Рассказы о чудесном

Оптика

Сообщение о том, что ночь была тёмной и дождливой, считается образцом дурновкусия в англоязычной литературе. Но была эта ночь такова.

В жизни много раздражизни. За героями идут мародёры, которые побеждают, берут власть и с хохотом назначают героев идиотами века. Такая берлогика. Конкурс на лучшую мужскую грудь. Победителей не судят. Мучитель сидит в мучительской и побежденным ставит мучительские оценки за мучительские задания. Особо старательным выпишут чек на отрезанное ухо Ван Гога и вручат «Самоучитель икры на гитаре».

Часы бутикают под гдеревом сексаул, на котором растут трусы. Подсказки народов мира. Русские народные подсказки. Подсказки тысячи и одной ночи. Одна из них непременно будет дождливой и тёмной. Подсказки темной, дождливой ночи. Такой вот новый жанр напол-нолунился и свалился с луны на землю.

Где?.. В гдействительности. В гдетской книжке у Пришвина «собачка что-то причуяла» (желательно ставить кавычки и не тырить, не тырить…). А когда собачка причует, надо или сидеть столбиком, впадая в статуй-ство, или бежать во все стороны, или юркнуть в подземство (международное название — андеграунд).

Душили пожар всю ночь. А ночь была темней и дождливей, чем ожидалось. «Иракцев — больше, чем ожидалось», — говорит Евроньюс. А сколько их ожидалось?.. И где?.. Гдевочка говорит: обагдадились, обелградились, обафганились, обиранились. Где словечки её растут? На гдереве гдетства. Писать надо бы с большой буквы, как делают немцы. На Гдереве Гдетства у Гдеда-Мороза.

— О чём эти цветы? — она спрашивает.

— Колдун никого не кушает. Он исчезает их.

Через малую длительность вдруг возникла гдействительность исчезновений. Исчезли: горчичник плоский, международное право, общедоступность трески, обязательное среднее школьное образование, самокат на подшипниках, репертуарный театр, расплата за пытки, варежки на тесёмках. Завелись нагломаны, наглофилы и наглофобы. Нагломания стала витамином успеха. Потусторонним вход воспрещен.

Потусторонних всячески обзывают, колошматят железом, ногами, режут бутылками с выбитым дном. Потусторонних оказалось вдруг больше, чем ожидалось. Потусторонние стали бомжами и выглядят потусторонне, потусторонне питаясь на потусторонних помойках. Возле больниц они замерзают потусторонне. Потусторонним вход воспрещен.

Когда кислородное голодание, — часто зевают. Герои зевают часто. Миф, легенда и анекдот — их почётное место, пенсии вместо. Пьют они ерунду из отчайника и жуют сообща, каждый свою, переживательную резинку. А ночь — темней и дождливей, чем ожидалось. Страшно схватить паралич, инсульт, инфаркт, диабет, простатит, гангрену, Альцгеймера, Паркинсона и прочие крабы. У всех героев бессонница, древнегреческий хор и вестник — шпион древнегрецких богов.

Но бывает и проще того. Слёзы текут, в глазах — горячий песок, в затылке хрустят и булькают шейные позвонки. Потусторонний герой идет к нагломанскому аппарату, и оттуда выскакивает такое высокое внутриглазное давление, что зрительный нерв отдаёт концы, и свет вырубается.

Занавес. Зрение само по себе замечательное, а света нет никакого, и ни хрена не видно.

— Ты будешь видеть то, чего никто!.. — сказал оракул. — Надо было раньше, гад героический, раньше вести здоровый образ жизни, пасти овец, пахать и сеять, сыры варить, пушнину ловить, а не сидеть в одной и той же вредной позе, над писаниной голову склоня, мешая клеткам правильно питаться.

— Оракул, сжалься, дай мне капель, снизь давленье в глазках!

— Отстань! Я не аптека. Ваши капли ведут народ к хирургам в глазорезку. А страх подъемлет ваш иммунитет. Страх слепоты тебе откроет нечто. Ты слеп сейчас и был слепым всегда. Одну стекляшку дам тебе на пробу…

Оракул даёт герою стёклышко от пивной бутылки. Герой залезает, как в Гдетстве, на Гдерево и видит в стёклышко свои образ жизни, ужасный, смешной, убийственный. За героями идут мародёры и с хохотом назначают героев идиотами века.

Он выплёвывает переживательную резинку. Его более ничто не волнует, кроме счастья всё это видеть своими глазами. Он идёт в дорогую оптику к оптимисту и заказывает себе очки из того самого стёклышка, что дал оракул на пробу. Оптимист выбирает оправу и делит стекляшку надвое. Стёклышко от оракула — вещь растяжимая, видно и по ту, и по эту сторону вопроса. Очень дорого. Торг невозможен. Это ведь не именная (газовая!) плита на площади звёзд.

Это звёздочки счастья — видеть своими глазами чудесные ужасы и ужасные чудеса собственной жизни.

— Ну как тебе? — спрашивает герой, выходя из оптики.

— Ночь была тёмная и дождливая, — отвечает оракул, делая вид, что они незнакомы и всякий ответ безразмерен.