"Шаг влево, шаг вправо..." (Неюбилейные заметки о советской немецкой литературе)

Часть 4

Началом второго этапа можно считать 1966-ой год, когда, в ответ на поставленные в предыдущем году делегациями советских немцев коренные вопросы их жизни, были приняты решения лишь по третьестепенным вопросам: создана в Казахстане республиканская газета на немецком языке "Фройндшафт" ("Дружба" — для национальной газеты весьма необычное название), открыта немецкая редакция в книжном издательстве "Казахстан", а редакция "Нойес лебен" пополнена сотрудниками из числа советских немцев. (К 1970-му году в ней примерно треть составляли немцы; это был пик; с тех пор их число опять шло всё время на убыль).

Главным редактором газеты "Фройндшафт" был направлен Алексей Шмелев, бывший работник советской военной администрации в Германии после войны. В подборе остальных сотрудников газеты был, видимо, всё же учтен непопулярный опыт "Нойес лебен": все творческие сотрудники были набраны из числа советских немцев.

Новая газета становилась на ноги в очень трудных условиях. Ведь кадры для советской немецкой печати не готовились, приходилось набирать в штат либо журналистов-немцев, писавших на русском языке, либо учителей немецкого языка, не знавших журналистики. Но главная трудность была в том, что положение советских немцев после 1965-го года резко ухудшилось, национальной жизни не было вообще, и писать о каких-либо недостатках в этой сфере, даже в преподавании немецкого языка как родного, было нельзя. Без учета специфики читателя газета заполнялась бесконечными официальными материалами союзного и республиканского уровня (от чего "Фройндшафт" не может избавиться до сих пор), которые советские немцы в массе своей читают по-русски в других газетах. Сказывались и апатия, разочарование советских немцев после 1965 года, восприятие ими газеты как подачки вместо отказанного восстановления автономии. Число подписчиков газеты за все годы практически не поднималось выше 10 тысяч (в Казахстане проживает около миллиона советских немцев). Только в последнее время, когда в газету пришел уже третий редактор и она смогла, наконец, перейти на позиции перестройки, внимание к ней читателя и ее авторитет начали быстро расти.

Тем не менее, "Фройндшафт" тоже сыграла свою роль в развитии советской немецкой литературы, удвоив своей литературной страницей ее возможности для публикации. Наряду с авторами, уже известными по "Нойес лебен", находившаяся в гуще читателей "Фройндшафт" привлекла и новых. Наиболее тесно были связаны с этой газетой Рудольф Жакмьен, Карл Вельц, Давид Вагнер, Александр Гассельбах, работавшие в самой редакции; публиковались в ней практически все представители двух старших поколений литераторов, а также младшие: Виктор Гейнц, Герольд Бельгер, Эльза Ульмер, Рейнгольд Лейс, Венделин Мангольд, Роберт Вебер.

Конкуренции между тремя газетами, как правило, не было. Распределение между ними литературного материала шло, как и везде: по иерархии. Каждая занимала свою "экологическую нишу". Разница была не только в тиражах и престижности газет, но и в гонорарах. Однако даже в "Нойес лебен" высшие ставки за стихи и прозу были вдвое, а то и втрое ниже низших ставок, установленных авторским правом в стране (такое положение сохраняется до сих пор).

Немецкая редакция в издательстве "Казахстан" также позволила удвоить объем издаваемой советской немецкой литературы (в издательстве "Прогресс" должно было выходить по 20 авторских листов ежегодно, однако это соблюдалось далеко не всегда). Следует однако отметить, что как "Прогресс", так и "Казахстан" издавали только то, что уже было опубликовано в газетах "Нойес лебен" и "Фройндшафт" и прошло, т. о., соответствующую цензуру. Поэтому издание книг не увеличивало возможности публикации: "пропускная способность" в советской немецкой литературе определялась до 1980 года двумя газетными страницами в неделю.

Тем не менее, творческий процесс заметно активизировался. Появились первые после войны повести старшего поколения писателей — Александра Реймгена, Виктора Клейна, Доминика Гольмана, Генриха Кемпфа, Рейнгардта Кельна. Наряду с коллективными сборниками стали выходить тоненькие еще авторские книжечки.

