Глава 46 МАНИ

Наверное, на возню с веткой у меня ушло не много времени, но, когда я стоял под дождем, дрожа от холода и думая о горящем очаге, минуты казались мне часами. Наконец я срезал ветку и бегом бросился обратно в дом. Мне послышались там чьи-то голоса, которые стихли, едва я переступил через порог.

Два куска мяса из выложенных мной на каменную плиту исчезли. Я насадил остальные на вертел и стал держать над огнем, пытаясь одновременно обсохнуть и согреться. Гильф подошел ко мне и лег на пол.

– С кем ты разговаривал? – спросил я.

Он помотал головой, встал, отошел в сухой угол и улегся там.

– Знаешь, – сказал я, – иногда мне хочется, чтобы ты был обычным псом, не умеющим разговаривать. Тогда твое молчание не злило бы меня, как сейчас. Ты знаешь, что в доме кто-то есть, и я тоже знаю. Только ты не желаешь мне говорить.

Гильф ничего не сказал. Я бы удивился, если бы он ответил.

Когда мясо почти дожарилось, я сказал:

– Я знаю, что мы здесь не одни. Я рыцарь и привык держать свое слово. Кто бы ты ни был, я не собираюсь причинять тебе зла. Если ты хочешь вкусный кусок жареного мяса, просто выйди и поздоровайся, и я угощу тебя.

Никакого ответа.

Я обвел внимательным взглядом комнату, теперь хорошо освещенную полыхавшим в очаге огнем. Мы с Гильфом находились в ней одни, и там не было никакой мебели, никаких предметов, за которыми можно было бы спрятаться.

Я откусил кусок мяса, прожевал, проглотил, а потом еще раз осмотрелся и задумался. На тропе мы никого не видели. Я высунул голову в маленькое окошко и огляделся по сторонам. Тоже никого. Темный коридор вел в крохотную каморку. Там стояла полуразвалившаяся кровать с металлической сеткой, заваленная грязным тряпьем.

– Если бы здесь никого не было, – громко сказал я, – мой пес разговаривал бы со мной. Но раз тебе угодно прятаться, я не собираюсь искать тебя. Я собираюсь поесть и высушить свою одежду. Ты не возражаешь? Как только дождь прекратится, мы уйдем. У нас нет никаких недобрых намерений.

Ответа не последовало, но Гильф подошел к двери и завилял хвостом, давая мне понять, что хотел бы уйти сейчас же.

– Ты же не привязан, верно? – сказал я. – Если хочешь уйти, я не стану тебя удерживать.

Он вернулся обратно в свой угол.

– Ты чувствуешь опасность? – спросил я.

Пес закрыл глаза.

– Да ну тебя. – Я насадил на вертел последний кусок мяса. – Ты не хочешь со мной разговаривать? Ладно, я тоже не буду разговаривать с тобой.

Мясо уже почти прожарилось, когда я услышал тихий шепот:

Пожалуйста…

Я огляделся по сторонам.

– Если хочешь есть, иди и поешь. – (Ты всегда говорил так, когда подавал на стол, помнишь?)

Пожалуйста…

На сей раз я понял, откуда доносится шепот. Все-таки в задней комнатушке кто-то был. Я отнес туда мясо.

– Ты настолько плох, что не передвигаешь ноги?

Ответа не последовало, но куча тряпья на кровати зашевелилась. Я вытянул вперед вертел, и внезапно меня охватил такой ужас, какого я не испытывал никогда в жизни.

– Я… благодарю вас… Вы… вы очень добры к старой женщине.

Сейчас я скажу нечто такое, чему ты не поверишь. То говорил дождь. Слова рождались из дробного стука капель. И я расслышал:

– Ее благословение… всегда и везде…

Я присел на корточки у кровати и подумал, что бояться нечего: на самом деле здесь есть кто-то, наверняка есть кто-то, кто нуждается в помощи.

– Я… благословляю. Проклинаю.

– Ничего, если я сам сниму тебе с вертела кусок мяса? – спросил я.

– Не умираю…

Я счел последние слова за утвердительный ответ и стянул с вертела кусочек мяса.

В ворохе тряпья открылся рот – вернее, просто черная щель. Я положил туда кусок мяса. Потом из-под тряпья выкатилась голова. Одна голова, без тела. Она подкатилась к дыре в металлической сетке и упала на пол, выронив изо рта кусок мяса.

Я никогда не забуду этой картины. Хотел бы забыть. Я пытался, но не смог. Она навсегда врезалась мне в память.

