Республика. Охота на бургомистра

Глава 1 Улица Павших героев.

Куйбышевская область.

Безымянлаг

(Безымянский исправительно-трудовой лагерь)

Управление особого строительства.

Страшный Безымянлаг, крупнейший из лагерей системы ГУЛАГа, широко раскинувшийся на 120 километров от Куйбышева до Самары, оставил по себе недобрую память. Нетопленные бараки-полуземлянки, трехъярусные нары, теснота, сырость, грязь, клопы, тараканы, смерть. Так характеризовал его бывший узник Павел Свиридов спустя годы. И недолгое время, проведённое там, врезалось в его память, расколов для него жизнь на «До» и «После». Даже четыре года войны не оставили в памяти разведчика Свиридова столь ярких воспоминаний. И часто во сне он слышал приказ начальника отряда: «Сегодня работаем в Ялте!»

***

Создали Безымянлаг по постановлению от 6 августа 1940 года недалеко от железнодорожной станции Безымянка (отсюда лагерь и получил свое название). По решению комитета обороны в Куйбышевской области должны построить три авиационных завода «Прогресс», «Авикор» и «Моторостроитель». Для обеспечения этой грандиозной стройки рабочей силой и организовали этот «остров» в большой системе лагерей Советского Союза.

Пик населенности Безымянлага пришелся на вторую половину 1941 года. В это время численность заключенных возросла до 90 тысяч человек. А концентрация «зк» на квадратный километр была значительно выше, чем даже на знаменитом Беломорканале. И именно здесь началась эта история…

***

Заключенный Павел Свиридов, переведенный в январе 1941 года в Безымянлаг, поначалу даже обрадовался переводу. Сюда отправляли только тех, кто владел производственными специальностями и был осужден по статьям политическим либо экономическим. С уголовниками у Свиридова, бывшего капитана НКВД, отношения по понятной причине не складывались. Павла давно «поставили бы на ножи», но его спасал бывший начальник Владимир Иванович Максимов2, нынешний руководитель 2-го отдела НКГБ.

Уберечь Свиридова от ареста Максимов не смог, как не смог спасти и от наказания по статье 58-1г3. Павла приговорили к расстрелу, но в 1939 году многим подобный приговор заменяли 15-ю годами лагерей. Максимов добился этого для Павла и следил за тем, чтобы он смог сохранить в лагере жизнь.

Переводом в Безымянлаг он был обязан Максимову. Начальником там был старший майор Лепилов4. Оставаться на прежнем месте для Павла было опасно. Слишком он не сошелся с уголовными элементами и ему вынесли «приговор». Начлаг Ракитин по телефону сообщил Максимову, что его протеже долго в его лагере не выживет.

– Забирай своего парня, Владимир Иванович, и забирай срочно.

– Если бы это было так просто, Иван Артёмович.

– Тогда прости, но я ничего гарантировать не могу. У меня обстановка сложная. Слишком много уголовников пригнали. Я прикрываю твоего Свиридова как могу. Но его «поставят на ножи». И сделают это в ближайшее время.

– Но ты начальник лагеря.

– Я не всесилен, Владимир Иванович. Потому тебя и предупреждаю. Его приговорили. Пока я не дал его убить, но вот надолго ли я продлил его дни? На этот вопрос я ответить не могу.

– Сейчас вытащить его не могу. Я бессилен Иван Артёмович.

– Тогда переводи его от меня, Владимир Иванович. Ныне в Безымянлаге специалистов собирают. Я ему направление сделаю.

– В Безымянлаге? А кто там у нас?

– Старший майор Лепилов Александр Павлович. Да ты его должен помнить. Но самое главное, что там почти нет тех, кто сидит по тяжелым уголовным статьям. А для твоего парня сейчас это главное.

Так Павел Свиридов и оказался в Управлении особого строительства НКВД в Куйбышевской области. Но с началом войны положение там осложнилось. Погода была скверная. Шли беспрерывные дожди, а потом сразу пришла лютая и снежная зима. Морозы доходили до 40 градусов ниже нуля.

