Рассказы разных лет

КАЗАЧЬЯ ЗАСАДА Очерк

— …Вам известны обстановка и условия, в которых придется действовать? — спросил Доватор, не без удовольствия оглядывая стоявшего перед ним высокого стройного лейтенанта.

— Так точно, товарищ генерал! Командир полка объяснил задание и обстановку.

— Садитесь. Я повторю и уточню задание, — сказал Доватор, присаживаясь за простой деревенский дощатый стол. — Дорогобуж в руках немцев. Два батальона неизвестной нам пехотной части сегодня утром выступили из города и идут лесной дорогой через Анненково на село Скворцы. Вот они, эти села. — Доватор показывал на карте очерченные красным карандашом кружочки. — Ваша задача — не столько приостановить движение врага, сколько внести дезорганизацию и страх в его тылы… Понимаете?

— Так точно, товарищ генерал-майор, понимаю.

— Вы давно в комсомоле?

— С августа 1939 года, — ответил лейтенант.

— Командование вашего полка и помощник по комсомолу указали на вас. Не подкачайте, оправдайте доверие рекомендовавших вас людей. В разъезде будут молодые, энергичные люди, что облегчит вам задачу. Это, конечно, не означает, что пойдет только молодежь, будут и другие, но комсомольцы составят основное ядро вашего маленького отряда. Вы уже виделись с людьми, идущими в разъезд?

— Так точно, товарищ генерал. Лучших для такого задания и не надо. Только разрешите обратиться с просьбой…

— Обращайтесь.

— Разрешите взять в разъезд и нашего старика, «папашу», как мы называем его.

— Кто это? — спросил Доватор.

— Красноармеец Ефим Дудаков, старый конармеец, терский казак, участник мировой и гражданской войн.

— Переросток, немного задержался в комсомоле, — засмеялся генерал. — Ну что ж, согласен. Бывалый казак, старый конармеец не помешает, а только поможет молодежи. Еще есть ко мне вопросы? — поднимаясь с места, спросил Доватор.

— Никак нет, товарищ генерал, все ясно.

— В таком случае в 12.45 выступайте… Счастливого пути. — Генерал крепко пожал руку лейтенанта.

Казачий разъезд под командой лейтенанта Тускаева, двадцатилетнего офицера, осетина с Северного Кавказа, подошел к опушке. Казаки спешились и, отведя в овражек копей, установили в кустах пулеметы.

Лейтенант Тускаев с радистом Серегиным пробрались вперед, к самой дороге, и прислушались. Вдали нарастал и все приближался шум. Один из казаков, наблюдавший с дерева за дорогой, доложил:

— Немцы подходят… Густо идут. Сотен семь, а то и восемь будет. Идут как попало: кто по дороге, кто пахотой, кто полем. На шоссе видны броневики и обозы.

— Далеко отсюда? — спросил лейтенант.

— Километра два будет, — не отрывая глаз от бинокля, ответил казак.

Не прошло и двух минут, как лейтенант, связавшись по полевой рации с командиром полка, доложил ему, что со стороны Дорогобужа, свернув с шоссе на лесную дорогу Крупичаны — Скворцы, движется большая колонна гитлеровцев, идущих походным порядком без сторожевого охранения.

— Продолжайте наблюдение! К вам на помощь выходят эскадроны капитана Склярова. В случае необходимости, сообразуясь с обстановкой, вступите в бой, задержите противника до подхода эскадронов, хотя бы это угрожало вам разгромом, — приказал командир.

— Есть, задержать, — коротко ответил лейтенант.

В его разъезде было 36 боевых испытанных казаков. И хотя война началась всего три месяца назад, почти все бойцы были обстрелянными солдатами, уже дважды ходившими с Доватором в самую глубь немецких тылов. Лейтенант думал не больше полминуты:

— Коноводы — в овраг! Остальные — в цепь. Занять охранение, приготовиться к бою.

Затем он взобрался на дерево и стал внимательно вглядываться в даль.

По пыльной выжженной солнцем дороге двигался поток наступавших немцев. Легкая война, блицкриг, которая мерещилась им в эти месяцы, повлияла и на внешний вид немецких солдат. Колонна шла без равнения, не соблюдая интервалов между ротами. Запыленные, обливавшиеся по́том солдаты, в расстегнутых мундирах, с закинутыми набекрень и на затылки пилотками, шагали вдоль обочины дороги. Некоторые присаживались у канав, другие спешили через пахоту наперерез дороге. Было видно, что, находясь далеко от фронта, в своих тылах, фашисты не знали о появлении под Дорогобужем доваторской кавалерии.

