Путь к звёздам

БОГИ ДОБРА

Это тяжёлый рассказ. Но он посвещается настоящим Людям. Может быть - даже где-то Богам. Тоже настоящим. Какими они - непременно будут...

Смотреть вдаль с балкона кафе было забавно. Размытый, не имевший чёткой привычной линии и при этом очень близкий горизонт как бы таял в золотисто-голубом мареве. Поверхность к этой неясной черте странно поднималась, и могло показаться, что деревья большого лесопарка, протянувшегося на семь километров вдоль берега Утиного Озера - потихоньку-полегоньку стремятся опрокинуться вершинами вниз.

Кафе называлось неизобретательно - "Утиное Озеро" же. Оно было государственным и только-только вернуло себе свою довоенную функцию - в войну тут, судя по всему, располагалась столовая для экипажей транзитных кораблей. На стене - над тем самым местом на балконе, которое статский советник Корнеев облюбовал для завтраков, обедов и ужинов - висело старое довоенное меню с большой подписью: "Воюй за то, чтобы это вернулось!" Меню было роскошным, некоторых блюд Корнеев не ел никогда, другие помнились очень смутно, из детства. Но даже за те четыре месяца, что жил и работал на СДТ, оно - новое меню - постепенно улучшалось. Передавала свои запасы сокращаемая огромная армия, пошли первые продукты с освобождённых и новых планет.

Сегодня в меню появился гусь по-фламандски с гарниром из риса. Корнеев ел с интересом, почти как древний гурман. Ему приходилось едать самое разное, в том числе - и условно съедобное, и приготовленное кто знает как, и приготовленное непонятно из чего, и просто голодать по многу дней... но что самое главное - он уже много лет ел наспех, даже если пища была обильной и хорошо приготовленной. Специфика профессии... Поэтому, если честно, он на самом деле наслаждался в первую очередь самой обстановкой кафе.

В обед в отличие от завтрака и ужина оно было полупустым. Даже не так - на 9/10 пустым, в основном люди обедают на рабочих местах. В принципе, Радомир Владимирович Корнеев мог поступать так же, в распоряжение Межимперской Комиссии Плутон была предоставлена в числе прочего большая столовая около пятого причала. Но "Утиное Озеро" располагалось недалеко от места работы МКП, и Корнеев не считал ненужной тратой времени пять минут пути. Тем более, что это вполне искупал отличный вид.

Даже забываешь, сидя здесь, что СДТ - Спутник Десятой Тысячи - летит в космосе недалеко от Плутона. И что не так уж далеко под ногами - бронеоболочка, за которой - вакуум...

...Когда-то - Человечество тогда здорово споткнулось на пороге Дальнего Космоса - вот такие вот "межпланетные острова", огромные спутники с искусственными "внутренними" гравитацией и солнцем, имевшие каждый население в 5-50 тысяч человек - многим казались чем-то вроде неплохого временного решения проблемы. Он сам тогда был совсем малышом, но всё-таки помнил не очень понятную, однако жаркую научную и общественную дискуссию о создании на основе Солнечной Системы так называемой "Сферы Дайсона"!

А потом звёзды открылись.

Да. Открылись...

...Англо-саксонский Спутник Десятой Тысячи (названный так в честь книги какого-то уже забытого древнего писателя главным строителем, эту книгу, по легенде, как раз очень любившим) когда-то населяло почти сорок тысяч человек. Он был форпостом Человечества - за орбитой Плутона. Потом - перевалочная база колонистов, потом - пограничная крепость... Такой статус он пока что сохранял и сейчас, но тут всё ещё жило почти десять тысяч обычных людей. В смысле, гражданских... впрочем, все они или недавно служили в армии - или до сих пор имели к ней отношение.

Наверное, скоро спутник опять поменяет назначение. Ходили слухи, что Десятую Тысячу просто хотят превратить в большую школу для космонавтов. Ну что ж - это самое разумное...

...У входа в кафе мирно горел четырьмя зелёными лампочками обтекаемый автомат по продаже мороженого. Кстати - ещё вчера он не работал. Корнеев вспомнил, что при входе машинально прочитал на панели целых четыре надписи (хотя вообще-то там было больше трёх десятков ячеек) -

-- Эскимо

-- Сливочное

-- Крем-брюле

-- Черничный лёд

- и подумал, что зря не взял мороженого себе. Почему-то застеснялся.

Ага. Вот эти не застесняются.

Кафе наполнилось сдержанным шумом. Его всегда производят собравшиеся в одном месте мальчишки, за которыми не следят взрослые и которые не увлечены чем-то, требующим тишины - это неизбежно и с этим можно только смириться. Тем более, что покупка мороженого - вещь важнейшая, особенно когда денег мало, а пайщиков много.

Пайщиков было, кстати, человек семь-восемь. Это тоже закон - трудно определить точно, сколько мальчишек собирается в одном месте, потому что они всё время передвигаются и путаются. Сдержанно позванивала в руках рослого темноволосого с рыжиной мальчишки лет 13-14 общая касса. Новенькие медные фартинги и полупенни. Кажется, пока был только один выпуск - Империи возвращались к национальным валютам от общих военных бонов, карточек и талонов... Пайщики были одеты в основном в перешитую и разукрашенную по их вкусу армейку, почти все - в зелёных галстуках скаутов, у троих на поясах - пистолеты, у остальных - многофункциональные ножи, у всех - школьные сумки, сделанные под офицерские рабочие. И обувь. Одни футбольные бутсы на всю компанию - они лежали в прозрачном пакете у мальчишки, который первым после сложных расчётов получил право на мороженое (как понял с интересом слушавший Корнеев - "пять раз лизнуть вот тут и откусить вот столько стаканчика, понял?!") и выбрался из терзавшей автомат плотной сопящей кучки. Там победно позванивало и щёлкало. Автомат обречённо гудел.

Счастливец, ответственно примерившись взглядом, честно лизнул (с дикой, почти кошачьей быстротой - ровно пять раз) и откусил, после чего обнаружил, что на него смотрят. И, облизывая уже губы и нос от мороженого (чтобы точно ничего не пропало), принялся бесцеремонно разглядывать Корнеева тоже. Статский советник смотрел в ответ - смотрел пристально, но бессознательно, так же неосознанно улыбаясь. В конце концов глаза мальчика чуть сощурились, губы разъехались в улыбке и он дружелюбно показал Корнееву язык. А потом помахал рукой и отскочил к товарищам, передал кому-то в нетерпеливо протянутую руку стаканчик... Но перед тем, как они всей стайкой (купили три порции, первая - сливочное, а ещё какого - не поймёшь) выскочили из кафе, на ходу деля мороженое - опять обернулся и снова помахал.

