Русский купидон

4

Это была не ночь, а конец света. Максу приснилось, что ему на грудь сел большой потный слон, и он в ужасе проснулся.

«Слоном» оказалась его собственная футболка, мокрая от пота и горячая, как компресс. Максим с отвращением сорвал ее с себя и отправился в душ.

Воды в душе оказалось… кастрюли полторы, дальше в трубах засвистело, захрипело и затихло окончательно. Поди ж ты, умилился Макс, элитный поселок — а водонапорную на ночь отключают, как и при советской власти.

В любом случае, он слегка освежился, и спать больше не хотелось. Макс взглянул на часы — половина первого. По московским меркам вполне рабочее время. Надо бы пойти на кухню, где стоит ноутбук, и хотя бы просмотреть материалы, которые он взял с собой из офиса, чтобы «поработать на природе».

Перегонка подержанных авто осталась в далеком прошлом, и теперь Максим Сухомлинов — на пару все с тем же дружком Серегой, Сергеем Викторовичем — владел небольшой, но весьма уважаемой фирмой, занимающейся разработкой проектов и дизайном жилых помещений экстра-класса. Образование искусствоведа в сочетании с истинно сухомлиновской хваткой приносило прекрасные дивиденды, и последние семь лет Максим мог действительно ни в чем себе не отказывать. В пределах разумного, естественно. Яхты у него не было, самолета тоже, но вот «лендровер» с правым рулем в его гараже исполнял роль допотопного «газика» — для Москвы и в Москве же остались «лексус», «БМВ» и «феррари».

Серега долго ныл, утверждая, что без Макса вся работа встанет, а после сообщения о том, что Макс уезжает минимум на месяц, а то и на все лето, вообще закатил глаза и изобразил глубокий обморок. В юности Серега служил в спецназе, комплекцией обладал соответствующей, поэтому в обморок партнера Макс не поверил, оставил ему запасные ключи от квартиры и печать, покидал в «лендровер» вещички, изловил влюбленного в соседку-ротвейлершу Василия — и уехал в Кулебякино.

Как выясняется — не зря.

Макс потянулся, с удовольствием ловя обнаженным телом теплый сквознячок от окна. В памяти всплыли глаза и губы Ленки Синельниковой, на коже загорелись невидимые следы от ее напряженных сосков… значит, не забыла она его!

Первый семестр он проучился, как в тумане. К счастью, по старинной русской традиции большая часть первого семестра в МГУ проходила на бескрайних картофельных полях Серпуховского района, и потому Максу ничто не мешало предаваться сладостным воспоминаниям о последней ночи своей невинности, а также еще более сладостным мечтам о грядущей встрече с Ленкой Синельниковой… и о долгой счастливой жизни с ней вместе.

В сердечных делах хороши буря и натиск, долгие же размышления до добра не доводят. Мысль «Как же было клево!» сменилась мыслью «А было ли ей так же клево, как мне?», а там и совершенно пораженческой «Может, ей вообще не понравилось?». По приезде в Москву Макс поступил именно так, как поступать нельзя ни в коем случае: отправил в Кулебякино открытку с номером своего телефона и припиской: «Если хочешь, позвони. Макс».

Он этого не знал, но спасло его то, что открытку перехватила бдительная Ленкина маманя. Получи Лена Синельникова подобное послание от возлюбленного — она возненавидела бы его до конца дней, потому что ничто не убивает девичью любовь быстрее, чем предложение взять всю инициативу на себя. Инстинктивно любая, даже самая неопытная и покорная, женщина ждет, что любимый перекинет ее через седло скакуна, или на худой конец через плечо, и с грозным ворчанием потащит в свою пещеру. Предложение дойти в пещеру своим ходом и обставить ее к приходу ненаглядного разом снижает градус обаяния последнего…

Но мы отвлеклись. Итак, Ленка Синельникова никаких писем от Макса не получала, переживала и писала ему отчаянные признания в любви, которые, в свою очередь, перехватывала не менее бдительная мачеха Макса, совершенно не заинтересованная в развитии романа пасынка с последующим произведением на свет законных наследников. Нет, Марго вовсе не планировала отравить Макса и унаследовать все состояние Георгия Ивановича, но согласитесь, разделить яблоко пополам или на пять, скажем, частей — это очень большая разница!