Зеки готовили площадки, расчищали от снежных завалов дороги, выгружали оборудование, строили каркасы зданий, изготавливали кирпич, необходимый для строительства. Официальная рабочая смена составляла 11 часов, но на деле работать приходилось больше. Питание было низкокалорийным и численность «зк» сокращалась. В ноябре 1941 года умерло почти две тысячи человек. А декабрь 1941 года обещал быть еще тяжелее.

«Зк» Павел Свиридов в сентябре трудился в самом тяжелом месте, который назывался теплым словом «Ялта». Это работа у электропечи, где выжигали кирпич. Температура плюс 70 градусов. Кирпичи вытаскивали длинными железными щипцами. И чтобы делать это, нужно было быть настоящим виртуозом. Плотные рукавицы приходилось постоянно мочить в ведрах с водой, иначе ткань загоралась.

Это был ад и Павел, не привыкший к тяжелому физическому труду, долго бы там не протянул. Поэтому перевод с начала октября в похоронную команду стал для него спасением. И здесь также постарался комиссар госбезопасности Максимов.

***

Хоронили умерших зеков на кладбище в районе Мехзавода.

Закидав общую могилу, заключенные команды получили отдых. Свиридов воткнул лопату в землю и плотнее закутался в телогрейку. Его лагерный приятель Натан Гинзбург закашлялся.

– Если так пойдет и дальше, – сказал он Павлу его. – То и мы с тобой скоро здесь окажемся.

– Это ты в Ялте не был, Натан. Температура у гофмановской электропечи градусов 70.

– Я бы сейчас погрелся, Паша. Честно тебе говорю. Постоянный холод и мороз меня доконают.

– А ты попробуй поработать, когда у печи плюс 70 градусов, а в поле минус 30. Еще хуже будет. Не дай бог тебе в Ялту, Натан.

– Мне все равно где умирать, Паша.

– Я на фронт хочу проситься.

– Да почти все туда просятся, Паша. Не знал? Даже на передовой лучше, чем здесь. Нормы на заводе выросли, а кормежка такая, что скоро ноги протянем.

– Говорят участок работы у нас важный, Натан. А немец-то слышно прёт. Потому легче не будет.

– И я про то.

– Так у меня же статья расстрельная, Натан. Тебе только десятку дали, а мне высшую меру социальной защиты расстрел. Потом заменили на пятнаху. Два года сижу. В первом лагере едва не прирезали уголовники. Перевели сюда. Полгода здесь, а уже на скелет похож.

– То ли еще будет, – мрачно сказал Гинсбург.

– Ты ведь в медицинском учился, Натан?

– Учился, пока сюда не загремел.

– В медчасти тебе стоит пристроится. Там персонала не хватает. Я слышал. И работа легче и кормежка лучше.

– А ты?

– Ты про себя думай, Натан. Кашляешь. Молочка бы горячего попить. А у нас в бараке и простого кипятка не будет сегодня.

– Молоко, – произнес Натан. – Слово какое теплое. Ты задумывался, Паша, над тем, что мы стали именно здесь ценить простые радости. Просто посидеть в тепле и выпить стакан молока.

– Тебе нужно попасть в медчасть, Натан. Вчера ведь у нас в бараке одного на больничку отправили.

– Я до такого состояния еще не дошел, Паша. Это как судьба повернет. Может сегодня нам и повезет?

Свиридов грустно улыбнулся…

***

Но слова Натана оказались пророческими. В тот же вечер Павлу улыбнулась удача. Его неожиданно вызвали к начальнику лагеря старшему майору Лепилову.

Начлагу позвонили из Москвы:

– Александр Павлович?

– Лепилов у аппарата.

– Это Максимов, здравствуй Александр Павлович.

– Рад слышать тебя, Владимир Иванович.

– У тебя есть заключенный Свиридов Павел Петрович.

