуют за наиболее смышленым псом, а не за самым большим.) Медитация — самая утонченная и возвышенная работа из всех видов ментальной деятельности. Она послужила источником величайшего вдохновения. Если бы человек мог пребывать в глубокой медитации целый день, у ищущих божественного общения не было бы необходимости рыть канавы или выполнять любую другую работу.

Ключевое слово здесь, конечно же, «в глубокой».

Когда Мриналини Мата, принявшая ученичество юной школьницей, однажды за завтраком встретилась с Мастером за столом, он сделал ей замечание: «Ты сегодня утром не медитировала».

— Сэр, — запротестовала она, — я медитировала целый час!

Мастер, на которого ее восклицание не оказало никакого впечатления, ответил: «Тебе надо было медитировать полчаса». Он увидел, что в тот день, когда она не в настроении медитировать интенсивно, ее медитация оказывается менее эффективной, если она сидит дольше.

Интенсивность — основа всего: интенсивность осознания. Прилагая вялые усилия, невозможно достичь сверхсознания. «Вы должны быть спокойными в действии и деятельными в покое, — сказал Мастер. — Интенсивно осознавайте все, что делаете». На духовном пути работа — это средство, помогающее постоянно, динамично направлять свои энергии к Богу.

«Ведите счет каждой минуте, — сказал Мастер. — Минуты важнее, чем годы». Люди, которые концентрируются на работе для Бога, приходят к тому, что их медитация становится глубже.

«Когда вы выполняете работу для Бога, а не для себя, — сказал нам однажды Мастер, — она так же полезна, как и медитация. При этом работа помогает медитации, а медитация помогает работе. Необходимо достичь равновесия. С одной только медитацией вы становитесь ленивыми, и обретают силу чувства. С одной только работой ум приходит в беспокойство, и вы забываете Бога».

Мастер учил нас считать святой любую работу, которую мы выполняем в угоду Богу. Чтобы не допустить в своих учениках-священниках представления о том, что они выполняют более духовную работу (обучение, наставничество) по сравнению с другими учениками (служение которых проходило в саду), он их тоже привлекал к физическому труду. В те выходные, когда Мастер послал меня читать лекцию в Сан-Диего, я получил ценный урок от Карла Свенсона (впоследствии — Брат Саролананда), товарища по ученичеству из Инсинитасе. «Посмотри на мои руки! — пожаловался я. — Они все покрыты цементом. Люди подумают, что я не удосужился отмыть их».

«Что ты говоришь? — запротестовал Карл. — Это твои знаки отличия».

Мастер учил нас не только секунда за секундой подносить свою работу Богу, но и видеть в Нем истинного Деятеля, действующего через нас. «Я спал, — сказал он однажды, — и мне снилось, что я работаю. Я проснулся и увидел, что работает Бог». Действия в подобном духе не были направлены на то, чтобы превратить нас в роботов. Помню, как-то в середине воскресной проповеди я подумал: «Если Бог действительно является Деятелем, почему бы мне мысленно совсем не самоустраниться и не подождать, пока Он начнет говорить через меня?» Последовали две минуты молчания! Друзья в аудитории подумали, что я застыл от нервного возбуждения. Но для меня эта пауза была просто интересным экспериментом. В конце концов я понял, что Бог не собирается говорить за меня; именно я должен проделать всю работу. Он просто наполнял вдохновением мои слова в той степени, в которой я был способен почерпнуть вдохновение.

Видеть в Боге Деятеля означает осознавать, что мы живем именно Его энергией и вдохновением. Это означает не считать свои действия своей личной заслугой. Такое отношение заставляет человека оставаться смиренным и неизмеримо увеличивает его способность к достижению успеха.

Мастер советовал мне перед каждой лекцией молиться Богу и нашим Гуру и просить их использовать меня в качестве орудия для выражения тех слов, которые они хотели бы вложить в мои уста. Увы, смирение обретается не так-то легко. Поработав несколько месяцев над его развитием, я однажды понял, что начинаю гордиться своим смирением! В работе над развитием преданности я также обнаружил, что начинаю ощущать самодовольство оттого, что чувствую ее. (Мастер прокомментировал: «Если ты любишь себя, как ты можешь любить Бога?») Я постепенно понял, что истинный секрет смирения заключается в честности. Видение всего в истинном соотношении с другими вещами помогает не принимать что-либо чересчур всерьез — особенно самого себя.

Однажды Сестра Гьянамата заметила Бернарду, поблагодарившему ее за духовную помощь, которую она с любовью оказывала ему на протяжении нескольких лет: «Свойство приносить смоквы заключено в самой природе смоковницы». Ее слова обнаруживали смирение совершенной отрешенности — то есть, опять-таки, ее совершенной честности перед собой.

