Работа над ошибками

Глава 3. Сволочь 2

Она появилась в его жизни так внезапно, что Максу показалось, он с разбега налетел на край обрыва и балансирует там, провоцируя судьбу. Все, что она успела сказать ему, было: «У Вас не найдется запасной ручки?» Ее глаза в ту самую секунду стали неотъемлемой частью его воображения. Наташины глаза. Только зеленей. И нос — точно Наташин!

Она тоже аспирантка. Странно, что он не замечал эту женщину раньше. Скоро время сдавать последний экзамен по специальности, а сейчас очередное заседание кафедры, куда аспирантов просили явиться очень настойчиво. На этом заседании обсуждались слабые стороны будущих кандидатских диссертаций, и Макс откровенно скучал. В его диссертации слабых сторон нет. Спасибо его школьникам. Здесь не так много людей, и, если не считать профессоров и лаборанток, из учащихся Макс и эта женщина самые старшие. И вот она, эта незаметная серая мышка, попросила ручку…

Это было так неожиданно — не сама просьба, а обнаружение этой женщины в такой досягаемой близости. Макс, как ребенок, смотрел на заинтересовавшего его человека и не желал отворачиваться. Она была рядом, через один пустой стул по его левую руку, и он своим вниманием ее явно смущал. А Максу было не до того. Сжималось сердце, как будто видишь близкого человека после долгой разлуки. Застывала кровь — Макс чувствовал в висках острые льдинки сосудов, а в пальцах — свинец. Макс протянул ей свою черную гелевую ручку, запасной у него не было.

— Как Вас зовут? — спросил он шепотом.

— Лидия, — тихо ответила женщина официально-деловым тоном. Похоже, мужское внимание не особо ей «по карману», она напыжилась и отвернулась.

Одна молоденькая аспирантка, услышав это, оглянулась посмотреть, кто умудрился привлечь внимание этого недоступного красавца. Оказалось, взрослая, неприглядная дамочка… Ничего особого: темные волосы по плечи, крашенные и от этого сухие, каждая волосинка словно сама по себе; из макияжа только тушь для ресниц, и то Макс даже в этом усомнился; белая вязаная кофточка с треугольным вырезом и короткими рукавами; полосатый синий пиджак на спинке стула. И глаза — Наташины, только не распахнутые навстречу солнцу, а спрятанные от жестокой действительности. У нее средняя комплекция, но если учесть ее возраст, выглядит очень стройной: большинство Максовых ровесниц уже расплываются в бедрах и пузике. Но у большинства Максовых ровесниц за плечами роды, а то и не одни…

— У Вас есть дети? — хотел он спросить, уже даже пригнулся к столу, чтобы заглянуть ей в лицо, — и промолчал. Разум постепенно возвращался в свою обитель. Что за вопрос сразу после выяснения имени? У нее есть дети. Максу стало это ясно с первого взгляда на нее. Не зная ее имени, не зная ее возраста, не зная ее, с первой секунды знает — у нее есть дочь.

Перед глазами все плыло, даже ее недовольный, неуступчивый профиль, но перестать смотреть на нее Макс просто не мог. Не может этого быть. Просто похожа. И то, даже не всем лицом, а только глазами и носиком, таким же тоненьким, прямым, не вздернутым кверху и не загнутым вниз. Столько раз Макс целовал этот носик… Это совпадение…

Наташу родила шестнадцатилетняя девчонка. Значит, этой девчонке сейчас должно быть тридцать пять. Этой, возможно, столько и есть, в принципе, лицо у нее довольно молодое, а вот руки… Наверно, лицо она мажет кремом для молодости кожи, а про руки забывает. Она явно не приучена правильно следить за своей внешностью — это элементарный вывод даже по одежде, немодной, скромной, просто опрятной. «Сколько Вам лет?» — тоже не самый подходящий вопрос для продолжения знакомства, которого эта женщина явно не желает. Почему он не замечал ее раньше?

Мысли послушно становились по местам. Хотя трудно, вбив себе в голову, что они с Наташей похожи, быть объективным: теперь уже и подбородок Лидии казался Наташиным, и скулы, и волосы же тоже от природы темные!

— Не отвлекайтесь! — попросила Лидия раздраженным шепотом.

— Я не отвлекаюсь, Вы же видите! Потому и нервничаете, — улыбнулся Макс задумчиво, не кокетливо, не нагло.

Лидия старалась «отшить» его своим равнодушием, но заметно позировала, чувствуя, что он на нее смотрит.

А насчет волос… У половины женщин волосы от природы того же цвета, что и у Наташи, одергивал себя Макс. Зато дочь не обязана быть копией своей матери, в Наташе же есть что-то и от отца, а возможно, и от бабушек-дедушек. Разве глаза и нос — это недостаточно?

С трудом догнал эту затворницу: едва окончилось заседание, как Лидия выбежала из аудитории и телепортировалась на улицу. Макс вышел из центральных дверей Сочинского педагогического института, глянул в единственную сторону, куда вел тротуар. Вон она, пиджак в полоску и скорость бегуна на длинные дистанции. Хорошо, что, хоть сегодня и суббота, Максим в костюме — так солиднее. Не привык лихачить не за рулем, его походка всегда спокойна, несуетлива, а тут пришлось пробежаться даже мимо своей машины на стоянке.

— Лидия! — смело звал он, заставляя оглядываться и всех остальных студентов и аспирантов.

Женщина все-таки хорошо воспитана. Она остановилась и дождалась на горке своего неуемного ухажера.

— Может, Вы мне ручку все же вернете? — улыбался Макс так, как не может не нравиться даже таким недотрогам.

— Ой! — всплеснула та руками. Ее гордыня сразу исчезла, появилось чистейшее раскаяние. — Простите, пожалуйста! Я так спешила, покидала все в сумку… Простите!

Казалось, эта ее оплошность уже сделала за Макса всю работу, осталось только не испортить это хрупкое женское расположение.

— Вы не думайте, что я такой зануда, — объяснял он, пока дама взволнованно рылась в сумке. — Мне не жалко подарить Вам ручку, просто нужен был повод Вас догнать.

— Вот, — протянула она пропажу законному владельцу.

— Нравится? Забирайте, — подколол мужчина ласково.

— Нет, нет. Что Вы!

— Вы сказали, что спешили. Давайте, я Вас подвезу?

Как раз с этого места, где они сейчас стоят, дорога поднимается круто вверх: ни один студент не любит этот подъем, взрыхленный ямами и колдобинами — неподалеку многолетняя глобальная стройка, и большие тяжелые грузовики поразбивали всю дорогу. Лидия с сожалением взглянула на предстоящий путь.

— А Вам по пути? — уточнила она неуверенно. — Куда Вы едете?

— Куда скажете, туда и поеду, — ответил Максим серьезно. Потом понял, что с этой девушкой привычный флирт не пройдет. — Вообще, в Дагомыс. Но я люблю водить машину, так что с удовольствием проедусь, куда Вам надо.

За столько лет опыта общения с противоположным полом Макс уже привык чувствовать себя в своей стихии, но сейчас немного нервничал. Это не природный интерес к женщине. Это что-то новое. Интуиция, которая у мужчин почти не предусмотрена?

Она согласилась доехать до вокзала. Впрочем, несмотря на волнение, сам процесс общения для Максима не новость — Лидия поддавалась на вежливость, уважение и интерес к ее личности.

Отлично! Пробка на Краснодарском кольце! Оказалось, Лидия довольно приятная девушка. Наверно, просто сначала, как любая незнакомка, сделала выводы о Максиме по его голливудской внешности. Сейчас же даже улыбалась в ответ на его шутки, смущенно пряча глаза. Макс понял не самую выгодную для него информацию: Лидия, похоже, симпатизирует ему, и может быть, не первый день.

Она классическая «заучка», вечная труженица, девочка-отличница, проводящая дни и ночи с книжками в обнимку. У нее два высших образования: после школы было юридическое, а спустя пару лет поступила еще и на педагогику. А теперь вот решила и аспирантуру записать в свое резюме.

— Люблю учиться, — объясняла она простодушно.

Когда узнала, что Максим уже шесть лет работает учителем в школе, зауважала его моментально. А уточнив зарплату, предложила бросить школу и работать только в клубе.

— Что Вы! — возмутился Макс. — Я не смогу. Я скорее клуб брошу, чем моих ребят.

— Что, так нравится работа? — удивилась Лида.

— Как смысл жизни, — признался Макс. И тут же пробно уточнил: — У Вас есть дети?

Она только качнула головой, что нет. Ну, правильно, навязывал себе Макс свое мнение, она же не скажет, что у нее где-то есть дочь, которую она бросила через три недели после рождения!

— Вы не замужем? — снова рискнул Макс, хотя взрослую незамужнюю женщину, наверно, такие вопросы только огорчают.

— Нет, — ответила она и отвернулась в окно. Даже не стала задавать Максиму взамен те же вопросы.

Он подвез ее до вокзала, как и договаривались. Попросил номер ее телефона, стараясь показать, что она нужна ему не как женщина. Она отказалась. Но когда поняла, что это не флирт, что она просто заинтересовала Максима как собеседник, и что встреч он ей не предлагает, а просто хочет позвонить и поговорить, все же сдалась. Все-таки он тоже интересный собеседник, умный, не поверхностный мужчина…

Макс вертел в руках ее визитку и долго еще сидел в машине и размышлял.

Был четкий план проверки Лидии. План, тщательно продуманный, требующий немало времени. Сначала пара долгих телефонных бесед, чтобы настроить Лидию на нужную волну общения. Это были два понедельничных вечера. Такая женщина, как Лида, видимо, будет нервничать, оказавшись с мужчиной наедине, а по телефону можно сосредоточиться на разговоре, не стесняясь от необходимости смотреть собеседнику в глаза.

За эти два разговора Макс еще больше укоренился в своем подозрении. Лидия очень подходит на роль той девчонки, которая бросила свою дочь по просьбе родителей. Да и родители, по ее рассказам, имеют на нее влияние. Она вообще человек зависимый, работает адвокатом по желанию родителей, хотя у самой склонности явно к педагогике, к детской психологии. Несколько раз их телефонный разговор прерывался тем, что Лида должна была объяснить то маме, то папе, с кем она разговаривает.

Расспросы о ее прошлом, чтобы не вызывать подозрений, Макс разбавлял расспросами о ее планах на будущее, о ее настроении, о проблемах на работе… Любому человеку приятно говорить о себе, а не о других, и Лидия не особо вмешивалась в жизнь Максима, с удовольствием болтая о том, что волнует ее саму. За эти два разговора Макс уже вжился в Лидию настолько, что мог бы назваться ее самым близким другом. Боялся только одного: не хотелось бы, чтобы она влюбилась. А вот как это сделать, не знал. Никогда раньше не ставил перед собой таких нелепых задач.

Потом вместе сдавали экзамен по педагогике, а после Макс все же пригласил Лиду в кафе под предлогом празднования. Были там недолго: в шесть вечера Макс ушел на работу.

Кафе повторялись не раз: Макс догадался, что можно вместе обедать. Женщину это ни к чему не обязывает, а ему только на руку — она должна привыкнуть доверять ему.

Работу бармена вообще бросил, теперь был только администратором. Дневного сна теперь тоже не стало: клуб Фроловых уже построен, настало время подбора персонала. Макс сделал одну ужасную вещь: из курсов барменов, которые сам проводит в «Призраке», выбрал самых перспективных парней и предложил им работу у себя, в «Эго». А в «Призрак» взамен недавно уволившегося взял паренька попроще. Директору бы это не понравилось, но что поделать, таков бизнес. Теперь, дорогой Никита, каждый сам за себя…

За месяц до предполагаемого открытия «Эго» из «Призрака» вообще уволился. Было двадцать пятое мая, Последний звонок. Некоторые девчонки-выпускницы сильно плакали, расставаясь со школой, хотя у них еще экзамены впереди и Выпускной. Макс даже позволял себя обнять: на Выпускном его не будет, а физику сдают далеко не все, так что для основной массы этот день был, возможно, последним, когда они видят любимого учителя. Он помнит их семиклассниками, такими милыми детишками… Они росли на его глазах — каждый день на протяжении пяти лет.

С возрастом в нем что-то меняется. Откуда-то взялось мнение, что кокетство с ученицами — это не вызов обществу, а просто жизненный опыт для будущих женщин. Собственно, это сама жизнь. Пусть будут уверены в себе и в том, что нравятся мужчинам, даже таким недосягаемым, как Максим Викторович. Директор, Владислав Сергеевич, видел это кокетство, но с улыбкой качал головой: очень мило. Дружба — это не дорога в постель.

— Нам будет так Вас не хватать! — хныкали девчонки хором. Сказать хором «нам» гораздо проще, чем сказать соло «мне», потому все и говорили это смело, ничего не стесняясь. Также было и на уроках полового воспитания: в одиночку проявляешь трусость, а в толпе легко делаешь «как все».

А его «любимица» Саша вообще обняла его за талию и долго стояла, всхлипывая ему в грудь, пока остальные девчонки, да и пацаны тоже, расспрашивали учителя, можно ли будет приходить повидаться с ним и можно ли приглашать его куда-нибудь. Макс отвечал им, а сам поглаживал Сашу по спине — немного равнодушно, немного заботливо. Может быть, Сашу и убьют соперницы за такую дерзость, но ей, видимо, не жалко умереть ради этих минут. «Это пройдет», — говорил он ей тихо и многозначительно.

Вот и пригласил Лиду в кафе отметить окончание учебного года. Благо, теперь все вечера свободны. Как-то случайно выбрали именно такое кафе, которое работает не круглосуточно, и в одиннадцать вечера их вежливо выперли оттуда. И вместо того, чтобы искать очередной приют, Макс пригласил Лиду к себе домой…

— Я вот удивляюсь, — подхалимно говорил Максим в машине по дороге в Дагомыс, — ты уже столько успела: два высших, половина аспирантуры, пять лет юрисконсультом, шесть лет адвокатом… К тому же, у тебя еще перерывы в учебе были… Мне тридцать два, а ты ведь вряд ли старше меня…

— Я старше, Максим, — хмыкнула женщина. — Чуть-чуть. Мне тридцать пять.

Тридцать пять! Мысли разбежались в стороны, как и изображение перед глазами, но яркие фары встречного автомобиля ослепили и заставили прийти в себя.

— Я обычно неуютно чувствую себя с женщинами старше меня, — соврал он зачем-то. — Но с тобой очень интересно, — и улыбнулся натянуто от волнения: — Надеюсь, ты не станешь считать меня «маленьким».

Наташа сейчас в Москве. А вот про ее фотографии забыл! Ее фотографии — это такая привычная деталь, элемент декора… Впрочем, на этой стене все четыре Наташи такие разные, даже друг на дружку не похожие, не то что на Лиду.

— Это…? — намекнула Лида, указав на стену.

— Это моя жена, — признался Максим. — Она живет в Москве, учится во ВГИКе.

Лида, казалось, не слушала дальше. Она смущенно улыбалась и не могла поверить во что-то, только ей известное. Переминалась с ноги на ногу и прятала от Максима взгляд.

— Ну-ка, ну-ка! — позвал он робко и, встав к ней лицом к лицу, приподнял ее подбородок. Уточнил кокетливо: — А ты… на что-то рассчитывала?

Лида только качала головой в такт своим мыслям. Никак не ожидала такой нелепой ситуации. Чувствовала себя просто дурой, хотелось провалиться сквозь землю. Бормотала сконфуженно:

— Не знаю… Я почему-то… Ну, обычно мужчина просто так за женщиной не ухаживает… — и пожимала плечами, по-дурацки улыбаясь. — Я, наверно, неправильно поняла: у меня не много опыта по части мужчин.

— Прости, я должен был тебе рассказать, что женат. Но что-то об этом речь не заходила…

Разумеется, специально не говорил ей о Наташе. По понятным причинам. Она бы и сейчас не должна была знать о его девчонке, а получилось…

— И домой к себе просто так не приглашают…

— Черт, я даже не подумал об этом! — вздохнул Макс и чистосердечно признался: — Я пригласил тебя домой только потому, что нас выгнали из кафе! Мне просто не хотелось прощаться! И ты можешь оставаться у меня на ночь, в дочкиной комнате. Но изменять своей жене я не собираюсь.

— Разве так бывает? — удивилась женщина с иронией.

— Может, и бывает, но не со мной, — подтвердил Максим. — Поэтому и не хочу больше изменять и мучиться со своей совестью.

Да, совесть — это то, что придется отключить… Предложил Лидии вина и был удивлен тем, что она не отказалась. Вино для Максима было единственной «сывороткой правды», которую он мог на данном этапе применить, и если бы Лида отказалась, все могло бы быть по-другому. Она сидела в кресле, на краешке, сложив руки на коленях, в позе примерной умницы, а Максим — на полу перед ней, на коленях, наполнял бокалы.

Так пролетели еще два часа. Макс легко поддерживал беседу, стараясь аккуратно напоить Лидию, чтобы она окончательно разоткровенничалась, и не опьянеть самому, чтобы не проколоться. Нет, похоже, Наташины фотографии впечатлили только разум ее, а не сердце. Значит ли это, что между ними нет никакого кровного родства?

— Красивая, — отметила Лидия, разглядывая фотографии. — Нет, правда, красивая. Глаза — просто удивительные! Выразительные. И волосы фантастические! Она фотомодель?

— Нет, актриса. Будущая.

— Сколько ей лет? — спросила женщина, внимательно вперив взгляд в одно из Наташиных лиц.

— Двадцать четыре, — соврал Макс на всякий случай. Хорошо, что его жена выглядит старше своего возраста.

— Да? — с вежливым сомнением уточнила Лидия. — А в институт она поступала не сразу после школы?

— Я долго не решался отпустить ее жить в другой город, — оправдался Макс. И чтобы Лида от этой стены отвлеклась, позвал: — Пойдем, дочку покажу и ее комнату. Там фотки не хуже!

Лида уже знала, что дочь у него не от Наташи. Женщина взамен тоже призналась, что была замужем, но, поскольку жили с ее родителями, с мужем ее вскоре «развели». Родители вообще во многом портят ее жизнь. И когда мама гневно позвонила на сотовый узнать, где это шляется ее Лидочка, Лидочка под влиянием алкоголя и неприятных воспоминаний послала маму подальше и отключила телефон… Макс понимал свою причастность к ссоре Лиды с родителями, но терпеливо давил в себе остатки порядочности. У него свои цели, и какими средствами, неважно.

Так слово за слово Макс все больше входил в роль. Наташа, если бы видела этот спектакль, решила бы, что этот актерский профессионализм Макса — ее заслуга. Недаром регулярно преподает ему по телефону актерское мастерство… Он вел себя с надежной искренностью: где надо, вставлял глубокомысленные паузы, где надо — взволнованные речи.

— У меня еще один ребенок есть, — выдохнул он, едва не плача. Наташа поставила бы ему «пятерку». — Только я не знаю, где он… Я его бросил… — Макс с досадой цокнул языком и безвыходно махнул рукой: — Прости, не бери в голову.

Но женщина проявила весьма навязчивый интерес. Впрочем, Максу этого и надо.

Рассказал ей такую байку. Якобы после армии встречался с девчонкой, она клялась, что предохраняется, а сама старалась забеременеть, может, чтобы выйти за Макса замуж. Потом подождала, когда аборт делать стало поздно, и предъявила Максу недавно появившийся животик. Он психанул из-за такого предательства и послал ее подальше, заявив, что не хочет больше ничего слышать ни о ней, ни о ребенке. А она переехала в другой город, где-то там и родила. Спустя сколько-то лет у Макса проснулись чувство вины и отцовский инстинкт, он начал искать ту девушку, но найти так и не смог. Не осталось ни знакомых общих, ни ее адреса. Макс даже не знает, кто у него, сын или дочь.

Вот так смешал истину и вымысел: что-то из своей жизни, что-то из Санькиной, что-то из мексиканских сериалов…

— Так хочу ту девушку найти! — вздохнул он артистично и опустил голову. — Точнее, не девушку, а ребенка. А я даже фамилии этой девчонки не знаю: мы не долго встречались! Только имя помню: Вика. А Вик, как ты понимаешь, в стране многовато…

— А у нас с тобой много общего, — прошептала Лида, измождено опершись на Катин письменный стол.

— Да, но только не в том, что касается детей. У тебя же нет…

— Дочь, — быстро проговорила Лида. — Я ее в последний раз видела, когда она была вот такая, пятьдесят сантиметров… Этого подонка я искать не собираюсь, а вот Эвелинку мою пыталась… Ее удочерили. Я идиотка, может, если бы я вернулась за ней пораньше… А я только через четыре года очнулась… Никогда себе этого не прощу…

Лидия разрыдалась, от стыда спрятав лицо в ладонях, и Максу ничего не оставалось, кроме как обнять ее и позволить плакать ему в плечо. Чувствовал себя подлецом: у человека личная трагедия, а он просто выманивает информацию. Он даже не может оказать ей достойную поддержку: он не представляет, какую боль испытывает эта женщина в его предательских объятиях.

— Ей сейчас девятнадцать, — вздохнула Лида. — Второго мая было.

— Второго? — переспросил Макс. У Наташи день рождения двадцатого… Но с этим разберемся потом. — Расскажешь, как это получилось? Не спеши, я тебя понимаю.

