3

Через пару минут, впрочем, самоистязания пришлось прекратить. Чувство долга оказалось сильнее, и оно бестактно напомнило Лене Синельниковой, что она уже почти на месяц затянула сдачу рукописи своей книги. Книга являлась художественным переложением передачи одного из федеральных телеканалов под немудреным названием «Красиво есть не запретишь», а проще говоря — сборником рецептов всевозможных блюд русской кухни. На означенном канале Лена Синельникова работала уже много лет, причем начинала в качестве секретарши на побегушках, а теперь доросла до креативного продюсера. Оголодавшие россияне создали передаче неожиданно высокий рейтинг, и теперь руководство спешило снять все возможные пенки с этого проекта, а потому нужно было спешить.

Лена решительно тряхнула головой, подошла к зеркалу и заявила своему отражению:

— Работать! Ясно? И прекрати думать о прошлом. Ты была просто маленькой влюбленной дурочкой, нафантазировавшей себе сказку про вечную любовь.

С этими разумными и в высшей степени позитивными словами она отошла от зеркала и бросила прощальный взгляд в окно — просто так, чисто машинально.

В следующий момент она вцепилась в занавеску и зашипела разъяренной кошкой:

— Предательница!

Макс Сухомлинов больше не поливался водой и не подстригал свой паршивый газон. Он стоял, небрежно облокотившись на забор, и трепался с Тусей Тимошкиной, которая хлопала ресницами, ослепительно улыбалась и изгибалась по самым немыслимым траекториям. Потом эта змея протянула руку и игриво ухватила полуголого Сухомлинова за бицепс.

В этот момент сознание Лены слегка раздвоилось. Нет, большая его часть все равно мечтала о скорейшем и жестоком удушении предательницы Тимошкиной, но вторая, меньшая, но более разнузданная, озаботилась следующим: каково это — прикоснуться к гладкой, смуглой коже Макса? Погладить. Слегка сжать плечо…

Для ее родителей любой из Сухомлиновых был персоной нон-грата. В особенности Макс — потому что родители-то прекрасно понимали, как опасен этот высокий улыбчивый парень для их скромницы-дочери. Сама Лена этого не понимала — ровно до того момента, когда осознала, что все мысли, связанные с противоположным полом, неизменно превращаются в мечты о Максе. Целоваться на задворках школы? Обжиматься на последнем киносеансе в доме культуры? Заниматься сексом? Что бы это слово ни означало — во всех этих ситуациях Лена Синельникова представляла себя только рядом с Максимом Сухомлиновым.

Это было очень давно, целых двадцать лет назад, но вот же она, взрослая женщина, самодостаточная и красивая, скорчилась за занавеской, изнемогая от ревности и бессильной ярости. Расслышать, о чем змея Тимошкина болтает с негодяем Сухомлиновым, она не могла, поэтому пыталась понять по губам. Ничего не выходило. Может, выйти на крыльцо? Ну, якобы половики потрясти? Имеет она право прибраться в доме?

И как полная дура, Лена Синельникова подхватила с пола полосатый и абсолютно чистый половик из «Икеа», кинулась на крыльцо и стала остервенело вытряхивать его, одновременно напряженно прислушиваясь. Напрасный труд! Только приглушенное воркование Тимошкиной, глухой рокот голоса Макса — и смешки! Хихикают они, вы подумайте!

Ей ли не знать смешки Тимошкиной? Натурально, эта паразитка кокетничает с Максом.

Невзирая на явную опасность быть застигнутой на месте преступления, Лена Синельникова бесшумно, словно индеец, вышедший на тропу войны, двинулась к кустам цветущего шиповника. Теперь от вероломных собеседников ее отделяла лишь хлипкая растительная преграда, зато она расслышала:

— … и я уверена, она скоро закончит. Сейчас у нее много работы — книга, потом это шоу… Ты, кстати, не видел его ни разу?

— Боюсь, нет. Много работы, знаешь ли.

— Так оно же воскресное.

— Ты тоже в нем участвуешь?

— Что ты! Это она у нас теледива, а я так, на подхвате. Нет, если честно, я ей помогаю немного с книгой — набрать текст, всякое такое…

Змея, змея! Ни разу она ей не помогала! А набранный раз в жизни текст не имел никакого отношения ни к книге, ни к шоу. Это вообще было резюме, сто лет назад, когда Лена искала работу.

Холодное и мокрое ткнулось под коленку, и Лена едва не завизжала от неожиданности. Черно-белый крупный спаниель, на редкость добродушное и бестолковое создание, жизнерадостно крутил хвостом и повизгивал от счастья. Мол, вот нечаянная радость, иду-иду, а тут ты стоишь, в розах! Лена торопливо и беззвучно замахала на пса руками, и тот безропотно ушел на сторону сухомлиновского участка. Тут же послышался голос Макса:

— Васька, балбес, где тебя носит? Не поверишь, Наташенька, этот прохвост может пропадать целый день. За белками гонялся, не иначе.

