Рейд на Сан и Вислу

7

Ночь на второе января провели в расположении батальона Брайко.

— Петя теперь уже окончательно стал командиром батальона, — говорил, умываясь снегом, Андрей Цымбал. — До сих пор ему что–то не везло.

Действительно так! Только принял Брайко командование батальоном, повоевал недельки две, как с Большой земли из госпиталя возвращается по излечении организатор Кролевецкого отряда, он же и комбат, Кучерявский. Пришлось сдавать батальон и впрягаться снова в штабную лямку. Кучерявский покомандовал, отбыл куда–то «в распоряжение» — батальон принимает Подоляко. Ранило Подоляко — опять комбатом Петя Брайко. Только развоевался как следует, вторично появляется Кучерявский…

Вспоминаю любимца всего нашего соединения Валентина Подоляко. В Карпатском рейде в бою с четвертым полком СС сложил он в селе Рашковцы свою буйную голову. Кучерявский же, раненный, улетел после Карпат в Москву. Теперь Брайко твердо обосновался на положении комбата, хотя фактически он командует этим батальоном с той поры, как мы отошли из Карпат.

Петя Брайко — маленький, стройный, юркий, всегда собранный. Талия туго перетянута офицерским ремнем, слева — кожаная сумка и планшет, справа — кобура с трофейным пистолетом. Язык точный, военный. Вот только голос подводит: тоненький, бабий голосок, никакой солидности. Да и характер… Но об этом потом.

В обычном товарищеском обиходе первое, что обращает на себя внимание, — это Петин смешок, ехидный и быстрый какой–то, будто горох рассыпали. Вот и на этот раз за ужином он говорит:

— Обстановка на нашем участке вполне благоприятная: фронт с тыла мне прикрывает четвертая гвардейская. Та самая, что без солдат. Хи–хи–хи…

— Это как же понимать: фронт с тыла? — спрашиваю я.

— А я по приказу Ковпака держал оборону фронтом на восток. А теперь это наш тыл.

— Ну, ну, продолжай….

— А с севера сидят в лесах те, что с красными ленточками. Петушки, одним словом, хи–хи–хи… На западе наши батальоны Кульбака, Матющенко, там же — штаб, а теперь уже и батарея… на волах, хи–хи–хи… А на самой железке, под Олевском, это ж надо придумать, хи–хи–хи, линия Бакрадзе. В общем, воюем… на одном боку. Перевернулся на другой бок и снова воюю, хи–хи–хи…

Не пойму я, что тут смешного. По всему видно: жалуется комбат, что около месяца просидел в обороне.

Только перед моим отъездом Брайко подошел к тачанке и уже серьезно, без хихиканья, приложил руку к папахе, которую он лихо наловчился носить еще в Карпатах:

— Разрешите обратиться с просьбой, товарищ подполковник?

— Слушаю…

— Дайте мне в батальон старшего лейтенанта Цымбала…

Мне не понравилась эта просьба:

— Что это ты? Опять в замы захотел?

Брайко молчал.

— Отчего ж не хихикаешь?

— Я прошу его комиссаром в батальон.

Пришлось задуматься. Шуточки кончились, надо принимать решение. Цымбал, с рукой на черной перевязи, в черной кубанке с малиновым верхом, стоял в стороне, похлопывая себя нагайкой по голенищу. Эту нагайку с вечера я видел у Брайко. Обменялись — значит, друзья…

— Погоди, Петр, дай разобраться… Покажи–ка, браток, свое войско.

Мы объехали расположение батальона. Когда возвращались, Брайко, следовавший верхом рядом с тачанкой, ожидающе взглянул мне в глаза:

— Какое впечатление, товарищ командир?

— Противоречивое, комбат.

Хихиканье застряло в горле у Брайко. Он настороженно замолчал.

— Службу люди несут хорошо. Поздоровели…

— Да, отъелись маленько после карпатской голодухи…

— Оружие держат в порядке. Много новеньких?

— Тридцать шесть человек…

— Но вот что, комбат. Вроде жирком обросли твои люди. Как ты сам не замечаешь этого?

Комбат залился своим смешком:

— Хи–хи… Так дело же за приказом. Не от нас зависит. Будет приказ к маршу…

— Приказ, Петя, будет.

— Дней десять на подготовку и…

— Доложить о готовности к маршу завтра вечером, — приказал я.

Брайко даже обомлел от удивления, натянул поводья, отчего его верховой конь прижал уши.

— Вот это я понимаю! — сказал он с неподдельным восхищением. — Разрешите ехать выполнять, товарищ командир?

— Да поедем уж вместе. Через полчаса — час двигаю в Собычин…

В Собычине располагался штаб нашего соединения. А соединение было разбросано в радиусе до полусотни километров. Стояли гарнизонами — партизанский край.