Секретарша из романа

Глава четырнадцатая

Следующим вечером после работы Эдриан приходит ко мне домой.

В этот раз он предупреждает меня об этом заранее. Я говорю ему, что горизонт чист, но что я не могу гарантировать, что мои родители внезапно не свалятся нам на голову. Я уже позвонила матери и оставила ей голосовое сообщение, в котором подтвердила, что приеду домой на День Благодарения, но надеюсь, что всё ещё смогу отменить всё в последнюю минуту. Я просто подожду, пока она не уедет из города и не утрясёт все планы с другими родственниками, так что уже не сможет за мной приехать.

По крайней мере, до конца праздников. А после я как-нибудь с этим разберусь.

В этот раз он не приносит с собой нижнее белье и даже не делает никаких комментариев по поводу того, какое вино напоминает вкус моей киски. Но он приносит ужин из какого-то модного итальянского ресторана, в который я никогда не смела и ногой ступить, и впервые с тех пор, как мы поцеловались в бассейне, я чувствую, что мы и правда могли бы встречаться.

Не уверена, как к этому относиться.

– Пока вроде всё хорошо, – говорит Эдриан, наливая себе ещё один бокал красного вина, которое не является Божоле-нуво. Это он о том, что моя мать все ещё не ломится ко мне в дверь, и я зло на него шикаю.

– Не искушай судьбу, – шиплю я, словно судьба не услышит меня, если я буду говорить шёпотом.

Он пожимает плечами.

– Я не суеверный.

Раздаётся дверной звонок.

– Добро пожаловать в ад, – бормочу я и иду открывать.

Моя мать одаривает меня ледяной улыбкой.

– Вижу, ты пересмотрела свои планы на праздники.

– Да, что ж, полагаю, ты была довольно убедительна, – я стою посреди прохода, пытаясь преградить ей дорогу. – Я сейчас вроде как занята.

– Ерунда. У тебя всегда найдётся время для своей матери, когда она приезжает издалека, чтобы навестить тебя, – она протискивается мимо меня, и играет с Эдрианом в гляделки, пока отодвигает себе стул с другой стороны стола. – Что ж. Похоже, вы неплохо восприняли новости, если, конечно, она не приберегла их для постельного разговора.

Я стискиваю зубы.

– Всё хорошо, мам. Правда. Я уже сказала ему, что не собираюсь этого делать.

– Ну конечно, – она слегка гримасничает. – Но ты всё равно собираешься это сделать. Я же вижу это по твоему лицу. Для такой лживой маленькой ведьмы, как ты, ты никогда не умела хорошо врать.

Я прямо вижу, как при этих её словах у Эдриана отвисает челюсть, как будто он не может поверить в то, что слышит. Или, быть может, он просто собирается заглотить свою жертву целиком; по нему всегда трудно сказать.

– Ты смеёшься надо мной? – шипит моя мать. И я осознаю, что тот ментальный образ вызвал у меня на лице довольно неуместную улыбку, но мне не особенно хочется её скрывать. Когда Эдриан рядом со мной, я чувствую себя сильнее и увереннее.

– Нет, – говорю я ей. – В тебе нет ничего смешного, мама.

Эдриан прочищает горло.

– Не говорите с ней так.

В глазах моей матери вспыхивает яростный гнев.

– Она моя дочь, мистер Райзингер. Я буду разговаривать с ней так, как захочу.

– У вас отлично получается запугивать, миссис Бёрнс, – говорит он угрожающе тихим голосом. – В этом мы с вами одного поля ягоды. Может быть, у вас и есть надо мной преимущество в несколько десятков лет опыта, но и я так легко не сдаюсь.

Она лишь чуть заметно изгибает бровь. Она не принимает его всерьёз – пока нет.

– Меня не слишком-то радует то, как вы распоряжаетесь жизнью моей дочери, – говорит она в ответ.