– Есть такой. Ныне в похоронной команде состоит. Вернее состоял.

– Что значит, состоял? – спросил встревоженный Максимов.

– А то и значит, что люди у меня мрут как мухи. Я ведь уже докладывал, что за месяц в лагере умерло 1742 человека. И сделать ничего не могу. Травматизм, болезни кожи, истощение и цинга. Снабжение чрезвычайно скудное. А требуют повышать и повышать нормы.

– Но я просил тебя, Александр Павлович.

– Сделал всё что мог. Я сейчас выясню что с твоим Свиридовым.

Лепилову доложили, что зк Свиридов жив и по-прежнему состоит в похоронной команде.

– Жив твой парень. Владимир Иванович.

– Готовь его к «выписке», Александр Павлович. Сегодня получишь его документы.

– Готовить Свиридова к «выписке»? Я не ослышался, Владимир Иванович?

– На этот раз все точно, Александр Павлович.

– Ну и слава богу, Владимир Иванович.

– Завтра утром за ним машина придёт. Приказ подписан генеральным комиссаром госбезопасности. Теперь Свиридов снова капитан НКВД. Вернее, уже не НКВД, а НКГБ. Но про это ты сам ему все расскажешь и приказ зачитаешь!

***

Лепилов прочитал документы, которые ему доставили.

«Постановление Военной Коллегии Верховного Суда СССР.

Прекратить дело и полностью реабилитировать капитана Свиридова Павла Петровича.

Снизить наказание до фактически отбытого им срока и из-под стражи освободить».

И выходило, что теперь «зк» Свиридов офицер государственной безопасности.

Начальник лагеря отложил бумаги.

«Вот как бывает. Захотел всесильный Берия и летит капитан Свиридов из лагеря белым лебедем. В Москву летит. Уговорил-таки Максимов отпустить его ученика. А ведь по какому делу парень в лагере оказался. И сам признание подписал. Был после суда в бериевском списке по 1-й категории5. Не думал я, что Берия простит его. Но Максимов просто волшебник».

Лепилов хорошо знал, за что взяли Свиридова. После ареста тогдашнего комиссара госбезопасности Ежова6 дело завертелось большое. Арестовали многих его сподвижников, и в их числе был дивизионный комиссар Владимир Константинов, который показал на следствии, что и капитан Свиридов был также близок к Ежову7, как и он сам. Военной коллегией Верховного суда СССР капитан был осужден за принадлежность к антисоветской военно-троцкистской организации и приговорен к расстрелу.

Максимов пытался убедить, что его протеже к делу никакого касательства не имеет и Константинов просто оговорил его на следствии. Личного знакомства с Ежовым у Свиридова не было. Они даже не встречались. Где Свиридов, а где сам глава НКГБ Ежов.

Лепилов понимал, что Константинова избивали, и он подписал признание и назвал в соучастниках первых попавших на память людей. Но дело было громкое. И менять никто ничего не стал. Максимову удалось только спасти Свиридову жизнь.

– Фатеев! – громко произнес Лепилов.

В кабинет вбежал молодой лейтенант.

– Товарищ старший майор!

– ЗК Свиридова ко мне! Немедленно!

Лейтенант исчез.

Александр Лепилов был человек прямой и честный. В зеках он видел людей и делал все, чтобы жизнь их облегчить. Но много ли он мог? Время настало суровое. Шла война и с него самого спрашивали. Потому сейчас он обрадовался, что Свиридова вызвали в Москву.

***

Заключенный сбил снег с ботинок и, постучавшись, вошёл в кабинет начальника лагеря.

– Осужденный Свиридов явился по вашему приказанию, гражданин начальник.

Лепилов с минуту молча смотрел на пришедшего затем сказал:

– Знаешь, зачем зван?

– Никак нет, гражданин начальник.

– Ты хотел проситься на фронт, Свиридов? Ничего не путаю?

– Так точно, гражданин начальник.

– Твое желание исполнилось, Свиридов.