Ему лет десять. Наверное, жалеет, что война не продлилась ещё года три-четыре. Чтобы он мог пойти добровольцем.

Хвала небесам, война не продлилась эти три или четыре года. Беги, паренёк. Ешь мороженое, играй в войну, всегда побеждая врагов - и расти. А аппарат будет зажигать для тебя всё новые и новые лампочки - чудо каждый день. Только не забывай, только не смей забыть и не дай забыть, чем оплачено это зелёное мирное свечение...

...Как же это пел Борис? Он был священник - настоящий православный священник и ещё - пулемётчик того партизанского отряда, в который его, Радку Корнеева, ещё совсем юного врача, только-только после Лицея, сбросили на ту планету... В отряде было мало людей, в основном инструктора. И откуда-то взявшийся отец Борис. Из местной миссии, кажется - её сожгли в начале войны.

Странная была песня. Странная, загадочная, немного смешная и суровая. Ещё там были строчки... вот эти: "Но пока мы бьемся, на планету не опустится тьма!"

Корнеев потом часто повторял их. Очень часто, когда не хватало сил и накатывало чёрное глухое отчаянье, смешанное с тупым ощущением своей беспомощности.

ЗЛО ПРИХОДИТ К ДЕТЯМ. МЫ УБЬЁМ ЕГО. ДА БУДЕТ ВОЙНА!

И только так.

Ему вдруг захотелось связаться с дочерью и с обоими сыновьями. Желание было сильным и почти испуганным. Да нет. Война кончилась. И они живы. И будут жить.

Зло убито. Да. ТО - убито. Их оно не коснётся. Никого не коснётся уже.

Но...

...Когда война приняла тяжёлый оборот, то где-то в Канаде вылезла на поверхность секта - человек... существ тридать - которая принялась вещать о том, что происходящее - кара Человечеству за его попытки достичь звёзд. Что было с сектой - он не помнил, но зато помнил другое: как нет-нет, да и думал - может, это и правда так? Может, и правда кто-то очень могущественный и непонятный не хочет, чтобы люди прорвались к звёздам? Может, все эти ужасающие бойни и колоссальные жертвы - наказание тем, кто не внял предупреждениям?

Он честно, как привык, оценивал эти мысли. И всякий раз понимал: нет. Случись ему пройти путь сначала - он бы пошёл тем же путём. Не боясь призраков и реальных бед. А звёзды... звёзды просто никому не даются даром. Трус откажется. Смелый дойдёт.

И они - дошли.

И всё-таки как тяжёл был этот путь...

...Часы показывали, что время перерыва ещё не кончилось, и далеко не кончилось. Кроме того, после перерыва разбирали дело Стригалёва (см.Приложение-2), и Корнеев подумал, что обойдутся и без него. Это было не малодушием - он хорошо изучил материалы дела. Именно потому и не собирался идти на заседание. Своё мнение он уже написал - и всё. Точка.

Будь его воля - он бы создал для такой вот мрази отдельный Трибунал. Чтобы она не оскверняла своим соседством и без того исстрадавшихся, истерзанных людей. Но уж больно мало её - это мрази. Возиться ещё...

... - Радка.

Он обернулся на голос - быстро. И так же быстро вскочил, хватая за предплечья плотного, наголо бритого человека, протянувшего к нему с широкой улыбкой сразу обе руки.

- Васёк! Ты?! Не может быть... - он тряхнул руки старого друга в совершенно бешеном темпе. - Но это правда ты... я падаю - лысый! Лысый и при параде!

- Бритый, - уточнил полковник Василий Иванович Пичаев, осторожно усаживаясь всем своим масивным, тяжёлым, но не обременённым ни граммом жира телом на кафешный стул. Покачался на нём сомнительно, хмыкнул. - А вообще у меня роскошная кудрявая шевелюра. С бла-ародной сединой. Женщины падают в аккуратные поленницы по обе стороны моего жизненного пути...

- Балабол, - Корнеев радостно улыбался. - Слушай, лысый, я и не знал, что и ты здесь!

- Так и я не знал, - развёл руками (из-под парадного мундира выглянули аккуратные манжеты форменной рубашки) Пичаев. - Смотрю - сидит кто-то прямой, как жердь и исполненный Важности и Значимости... думаю - ну, дурней на свете мн... то есть, люди - оне ж разные бывают, подошёл ближе, гляжу - мать моя космическая яшшырыца! Ты!

- Я... - Корнеев помедлил. - Я, да. И да, здесь уже несколько месяцев. Консультирую одну комиссию.

Пичаев понимающе кивнул. После войны уже прошло больше года, но окончившаяся победой почти четверьтвековая схватка оставила после себя такие завалы самых неожиданных проблем, что разгребанию их не виделось конца.

- И всё-таки не встреча - чудо, - покачал головой Корнеев. - Мы с тобой сколько не виделись? Десять лет?

- Семь, - поправил один из лучших военных хирургов Человечества, плотоядно принюхиваясь к запахам с кухоньки.

- А, точно - семь. Чёрт, мне больше показалось... - Корнеев налил себе минералки из сифона, брызнул половину в молча пододвинутый другом стакан. - Я про тебя только в журналах читал. Честное слово, когда тебя премировали - я уже собрался совсем, думаю - нет, надо его найти, хотья руку потрясти! Да тут как раз все отпуска позакрывали, и вообще...

- Ну, я про тебя тоже читал, - Пичаев покачал головой. - Да все, наверное, кто у Науманна учился, знаменитыми стали... Я лично от знаменитости просто забронзовел. Знакомого вижу - так ещё думаю, руку давать или нет... А как меня судить хотели, ты не читал? Ещё до премии и прочих почестей?

- Читал, - вздохнул Корнеев. - За дело, между прочим. Скромняга ты наш.