Ее история немножко отличалась от той, какую рассказала Максиму Евгения, но в целом сомнений уже не осталось… Лидия каждый день на протяжении всех этих лет всматривается в толпу, выискивает девушек подходящего возраста. И жалеет, что с каждым годом все хуже помнит, как выглядел тот парень: ведь у Эвелинки должны быть и его черты…

— Я уверена, что узнаю ее! — рыдала Лида, жестоко сминая кулаками легкую весеннюю рубашку Максима. — Мне только шанс нужен! Я каждое утро прошу у Бога этот шанс! У меня постоянно бывают приступы паники, что ее могли удочерить родители из другого города, но я так надеюсь, что даже в этом случае она однажды приедет в Сочи хотя бы в отпуск, и тогда Бог поможет мне с ней встретиться!

Все ясно. Он знал это с первого взгляда на нее, ведь он прекрасно знает Наташу. Макс обнимал вздрагивающее от всхлипываний тело женщины и понимал, что всё, это точка. Больше она ему не интересна. Милая, какая же ты искренняя дурочка! Наивная, доверчивая… Прости! Но это не моя вина, это вина твоих родителей, чья заботливая опека не позволила тебе набраться жизненного опыта, чтобы распознать ложь.

— Ладно, милая, давай больше не будем об этом! — шептал Макс женщине на ухо. — Нам обоим надо успокоиться. Я не хочу, чтобы мы остаток ночи провели в слезах.

Она вдруг припала к его губам смелым, неожиданным поцелуем, но Макс вежливо вырвался.

— Я так рада, что встретила тебя! — выговорила она, растирая по щекам бесконечные слезы…

— Я тоже рад, — ответил он.

Строители уже заканчивали отделку лестницы. Из рекламного агентства доставили вывеску, и Макс поручил строителям ее повесить. Теперь дело за дизайнером интерьеров. Сегодня они встречаются здесь втроем: художница, Максим и Евгения.

— В какую сумму мне это обойдется? — спрашивал Макс художницу, отойдя в сторону и рассчитывая, что Евгения их не слышит.

— Не беспокойся, тебе это будет по карману, — улыбалась та. — Я рада буду тебе помочь.

Но, как оказалось, Евгения привыкла быть начальницей, и в стороне не осталась. После того, как Макс объяснил дизайнеру, какую атмосферу он хочет получить в клубе, и она, забрав план здания, ушла домой думать над проектом, Женя подошла к Максу и хитро спросила:

— А почему эта девушка делает нам такую огромную скидку?

— Я когда-то оказал ей услугу. Точнее, мой друг, но по моей просьбе. У нее юридические проблемы были, и мой друг ей помог совершенно бесплатно, только потому, что я попросил. Может, теперь она взамен тоже хочет помочь нам почти бесплатно?

Женя ехидно кивала головой, всем своим видом показывая, что не верит. Макс только рассмеялся в ответ, мило пожав плечами.

— У Вас очаровательная улыбка, Максим! — сказала Женя по-доброму безо всякого умысла.

— У меня очаровательная теща! — возразил парень и протянул ей руку. — Пойдемте.

С годами он стал умнее, или хитрее. Да и вторая теща, действительно, лучше, чем предыдущая. Еще бы, ведь Женя старше него всего на десять лет — почти подруга. Они бродили по пустому, гулкому залу будущей дискотеки, по небольшой комнатке будущей кухни, где пока из отштукатуренных стен только торчат трубы водопровода и газа, по будущему директорскому кабинету — потенциальному месту обитания Макса. Максим легко представлял, как эти серые неприметные стены и полы, пыльные от строительного мусора, будут выглядеть после отделки, а у Евгении с фантазией большие проблемы.

— Какой ужас! — причитала она. — Осталось четыре недели до открытия, а у нас ничего не готово!

— Спокойно, Женя! Мы все успеваем!

— Вы пригласите на открытие своих друзей? — начала женщина с непонятным Максиму смущением.

— Да, конечно, — ответил он простодушно.

— Скажите, Максим… А у Наташи в школе… Ой, да в смысле, у Вас в школе… — мямлила она, — мужчина один… охранником работал… Такой высокий. Он, вроде, тоже Ваш знакомый?

— Андрей? — переспросил Макс догадливо.

— Я у Наташи фотографии видела, — продолжала Женя, — вы там у кого-то дома что-то отмечали… Это еще было, когда Наташа классе в девятом училась. Потом, когда она к Вам жить ушла, я в ее комнате эти фотографии нашла… Этот мужчина тоже там был. Большой такой, крупный. Андрей его зовут?

Макс кивнул и, не отвлекаясь, ждал продолжения.

— Он придет?

— Очень на это рассчитываю, — подтвердил парень и, снова за руку ведя Женю в будущий зал, спросил с намеком: — Почему Вам так хочется, чтобы он был?

Женя растерялась. Она ожидала вопроса, почему она спрашивает, не знакома ли она с Андреем, еще какого угодно вопроса, но не такого конкретного. Нравственные принципы, привитые мамой с самого детства, не позволяли ей, замужней женщине, расспрашивать о других мужчинах. Но Женя так хочет быть современной!

— Вы знаете, он мне нравится, — призналась она, и ее голос чуть не сорвался от собственной смелости. — Еще с тех пор, как я на родительские собрания в школу ходила…

— А как же Леша? — спросил Максим доброжелательно, без обвинений и унижений.

— Леше все равно, — вздохнула женщина. — Мы с ним уже много лет просто соседи по квартире. Расскажите про Андрея! Что он за человек? Ему можно доверять?

— Он хороший человек, — улыбался Макс, и его голос эхом разлетался под четырехметровым потолком с выведенными на обзор кривыми проводками электричества. — Только не знаю, насколько он Вам пара. Но это уже Вам решать. Андрей очень простой, Вы сами сделаете выводы, и не ошибетесь. Могу только сказать, он совершенно не целеустремленный. Это меня в нем просто бесит! Зарабатывает копейки, живет с братом и его семьей. И носит свитера десятилетней давности.

— Ну, постоянство — это хорошо! — пошутила Евгения, слегка покраснев.

Ей явно было непривычно вести подобные разговоры, и Макс не стал навязываться. Хотя эта новая сплетня еще долго не давала ему покоя. Но, раз уж между ними возникла такая раскованность, откровенность, то и Макс решил поднять вопрос, который волновал и его.

— А Вы знаете имя Наташиной настоящей матери? — поинтересовался он у своей тещи.

— Не знаю, — огрызнулась та. Похоже, это больная тема.

— Не Лидия, случайно? — подступился мужчина робко.

— Я не знаю!

— Скажите, Женя… А… Наташа родилась второго мая? Или двадцатого, как написано в ее паспорте?

На Женины глаза набежали слезы: она четко осознала, что ход этой истории уже необратим. Только смотрела Максиму в глаза, изредка отворачиваясь вздохнуть и набраться сил, и снова поднимала на него взгляд. В этом зале нет окон, и все освещение только от переносного прожектора строителей, который валяется на полу и ярко слепит Женино лицо. Освещение снизу, как правило, не украшает людей. Женя повернулась спиной к лампе и к Максиму.

— Мы добавили нолик. Дату надо было поменять, иначе соседи бы все поняли. И мы просто добавили нолик… — она укусила себя за губу, чтобы не расплакаться: все поняла. Но спросила: — Откуда Вы это знаете?

— Лидия учится со мной в аспирантуре, на той же специальности, на том же курсе, — объяснил Макс. — Мы подружились, а однажды разговорились под вино, и она рассказала мне историю, очень похожую на ту, которую Вы мне рассказывали о Наташином рождении. Да, кстати, она называла свою брошенную дочку Эвелинкой, и у меня сомнений не осталось. Сочи — маленький город.

Женя повернула к нему голову, терпеливо, но тихо, едва различимо, спросила:

— Наташа уже знает?

— Нет, — спокойно покачал Максим головой.

— Я всегда этого так боялась! — воскликнула женщина. — Бросили ребенка в Сочи, в Сочи удочерили… Чего еще было ожидать? — тут же принялась рыться дрожащими руками в сумочке и вскоре все же выудила оттуда носовой платочек. Протерла слегка поплывшую тушь. Макс подошел и утешающее приобнял ее за плечи, и женщина тут же простонала: — Максим, не отбирайте у меня дочь! Это все, что у меня есть!

Слезы хлынули уже совсем неудержимо, и Женя зарылась в его объятия, не дожидаясь взаимности.

— Мне шестнадцать лет понадобилось, чтобы полюбить ее! — выла Женя, пытаясь прервать рыдания, чтобы высказаться. — Она самый близкий мой человечек! Несмотря ни на что! Я ей все простила! — ссылалась Женя на что-то, чего Максим еще не знает. — Это мой ребенок, Максим, понимаете? Вы же знаете, что такое ребенок! Не отбирайте у меня Наташу!

— Успокойтесь! — просил Максим тихо. Также всегда успокаивает Катюшку: голосом и нежными поглаживаниями. — Я Вам не враг. Успокойтесь. Я не собираюсь ей об этом рассказывать.

— Тогда зачем Вы вообще лезете в эту историю? — не сдержалась Евгения.

Да, действительно, — зачем? Зачем выпытал это признание у Лидии? Зачем рассказал сейчас Евгении? Зачем он причиняет боль другим людям? Зачем делает то, что ему хочется, наплевав на остальных? Затем, что эгоист, всегда таким был и навсегда таким останется.

— Я люблю Вашу дочь, — говорил он Жене тихо на ухо, и его шепот, разбавленный строительной акустикой, звучал просто магически. — Я ее люблю, Женя. И мне интересно все, что ее касается. Я хочу узнать все: ее происхождение, ее характер, судьбы ее родителей, даже если их больше двух. Понимаете, Женя? Это касается моей девушки, и мне интересна любая мелочь, а уж такие детали — тем более. И я стремлюсь просто знать. Я не хочу вмешиваться! Я не буду вмешиваться. Успокойтесь. Доверяйте мне.

Евгения слегка отстранилась от Максима. Он не очень высокий, и она с легкостью видела его глаза, смотрящие прямо, открыто. Нет, он не подведет ее. Она зажмурилась, словно отгораживаясь от неприятных переживаний, всхлипнула несколько раз по инерции и для проверки надежности этого человека, уточнила:

— А той женщине, Лидии, Вы о Наташе не рассказали?

— Нет.

— Почему?

Макс пожал плечами.

Двое рабочих из коридора кричали: «Хозяин!» Они уже повесили вывеску, даже подключали, проверяли, как она светится. Максим ушел с ними принимать работу, а Женя направилась в кабинет, где есть окна, где светло. Надо привести себя в порядок, подправить макияж.

В темном зале было так прохладно, а на улице лето. Здание снаружи уже выглядит полностью готовым. Бежевый с кварцевыми блестками фасад смотрит прямо на улицу Горького, призывно кокетничая изящной яркой вывеской ««ЭГО» Ночной клуб» и такой же изящной лестницей под зеленый мрамор с элегантными металлическими поручнями. Осталось только вымыть ступеньки. Если с верхней площадки лестницы протянуть руку, то, кажется, можно дотянуться до окна директорского кабинета. На стекле уже прилеплена сигнализационная заклепка.

Завтра все школьники страны пишут экзаменационное сочинение. А послезавтра обещала приехать Наташа. От Лидии Максим спрятался под предлогом того, что жена у него очень ревнивая, и пробудет она в Сочи аж до сентября. У Лиды, может, и небольшой опыт по части мужчин, но эту отговорку она расценила как нежелание больше дружить.

Максим подвез Евгению до дома.

— Вы такой страшный человек, Максим, — сказала она на прощание. — Вы можете одним своим словом непредсказуемо перевернуть жизни трех людей. Вы можете пройтись по головам ради своего развлечения… Что Вы, по всей видимости, и делаете…

Максим поймал за руку тещу, готовую выскочить из машины и прятаться в своей берлоге.

— Я ничего никому из них не скажу. Я Вам обещаю. Считайте, что про Лидию знаете только Вы. Решайте сами, не бойтесь, все зависит только от Вас.

Максим проснулся в пять утра. Непривычно, когда с тобой в постели есть кто-то еще. Уже непривычно. За окном отчетливо высвечивались утренние сумерки. Прохладно. Лето. Максим сел в кровати и долго еще вслушивался в глубокую городскую тишину, разбавленную только звуками природы. Утро. Начало. Как хорошо, когда с тобой в постели есть кто-то еще!

Максим гладил Наташу по голове, по мягоньким бархатным волосам, нежно, слегка прикасаясь. С каждой минутой становилось все светлее, и Максим видел ее все разборчивее. Легкая занавеска слегка колыхалась от свежего ветерка в распахнутой створке, и от того же ветерка ёжилась Наташка, сквозь сон натягивая одеяло себе на ушки. Мерзлюка.

Сутки в поезде — и ей ужасно хотелось в душ. Купались вместе: Наташа не желала расставаться с Максимом ни на минуту. Она странная. За эти четыре с половиной месяца словно прожила целую жизнь — столько мудрости и опыта в ней чувствовалось. Теперь даже Макс не мог с уверенностью сказать, кто из них старше.

— Ты сможешь дать мне тысяч пять на одежду? — спрашивала она неохотно. — У меня сейчас очень туго с деньгами.

— Конечно, зайка. Работа не ладится?

— Клуб, где мы работали с группой, навернулся… Я подыскала другое место, и там мы благополучно проработали три месяца. Бесплатно. Нас кинули. Так мы и распались… — вздыхала. — Теперь я только в ресторане работаю. Поем ерунду всякую: Киркорова, Валерию… В общем, то, что и без нас поют повсюду.

— Никакого самовыражения, да? — догадался Макс.

Наташа поджала губы. Чуть не плакала.

— Да, — ответила она. — Простая жизнь. Такая, какая есть.

А потом сидели вместе на кровати, обнимались.

— Может, мне не надо было уезжать отсюда? — бормотала она, разглядывая плечи Максима и иногда смело заглядывая ему в лицо. — Мне так тебя не хватало! Правда! Не знаю, насколько ты мне сейчас поверишь после двух лет моей учебы, но я очень скучала по тебе.

— Тебе же нравилось там учиться.

— Мне и сейчас нравится. Просто это зря. Ничего из меня не выйдет.

Наташа опустила глазки — это было глубоко личное. Макс улыбнулся:

— Так, так, так! Что случилось, малышка? — и обнял ее покрепче, прижав к груди, как младенца-Катьку когда-то. — Что с тобой?

— Куча кастингов, и ни одной захудалой роли! — выдохнула Наташа разочарованно. — Даже в этих «русских сериалах», которые штампуются пачками! А ведь у меня идеальная внешность: из меня можно сделать и принцессу, и ведьму! Неудачи выбивают меня из колеи, и на следующий раз у меня получается еще хуже. Руки опускаются.

— Ниоткуда тебя неудачи не выбивают! — возразил Максим. — Иначе как ты насобирала кучу кастингов? Ты бы уже давно остановилась. Может, тебя не берут на захудалые роли, потому что твоя роль должна быть гораздо заметнее? Ведь ты не сама придумала, что у тебя талант! Тебя же забрал во ВГИК человек, который что-то в этом понимает!

Макс улыбался, и Наташа от этого то ли злилась, то ли успокаивалась. У нее возникли трудности, и она готова бежать к мужу. Было бы здорово, если бы она разочаровалась в своем таланте и вернулась в Сочи. Это было бы просто замечательно! Но так не хочется, чтобы его любимая переживала!

Наташе становилось веселее. Она знает, к кому обращаться за поднятием настроения!

— Ты думаешь, у меня всегда все получалось? — ехидничал мужчина. — А знаешь, как я переживаю сейчас? Я же сейчас безработный! А мне тридцать два года! Не получится с клубом, и что я буду делать? Зарабатывать в школе три тысячи в месяц? Поверь мне, волнение тоже еще то!

А девушка качала головой с показной иронией. Ну как это: «не получится с клубом»?

— Я еду на год учиться в Париж, за счет института, — призналась Наташа со страхом, что сейчас он обидится, что она с ним не посоветовалась.

Макс не оправдал ее опасений:

— И ты не скачешь до потолка от радости? — удивился он снисходительно.

Девушка пожала плечиками:

— Чего скакать? Это не выигрыш в лотерею. Я к этому стремилась, и я этого добилась.

У Наташи почти не было шансов выиграть один из трех грантов на обучение во Франции, в Институте аудиовизуального мастерства. У претендентов должно быть минимум два завершенных курса института и опыт работы по специальности. Наташа же во ВГИКе окончила только первый курс. Уговорила комиссию принять во внимание, что у нее еще есть один год учебы в ГИТИСе.

— Я многому у тебя научилась, Макс, — сказала она с улыбкой, вырвавшись из объятий и сев рядом с ним в позу султана.

— Да? Чему это?

— Влиять на людей. Обосновывать свое мнение. Мне многих людей пришлось убедить в своей пригодности. Конечно, на руку сыграло то, что я и староста группы, и во всех мероприятиях участвую, и занятия посещаю не только свои, но и других курсов. Меня многие «начальники» знают. К тому же, я прекрасно владею французским, а это одно из основных требований. Я ходила по кабинетам, по всем людям, от которых зависит эта поездка, и обосновывала, почему я должна ехать. Ну и повезло, что грант не один, иначе я бы точно пролетела: там какой-то очень талантливый режиссер еще претендовал, у которого и все проходные требования соблюдены, и его студенческие короткометражки даже были номинантами в нескольких европейских кинофестивалях. Странно, что я с ним не знакома: я, вроде, всех видных студентов знаю…

— Ты у меня умничка, — похвалил Макс. — Я рад за тебя.

— Прости, что я раньше ни о чем не говорила… Я в марте уже международный экзамен по французскому сдавала, уже тогда знала, что собираюсь ехать. Только самое сложное было убедить комиссию и тот французский институт, как сильно я хочу там учиться. Я старалась не поднимать заранее пыль, понимаешь? Приятнее ведь победами хвастаться, а не провалами…

— Я понимаю, — улыбнулся парень. — А почему именно Франция? Ты, действительно, хочешь там учиться, или хочется просто попутешествовать?

— Учиться, Макс, конечно. Мне очень нравится французский кинематограф. Это долго — объяснять, почему. Мы-то в институте это не за один день изучаем. Мне нравятся французские актеры именно с точки зрения профессии, мне нравятся их режиссеры. И я просто обожаю их молодежное кино. А старые комедии — это вообще эталон! Вот, допустим, итальянское кино совершенно не в моем вкусе. Просто можно было выбрать и Италию, попутешествовать мне как раз очень хочется именно туда, это моя мечта. Но для учебы французская киношкола — это то, что мне надо. Не сердишься?

— Нет, — ответил Макс. И откровенно добавил: — Горжусь. Буду задирать нос: моя девушка учится во Франции! Только я не пойму: твоя недавняя депрессия — это что, просто очередная роль была? У тебя же все отлично! В таком случае, с депрессией ты была очень убедительна!

Наташа отрицательно замотала головой и, ласково приобняв Максима за шею, почмокав его в губы, сказала с чувством:

— У меня все отлично, потому что ты рядом. Я знаю, тех отношений, какие были у нас несколько лет назад, больше никогда не будет. Больше никогда не будет того головокружения от первого поцелуя, больше никогда не будет первого секса… Но мне очень дорого именно то, что есть в эту минуту. Это гораздо ценнее!

Он поверил. Тихим, прохладным утром сидел на кровати возле спящей девушки. Она четыре месяца говорила по телефону, что у нее все хорошо, пересказывала институтские занятия, казалась довольной. А у нее на самом деле были проблемы с заработком. Могла хотя бы попросить выслать ей денег. Но тогда бы Максим за нее переживал. Такая взрослая, самостоятельная. Думающая о других. Нырнул к ее ушку:

— Просыпайся. Поехали на пляж!

— Что-о? — удивилась Наташа спросонок и, взглянув на часы, завопила тоном человека, разбуженного раньше будильника: — Макс, ты чё, ваще свихнулся?! Пять утра!!!

— Просыпайся! — настаивал мужчина. — Самое время! Я знаю одно место. Поехали. Ты когда-нибудь плавала в море голышом?

Дальше она уже полетела в ванную на чьем-то плече, поддерживаемая за попу. Потом кто-то сунул ей в руку электрическую зубную щетку.

Такой полнейший штиль бывает только утром. Наташа вдруг поняла, отчего на море образуются волны. Это оттого, что люди купаются! Они плескаются и тревожат эту безмятежность. А сейчас — ни души. Ни на земле, ни в море, ни в небе. Здесь только они с Максимом. Солнечные лучи из-за гор нежно расчерчивают прозрачное, оранжево-голубое градиентное небо. Над еще не посветлевшим горизонтом виднеется тоненькая полоска беленьких слоистых облаков. Чистейшие волны, почти не оправдывая свое название, лежат на берегу — их недавний след на камнях совсем не высыхает. Здесь время не идет. И это — их с Максимом мир, где они могут делать все, что им вздумается. Целых пару часов!

Мелкие камешки под ногами были холодными, и Наташа переступила на полотенце, брошенное Максом к ее ногам. Макс разделся первым, потом раздел ее. Она волновалась: он запретил ей брать с собой купальник и даже надевать нижнее белье. Только спортивный трикотажный сарафан. Макс говорил очень тихо, но его было прекрасно слышно с личной дистанции:

— Не бойся, даже если нас увидят, то близко не подойдут.

Он шел к воде, ведя Наташу за руку. А она — следом за ним, дрожа всем телом. Было холодно, но точно не от утренней температуры воздуха, а от волнения. А вода казалась совершенно ледяной — настолько, что Наташу вообще кинуло в жар: ощущение воды всем телом вызывало вполне эротические ассоциации. Еще глубже — и Наташа захлебнется, а Максу только по грудь. Он поднял ее на руки и вместе с ней зашел в воду по плечи.