ЗК молча, не шевелясь, стоял перед начлагом.

«Неужели на фронт? Или шутит начальник?»

Лепилов встал со стула, взял в руки лист бумаги и стал читать:

– «Постановлением Военной Коллегии Верховного Суда СССР дело против Свиридова Павла Петровича прекращается. Свиридова Павла Петровича из лагеря освободить и вернуть по прежнему месту жительства в город Москву. Приказом генерального комиссара государственной безопасности Свиридова Павла Петровича вернуть на работу в органы НКГБ с возвращением ему прежнего специального звания капитана НКГБ СССР. Направить Свиридова П.П. в распоряжение начальника 2-го отдела НКГБ СССР Комиссара государственной безопасности Максимова В.И.».

Павел был так поражён услышанным, что не мог поверить в то, что это наяву. Его не только освобождали, но возвращали звание. Больше того он был вызван в Москву в распоряжение начальника 2-го отдела НКГБ.

Лепилов отложил лист и спросил:

– Ты служил до ареста в особом отделе НКВД, Свиридов?

– Так точно. Я был сотрудником 5-го отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР до моего ареста.

– С 3 февраля 1941 года путем разделения Народного комиссариата внутренних дел СССР на два наркомата образован НКГБ СССР. И ты, Свиридов, ныне капитан государственной безопасности. На этом документе стоит подпись народного комиссара госбезопасности СССР Меркулова Всеволода Николаевича. И тебя уже завтра отправят в Москву в распоряжение комиссара госбезопасности 2-го ранга Максимова Владимира Ивановича. Все понятно?

– Так точно, гражданин… товарищ старший майор!

– Переночуешь здесь. Возвращаться в барак тебе не нужно! Я прикажу, и тебе выдадут форму, но без знаков различия. Имеете какие-нибудь жалобы, товарищ капитан госбезопасности?

– Никак нет, товарищ старший майор!

– Еще вопросы есть?

– Никак нет, но… Есть одна просьба.

– Просьба? А ты не слишком наглеешь, Свиридов?

– Не о себе прошу, товарищ старший майор. ЗК Натан Гинсбург.

– Гинсбург? И что с ним?

– Мы с ним вместе в похоронной команде состояли, товарищ старший майор.

– И что? Насчет Гинсбурга никакого приказа не было, Свиридов.

– Я не о том, товарищ старший майор. Он ведь почти медицинский закончил. Может работать в медчасти.

– Он врач?

– Его с последнего курса забрали. Он почти готовый врач, товарищ старший майор. У него все в семье врачи.

– Хорошо, – Лепилов сделал пометку в записной книжке. – Посмотрим на твоего Гинсбурга. А сейчас иди, Свиридов…

***

Управление службы СД Брасовского округа

Майор фон Дитмар.

Ноябрь 1941, год.

СС Штурмбаннфюрер8 барон Макс Ульрих Готтлоб фон Дитмар, руководитель службы СД в Брасовском районе9, поначалу не был доволен назначением. Масштаб работы показался ему ничтожным. Выезжая из Берлина на фронт, он мечтал о большем.

Барон принадлежал к старинному дворянскому роду из Пруссии, который связан с Россией. Одна ветвь Дитмаров с 18-го века на русской службе. Дальний родственник Макса барон Николай Николаевич фон Дитмар окончил Николаевскую военную академию в 1914 году и был командиром 11-го гусарского Изюмского полка10.

Макс Ульрих отлично владел русским языком и потому настоял на своей отправке в Россию. В свои молодые годы он уже в звании СС штурмбаннфюрера и лично знал Вальтера Шелленберга11.

Именно Шелленберг способствовал его оправке на фронт и обещал важный участок для работы, где молодой барон сможет себя проявить.

При получении назначения в Брасовский район барон высказал сомнение своему начальнику оберфюреру12 Грефрату.

– Вы работали у Шелленберга и наверняка знаете его теории о партизанской войне, – сказал Максу Грефрат.