- За дело, - согласился Пичаев и отхлебнул разом полстакана. - Слушай, раз уж встреча такая чудесная - давай-ка я поем чего-нибудь, у меня... - он мельком посмотрел на тяжёлый офицерский хронометр на мощном широченном запястье, - ...через пять часов семинар... а потом наговоримся. Я тут где-то на месяц. У тебя-то как, кстати - время есть? Ты же у нас какой - ты не в кишках там возишься, в душе человеццкой, это, брат, знаешь ли... - он покрутил в воздухе рукой.

- Есть, - кивнул Корнеев, не сводя глаз с хорошо знакомого и такого изменившегося лица и не отвечая на добродушную подколку. - Есть у меня время. Наговоримся...

Первое, что он спросил, открыв глаза, было:

- Где я? Что со мной?

Военный врач, стоявший у его постели, штабс-капитан Пичаев, слышал этот вопрос уже тысячи раз. И всегда отвечал на него честно - ни к чему прятать от человека правду, лгать можно, лишь когда ложь поможет выздоровлению. А тут... какая тут помощь. И какое выздоровление?

Но всё-таки перед ним был двенадцатилетний мальчик. И хотя врач слышал этот вопрос и от младших, чем нынешний пациент - он всё же не смог себя сдержать и, присев на край постели, не отводя взгляда, ответил... он хотел положить руку на локоть парнишке, но ответ сам по себе исключал такую возможность:

- Саша, ты постарайся остаться мужчиной. Ты в военном госпитале. У тебя нет рук и ног.

Он был готов к крику, к слезам, хотя и не ожидал их стопроцентно. Это поколение выросло особым. Его отцы и матери вышли в Дальний Космос, буквально рванулись к звёздам, к давней мечте Человечества - с открытой душой, с улыбкой и широко распахнутыми глазами, готовые дружить, готовые учиться... и были тяжело обижены, оскорблены, удивлены тем, как их встретили. Их дети родились и росли на войне. Они чётко понимали, что есть враг, и этот враг стоит между ними и звёздами. И не тратились на ненужные рефлексии, готовые чуть ли не с пелёнок и убить - и умереть. И это было немного страшно - но в то же время лишь в этом оставалась надежда на победу. Ну а без победы дальнейшей жизни просто не существовало ни для кого...

...Врач не ошибся. Мальчишка сделал судорожное телодвижение - видимо, рефлекторное, очень жуткое - всем оставшимся у него телом, тут же "перехваченное" кроватью. Быстро посмотрел вниз - на себя. И перевёл взгляд на врача:

- Мужчиной? Без рук и ног? - между красивых тёмных бровей мальчика пролегла складочка. Его глаза смотрели внимательно и задумчиво. Он оценивал своё положение, и врачу вдруг захотелось начать биться головой о стену, пока не выбьется из неё вся эта боль, весь этот ужас, вот этот взгляд... - Послушайте, - голос мальчишки был деловитым, - а вы не можете меня убить? У меня никого нет, я могу и сам решить... кажется. Созовите Консилиум Смерти, это же можно? Укол сделайте какой-нибудь. Чтобы я уснул. И всё.

- Саш, - врач говорил спокойно, - они ведь так сделали как раз, чтобы ты помучился и сам принял такое решение. Сам себя убил. Из чистого садизма они так сделали. Понимаешь?

- Я понимаю, - кивнул мальчик. - Но выхода всё равно нет. Мне не надо было им попадаться живым. А так жить дальше... - он улыбнулся. - Ну это же глупость, разве нет? Только чужой хлеб прожирать. Вы ведь не можете мне вырастить новые руки и ноги?

- Нет. Не могу, - сказал врач и... и решился. Решился потому, что всё в нём вдруг взбунтовалось против этой жестокости - слепой жестокости войны, трусливой жестокости врага, даже правильной и расчётливой жестокости мальчика к самому себе.

- Послушай, Саша, - сказал он спокойно. - Если вопрос стоит так, то я хочу тебе предложить одну вещь. Участие в эксперименте. Я много лет работал над этой технологией. Технологией биопротезирования. Она... она мной разработана полностью, но чисто теоретически. Практики не было. Не было уже полгода, с тех пор, как я закончил расчёты и внепрактические эксперименты. Я просто опасаюсь - процесс долгий, мучительный и даже по расчётам далеко не стопроцентный, вдобавок - могущий закончиться гибелью участника. Я даже заявку на разрешение не стал подавать. Но... надо же когда-то начинать.

Он умолчал о том, почему решил начать именно с Саши. Умолчал о своём желании разбить себе голову о стену. И пояснил деловито и тоже правдиво, вот только это был лишь второй слой правды:

- Ты ещё не взрослый, ты бурно растёшь, у тебя вовсю работает весь организм, понимаешь? - мальчик медленно кивнул, не сводя с врача пристального взгляда. - Ты сможешь выдержать то, от чего взрослый умрёт. Подумай сегодня... и скажи. Тогда я вызову главврача и военного коменданта, мы составим заявку и начнём работать. Но учти, что это... я повторяю... это будет больно. Ужасно больно. И долго. Очень.

В этот самый миг, совершенно неподходящий для такой реакции миг, лицо мальчика стало лицом двенадцатилетнего ребёнка, поверившего в сказку.

- У меня будут... руки и ноги?! - выдохнул он. - Я смогу...

- Может быть - и нет, - покачал головой врач. - Шансов на успех не очень много. Но они есть. И в любом случае это будут всё-таки не твои руки и ноги. Протезы. Но - живые. И, если у нас получится, то мы сможем так лечить и других. Ты не один такой, Саша.

Мальчишка на секунду прикрыл глаза. И, не открывая их, тоненько сказал - почти пискнул:

- Я согласен.

А потом - открыл их.

В глазах был бездонный океан - полный звёздного света океан веры и надежды...

...В 20-м году Первой Галактической Войны двенадцатилетний Саша Вакулич стал первым человеком, получившим биопротезы рук и ног. На двух из них он сплясал вприсядку на заседании следственной комиссии, после чего неожиданно очень по-детски начал умолять ошарашеных военных врачей не наказывать человека, который вернул ему жизнь...