— Спешат на Москву. Боятся опоздать, — тихо сказал наблюдатель, обращаясь к лейтенанту.

— Вот мы их сейчас и встретим гостинцем, — ответил лейтенант, слезая с дерева. — Без моей команды не стрелять! Подпустим поближе, а затем — бить в самую гущу.

Он прилег возле казаков и прижал к щеке ложе ручного пулемета.

Два эскадрона казаков под командой капитана Склярова вышли на рысях к расположению разъезда.

— Не опоздайте! Хоть я и надеюсь на лейтенанта Тускаева, но человек он молодой, горячий… как бы не зарвался. Спешите! — напутствуя уходящие эскадроны, сказал Доватор.

— Есть, не опоздать, товарищ генерал, — ответил капитан, и эскадроны лесной тропинкой, где шагом, где рысью, а где и в поводу, двинулись на помощь разъезду.

Немецкие солдаты уже проходили дорогу, когда из кустов, расположенных вдоль размытого грейдера, раздалась ружейно-пулеметная стрельба. Свинцовый ливень хватил прямо по густой, медленно передвигавшейся массе гитлеровцев и сразу же положил человек пятьдесят. Опешившие, растерявшиеся немцы бросились врассыпную. Некоторые попадали на землю, другие заметались по полю, третьи побежали обратно. Но часть солдат, остановленная офицерами, залегла и открыла огонь по леску. К ним постепенно присоединились и остальные солдаты. На опустевшей дороге развернулись броневики и, открыв сильный пулеметный огонь, стали медленно продвигаться вперед, стараясь сбить с опушки обстреливавших дорогу казаков.

Перестрелка росла, затягивалась. Опомнившиеся солдаты, поняв по силе огня, что русских немного, стали наступать перебежками и уступом, стремясь охватить фланги казаков.

— Усилить огонь, приготовить гранаты! Сержанту Казбекову выдвинуться с пулеметом за овражек! Будете оберегать наш левый фланг от охвата! — приказал лейтенант.

Вражеские пули все сильнее хлестали вокруг. В цепи уже были убитые: сержант Корнюхов и весельчак, любимец всего эскадрона комсомолец Степа Гладилин. За спиной лейтенанта все сильнее и чаще слышались стоны раненых. Перебитые пулями ветки падали возле казаков. По пыльной, потрескавшейся земле, шипя и посвистывая, скользили пули.

— Товарищ лейтенант, командование приказывает держаться во что бы то ни стало и не сдавать немцам большака. Эскадроны уже вышли на помощь, — услышал Тускаев голос высунувшегося из овражка радиста.

— Передай командиру, ляжем все, но немцам дорогу не уступим. Скажи генералу, здесь не простая, а комсомольская застава! — не переставая стрелять, ответил лейтенант.

Немецкий огонь усилился. Четыре броневика, развернувшись в цепочку, подходили к леску. Убедившись в том, что здесь нет ни артиллерии, ни минометов, они нагло и безнаказанно двигались вперед.

— Вре-ешь! Доваторцев не испугаешь! — оставляя на секунду раскалившийся пулемет, прошептал лейтенант и, зажав в руке связку гранат, пополз между кустов навстречу въезжавшему в лес переднему броневику.

Позади лейтенанта ползли ответственный секретарь полковой комсомольской организации Карпенко и Ефим Дудаков, тот самый пожилой казак, «папаша», участник первой мировой войны, о котором докладывал Доватору лейтенант. Старик только недавно вернулся в строй после ранения и был первым кавалером медали «За отвагу», получившим это отличие из рук Доватора.

Вот уже совсем близко от лейтенанта передний броневик: на его башне нарисован черно-желтый крест и намалевана пасть разъяренного волка.

Вот уже рядом эта разъяренная волчья пасть. Через голову притаившегося лейтенанта летят немецкие пули.

— Пора! — Он размахнулся, и связка гранат полетела под моторную часть броневика.

Взрыв — и огонь опалил кусты. Пулемет в башне замолк. Броневик дернулся, остановился и стал медленно крениться набок. Лейтенант видел, как волчью пасть окутало дымком, затем из люка и из смотровых щелей вырвалось пламя, и броневик потонул в дыму.