Одним словом, корреспонденция влюбленных оседала на руках их ближайших родственников, и вскоре Макс окончательно уверился, что Ленка в отличие от него не придала ТОЙ НОЧИ никакого значения, а значит, никто его в Кулебякине не ждет. Лена же Синельникова, как мы уже знаем, решила, что Макс потерял к ней уважение, одновременно не приобретя никакого физического интереса, и потому мучилась комплексом неполноценности все эти годы…

Василий встрепенулся при виде хозяина и восторженно завилял хвостом. Если хозяин стоит в дверях — значит либо еда, либо гулять, и то, и другое Василий очень любил. Первое, правда, больше…

— Нет, брат, даже не проси. Ты гонял целый день, так что терпи до утра. Это я просто на минуточку встал, а сейчас лягу, вот только окно пошире открою…

Макс замер, так и не успев подойти к окну. Сам он в темной комнате был невидим для постороннего взгляда, но зато ровненько перед его окнами находились ярко освещенные и широко распахнутые окна спальни Ленки Синельниковой!

Естественно, спальни, потому что кровать же не может стоять, например, в кухне? Это Макс мог сказать с уверенностью, хоть бы и как дизайнер.

В ту же секунду в освещенном квадрате окна появилась Ленка Синельникова в коротком халатике, небрежно прихваченном пояском. Ни сверху, ни снизу такой халатик просто не мог ничего прикрыть, а когда Ленка наклонилась, чтобы разгладить простыни… Максим Сухомлинов испытал острую потребность в ледяном душе.

Он не мог отвести глаз от этой змеи, и в растерянном сознании метались трусливые мысли: а может, она нарочно тут рассекает, зная, что он подсматривает?! Изводит его специально?

Ленка подошла к окну, повернулась в профиль и скинула халатик. Макс едва не схватился за сердце, как старая дева при виде голого мужчины. Ленка наклонилась вперед, видимо, перед зеркалом, и стала внимательно рассматривать что-то у себя на носу, потом скорчила зеркалу рожу, высунула язык и пошла прочь от окна, лениво почесывая укушенную комаром ляжку.

Ляжка была великолепная, мускулистая, без малейшего намека на целлюлит, но дело не в этом. Макс Сухомлинов достаточно общался с женщинами, большинство из которых хотели либо замуж за Макса, либо к нему в постель — так вот: ни при каких обстоятельствах женщина, планирующая соблазнить мужчину и знающая, что он за ней в данный момент наблюдает, не станет корчить перед зеркалом гнусные рожи, показывать язык и уж тем более — уходить вразвалочку, почесывая попу! Ну ладно, ляжку!

Таким образом, было совершенно очевидно, что Ленка Синельникова понятия не имеет о том, что за ней наблюдают, и, стало быть, Макс превращается в обычного извращенца, прячущегося в предбаннике в женский день. Перенести это было совершенно невозможно — как и вид голой Ленки Синельниковой — и потому Макс торопливо метнулся в коридор, почему-то на цыпочках сбежал по лестнице и зашипел страшным шепотом:

— Васька! Гулять! Быстро, а то передумаю.

Василий скатился по лестнице пестрым серо-черным кубарем и пулей вылетел во двор. В следующий момент луна вывалилась из-за облачка, и замерший от ужаса Макс успел увидеть только распластавшееся в отличном прыжке тело своего четвероногого друга, спешащего на незаконченную встречу с мышью, скрывающейся в недрах грядки с испанским физалисом. Через секунду до Макса донеслось азартное пофыркивание и поскуливание.

Могучий мозг дизайнера легко нарисовал картину завтрашнего утра: Ленка Синельникова встает, подходит к окну и видит свой перекопанный вдоль и поперек участок без малейшего намека на цветники и клумбы. Потом она снимает со стены ружье… или берет его взаймы у Пашки-участкового, пристреливает Василия, вытаскивает забившегося под кровать Макса во двор, после чего и происходит пресловутый «печальный инцидент с газонокосилкой».

Шутки шутками, но эту ушастую сволочь надо увести. Макс проклял свое легкомыслие и полез в кусты. Времени одеваться не было, Василий с детства славился скоростью рытья ям, а на Максе не было даже трусов.

Казалось бы, ну что такое живая изгородь для сильного молодого мужчины, прошедшего службу в войсках радиоразведки в Забайкальском военном округе? Но у каждого есть слабое место. Пусть тысяча шипов вонзится в широкую грудь или мускулистую ягодицу, мужчина это перенесет глазом не моргнув. Однако даже совершенно безопасные листочки и цветочки, прикасающиеся к определенным частям мужского тела, превращают конкистадора в робко жмущееся и мнущееся существо, и вот он уже сдавленно ойкает, чертыхается и тихонько матерится, потеряв контроль над собственным телом и то и дело наступая и обдираясь о все более острые предметы, которых, как известно, больше всего в темноте.