— Ох, ты поосторожнее, Максим. Не стоит пускать его к Ленке. У нее бздык по части розочек. Их же еще ее мама сажала. О, опять полез…

Неугомонный Васька решил попытать счастья еще разочек, но теперь уже не с тыла, а в лоб. В результате Лена была атакована, облизана и обслюнявлена. Она молча боролась с любвеобильным спаниелем, когда прямо над ее головой раздался насмешливый рокочущий смешок:

— Какие люди без охраны! Неужели сама Елена Синельникова, звезда голубых экранов?

Предательница Тимошкина немедленно пошла на попятный.

— Ой, побегу. Еще столько дел сегодня. Ленк, я позвоню? Макс, я СТРАШНО рада встрече. Лен, мы поговорим, ладно?

— О, да! МЫ — поговорим.

Тимошкину как ветром сдуло, а несчастная, красная, растрепанная, злая как оса Лена Синельникова осталась наедине с Максом Сухомлиновым — и наверняка со всем окружающим народонаселением: жизнь престижного поселка Кулебякино была не слишком богата на яркие события и бурные страсти.

Можно было не сомневаться, что сестры Серафима и Аглая, Василий Семеныч и Лизка Монастырюк уже заняли места в бельэтаже. Впрочем, сейчас Лене было на это наплевать, потому что перед ней стояли двести процентов абсолютного самца и нахально ухмылялись сногсшибательно сексуальной улыбкой.

— Вообще-то я уже неделю этого жду.

— Чего еще?

— Ну, когда ты прекратишь прятаться и мы с тобой станем добрыми соседями.

С этими словами он протянул ей руку, но Лена даже и не подумала ответить на рукопожатие. Учитывая ее нынешнее состояние, это было бы небезопасно.

— Мы с тобой, Максим, и так соседи, а насчет добрых… Так я попрошу вас, Максим Георгиевич, собаку держать на привязи — или заняться забором. У меня здесь розы.

Макс вздернул соболиную бровь, и в глазах у него заплясали чертики.

— О! Забор? То есть ты предлагаешь сделать его нашим родовым проклятием? Второе поколение Сухомлиновых-Синельниковых ссорится из-за забора, вражда перерастает в кровную, гремят выстрелы, и вот уже кровавая вендетта не щадит ни мужей, ни жен… Кстати, а мужья у нас есть?

— Не твое дело.

— Значит, нет. Это хорошо.

— Почему это?

— Нет, для тебя-то плохо…

— Знаешь что, Сухомлинов!..

— Хорошо, что жертв меньше. Вендетта такое дело… А дети?

— А у тебя?

— Приезжая в чужой город, не забудь погладить по голове встреченного ребенка — вдруг твой?

— Пошляк!

— Синельникова, на твоем месте я бы заволновался, узнав, что твой сосед, нормальный такой мужчина тридцати шести лет, за все это время не имел ни одной половой связи с женщиной. Это означало бы две… пардон, три вещи. Либо он голубой, либо опасный маньяк, либо…

— Что?

— Импотент.

— Полностью согласна. Кстати, а за какое это «все» время?

Ох, зачем она задала этот вопрос! Глаза Макса Сухомлинова превратились в бездонные пропасти греха и пламени, а низкий голос сгустился до обволакивающего рокота:

— За все время, которое прошло с той самой ночи, когда меня лишила невинности одна юная девственница. Как сейчас помню, был тоже июль, и стало быть, у нас с тобой, Синельникова, юбилей…

Она едва стояла на ногах, но если не ответить сейчас — тогда только повеситься. Поэтому Лена Синельникова подняла голову — и спокойные серые глаза сверкнули сталью боевого клинка.

— Да, Максим. У нас юбилей. Двадцать лет, три дня, четырнадцать часов и несколько минут раздельной жизни в мире и согласии.

Ей нелегко дались эти слова, но она их выговорила, не замечая того, что в беспамятстве сжимает рукой шипастый стебель шиповника. Сейчас было не до боли от какой-то занозы…

— И еще. Насчет вендетты. Соседи действительно не должны ссориться, но так уж получилось, Максим Георгиевич. Вы — Сухомлинов, я — Синельникова. Давайте постараемся не дать нашим будущим детям повода для вражды.

Максим нахмурился, и в глазах его промелькнули боль и ярость — Лена даже вздрогнула при виде этой мгновенной вспышки. А потом он просто перегнулся через живую изгородь и крепко взял ее за запястье.

Сказку про Морозко все помнят? Когда тамошняя героиня притронулась к волшебному посоху, немедленно замерзла. Так вот, Елена Синельникова от прикосновения Максима Сухомлинова немедленно расплавилась. И сумела только прохрипеть, как будто он держал ее не за запястье, а за горло:

— Пус… ти… немед… ленно…

— Стой спокойно.

— Ты… чего…

— У тебя кровь идет. До чего ж ты, Синельникова, вредная! Сама голыми руками розы свои повыдирала, а сваливаешь на несчастного, безобидного пса… Фу, придурок! Брось сейчас же! Васька!!! Не смей!