Вообще второй этап в восстановительном процессе советской немецкой литературы, длившийся с 1966 по 1980 год, был, несмотря на трудное положение советских немцев, всё же довольно продуктивным. Объясняется это несколькими причинами. Одна из них — то, что старшее поколение к этому времени в основном вышло на пенсию и, не утратив еще физических и творческих сил, получило время для более основательных занятий литературой. Вторая — идущее за старшим поколение вошло в пору своей творческой зрелости; оно не имело еще времени для крупных произведений, но внесло серьезный вклад в развитие поэзии. Третья — этот пятнадцатилетний этап был временем становления и вхождения в зрелость младшего поколения литераторов (тридцатилетних в начале этого этапа) — наиболее грамотных, хорошо знакомых с мировой, русской и немецкой классикой, советской литературой.

Надо также отметить, что в это время были несколько раздвинуты тематические рамки для советской немецкой литературы. Указ 1964 года, опубликованный в "Нойес лебен", сам по себе уже приоткрывал завесу над прошлым советских немцев. Стало возможным писать, но пока еще не документально, о годах революции и гражданской войны в немецких колониях (географическое положение этих колоний, как правило, не указывалось), появились первые статьи по далекой истории советских немцев (на послеоктябрьском периоде ее лежал еще запрет), к 30-летию победы над фашистской Германией появилась, после скудных заметок "о трудовом вкладе советских немцев в Победу", и первая документальная повесть, затрагивающая проблематику военных лет в истории советских немцев: о трудармейце Пауле Шмидте, бежавшем из трудармии на фронт и под чужой фамилией дошедшем до Берлина.^[11]

Современная тематика больше всего получала отражение в произведениях Александра Реймгена. Он жил в то время в Средней Азии, в Голодной степи, прожил там и годы освоения целинных и залежных земель, работал среди целинников, поэтому его произведения наполнены духом того времени, а действующие лица в них, как и в самой окружавшей его жизни, чрезвычайно разные по национальному составу, неизменно проникнуты теплым чувством уважения друг к другу, к обычаям и традициям друг друга.

Однако, хотя главные герои произведений того времени о современности — советские немцы, они практически не наделены национальными интересами, они не заняты национальными проблемами, об этих проблемах они даже не говорят: они дружно трудятся "рука об руку" с представителями других национальностей и вместе с ними всей своей жизнью демонстрируют, что интернационализм для них — "не абстрактное понятие, а естественное состояние". Национальное в этих произведениях и их героях проявляется в основном в сфере фольклорно-этнографической и в аккуратности, прилежности, трудолюбии персонажей-немцев. История народа, недавнее прошлое, трагедия, через которую советский немецкий народ прошел в годы войны, отсутствие национальной культуры, школ, возможности изучать родной язык и т. д. — на всё это не могло быть в этих повестях "о современности" даже намека. Герои обладали положительными и отрицательными чертами в должных пропорциях и действовали в каком-то ирреальном пространстве, отсеченном от прошлого и оторванном от настоящего, они были будто помещены в какую-то прозрачную колбу, куда добавлялось некоторое количество персонажей других национальностей, реалий жизни, деталей и эмоций, и в этих произведениях-колбочках "исследовались", как практически и во всей советской литературе о том времени, общество "развитого социализма" и "многогранная, гармонично развитая личность" строителей этого общества.

Унизительное положение всей могучей по потенциям советской литературы, ее роль, сведенная до оправдания и воспевания политики правящего крыла партии и результатов этой политики, даже если бы не служили примером для советской немецкой литературы, то не могли не привести ее к выводу о безнадежности и обреченности любой попытки сказать правду. Если уж вся советская литература не могла себе этого позволить, то что оставалось никому не известной, стократно поднадзорной советской немецкой литературе? Литературе, находящейся в гораздо более сильных тисках и не имеющей в жизни своего народа практически никакого положительного материала для своих творений?