Нет, всё-таки во многом Пичаев не изменился. Корнеев почти с умилением смотрел, как старый друг с каким-то даже тихим похрюкиваньем поглощает двойную порцию гречки с тушёным мясом (гуся он презрел, обозвав все экзотичные блюда вообще непечатными ретро-словами)

- Ты себя ведёшь, как свинья, - дружелюбно заметил он наконец. Пичаев хрюкнул, запил последнюю порцию гречки минералкой, уже самочинно налитой из графина, возразил:

- Я себя веду, как голодный человек. Ты знаешь, чем в перелёте кормили?! Во, - он показал между двух пальцев что-то неощутимо крохотное, - во сэндвичи, затхлые, как мозги джаго, и энергетик в банках. Я им там говорю, у вас же у всех гастрит будет, язва будет, я хирург, я уже по вашим лицам знаю вашу страшную судьбу... дайте мне колбаски хоть... а экипаж, матеворит им в анус, весь сплошь финский. Специально подобрали гады, для нечувствительной перевозки пассажиров! Смотрят прозрачными глазами и коффоррятт, что расион утферштённ оффисиально и соттершитт фсё неопкотиммоййе, а такше песфреттен и фесьма полессен... Но зато там одна бортушка была... - Пичаев закатил глаза. - Ох, небеса и звёзды, такая была бортушка... - он поводил по воздуху руками, покрутил головой и звонко крякнул.

Корнеев покачал головой. Пичаев немедленно приоткрыл один глаз и осуждающе уставился на друга:

- Ты же меня знаешь. Только незамужние. И только добровольно.

- А всё-таки ты натуральная свинья. Жалко мне Маришку... - начал Корнеев и осекся, вглядываясь в лицо друга. - Что? Васёк, что?!

- Ничего, - Пичаев пожал плечами с золотыи крыльями погон. - Нормально всё, Радка. Нормалёк, помнишь, как мы в Лицее говорили, словечко такое? Война. Пацаны мои пристроены, все трое. Всё как надо. Я вообще-то ей говорил, что ей не обязательно. Призыва им тогда ещё не было, а врачи и в тылу нужны. Но ты же знаешь, она тоже врач была хороший... - он снова налил себе минералки, аккуратно, через край, вылил тонкую струйку в тарелку. - На Золотом Шаре, Радка. В эвакуацию. Прямо за операционым столом её... зарезали. Джаго. Ворвались - и...

Он аккуратно поставил стакан и стал глядеть на озеро.

Зелёный Шар, подумал Корнеев, чувствуя, как немеют щёки.

Толик Сенцов, бесстрастно и безошибочно подсказала память первое же связанное с этой планетой имя из многотысячного списка.

Он полгода партизанил на Зелёном Шаре и в конце концов был схвачен джаго. Двенадцатилетнего мальчика ждал ад лагеря на Сельговии. Настоящий ад, описывать который почти так же тяжело, как быть в этом аду самому. Джаго были трусами. Это вошло в их плоть и кровь. И, как и все трусы, они с особым наслаждением подвергали мучениям детей смелых врагов, получая неописуемое удовольствие от их страданий, а особенное - если кого-то удавалось сломать. Тщательно следили, чтобы их пленники не покончили с собой без их разрешения, не убежали из ада в смерть.

Толик Сенцов провёл в лагере ещё полгода, невыносимо страшных полгода, до того, как его оскопили. Джаго часто делали это с мальчишками - уже не совсем детьми, но ещё и не подростками. Психика вычеркнула то, что было, из памяти мальчика - осталось только воспоминание о нестерпимом ужасе, своих первых в жизни криках о пощаде и дикой боли. Сильнейшее отупение, навалившееся на Толика после того, как он пришёл в себя, было сродни состоянию после лоботомии. Даже когда дверь барака треснула, вылетела, и внутрь ворвались люди в родной форме - желания вскочить и радостно закричать не было.

Отсутствие интереса к жизни начало проходить, когда он - усыплённый прямо в бараке - очнулся на белой кровати в комнате с неяркими зеленоватыми стенами и потолком. Он тут был не один, на кроватях лежало много детей, и к нему сразу подошёл молодой мужчина (позже Толик узнал, что в этом госпитале не было среди персонала женщин, которые в других госпиталях составляли до 90% - женская ласка не смогла бы перевесить унижение...) и сказал: "Не бойся, ты пока ничем ниже пояса шевелить не сможешь. Просто лежи спокойно, ага?" - и улыбнулся. Толик всё-таки спросил: "У меня всё цело?" И услышал ответ: "Даже кое-что вернулось. Давай-ка, поспи."

Легко сказать - "поспи"... Как только сознание и организм убедились, что восстановлена физическая целостность, в мозг вместе с гормонами хлынули воспоминания. Потоком. Воспоминания о тех месяцах в лагере и обо всём, что там было. Это происходило не только с ним - мальчишки в палате с ужасом ждали прихода ночи, а смены выбивались из сил от отчаянья. Детей лечили, привлекая все самые современные средства медицины, а иногда обращаясь к старым средствам, от грубых уколов до "шарлатанщины" типа выступлений клоунов. И, надо сказать, постепенно дети оттаивали. Каждому находилось что-то своё, из чего удавалось выстроить стену между нынешней жизнью и прошлым лагеря. Ну... не совсем каждому. Не совсем... нет. Через две кровати от Толика лежал белокурый мальчик на пару лет помладше его, Мишка Снежко. Мальчик на каждом обходе умолял доктора: "...усыпите меня совсем, ну пожалуйста, что вам стоит!" Слушать это было страшно. Врачи бились с пациентом долго. Очень долго. Но в конце концов у того остались лишь видения из прошлого - уже и наяву - и эта просьба. Тогда его увезли. Увезли совсем.

Позже Толик узнал, что таких было несколько десятков. Тогда его это, если честно, не очень заинтересовало - он сам балансировал на грани безумия, воспоминания не оставляли его в покое и забавлялись с ним, обещая только одно избавление - ту же смерть...

...Щенка подарил ему один из врачей - надворный советник Корнеев. Пришёл и вывалил на грудь глядящего в угол потолка мальчика совершенно септический упитанный комок. Толстолапый недавно прозревший щенок с тупой мордочкой и рыжеватой шёрсткой полежал пару секунд, заскулил от непривычности пространства, поелозил и решительно пополз вверх и вперёд, к лёгкому запаху молока. Это было дыхание Толика, который изумлённо разглядывал пробирающегося по его груди кутёнка. А тот между тем добрался до лица, встал лапками на подбородок, понюхал и решительно принялся требовательно лизать нос человека.