Спаниель Васька вытащил грязный нос из довольно уже глубокой ямы, которую он все это время самозабвенно рыл позади Лены, прямо на клумбе с физалисом. Физалис был импортный, лично Леной привезенный из Испании три года назад. Вдали от родины приживаться он никак не хотел, и только в этом сезоне соизволил дать пару бутончиков…

Васька недоуменно посмотрел на людей, не дающих ему докопаться до мыши, которая там, внизу, точно есть. Должна быть. Ну, скорее всего… И чем так расстроена эта прекрасная тетка? Немедленно утешить! Показать всю силу своей любви! Ничего, тетка, не гор-рюй, мышь я обязательно выкопаю!..

И вот, в довершение всех бед, на Лену Синельникову с истошным и счастливым тявканьем опять напрыгнул этот ненормальный пес, только теперь он был еще и грязен, как выдернутая из грядки морковка, и потому льняному сарафану от Сони Рикель пришел конец. Лена взвыла и выдернула свою окровавленную руку у Макса, после чего выпалила:

— Держись от меня подальше вместе со своим псом, понял?! А ты не смей копать мои клумбы, придурок! И вообще, если ты не прекратишь, Сухомлинов, я обращусь в милицию.

— Это к Пашке, что ли?

— Для начала к Павлу Сергеевичу, а потом…

— Кстати, мысль насчет наших будущих детей мне понравилась. Когда начнем?

— Что?! Ах ты… Учти, Сухомлинов, я буду очень внимательно следить за тобой!

— О, не сомневаюсь. Ты же уже неделю тренируешься. Кстати, а чего ты глаза портишь, сквозь занавеску смотришь? Мне-то тебя видно прекрасно, а вот от тебя некоторые детали могут ускользнуть. Например, в ближайшие дни я собираюсь загорать без трусов…

Лена в исступлении замахнулась на него окровавленным кулачком, не в силах быстро подыскать достойный ответ, и тогда произошло удивительное: Макс Сухомлинов произвел некоторое… мерцающее движение — и оказался по ее сторону живой изгороди, прямо перед ней. В следующее мгновение он уже сжимал ее запястье, а еще через долю секунды ловко вывернул ей руку назад, ухитрившись при этом не только обезопасить себя от удара, но и прижать Ленку Синельникову к себе, прихватив ее за задницу.

Темным огнем полыхнули перед ней глаза Макса, и на своем лице она почувствовала его теплое дыхание. Немыслимые губы изогнулись в ехиднейшей в мире усмешке. Расстояние между их лицами неумолимо уменьшалось, и Лена с ужасом понимала, что противостоять этому проклятущему Сухомлинову она не может, в особенности учитывая, что он держит ее за попу, а его бедра прижимаются к ее животу так тесно, что никакого воображения не требуется, чтобы понять, КАК он возбужден…

Через мгновение они целовались. Бурно, неудержимо, почти зло, выкладываясь без остатка, превращая прелюдию любви непосредственно в любовный акт. Выпивали дыхание друг друга, овладевали без стеснения, рычали и стонали…

Это все длилось ровно четыре с половиной секунды, Аглая Кулебякина хронометрировала.

Потом Макс отстранился от Лены и расплылся в такой самодовольной и наглой улыбке, что она рванулась — и чуть не упала, потому что он ее отпустил.

— Ты!.. Ты!.. Ты так…

— Клево целуюсь — о, да! Я долго тренировался, потом практиковал в различных регионах. Тут ведь что главное — раскрыть чакры. Потом запускаешь энергию ци, каналы открываются…

— Ты…

— Колдун, волшебник, чародей — все знаю. Ты слушай дальше и дыши. Дышать надо, Ленк, иначе задохнешься. Так вот, после этого дела страшно повышается работоспособность. Даже я боюсь прям представить, какой бисквит ты сварганишь в ближайшие пару часов! А вот на следующем занятии я, возможно, раскрою тебе некоторые тайны тантрического секса…

Дыхание наконец-то вернулось, а вместе с ним — неожиданно хорошее настроение и способность язвить. Ленка Синельникова лихо подоткнула грязный сарафан повыше, нахально подбоченилась, дунула на светлую челку, откидывая ее вбок, и процедила, сверкая своими серо-зелеными глазищами:

— Но даже самый тантрический из всех тантрических сексов не принесет мне столько морального и физического удовлетворения, сколько ма-аленькая, малю-у-сенькая заметочка в газете: «В результате трагического инцидента с газонокосилкой гражданин С. лишился правого яйца. Левое отвалилось само, газонокосилка не пострадала». Чао, придурок! Василий — не смей копать!

С этими словами Ленка Синельникова удрала домой, потому что Макс Сухомлинов хохотал слишком искренне и слишком заразительно, чтобы она могла удержаться и не броситься к нему в объятия…

Загрузка...