Мастер, в своих попытках отучить нас от вялости — которую он называл «сознанием в одну лошадиную силу», — убеждал нас всегда придерживаться позитивного взгляда, утверждать возможности, а не ослаблять их «обоснованными» возражениями.

Помню, как в один из дней он поприветствовал меня: «Как дела, Уолтер?»

— Хорошо, — начал я…

— Замечательно! — немедленно прервал он меня, подавляя в зародыше то, что, как он видел, было лишь легким случаем меланхолии.

Никогда не поощряя в нас упадка духа, он настоятельно советовал уверенно избавляться от него при помощи бодрых, позитивных утверждений. «Я страдаю, когда вы в дурном настроении, — сказал он однажды, — ибо вижу, как Сатана овладевает вами».

Одна юная ученица, девушка семнадцати лет, была особенно подвержена приступам дурного настроения. «Если ты хочешь быть несчастной, — сказал ей однажды Мастер, — никто в целом мире не сделает тебя счастливой. А если ты решила быть счастливой, никто в целом мире не способен сделать тебя несчастной». Дая Мата как-то рассказала мне: «Когда мы были в плохом настроении, Мастер не подпускал нас даже близко к себе».

Дурное настроение редко одолевало меня, но я припоминаю один случай, заставший меня врасплох, и действенный способ побороть его, который я обнаружил.

Дело было в феврале или марте 1949 года. Мастер на несколько недель уехал из Маунт-Вашингтона, и все это время мы не виделись. Я начал остро ощущать его отсутствие. Наконец он вернулся. На следующий день мне передали, что нужно послать кого-нибудь отнести наверх, на его кухню, пятигаллонную бутыль питьевой воды. Я решил, что как нельзя лучше подхожу для этой работы. Поднимаясь наверх с бутылью, я слышал, как Мастер у себя в гостиной диктует письмо. В надежде привлечь его внимание я с грохотом поставил бутыль. Мастер никак не отреагировал.

«Ему нет дела, что я скучал по нему! — подумал я, внезапно впадая в жестокую депрессию. — Я для него рабочий, а не ученик!» Я предался грустным размышлениям о бесчувственной природе этого мира, где никому, в сущности, ни до кого нет дела. Через несколько секунд я бросился в другую крайность: «Нет, Мастеру не все равно, но он видит, что я безнадежен, что он с тем же успехом мог бы лить воду в бездонный колодец!» Вновь и вновь мой ум возвращался к этому вопросу. Я попытался урезонить себя: «Посмотри, очевидно же, что он занят. Почему он должен бросить все ради тебя?»

— Да? — бросил мне в ответ непокорный ум. — Воображаю, как он сказал: «Смотри, вот идет этот никчемнейший ученик Уолтер. Дай-ка я побыстрее начну диктовать письмо, чтобы не пришлось звать его сюда».

Очевидно, разумные доводы не собирались вытаскивать меня из этого ментального водоворота. Обычно ум склонен поддерживать объяснениями любое чувство, которое в данный момент оказалось на его поверхности.

— Вам нравится быть в плохом настроении? — потребовал я ответа у своих ментальных граждан.

— Нет! — ответил хор голосов — единогласно, за исключением одного или двух недовольных на заднем плане.

— Ну, хорошо, ребята, если уговоры не помогают, давайте посмотрим, не подействует ли изменение уровня сознания.

Я спустился в свою медитационную «пещеру» и глубоко погрузил ум в Центр Христа между бровями. Потребовалось всего-навсего пять минут. По прошествии этого времени настроение стало настолько позитивным, что я больше не нуждался ни в каких утверждениях. «Ну конечно же, он занят! — подумал я. — Разве он не говорил, что истинное общение с ним происходит внутренне, в медитации? А что, если бы все ученики попытались эгоистично занимать его время? Ему совершенно некогда было бы завершить произведения, которые помогут тысячам».

«Сэр, — спросили однажды Мастера, — что является причиной плохого настроения?»

«Плохое настроение, — ответил он, — вызывается прошлой неумеренной невоздержанностью в мирских удовольствиях, которая приводит к пресыщенности и отвращению. Если ты потворствуешь дурным настроениям, — предупреждающе добавил он, — то вновь подтолкнешь колебание ума назад, к удовлетворению требований чувств. Ибо именно так работает закон двойственности: постоянно колеблясь, подобно маятнику, между противоположными состояниями сознания. Если ты отведешь энергию от одного крайнего положения маятника, не вкладывая ее в дурные настроения, то увидишь, как власть, которую в противоположном положении имели над тобой чувства, также ослабевает».