Мальчик засмеялся - негромко, дрожаще - отвалил щенка обратно себе на грудь и, почёсывая ему пузо, стал рассматривать его. Светло-карие глаза мальчика легонько заискрились и ожили...

"Если ты не будешь его кормить и заботиться о нём, он умрёт," - сказал врач, глядя пристально и спокойно. Мальчик, гладивший щенка, который урчал и хватал его пальцы зубками, задержал руку и посмотрел на стоящего рядом мужчину испуганно: "Умрёт?!" "Да, умрёт. Ты ведь знаешь, как умирают. Если не сможешь или не хочешь заботиться - скажи мне сразу, я отнесу его усыпить." "Нет," - быстро сказал мальчик и закрыл щенка ладонью - её почти хватило на это.

Тот немедленно снова вцепился в пальцы - полуиграя-полутребуя еды...

...Живчик уже вырос в молодого почти годовалого пса, всё ещё немного неуклюжего, когда Толика и почти четыреста других детей выгрузили из пяти шаттлов на орбитальном космодроме столицы Зелёного Шара. Они все пожелали вернуться на родную планету - у кого-то там ещё оставались близкие и родственники, кто-то просто хотел оказаться там, где родился. Их спрашивали, как взрослых, не торопили с раздумьями, советовали, подсказывали... Может быть, именно в те дни Сенцов по-настоящему понял, что такое Империя. Это была семья. Огромная сплочённая семья, во главе которой стоял любящий, строгий и умный отец. И, когда им раздавали конверты с деньгами - уже не бонами, уже настоящими рублями на новеньких карточках - и Высочайшими Письмами "всем-всем-всем - именем Его Императорского Величества особое внимание и полное содействие владельцу письма!" и упаковки с подарками - захотелось плакать. Но он не стал, просто подошёл к куратору и сказал, что летит "домой"...

...Им сразу сказали, что тех, кого не встретят на космодроме (три четверти ждали такой встречи; Толик - нет, его некому было встречать) отправят в бывшие казармы на окраине столицы и "разберут" в ближайшие два-три дня, очередь уже стояла огромная. Но получилось так, что он-то в казармы и не попал.

Они сидели во внешнем зале ожидания, новом, только что построенном. Через остекление была видна медленно растаскиваемая деловитыми пресс-погрузчиками гора металла - битые корабли джаго, которые атака застала на земле. Разговаривали, обещали обменяться новыми адресами, как только устроятся на местах, клялись в дружбе. Все были взволнованы, даже взвинчены. Толик несколько раз ощущал на себе чей-то взгляд - это было уже полузабытое чувство из партизанского детства, не очень приятное чувство.

Уже подавали транспорт, когда к ним подошёл высокий старик в рабочей одежде лесника. С ним была девочка - лет десяти, где-то так. Она тянула старика за собой через пол-зала, а тут вдруг засмущалась, и старик подтолкнул её, чуть улыбаясь, а Толик напрягся (ему было стыдно говорить с девчонками, и ничего он с этим поделать не мог) - девочка подошла прямо к нему и сказал с подкупающей простотой: "Мальчик, хочешь жить с нами?"

Он поднялся, сам себе видясь неуклюжим каким-то, неловким. И сказал, толкнув коленкой тоже вставшего Живчика: "А у меня вот... собака." Девочка засмеялась и махнула рукой: "А у нас их пять!" - и, ухватив его, поволокла за собой - туда, где старик уже разговаривал со старшим группы...

...Первых джаго после лагеря он увидел тридцать лет спустя.

Он потом, после того, как поселился на кордоне, ещё года два по ночам садился в постели с мучительным животным криком, в холодном поту, озираясь по сторонам. И та девчонка оказывалась рядом почти одновременно с тем, как вскакивал на ноги и клал голову на колени плачущего хозяина Живчик. Садилась, нежно-невесомо гладила по голове и плечам, по спине и говорила искренне-убеждённо про то, какой он смелый и как много сделал для победы. И сны - ушли. Совсем ушли, отступили трусливо-неохотно, побежкой гиены, куда-то в никуда, не справились с девочкой и собакой, с их верностью и... да, и любовью. Обеих. В смысле, и девочки тоже.

Так Анатолий Михайлович Сенцов прожил почти тридцать лет. Родились пятеро детей и уже два первых внука.

А встреча с джаго на космодроме закончилась тем, что городской голова А.М.Сенцов на аэродроме застрелил всех троих гостей с Джаггана, прилетевших из столицы колонии. Просто и обыденно. Тремя выстрелами в головы.

Куда более интересным было то, что джаго не предъявили никаких претензий ни на каком уровне. А оставивший пост мэра Сенцов уехал с женой туда, где он, сменив её деда, почти двадцать лет работал лесником...

Он хорошо знал и очень любил эту работу.

- Вот, значит, чем ты занимаешься... - голос Пичаева был необычайно задумчивым и негромким. - Да. Это, Радка... в общем, не буду я ничего говорить. Что я-то скажу? Я бы не потянул.

- Ты хирург, - напомнил Корнеев. - Это давно было ясно. Jedem das seine[10], как Науманн говорил. И скажи-ка мне, сколько людей благодаря тебе...

- Оставь... - по-прежнему тихо отозвался Пичаев. В кафе было уже совсем пусто, лишь они - двое мужчин, двое врачей - сидели на балконе, словно не могли подняться под тяжестью невидимого, но неподъёмного груза. - Тело телом, но душа... это штука такая. Такая штука. Я никогда не знал, как подойти.

- Душа - штука сложная, - согласился Корнеев. Ему вспомнилось вчерашнее вечернее заседание...

...Сидящая напротив выгнутого стола - как бы в фокусе параболоида - девушка лет двадцати была спокойна, скорее даже безралична. Довольно коротко стриженая, светловолосая, немного скуластая, она смотрела прямо перед собой и на вопросы отвечала с лёгким опозданием и отчётливой расстановкой между словами.

- Вы - Сигюнн Арна Аральдан, человек, скандинавка, подданная Англо-Саксонской Империи, двадцати одного года?

- Да.

- Расскажите, что произошло с вами в 19-м году Первой Галактической Войны.

- Во время захвата Луны-17 АСИ погибла моя бабушка, у которой мы жили с Сигге. Сигге - мой брат-близнец. Мы были захвачены джаго и увезены в плен.