Почти не разговаривали. Наташа, как обезьянка, оплела его тело руками и ногами — она и так весит не много, а под водой так и совсем легкая, как пушинка, и Максу не тяжело ее держать. Целовались — и согревались — с каждой секундой все больше.

— Почему ты боишься такой позы? — спросил он вполголоса, и эхо разнеслось, казалось, до горизонта.

Наташино сердце заколотилось так, что Максим это отчетливо чувствовал. Даже двадцать один градус воды уже не охлаждал.

— А больно не будет? — уточнила она с опаской. — Все-таки вода…

— Я осторожно.

Больно не было. Видимо, организм Наташин был возбужден гораздо больше, чем разум. Но разум быстро сдался в первые же секунды близости. И стыд отступил, и скромность, и комплексы, и предрассудки… Занимались любовью и стоя в воде, и лежа в прибое, и в тех позах, какие Наташа всегда любила, и в тех, в каких всегда стеснялась. Почему-то в море — это совсем не то, что в постели. Хотя солнце уже показалось из-за гор, и стало очень светло, и Макс наверняка видит ее тело во всех подробностях — и эта мысль только радует! Словно, окутанная морем, просыпается чувственность, дремавшая все это время где-то в подсознании. И как приятно плескать эту спокойную воду! И разрывать своими бесстыжими стонами всю вековую безмятежность!

Потом вылезли на сушу — вдвоем на один расстеленный узкий полотенчик. Макс сверху. После девяти утра на пляж начали подтягиваться посетители. Видимо, отдыхающих в Сочи уже так много, что они есть даже в такой никому не известной глуши. Наташа нервничала, а Макс только прикрывал ладонями ее грудь, если кто-то начинал маячить в радиусе видимости.

— Не бойся! — убеждал он ее уверенно. — Даже если глянут издалека, ничего страшного. Представь: два голых тела, одно на другом… Да все посторонние будут шарахаться от нас подальше! Это дикий пляж, мы, нудисты, забрели в укромный уголок… — и смеялся: — Ну, подумаешь, арестуют нас на пятнадцать суток!

— Интересный ты человек, Макс! — улыбалась Наташа. — Я люблю тебя.

— И я тебя тоже. Ты очень смелая. Мне понравилось. Я бы хотел, чтобы так было и дома.

— Будет, — пообещала девушка. — Ты прекрасный педагог.

Весь внутренний декор клуба Наташа оформляла наравне с дизайнером. За две недели до открытия дали рекламу на радио и добавили вывеску с этой информацией на стену со стороны главной дороги. Наташа очень хотела выступать на открытии, и Макс, в целом, не возражал. Только, честно говоря, почему-то сомневался в ней. И вроде знает, что у нее есть опыт работы в развлекательных учреждениях, и талант, и стремление к публичности. Вот и предложил ей прийти к нему в кабинет и официально устроиться на работу.

Чтобы сэкономить на персонале, пока решили не нанимать лишних людей. Бухгалтерский учет первое время будет вести Евгения, у нее есть некоторый опыт в этом. Макс взял на себя обязанности администратора зала, хотя официально он еще и директор клуба. Как собственнику, Максу принадлежат пока только пятнадцать процентов прибыли — пропорционально тем деньгам, которые он вложил в строительство. Зато, нанявшись сюда директором, будет зарабатывать больше, чем в «Призраке». Потом с заработанных денег выкупит оставшиеся тридцать пять процентов своей доли и в сумме будет получать столько же, сколько Алексей, Наташин папа. Максу даже не обязательно будет потом работать директором. Для этого он сможет нанять кого-то другого, а сам сможет отдыхать и жить только на прибыль от клуба.

Но пока он — директор. И чтобы устроиться в «Эго», нужно пройти через его кабинет. Наташа предпочла бы через постель, но Макс отказался.

— Это не самый достоверный способ узнать, есть ли у будущих работников нужные качества, — смеялся он.

Его кабинет уже был полностью готов. Довольно просторная комната. Здесь пока только два шкафа со стеклянными дверцами у стен, диванчик в стороне, один большой письменный стол с заворотом на девяносто градусов и удобное офисное кресло. Макс уже проводит здесь немало времени: бизнес-планы, санэпидстанции, наем последних работников. Первое, что Наташа заставила его сюда принести, это их семейная фотография: Макс, Наташа и Катюшка идут в первый класс. Наташа сама выбрала рамку и установила эту фотку на столе. А вот сейчас на этом столе сидит сам директор, невероятно красивый и сексуальный! И требует — вы слышите, чего? — чтобы она наравне со всеми устраивалась к нему певицей! Объяснял с чисто начальничьим темпераментом:

— Ты не думай, что работа в «Эго» очень проста. Мы задумали определенный уровень класса, и ниже этой планки мы не опустимся. Наше заведение не из простеньких. А по ценам — выше среднего. По моим расчетам и публика будет с достатком. Певичка из кафе ко мне никогда не устроится! Если ты уверена, что твой уровень сопоставим с уровнем нашего клуба — пожалуйста, докажи мне это. Я тебя внимательно слушаю. Какой работы здесь ты хочешь?

— Я хочу выступать на открытии, — ответила Наташа послушно. Ей это собеседование напоминало очередную ролевую игру.

— Опыт у тебя есть, я знаю, восемнадцать лет тоже; не будем на этом останавливаться. Перед каким наибольшим количеством зрителей тебе приходилось выступать?

— Перед полной площадью у Администрации. Но если тебя интересуют зрители, более сосредоточенные на том, что происходит на сцене, то тысяча человек, школьный актовый зал.

— Хорошо. И что именно ты предлагаешь делать на открытии? Спеть пару песен? Киркорова или Валерии?

— У меня есть диск с минусовыми композициями моего собственного сочинения. Запись хорошего качества. Я всегда пою вживую. Двадцать две песни. Это примерно полтора часа чистого времени. Песни танцевальные, для ночного клуба подходят идеально, это проверено на тусовочной молодежи Москвы. Два медляка. Все остальное время — за ди-джеем. Могу также вести весь вечер. Приветствовать посетителей, проводить конкурсы… Диск у меня с собой. Пойдем в зал, послушаешь.

Макс улыбнулся этой деловитости: он проводит собеседование, но собеседование Наташа берет в свои руки.

— Ди-джея сейчас нет, а я не знаю, как включается аппаратура, — ответил он.

— Я умею обращаться с аппаратурой, — заверила Наташа.

В зале еще не до конца установили кондиционеры, и освещение еще не совсем доделали. Было пыльно, повсюду сновали рабочие в комбинезонах: электрики, маляры; в VIP-зоне укладывали пол. Мягкие угловые диваны были обернуты заводским полиэтиленом и лежали друг на друге валетами в дальнем углу зала, где уже отчетливо угадывался будущий фонтан. Наташа забралась на подиум к диджейскому пульту и вскоре уже разобралась со всеми устройствами. Все нашла, что ей было надо: и микрофон, и нужные приспособления, чтобы его подключить. Опробовала его словами «Раз, десять. Чччеловек. Шшшипение», подкрутила там что-то немножко на пульте. Едва включила диск своих композиций, как рабочие ожили и начали аплодировать.

Когда Наташа, взяв микрофон, вышла в зал и выбрала себе одну из маленьких возвышенных сцен, рабочие вообще обрадовались и одобрительно загудели.

— Господа! — Наташин голос сквозь микрофон вбирал в себя особый шарм и разлетался по всем уголкам зала.

Макс стоял, скрестив на груди руки, и улыбался. Ей даже петь уже не надо, достаточно просто стоять на сцене!

— Господа! Закройте ушки, пожалуйста! Сегодня я пою только для ЭТОГО мужчины!

Макс никогда не слышал этих песен, их слышала только Москва. Он читал тексты, но никогда не растворялся в этих песнях настолько, чтобы забыть обо всем остальном. Как сейчас. То, что она прекрасно поет, он знал всегда, но никогда не видел ее таким профессионалом. Эта девушка — сама праздник. Открытие клуба ее только затмит.

На диске уже был записан бэк-вокал, и каждая песня, и быстрая, и медленная, звучала, словно в эфире радиостанции. Только лучше. В джинсах и маечке. Такая худенькая и идеально стройная. Модная. Умеющая быть в центре внимания и при этом не бросаться в глаза. Кузнец настроения, такой ненавязчивый лидер — это то, что надо любому клубу. Навсегда. Да, возможно, Макс не объективен. Он влюблен, а потому придирается. Не верит сам себе.

— Господа! — изобразил Макс Наташу и спросил у рабочих: — Как думаете, взять ее на работу?

— Такая звезда будет Вам не по карману! — пошутил один кокетливо.

— Кстати, сколько ты мне заплатишь? — вспомнила Наташа.

— Нисколько.

— Я согласна!

— А во что ты будешь одета? — уточнил Макс.

— Я привезла с собой кое-что, думаю, вполне в стиле твоего клуба.

— И последний вопрос, самый сложный, — предупредил директор. — Ты не боишься, что придется работать, когда все твои друзья будут отдыхать?

Максим долго звал дочку на берег, но та, как самый нормальный ребенок, очень не хотела выходить из воды. К тому же, она чрезвычайно легко знакомится с другими детьми, и вот их уже целый цыплячий выводок: брызгаются и хвастаются, кто лучше плавает, а кто лучше тонет.

— Катя! — требовательно уже в который раз звал Максим со своего лежака. — Выходи, я сказал!

— Пап, ну щас! Еще чуть-чуть!

Папа рассердился этому непослушанию, поднялся на ноги и за пару шагов добежал до Кати. А та пыталась сбежать, но в воде получалось только барахтаться. Схватил девчонку одной рукой, вынул из воды и побрел на берег, таща ее под мышкой, как безвольный тюфяк.

Катя ревела какое-то время, а Наташа молча соблюдала нейтралитет. Обдумывала, обдумывала происходящее, потом не выдержала и сказала умно:

— Милый, если ты хочешь воспитать дочку самостоятельной, тогда не надо ей запрещать такие естественные для ребенка вещи.

— Она же простынет! — пояснил Максим.

— Ну, значит, в следующий раз сама не захочет болеть и вылезет из воды, когда надо.

— Ты завышаешь ее планку, — огрызнулся Макс. — Она еще ребенок, и не сможет пока рассуждать так же здраво, как ты.

— Либо ей придется этому научиться, либо она просидит все лето дома с соплями и градусником, — отозвалась Наташа.

— Кошечка, ты что-то однобоко мыслишь. Болезнь ведь может вызвать серьезные последствия, и даже необратимые…

— Ха! Я тысячу раз простывала, и что-то никаких последствий!

Макс развернул перед Катей кулек с абрикосами, протянул один и Наташе и попросил ее:

— Давай, я сам буду решать, как воспитывать моего ребенка?

Наташина рука, тянущаяся за абрикоской, зависла на полпути. Девушка смотрела в глаза Максиму, но за его темными очками ничего не было видно, к тому же, он сидел спиной к солнцу, и солнечные лучи слепили Наташу и заставляли щуриться. Что такое цунами, в Сочи не знают. Точнее, знают только в теории. Сейчас же Наташа, кажется, поняла этот процесс изнутри. Обида в груди росла, росла, поднимаясь все выше и выше, превращалась в сплошную стену, огромный массив, сметающий на своем пути все до мельчайших подробностей.

— ТВОЕГО ребенка? — прошептала она, пока еще не утонула в этой волне и может говорить.

Никогда не осознавала, что любит Катюшку так сильно. Столько лет возилась с ней, как с куколкой, думала, что игралась…

— Прости, что вмешалась! — со слезами и гордостью рявкнула Наташа и ринулась в море.

Макс смотрел ей вслед, наблюдал, как она ловко и по-спортивному гребет с курсом на буёк, и вздыхал. Черт, случайно вырвалась эта мысль. Случайно! Катюшка сидела рядом, обмотавшись полотенцем и дрожа от холода, и непонимающими глазками смотрела на папу. Максим забрал у малышки полотенце.

— Давай, ты так быстрее согреешься: под солнцем. Косточки не закапывай, что ты делаешь, свинюшка?! Складывай их сюда, мы потом выбросим в мусорку, когда будем уходить.

Впрочем, обидеть Катю надолго невозможно. Наташа в этом же смысле гораздо надежнее… Наташа плыла быстро, словно стремясь сбежать от неприятных эмоций. Взгляд туманился от слез, и Наташа плыла «дельфином», чтобы смывать слезы в море. Интересно, если бы Катя была их общим ребенком, что бы он сказал? Неужели, так важно, кто родил, если уже столько лет Катя считает мамой Наташу? Девушка понимала, что Макс ничего не имел в виду этой фразой, но как больно эти слова ударили по сердцу! Все так относительно! Если бы, например, Женя, Наташина мама, сказала бы ей, что Катя — ребенок только Макса, Наташа бы даже не расстроилась. Но когда это говорит сам Макс…

Наташа вернулась на берег, устав и запыхавшись, плюхнулась ничком прямо на горячий песок недалеко от Макса и спрятала лицо в гнездышке рук. Игнорировала его изо всех сил и не желала прощать.

— Малыш, — подполз он к ней поближе, — не обижайся.

Вытянулся рядом с ней чуть ли не в обнимку и, не разбирая, где там в ее мокрых, пышных от соли волосах ушко, говорил тихонечко, чтобы даже Катя не слышала:

— Я же ничего плохого не имел в виду. Просто не надо меня переучивать, ты же не можешь понять, что я чувствую. Мои требования к Катьке — это не родительская вредность. Когда у тебя будут свои дети, ты поймешь эту заботу, беспокойство…

— А когда они будут? — приподняла Наташа голову и зло глянула Максиму в лицо. — Так же «никогда», как и свадьба?

Мужчина скинул ей волосы со спинки и развязал лямочки лифчика — пусть спинка загорает.

— Вообще-то, это от тебя зависит, — сказал он ей спокойно. — Дети будут не раньше, чем свадьба, а свадьба — не раньше, чем ты вернешься жить в Сочи. В принципе, ты можешь бросить институт хоть сейчас. А можешь доучиться, и тогда. Выбирай. Я не против на тебе жениться. Но я не хочу просто поразвлекать тебя этим. Я женюсь для того, чтобы создать семью. Вот когда захочешь того же, чего и я, тогда и поговорим. И не подходи больше ко мне с этими беседами. Мы к этой теме вернемся только тогда, когда ты скажешь мне: «Макс, я бросила институт». Понятно?

Понятно, вздохнула Наташа.

— И надеюсь, — продолжал Макс, — если я не повышаю на тебя голос, то ты не решишь, что я говорю не серьезно. Ты же знаешь, я не люблю сто раз обсуждать одно и то же. А свадьбу мы обсуждали уже достаточно. Так что, пожалуйста, не заставляй меня ссориться с тобой из-за этого. Не поднимай больше эту тему.

Выбирай! Выбирать-то как раз и не хочется! Хочется и институт, и свадьбу. Да, ты прав, чтобы развлечься! И ты отлично знаешь, что сейчас я не откажусь от института…

Двадцать первого июня у Юрки родилась дочь. Макс как раз разделался со всеми школьными делами и ушел в отпуск. Юрка был в шоке: новый человек! Масенькие ладошки! Уже папу описать успела! Наташа с радостью посещала роддом вместе с Максом и Юрой. С радостью и надеждой: Максу тоже захочется еще одну кроху! Все разговоры с Юрой теперь сводились к одному и тому же: как Анечка замерзла этой ночью, как Анечка уже, кажется, улыбается, какие у Анечки глазки… Наташа бы не удивилась, если бы Юра услышал, что Анечка через пару дней после рождения уже сказала «Папа»!

Жанна приходила в себя после родов, и Наташа с удовольствием сама нянчила Анечку во время посещения. Наташа демонстрировала Максу свои природные навыки обращения с младенцами, и из-за Анечки дело иногда доходило чуть ли не до драки с Юрой! Взрослый мужик, тридцать пять лет! А ведет себя… Юра плакал. Увидев дочку в первый раз, Юра плакал. И робко смахивал слезинки каждый раз, беря ее на руки. Андрей тоже приходил однажды — и по своей привычке ехидничал. На него никто не обижался. Все были счастливы.

Наташино счастье омрачало только то, что на открытии клуба будет и ее отец. Не могла его простить за те злополучные подглядывания. Старалась, но не могла.

— Может быть, тебе стоит поговорить с ним откровенно? — спрашивал Максим, хотя ему и самому после того не хочется с Алексеем разговаривать.

— Поговорить?! — восклицала Наташа. — Да я как вспомню, меня в дрожь кидает! А ты предлагаешь поговорить!

— Ну, тогда терпи! — вздыхал Максим. — И надеюсь, на качестве твоей работы это не отразится.

Волнение не знало границ! Ну, Макс-то может нервничать сколько угодно, но Наташе же нельзя! Голос не должен дрожать ни под каким предлогом! Не верилось, что именно так выглядит ночной клуб «Эго», который еще вчера был невнятным, необщественным зданием. Наташа видела эти стены день за днем, но словно только сейчас различила цвета. Краска на стене вертикальными полосами шириной метра по полтора незаметно из голубой переходила в бежевую с блеском, и снова в голубую, и снова… И так по всему периметру. Когда красили, у Наташи все лицо было цвета песка бразильских пляжей: этот плавный переход делали с помощью пульверизатора, а Наташа не смогла уговорить себя не влезать. Стены не ровные: повсюду неглубокие ниши с легкими серебристыми занавесками. Все остальные цвета — пола, мебели — серый и белый, а потолок — зеркальный, чтобы визуально сделать помещение выше. Класс и элегантность. Клуб для людей, знающих себе цену. Примерно так девиз «Эго» звучал две недели по радио.

И вот результат. Открытие в девять вечера, и в девять вечера уже нет ни одного свободного места. А Наташа с Максимом прекрасно знают, что в клубы народ подтягивается обычно часам к одиннадцати. Сочи словно ждал появления нового места для отдыха.

Максим в роли администратора зала уже всех разместил по столикам. Столики с диванами располагались вдоль стен на небольшом подиуме за невысокой глянцевой перегородкой, а ближе к танцполу находится мебель совершенно легкая и мобильная. Там заняли места те, кто не собирается всю ночь отсиживаться на диване.

Вокруг танцпола три маленькие полукруглые сцены, соединенные между собой узкими подиумами для быстрых перебежек. На двух из них есть шесты для стриптиза, хотя Макс говорил, что стриптиз будет в этом клубе нечасто, а только в соответствующих тематических вечеринках. Он считает, что частый стриптиз приносит клубу дурную славу. Почему-то «Призрак», несмотря ни на что, все равно считается самым крутым клубом в городе… Наверно, достал Макса стриптиз в «Призраке» каждую неделю, решила Наташа.

— Ты когда-нибудь спал со стриптизершами? — тут же спросила Наташа, нервничая вместе с Максом возле барной стойки.

— Нет,? — покачал он головой с видом человека, удивленного самим собой.

Барная стойка понравилась Наташе в первую же секунду, как ее доставили и установили в клубе, даже без подсветки. Темно-серый блестящий фасад в стиле хай-тек с огромными дырявыми, светящимися белым неоном буквами «ЭGO» — первая русская, вторая латинская, третья круглая — напоминали скорее узор, нежели название; черная полированная столешница, металлические поручни. Над стойкой — свободное пространство, никаких подвесных подставок для бокалов. Это была инициатива Макса — ему как бармену со стажем видней.

Наташа уже успела перезнакомиться со всем персоналом, особенно с ди-джеем, ведь им сегодня предстоит тесное сотрудничество. Данил оказался потрясающим профессионалом в свои двадцать лет. У него много танцевальных миксов собственного изобретения. Макс сразу сказал, что есть два человека, на которых нельзя экономить: повар и ди-джей. Остальных можно выдрессировать или обучить. Например, барменов Макс научил своим эксклюзивным финтам, а официанткам в доступной форме объяснил, что такое дисциплина, и что ее нарушение он не потерпит. Официантки очень красивы в черно-белой форме! Наташа изо всех сил демонстрировала им, что у директора есть жена.

Пришел Никита с супругой.

— Здравствуй, конкурент! — протянул он Максу руку. — Поздравляю!

Макс уже месяц как перестал у него работать. С тех пор у Никиты в «Призраке» исчезла та добрая, дружеская атмосфера, которую неизменно создавал вокруг себя Макс.

— Раньше все посетители казались друг с другом приятелями, а теперь чужие люди, — жаловался Никита с улыбкой. — Приходят, каждый сам за себя, у бара уже никто не огинается… Разобьются по кучкам, как в кафе… Только сейчас понимаю, какого ценного сотрудника я потерял! Хотя давно ждал, когда же ты откроешь свой бизнес! — и обратился к Наташе. — Он у меня за столько лет, наверно, только бухгалтерию не освоил. А в остальном — профессионал!

Никита человек общительный. Макс спросил, где они с супругой предпочитают разместиться, и Никита с удовольствием выбрал VIP-зону, где уже пьянствуют друзья Максима и Наташины родители. Макс проводил бывшего начальника и познакомил со своей компанией.