Короче говоря, через неимоверно долгие пару минут Макс Сухомлинов прорвался на сопредельную территорию и страшным шепотом приказал:

— Иди сюда, мерзавец, я тебе уши оторву!

Васька вынырнул из недр клумбы, поставил уши торчком и с интересом уставился — но не на разъяренного хозяина, а на дверь Ленкиного дома. В следующий миг ослепительный квадрат света заставил Макса замереть в позе Венеры Милосской, и на пороге появилась Ленка Синельникова.

Слава богу, она оделась, хотя шить ночные рубашки из такого материала — только время терять. Полностью прозрачная голубая паутина с кружавчиками, да еще и подсвеченная сзади, создавала умопомрачительный визуальный эффект.

Сама Ленка ничего, кроме освещенного квадрата травы перед собой, не видела, зато слышала нормально. До Макса донесся ее насмешливый и укоризненный голос:

— Ну что, бандит, решил добить мой физалис? Ах ты, хулиганский пес!

Предатель Васька издал восторженное повизгивание и вышел на свет, от раскаяния извиваясь всем телом и скалясь в подобострастной улыбке. Ленка засмеялась — словно колокольчики прозвенели — и присела на корточки. Макс заставил себя уставиться на звезды и думать обо всем НЕСЕКСУАЛЬНОМ. Штрафы за парковку, договора купли-продажи, арифмометр, блок памяти компьютера, недопитый кофе в офисных чашках…

…Кожаная стильная мебель. Мерцающий экран монитора. Черно-белая гамма, геометрические строгие формы — и в черном кожаном кресле перед компьютером обнаженная женщина со светлыми волосами и серо-зелеными, шалыми глазами. Ее напряженные соски то и дело касаются края стола, одна нога согнута в колене, другой она болтает, потом резко крутится на кресле и…

— Ну вот, такой хороший пес и такой чумазый. Что, не кормит тебя твой Сухомлинов? Ну подожди, сейчас, сейчас. Я тебе вынесу пирожков с мясом, будешь?

У Макса рот наполнился слюной. В холодильнике стояла батарея пивных банок, но еды никакой не было, на жаре как-то вроде и не хотелось, но при слове «пирожки» он вспомнил, что по-настоящему обедал позавчера, в пельменной на Центральной площади.

Ленка легко поднялась с корточек и ушла в дом. Ренегат Василий столбиком уселся на пороге, весь обратившись в глаза, уши и одно большое любящее сердце. Она не зря ему понравилась, эта прекрасная тетка. Он сразу почуял, еще утром, что от нее пахнет не вонючим табаком и еще более вонючими духами, а ЕДОЙ, теплом и лаской.

Макс осторожно переступил с ноги на ногу — и мысленно взвыл. Что-то впилось ему аккурат в подъем ноги, и теперь он судорожно пытался перенести вес на другую ногу, но при этом ветка шиповника начинала колоть его, скажем, бедро, а это уже угрожало отечественному генофонду… И нельзя было шуметь, потому что даже представить страшно, какой интенсивности крик издаст Синельникова при виде голого и возбужденного мужика в кустах возле ее крыльца.

Между тем Ленка снова появилась на крыльце, неся в руках тарелку, на которой лежали крохотные круглые пирожки, источавшие такой запах, что Макс на секундочку забыл о своих муках. Правда, через секунду стало только хуже, потому что Ленка уселась на скамеечку, поставила тарелку себе на коленки и стала кормить этого предателя-пса, воркуя при этом не хуже какой-нибудь горлицы.

— Ешь, не спеши… Вот умница. Жуй. Хорошие пирожки? Это все благодаря одной плохой тете, ты ее видел. Толстая такая тетя, Тимошкиной зовут. Она нехорошая. Она двуличная, подлая и бесстыжая нимфоманка. Она с детства такой была…

Макс превратился в слух, завороженный темными тайнами души Наташки Тимошкиной, которую всю жизнь все в школе любили за смешливость и готовность ко всякого рода хулиганствам. А Ленка Синельникова продолжала:

— …Конечно, она-то старой девой не останется. «Я за тебя беспокоюсь, Леночка!» А сама прям из трусов выпрыгивала и за руки его хватала… Не торопись, их много. И ты тоже хорош!

При этих словах Васька поднял голову и помахал хвостом, соглашаясь с такой высокой оценкой его личных качеств. Мол, хорош, хорош, очень даже хорош.

— Почему ты ее не укусил, а? Она же твоего хозяина чуть не изнасиловала прямо на заборе!

