Сантрелья

Глава двадцать девятая РЕВНОСТЬ

На богослужении мы со Святогором разместились у стены, не смея смущать праведное семейство. Беренгария метнула в мою сторону мрачный взор. Я сделала попытку улыбнуться ей, как ни в чем не бывало. Она покраснела и в ответ слегка растянула губы в подобии улыбки. Во время службы она беспокойно оглядывалась, переминалась с ноги на ногу — что-то сильно тревожило ее. Я же отдыхала душой, ощущая рядом благотворную энергию Святогора, отдыхала и телом после тяжелого дня под монотонный, но красивый молебен, звучавший в хорошем исполнении падре Эстебана. Пожалуй, я действительно почувствовала в эти минуты единение с Всевышним и высокий полет души и помыслов. Я благоговейно впитывала любовь и милость, посылаемую Господом, и трепетала, вбирая всеми клеточками любовь земную, исходившую от Святогора.

После богослужения Святогор отправился проведать Габриэля, а я побрела одна в покои больного священника. Но я немного заплутала в лабиринтах второго этажа, вернулась и хотела пройти через улицу, чтобы заодно прогуляться, шагнула на винтовую лестницу и пролетом ниже услышала голоса. Я остановилась, понимая, что мне уже не удастся пройти этим путем, и решила переждать в надежде, что разговор на лестнице не затянется. То, что я невольно подслушала, повергло меня в ужас.

— Мне пора идти, девочка, твоему брату нужна еще моя помощь и твой уход, — говорил мужской голос.

— Не уходите, побудьте со мной. Мне необходимо сообщить вам что-то очень важное, — уговаривал женский голос.

— Я слушаю тебя, Беренгария, — вежливо сказал мужчина.

— Сакромонт, это касается вашей… ну, как ее?…наложницы, — голос замялся. — Я от всех скрыла из-за вас, и вы теперь — первый, кому я сообщаю об этом, просто с целью предостережения.

— И что же? — торопил Святогор.

— Она знакома с этим странным узником, — четко выговаривая слова, произнесла Беренгария. — Я видела, как она общалась с ним в камере. Теперь, когда несчастья обрушились на наш дом, я совершенно уверена, что причина наших бед в ней, и я поняла, что должна рассказать вам.

— Почему же именно мне?

— Потому что… вы живете с …ней. Я хочу предостеречь вас.

Последовала пауза. Затем тихий голос Святогора:

— Спасибо, Беренгария. Сейчас узник находится под постоянным моим присмотром. К тому же я даю ему снотворное, чтобы он не смог ничего предпринимать.

— Я про него и не говорю! — вскричала девушка. — Она-то на свободе. Все зло — в ней.

— Хорошо, — примирительно сказал Святогор. — А теперь я пойду.

— Нет, постойте! — отчаянный вопль, словно зов о помощи, прокатился по лестничным пролетам.

Мне стало жаль глупую, наивную девочку. Я не сердилась на нее. Ее действия отличались импульсивностью. Она не давала себе труда оценить свои поступки. Она любила и поступала так, как ей подсказывало сердце и желание. Прежде всего, она очерняла свою соперницу в глазах любимого. Она не задумывалась над тем, в каком свете подает самое себя. А жаль!

— Да! — откликнулся Святогор.

— Вы уедете завтра?

— Это не мне решать. Я на службе у твоего отца. Как дон Ордоньо прикажет, так я и поступлю.

— Я не хочу, не хочу, чтобы вы уезжали, вы слышите, не хочу! — как капризный ребенок кричала она. Я даже представила себе, как она топает ногами.

— Не уезжайте, — уже тише раздался ее всхлипывающий голос, после небольшой паузы. — Я не смогу без вас… Как же я буду ухаживать за братом?

Ага, все же здравый смысл не был чужд ей, и в нужную минуту она дала логическое объяснение своим капризам. Но она тут же все испортила:

— Я люблю вас. А вы … вы любите меня?

Молчание в ответ. Да-а, Святогор оказался в положении Онегина, но на сей раз я заняла сторону последнего, хотя всегда, вероятно, из чисто женской солидарности принимала сторону Татьяны.

— Я люблю тебя как дочь моего господина, как милую, добрую девочку, — ответил после паузы Святогор. — Мне тридцать пять лет. Я намного старше тебя и гожусь тебе в отцы. К тому же, я в вашем доме пленник, и думаю, твоему отцу бы не понравились наши отношения. Я не имею на это права.

Онегин с вечной отповедью! Мой добрый Святогор оказался не тоньше и не умнее пушкинского героя. Но я не ведаю, какие-такие слова мог бы найти тот или другой, чтобы тонко и тактично объяснить женщине, что он ее не любит. Вряд ли такие слова существуют вообще!

Я услышала всхлипывания. Девушка плакала, и сквозь слезы упрекала:

— Неправда! Все дело в этой вашей наложнице. Это из-за нее вы говорите так. Ни мой отец, ни сам падре Эстебан не смогли бы запретить мне любить вас! И я докажу вам это. Только уберу сначала вашу наложницу, шпионку и ведьму.

— Ты слишком разволновалась. Пойдем. Мы нужны твоему брату. Не надо плакать, ты огорчишь мальчика, — молвил Святогор.