VIP-зона — это такая комнатка три на четыре метра, словно балкон, застекленная пластиковыми рамами с тонированным стеклом. Три стены изнутри вымощены серым речным камнем, а четвертая стена — окна от пола до потолка и такая же дверь, которую не так-то просто распознать. Эта комнатка находится чуть в стороне от общего зала и на небольшой возвышенности, куда ведут три широкие ступеньки. Оттуда сквозь прозрачную стену виден практически весь зал и все три сцены, даже если на танцполе толпа. Пол в этой зоне — ковер, а все пространство занято мягким П-образным диваном человек на пятнадцать и двумя добротными кофейными столами. Здесь прекрасно слышно музыку, но при этом звукоизоляция позволяет комфортно вести беседы. В принципе, дверь можно замкнуть изнутри, а окна задернуть плотными серебряными шторами, которые сейчас просто собраны по углам в пучки, и тогда никто из зала не увидит, чем тут занимаются очень-важные-персоны. Трудно сказать, для кого Максим предусмотрел эту зону. Но ясно одно: любая вечеринка с друзьями теперь будет проходить здесь, даже если клуб будет закрыт!

Три человека сегодня привлекли Наташино внимание своим внешним видом: Максим, мама и Андрей. Начнем с Андрея. Никогда не думала, что у Андрея есть вкус в одежде. Впрочем, раз Макс сам предупредил его, что не пустит в клуб в Андрюхиных привычных поношенных тряпках, может, именно Макс и помог другу купить новую экипировку. Но было непривычно. Оказывается, Андрей вовсе не толстый, а просто крупный. Рубашка на нем сидела правильно, подчеркивая плечи, а не живот, а короткие рукава не выпирали в стороны. Брюки не выглядели ни мешковатыми, ни обтягивающими, кажется, были немного расклешенные книзу, и Андрей не напоминал, по своему обыкновению, эскимо на палочке. Такой статный, заметный мужчина.

Мама. Нечасто Наташа видела ее в короткой юбке! Прекрасная фигура! Мама выше Наташи, и ноги у нее реально кажутся длинными. Мама казалась моложе лет на десять. Беленькая юбочка, летняя, воздушная, сотканная из множества легких слоев, и нежно-сиреневая маечка на лямках со стразами. И каблук сантиметров десять, не меньше! К тому же, она блондинка, и сейчас ее цвет немного отличается от привычного пшеничного. Такой нежный, естественный тон без тени желтизны можно получить только в дорогой парикмахерской.

Или у Инессы, если у тебя от природы светлые волосы. Макс, этот шикарный блондин, как вино: с годами только хорошеет. Эти брюки он купил еще зимой, и Наташа тогда осмеяла его: кто же покупает летние вещи зимой! А он сказал: «Я в эти брюки просто влюбился». В магазине ему посоветовали померить, сказали, что, возможно, это его стиль. А это не просто его стиль — это его сущность. Эго. Темно-серый переливчатый материал, нежный и шелково-страстный. Крой, вроде, не такой и особый, оригинальные только карманы и «молния» на всю левую ногу, а в остальном штаны как штаны. И как сидят! Макс, злодей, наверно, нарочно надел черную приталенную рубашку: знает, как он неотразим в черном! Если бы хотя бы застегнул ее как следует, не провоцируя женские фантазии — но ведь нет же! На шее — неизменная скромная загогулина на веревочке — Катин подарок, подчеркивает изящные ключицы и впадинку, которую Наташа обожает целовать. А на запястье — часы за баснословные деньги. Ничего лишнего. Ему бы еще десяток сантиметров роста — не для Наташи, она и так ему по плечо; а для того, чтобы выходить на подиум в лучших дефиле мира. А там и до Голливуда недалеко… Не может такая красота принадлежать одному человеку! Даже его жене.

Ди-джей ставил тему за темой, а Макс ревниво косился на Наташу, на ее ножку, соблазнительно вырвавшуюся из высоченных разрезов платья. Заметил, что эта ножка, как и ее хозяйка, привлекла внимание уже половины сильной половины присутствующих.

— Волнуешься? — спросил свою девушку, наклонившись к ней поближе.

? — Да, — улыбнулась она. — А ты?

— Я еще не вник, что происходит! — усмехнулся Максим.

— Да я, если честно, тоже. Это как сон. Мне кажется, я собой не управляю, и все вокруг существует тоже независимо от меня! Зато я так рада, что у нас с тобой снова есть что-то общее!

В десять вечера началась основная программа. Все-таки сцена, даже такая маленькая, действует на Наташу магически. Стирает из памяти все, что не относится к работе, и дает взамен потрясающее наслаждение. Сцена — это наркотик: Наташа с первых же секунд испытывает настоящий кайф, а без сцены — настоящую ломку. В этот вечер она сама была ведущей, произнесла импровизированную, но от этого ничуть не слабую приветственную речь («Эго» в латинском означает Я, и в нашем клубе вы можете, не стесняясь, быть собой, быть свободными и независимыми), представила публике дизайнера («Хочу познакомить вас с девушкой, которая не только придумала этот интерьер, но и сумела осуществить свои задумки на практике!»), рассказала об анкетах, которые выдали гостям на входе вместе с билетами («Мы работаем для вас, и нам очень важно ваше мнение»). Потом объявила танцевальный марафон.

Сама в этот вечер пела не много. Они с ди-джеем заранее отобрали песни, отрепетировали звук микрофона, и Данил написал себе шпаргалку на каждую песню: когда добавить микрофону эхо, когда сделать громче, когда тише. Получалось великолепно! Наташино волнение включается на отсутствие зрителей. Когда же зрители есть, и их настроение в твоих руках, волнению уже просто не остается места. Сочинская публика гораздо больше расположена к исполнителю, чем московская. Для сочинской публики на самом деле хочется петь!

Быстрые песни — созданы для нее. Еще бы, ведь она сама их создавала! Максим уже и подзабыл, как Наташа танцует. Смотрел на нее с барной стойки, и казалось, танцевать на сцене в одиночку ей нравится намного больше, чем на танцполе в компании друзей. Она была в коротком стильном платье из легкой ткани с длинными разрезами на каждой ноге, и эти разрезы кокетливо вздрагивали от малейшего Наташиного движения бедрами. И как сексуальна она в сапожках по колено и в маленькой черной шляпке на своих гладких блестящих волосах, выпрямленных утюжками специально для этого вечера! М-м-м!

Казалось, все в норме. Все идет, как должно идти, в единственно верном направлении. Посетители танцуют, официантки все прекрасно успевают, бармен хвастается рабочим флейрингом, а ди-джей пританцовывает в своей кабинке, прижав к уху огромную лопасть наушника. И Максим, и Наташа могли бы на время присоединиться к своей компании, но Наташа изо всех сил этого избегала: там был папа. Вот они и торчали все время вдвоем у бара.

— Я, наверно, сделал ошибку, разрешив тебе тут петь, — протянул Макс, обняв Наташу за плечи и прильнув к ее ушку: иначе разговаривать в таком грохоте сложно.

Наташа не стала задавать вопросов, а просто красноречиво взглянула ему в глаза.

— На тебя все мужики смотрят! — пояснил он нарочито обиженно.

— А на тебя — все бабы, — парировала Наташа. — Мне хоть есть чем оправдываться: я выступаю, и вполне естественно, что на меня смотрят. А на тебя смотрят просто так, при любом раскладе!

— Что-то не похоже, что бы ты ревновала… — возразил парень.

Инесса была здесь с мужчиной. Они сидели в основном зале, чуть в сторонке от толпы. Разумеется, выбирая столик, Инесса исходила из принципа «чем дальше от Костика, тем лучше». Она любит Макса.

Наташа знает это с самого знакомства с ней. Макс, конечно, не согласен, но переубедить Наташу — нереально. Хотя теперь даже Инесса не вызывает Наташиной ревности. Может, это заслуга Макса, может, самой Инессы, а может, просто идет время, и Наташа привыкла? Привыкла, что с Максимом кокетничают незнакомки в общественных местах, и он, бывает, отвечает им тем же. Смирилась с мыслью, что школа — мир, где за симпатичным молодым учителем будут ходить толпы поклонниц независимо ни от чего, кроме желания влюбиться… А может, дело лишь в том, что в Москве без него она тоже не скучала?

Все же отправились в VIP-зону. Сидели на диване в обнимочку, Макс участвовал в общем разговоре, поднимал вместе со всеми в ответ на тост бокал с апельсиновым соком, а Наташа задумчиво теребила кисть его руки, свисающую с ее плеча. Друзья фотографировали их, а Наташа не могла даже глаза поднять, не то что улыбнуться. Папа, хоть и с женой здесь, но ощущение такое, что жена не с ним. Потому он и пялится на Наташу.

Юра отказывался пить больше: завтра ему забирать Жанну и дочку из роддома.

— А когда у нас внуки будут? — тут же обратился Алексей к Наташе.

— Если бы ты открыл глаза пошире, то заметил бы, что у тебя уже есть внучка! — дерзко заявила та.

— Как это так? — не понял Леша ни самой мысли, ни интонации.

Наташа равнодушно пояснила:

— Если у меня есть дочь, то у тебя есть внучка. Логично? Или ты только родных детей воспринимаешь своими родственниками?! — воскликнула она с наездом и вдруг осеклась.

Ерунда одна промелькнула в ее мозге и тотчас завладела всей системой правополушарного Наташиного разума. Она взглянула на маму. Увлекалась когда-то изучением языка тела и, вспомнив, что означает мамина поза, поняла: здесь есть мужчина, который нравится маме как потенциальный любовник. И этот мужчина не Алексей. Андрей или Юра: они сидят рядом, и в данную минуту распознать точное местоположение маминой цели можно лишь с пятидесятипроцентной вероятностью. Улыбнулась ехидно сама себе и опустила голову. Надо будет обсудить это с Максом.

Алексей поднялся с дивана, едва в зале зазвучала медленная музыка. Подошел к Максиму.

— Можно, я потанцую с дочерью? — галантно осведомился Алексей.

Наташа сильно сжала руку Макса. Никто этого не знал, и Макс не подал виду.

— Нельзя, — ответил он, устремив в Алексея такой красноречивый взгляд, что тот даже не стал настаивать. Наташа облегченно выдохнула.

Тогда Леша все же пригласил на танец свою супругу. Туда же, на танцпол, потянулись и Никита с женой, и Кирилл ринулся завоевывать очередную девушку… Наташа весь вечер за ним наблюдает: этот неутомимый донжуан совершенно не понимает, чем отталкивает возможных любовниц.

Юрик остался в обнимку с Андреем обсуждать воспитание детей — ни о чем другом Юра теперь говорить не может. А Наташа вперила взгляд в толпу на танцполе, исподтишка разглядывая несоответствующую друг другу пару родителей, тихо обратилась к любимому:

— Слушай, Макс, а может, он не мой отец? Может, мама от кого-то другого меня родила? Тогда все было бы объяснимо: и мамина ревность, и его подглядывания за мной…

Максиму очень хотелось бы рассказать Наташе правду. Правда — это кирпичик, которого не хватает. Не последний кирпичик, но важная деталь. Похоже, в истории их семьи есть еще какие-то факты, которых Максим пока не знает, но даже факт Наташиного удочерения многое объясняет. Хотелось бы рассказать для того, чтобы Наташа оценила, какую роль в ее жизни сыграли эти люди. Но это не его дело.

— Ты знаешь, — сказал он спокойно, — вообще, могут быть психологически объяснимые причины и маминой ревности к дочери, и папиных подглядываний… Это предсказуемые ситуации. Если у твоих родителей нет сексуальной жизни, то папа вполне может компенсировать ее недостаток таким вот образом. На его глазах растет девочка, превращается в аппетитную женщину… Возможно даже, ему самому стыдно за свое поведение. И мама ревнует не без оснований. Даже если исключить сексуальную сторону вопроса, дочь — это соперница. Конечно, это только в тех семьях, где мужчина — нежный, чувствительный человек. Просто надо понимать, как отцы любят дочерей. Я понимаю. Ты бы тоже ревновала меня к Катьке, если бы Катька появилась в моей жизни после тебя. Представь: я был только твой, и тут появляется она, моложе и свободнее.

— Честно? — улыбнулась Наталья. — Не представляю. Не могу я этого понять, Макс, не могу. Но я приму в расчет твое мнение.

Следующая песня Наташина. Ди-джей, поймав ее взгляд через весь зал, махнул ей рукой, и она согласно кивнула.

— Малыш, можно попросить тебя? — аккуратно позвал Максим. — Танцуй поскромнее…

— Испортить свое выступление только потому, что ты ревнуешь? — хмыкнула она. — Извини. Нет.

— Наташ! — поймал он за руку эту гордую чайку. Поднялся вслед за ней.

— Нет! — перебила она его еще не начатую фразу. — Это моя работа!

— Отличная работа! — сорвался парень. — Двигать бедрами и соблазнять всех, кто оказывается в твоем поле зрения! Веди себя прилично!

— Не учи меня! — зло потребовала Наташа и, вырвав у него свой локоть, добавила: — Мне это надоело!

Выглянула сквозь стекла: где ступеньки, там и дверь. Не оглядываясь, вышла и направилась на одну из сцен.

— Что, выросла и кусается? — съехидничал Андрей.

Макс даже не взглянул на друга, но, болезненно улыбнувшись, кивнул головой. Андрюха черствый. Правда, во многом именно Андрюхина заслуга, что Макс вообще стал встречаться с Наташей. Это Андрей невзначай подкидывал другу мысль, что Наташа в него искренне влюблена; Андрей — совершенно случайно! — стыковал вместе их пару на дружеских мероприятиях; Андрей заставлял его думать о Наташе все свободное — и несвободное — время… Ну, допустим, она не может испортить свое выступление ради любимого человека. Но могла хотя бы попытаться утешить!

Юрик встал рядом с Максом у окна, закинул руку другу на плечи.

— Потерпи, — сказал он с улыбкой. — Ты преувеличиваешь. Она как раз мыслит объективнее, чем ты. У нее просто не было времени тебя успокаивать.

Так и стояли вместе, смотрели это шоу. Макс, угрюмо, скрестив руки на груди, и Юра, спокойно и расслабленно повиснув у него на плечах.

— Неужели, вы даже в такой день умудритесь поссориться? — недоумевал Юрик. — И было бы из-за чего! Посмотри, твоя девчонка знает свое дело, ты должен гордиться, а не ревновать.

Смотрел… Она поет с улыбкой. Весь вечер ей было неприятно, что ее отец где-то в этом же клубе, а теперь она поет прямо у него под носом — с улыбкой. Это снова, второй подряд, медляк, романтичный и шикарный. Она говорила, что спокойно берет три октавы, и Макс теоретически знает, что это значит. Но сейчас слышал удивительный голос: глубокий и низкий, взрослый и осознанный. И танец — молодец, что не послушалась — эротика в искусстве. Понял ее упрямство: для этого клуба она не согласна работать в полсилы. Она нравится публике, и публика нравится ей — только так возможен успех.

Впрочем, понять — это одно. А вот уступить — Максу не по карману! Едва она напелась и вернулась в VIP-зону, как Макс тут же развернулся и вальяжно отправился обижаться к бару. А Наташа только пожала плечами ему вслед: бегать за ним сегодня ниже ее достоинства. Даже Юрка уже смеялся, не воспринимая их ссору всерьез.

— Лучше бы попытался помирить их! — упрекнул его Андрей тем же тоном, каким обычно его самого упрекали в бессердечности.

— Сами помирятся! — фыркал Юрик. — А мы лучше повеселимся! Кстати, знаешь, — добавил он шепотом и совсем серьезно: — Между мужем и женой лучше не вставать.

Андрей промолчал и взглянул на Евгению.

Гости уже постепенно расходились. Вечеринка удалась. Никто не напился, охрану звать не пришлось, посуду не побили. Макс понемногу провожал посетителей на выходе из зала и выслушивал комплименты. Наташины родители ушли еще раньше, как и Инесса с кавалером. Ни Юрке, ни Андрею спешить некуда, как и бедняге Кириллу — ему так и не удалось найти себе пару на ночь.

— А Саню Макс не приглашал? — робко уточнила Наташа у Андрея.

— Приглашал, — ответил тот и с сарказмом по старой памяти добавил Наташе прямо в лицо: — Может, Саня занят этой ночью? Или не захотел тебя видеть?

Наташа гордо подняла голову и не стала отвечать взаимной колкостью. Только объяснила простодушно:

— Мы с ним созваниваемся. Как раз пару недель назад разговаривали, он знал про клуб. Правда, я не спрашивала, придет он или нет. А сама позвать его забыла: у нас столько беготни тут было в последние дни…

— А может, он просто не любит дискотеки, — встрял Костик. — Моя Полинка, например, не пошла именно по этой причине.

— А что, теперь Макс — человек ее круга? — язвил Андрей. — Владелец клуба, стало быть, с ним теперь можно общаться! Это ж не мы, чернь… Я думал, она не желает нас видеть, потому что мы…

Макс держал в руках пачку анкет, которые посетители возвращали, заполнив. Он пытался упорядочить всю эту кучу, выровнять по краям, постукивая по черной столешнице барной стойки, пока вдруг не глянул в сторону: одна женщина привлекла его внимание, стоя неподалеку и чего-то ожидая… Красивая, немолодая, светловолосая, высокая и худощавая; прическа пучком, заколотая прищепкой-крокодилом. Макс забыл контролировать мышцы пальцев, и листки, вынырнув из общей пачки, сорвались и полетели на пол. Он тут же опустился на колено и стал собирать. Женщина, набравшись смелости, подошла и неуверенно принялась ему помогать.

— Прости, — попросила она, не поднимая глаз, пытаясь перекричать музыку.

— Что тебе надо? — резко огрызнулся мужчина. — Иди к черту!

Он еще что-то грубое ей говорил, Наташа это видела через стекло VIP-зоны. Не слышала, конечно, но выводы напрашивались сами собой, достаточно было взглянуть на лицо Максима, на его злую переносицу, на прищуренные глаза или сжатые челюсти.

— Кто это? — упорно вонзила Наташа взгляд в Андрея, проницательно догадываясь, что это любовница, которую Макс пытался скрыть от Наташи.

— Не знаю, — пожал Андрей плечами. — Я с ней не знаком.

Наташа тут же перевела соответствующий взгляд на Костика, но он не стал ждать вопроса, сам сказал:

— Андрей, правда, не знает, он ее не застал. Это жена Макса, Катюхина мать.

Наташа снова перевела взгляд к бару.

— Почему он так бесится? — требовательно выяснял ее пытливый разум.

— Я его понимаю, — хмыкнул Кост. — Он ведь парень терпеливый. Ты представь, как его надо было доконать, чтобы он развелся…

…

— Что тебе нужно? — непримиримо задавал Макс один и тот же вопрос.

Женщина отдала ему свою пачку собранных с пола анкет и молчала. Еще бы! Когда Макс разговаривает таким тоном, любой посторонний поймет — лучше не отвечать! Он откровенно психовал. Сидел за барной стойкой, подперев подбородок ладонью и отвернувшись. Бармен опасливо косился на своего начальника.

— Что тебе надо?! — в который раз уточнил Макс у своей знакомой.

— Хотела узнать, как у тебя дела, — сказала женщина, и хотя ее не было слышно, Макс понял ее слова.

— У меня все отлично! — кричал он на нее, вроде как перекрикивая очередной диджейский микс. — У меня все прекрасно, и поверь, тебя видеть совершенно не хочется!

— Я пришла попросить прощения, — смело подобралась она поближе. — И все, больше ничего.

Поскольку не последовало от Максима никакой реакции, Даша продолжала:

— Я узнала, что это твой клуб, подумала, что это единственный способ тебя увидеть, я уже несколько месяцев тебя ищу: мне никто не говорил, где ты сейчас живешь — ни мои родители, ни твои — ни адрес, ни номер телефона…

И совсем осмелев, предложила:

— Давай выйдем в коридор, здесь шумно, трудно говорить. Макс, пожалуйста! Мне это нужно. Я знаю, у тебя есть причины меня ненавидеть, — подвинулась к нему ближе и уже говорила почти на ухо, — хотя я почти ничего не помню из нашего брака, но мама мне рассказывала. Пожалуйста, хотя бы ради нашей дочки ты можешь выслушать то, что я тебе скажу?

Одна минута может промотать перед глазами всю вечность. Один миг может заставить тебя закрыть глаза, или открыть их. Ты выбираешь.

Макс слез с барного стула и направился в коридор. Не звал ее за собой, но Даша рискнула пойти. Макс отомкнул свой кабинет, шагнул в темноту, одним уже выверенным жестом нащупал выключатель и прикрыл за вошедшей гостьей дверь. В спокойной обстановке уже нелепо было повышать голос, и Макс уточнил устало:

— Денег я тебе не дам.

— Я завязала, — предупредила Даша. Это теперь ее единственный козырь, способный заставить Максима проявить терпение. — У меня есть деньги, но… Я уже полгода держусь. Врачи говорят, я умру, если буду еще принимать наркотики. Меня уже три раза с того света вытаскивали…

— Зря! — вырвалось у Макса.

Даша едва не расплакалась, но только сглотнула ком в горле. Нет, Максим не имел в виду, что хочет ее смерти; имел в виду, что она все равно возьмется за старое, и все старания врачей — напрасны. Понял, как прозвучало его «зря», но извиняться не стал. Зато, чувствуя себя немножко виноватым, сбавил раздражение.