Чтобы поднять голову с пола, мне пришлось совершить над собой невероятное усилие – такого ужаса я не испытывал никогда в жизни, или почти никогда. Сухая кожа на ощупь напоминала старую ломкую бумагу, но не пыльную. Я отнес голову обратно в комнату, показал Гильфу и при свете горящего очага сам смог рассмотреть ее получше. На ней еще оставались клочья грязных седых волос, но вместо глаз чернели дыры.

– Она разговаривала и со мной тоже, – сказал я. – Однако вряд ли она заговорит снова. Когда я положил ей в рот кусок мяса, она поняла, что давно умерла, – во всяком случае, мне так кажется. Таким образом, мы с тобой здесь одни, и ты можешь говорить.

Я действительно думал, что он хочет заговорить. Потому и сказал это. Но Гильф просто встал и вышел за дверь, под дождь.

Я хотел бросить голову в огонь. Вообще-то я с самого начала собирался сделать это, но не сделал. Я положил ее на каменную плиту перед очагом и подошел к двери с намерением вымыть руки под дождем, но почему-то не остановился на пороге, а пошел вслед за Гильфом.


Незадолго до рассвета дождь наконец прекратился. Я снял мокрую одежду и крепко выжал. Она здорово загрязнилась за время путешествия, но дождь смыл с нее всю грязь и с меня тоже.

– Мое оружие заржавеет, – сказал я Гильфу, – но здесь я ничего не могу поделать. Я ототру песком всю ржавчину, коли мы найдем песок. А масло предохранит металл от дальнейшего ржавления. Масло или жир, если нам удастся найти первое или второе. – Я дрожал от холода.

– Костер? – Впервые за долгое время Гильф подал голос.

– Если найду достаточно сухие ветки, чтобы они загорелись. Я поищу.

– Я поохочусь, – сказал Гильф.

– Давай, – сказал я, – только заодно ищи дорогу.

Он двинулся прочь, но тут меня осенило.

– Постой. Ты ведь разговаривал не с мертвой старухой, верно? Поскольку в таком случае ты сказал бы мне, когда я принес голову. Тогда с кем ты разговаривал?

Гильф прятал глаза.

– Поначалу я решил, что с ней. Но голос, который я слышал, раздавался в доме. А когда говорила она, голос звучал снаружи, за нее непонятным образом говорил дождь. Вдобавок голоса были разные. Ладно, если ты разговаривал не с мертвой старухой, то с кем?

Гильф убежал прочь прежде, чем я закончил последнюю фразу. Я немного побранился вслух, обзывая его глупым упрямым псом и прочими обидными словами, а когда наконец я умолк, кто-то испуганно проскулил:

– Со мной.

Я схватился за Мечедробитель, но поблизости никого не было.

– У вас замечательная мускулатура, – сказал новый голос. – Вы много тренируетесь?

Я кивнул, продолжая оглядываться по сторонам и никого не видя.

– Я тоже. Я могу показать вам дерево, которое горит, даже когда влажное. Хотите?

Я пытался определить, женский или мужской голос я слышу; но он мог принадлежать как женщине, так и мужчине, а иногда, из-за странных модуляций, казался и вовсе нечеловеческим.

– Да, такое дерево нам бы пригодилось. Пожалуйста, покажи мне, где оно растет.

– Всего на расстоянии броска мяча от вас. – В тихом голосе послышались раздраженные нотки, словно в голосе усталого маленького ребенка. – Как вы думаете, мы сможем обсохнуть у костра?

– Конечно, – сказал я. – Я надену сапоги, а оружие и одежду оставлю здесь, хорошо?

Ответа не последовало, поэтому я сказал:

– Слушай, я не настаиваю, но, может, ты скажешь мне, о чем вы с Гильфом говорили в доме?

– Я ему не нравлюсь.

Я натягивал сапоги. Это дело вообще не из легких, а когда у человека и ноги, и сапоги мокрые, оно превращается в настоящую пытку. С трудом натянув сапог на левую ногу, я сказал:

– Прискорбно слышать.

– А какие чувства испытываете вы? Я имею в виду, ко мне.

Журчащий, протяжный, мяукающий голос временами напоминал голос чайки. Он мне не очень нравился, но я полагал, что скоро к нему привыкну. К тому же незримый собеседник обещал показать мне дерево, поэтому я сказал:

– Самые дружелюбные. Если ты прав и дерево, о котором ты говоришь, действительно загорится, я стану твоим другом по гроб жизни, коли хочешь.

– Вы серьезно? – Теперь голос звучал ближе.

– Абсолютно. – Я натягивал второй сапог.

– Вы были очень добры к ведьме, но в отличие от нее я живой.

– Я только потом понял, что она мертвая, – сказал я. – И я не знал, что она ведьма. Мы с Гильфом решили, что она живая, поскольку к дому вела утоптанная тропинка.

– О, иногда она поднимается и выходит.