- Сколько вам было лет?

- Двенадцать.

- Через год ваш брат покончил с собой, а вы стали служить джаго.

- Это так. Я была проституткой в командирском салоне орбитальной базы.

- Вам известно, что согласно осоновополагающему принципу работы нашей комиссии те девушки и девочки, которым на момент принятия подобного решения не исполнилось 15 лет,считая возраст на момент начала сотрудничества с врагом, осовобождаются от ответствености и направляются на реабилитацию, предварительно получив по своему желанию новые имена и биографии?

- Я знаю это.

- Тогда зачем вы настояли на встрече?

- Я хочу, чтобы вы знали, как это было. Чтобы выслушали.

- Комиссии всё это известно. Нам так же известно, что в 22-м году Первой Галактической Войны вы установили связь с группой сопротивленцев-гаргайлианцев, и ваши совместные действия привели к практчиески полному разрушению орбитальной базы джаго. Вы уцелели чудом.

- Я не стремилась к этому. Это получилось случайно.

- Ясно.

- Вас не удивляют мои слова?

- Нет. Можем вас заверить, что комиссия понимает ваши мотивы. Мотивы всех поступков. Нам известно так же, что вы более двух лет жили среди спасших вас гаргайлианцев.

- Я пыталась забыть. Когда не получилось - я решила вернуться. Чтобы меня судили.

- У нас нет никаких прав - ни законных, ни тем более моральных - судить вас, Сигюнн Арна Аральдан. Или как пожелаете назваться.

- Я хочу, чтобы меня судили.

- Вы уже сделали это; мы не в силах что-то ещё предпринять. Но, если вы позволите, мы вам попробуем помочь.

- Я не хочу менять имя. И биографию не хочу менять.

- Мы говорим не об этом.

На лице девушки впервые отразилось что-то, похожее на чувство - на любопытство и недоверчивый интерес.

- Если вы хотите - с вами побеседует Радомир Владимирович. Вы ведь не слышали о докторе Корнееве?..

Джагганская тюрьма на Сельговии была особенно страшным местом даже на фоне обычного плена у джаго. Страшнее была только чудовищно легендарная Планета Ад (см. Примечания-3). Пленных тут силой принуждали делать вещи, о которых землянин даже не мог помыслить. А потом, натешившись, подбрасывали им кусок верёвки, осколок стекла - и частью развлечения было наблюдать за тем, как те кончают с собой. Это делали почти все.

Сигюнн тоже собиралась это сделать - после того, как... после случившегося с нею. Она думала, что всё самое ужасное уже произошло с нею и братом сразу после начала плена, но оказалось - нет. Покончить с собой, как покончил с собой Сигге - невольный участник происходившего ужасного спектакля. Она его не отговаривала и не осуждала - мальчишке с таким жить было бы, наверное, просто невозможно, есть окончательные пределы, если в тебе хоть капелька человеческого сохранилась - за них не переступают, переступив - умирают. А она...

Она передумала. Её остановил не страх - нет. С холодным спокойствием отчаянья девчонка решила жить. Жить, чтобы отомстить.

Джаго поверили ей. Трудно не поверить, ведь она смеялась и ласкалась к ним за тем обедом в командирском салоне, когда её угощали мясом Сигге. И она ела.

Джаго решили, что страх окончательно её переломил.

Она ждала два с лишним года. Очень спокойно, очень выдержанно ждала. Ждала ради одного момента - того момента, когда она стояла в быстро леденеющем, полном свиста воздуха и ухающего рёва тревожных сирен, коридоре быстро умирающей вражеской базы - базы, убитой ею - и смотрела через стекло запертого снаружи салона, как внутри мечется обезумевшее стадо - бьётся в стены, беззвучно воет, как лопаются их глаза и вылетают из разинутых в судороге пастей кровавые ошмётки лёгких... а в пролом в борту спокойно и всевидяще глядит Космос.

Она улыбалась. И знала, что перед смертью джаго видят в окне эту её улыбку.

Хорошо. Правильно. "Рок," - позволила она себе подумать на родном языке, хотя уже много месяцев запрещала себе это - считала, чт оне имеет права поганить его.

Они мучились даже тяжелей, чем Сигге - и вид их невыносимых мучений наполнял её сердце льдом радости. Хотя - мучились и даже близко не так долго, как он. Не год. Всего лишь минуты. Но хоть что-то. А моральных мучений, которые в конце концов и убили брата, эти твари всё равно не могли познать, и тут её месть не имела и не могла иметь силы.

Жаль, конечно.

Подскочивший - хватило силы преодолеть бешеный напор рвущегося наружу воздуха - комендант отчаяно замолотил кулачищами в дверь, беззвучно кривя черногубую пасть в мольбе о спасении. Она улыбнулась и последний раз в жизни опоганила себя словами речи врагов, ясно пошевелив губами: "Я убила вас."

Джаго исчез, словно его отбросило словами. Она сказала - громко, чтобы услышать саму себя, хоть и не имела права складывать таких слов:

- Пившие наши жизни -

Ныне свою пейте кровь.

Весело мне.

Потом сзади с оглушительными хрустом что-то взорвалось, лопнуло, её потянуло - за всё тело, властной ледяной рукой - и она, обернувшись, радостно и спокойно шагнула во Вселенную...

Успехи медицины вообще и регенерационой хирургии в частности на Земле и до войны были весьма значительными даже на галактическом фоне, а во время войны она и вовсе сделала невольный мощный рывок вперёд. Дело оказалось не в этом. Можно было биопротезировать части человеческих тел, восстанавливать и выращивать целые органы. Но что делать с человеком, у которого сломана психика? Или хуже того - не просто сломана, а раздроблена в кашу? Или ещё хуже - раздроблена и восстановлена нарочито неправильно? И терапия - тоже очень мощная - помогала не всегда. Далеко не всегда. Как будто враг, даже разбитый вдребезги, издеваясь, заложил в сознание множества спасённых телом людей жуткую бомбу с постояно меняющимся - от жертвы к жертве! - часовым механизмом...