— Так хорошо выглядишь! — попыталась Даша перевести разговор на более приятную для мужчины тему. — Так возмужал… Я тебя пацаном помню…

А вот она в двадцать лет выглядела намного лучше. Макс тоже помнит ее девчонкой: когда они познакомились, она была такого же возраста, как Наташа сейчас. Она была веселой, никогда не унывающей девчонкой, модной, знающей себе цену! Еще будучи школьницей, она занималась балетом, поэтому обладала незабываемой грацией и пластикой. Теперь нет ни того, ни другого. А внешность фотомодели, которая так привлекла Максима двенадцать лет назад, просто поблекла, расплылась, как рисунок акварелью, залитый водой. Следы этой красоты остались, но затмеваются неухоженной кожей, морщинами. Тело худое, не по возрасту старое, словно изможденное тяжелой болезнью — и прикрытое аккуратной одеждой, современной, но без прежней изюминки. У нее было все, о чем может мечтать молодая девчонка. И она променяла это все на бессмысленное существование по подвалам, или черт знает, где еще.

Первые лет шесть после развода Максим возил время от времени Катюшку к Дашиным родителям, там и узнавал очередные новости о своей бывшей жене. Правда, новостями это нельзя было называть: информация всегда была одна и та же. Бывшая теща плакала, что Дашка унесла из дома видеомагнитофон, а потом и все остальное; что Дашка нахамила отцу и устроила биение посуды и перебила все, что было, теперь надо покупать, а денег нет, ведь Дашка украла все драгоценности, перерыла все шкафы и забрала найденные там сбережения… Однажды Макс не застал тещу дома: она была в больнице. Даша разбила ей голову тяжелым старинным канделябром. И украла даже этот канделябр. Макса тоже когда-то настигла такая же участь, но он отделался легче. Дашка после рождения Катьки сломала ему нос, когда совсем обезумела от жажды наркотиков и в попытке отобрать у мужа деньги в дикой драке ударила его вазой по лицу. Он еще год после этого продолжал с ней жить, хотя сейчас не понимает совершенно, что его держало. Драк было очень много, и ни в одной из них Максим не поднимал на Дашку руку. Когда понял, что сдерживаться уже больше не сможет, развелся.

Потом родители перестали пускать Дашку в квартиру. Макс говорил, что уже давно пора было поставить эту точку, но теща снова плакала: «Да как же я могу не пустить в дом свою дочь?!» И Даша этим пользовалась. Тысячу раз приходила под видом того, что хочет соскочить с иглы и начать жить заново, и мама ей уступала.

…

Макс просто стоял, прислонившись к столу, и на всякий случай держал под контролем деньги в правом заднем кармане штанов и Дашины руки. Он отлично помнит, как ловко умеют эти руки воровать из карманов.

— Как же быстро ты подсела, — вздохнул Максим, покачав головой своим воспоминаниям. — Так долго курила «травку» — и ничего, а один раз попробовала что посильнее и…

— Я ужасно себя вела, я знаю, — перебила его женщина, спеша выговориться, пока сила духа не иссякла. — Ты, наверно, не простишь меня, но я на это и не рассчитываю. Хотя бы просто поверь, что я раскаиваюсь… И спасибо за то, что ты не бросил нашу дочь.

Дарья с облегчением вздохнула. Это все? Или это все, на что у нее хватило отваги?

— Как она выглядит? — затараторила Даша снова. — Вы с ней хорошо ладите? Может, у тебя есть ее фотография?

Макс равнодушно потянулся и взял со стола фотку в рамочке.

— Вот.

По Дашиным щекам покатились слезы. Она незаметно смахивала их, пытаясь скрыть, что плачет, и сморщившись от боли, а Макс безразлично отвернулся.

— Наша девочка… — шептала Даша.

— МОЯ девочка! — грубо поправил Максим. — НАШУ девочку ты задушила подушкой, когда она научилась ходить, и я сказал, что надо купить ей другие сандалики!

— Такая большая! — всхлипывала Даша, стараясь не обращать внимания на эти справедливые упреки.

— Боль.

— Неужели, вы даже в такой день умудритесь поссориться? — недоумевал Юрик. — И было бы из-за чего! Посмотри, твоя девчонка знает свое дело, ты должен гордиться, а не ревновать.

Даша кивнула на снимок:

— Я рада, что у вас настоящая семья.

— Я тоже. Поэтому и не хочу, что бы ты еще когда-нибудь появлялась в нашей жизни.

— Меня предупреждали, что ты так скажешь, — смиренно покачала женщина головой. И бормотала задумчиво сама себе: — Девять лет… Как не было… Так трудно начинать заново… Меня на работу никуда не берут после отсидки, это клеймо теперь на всю оставшуюся жизнь… Я бы рада… Я очень хочу… У тебя есть еще такая фотография? Можно, я эту себе заберу?

— У нас шесть пленок с того Первого сентября! Только рамку оставь, это подарок жены.

— Спасибо!

Даша еще долго сидела на автобусной остановке на другой стороне дороги, и плакала. Уже светало.

Уже полшестого утра. Посетителей в клубе не осталось; официантки, прибрав столики, пересчитывали выручку, выкладывая в кассу то, что причитается по счетам, оставляя себе излишки — чаевые. По домам разошлись уже все друзья, остался только Костик, и то лишь чтобы не кидать Наташу на произвол судьбы. Она робко постучалась к Максиму в кабинет, но никто не отозвался. Дернула дверь, показалось — закрыто. Но во второй раз дернула ручку уже сильнее.

— Ты один? — уточнила она, хотя увидела это в первую же секунду.

Максим кивнул и похлопал ладонью по дивану, показывая Наташе садиться рядышком.

— Ты выйдешь к персоналу? — не послушалась она от ревности. — Все гости уже разошлись, мы навели порядок, подсчитали денежку, и мы все так хотим спать! Анкеты завтра разберем.

Не разговаривала с Максимом всю дорогу домой. Вообще-то хотелось все выяснить в мельчайших подробностях: о чем с Дашей говорили, что Макс почувствовал, когда увидел ее, что собирается делать дальше. Но только не хотелось так унижаться! А как еще называются попытки влезть в человеческую душу, которую прямо перед твоим носом заперли на ключ?

Только дома, глядя, как устало раздевается Максим, и понимая, что он сейчас просто ляжет и уснет, сказала выразительно:

— А Костик мне объяснил, что это была твоя жена!

— Ну, ты ведь и без Костика знала, что я был женат, — сухо ответил мужчина. — Давай спать, я просто вырубаюсь. Завтра поговорим.

Завтра! Да Наташа разве уснет?! Успокаивало только одно: если Макс пообещал поговорить об этом, то свое слово сдержит. Этим он отличается от остальных парней, которые обещают «завтра», чтобы избежать ответственности. Если бы Макс не хотел поднимать эту тему ни сегодня, ни завтра, он так и сказал бы: «Отстань».

Сна не набралось даже пяти часов. Макс проснулся в двенадцать и решил не будить Наташу, но она, почуяв его побег из кровати, подскочила в ту же секунду.

— Ты куда? — схватила она его за руку, испугавшись спросонок.

— На кухню, — недоуменно пожал он плечами. — Спи, еще рано.

Окно, даже крепко задернутое плотными шторами, ослепляло. В сердце смешивались два диаметральных чувства: радость и уныние. Клуб открыт! И это уже факт, так будет дальше, и так начинается новая жизнь! Но эта женщина… Эта поблекшая и помятая обложка бывшего глянца… Катюхина мать. Ее отношения с Максимом Наташу уже, наутро, совсем не беспокоили. Но как воспримет появление этой женщины Катя? Наташа, эгоистка, переживала только из-за того, что Катя, возможно, полюбит свою настоящую мать…

— Макс! — мило притопала Наташа на кухню своими маленькими босыми ножками.

На пути между плитой и холодильником, пробегая мимо, Макс быстро чмокнул свою подружку в растрепанную и от этого пышную макушку.

— Пельмени будешь?

Он еще долго суетился, накрывая на стол и одновременно следя за пельменями в кастрюле, а Наташа сосредоточенно разглядывала свои пальцы, сидя за столом почти неподвижно. Ее табуретка торчала прямо посреди кухни, и Максу пришлось класть вилки на стол, переклонившись через Наташину голову.

— Малыш, сядь на диван, ты мне здесь мешаешь!

Наташа послушалась. На столе буквально в течение минуты оказались бутылочка соуса, баночка сметаны (пельмени они едят с разными приправами), потом еще деревянная разделочная доска, а на ней полбуханки серого хлеба. Макс порезал хлеб, сложил все дольки на тарелочку, убрал за собой, потом принялся наливать чай. Подвинув к Наташе ее чашку, спохватился:

— Лимон!

Снова разделочная дощечка, чтобы не порезать ни скатерть, ни руки, и вскоре у Наташи в чашке плавали два кружочка лимона. Она вдруг взглянула на Максима и улыбнулась.

— Наверно, ты бы не ужился с хозяйственной девушкой! — заявила она в свое оправдание.

— Мне нужна жена, а не служанка, — подтвердил он.

Макс выловил дырявой поварешкой пельмени, внимательно разложив их на две тарелки, положил по кусочку сливочного масла, посыпал укропом и поставил блюда на стол.

— Я такой голодный!

Его порция была раза в три больше Наташиной, как всегда, но он уже доедал, когда с Наташиной тарелки исчез, наконец, второй по счету пельмешек.

— А по-моему, вкусно! — сказал Макс обиженно, покосившись на ее почти нетронутую тарелку.

— Да, — улыбнулась девушка, — ты прекрасно готовишь.

— А что тогда не так? — спросил он проницательно.

Вообще, предполагал некоторый ответ, но не тот, который услышал.

— Макс, не отбирай у меня дочь!

…Макс смеялся. Наташа не понимала причины. Наташе от этого становилось очень тошно. Хотя он сказал: «Ты не представляешь, в какие ситуации нас иногда ставит жизнь!», но просветить ее на этот счет отказался.

За последний месяц он слышит такую просьбу уже второй раз. Может быть, Наташа стала бы это отрицать, но с Евгенией у нее гораздо больше общего, чем с родной матерью, этой безвольной Лидией. Может быть, Жене стоило бы рассказать Наташе правду о ее рождении: Наташа понимает, что ребенка можно любить, даже если это не твоя кровь.

…Женя делилась своими былыми переживаниями о том, как трудно ей было полюбить «не своего». Женя говорила: «Когда родной малыш делает какую-нибудь подлость своим домашним, ты все прощаешь. А если ту же подлость сделает приемный ребенок, ты тут же начинаешь ссылаться на плохую наследственность. И так всегда. Не слушается тебя — это потому, что дурная кровь в ее жилах. Растет не такая, как ты ожидал — причина все та же. И если поздно вернулась домой, значит, шлюха. И не важно, есть ли реальный повод сомневаться в ее порядочности. Не хочешь принимать ее такой, какая она есть. Не хочешь разрешать ей то, что разрешил бы родному ребенку». Только когда Наташа стала жить у Максима, ее мама прониклась к своей дочке некоторой симпатией. И одновременно начались проблемы с мужем, и Наташа для Евгении уже стала единственной радостью.

А Макс смеялся. Женя сказала почти точно, он может одним своим словом изменить жизни людей. Только не трех людей, а пятерых.

— Макс, я признаю, что ты взрослый человек, — ныла Наташа, — и сам будешь решать, с кем тебе общаться, а с кем нет. И это твое дело. И наверно с моей стороны это чистый эгоизм, но я так не хочу, чтобы Катюшка общалась с этой Дашей!

— Я тоже этого не хочу, не переживай, — успокоил Максим. — Мне было хорошо все эти годы, и я постараюсь, чтобы все осталось, как есть. Знаешь, когда близкий человек предает тебя однажды, тебе трудно поверить ему второй раз. Представь, можно ли верить человеку после двухсотого предательства? Ты кушай, кушай. Я еду в клуб и позвоню твоим родителям, чтобы тоже туда ехали. Так что, если не хочешь видеться с отцом, то забери Катьку, погуляй с ней где-нибудь, на море сходите, или в парк.

Наташа рискнула. Катю забрали у бабушки и решили взять ее с собой в клуб до вечера. Виктор Карлович вышел на пенсию, и в августе они с Катей поедут в деревню, откуда родом отец Макса. Это где-то в стороне Волгограда. Виктор с удовольствием рассказывал Наташе свою историю.

В семь лет, не выдержав избиений других деревенских мальчишек из-за его «фашистских» корней, Витя собрал маленькую котомку и отправился к Черному морю. Пешком. Ушел осенью, заглядывая по дороге в чужие огороды за пропитанием; иногда его доброжелательно кормили сами хозяева, собирали на дальнейшую дорожку немного припасов, кто сколько мог. А иногда Витя оставался без еды неделями, и спал прямо на траве, на гравии, на дереве, где попало. Может, даже терял сознание — не помнит. Шагать от села до села оказалось самым сложным, особенно по ночам, ведь темнота была нереальная. И когда шли дожди, Витя не останавливался, понимал, что он сможет выжить, только двигаясь дальше. Зато мало-мальски населенный пункт был как оазис в пустыне! Кое-где он проводил по несколько дней, а где-то даже недель. Соседи рассказывали друг другу об отважном мальчике и с миру по нитке собирали ему то одежку потеплее, то крышу над головой. Кто-то отдал ему велосипед, и дальше он уже пытался ехать.

Путь оказался неблизкий, наступили холода, и он, малыш, отморозил себе руки и ноги. Его приютили в крохотном бедном домике в одном из сел на Кубани, вернули к жизни, отогрели. Чудом он не лишился рук да ног! И едва наступила весна, как Витя снова собрался и двинулся дальше к своей цели. Думал, что идет на юг, но шел на запад. Немного ошибся морем: шел на Черное, а попал на Азовское. В Ейске пришел на первый попавшийся корабль и сказал: «Хочу быть моряком»! Отказать ему не смогли… Долгое время учился в морском училище и взрослел. Потом — наконец-то! — поступил на корабль юнгой и только тогда впервые вышел в море! Понял, что не ошибся с выбором дела всей своей жизни! В восемнадцать лет ушел служить, конечно, на флот. Пять лет служил — в Сочи. Так потом в Сочи и остался.

Наташа со знанием дела объявила, что ее дед тоже был моряком, и, узнав фамилию, Виктор обрадовался:

— Знал я твоего деда! Я же на его корабле капитаном стал, когда он на пенсию ушел! Замечательный был человек! Мировой!

— Мир тесен, — шептала Наташа. Сама она своего деда узнать не успела.

А у Виктора там, в родной деревне, и братья, и сестры есть, правда, полукровные. Как сильно девушка Настя, его матушка, убитого немца ни любила, но замуж после войны все же вышла. Эти родственники постоянно приезжают в Сочи летом, но Наташа никого из них не знает. Максиму они не нравятся: приедут, развалятся на диване, а мама их обслуживает. Или начинают ныть, что у них совсем нет денег, и отец выдает им из своего кармана «отпускные». Макс не понимает, зачем ехать в Сочи, если у вас нет денег?! Но молчит. Все-таки, это родственники отца…

— Вот я помру, — твердил Виктор, — и никто к вам ездить не будет, потому что вы гостям не рады!

— Ну, что никто не будет ездить, я не огорчусь! — съязвил Максим. — Но вот о «помирании» ты что-то рано заговорил!

— Да почему рано? — пожимал отец своими крепкими плечами. — Что мне на пенсии делать? Вся жизнь была связана с морем… Теперь ничего не осталось… Я и так там дольше положенного продержался.

— А ну прекрати! — строго требует Максим. — Мы что, не заслуживаем того, чтобы ты хотел жить ради нас?

Как часто в последнее время Виктор начинает такие разговоры! Либо он напрашивается на всеобщее внимание — в чем Наташа сомневается; либо думает об этом так много, что умолчать просто не получается… Наташа до слез в глазах расстраивалась, подумав о том, что время не обманешь. Виктору шестьдесят три, и у него уже был инфаркт. А он такой хороший человек! Его Наташа уже без мучений совести называла «папой».

Потом вернулись из магазина Катя с бабушкой, и все уселись за стол пить чай, невзирая на летнюю послеобеденную жару.

В клубе Катя была для Наташи таким своеобразным способом отвлечься от навязчивых взглядов собственного отца. Наташа долго терпела отца в директорском кабинете, но потом повела Катюшку в зал под предлогом того, что «взрослым» надо обсудить бизнес. В зале угощала Катю соком из бара «за счет заведения». А вскоре к ним присоединилась и Евгения.

…Едва Женя вышла из кабинета, и мужчины остались одни, Макс сразу же перевел разговор с Алексеем на по-настоящему важную тему:

— Леха, ты, конечно, мужик хороший, но есть кое-что, что меня совершенно не устраивает.

Алексей с непонимающей улыбкой смотрел на собеседника и ждал продолжения. Макс устремил в него пристальный взгляд и после красноречивой паузы уточнил:

— Ты сам перестанешь пялиться на мою жену, или тебе помочь?

— Максим! — расплылся тот в подхалимной мимике. — О чем ты говоришь? Это же моя дочь!

— Это моя жена, — поправил его Макс. — И я бы уже давно морду тебе набил за твои наблюдения за ней в душе, если бы она за тебя не заступалась. Она считает тебя своим отцом, так что, будь добр, хотя бы веди себя соответственно!

Алексей долго растерянно смотрел на воздух: Макс выразил свои мысли совершенно ясно. Алексей все понял: что Максим осведомлен об удочерении, что Максим осведомлен о подглядываниях, и что Максим «морду набьет» и будет прав. «Красота создана для того, чтобы ею любоваться», — хотел бы Леха сказать, но на всякий случай промолчал.

С открытия прошло всего лишь два дня. Сегодня понедельник, и в «Эго» пока понедельник — выходной. Наташа сидела дома на огромном разложенном диване, скомкав под собой все, чем была застелена постель, и запихивала в рот чипсы.

— Выплюнь эту ерунду! — потребовал Макс, выйдя из душа и вытирая волосы полотенцем.

— Зачем это? — удивилась девушка, не отводя взгляда от мерцающего экрана телевизора.

— Ты же даже не ради удовольствия ешь! — пояснил Максим. — Так, просто — лишь бы что-то заглатывать большими дозами! Хотя бы смакуй! Не понимаю, как эта гадость может нравиться, если она портит желудок?

У Макса такое правило: вкусно может быть только то, что полезно и правильно приготовлено. Наташа, действительно, даже не обращала внимания на вкус чипсов. Она просто жевала, провожая отсутствующим взглядом бегущую строку внизу экрана. Даже клипы не смотрела, только кивала, пританцовывала в такт музыке. О чем думала? Уж точно не о том, что через пару минут ее жизнь может превратиться в настоящий ад…

— Макс, — пробормотала она вдруг растерянно, — а у Даши твоя фамилия после развода осталась?

— Не знаю, — оглянулся Максим, оторвавшись на мгновение от своего безупречного отражения в зеркале. — А какое это имеет значение?

— Веллер Дарья Борисовна? — несмело уточнила Наташа.

Борисовна? Макс, кажется, никогда не указывал своей девушке на отчество бывшей жены… Совершенно не понимал ее расспросов и непривычно тихого, сочувствующего, извиняющегося тона.

— Красноармейская, дом 36, - добавила Наташа. — Ты когда-то говорил, что она жила на нашей улице. Я — в тридцать пятом, ты — в сорок первом. А Даша ведь в тридцать шестом, да?

— Да, — ответил мужчина рассеянно. — К чему ты?

— Тут объявление в бегущей строке, — замялась Наталья. — Гражданская панихида завтра в час дня, Красноармейская, 36.

Макс отказался взять Наташу с собой на похороны. А Наташе очень не хотелось оставаться в стороне! Вчера, увидев эту странную строку по телевизору, Макс был сам на себя не похож. Казалось, не верил, несмотря на все совпадения. Сначала долго сидел, застыв неподвижно, только монотонно мял кисти своих рук. Потом, чтобы не вызывать у Наташи всяких нелепых подозрений, лег спать. Но эту наблюдательную девчонку не обманешь — он еще не скоро смог уснуть.

Полжизни отдала бы за то, чтобы понять, о чем он думает! Наташа интерпретировала все по-своему: у Макса умер дорогой ему человек. Неужели, Даша была для него так важна? А он за все эти годы так неохотно о ней говорил…

Наташа целый день просидела дома с Катей, они вязали на спицах сумочку из книжки по рукоделию. Наташа хорошо вяжет. Макс говорил, что левши часто с легкостью осваивают те действия, которые требуют занятости обеих рук. В принципе, пока он не ошибся: Наташа и текст на клавиатуре набирает быстро, и на фортепиано играть научилась с легкостью. А есть вилкой и ножом для нее вообще не проблема: она с детства, как полагается, держит нож в правой, это другим детям приходится перекладывать вилку в неудобную руку.

Гнала, гнала от себя мысли о Максе, но все равно думала о нем. Особенно глядя на Катю. Так странно — испытывать жалость к Катюшке, сочувствовать по поводу смерти ее мамы… А Кате это неважно. Она не знала эту женщину. Катюшка веселится и с увлечением распутывает для Наташи пухлую нитку из общего, слежавшегося мотка.

— А ты мне сделаешь браслетик из бисера, как у Машки? — попрошайничала Катя, проницательно ставя бровки уголком.

— Сделаю, заинька, — обещала девушка и, глянув на Катькино личико, смеялась: — Катюнь, ты переигрываешь! Сделай мимику помягче — и будет достовернее.

А Катька ведь кокетка! Папина дочка, ничего не скажешь… И в девять лет — такое завидное постоянство в любви: уже целый год она «встречается» с Илюшкой! Хотя она видится с Илюшкой, только когда бывает в Дагомысе у папы, а значит зимой и летом, вместе с Наташей. Но зато за время разлуки с Илюшкой Катя же не влюбляется в каких-нибудь одноклассников! Илюшка — десятилетний сосед по дому, Катин четвертый возлюбленный. Максим без проблем разрешает ему приходить к Кате в гости, но Катю к нему домой не отпускает!