Наша литература тогда и мечтать не могла о художественном моделировании жизни, анализе движущих сил ее, художественной проработке ее вариантов — ей не было позволено, хотя бы в соответствии с требованиями метода социалистического реализма, правдиво отображать эту жизнь. Значительно более ограниченная в правах и возможностях, чем другие национальные литературы, наша литература по-прежнему проявляла себя лишь в "дозволенных" темах.

Сегодня мы можем, однако, проследить по тогдашним ее слабостям и недостаткам и другое: неспособность многих ее авторов к приспособленчеству и угодничеству. Так, хотя главные герои произведений того времени о современности — советские немцы, они, как правило, не являются главными действующими лицами в изображаемых жизненных процессах, что вполне соответствовало действительности. Попытки показать в то время в произведениях жизнь советских немцев полнокровной, "как у всех", если и предпринимались, то заканчивались неизменно неудачей, ибо они противоречили жизни. Отсутствие соответствующего материала в жизни советских немцев не позволяло советской немецкой литературе обращаться, по примеру других национальных литератур, к значительным проблемам в жизни своего народа. А табу на основные национальные проблемы ограничивало национальное в произведениях моментами, как уже говорилось, в основном этнографического и лингвистического характера.

Униженное положение советских немцев и их литературы всё же не смогло, таким образом, заставить унизиться подавляющее большинство литераторов. Да, они писали "положительное" о том, о чем разрешалось им писать вообще, но в массе своей они не восхваляли то, что не могло у их народа вызывать положительных эмоций. И для этого тоже нужно было мужество.

Во многом именно отсюда идет характерное для периода застоя, как и в других национальных литературах, несмотря на призывы и понукания писать о современности, о сегодняшнем герое, о рабочем классе, — обращение писателей к прошлому, к истории. Начало этому положили в основном писатели старшего поколения. Они возвращались в своих произведениях к годам своего детства и юности, к годам революции, гражданской войны и коллективизации, годам, наполненным для них, тогда молодых, верой в светлые идеалы, победа которых должна произойти скоро-скоро, за очередной, без сомнения последней, кровавой схваткой. К таким произведениям относятся повести В.Клейна, А.Реймгена, Д.Гольмана, Р.Кельна, А.Закса, написанные в это время, опубликованные в ряде случаев уже позже.

Вступившее в те годы в пору творческой зрелости среднее поколение литераторов было преимущественно поэтами: Александр Бекк, Фридрих Больгер, Нелли Ваккер, Иоганн Варкентин, Вольдемар Гердт, Эвальд Каценштейн, Нора Пфеффер, Роза Пфлюг, Лия Франк, Вольдемар Шпаар. Вообще надо сказать, что поэзия в послевоенной советской немецкой литературе всегда была и по сей день является наиболее развитой ее частью. Видимо, обусловлено это в значительной степени тем же, что и высокая культура земледелия у их предков в Германии: нехватка земли заставляет искать пути наиболее эффективного ее использования. Ограниченные в течение длительного времени газетной площадью возможности публикации вели к "интенсивному пути развития" литературы, не позволяя заниматься прозой серьезно, а неработающие органы у каждого живого организма развиваются слабо. Используя свое преимущество в оперативности и малоформатности, поэзия превосходит прозу и в актуальности, в злободневности содержания.

Известно, что современная поэзия в немецкоязычных странах особой популярностью не пользуется. В этом, видимо, играет определенную роль ее отход от классических традиций к усложненной форме и излишней субъективизации содержания, что при отказе от ряда элементов, отличающих стихи от прозы (рифма, четкий размер, музыкальность) делает их стихами для мозга, снижая способность вызвать живой отклик и сопереживание у читателя.

Советская немецкая поэзия, к счастью, избежала этой участи, во многом сохранив классическую ясность, простоту и способность тревожить душу. Даже в наиболее сложных своих произведениях, какими являются, например, стихи Лии Франк, увлеченно переносящей в них формы и приемы японской классической поэзии, тонкой переводчицей которой она является, — советская немецкая поэзия предстает всё же живой и волнующей.