Дудаков подполз вплотную к второй машине, чуть приподнялся на локте и, развернувшись, с силой швырнул вперед бутылку с горючей смесью. Второй броневик загорелся так внезапно и так неожиданно легко, словно это была спичечная коробка. Шедшие за ним немцы разбежались по сторонам и залегли, но и сам казак остался лежать возле подожженной им машины. Лейтенант видел, как дернулось в предсмертной судороге его тело, прошитое пулеметной очередью с броневика.

— Товарищ лейтенант, обходят… с левого фланга обходят… автоматчики обошли… — подползая к лейтенанту, доложил связной. — Сержант Казбеков говорит, невмоготу держаться…

— Пусть держатся!!! Скажи, что посылаю пять автоматчиков на помощь. Сейчас сам буду.

Связной утвердительно кивнул и скрылся в кустах.

— Товарищ Карпенко! — обращаясь к ответственному секретарю, сказал лейтенант. — Наскреби у коноводов пятерых и скорей на помощь к Казбекову, только быстро!..

— Есть, быстро, товарищ лейтенант! — ответил Карпенко, и Тускаев услышал шорох отползавшего товарища.

Огонь немцев был так силен, что ползти дальше стало невозможно. В бой со стороны врага был втянут, по-видимому, целый батальон. Пули рвали землю вокруг лейтенанта. Но добраться до изнемогавшего в неравной борьбе Казбекова все-таки надо, и лейтенант, вжимаясь в землю, пополз дальше. Вот ложбинка, мертвое пространство. Только бы добраться до него, дальше будет легче… Пущенная низко пулеметная очередь, обдавая пылью и землей лицо лейтенанта, просвистела мимо. Срезанная ею ветка упала возле самых глаз. Еще одно, другое движение — и он в безопасности…

Тяжелая тупая боль внезапно охватывает плечо, немеют пальцы, кисть руки наливается свинцом, перестает слушаться.

— Бей, бей их, гадов! Кроши! — кричит кто-то рядом. Лейтенант с трудом приподнимает голову и видит, как Карпенко, уже не таясь, бьет длинной очередью из автомата по суматошно задвигавшейся вражеской цепи.

— Ур-ра! — слышит Тускаев могучий боевой клич. Лейтенант через силу заставляет себя подняться на колено. Теплая кровь заливает его онемевшее плечо и медленно стекает на гимнастерку. Но сейчас ничто — ни боль, ни кровь — не может заслонить ликующее, радостное возбуждение Тускаева.

По полю, вдоль опушки, по дороге скачут, размахивая шашками, развернувшиеся в лаву всадники.

— Ур-ра-а! — несется и слева.

Из-за деревьев вылетает второй эскадрон.

В распущенных, развевающихся бурках, косматых папахах, синих и красных башлыках, казаки носятся среди бегущих, объятых паникой гитлеровцев.

— Козакен, козакен! Шварц бурке! — слышатся их вопли.

А впереди конников, на сером статном коне, в серой папахе скачет сам Доватор, и, радостный, не веря своим глазам, лейтенант видит, как сверкает над головами бегущих врагов клинок генерала. Молниями взлетают шашки… Слышны стоны и крики мечущихся, перепуганных солдат.

— Руби людоедов! — закричал лейтенант. Он нечеловеческим напряжением воли поднялся на ноги, затем, шатаясь, медленно пошел вперед.

В его левой, здоровой руке зажат пистолет. Карпенко, идя слева, постреливает на ходу в разбегающихся немцев, одновременно помогает своему лейтенанту продвигаться вперед.

Бой, так внезапно начавшийся конной атакой, так же мгновенно стих. Больше половины вражеской колонны разбежалось. Побросав на дороге свои обозы, они отошли обратно к Дорогобужу. Лейтенант видел, как скакавшие по полю казаки поворачивали назад и гнали к опушке группы бросивших оружие, сдающихся врагов. У дороги стоял Доватор, опрашивавший захваченных в плен. Возле него — переводчик капитан Скляров.

Лейтенант неверными шагами подошел к генералу и, стараясь по-уставному вытянуться во фронт, доложил ему:

— Приказ выполнен, товарищ генерал-майор! Немцы задержаны на большаке…

— Молодец, лейтенант! Герой! Спасибо тебе, русское казачье спасибо.

— Товарищ генерал, — осмелев, перебил Доватора Тускаев, — если я герой, то кто же вы? Разве можно генералу скакать впереди лавы?..

И генерал ответил, смеясь:

— Но ты забыл, что я тоже был комсомольцем, и даже довольно долго, целых четыре года! — и крепко пожал руку лейтенанту, к которому уже подошел полковой врач.