— Илья, у тебя к моей дочери серьезные чувства? — в шутку обстоятельным тоном спрашивает Макс у мальчишки.

Тот отважно кивает, он вообще смелый, со взрослыми общается на равных.

— Собираешься на ней жениться? — продолжает свой допрос строгий папа.

Илья торжественно обещает жениться через год, потому что сейчас он пока не может: у него родился маленький братик, и он должен помогать маме. Наташа удивляется Максиму, сама она просто в панике от недетских игр этих малышей! А Макс спокоен: игры в «больницу» с раздеванием естественны для многих детей. И улыбается:

— У тебя разве в прошлом ничего подобного нет?

И Наташа смущенно опускает глазки. В ее прошлом есть даже французские поцелуи с девочками и неслабый петтинг голышом с ними же в шкафу. Опыт гомосексуальной связи!

Макс вернулся около семи, грустный, подавленный, чрезмерно пьяный.

— Такая дрянь в мозгах, ты бы знала! — оправдывал он свое состояние.

Наташа, вздохнув, постелила ему постель и уложила это тяжелое тело спать.

Почему-то, наутро он не протрезвел. Наташа проснулась в обед и обнаружила на кухне причину этого затянувшегося опьянения: полбутылки водки. Промолчала. Ну, горе у человека, не доставать же его сейчас своими нотациями! Сегодня делала Кате браслет, для чего съездили с дочкой в город, накупили бисера, бусинок, резиночек, ленточек… Время до вечера пролетело незаметно, но когда Катя легла спать, время вдруг стало тянуться, как смола.

Макс проснулся в одиннадцать вечера от похмелья и снова направился на кухню. Почему Наташа не рискнула вылить те полбутылки в унитаз, она не знает. Но жалеет об этом. Просто молча и тихо жалеет.

В полночь звонила Евгения: Максим не пришел в клуб, а ведь и вчера, и сегодня — рабочие дни. Наташа не соврала: он плохо себя чувствует. Хорошо, что он не единственный владелец клуба…

В четверг ничего не изменилось. Пока Наташа спала, Макс открыл бутылку армянского коньяка, которую ему на окончание учебного года подарили любимые одиннадцатиклассники. Он сидел за столом на кухне, жевал лимонную корочку, небритый, усталый, с полуприкрытыми веками.

— Я поеду сегодня в клуб, — объявила Наташа недовольным голосом. — Тебя, видимо, там не будет.

Она ничего не спрашивала, и он ничего не ответил. Она нервно грохотала посудой, завтракая в его компании, а Макс предлагал:

— Хочешь кофе с коньяком? А чай с коньяком? А коньяк в чистом виде хочешь?

— Отстань от меня со своим коньяком! — не сдержалась Наташа.

Совершенно не хотелось быть вежливой с ТАКИМ человеком. Трезвый пьяному не товарищ…

В клубе сегодня взяла на себя обязанности администратора. Вместе с Евгенией придумывали тему вечеринки на субботу, решили, что самое простое — снова выступление Наташи. А на следующую субботу уже будет время придумать и организовать что-то более емкое. Да и Максим поправится, высказала свою надежду Женя.

Несколько раз Наташа сама подносила кому-то меню, принимала заказы у посетителей, потому что официантки не справлялись с еще большим, чем на открытии, количеством посетителей. Заработала триста рублей чаевых, раза в три меньше, чем умеет зарабатывать Макс.

Половину из них потратила этой же ночью — на такси до Дагомыса. Мама предлагала переночевать у нее, но Наташа отказалась. Дом есть дом.

В пятницу Максиму было очень плохо, и он снова пил, чтобы стало легче. Он постоянно валялся в кровати, перемял все постельное белье, и эта небрежность, даже несмотря на Наташину неряшливость, раздражала все уголки ее души.

— Макс, ну хватит пить, — просила она, устроившись рядом, поджав под себя ножку. — Ты нужен клубу.

— А что мне нужно, кто-нибудь интересуется? — огрызнулся он, зарывшись лицом в подушку.

— Ну, уж точно не алкоголь, Макс!

— Ой, отвали по-братски! — проговорил чей-то чужой голос из подушки.

Наташа «отвалила» в клуб, предварительно уложив Катю спать. Катя, бедняга, не может понять, почему папа больше не хочет уделять ей внимание. Наташа ее успокоила: папа просто болеет, ему нужен покой.

Макс практически ничего не ел — его ото всего тошнило. А тут так получилось, что в летней жаре не спас даже холодильник: прокис суп, и в субботу перед работой в клубе, да еще и после недосыпа, Наташе пришлось помотаться по рынку Дагомыса, накупить ингредиентов и приготовить что-то на первое ради Кати. Ребенок-то не должен жить на сухом пайке только из-за того, что кроме нее суп сейчас никто есть не станет.

— Ты бы хоть душ принял! — рявкнула Наташа, одеваясь на работу. Вид Макса — и его запах — вызывал у Наташи такое отвращение, что больше, ей казалось, уже некуда. Она ошибалась.

В «Эго» отработала свои песни на полную катушку, с улыбкой и энергетикой, присущей только истинному актеру. Под быстрые песни танцевала так, что публике тоже, глядя на нее, хотелось танцевать; а медленную — про то, что ОН в другом городе, но достаточно закрыть глаза, чтобы ЕГО увидеть — пела со слезами. Сейчас он рядом, но глаза все же хочется закрыть, чтобы не лицезреть это убожество…

В шесть утра была дома. Спать не получалось: Макса тошнило, если он принимал горизонтальное положение, и он постоянно шастал по квартире, не находя себе подходящего занятия. Он грохотал посудой на кухне, он хлопал дверьми, он споткнулся об кресло возле письменного стола, у него рухнули на пол книги с книжной полки…

— Ты можешь потише?! — заорала Наташа, не в силах больше терпеть этот шум.

А он старался тише, честное слово! Просто координация движений нарушена: ставишь стакан на середину стола, а он почему-то падает на пол…

Работать в воскресенье было совсем невыносимо, Наташа просто вырубалась, ее организму совершенно не хватало жизненной энергии. Мама пришла в клуб только на час, завтра ей рано вставать на работу. Наташа пообещала, что справится со всеми делами сама.

На волнение не оставалось сил. Но это и к лучшему. Наташа преспокойненько выполнила все, что было в полномочиях хозяйки клуба. Так странно было замыкать двери этой махины, активируя сигнализацию. Охранники «Эго» по-джентльменски дождались ее и посадили в такси. Ну, вот и перезнакомилась со всем без исключения персоналом… Завтра выходной…

К сожалению.

Спать в постели Макса уже было совсем невыносимо, и Наташа перебралась в Катюшкину комнату на раскладное кресло. С ума сойти, неужели еще даже не прошла неделя?! В полдень, выбравшись на кухню завтракать и кормить обедом дочку, застала на кухне Макса с очередной бутылкой водки.

— Да сколько можно поминать?! — вопила Наташа, отчаянно жестикулируя.

— Ой, блин, заткнись! Раздражает твой визг! — вторил ей Макс не совсем внятно.

— Да ты себя в зеркало видел? Чучело!

— Заткнись, я сказал! В моем доме ты обязана уважать меня!

— О каком уважении ты говоришь?! Посмотри на себя!

Катюшка разревелась и убежала к себе, спрятавшись на своей верхней полке, забившись в уголок. Наташа тоже ревела, только на кухне, демонстрируя Максиму, что он делает ей больно. Почему-то сейчас его это не трогало.

— Мне совершенно по барабану, что ты обо мне думаешь, — говорил Макс своей рюмке.

— Еще недавно тебе было важно, что я о тебе думаю! — возразила Наташа, пряча лицо в ладонях и безудержно всхлипывая.

— Отстань от меня, а? Я тя по-хорошему прошу.

Он грубил ей тогда, когда ему не хватало «дозы», чтобы вырубиться. А доза, как оказалось, растет вместе со «стажем». Все-таки Макс не алкоголик и, что делать со своим состоянием, не знает.

Если Наташино лицо и высыхало от слез, то абсолютно случайно. Даже во сне плакала — снилось что-то очень плохое и, как назло, донельзя реалистичное. Это ассорти запахов — немытого тела, спиртового перегара, рвоты — преследовало Наташу повсюду, даже в кристально чистой Катиной комнатке. А поведение Макса менялось настолько непредсказуемо, что Наташа готова была и убить его, и простить уже через секунду.

Во вторник, едва придя в ванную умываться и чистить зубы, услышала за спиной жалостливый голос любимого:

— Малыш, сгоняй за пивом, будь другом.

Наташа не поверила своим ушам: тон Максима вполне располагал к мысли, что все налаживается.

— Ну хватит пить, милый! — осмелела она. — Сколько можно?!

— Нат, ну пожалуйста! — ныл он, прислонившись к дверному косяку, чтобы не упасть от шуток гравитации. — Мне так плохо… Мне надо пива, и станет легче. А? Пжалста!

Разве можно отказать любимому человеку, когда ему так плохо?

Видать, после бутылочки пива ему действительно полегчало. Вскоре он сам натянул майку и джинсы и отправился в магазин. Когда появился на пороге с двумя бутылками коньяка, Наташа схватила телефонную трубку и, размазывая по щекам слезы, пыталась разобрать в записной книжке номер Юрика.

— Кому? — прикрикнул Макс, лихим жестом выбив трубку у нее из рук.

— Друзьям твоим позвоню! — выла Наташа. — Может, они знают, что с тобой делать?!

— Только попробуй! — пригрозил он. — Только скажи об этом моим друзьям — и с вещами на выход!

Что-то в его взгляде ясно говорило, что он не шутит. Наташа обессилено опустилась на плиточный пол прихожей и пару часов рыдала, спрятавшись за коленками. Потом умылась и пошла в клуб. Она единственная, кому не надо рано утром на другую работу. Она единственная, на кого сейчас можно положиться. У нее ключи, и у нее совесть.

А в клубе, похоже, уже привыкли, что хозяйка — Наташа. Ди-джей, узнав, что она будет жить во Франции, попросил присылать ему на дисках новейшие европейские хиты, ведь на западе они крутятся на два-три месяца раньше, чем в Сочи, и на этом можно здорово выиграть. Наташа ругала официанток, если у них были неопрятные ногти или волосы, и цитировала им Макса:

— У нас есть уровень, и ниже этого уровня мы не опустимся. У нас есть четкие требования к персоналу, и требования эти вполне обоснованны и ничуть не сумасбродны. Так что решайте сами, хотите вы быть уволенными, или нет.

А бармен робко уточнял:

— Наташ, а можно будет съездить на чемпионат мира среди барменов? Для начала на отборочный тур, мне несколько дней надо: доехать туда-обратно… Это через неделю.

— Я не знаю, — с сожалением пожимала Наташа плечами. — Если Максим к этому времени вернется, я думаю, он отпустит. А если нет, попробуй договориться со Стасом, может, он поработает без выходных?

В очередную среду не сдержалась и снова начала орать на Макса. На этот раз, кроме грубых выражений, ей еще досталась от него пара синяков, когда он схватил ее за руку выше локтя и отволок в комнату, чтобы она не мешала ему пить на кухне. Он замкнул ее у себя в спальне, повернув ключ снаружи, и Наташа долго стучалась и молила ее выпустить: у нее назначена встреча на радио по поводу вечеринки в субботу. И Макс все же сжалился.

Она сбежала из дома с единственным желанием — никогда больше туда не возвращаться. Надела на лицо искреннюю улыбку и постучалась в кабинет.

— Здравствуйте. Я креативный директор клуба «Эго», — выдумала она себе должность посолиднее. — Мы договаривались с Вами по телефону. У нас задумана романтическая вечеринка на субботу, мы подумали, может Вас это заинтересует. Ваша радиостанция могла бы оказать нам рекламную поддержку, а ваши ведущие могли бы провести у нас конкурсы на лучшую пару.

— Давайте обсудим условия! — деловито улыбнулась женщина.

Забежав домой между радио и клубом, Наташа мимоходом заметила Макса. Как всегда, если он не спал, то был на кухне рядом с бутылкой.

— Опять?! — простонала девушка из прихожей.

Нервно прошла в его комнату. На постели — сошедшая на пол лавина простыней, обе подушки — грязные, исковерканные, пустая бутылка из-под водки торчит горлышком под кроватью… Джинсы и майка почему-то тоже на полу. Промахнулся по стулу, что ли? Телевизор работает неизвестно кому. Занавеска небрежно задрана. Хорошо, что обе створки окна нараспашку, а то от этого амбре можно было бы задохнуться. Наташа подняла бутылку и понесла ее Максу.

— Тебе самому не надоело? — начала она сразу с наездом. — У тебя комната, как у алкоголика со стажем! Во что ты превращаешься?! Макс, я не собираюсь это терпеть! Я знаю, есть женщины, которые мучаются с пьяницами годами, но мне и недели хватило!

— Отстань, — прошептал он таким естественным голосом, как будто был совсем трезвый.

Наташа от неожиданности аж засмотрелась на его припухшие глаза.

— Ты что, плакал? — она отставила пустую бутылку в сторону и присела возле Максима на корточки.

Поставив локти на стол, он прятался за кулаком в ладони, и только бросил на Наташу посторонний взгляд из своего укрытия.

— Катя кушала? — решила Наташа сменить тему.

— Не знаю, — последовал равнодушный ответ. — Я тут накричал на нее…

Казалось, он осознает свою вину, но это для него на втором плане. Как меняется человек… Ему уже наплевать на любимую дочку…

— Пойду, посмотрю, как она, — предупредила девушка и ушла в комнату.

Катюшка лежала на своей кровати, свернувшись клубочком, и спала. Она наревелась и уснула, это было ясно по растрепанной прическе и волосам, мокрым, прилипшим к щекам. Наташа и сама плакала. Не знала, будить девочку, чтобы она поела, или пусть спит, лишь бы не видела своего отца? Не отвезла до сих пор Катю к бабушке только по одной причине: чтобы она не рассказала родителям Макса, в каком состоянии находится их единственный сын… Стояла, обессилено повиснув на лестнице, ведущей к Кате на кровать, и молила Бога, в которого не верит, чтобы этот кошмар хоть когда-нибудь закончился.

Наташа поделила дубликаты ключей и договорилась с мамой, что в клубе они дежурят по очереди. Евгения идет туда после работы, то есть в шесть вечера, а Наташа приезжает к десяти и остается до утра.

В четверг Наташа все же решилась на крайнюю меру: собрала Катю и повезла подальше от папы.

— Я не хочу, чтобы Катя видела его в таком состоянии,? — объясняла она родителям Максима, стараясь не обидеть их чувства. — Я не представляю, сколько это еще продлится, поэтому пусть Катя пока у вас на неопределенный срок останется… Если бы я знала, как обращаться с человеком, у которого такой непроходимый запой… А я впервые Макса таким вижу.

— Конечно, Максим страдает! — фыркнула Мария Анатольевна недовольно. — Там такая любовь была!

Наташа закусила губу, чтобы не расплакаться от обиды, но это не помогло — мимика выдавала ее с потрохами.

— Маш, нельзя так! — строго упрекнул жену Виктор.

У Наташи зазвонил сотовый — клубные дела, и она с радостью отошла в комнату поговорить. А потом вернулась и, раз уж свекровь ее так не любит, выдумала, что нужно спешить на работу.

— Я провожу до двора, — вызвался Виктор.

А уже на улице приобнял девчонку за плечи.

— Не злись на Машку, — попросил он. — Она у нас такая. Она же не моряк, вот и не привыкла быть командой. Побывала бы она на корабле в открытом море! Ведь если случается неприятность, представь, например, корабль тонет, и ты решаешь: бросить корабль и пытаться в одиночку доплыть до берега, или остаться со всеми и попытаться устранить неисправность. И шанс выжить есть именно у тех, кто остался с командой. А тот, кто пошел на берег вплавь — утонет. Сил не хватит, — и улыбнулся: — Забыл, к чему это я… А, про Машку! Вот Машка сама за себя, она не может быть с командой. Она бы прыгнула за борт. А про Макса — не переживай. У каждого мужика запои бывают. Потерпи. Он руки на тебя не поднимает?

— Да нет, — опустила Наташа голову.

— Потерпи, потерпи.

Шла от их дома по двору тридцать девятой пятиэтажки, потом по двору тридцать седьмой. Практически добралась до своей тридцать пятой — вон этот дом, пятнадцать лет жизни справа на горе, метров пятьдесят вверх по бетонной лестнице. Но Наташе вниз — на остановку.

— О, Наташ, привет! — услышала она женский голос и обернулась.

Сестра Карена как раз спускалась по лестнице, вышла из-за поворота.

— Давно я тебя не видела! — продолжала она. — С год, наверное!

— Аида, я же в Москве живу, приезжаю только на каникулы, и то в Дагомыс.

— А ты куда? — весело продолжала армянка. — Давай подвезу? Я на стоянку за машиной иду.

— Да мне вряд ли по пути, — мялась Наташа. — Я на кладбище. Четвертого сентября меня здесь не будет…

— Ну, так тем более! Отсюда же нет прямых маршруток!

Заезжать в глубь Аида не стала, высадила Наташу возле часовни, а сама поехала по своим делам. Хотя настаивала составить Наташе компанию, но та призналась, что хочет побыть одна.

Сидя на краешке нагретой солнцем могилы, плакала, повиснув на плечах гранитной плиты. Карен был старше нее на два года, а сейчас она на год старше него. Есть способ остановить время.

Вечный покой. Если вы бывали на большом кладбище в одиночку, вы знаете, что такое вечный покой. Время здесь не идет ни быстро, ни медленно. Время здесь просто отсутствует. Это вакуум. Возможно, другие кладбища — темные, заросшие высокими деревьями, заплетенные лианами или покрытые мхом — на таких Наташа не была, но видела их из окна машины, катаясь с Максимом в близлежащие города и возвращаясь оттуда по единственной трассе, связывающей Сочи с остальной Россией. Но это кладбище — место, куда не боишься попасть. Здесь смерть совсем не страшна. Смерть — это просто переезд в залитое солнцем, безмолвное, умиротворяющее пространство с видом на море и город вдалеке… С этих высот кажется, что Бог совсем рядом. Вот, наверно, в этой часовне, четкими очертаниями креста врывающейся в небо прямо с вершины соседнего холма.

Наташа не верит в бога. Наташа верит только в себя. Если сейчас ей так плохо, значит, она сама делает что-то не так. Наверно, только творческая левша могла так понять рассказ про море и команду. Это Виктор не про Машку говорил… Это про нее, про Наташу. Она бежит с корабля. Полторы недели запоя — и она бежит с корабля. Максим в невменяемом состоянии — и Наташе он больше не нужен. А когда после смерти Карена в невменяемом состоянии была она — целый месяц! — почему он не кинул ее так, как сейчас кидает его она?

Пришла в клуб раньше своего времени и отпустила маму отдыхать. Кажется, в июле в Сочи в сфере развлечений разделения дней на будни и выходные нет. У студентов каникулы, и они готовы отвисать по клубам в любой день недели; много приезжих, Наташа метко выявила среди пар иногородних молодоженов, которые в Сочи, может быть, даже в свадебном путешествии. Она делала выводы, наблюдая за посетителями, за парочками на танцполе. Вот, обручальные кольца на пальцах, а парочка не может нацеловаться, словно в первую неделю романа. А вот у этих, наоборот, как раз курортный роман. Она старается произвести на него впечатление, он всячески за ней ухаживает, сразу понятно, они знакомы недавно. А потом они разъедутся по своим городам, она будет набирать телефонный номер, который он назвал наобум, и плакать.

Каждый день мама относит выручку в банк. Если бы лето длилось хотя бы до декабря, сказала Евгения, клуб окупился бы за пять месяцев. Кухни как таковой в этом клубе пока нет, есть только бар, десерты, легкие салаты и закуски, но мама планирует уже к Новому году предлагать в меню и первые, и вторые блюда. А потом, в будущем, «Эго» станет работать круглосуточно, и сможет предложить не только горячие ночные танцы, но и обеды от итальянского шеф-повара, или японскую кухню…

— Максиму придется сложнее, — поясняла Евгения. — Его доля прибыли пока только пятнадцать процентов, и эти проценты он будет вкладывать в то, чтобы купить у Алексея еще немного процентов. Мы предлагали ему некоторые поблажки, — Женя улыбнулась и потрепала дочь по плечу. — Но твой муж деловой человек! Все знают, что совместный бизнес убивает дружбу, и Максим настоял на том, что никаких поблажек быть не должно. Делим прибыль пропорционально вложенным средствам, и все. Чтобы морально никто не оказывался ни перед кем в долгу. Так что первое время мы с твоим отцом будем иметь с этого клуба гораздо больше, чем вы с Максимом.

В шесть утра была дома. Максим как всегда обнимался на кухне с бутылкой: если он недостаточно упился, то лежать или закрывать глаза он не может, потому что его сразу выворачивает наизнанку, и он упорно пьет все больше и больше, потому что хочет, чтобы его мозг просто выключился… Поспать Наташе в этот день не удастся. Она прошла к Максу и села рядом с ним за стол, аккуратно обойдя распахнутую настежь створку окна.

— Плохо? — уточнила она, сдерживая презрительную мину.

— Плохо, — ответил тот вяло. — Каждая косточка болит. И блевать тянет.

Наташа неприязненно, но заботливо убрала с его лица засаленные, неопрятные волосы и заправила их ему за уши.

— Почему ты пьешь? — спросила она с искренним интересом.