– Я знаю, что думает бригаденфюрер Шелленберг по поводу партизанской войны, герр оберфюрер. Но я сказал вам не об этом. Я недоволен малой зоной ответственности, которую вы готовы мне доверить.

– Вы еще не разобрались в обстановке, Макс, – ответил Грефрат. – Потому так говорите. Но ваш участок важен как никогда и особенно сейчас.

Грефрату было 56 лет, и он обращался к 32-летнему фон Дитмару по имени. Грефрат считал себя другом отца барона фон Дитмара и потому оказывал ему покровительство.

– Но что такого в этом поселке, герр обрефюрер?

– Это не просто поселок, Макс. Это центр эксперимента! Мы испытываем нехватку охранных подразделений. И мы сами не можем наладить слаженную работу тыловых служб. Вы разве этого не видите?

– Вижу, – согласился Дитмар.

– Русские воспользовались жестокостью, с которой наши генералы начали вести эту войну. «Приказ о комиссарах», требующий расстреливать всех комиссаров без исключения, пропаганда о недочеловеческом характере русского народа, массовые расстрелы, которые проводятся зондеркомандами, только усиливают сопротивление русских в наших тылах.

– Я это хорошо понимаю, герр оберфюрер.

– Именно поэтому эксперимент в Локте так важен для нас! Мы захватили и продолжаем захватывать огромные территории. Как их контролировать? Наших тыловых частей не хватает даже на треть этих территорий! Потому благоразумно опираться на русских, что хотят сотрудничать с нами. А местный обер-бургомистр господин Воскобойник сам и всего за несколько дней создал вполне боеспособное подразделение народной милиции (местного ополчения) в 200 бойцов. Начальником он назначил господина Каминского. И наш генерал Брандт 16 ноября утвердил главу Локотской волости и его заместителя Каминского в должности. Больше того, генерал считает, что это подразделение следует увеличивать и далее. Тем более что это не подразделение вермахта, это войско Локотского самоуправления. Они сами себя обеспечивают. Они сами платят им жалование. Они не требуют рейхсмарок. На их территории действуют советские денежные знаки. Потому повысить боеспособность этих отрядов и увеличить их численность нам следует через максимально лояльную политику. А что будет с ними после нашей победы, пусть решает политическое руководство.

– Значит, мне ехать туда?

– И как можно быстрее, Макс. Время не терпит. Осмотритесь и подготовьте доклад для меня.

– Я вас понял, герр оберфюрер, но…

– Вы сами увидите, как важна эта работа, Макс! Ваш отец легких путей никогда не искал!

– Я вас понял, герр оберфюрер!

***

Со времени разговора прошло три месяца, и Дитмар свою задачу выполнял хорошо. Барон быстро понял, какой участок ему доверили.

Брасовский район до революции входил в состав Комаринской волости. В поселке Локоть было имение великого князя Михаила Александровича, брата Николая Второго. И уровень жизни тамошнего крестьянства был много выше, чем в других областях империи. В годы Гражданской войны Брасовские крестьяне боролись с советами. Сталинская коллективизация стала настоящей бедой для местных жителей. Потому после отступления советских войск в ноябре 1941 года в Локте собрались сельские старосты и избрали губернатором Локтя сельского учителя Константина Воскобойника, а его заместителем бывшего инженера, репрессированного в 1935 году, Бронислава Каминского.

Барон оценил организаторские способности Воскобойника и таланты Каминского. Эти люди будут весьма полезны Германии. Но особенно барон выделил среди местных начальника уголовной полиции Ивана Третьяка13.

Третьяк не был уроженцем Локтя. Он в прошлом, при большевиках, работал в прокуратуре и состоял в коммунистической партии. Во время войны стал работать в военной прокуратуре и попал в плен при отступлении Красной Армии в августе 1941-го года. В лагере его выделили из-за сносного знания немецкого языка. В сентябре он прибыл в управление краевой службы СД переводчиком.

