Глава 2

Мистер Лавгуд отсутствия дочери даже и не заметил, настолько был погружен в свое горе. Отсутствие ее не видели и соседи, Луна, казалось, была никому не нужна до того самого дня. Ксено сидел на диване, погрузившись в свои воспоминания, когда на пол перед ним упала отчаянно кашляющая голая девочка. Ее поначалу мужчина и не узнал, но затем увиденное заставило Ксено скачком выйти из депрессии. Перед ним лежала Луна. Почти скелет, сильно побитая девочка тяжело дышала, лежа на полу. Ксено метнулся к ней, беря девочку на руки, чтобы переложить на кровать.

— Луковка, родная моя, что с тобой случилось? — воскликнул мужчина, но во взгляде открывшей глаза дочери не было узнавания, в ее глазах плескался ужас.

Аленка услышала голос, ощутив, что находится на чьих-то руках. Державший ее мужчина был, на первый взгляд, незнаком, но он что-то ласково говорил на каком-то почти забытом языке, и уже сжавшаяся девочка расслабилась. Очень сильно хотелось кушать, так сильно что просто не было сил терпеть, отчего Аленка даже едва слышно заскулила.

Ксено, видя жалобный взгляд дочери, не понимал, что происходит, а когда она заскулила, то его волосы чуть не встали дыбом — столько отчаяния было в этом звуке. Куда-то внезапно ушла тоска по Пандоре, мистер Лавгуд завернул Луну в простынку, шагнув в камин. О мантии Ксено даже и не подумал.

Увидев мистера Лавгуда с ребенком на руках, привет-ведьма сразу же вызвала целителя Сметвика — большого специалиста именно по детям. Аленка же реальность не воспринимала, зажмурившись от страха. Что придумают палачи, не сумев ее убить в газовой камере, девочка себе не представляла, надеясь только, что не затолкают живьем в печь. Говорили, что так умирать — очень больно.

— Ксено, что с ней случилось? — спокойно спросил Гиппократ, увидев обнаженного ребенка. В то, что отец такое сделал с дочерью, он не верил.

— Она возникла прямо из воздуха, — попытался объяснить мистер Лавгуд, понимая, что его уход в себя чуть не стал причиной гибели дочери. Хотелось проклясть себя, но оставлять Луну одну он не планировал. — Не знаю, откуда и что с ней произошло.

— Девочка сильно истощена, не раз избита, да еще и отравлена чем-то непонятным, — заключил целитель, накрывая тело девочки простыней. — Я дам тебе зелья, но нужен менталист.

— Зови, — вздохнул Ксено, понимая, что другого выхода нет. В этот момент он даже не подумал, что воспоминания дочери могут быть ей очень тяжелы.

Штатный менталист Мунго многое видел в своей жизни, но увидев истощенного ребенка, в первый момент хотел отказаться. Что-то он такое почувствовал. Затем маг вздохнул и вошел в память немедленно заскулившей девочки. А перед глазами Аленки опять появились каратели, опять их гнали бегом и кого-то грызли собаки, опять толпы голых людей бежали в баню…

— Она очень голодна, — выдохнул менталист, выскочив из памяти ребенка. То, что он увидел, просто не могло быть, но она было! — Я сгружу воспоминания, — глухим голосом произнес маг. Сгорбившись, он двинулся к артефакту.

— Алисия! — позвал целитель медиведьму. — Покормите девочку легким супом, очень легким, хорошо?

— Да, целитель, — кивнула девушка, отдавая приказ домовику, а сама присела рядом с Аленкой. — Ну, здравствуй, маленькая…

— Здрасте… — прошептала Аленка, вспомнив язык, на котором они говорили. — Вы меня убьете?

— Нет, малышка, — медиведьма едва удержала себя в руках — такой вопрос от ребенка… — Мы тебя подлечим.

А Ксено с Гиппократом уже нырял в артефакт. Ему было важно увидеть, что случилось с Луной. Что же, он увидел. Девочку перенесло сквозь время и пространство ритуалом, убившим Пандору. И там она обрела… семью. Новая мама, дети кругом и суровые мужчины с непонятными устройствами в руках. И ощущение гордости от причастности к происходящему. Ну а потом… Майданек. Мистер Лавгуд историю знал, но ограниченно. Он понял, что делали с детьми, но зачем? Это ускользало от его понимания. Полгода в аду. Почти без еды, в сопровождении боли и черные трубы крематория — самое страшное место. Ксено смотрел, чувствуя, что еще немного и сойдет с ума. Полгода в аду провела его единственная дочь, о которой он забыл, погрузившись в свое горе.