Брови Макса поползли вверх. Надо же, а он и не заметил ничего такого. Надо присмотреться к Наташке…

— Кушай, Вася, кушай. Вообще-то это должен был быть французский пирог с луком и копченым беконом, но из-за плохой тети Тимошкиной и твоего дурака-хозяина пришлось делать банальные пирожки. Зато фарш из баранины с телятиной удачный получился. Чувствуешь, какой рассыпчатый и душистый? Это я внутрь каждого пирожка кусочек копченого сала положила. Такие, Василий, пирожки подавали к супу или борщу…

Макс представил себе огромную тарелку алого борща, серебряный кувшинчик со сметаной, тарелочку с Ленкиными пирожками, запотевшую пузатую рюмочку… Из горла голого и голодного страдальца вырвался не то стон, не то рычание, и Ленка Синельникова в испуге вскинула голову, а подлец Васька торопливо проглотил пирожок и залился подхалимским лаем. После этого Ленкино лицо украсилось ехиднейшим выражением.

— Смотри, Вася, кого черт принес! Максим Георгиевич! Гуляете? Воздухом дышите?

— Я… э-э… не хотел вас пугать, Елена… э-э… Васильевна.

— А я, знаете ли, не испугана вовсе. И даже не слишком удивлена. Целую неделю взрослый человек выпрыгивает из штанов, пытаясь привлечь к себе внимание, а не получается. Конечно, остается только одно.

— Что?

— Выкинуть штаны к чертовой матери.

— Елена Васильевна, дело в том, что произошло страшное недоразумение…

— Да, и произошло оно тридцать шесть с лишним лет назад. Всего одна клетка поделилась неправильно — и вместо нормального ребенка родился идиот.

— Ленка, ты зарываешься!

— Разделся догола, стоит в кустах, подглядывает за одинокой женщиной, называет это «недоразумением» — а я зарываюсь? Идиот — это мягко сказано. Здесь попахивает половыми извращениями. Максим Георгиевич, вы не способны получать удовлетворение иным путем? Только вуайеризм?

— Ах ты…

— Спокойно! Не нервничайте, вас собака покусает. Ваша собственная.

— Лен, давай поговорим как люди? Я хотел поймать этого паршивца, чтобы он не копал твою клумбу…

— Для этого разделся голым и полез в кусты, да? Васька должен был подумать, что это вор и насильник, броситься на тебя, ты бы его схватил и посадил на цепь…

— Лен, я был в душе, когда этот гад…

— Что ты врешь, Сухомлинов?! Да воду у нас в двенадцать часов вырубают по всему поселку! А сейчас два!

— Лен, клянусь, там немножко было в кране, а про двенадцать я не знал…

— Бож-же мой, до какой низости способны дойти мужики, потакая своим тайным порокам! Максим Георгиевич, я очень рада, что вы сбросили свою личину. Это поможет мне быстрее избавиться от романтических воспоминаний о прошлом. Да, и чтобы, так сказать, не остаться в долгу… Давеча вы меня поставили в дурацкое положение и воспользовались моей растерянностью — теперь мы будем квиты.

С этими словами Ленка Синельникова подошла к остолбеневшему Максиму Сухомлинову, прижалась к нему всем телом, не обратив ни малейшего внимания на колючки, и жарко поцеловала его взасос. После этого беззастенчиво окинула взглядом дрожащее и грязное тело поверженного секс-символа и протянула:

— Вам надо лучше питаться. Протеины, белок… Можете забрать с собой пирожки и уговорить Василия поделиться с вами. Тарелку вернете завтра. Разумеется, не забыв одеться. Спокойной ночи, Максим Георгиевич.

И скрылась в доме. Погас световой квадрат на траве, возобновили свое стрекотание потревоженные кузнечики — а Макс Сухомлинов все еще не мог сдвинуться с места. Спаниель Василий, воровато оглядываясь через плечо, потрусил к скамейке, где стояла тарелка с пирожками, и только это вернуло Макса к жизни. Он издал глухой рык, выдрался из кустов, схватил тарелку и вознамерился дать псу пинка, но Васька удрал, а Макс едва не врезал босой ногой по нижней ступеньке крыльца. Проклиная все на свете, голый, грязный и исцарапанный, прижимая к груди тарелку с пирожками, полз пещерный человек Макс Сухомлинов в свою пещеру в полном одиночестве, а за дверью аккуратного домика Елены Синельниковой каталась от хохота по полу светловолосая женщина в прозрачной голубой ночнушке с кружавчиками.