Корнеев временами проклинал себя за то, что согласился на эту работу. Согласился в самое тяжёлое время - когда стали массами возвращать и отбивать пленных. На неё не посылали по приказу. Хирургу можно приказать быть хирургом. А как приказать делать то, что делал он? В каких методичках написано, что делать, если ты в самый последний момент успеваешь не дать одиннадцатилетнему мальчику, которого ещё недавно собрал почти из кусков (двадцать три операции, двадцать три!), перерезать себе горло заботливо обёрнутым тряпкой с одного конца (чтобы не порезать пальцы!) куском где-то раздобытого стекла? Он ухитряется глубоко рассечь тебе руку, вырывается и при этом - что самое страшное! - не плачет, а визжит и воет. Когда же ты его более-менее успокаиваешь, он в ответ на твои слова начинает кричать: "А зачем мне жить?! Вы говорите, что я должен жить, а как я буду жить, если я даже не знаю, что я такое?! Тогда сотрите мне память! Сотрите мне память, будьте же человеком!" - и тебе нечего ответить на эти жуткие слова? Можно стереть память, можно... вот только скверная это штука. И глупая в конечном счёте.

Ну а если таких случаев - сотни?

А "переделки" - жертвы опытов нэйкельцев? А "зомби" - те, кого слишком поздно спасли из дайрисского плена?!.

...И приходится находить слова. Для каждого - свои. Обязательно находить, потому что если не найти - то в следующий раз он выпрыгнет из окна, или удавится на разорванном белье, или разобьёт себе голову о стену... и ни небьющиеся окна, ни бельё из хитрых тканей, ни мягкие стены его не остановят.

Приходится учить их, как собрать себя из оставшихся кусочков. Хоть как-то. И когда ты в ответ на горькое тихое: "А... получится?" - сказанное откуда-то из района своей подмышки, отвечаешь честно: "Совсем - нет. Но что-то, что-то да - получится. А потом заново нарастёт остальное, потому что ты будешь жить - ну знаешь, как рану затягивает новой плотью и кожей?" - и слышишь вздох и бурчание: "Я попробую..." - ты понимаешь, что победил.

И такая победа искупает все твои муки.

А поражение, и снова поражение, и снова - лишь дают волю к новой борьбе и злость для этой борьбы...

...и - выжигают тебя самого...

... - И что ты ей сказал?

Голос Пичаева отвлёк уже давно молчавшего после рассказа Корнеева от этих мыслей.

- Я пока только слушал, - тихо ответил Корнеев. - Мы с ней ещё не раз встретимся; вторая встреча - завтра в обед. Здесь. Я не знаю, что я ей скажу. Не нашёл ещё. Но я - я найду.

Корнеев встал. Глядя на него, поднялся и Пичаев, одёрнул привычно форменный мундир. Серьёзно подтвердил:

- Ты - найдёшь... Надо же кому-то это... латать. Ты держись, Радка. И держи... иначе победа будет... неполная она будет, Радка. Неправильная... - потом сменил тон на беззаботный: - Ну что, тебе пора, я вижу? - Пичаев, думая ещё о чём-то своём, кивнул. - Давай провожу тебя, а сам погуляют тут немного. Не поверишь - никогда раньше на "островах" не был!

Пичаев снова кивнул. Они - плечом к плечу - пошли к выходу. Молча уже. Но около автомата Корнеев вдруг задержался и неожиданно предложил:

- Давай возьмём мороженого. Ударим по порции, а?

И Пичаев почти обрадованно оживился:

- Давай! Я ведь - не поверишь! - миллион лет его не ел!..

Следует напомнить, что всего за годы Первой Галактической Войны в плену Альянса побывало 8 188 285 людей обоего пола, разного возраста и рода занятий (население колоний, оказавшееся под оккупацией, в их число не входит - подразумеваются только так или иначе полностью лишённые свободы люди). 1 637 675 из них - погибли, 3 170 167 - были обменяны (в основном - до 14-17 г.г. П.Г.В.) или освобождены в ходе войны при тех или иных обстоятельствах, 1 824 589 - в то или иное время различными способами так или иначе успешно бежали, 1 555 806 получили свободу уже после окончания боевых действий. 48 человек, в основном те, кто попал в руки врагов маленькими детьми, на Землю вернуться по разным причинам отказались.

Земные пленные были в большем или меньшем количестве у всех воевавших против Земли рас (а это более пяти десятков), но основная их масса, конечно, приходилась на следующие расы (в порядке убывания):

1.сторки;

2.джаго;

3.нэрионы;

4.дайрисы;

5.скиутты;

6.нэйкельцы;

7.гаргайлианцы.

В той или иной степени все эти расы склоняли пленных землян к сотрудничеству. Но, например, скиутты в этом не усердствовали по причине презрения к предателям, нэрионы и гаргайлианцы - по причине довольно (а нэрионы - скорей ОЧЕНЬ) сильного сочувствия к землянам, сторки - из сохранявшегося буквально до последних дней войны высокомерия. Плен у этих рас был более или менее тяжёл зависимо как от расы, так и от конкретных случаев. Сторки чаще всего использовали пленных как обменный фонд, а иногда - и как рабочую силу (отличаясь, надо сказать, крайне изощрёнными способами нефизического давления на людей в принуждении к работе; ближе к концу войны они так же "отметились" несколькими крайне жестокими массовыми истреблениями пленных военных), нэрионы, скиутты, гаргайлианцы тоже охотно меняли пленных и содержали в более или менее комфортных лагерях; гаргайлианцы ставили пленных перед необходимостью обрабатывать землю, разводить скот и т.д. для их же, пленных, прокорма, но при этом не гнушались забирать часть произведённого (а среди нэрионов и скиуттов были очень часты случаи помещения оставшихся без родных и близких земных детей в собственные семьи).

Джаго, нэйкельцы и дайрисы совершали против оказавшихся в их руках землян регулярные и постоянные акты жестокости.

У дайрисов это было бесцельное с точки зрения человека ментальное воздействие, разрушавшее психику и сознание, а так же оставшиеся до сих пор до конца не понятыми разноплановые эксперименты. До 80% людей, побывавших в плену у дайрисов и вернувшихся оттуда, были либо искалечены физически, либо превращены в психически больных и полных идиотов, либо имели комплексные травмы - более половины из них так и не удалось вернуть к нормальной жизни. Но при этом дайрисы не пытались склонять людей ни к каким формам сотрудничества.