— И что теперь? — помертвевшим голосом произнес Ксено, наблюдая за тем, как кормят Луну, себя Луной, насколько он понял, уже не воспринимавшей.

— Теперь будешь пытаться ее отогреть, выпаивать зельями, ухаживать, — очень грустно произнес Гиппократ, произнеся дополнительную клятву о приватности. — Никогда такого не видел…

— Я тоже, — почти прошептал мистер Лавгуд, понимая, что даже представить прожитое ею очень трудно.

А Аленку кормила добрая девушка, как в отряде. Девочка подумала, что, может быть, она вернулась в отряд, только в другой и теперь нужно будет, как мама Лида. Что же, Аленка была готова, потому что палачей надо убить, всех! Девочка точно знала, что любой палач в черном должен лежать в земле. За всех, кого они убили, закусали собаками и расстреляли…

Теперь Аленка вспомнила того, кто держал ее на руках. Это был… папа, кажется. Девочка была не уверена, но решила пока довериться судьбе, раз ее не побили, а наоборот — покормили. Поэтому она понемногу успокаивалась, а Гиппократ объяснял, как правильно кормить Луну, как за ней ухаживать, и почему важно не оставлять одну. Девочка вернулась, будучи на пороге смерти, ее почти убили одетые в черную форму похожие на гриндевальдовских офицеров нелюди.

— Теперь мы пойдем с моей маленькой домой, — очень ласково произнес очень напуганный Гиппократом Ксено, думая о том, как защитить Луну в школе.

— А палачи не придут? — поинтересовалась девочка.

— Палачей здесь нет, прогнали давно палачей, — вздохнул мистер Лавгуд, видя, что дочь ему не верит.

Аленка действительно не верила, ведь она не видела «наших», а это значило, что вокруг могут быть палачи. Девочка при этом подумала, что вся ее окружающая доброта может быть потому, что у них, у палачей такая игра. И на самом деле, ничего не изменилось, потому что игра рано или поздно закончится. И вот тогда ее точно убьют. Может быть, даже затолкают в печь живой, чтобы медленно сжигать… Аленка слышала, что такое делали, а потом палачи только стояли и улыбались своими мерзкими и такими страшными улыбками. Опять стало страшно.

Ксено завернул Аленку в простыню и, прихватив зелья, шагнул обратно домой. Нужно было выкупать дочь, одеть ее. Гиппократ предупредил, что девочка слишком слаба и самостоятельно одеться у нее может не получиться, что ее, несомненно, испугает.

***

С тем же упорством, с каким он уходил в себя последние почти два года, Ксено, по своему мнению, сосредоточился на дочери. Аленка привыкала к тому, что ее здесь зовут Луна, хотя этого имени не принимала. Несмотря на то, что с ней обходились очень ласково и бережно, она не верила. В основном, потому что воспринимала английский язык чужим, а по-русски, да и по-белорусски здесь не говорил никто. «Свои» для девочки теперь ассоциировались с этими языками, а вовсе не с английским. Поэтому она принимала зелья, считая их какими-то ядами, которые почему-то не убивают, кушала, что давал ей «папа» и не верила ни одному его слову.

Ксено был рад тому, что Луна такая покладистая. Несмотря на все рассказанное ему и понятое им самим, с маленькими девочками обращаться мистер Лавгуд не умел, поэтому считал, что луне становится лучше. Поэтому, когда дочка окрепла, решил сходить с ней на Косую Аллею. Нужно было сделать покупки к школе.

— А что такое Хогвартс? — поинтересовалась Аленка.

— Это такая школа, — объяснил Ксено. — Там учатся и живут, только на каникулы возвращаясь домой.

Аленка приняла объяснения, хотя от девочек из отряда знала, что в школах не живут. Но понимая, что все ее окружающее — лишь игра палачей, она понимала, что от нее ничего не зависит. Рано или поздно палачи наиграются и вот тогда… На Косой Алее было множество магов, здоровавшимися с мистером и мисс Лавгуд, но Аленка видела другое — множество людей в черном, которые приветливо говорили с «папой». Этот факт только подтверждал ее мысли об игре. Ксено ранее часто отсутствовал по каким-то своим делам, поэтому Луна в детстве видела его крайне мало. Черное — значит палачи. Приветливы с «папой», значит… Понятно было, что это значит.

— А в этом самом Хогвартсе тоже все в черных мантиях? — спросила Аленка у Ксено.

— Да, это официальная форма школы, — окончательно подтвердил опасения ребенка мистер Лавгуд.

Аленка поняла, что такое этот Хогвартс — это лагерь. Вот она была в Майданеке, а это Хогвартс. Просто лагерь, куда ее сдаст «папа», чтобы набраться сил перед новой игрой, и кто знает, какой она будет!