Ставший бургомистром Локотского самоуправления Воскобойник случайно встретил Третьяка на одном из совещаний и уговорил его перейти на должность начальника уголовной полиции. Опытных и умных людей не хватало. Человек он был молодой и образованный. С такими было приятно беседовать. Да и дело свое хорошо знал.

– Я хочу предложить вам иную работу, господин Третьяк.

– Но я вполне доволен своей скромной должностью, господин обер-бургомистр.

– Разве работа переводчика для вас? Вы способны на большее. Или вы думаете, что пока не перешли черту невозврата?

– Вы о чем, господин бургомистр?

– О возможности перейти обратно к большевикам.

– Я бывший работник военной прокуратуры. Для меня нет возврата к большевикам. Мне не простят перехода к вам.

– Кто знает, господин Третьяк. Но я хочу предложить вам работу начальника полиции.

– Начальника полиции?

– Именно. Вы знаете, что такое следствие и эта работа вам по плечу. А мне нужен человек для борьбы с подпольщиками. Вы сами видите, что мы строим новое государство. И врагов у нас будет достаточно.

– Я могу подумать?

– Можете, но совсем недолго, господин Третьяк. Через несколько дней будет обнародован манифест об образовании Народно-социалистической Партии России «Викинг». Мы уничтожаем колхозы и бесплатно передаем землю крестьянам. Провозглашаем свободу частной инициативы. И ориентируемся на создание Русского национального государства. И я предлагаю вам вступить в наши ряды, господин Третьяк. Большевики, узнав об этом, сразу предпримут действия против нас. Это будет война на уничтожение. Потому я и предлагаю должность именно вам.

Так бывший следователь военной прокуратуры СССР стал начальником полиции Локотского округа. Благодаря Третьяку удалось быстро выловить всех оставленных здесь советских подпольщиков.

Штурмбаннфюрер Дитмар хорошо понимал, что советская разведка на этом не успокоится. Они станут засылать сюда своих людей. И меры нужно принимать уже сейчас. Он выиграл только первый раунд. Но впереди второй – более тяжелый.

***

Дитмар пригласил к себе в кабинет начальника полиции Локтя.

Внешне они даже были чем-то похожи. Оба высокие, хорошо сложенные с волевыми лицами. Только цвет волос у Дитмара светлый, а у Третьяка каштановый.

Третьяк всегда аккуратно одевался, подворотничок на его мундире сиял белизной, рубашка хорошо выглажена. Этим он выгодно отличался от многих своих коллег по полиции.

– Прошу вас, герр Третьяк.

– Спасибо за оказанное доверие, герр штурмбаннфюрер!

– Не стоит так официально, герр Третьяк. Нам ведь с вами работать вместе. Тем более что я высоко ценю ваши профессиональные качества. Вы бывший следователь советской прокуратуры.

– Да, герр фон Дитмар. Все это есть в моей анкете. Я ничего не скрывал от немецких властей.

– Вы помогли ликвидировать большевистское подполье, Иван Петрович. Вы имеете благодарности от немецкого командования.

– Я готов служить добросовестно и дальше, герр фон Дитмар. Можете не сомневаться.

– Спасибо, Иван Петрович. Я пригласил вас, ибо прочитал вашу докладную записку. По поводу партизанского отряда. Признаюсь вам, что и сам пришел к такому же выводу. Вы совершенно правы полагая, что скоро большевики пришлют сюда новых людей.

– Это понятно, герр фон Дитмар. Локотское самоуправление опасно для них. И они обязательно пришлют сюда людей, дабы вести подрывную работу.

– И наша задача их быстро обезвредить, герр Третьяк.

– Мы уже проверяем всех, кто прибыл в Локоть недавно.

– И каковы результаты этих проверок? – спросил Дитмар.

– Пока нет ничего, что могло бы вас заинтересовать, герр фон Дитмар.

– Скажите, Иван Петрович, а как вы проводите эти проверки?

– С прибывшими беседуют опытные люди.