У меня была возможность узнать, насколько важно не позволять ментальным тенденциям слишком распускаться. В первый год пребывания в Маунт-Вашингтоне меня одно время беспокоили периоды всепоглощающей сонливости во время медитаций. Не успевал я сесть в медитацию, как тут же начинал клевать носом. В один из дней я ощущал особенную внутреннюю радость и с нетерпением ожидал вечерней медитации. Но, к моему безграничному отвращению, как только я начал медитировать, дремота вновь опустилась на меня, подобно плотному туману. Я впал в ярость.

«Раз ты так сильно настаиваешь на сне, — бранил я свой ум, — тогда я совсем не позволю тебе спать!»

Я оставался на ногах всю ночь — печатал письма, гулял по окрестностям, пил чай — все что угодно, лишь бы подавить страстную привязанность ко сну. С наступлением дня я вышел и усердно трудился в саду. К следующему вечеру ум стал настолько послушным — в ужасе, как мне представляется, что его начнут мучать бессонницей еще и во вторую ночь! — что моя медитативная дремота совершенно прошла и ни разу за многие месяцы больше не побеспокоила меня.

Я трудился в медитации с таким же усердием, как и в течение дня на различных работах. («Слишком усердно, — сказал мне однажды Мастер. — В медитации тебе нужно делать больший акцент на расслаблении».) Вскоре я узнал, что пословица «Не клади все яйца в одну корзину» так же справедлива для духовных упований, как и для мирских.

Во время субботних медитаций я все глубже и глубже погружался во внутреннее спокойствие. «Еще одно крошечное усилие, — начал думать я, — и я войду в полное сверхсознание». Одним субботним утром я пришел в свою пещеру с твердым решением не прекращать медитацию, пока эта цель не будет достигнута. В течение девяти часов я сидел, напрягая всю силу воли, которую только мог мобилизовать. В конце концов, истощенный, я был вынужден признать поражение. Если бы я не допустил преждевременного истощения, мне удалось бы избежать разочарования, сохранить достаточно уверенности и продолжать попытки в последующие субботы. Но хотя я и продолжал медитировать регулярно, прошло много месяцев, прежде чем я смог вновь предпринимать серьезные усилия. Более того, моя одержимость дремотой началась именно с этой неудачи.

И все же были достижения: даже тогда порой возникала глубокая радость в моменты внутреннего спокойствия, всевозрастающая преданность, блаженные внутренние звуки — особенно один, напоминающий шум ветра в деревьях. Мастер настоятельно советовал нам не рассказывать о своих переживаниях в медитации, и я стараюсь хранить самые драгоценные из них в глубине сердца.

Я усердно работал над развитием преданности, чтобы ежедневными песнопениями и молитвами снискать милость интенсивной любви к Богу. Однажды Мастер ласково улыбнулся мне: «Продолжай работать над преданностью, — сказал он. — Увидишь, насколько суха жизнь, в которой полагаются на интеллект».

Его помощь была доступна каждому, кто мысленно призывал его в медитации. Здесь он был проводником, тонко воодушевляющим нас, в зависимости от уровня восприятия каждого, на совершение правильных духовных усилий. Порой, встречая нас в течение дня, он давал наставления в некоторых вопросах, связанных с медитацией. Он наблюдал за нами во всем. Меня никогда не переставало изумлять, как, присматривая за таким значительным количеством учеников, он мог настолько совершенно осознавать каждую из наших проблем.

«Я ежедневно прохожу через ваши души. Увидев, что необходимо что-то исправить, я говорю об этом. Иначе я не говорю ничего». В другой раз он сказал: «Я прожил жизни каждого из вас. Много раз, ночью, я настолько глубоко входил в человека, что, просыпаясь утром, думал, что я и есть этот человек! Если он полон упадочных настроений и желаний — это переживание может быть ужасным».

Госпожа Мишель Эванс, та дама, которой я в Сан-Диего давал посвящение в крийя-йогу, рассказывала мне: «Я имела привычку выпивать — не слишком, а как большинство людей — знаете, чтобы поддержать компанию. Когда я встретилась с Мастером, он велел мне отказаться от этого. На некоторое время я совсем перестала употреблять спиртное, но затем подумала: «Наверняка ведь пиво не в счет, разве нет? И вино тоже! Я думаю, их нельзя поставить в один ряд с виски и бренди, ведь так?» Я вновь начала периодически употреблять эти два напитка; это позволяло мне не пускаться в длинные объяснения, когда мы принимали гостей.

На следующей нашей встрече с Мастером в Сан-Диего он посмотрел на меня каким-то пронизывающим взором и сказал: «Я имел в виду все алкогольные напитки!» Ну, скажу я вам! С тех пор — что мне оставалось делать? Каждый раз, когда я срывалась, он знал об этом!»

Когда Жан Сэвидж, мальчик девяти лет, приехавший в Маунт-Вашингтон вместе с мамой, однажды медитировал с Даниэлем Буном, ему явился в видении Иисус Христос. Трепеща от восторга, он потом рассказал об этом Буну.