Достижения советской немецкой поэзии в немалой степени обусловлены и тем, что она всегда, начиная еще с двадцатых годов, активно переводила русскую поэзию, как современную, так и классическую. Свободное знание русского языка позволяет советским немецким литераторам воспринимать всё богатство оригинала, а постоянно возраставшие требования к поэтической форме заставляли работать над переводом самым серьезным образом. Наряду с большим значением этой работы для популяризации русской и советской поэзии за рубежом, она, эта работа — а занимаются ею практически все советские немецкие поэты — стала для них и великолепной школой повышения квалификации. Хорошо известны классические переводы ряда сказок Пушкина, сделанные Симоном Элленбергом (изданы в ГДР), прекрасные переводы из русских и советских поэтов сделали Иоганн Варкентин, Зепп Эстеррайхер, Фридрих Больгер — если ограничиться именами только тех, чей вклад в практику перевода особенно значителен.

О значении поэзии в советской немецкой литературе говорит и то, что по сегодняшний день на литературных страницах газет она занимает по объему такое же место, как проза. И можно только пожалеть, что пока она переводится на русский язык далеко не так интенсивно и качественно, как переводит сама…

Оценивая путь, пройденный советской немецкой литературой за годы с 1955 по 1980, можно сказать, что главный итог этого пути — то, что наша литература, возрождаясь практически из ничего, уже основательно окрепла. Она постепенно всё расширяла и углубляла содержание произведений, пытаясь затрагивать уже и серьезные вопросы жизни своего народа. Она достигла уровня (особенно в поэзии), в общем не уступающего уровню ряда национальных литератур с менее трагичным прошлым и более благоприятным настоящим. За 25 лет литература наша проделала, несмотря на условия, казалось бы, исключающие всякую возможность для ее существования, весьма большой путь, она постоянно развивалась, совершенствовалась и становилась активнее — конечно, в отведенных ей жестких пределах; она интенсивно, хотя и односторонне, контактировала с русской и советской литературой вообще.

Однако на этом пути были перед нашей литературой и большие трудности, часто непреодолимые, которые очень сказались на задержке ее развития. Одной из главных трудностей было отсутствие полнокровной и полноправной жизни у советско-немецкого народа. При отсутствии такой жизни у народа не может быть и полнокровной литературы: на скудной почве никогда не бывает нормальной растительности. Другая трудность — невозможность для писателей заниматься литературным трудом профессионально: на такой труд в советской немецкой литературе прожить было невозможно. Третья трудность состояла в том, что не готовились литературные кадры; в нашей литературе практически нет людей с литературным образованием. Каждое дело, однако, должно делаться профессионально, и отсутствие для этого необходимой подготовки может не позволить даже очень талантливому человеку достичь вершин, которые были бы ему доступны, имей он должную подготовку. Четвертой проблемой, сдерживавшей развитие литературы, было отсутствие возможности для написания и публикации крупных произведений, что вынуждало обращаться преимущественно к малым литературным формам. Удушающим было ограничение тематики советской немецкой литературы узкими жесткими рамками; отсюда вынужденное мелкотемье, поверхностность нашей литературы, невольная порой фальсификация ею жизни своего народа и развитие в литературе метода айсберга, метода подтекстового письма, в расчете на то, что читатель знает историю и существующую ситуацию и по "верхушкам айсберга" — по напечатанному сможет многое дочувствовать и довидеть. Проклятая пора!

Зарубежные критики нашей литературы, как правило, не обнаруживали в ней настоящей жизни. Это не удивительно, ибо это соответствовало действительности. Удивительно другое: то, что они часто не хотели видеть горькую правдивость нашей литературы, самим своим состоянием отражающей отсутствие настоящей жизни у советских немцев. Отношение к советской немецкой литературе свысока характерно и для некоторых ученых ГДР и в еще большей степени для ряда советских переводчиков-германистов, которые, сравнивая нашу литературу с литературой ГДР и ФРГ, обвиняли ее еще и в устарелости языка, несовременности стиля и т. п. При этом они не только не пытались увидеть причины, почему это так, но и судили о языке и литературе, даже не подозревая, что язык у советских немцев весьма отличается от немецкого языка ГДР и ФРГ, а проза, и особенно поэзия советских немцев следует совсем другим творческим законам, чем в ГДР и ФРГ.