– Опытные?

– Именно так. Я отобрал тех, кто умеет разговаривать с людьми. Они не допрашивают, они беседуют. Никакого нажима не допускается.

– А вот это верный подход, герр Третьяк. После того как мы ликвидировали местное подполье, большевики станут пытаться его восстановить. Но, я уверен, что ваши люди взяли не всех.

– Не всех? Но подполья больше нет, герр фон Дитмар. За это я могу поручиться.

– Подполья нет. Но наверняка остались люди, которые ныне сидят без связи. Они сидят и ждут. И нам бы неплохо выявить этих людей.

– Вот для этого я и написал свою докладную записку, герр фон Дитмар. Нам стоит ловить «на живца», как говорят у нас. Мы создадим некое подобие партизанского отряда. И нам нужны свои люди в качестве провокаторов. Такими могут стать агенты из концлагерей. По опыту знаю, что тамошние провокаторы – лучшие.

– Да, герр Третьяк. Для этой цели я выбрал трех агентов из концентрационного лагеря № 234. Это доносчики, которых раскрыли сами заключенные. Нам удалось их спасти. Завтра их тайно доставят в Локоть. И вы начнете с ними работать.

– Я, герр фон Дитмар?

– Именно вы. Вы создадите этот фальшивый партизанский отряд. Пока их только трое. Но они должны привлечь к себе тех, кто желает сопротивляться нам, герр Третьяк. А для этого им нужна громкая легенда. И создадите её вы.

– И знать про это должен узкий круг лиц. Я все верно понял?

– Именно так. Отобранные мною люди должны стать в глазах большевиков настоящими героями. И после этого они станут приманивать к себе всех, кто нам нужен.

Третьяк согласился…

***

Начальник службы СД был человеком осторожным. Даже понравившегося ему Третьяка он решил проверить. Доверять полностью не следует никому, так говорил оберфюрер Грефрат.

Дитмар просмотрел наспех созданную картотеку чиновников Локотского самоуправления и быстро нашел нужного человека. Это был Лисовин Игнат Пантелеевич.

Ныне он состоял в должности следователя при управлении уголовной полиции. И господин Воскобойник как-то сказал Дитмару, что ранее именно Лисовин претендовал на должность начальника полиции. Но Воскобойник предложил должность Третьяку. Потому с Лисовиным нужно было побеседовать.

Штурмбаннфюрер тайно вызвал его в гестапо.

– Я бы хотел с вами поговорить, господин Лисовин.

– Я вас слушаю, господин барон.

– Насколько я знаю, именно вы претендовали на должность начальника уголовной полиции Локтя.

– Я надеялся, что должность отдадут мне. Но господин Воскобойник решил по-иному.

– И вы обижены на господина Воскобойника?

– Нет. Я доволен своей нынешней работой.

– Вам понравился ваш начальник полиции?

– Третьяк весьма умен. Этого у него не отнять.

– Но он молод.

– Да, но у него есть опыт следственной работы.

– Как и у вас, господин Лисовин.

– Но я архивный работник. А он следователь. И следователь не из последних. Я о нём слышал. Хотя лично мы никогда не пресекались.

– И что вы слышали?

– Он вел ряд весьма резонансных дел.

– Тогда я задам вам главный вопрос. Он может быть агентом большевиков?

Лисовин немного подумал и ответил:

– Не думаю, но и исключить этого не могу.

– Дело в том, что господину Третьяку доверена важная работа. И мы должны быть в нем уверены.

– Я должен его проверить?

– По возможности узнайте о нем всё. Я имею в виду то, чего он не написал в своей анкете.

– Все мы чего-то не написали в анкетах, герр фон Дитмар.

Лисовин также как и Третьяк ранее работал в органах внутренних дел РСФСР. Но высокого положения не занимал и сидел на низких должностях. Большевиков не любил искренне. Не мог простить, что долгие годы жил под чужой фамилией и работал на власть, которая уничтожила его семью.