Нэйкельцы ставили на людях опыты, имевшие целью понять возможности человеческого организма, научиться сращивать живую ткань человека с биомеханикой и механикой и т.д. (пострадали до 70% побывавших в плену, очень многие - необратимо). Помимо этого практиковались и обычные пытки с целью склонить определённых людей к сотрудничеству. По разным данным, от 800 до 1500 людей, принуждённых к этому пытками, в той или иной форме сотрудничали с нэйкельцами. Среди них были женщины и дети. В 7-8 раз большее количество умерло или стало калеками в ходе "обработки", но согласия на сотрудничество не дало.

Джаго пытали или убивали пытками людей из страха перед ними и по природной склонности мучить свои жертвы. Зачастую эти пытки были бесцельны с точки зрения достижения какого-то военного результата (так, имела место массовая кастрация оказавшихся в руках джаго мужчин и мальчиков) или имели целью получение удовольствия (изнасилованию подверглись 97% женщин и 84% детей до 15 лет независимо от пола, попавших в плен к джаго - из-за физических особенностей джаго, своего возраста или многократности изнасилований многие при этом умерли, многие позже покончили с собой). Однако джаго так же склоняли людей к сотрудничеству со своей расой. И здесь мы не можем привести точную цифру, но порядка 500-1000 человек сотрудничали с джаго - примерно каждый 14-й-15-й из подвергшихся "целевым" пыткам.

Те из людей, кто, не выдержав физических пыток либо морального давления, сотрудничал с врагами и пережил войну, частично (всего несколько человек) скрылись на территории Альянса, и Земля не стала требовать их выдачи. 227 (практически все, оставшиеся в живых) вернулись на Землю добровольно. Их дела рассматривались в 1-3 г. Г.Э. Межимперской Комиссией Плутон (поимённые данные остаются засекречены на н.в. - 210-й г. Г.Э.). Сразу были оправданы дети до 12 лет (11) и девочки до 15 лет (3) считая возраст на момент начала сотрудничества с врагом - их направили на реабилитацию, предварительно по их желанию дав им новые имена и биографии. В отношении остальных были вынесены и приведены в исполнение 27 смертных приговоров. Остальные так же получили возможность пройти курс реабилитации и "сменить биографию"; из их числа 153 отказались от помощи в любом виде и покончили с собой в течение двух лет после окончания работы МКП. Покончили с собой и четверо из оправданных в самом начале в силу их возраста на момент согласия сотрудничать.

В многочисленных исследованиях, посвящённых теме пленных землян в годы П.Г.В. и проводившихся многими расами - как участвовавшими в войне, так и сторонними наблюдателями - отмечалось, что земляне обоего пола и всех сознательных возрастов (буквально от 3-5 лет) показали поразительно высокую стойкость к любым попыткам вербовки - стойкость, превзошедшую самые пессимистичные прогнозы врагов Земли. Кроме того, и на завербованных положиться в серьёзных делах было почти невозможно - они иногда полностью теряли инициативность, превращаясь в безвольных исполнителей приказов, а чаще ждали момента для побега, самоубийства или нанесения "хозяевам" вреда.

Один из девяти Предателей Человечества. Родился на Земле в 51 году Реконкисты. Прибыл на планету Китеж с первой волной колонистов. Работал врачом-хирургом в больнице столицы колонии г.Трезубец. О его жизни на Земле известно довольно мало, но на Китеже он показал себя специалистом высокого класса. Однако, его продвижение по службе застопорилось в самом начале из-за неприятных черт характера, отмеченных в личном деле - скрытности, неких скаредности и мелочности, склонности к бессмысленной назидательности. Тем не менее, во время первой высадки десанта Чужих на планету и штурма столицы вновь показал себя высококлассным специалистом, был отмечен военной наградой и вплоть до оккупации планеты в 20 г. П.Г.В. работал внешне добросовестно и честно, хотя от службы на фронтах уклонился, что, впрочем, осталось незамеченным.

Сейчас уже нельзя установить точно, в какой момент и как Стригалёв связался с разведкой нэйкельцев. Но совершенно точно доказано, что перед самой атакой вражеского флота на планету именно Стригалёв отравил командующего обороной планеты генерал-полковника Добжанского, а затем передал врагу тщательно составленные схемы обороны, фактически сдав нэйкельцам столицу, население которой было практически полностью уничтожено. В период оккупации служил нэйкельцам, проводя для них разноплановые демонстрационные опыты над людьми. Всего во время опытов Стригалёв лично убил 1278 и искалечил 412 человек, среди которых было много детей.

Во время боёв за освобождение планеты нэйкельцы подготовили эвакуацию ценного предателя, однако увозивший его конвой был атакован группой партизан, давно выслеживавших хирурга, и Стригалёв попал в их руки.

Во время допросов Стригалёв признался в том, что, помимо опытов по заказу своих хозяев, он занимался "для себя" ролевыми истязаниями детей и показал под своим домом камеру пыток, а так же 74 захоронения мальчиков и 35 захоронений девочек в возрасте 4-12 лет. (Отвратительней всего, что замученных детей ранее доверили ему защищавшие столицу и погибшие в боях родители.) Что же до своей политической деятельности - Стригалёв сообщил, что в перспективе ему был обещан пост "куратора" Китежа и главного специалиста по анатомии и физиологии землян при Альянсе. Также по его словам, на предательство его толкнула возникшая ещё в детстве ненависть к дворянству и тоталитарному режиму Земли. Тщательное психиатрическое исследование выявило у предателя генетические аномалии, трагически повлиявшие на его мировосприятие в целом: Стригалёв действительно верил, что борется с некоей злой силой за счастье Человечества!

27 мая 2 года Г.Э. А.В.Стригалёв был выдан родственникам замученных им людей и растерзан в клочья на главной площади Трезубца.

(Когумба Таган-фугархх) - одна из джагганских лун. В сущности - чудовищная пыточная камера, созданная джаго в 14 г. П.Г.В. "по мотивам" древних земных легенд об аде. До конца войны через "Планету Ад" прошли в смерть 45 410 человек. Из них почти четырём тысячам не исполнилось ещё и двенадцати лет.

Практически все эти люди погибли от ужасающих пыток. В руки землян попали лишь многочисленные фото- и видеоматериалы - их широко распространяли среди джагганских солдат "с целью поднятия боевого духа". Не удалось даже выяснить, где именно находилась эта Луна.