— Возможно, это твое воображение, — сказал Бун. — Лучше ничего не рассказывай, пока не спросишь об этом Мастера.

Мастер, бывший в это время в отъезде, возвратился, чтобы провести службу в следующее воскресенье. По окончании службы Жан присоединился к ряду последователей, которые всегда ожидали возможности пройти вперед и получить благословение Мастера. Когда он подошел, Мастер протянул руку и ласково взъерошил его волосы.

— Вот это да! — вскричал он. — Маленький Жан видел Иисуса Христа. Это замечательно. Это было подлинное видение!

В феврале Бун рассказал мне о переживании, полученном в результате двухдневного непрерывного сосредоточения ума на Мастере. На него снизошел экстаз, в котором он был совершенно неспособен чувствовать свое тело, даже передвигаясь и исполняя ежедневные обязанности в типографии. «В конце концов мне пришлось помолиться о том, чтобы вновь обрести способность чувствовать тело, — сказал он. — Я боялся, что могу покалечить его каким-нибудь механизмом».

Отлично, подумал я, вот это то, что надо! Больше стремясь к самому переживанию, чем к смиренной настроенности на гуру, я сосредоточил ум на Мастере. В то время он находился в Инсинитасе, но через два или три дня вернулся в Маунт-Вашингтон. Когда он приехал, я встретился с ним у парадного подъезда.

— Какую проделку ты задумал, Уолтер? — Он многозначительно улыбнулся.

— Никакой, сэр. Проделку? Это не казалось мне похожим на проделку.

— Ты уверен, что не задумал никакой проделки?

Я начал понимать, что он имел в виду, но отказывался принять его определение моих действий. Входя в дом, он ласково улыбнулся. После тщательного размышления мне пришлось сознаться себе, что если практика моя была правильной, то намерения вовсе не были таковыми.

— Не ищите переживаний в медитации, — говорил нам Мастер. — Путь к Богу — это не цирк.

Еще более трогательным было переживание другого ученика, Преподобного Майкла, который, чувствуя глубокую любовь к Мастеру, часто мысленно повторял слова: «Я люблю вас, Гуру!»

В один из дней, к его радости, Мастер откликнулся на его молчаливое подношение. Они случайно встретились в саду ашрама в Инсинитасе. С глубокой нежностью во взоре Гуру сказал: «Я тоже люблю тебя».

Мастер мгновенно откликался на искреннюю любовь. Однажды, очень сильно скучая по нему, я поехал вниз, в Инсинитас, где он в то время жил. Вскоре после моего приезда он проезжал на машине мимо нас, возвращаясь из поездки. Завидев меня, он предложил проехаться с ним до ашрама. «Я скучал по тебе», — сказал он мне с любовью. Как редко, подумал я, люди настолько чутко схватывают наши невысказанные чувства.

Помощь Мастера приходила к нам не только на внутреннем, духовном поприще, но и в работе. Однажды мы с Норманном заново штукатурили стену гаража у главного въезда на территорию Маунт-Вашингтон. Штукатурка была старой и схватывалась быстро. Хотя мы все время подливали воду, приходилось прикладывать много усилий, чтобы уложить каждый замес раньше, чем она окончательно затвердевала.

В середине этой работы Мастер, отправляясь в поездку, увидел нас и остановил машину. Подозвав к себе, он беседовал с нами около получаса. Разумеется, мы были в восторге. Но где-то глубоко в уме нас не оставляло легкое предчувствие: как там наша штукатурка? Я только что сделал свежий замес и вылил на доску. Там она и лежала, затвердевая с каждой секундой.

К тому времени, когда Мастер уехал, мы с Норманном были уверены, что без кувалды нам ее не отколоть. Но, к нашему изумлению, она оказалась такой же мягкой, как и в тот момент, когда я ее вылил. До конца дня штукатурка больше не причиняла нам беспокойства.

При нашем образе жизни тяжелая работа была не менее важна, чем медитация. «Вы должны быть чрезвычайно деятельными на пути к Богу, — сказал Мастер, — прежде чем сможете достичь состояния недеяния в единстве с Ним». Тем не менее он подчеркивал, что преданность более важна, чем работа или медитация. «Без любви к Богу, — учил он, — никто не сможет найти Его».

Еженощно я исполнял песнь великого бенгальского святого Рампрошада в переводе Мастера: «Придет ли ко мне тот день, когда со словами: «Божественная Мать! Божественная Мать!» из глаз моих польются слезы?» Постепенно я заметил, что происходит внутренняя трансформация. Когда мне однажды рассказали о беседе Мастера с группой монахов в Инсинитасе, я подумал было, что имею повод поздравить себя. Во время того разговора Мастер с любовью заметил: «Смотрите, как я изменил Уолтера!»

Загрузка...