У меня отвисла челюсть, и он рассмеялся при виде моей реакции. Странным, неприятным смехом, похожего на который мне ни разу не доводилось слышать прежде.

Когда я поднялся на ноги, он сказал:

– Дерево называется смолистой сосной. Вы не шутили? Насчет дружбы? Вам придется сначала настругать стружек. Я же не говорил, что вам не придется делать этого.

– Без проблем.

– А насчет дружбы вы серьезно? – спросил он.

– Конечно, – сказал я. – Мы с тобой друзья навеки.

– Мне нужен новый хозяин, а иметь хозяином рыцаря, наверное, здорово. Но я вижу у вас лук. Что, тетива промокла?

– Тетива лежит у меня вот здесь. – Я поднял и показал кожаный мешочек. – Наверное, она еще довольно сухая, но я не намерен вытаскивать ее и проверять.

– Я вам не понравлюсь.

– Ты уже мне нравишься. Честное слово.

– Ага, в качестве пищи. Возможно, вы ненавидите нас. Многие люди ненавидят, и ваш пес тоже.

Я попытался вспомнить, кого же я действительно ненавижу. Когда я валялся в форпике «Западного купца», я поначалу ненавидел крыс, но потом вдруг понял, что это глупо. Они же просто животные. Да, я пытался убивать их, так как они несколько раз кусали меня во сне. Но ненавидеть крыс не имело никакого смысла, и потому я перестал. Наконец я сказал:

– Я стараюсь не ненавидеть никого, даже крыс.

– Я не крыса.

– Я и не говорил, что ты крыса.

Ветки куста справа от меня легко дрогнули, просыпав несколько дождевых капель на землю. Увидев это, я заключил, что имею дело с существом незначительных размеров. В известном смысле я оказался прав. Но с другой стороны, ошибался.

– Ты невидим? – спросил я.

– Только по ночам. Следуйте за мной.

– Я тебя не вижу.

– Идите на звук голоса.

Собравшись с силами, я покинул лужайку, на которой рассчитывал развести костер, и потопал по мокрому лесу. Мне казалось, я вот-вот обращусь в ледяную статую.

– Сюда.

Тут я в первый раз увидел его (на самом деле – во второй). На поваленном дереве я заметил черную тень, которая исчезла, прежде чем я успел присмотреться получше.

– Вот здесь. Видите маленькое деревцо?

– Вроде, да, – сказал я.

– Отломите ветку и понюхайте. Запомните запах. Вы испачкаете руки в смоле, и они станут липкими.

У меня в мешочке, вместе с тетивой, лежал маленький ножик, которым я обстругивал свой лук. Отломив ветку, я вытащил ножик и срезал с нее восемь-десять тонких отростков.

– Видите, как сочится смола на срезе?

– Конечно, – сказал я. – Дерево будет гореть?

– Да. И хвоя тоже.

Я отнес охапку веток назад на лужайку, где остались мое оружие и одежда, и принялся строгать, покуда у меня под ногами не выросла большая куча стружек и сосновых иголок, пропитанных смолой. К тому времени когда я закончил, мой нож стал совсем черным. И руки тоже.

– Мне тоже не нравится, – произнес тихий голос, – но вообще-то цвет хороший.

– У смолы, ты имеешь в виду? Она только кажется черной, поскольку к ней прилипает грязь.

Я пытался оттереть смолу с ладоней мокрыми листьями, но безуспешно.

– Черный цвет – самый яркий и самый лучший. Самый выразительный.

– Ладно, – сказал я, – если все это загорится, я буду в восторге, независимо от цвета.

Я оставил свои испачканные руки в покое и достал кремень с огнивом. Как только я высек первый сноп искр, раздалось шипение и стружки мгновенно занялись желтым пламенем.

– Видите?

– Ну еще бы. – Я подбирал с земли ветки и бросал в костер. – Знаешь, ты действительно славный кот.

– Вы меня видели?

– Да, когда ты рванул на чердак. Ведь это был ты.

– Вы не ненавидите нас? Многие люди ненавидят.

Кот выпрыгнул из высокой густой травы на дальней стороне лужайки. По сравнению с человеком он казался страшно маленьким, но он был самым огромным котом из всех, каких мне доводилось видеть в жизни.

– Ты мне нравишься, – сказал я. – Я хотел бы приласкать тебя. Ну, когда отчищу руки от грязи.

– Вы ведь можете вылизать их, разве нет? – Он говорил без особой уверенности, но явно хотел, чтобы я попробовал это сделать. – Между прочим, меня зовут Мани.

– А я сэр Эйбел Благородное Сердце, – сказал я. – Рад познакомиться с тобой, Мани.

К тому времени когда костер разгорелся вовсю, Мани терся о мои ноги.

Загрузка...