Он не ответил. Вообще был немного в прострации. Кажется, собственные физические ощущения его волнуют сейчас больше всего на свете. Бедняга, хочет спать, но не может закрыть глаза, а нужная для «отключки» доза уже просто не лезет…

— Знаешь, все это время я неправильно себя вела, — нарушила тишину Наташа. — Я должна переживать вместе с тобой, по одной и той же причине. Я этого хочу. Я должна плакать не из-за того, что мой муж напивается с утра до ночи, а из-за того, что у нас умерла твоя бывшая жена, женщина, которую ты любил, мать нашей дочери…

Интересная мысль. Макс взглянул на нее, и Наташа ужаснулась… Когда-то эти красные, мутные глаза были голубыми. А над столом люстра с одним большим плафоном — всегда была и сейчас остается оранжевой, веселой, цитрусовой. Нелепая, не подходящая к ситуации люстра. Три лампочки в этом плафоне, каждая всего по сорок ватт. В оглушающей утренней тишине одна из них тихонечко и монотонно гудит от электрического напряжения.

— Ты неправильно понимаешь, — признался Максим к Наташиному удивлению.

— Вполне вероятно, — подтвердила она, собравшись с мыслями. — Ты же мне ничего не объясняешь, и я понимаю так, как сама могу догадаться.

Или как подскажет мудрая любящая свекровь. Наташа сонно протерла пальчиками глаза, слегка размазав обильный вечерний макияж. И снова взглянула на Максима в терпеливом ожидании продолжения.

— Мать моей дочери умерла восемь лет назад, — сказал он зло. — А моя жена — еще раньше.

Наташа деловито и внимательно загнала его в тупик:

— Тогда кого ты хоронишь сейчас?

Макс долго думал. Надумал налить себе еще рюмочку водки. Наташа не стала возмущаться, только отвернулась, демонстративно цокнув язычком. Он даже не промахнулся, то ли не был особо пьян, то ли уже довел этот жест до автоматизма… Она сидела рядом, не похожая на саму себя: молчала, совсем не ерзала, ждала. Пьяные люди ведут себя по-разному: кто-то становится неуправляемым, кто-то — жестоким, кого-то клонит в сон, кого-то — в бесконечные танцы… То, что Максим под влиянием алкоголя становится очень откровенным, искренним, открытым, Наташа знает еще с девятого класса, с Андрюхиного дня рождения, когда была в шоке от нескромного взгляда учителя физики, от намека на безрассудство, от признаний, которыми он не боялся ее отпугнуть. И вроде субординация уже нарушена, но смелости не хватало. А ведь достаточно было одного поцелуя, чтобы стереть все границы… Хотя бы ради этих воспоминаний, щекочущих сердце и растягивающих мимику в нелепую мечтательную улыбку; хотя бы в память о безумной любви, которая бывает только в четырнадцать лет; в благодарность за те эмоции, за слезы и ликования, которые он позволил ей испытать, — надо всего лишь отнестись с уважением к мотивам его пьянства. Попытаться хладнокровно понять.

Это трудно, когда рядом с тобой человек, чье голое тело в летней духоте уже лоснится после существования в антисанитарных условиях, липнет, «пахнет» почти двухнедельным отсутствием гигиены и еще перегаром, который способен привести в чувство даже мертвого. Наташа пересилила себя и все же положила руку мужу на плечо.

— Макс, — позвала она тихо. — Ты знаешь, я тебя не брошу. Я угрожаю тебе этим только для того, чтобы у тебя был стимул перестать пить. Но я не хочу от тебя уходить, тем более по этой причине. И дело не в том, что у меня кроме тебя никого нет, и я побоюсь остаться одна. Дело в том, что ты лучше всех. Редко встретишь мужчину с набором таких качеств, как у тебя. Это единичные экземпляры. И я, честное слово, не понимаю, как девушки, с которыми ты расстался, могут создавать семьи, рожать детей с другими мужчинами… Я не смогу. Я знаю, что у тебя есть какие-то внутренние мотивы напиваться сейчас, но я не могу с этим смириться. Мне обидно. Не за себя, за тебя! Мне обидно, что человек общительный, дружелюбный, настоящий лидер гниет здесь в море водки. И твоя внешность не заслуживает такого вида, понимаешь? Мне нравится, когда ты в щетине, но такая борода меня совсем не вдохновляет! А еще я всегда восхищалась твоими отношениями с дочкой, а теперь тебе на нее совершенно наплевать… И это все из-за водки. Мне очень жаль, что ты не хочешь прекращать с этим.

«А мне жаль, что я не соответствую твоим представлениям обо мне», — думал Макс. Язык почти не поддавался, чтобы сказать это вслух. Или просто мысли зашкаливали.

— Мне надоело быть причиной чьей-то смерти, — пояснил он в оправдание своего запоя.

Наташа растерялась от неожиданной осознанности Максовой речи. Больше всего ее впечатлило слово «надоело». Это слово разбегалась в Наташином разуме множеством значений, и каждое из них было большим откровением, новостью, информацией, которой не хватало. Но сейчас не время обдумывать слово «надоело», сейчас время слова «причина».

— Ты считаешь, что ты виноват в Дашиной смерти?! — удивилась девушка. — Но она же вроде как от передоза умерла!

— Ей нельзя было трогать наркотики, она знала, что умрет от этого, — пояснил Макс неразборчивой дикцией. — И до этой встречи со мной она держалась полгода.

— И что? — возразила Наташа. — Просто совпадение!

— Ты бы слышала, как я с ней разговаривал… — бормотал Максим своей любимой бутылке. — Я такого ей наговорил! Но я же просто был обижен! Если бы я знал, что это последний день ее жизни, я бы ни за что такое не сказал…

— Макс, — принялась Наташа утешать, — она же взрослая женщина. Я уверена, она прекрасно поняла, что ты просто обижен! Я не думаю, что это как-то повлияло на ее желание снова взяться за наркотики! Скорее всего, она просто встретила кого-то из своих знакомых, кто предложил ей, и она не смогла отказаться!

Но Максим как будто не слышал. Как любой нормальный пьяный, продолжал твердить что-то свое:

— Она хотела начать новую жизнь. Я должен был поддержать ее в этом, похвалить… А я так ужасно с ней разговаривал! Если бы мы встретились снова, я бы уже вел себя совсем по-другому! А я запретил ей соваться в мою жизнь и жизнь моей дочери… Её дочери. Я отобрал у человека желание жить!

— Макс, если бы она хотела налаживать с вами отношения, она бы попыталась еще раз! Она наверняка была готова именно к такой твоей реакции на ее появление. Вряд ли она ожидала, что ты примешь ее с распростертыми объятиями. Макс, может, она даже после такого ужасного разговора с тобой вовсе не собиралась умирать! Может, она так и хотела: дать тебе время успокоиться, а потом прийти к тебе еще раз. Макс, это случайное совпадение!

— Почему-то эти совпадения всегда там, где я! — заорал Макс.

У Наташи на глазах слегка проступили слезы — было обидно попадать под горячую руку. Она уже сама начинала раздражаться: очень трудно объяснить пьяному человеку трезвую логику. Грубо хлопнула ладонью по столу:

— Да где твои мозги, Макс?! Причина ее смерти — наркотики! И все! Ты не заставлял ее принимать наркотики! Это было ее самостоятельное решение! Ты не предлагал ей, ты не втыкал ей шприц в вену! Ты не можешь отвечать за поступки других людей!

Наташа вдруг резко стихла, поднялась, подошла к раковине. Такая духота невыносимая! Как можно еще горячительные напитки употреблять?! Открыла холодную воду и умылась прямо на кухне. Потом забрызгала водой плечи с тоненькими бретельками топика и немного сам топик. Зачем она на него кричит? Так хотелось бы, чтобы он понял ее по спокойному тону!

За окном стремительно светало. Доброе утро. Пятница. Сколько еще вот таких вот «причин чьей-то смерти» он себе выдумал? Оглянулась на его измученное, небритое лицо.

— Макс, ты не Бог, чтобы направлять все человечество на путь истинный. Ты слишком много на себя берешь.

— Чего? — не понял он с похмелья.

— Ничего, — махнула Наташа рукой. Подошла к нему и обняла, прижав к себе его голову. Говорила медленно, чтобы он успевал усвоить ее информацию. — Я тебя понимаю. Мне тоже бывает что-то легче пережить с помощью алкоголя. Но, Макс, пьяный разум не может здраво рассуждать, ты же это знаешь. Правильно понять какую-то ситуацию ты можешь только по трезвому. Следовательно, вполне возможно, что сейчас ты сильно ошибаешься насчет своей вины в Дашиной смерти. Давай, ты перестанешь пить, и тогда мы поговорим с тобой об этом. А? Тогда и ты сможешь мне ВНЯТНО рассказать, что ты чувствуешь, и я буду уверена, что ты вникаешь в мои слова. А сейчас я пойду посплю. Я так устаю в клубе, ты себе не представляешь! Точнее, ты это представляешь, как никто другой!

Наташин сон длился около часа. Потом ее разбудило нечто, нависающее над ней и умоляющее слезно:

— Нат, накорми меня чем-нибудь…

Наташа тяжко вздыхала и снова возвращалась на кухню. Грустное, утомленное выпивкой тело вязко плелось за ней. Наташа открывала холодильник и перечисляла Максу все, что там имелось.

— Суп, котлеты куриные полуфабрикатные, пельмени… Выбирай.

— Не знаю, — ныл он.

— Ты вообще что хочешь? Нормально поесть или перекусить?

— Я ничего не хочу.

Этот диалог раскачивался, как маятник: Макс просил еду, но отвергал любое предложение. Наташа нервно захлопывала холодильник и, скрестив руки на груди, выжидающе смотрела на мужа взглядом злого, невыспавшегося человека. Психовала, оставляла его одного и возвращалась в Катину комнату на свое разложенное кресло. И снова через часик была разбужена нудным завыванием: «Я голодный, я ничего не ел две недели»…

В этот день любая его попытка съесть бутерброд заканчивалась объятиями с унитазом. Пить водку ему уже приходилось только для того, чтобы не умереть от похмелья. Он и сам с виноватым видом объяснял Наташе:

— Трудно сдержаться, когда знаешь, что рюмочка спасет от всех этих мучений.

Наверно, на какое-то время это действительно помогало. Но потом у Максима опять начинались дикие боли в голове, в суставах, хотелось есть и блевать одновременно. Наташа сменила тактику, не ругала его больше, наоборот, сочувствовала. Все-таки отвела Максима в душ и сама тщательно выдраила его тело. Брить бороду не настаивала, а то Макс непременно порежется. Теперь он выглядел значительно опрятнее, хотя спиртовое облако по-прежнему витало за ним по всей квартире.

— Макс, ты похмеляешься, но все равно мучаешься! — пыталась Наташа прорваться в остатки его мозга. — И это постоянная цикличность. Может, лучше не похмеляться, и тогда уже через сутки тебе станет абсолютно нормально?

— Нат, через сутки меня уже не будет в живых! — возражал он, наливая очередную рюмочку.

Наташа отобрала рюмку и подвела итог:

— Ты выпьешь это, и скоро тебе снова станет плохо. И ты снова выпьешь. И так будет длиться день, два, три, десять… До тех пор, пока ты не умрешь от водки. Зачем мучиться столько дней? Я тебе предлагаю легкую смерть. Не пей, и уже через сутки тебя не будет в живых.

Макс внимательно обдумал это, потом заулыбался. Даже ямочек на щеках не видно за этими зарослями…

— Макс, потерпи. Тебя спасет сейчас только терпение.

— Когда у нас будут дети? — неожиданно схватил он девушку за руку и дернул ее себе на колени.

— Не раньше, чем через девять месяцев, это точно, — улыбнулась Наташа.

— Почему? — обиделся он совершенно серьезно, и Наташа расхохоталась.

— Перестанешь пить и поймешь, почему, — издевалась она.

Он промучился еще пару дней. Хотя обещал больше не пить, но свое обещание с первого раза не выполнил. Всю субботу умолял Наташу купить ему пива, в красках описывал, как ему плохо, и как хорошо станет, если через силу влить в себя бутылочку. Предупреждал, что он умирает, и Наташа уступила. Вместе с пивом накормила его львиной дозой активированного угля, сделала ему массаж, чтобы тело не ломало, и ушла в клуб. Сегодня романтическая вечеринка с радио.

А в воскресенье спала до обеда, как убитая; не слышала, что происходит в соседней комнате и в ванной, не видела яркого солнечного света, который в Катиной комнате слепит как раз с утра, и только в два часа дня проснулась от металлического грохота в прихожей. Макс уронил на пол кастрюлю с супом.

— Суп прокис, я нес его выливать в унитаз, — каялся Макс.

Это был день генеральной уборки. Наташа сосчитала пустые бутылки. Три от пива, четыре от коньяка, семь от водки. Всегда думала, что пьянство — удел тупых неудачников, а теперь поняла, что это еще и способ подавить свой интеллект. Подводные камни чрезмерной ответственности.

А еще через час позвонил Саня. Он решил сменить гардероб и попросил Наташу помочь ему в этом. Пойти с ним по магазинам она согласилась без промедления, но, только успев положить трубку, наткнулась на пристальный взгляд возрождающегося к жизни Макса. За эти две недели уже совсем отвыкла спрашивать его мнение…

— Ты против? — уточнила она, не решаясь отойти от телефона.

То, что он против, было видно без особых навыков проницательности. Но он со вздохом покачал головой:

— Да нет, — и улыбнулся, стараясь придать убедительности своим доводам. — Вряд ли вы будете заниматься сексом в примерочных кабинках.

— Почему это «вряд ли»? — с шутливым негодованием удивилась Наташа.

— Тебе еще пару лет надо, чтобы ты стала способна на секс в экстремальных условиях, — пояснил Макс.

Наташа тактично предложила ему пойти вместе с ними, но Макс отказался. Похмелье — штука серьезная. Пообещал, что постарается приехать в клуб часам к восьми вечера; там и условились встретиться.

Саня работает охранником в банке, возит вместе с инкассаторами «наличку». Платят ему неплохо, и Наташа с удовольствием сейчас тратила его деньги. Только и командовала, что к этим штанам нужен модный ремень, а к этим — модная обувь. Вообще на работе Саня обязан носить форму, но недавно, в выходной день, его случайно встретили на улице две молодые сотрудницы, а потом долго подшучивали над его «колхозным» видом. Оказывается, джинсы с высокой талией — антиквариат, и таких маек уже давно не носят…

— А что, разве мода на мужские майки сильно меняется? — ехидничала Наташа. Она не против побыть личным стилистом привлекательного, мускулистого парня, но мнение его сотрудниц не разделяет. Поясняла ему свою точку зрения, обосновывая тот или иной выбор одежды: — У тебя хорошая фигура, это нужно подчеркнуть. А кривые ноги скрыть не трудно. Вот Макс, например, не носит шорты. На лето у него всегда есть легкие, нежаркие брюки.

Занимался бы Макс спортом, как Саня! Или ходил бы на тренажеры, как Юрик. Нет, Макс считает, что природой ему и так даны все аспекты красоты. Саня знает несколько видов восточных единоборств, и это придает ему некий шарм, мифический признак мужественности в глазах девчонок. Но Наташа вдруг задумалась объективно: кроме этого, Саня ничего не умеет. Санино образование — одиннадцать классов. Он из небогатой семьи, у них нет машины — и как следствие, Саня не считает нужным получать водительские права, а то мог бы работать, например, водителем, а так даже особого выбора нет — только охранником. У него нет хобби, которым он мог бы гордиться. И как хорош Макс на фоне всего этого! Летом, во время школьного отпуска, Максим, кажется, перечитывает все книги, которые собирал весь учебный год, и на которые не было времени. А среди них и история, и психология, и секс, и детективы… Недавно он даже выразил желание самостоятельно изучать английский язык. У Макса две карьеры одновременно, и в обеих он уже достиг определенных высот! Макс весной прошел аттестацию и получил разряд учителя высшей категории. Рассказывал по телефону, какая нервотрепка была: столько требований, бумаг, распоряжений… А разряд еще периодически подтверждать надо!

Макс целый день сегодня словно шел рядом с Наташей, несмотря на расстояние. Даже когда она расспрашивала Саню про сынишку, все равно думала о Максиме. Может, бросить все к черту, все эти кинематографические мечты? Ведь из нее не получится хорошей актрисы. Зато может получиться неплохая жена, мать его детей…

…Очнулась на диване в кабинете директора «Эго». Очнулась в тот момент, когда поняла, что целует Саню уже по своей инициативе. Отстранилась от него и лихорадочно отмотала в своем мозге пленку назад.

Они устали после душной улицы Торговой галереи. Наташа позвала Сашу в клуб, потому что он еще ни разу здесь не был, провела ему экскурсию по лучшим местам «Эго», а потом они пришли отдыхать в кабинет Макса и ждать хозяина, как договорились. Включили кондиционер и сели на диван остывать и расслабляться. Мило болтали, не обнимались, не флиртовали, как же так получилось..? До нелепого просто. Она взглянула ему в глаза и удивилась, как будто видела в первый раз. Вот эта разница между Максом и Саней: не во взгляде, а в самих глазах. У Макса глаза голубые, и все. Такой простой, нежный цвет. Санины же глаза с чертовщинкой, что ли. Зрачок бледный, холодный, а по краю зрачка — темная окантовка. Этот контраст и придает ему некую таинственность.

Видимо, этот затяжной, задумчивый Наташин взгляд Саня понял по-своему. Наташа даже не успела прийти к выводу, что Саня все-таки проигрывает Максу по разрезу глаз, как парень уже наклонился к ней и прикоснулся к ее губам легким пробным поцелуем. Саня не притрагивался к ней ни одним пальцем, ни одним сантиметром тела, и это было так странно: Наташино внимание принадлежало только поцелую, целиком и безраздельно. Но как только осознала, что целует его уже по своей инициативе, сразу отстранилась…

Не стала устраивать никаких глупых «разборов полетов» — это не нужно, они оба взрослые люди, все прекрасно понимают. Но вот если бы случайно вошел Макс…

— А где здесь можно переодеться? — уточнил Саня, указав кивком головы на сумки с обновками.

— Да прямо здесь, — разрешила Наташа и вышла из кабинета. — Позовешь.

В зале Наташа включила свет только в баре, налила себе яблочного сока из холодильника и забралась на высокий табурет у стойки. Потом не выдержала тишины и включила негромко музыку. Это удивительное звучание: в ночном клубе, где звук просчитан профессионалами, где такой большой, просторный зал — пустой, покинутый, погасший — и музыка, настолько тихая, что кажется, у нее нет источника. Она просто есть, сама по себе, отдельно от колонок, усилителей, пульта управления.

А вот и Макс. Он поотмыкал своими ключами все две двери на пути к счастью и сейчас с улыбкой наблюдал за Наташей, подпевающей динамикам.

— Привет, — отвлек он ее. — Как настроение?

— Хорошее, — обрадовалась Наташа. — Устала. Но очень рада тебя здесь видеть. Как ты себя чувствуешь?

Максим только поморщился в ответ на это.

— Сделать тебе что-нибудь нормальное попить? — перевел он разговор на другую тему. — Или тебя от сока плющит?

Девушка засмущалась. Да уж, подпевала она тут картинно…

— Давай, сделаю, — настаивал мужчина, проходя в бар. — Со вкусом шоколада, сгущенки, хочешь? Если, конечно, тебя еще не выворачивает наизнанку от одного только запаха спирта.

— Уже не выворачивает, у меня иммунитет выработался, — съязвила Наташа. — Только ты поосторожней с выражениями. Тут Саня. Ты же не хочешь, чтобы твои друзья знали, что ты валялся в запое.

— А они еще не знают? — удивился Максим. Он был стопроцентно уверен, что Наташа кому-то пожаловалась.

Она покачала головой:

— У тебя же имидж вечно успешного человека. Я не рискнула вставать тебе поперек дороги.

Макс надолго засмотрелся на свою жену, забыв про коктейль. Она не прятала взгляд.

— Спасибо, — сказал Максим искренне. — Ты надежный человек. Не пойму, почему я всегда в этом сомневаюсь…

— Потому что я еще ребенок, — назвала она его причины. — Потому что я еще ничего собой не представляю. Потому что я не умею быть верной.

Макс оформил бокал и пододвинул его к Наташе. Дотянулся, чмокнул ее в лобик.

— Не могу согласиться ни с чем из вышеперечисленного.

Наташе показалось, что он просто льстит, но Макс говорил совершенно серьезно. У него есть причины думать именно так.

В зал робко заглянул Саня, потом, увидев Макса, подошел и протянул ему руку.

— Ну, как? — уточнил он, кивнув на самого себя и с личной неуверенностью готовясь к негативному ответу.

Наташа удивлялась, когда Саня весьма приветливо отнесся к этим штанам — стиля «милитари», цвета хаки. Наташа думала, после службы в армии и стольких лет работы охранником ему не захочется носить такую «униформу», но Саша защищал эти штаны, как адвокат на суде. Конечно, они скорее молодежные, чем военные. Модные, с карманами, с невысокой талией. Ремень к ним подобрали тоже модный, с большой броской бляхой. И белая майка без рукавов и почти в обтяжку на Сане смотрится просто великолепно, глубокими вырезами обнажая лопатки и мускулистые плечи.

— Теперь сутулиться тебе совершенно нельзя! — командовала Наташа.