Сообразив, что ее ждет, девочка начала запасать хлеб, чтобы сделать сухарики, как учила баба Зина. Волшебная женщина, убитая палачами, как и все взрослые в отряде. А еще Луна помнила, что сделали с той девочкой, что была старшей среди них и как она кричала. Страшно было на этой Косой Аллее, не сказать как. Очень не хватало мамы Лиды, но она осталась там, жива ли?

Теперь Аленке предстояло отправляться в этот очень страшный Хогвартс. Она была готова уговаривать «папу», может быть, он убьет совсем не больно или хотя бы быстро…

— А можно мне не ехать в Хогвартс? — спросила Аленка.

— Учиться обязательно нужно, ты хотя бы попробуй, — спокойно ответил мистер Лавгуд, считая, что дочь просто боится после всего пережитого, но что с ней может произойти в школе?

— Может быть есть хоть какая-то возможность… — робко поинтересовалась девочка, понимая, что выхода нет. «Папа» решил отправить ее в лагерь и с этим ничего не поделаешь, раз она теперь живет в стране палачей.

— Нет, тебе нужно ехать в школу, — проявил твердость Ксено, не желая идти на поводу детских капризов, как он думал.

Хотя думать у мистера Лавгуда получалось не очень, он просто не привык заботиться о дочери, быстро забыв о следах на ее теле — как только зелье с ними справилось. Аленка же поняла, что никакого выхода нет. Только надеялась на то, что удастся спрятаться от палачей в лагере. Ну а ночью в ее сны приходил Майданек. И Аленка кричала, на наложивший на ее комнату чары тишины Ксено, конечно же, не слышал дочь, позволяя ей полностью погружаться в свои кошмары.

А потом пришел этот день. Сама обряженная в одежду палачей, Аленка только шептала молитву, которой ее научила баба Зина, забившись в самый уголок купе поезда, а довольный собой Ксено отправился приводить в порядок отложенные из-за болезни дочери дела. Ни на минуту не подумав о том, каково ребенку будет в школе. В самой безопасной школе, вот только ли в безопасности дело?

***

Из поезда на этот раз не выкидывали, но Аленка не стала испытывать терпение палачей, а вышла сама. На перроне не было палачей с автоматами и злобных собак тоже, отчего Аленке вдруг захотелось убежать в лес, она даже шагнула было куда-то, но из темноты на нее глянули чьи-то красные глаза, демонстрируя, что выхода нет. Впереди стоял какой-то большой… кто-то, с фонарем руке и командовал подойти к нему. Аленке было просто жутко, потому что она представляла, что с ней будет, если этот большой ударит ее палкой или плеткой…

Собравшихся жертв погнали в «школу». Хотя не было яростного собачьего лая и криков, Аленка понимала, что отставших и упавших наверняка как-то убивают так, что те даже вскрикнуть не могут. И девочка боялась смотреть назад. Когда их довели до лодок, Алена задумалась о том, не утопят ли, но потом поняла, что если топить, то палачи не получат удовольствия, наблюдая за тем, как они мучаются… В общем, лагерь пока выглядел получше Майданека — их даже не раздели, но, может быть, это пока?

Призраки Аленку не напугали, а вот Большой зал, полный детей, над которыми сидели надзиратели из эсэс. Вон тот, во всем черном, злобно смотревший на учеников был похож на Флорштедта, встретить которого — верная смерть для кого угодно. Он и смотрел также, как будто выбирал себе жертву. Аленке захотелось убежать, но она знала, что тут не убежишь, просто некуда. В лучшем случае затравят собаками, а в худшем — отдадут тому большому, и он будет ее медленно есть заживо… Так страшно девочке не было даже в Майданеке.

Вызванная к шляпе, Аленка увидела только красные флаги. Они были не чисто красные, что смущало девочку, но ведь красные — это «наши», они не могут быть плохими, ведь так? И Аленка двинулась к табурету, думая о том, что ей нужно к «нашим».

— Гриффиндор тебе совсем не подходит! — пыталась ее убедить Шляпа, но девочка стояла на своем.

— Красные флаги — мне нужно туда! — упрямо твердила Аленка. — Очень нужно!

— Хорошо, — наконец, сдался головной убор. — Будь по-твоему, Гриффиндор!

С робкой улыбкой, надеясь на защиту «наших» Аленка двинулась к столу ало-золотых, еще даже не поняв, что в этой ставшей ей чужой стране, все чужое, и даже красный цвет означает совсем другое. Но устроившаяся за столом Гриффиндора девочка этого еще не знала. Аленка просто надеялась на то, что ее смогут хоть немного защитить от палачей.

Загрузка...