Послышались приближающиеся шаги вверх по ступенькам. Я едва успела юркнуть в коридор, из которого вышла несколько минут назад. Я была в полуобморочном состоянии. Ноги подкашивались, руки дрожали, а в груди что-то давило и жгло, болью растекаясь по всему телу. Я несколько раз глубоко вдыхала воздух, пытаясь взять себя в руки. Переждав немного, я вновь шагнула на винтовую лестницу и начала медленно, неверными шагами спускаться. Как сомнамбула, я выплыла на улицу и столкнулась с падре Эстебаном.

— Элена? — изумился он. — Что ты здесь делаешь? Почему ты до сих пор бродишь здесь?

— Святой отец, я заблудилась в коридорах, — замялась я.

— Что с тобой? На тебе лица нет. Где ты была? Почему ты плачешь? — строго вопрошал он.

И только тогда я почувствовала, как по щекам моим текут слезы.

— Мне страшно, — неожиданно для самой себя призналась я.

— Пойдем со мной, — потребовал священник.

Мы вновь окунулись в духоту башни, поднялись до уровня большого зала и у его входа встретили донью Эрменехильду. Эта женщина вызывала у меня невольное уважение, и я инстинктивно тянулась к ней, хотя она ни разу не беседовала со мной с глазу на глаз и вообще не проявляла к моей персоне особого интереса.

— Падре? — удивилась она, окинув меня бесстрастным взглядом.

— Эта девушка бродила по замку. Одна! — ответил святой отец. — Я застал ее, выходящей из башни на улицу.

— Она расстроена чем-то? Вы обидели ее? — осведомилась она, и в голосе ее промелькнула лишь тень сочувствия, в целом же тон ее оставался таким же сдержанным.

— Нет, я застал ее уже в таком состоянии.

— Ее место у постели больного, если я не ошибаюсь, — твердо констатировала хозяйка.

— Ее место — в темнице, в этом я убежден, — парировал священник.

Боже, как унизительно! Они говорили обо мне в третьем лице в моем присутствии, словно я вещь, или предмет, или отвлеченное понятие.

— Это не вам решать. — Женщина тоже знала, кто в доме хозяин.

— Вот я и направляюсь к дону Ордоньо, — вежливо улыбнулся падре.

В большом зале проходила вечерняя трапеза. Священник оставил меня у двери, приблизился к сеньору и что-то сообщил ему. Из-за стола поднялся дон Альфонсо и, буркнув что-то вроде: "Я отведу ее", устремился ко мне. Через весь зал мы подошли к противоположному выходу. В это мгновение в зале появились Беренгария и Святогор. Заметив меня с доном Альфонсо, девушка завизжала, как безумная:

— Что делает здесь эта особа с моим братом? Прочь от моего Альфонсо!

— Дочь моя, что ты хочешь этим сказать? — удивился дон Ордоньо.

— Беренгария, что с тобой? Успокойся! — строго наказала донья Эрменехильда. — Твое поведение недостойно.

— Вы просто не знаете. Я скажу при всех, что мы пригрели змею, — гордо выкрикнула девушка и быстро зашагала к столу:

— Отец, не верьте этой девице. Она ведьма! Она заодно с тем узником-колдуном. Я точно знаю. Из-за нее не выздоравливает святой отшельник. Из-за нее ранен мой маленький брат.

— Но…, — дон Ордоньо хотел что-то возразить.

— Пожалуй, это верно, — перебил его падре Эстебан. — Я застал ее сейчас бесцельно бродившей по замку. Неизвестно, чем она за-нималась. С момента окончания службы прошло много времени. Что понадобилось ей в коридорах замка, что нужно ей во дворе?

— Отец, я не успокоюсь, пока ты не бросишь ее в подземелье, — взмолилась дочь. — Она может убить Габриэля. Вот и Сакромонт того же мнения, а он-то знает ее, как никто другой.

Святогор от изумления вздрогнул и ринулся прямо к хозяину:

— Дон Ордоньо, ваша милость, это совсем…

— Я все понял, Сакромонт. Все в порядке. Хорошо-хорошо, — согласился, не выслушав, владелец замка. Он не в силах был отказать дочери. — Альфонсо, ты понял, куда ее следует отвести?

— Позвольте я отведу ее, чтобы не отрывать дона Альфонсо от трапезы? — вызвался Святогор, отчаявшись призвать хозяина к вниманию.

— Давай отведем ее вместе, — натянуто предложил хозяйский сын.

Святогор уже приближался к нам, как вдруг зычный бас пригвоздил его к месту:

— Сакромонт! Останься! Альфонсо справится с этой задачей сам.

Покинув зал, мы долго и молча спускались в подземелье. Я уже плохо соображала, и все дальнейшее воспринимала, как во сне или в угаре. Альфонсо сдал меня надзирателю, а тот отвел в каменную вонючую клетку и пристегнул к стене кандалами. Молодой хозяин внимательно наблюдал за его действиями и шагнул в каморку, когда надзиратель вышел. Он тщательно проверил кандалы, что-то подкрутил в них. Они как будто туже сдавили мне руки и ноги.

— Прощай, Элена, — прошептал наследник и долгим взглядом посмотрел мне в глаза. В его взгляде я прочитала боль и растерянность.

От изумления я несколько пришла в себя. Он ушел.

Эту ночь я провела в тюрьме.