Одобрил даже Макс, хотя он сам никогда бы так не оделся. Во-первых, Макс больше любит рубашки, а во-вторых, не купил бы себе штаны, напоминающие армию… Макс только советовал с улыбкой:

— Тебе теперь под такой стиль надо поведение сменить. То, как ты обычно держишься: забиваешься в уголок и сидишь-помалкиваешь, — теперь совсем не сочетается с внешним видом. Теперь нужно быть на виду, задрав нос, и не покупаться на мелочи.

Когда Саня ушел домой, и Максим засел в кабинете ознакомляться с итогами работы клуба за две недели отсутствия директора, Наташа тоже приютилась за столом и рисовала картинку. Потом встала у Максима за спиной и, расслабившись на его плечах, ворковала на ушко:

— Я столько поняла о наших с тобой отношениях! И мне трудно объяснить тебе всю логику, но я очень четко представляю это как рисунок. На.

Наташа выложила перед мужем листок с символами и словами, и Максим долго с изумлением рассматривал картинку:

Потом покосился на девушку, снял ее с плеч и усадил себе на колени. И сказал ей кокетливо и искренне, словно смакуя эту информацию:

— С тобой так интересно!

Ох уж эта левша с ее образным мышлением! Ну как простому человеку с логикой понять смысл этого рисунка?!

— Знаешь, считается, что в паре всегда один человек любит, а другой позволяет любить. Так? — поясняла девчонка. — Вот, видимо, это правда. Знаешь, я поняла, почему ты так долго отказывался заниматься со мной сексом. Я раньше думала, что ты просто боишься лишать кого-то девственности, ведь ты говорил, что стараешься этого избегать. Еще я думала, что ты, действительно, веришь, что девчонка должна начинать половую жизнь не раньше восемнадцати лет. Я вообще много оправданий тебе находила, но ни одно из них меня не устраивало. Так вот. Может быть, я взрослею и перестаю видеть мир через розовые очки… Я поняла, почему ты отказывался. Скажи честно, когда ты убедился, что любишь меня?

— Ну, не позже, чем сказал тебе это! — упорствовал мужчина.

— Макс, я же попросила — честно! — обиделась Наташа, но спокойно продолжала: — Я знаю ответ на этот вопрос. Я не сержусь. Хотя, это заставило меня пересмотреть многие ситуации из прошлого. И все сразу встало на свои места. Сразу появились оправдания, смыслы, которых я не могла придумать сама… Так что? Когда ты понял, что любишь?

Макс долго задумчиво смотрел прямо перед собой, потом все же ответил, не поднимая на Наташу глаз:

— Когда мы с тобой расстались. Так у многих людей бывает: только потеряв, понимаешь, как дорого тебе это было.

Наташа улыбнулась:

— А теперь сверься с рисунком.

— А-а, — протянул Максим. — А молнии — это что?

— Молнии — очень нравилось за мной ухаживать, и сейчас нравится, и в этом тебе нет равных. Но это так логично: я же маленькая, хрупенькая, младше тебя, причем, значительно. Я вызываю у взрослых, сильных мужчин именно такие чувства. А ты, к тому же, по природе своей человек заботливый. Добавь сюда нашу с тобой взаимную симпатию и твои эротические фантазии… Вот и все, что было между нами в первый год нашего романа. Я любила, а ты позволял тебя любить. Мне, конечно, повезло с твоими принципами, которые не дали тебе просто попользоваться мной, но я жалею о том, что ты так долго скрывал от меня свой сексуальный талант. А потом — сверяйся с картинкой — я от тебя ушла. Уже через пару месяцев ты готов был согласиться на секс, ты хотел этого, предлагал. Сам. Ты не знал тогда, что я уже не девочка, и ты готов был быть моим первым мужчиной. Тогда я думала, что у тебя просто самолюбие чешется: тебя бросила мелкая девчонка! Но сейчас я думаю иначе. Это и были настоящие чувства. Ты любил не тогда, когда хранил мою невинность, а тогда, когда решился меня этой невинности лишить. Сдвоенные сердечки на схеме — это секс. Он начался только после того, как у тебя появилось сердечко индивидуальное. И ссор — молний — больше нет. Бывают разногласия, бывают даже скандалы, но это не «молнии», это как бы… — Наташа задумалась и со смехом добавила: — бонусы. Это простая жизнь, она не бывает безоблачной.

— Если судить по твоей схеме, — подал голос Максим, — то ты меня больше не любишь…

— Я так обозначила, что теперь ты любишь, а я позволяю любить. Подумай, ведь мы на самом деле поменялись ролями. Раньше я за тобой бегала, мечтала об идеальном романе, а ты поступал так, как посчитаешь нужным. А теперь я живу, как мне вздумается, учусь в другом городе, на сцене веду себя так, как тебе ревнивее. А ты терпишь.

— Я никогда не задумывался ни о чем подобном, — признался Макс. — Но только точно знаю, была вот такая же черта, после которой я уже точно знал, что хочу, чтобы в моем будущем была именно ты. И я не понимаю, что двигало мной до этой черты. Какие были у меня цели, если спать с тобой я не собирался, жить с тобой я не хотел..? На твоем рисунке, случайно, нет ответа на этот вопрос?

— Я тебе так отвечу, — улыбнулась Наташа и чмокнула мужа в висок. — Мы с тобой пара, и были единой парой все время, просто в этом нужно было убедиться. Я тоже полюбила тебя через пару лет после того, как влюбилась. Просто я успела убедиться в своих чувствах до того, как мы начали встречаться, а ты — после. Ничего страшного.

Как она смогла уговорить его встречаться с ней?! Что его зацепило: смешные и неуклюжие знаки внимания с ее стороны? Ее смелость? Или привычка держать рот соблазнительно приоткрытым? Он так хотел ее! Жаждал ее! Изнывая от желания, пытался гнать эти непедагогические мысли прочь, с почти Наташиным упорством убеждая себя и всех вокруг, что между ними будет только дружба. Но, закрывая глаза, видел ее, нежную, изящную, плавающую к доске и обратно. Или решающую задачу в тетрадке, время от времени поднимая сосредоточенный взгляд к потолку — посчитать в уме. Она снилась ему по ночам, и там, не понимая, что это сон, он был не в силах бороться с собой: целовал ее так страстно, что удержаться от дальнейших ласк мог, только проснувшись. А проснувшись, чувствовал себя слабым и беспомощным. И одиноким.

Она научила его любить. Любить так же, как она в свои четырнадцать: не думая о постели, просто радуясь каждой секунде, проведенной вместе, принимая друг друга такими, как есть. А он потом взамен, набравшись терпения и тактичности, научил ее сексу, качественно хорошему. Так мало…

— Давай, я тебе тоже сделаю одну схемку, — предложил Максим, беря чистый лист бумаги. — Это будет такая своеобразная линейка… Назовем ее… — Макс подумал пару секунд и вывел вверху аккуратным, разборчивым почерком: — Дао чувственности.

Наташа скорчила рожу, которая означала: не понимаю, что это значит, но уважаю. Потом вспомнила, что «Дао» — это «путь». Максим серьезно выводил на белоснежном листке слово за словом:

Сказала, что хочет секса, потом, что еще не

Максим хотел написать «изменила», но подумал и написал «потеряла девственность». Потом вообще расчертил два последних пункта обратными стрелочками: сначала «потеряла девственность», потом «ушла от меня». Но это не так уж и важно. Дальше было:

— Тебе не кажется, что логика в этой линейке немного хромает? — ласково улыбнулся Макс.

— У меня своя логика, — хихикнула девчонка…

Максим поставил еще одну стрелочку и остановился, ведь это было самое последнее Наташино новшество. А Наташа поинтересовалась спокойно:

— Как думаешь, а дальше что будет?

Макс подумал и подписал:

— А сейчас разве не сильно? — удивилась девчонка огорченно.

— Я тоже в двадцать лет думал, что умею очень много, — кивнул Максим снисходительно.

Наташа смущенно насупилась. Он добавил, чтобы пощадить ее самолюбие:

— Мне очень нравится. Но я сомневался, специально ты это делаешь, или нет. А если сомневался, значит, резервы у тебя еще есть. Но если учесть срок, за который произошли такие изменения, то, думаю, у тебя талант.

Пока Наташа решала, верить ли в его комплимент, Максим придумал и записал еще одну мысль:

— Я должна этому учиться? — фыркнула девушка со смехом, окончательно сгорая от стыда, но отважно взглянув любимому мужчине в глаза.

А он, хоть и с улыбкой, но вполне серьезно сказал:

— Мне кажется, ты уже достаточно зрелая женщина, чтобы выкинуть из головы все мешающие тебе комплексы. Если, конечно, ты этого захочешь. В принципе, ведь и так не плохо…

— Кончать каждый раз?! — завопила девчонка. — Разумеется, я захочу!!! А это возможно?

— Я помогу! — кокетливо пнул ее плечом Макс.

Потом повертел всю страницу перед Наташиным носом:

— Посмотри, впечатляющая линейка! Есть, чем гордиться. Это список твоих достижений. И здесь довольно много пунктов. Это твой уровень. А ведь здесь только то, что касается секса! Можешь составить такой список относительно твоей карьеры. Или список твоих успехов в жизни независимо от области применения.

Наташа игриво закусила нижнюю губку, улыбаясь Максиму и строя ему глазки.

— Мне кажется, — хихикнула она, — что такие линейки составлять — учат в университете на специальности «Педагогика»…

— На специальности «Педагогика» учат сравнивать успехи ребенка не с успехами других детей, а с успехами этого же ребенка в прошлом, — подтвердил Макс. — Это чтобы стимулировать личностный рост. Я же, например, за твой личностный рост не волнуюсь — ты прекрасно справляешься и без моей похвалы. А вот твои умения в постели меня еще как волнуют! Так что, раз уж секс — единственная область, где я чуть-чуть опытнее тебя, то послушай мой совет. Забирай этот листик и думай, чего еще в нем не хватает. Я надеюсь, ты еще очень долго будешь пополнять этот список, — и привел цитату из смешного трактата о любви: — «Кама Сутра требует всей жизни. Познание Кама Сутры бесконечно».

Максим лихо вернулся в клубную жизнь. Оказалось, Наташа с Евгенией ни черта не смыслят в тематических вечеринках. В одну из суббот середины лета Макс организовал настоящую Бразилию: девушкам в купальниках вход бесплатный, латиноамериканская музыка всю ночь, зажигательные танцы… В бежево-бирюзовых стенах легко создалась атмосфера океанского побережья. Макс знает, где нанимать танцевальные группы, у него есть связи с ди-джеями, он тщательно изучил смежные предложения других ночных клубов, чтобы не было повторов, он сам связался с журналистами местной развлекательной газеты с приглашением сделать репортаж, а в типографии заранее заказал рекламки, которые за небольшую плату согласились разместить у себя на столиках самые популярные молодежные кафе.

Один добрый дядя милиционер приходил к Максу с настойчивым предложением быть этому клубу «крышей», но, раз уж Максим так против, то ладно, «крыши» не будет, но долю от выручки милиционер все равно намерен забирать!

— Вы ему не сказали, кто Ваша теща? — удивилась Евгения, хорошо знакомая с такой формой сотрудничества бизнесменов и милиции. — Еще раз придет, смело называйте мою фамилию.

Женя не ошиблась. Через неделю милиционер пришел, и хоть не один, но связываться с городскими начальниками побоялся.

Новую строчку к линейке, придуманной Максимом, Наташа подписала уже скоро. Решилась, наконец, поговорить с Максом о своей стеснительности, тем более, это интересная тема для обсуждения, ведь Наташа очень смелая в шутку, а стесняется только тогда, когда у них намечается серьезное занятие любовью.

— Если я с удовольствием изображаю проститутку или развратницу, почему я тогда в других случаях неловко себя чувствую в какой-нибудь простой позе? — удивлялась девушка.

— Девочка моя, ты просто прирожденная актриса! — улыбался Макс. — Тебе нравится играть роли, вживаться в них. А если это не роль, а искренность? Мне, наоборот, кажется, что все вполне объяснимо. Если ты занимаешься со мной любовью, логично, что ты хочешь видеть меня в этот момент. Поэтому все другие позы тобой отклоняются. И вообще-то я рад, что ты не уступаешь мне, а прислушиваешься к тому, что надо тебе самой. Я думаю, что в постели это единственный путь к удовольствию, но при одном условии: ты должна быть предельно честна с самой собой.

Наташа была честна. Заметив, что за ними наблюдает жилец из пятиэтажки напротив, поняла, что Макс прав — она актриса. И здесь, на кухне, они с Максимом, как на сцене: вокруг темная ночь, уже поздно, и их романтически освещенная кухня привлекает внимание зрителей. Занавес открыт — это представление для вас!

Впервые в жизни занимались сексом под чьим-то взглядом! Зритель из пятиэтажки даже взял охотничий бинокль! А Наташа — профессионал — она знает, где камера, и знает, какие ракурсы самые лучшие. Ухитрялась все делать так, чтобы в окно было видно только красивую эротику и никаких подробностей, а Макс с интересом слушался ее.

Это было мало похоже на их обычный секс, это было позирование в чистом виде. В открытую створку окна Наташа видела мужика с биноклем, а в закрытую — свое отражение. И это было величайшее наслаждение в ее жизни, Макс потом еще долго подсмеивался:

— Я думал, для потрясающего оргазма девушке достаточно одного меня, а оказалось, без дядьки с биноклем я ничто!

— Надеюсь, ему понравилось, — высказалась Наташа и, оглянувшись на окно, на прощание махнула дядьке рукой. Тот, кажется, растерялся, сделал взамен неуверенный жест и сбежал с балкона.

В последних числах августа Наташа поедет в Парижскую киношколу.

Весь август Наташа боялась. Наташа на самом деле боялась! Старалась все мысли об этом запихнуть подальше в глубины рассудка. Это не просто новая обстановка, это другая страна, другой менталитет…

— Там же все будут говорить по-французски! — всхлипывала она у Максима в объятиях каждый день, как ни старалась молчать об этом.

— И в чем проблема? — удивлялся он, убедительно изображая спокойствие. — Ты же понимаешь по-французски!

Конечно, проблема была не в этом. Макс видел Наташу насквозь и, как истинный педагог, незаметно внушал ей уверенность в себе, приводя примеры того, что актерский талант у нее все-таки есть.

— Разве я хоть раз смогла тебя обмануть? — веско выставляла Наташа вверх указательный пальчик. — Разве ты хоть одну секунду верил в то, что я забыла книжку в твоем кабинете совершенно случайно?

— Вот если бы это было кино, — улыбался Макс, нежно целуя ее в макушку, — к твоим ногам упал бы не только я, а еще и миллионы поклонников.

— Я хотела быть фотографом, мне и надо было им становиться! Я в этом хорошо разбираюсь, открыла бы сейчас свою студию… Нет, меня же понесло в дебри, в которых я блуждаю и не могу найти себе место даже в примитивном фильме!

— Малыш, успокойся. У тебя просто мандраж. Твое волнение вполне понятно, но не позволяй ему сбить тебя с толку. Тебя же не просто отсылают в чужую страну непонятно-зачем! Ты едешь туда учиться, у тебя четкий план, у тебя конкретные адреса, карту Парижа, я уверен, купить не трудно. И еще раз повторю: ты едешь туда учиться. Никто не рождается профессионалом в своем деле. А талант у тебя есть. Я же не слепой, видел не раз, как ты держишься на сцене. А перед объективом нашего фотоаппарата… О-о! Может, тебе надо пересмотреть все фотографии с тобой в главной роли?

Потом они рассматривали тысячи фотографий, которые накапливались несколько лет в коробках из-под обуви. Уже даже не рассуждали на тему Наташиного таланта, а просто мило вспоминали свое общее прошлое. Как подростки, передавая фотку из рук в руки, случайно касались друг друга пальцами и словно даже смущались от этого. И было что-то такое приятное, по-детски инфантильное в несмелых поглядываниях друг другу в глаза, так: с легкой улыбкой, чуть-чуть из-под бровей, наискосок… Как необычно было прикасаться к его телу когда-то, и как естественно сейчас! Хороший супруг, нескромный любовник… «Я так счастлива!», — хотела кричать Наташа, но то ли слов в русском языке не нашлось подходящих, то ли просто банальной смелости не хватило.

Новая ступень взаимоотношений. Хотя Наташе казалось — куда еще выше? Но оглянулась — действительно, следующий уровень. Снова разговаривали о Дашиной смерти, и Наталья поняла гораздо больше. Макс не стеснялся, не опасался обидеть Наташины чувства, говорил откровенно и доверительно.

— Ты понимаешь, врачи ее предупреждали. У нее в крови был препарат специальный, так что физической тяги к наркотикам она не могла испытывать. Она знала, что эти два вещества несовместимы, и что она умрет. Значит, это было осознанное желание умереть.

— А может, она решила рискнуть, — возразила Наташа. — Русские люди же это умеют: а вдруг не умру! Может, ей просто захотелось вспомнить эти ощущения, испытать их еще раз.

Не убедила. Впрочем, еще не все потеряно. Сейчас можно говорить что угодно — никто не опровергнет.

— Если она хотела начать новую жизнь, — рассуждала Наташа, — она была готова к тому, что там не будет ни тебя, ни Кати. Если бы она хотела вернуться к вам, она бы так и сказала: «Макс, давай снова будем одной семьей». А она приходила просто попросить прощения.

— Значит, ПОПРОЩАТЬСЯ, — придрался к слову Максим.

— Тем более! Значит, решение о смерти она приняла еще до этого разговора с тобой. Ты казнишь себя за преступление, которого не совершал. И ты даже не хочешь понять, что произошло! Произошла банальная ссора двух разведенных супругов. Подобных ссор полно вокруг тебя! «Кто ты вообще такой? Я растила сына в одиночку, и это теперь только мой сын, а ты катись ко всем чертям!» Ну, так что, после таких разборок всем теперь ходить стреляться? Макс, ты не обязан отвечать за чужие поступки. Наверно, она была тебе дорога, и ты просто переживаешь из-за ее смерти.

Макс честно кивнул. Наташа ведь уже все равно догадалась насчет армии, следовательно, можно сказать ей и все остальное, она поймет.

— Дашка меня из пепла подняла, — признался Максим, и его всегда спокойный, уверенный голос нервно дрогнул. — Если бы мы не познакомились на следующий же день, как я вернулся «на гражданку», я не представляю, что бы со мной было. Она заставила меня поступить в институт, а это, как ни странно, было самое сложное. Я не хотел браться ни за что новое. Я не знаю, может, Костик рассказал ей, в чем дело, но мне она об армии никогда не напоминала, и я за это ей очень благодарен… — Наташа вздохнула при этих словах и опустила голову. — Дашка заново научила меня веселиться, заставила меня следить за своим внешним видом, помогала мне ну абсолютно во всем! В институте я с Юриком познакомился, мы подружились, и Дашка просекла эту тему, стала его со Светкой в гости звать постоянно, или на пикники, в клубы, на лавочку у подъезда. Я один, кажется, ни на минуту не оставался. Я старался избегать людей, но люди почему-то всегда оказывались рядом: друзья, студенты в универе, прохожие на улицах, а на практике в школе — еще и дети. Решили пожениться и завести ребенка. И хоть на этом все счастье с моей супругой и закончилось, но те два года были неоценимым вкладом в мое существование. А я ничего не сделал взамен. Думал, успею… Не успел.

— Мне иногда кажется, что некоторые люди рождаются только для того, чтобы чему-то нас научить. А, научив, умирают…

— Карен?

— Угу.

Впервые прощались без грусти. Духота и сильный ветер обжигали кожу, солнце палило так, что кружилась голова, и на печаль просто не оставалось сил. Обниматься при такой жаре как-то не тянуло, и Наташа нежно поглаживала Максима по груди, а он легонько держал ее за локоток и выше. Вот совпадение: и в «Камасутре», и в психологии его ласка означает просьбу остаться…

В это время билеты на поезд достать очень трудно, их надо покупать сильно заранее, ведь большинство семей с детьми к Первому сентября возвращаются по своим городам после отпуска в Сочи. Сейчас на платформе толпилась уйма народа, цветастого, шумного… Некоторые молодые девушки, хоть и не все стройные, но загорелые до черноты и одетые максимально откровенно, не стесняясь своих родителей, поглядывали на Макса, словно не желая осознавать, что на обратной дороге курортные романы заводить уже поздно.

— Ну, как мне с ними бороться? — вздыхала Наташа с улыбкой и совершенно без ревности.

Почему-то большинство девушек не тормозятся обручальным кольцом на пальце мужчины. А у Макса даже и кольца нет, и пусть он хоть сотню жен обнимает, другие девчонки все равно будут глазеть на него. Красивый партнер — это радость или наказание?

Особенно, если ты — девушка с обычной внешностью. Классе в десятом она впадала в панику, когда на лице вдруг вскакивал типичный подростковый прыщ: теперь все увидят, что она Максиму не пара! Красивый партнер — это радость. Это стимул следить за собой, что Наташа и делает с четырнадцати лет. Посмотрите-ка на волосы! Ни у кого таких нет!

— Так боюсь! — ныла Наташа Максиму в плечо. — У меня ничего не получится!

— А ты представь себе самый худший вариант и смирись с ним заранее, — посоветовал парень.

— Худший? — подняла Наташа глазки. — Выгонят из института?

— Вернешься в Сочи, выйдешь замуж… — добавил Макс. — Не так уж и страшно, да? Ты ничего не теряешь. Но потеряешь, если не попытаешься. Если сгоряча бросишь институт. Если перестанешь ходить на пробы. Тебе же не просто так этот грант дали! Посмотри правде в глаза: уж не потому, что ты там всех достала…