Пальцы Эдриана отбивают на столе медленный смертельный ритм. Моя мать резко переводит на него взгляд и пристально смотрит на него, её губы с каждой секундой становятся всё тоньше.

Выражение его лица ужасает. Но в то же время от его красоты захватывает дух.

– Я, по крайней мере, ценю её, – говорит он, у него тихий, ровный и спокойный голос. – У вас замечательная и красивая дочь. Мне очень жаль, что вы этого не видите. Но что ещё хуже, так это то, что вы говорите с ней так, будто она стала для вас сплошным разочарованием. Миссис Бёрнс, честно говоря, меня не трогают ваши попытки давить на чувство вины. И животное может родить ребёнка и вырастить его, так что это не производит на меня особого впечатления. Не знаю, как Меган стала такой, какой стала, но всё, что я вижу, так это то, что вы пытаетесь затюкать её и снова превратить в маленькую испуганную девочку только ради того, чтобы почувствовать себя значимой. Я не хочу этого слышать. Я сказал то, что должен был сказать, и если Меган собирается и дальше позволять это вам… что ж, с этим я ничего не могу поделать.

Он медленно встаёт. Я не решаюсь смотреть на свою мать. У меня колотится сердце, кровь приливает к голове и пальцы начинает покалывать.

Я тянусь к нему и хватаю его за запястье.

– Не уходи, – тихо прошу я.

– Что ж, – голос моей матери тихий и нервный. – Похоже, ты сделала свой выбор. Не приползай ко мне обратно, когда он найдёт себе кого-нибудь похудее…

Эдриан ударяет рукой по столу. Я почти выпрыгиваю из кожи, но всё моё тело трепещет от опьяняющей смеси благодарности, страха и...

И любви.

– Убирайтесь отсюда к чёрту, – рычит он. – Вы её слышали. УБИРАЙТЕСЬ ОТСЮДА К ЧЁРТУ.

Моя мать хлопает за собой дверью, но я едва слышу звук. Я начинаю возиться с одеждой Эдриана ещё до того, как осознаю, что происходит, затем толкаю его к стене и падаю на колени.

Я ласкаю его отчаянно и поспешно, но он поднимает меня на ноги до того, как я успеваю заставить его кончить. Он целует меня до тех пор, пока у меня не начинает кружиться голова, затем разворачивает меня и прижимает к столу. Его рука лежит на моей пояснице, он заставляет меня согнуться в талии и принять нужную позу. И стягивает вниз мои трусики и пижамные штаны.

Он знает без просьб с моей стороны, что именно мне нужно.

Сначала он действует медленно и мягко, лёгкие шлепки сопровождаются лаской. Затем он шлёпает меня всё сильнее и сильнее, пока у меня не выступают слёзы, которые я сдерживала всё это время. Он шлёпает меня всё то время, пока у меня слёзы текут ручьём, заливая мой обеденный стол.

Большинство мужчин побоялись бы меня трахать, пока я так плачу, всхлипывая, словно из меня вырвали душу, но Эдриан, Эдриан знает. Он знает, когда именно мне нужно почувствовать его внутри себя, растягивающего меня, заставляющего моё тело принять ещё одно испытание. Каждое ощущение изгоняет из моего разума вину, страх и всё дурное. Каждый толчок, каждое движение моих бёдер напротив твёрдого дерева, которые, безусловно, оставят синяки. Каждый удар его ладони.

Он хватает меня за волосы у корней и запрокидывает мне голову, и я хнычу. Но я помню стоп-слово, и он знает, что я его помню. Он не останавливается. Он даже не колеблется.

Каждый его вдох сопровождается рыком. Я чувствую скрученное в его теле напряжение, всё, что он сдерживал, слушая оскорбления моей матери. Очень медленно, один за другим, он заменяет маленькие кусочки моей ненависти к себе странным, острым чувством радости. Один кусочек – один толчок. Одно сердцебиение. Один вдох.

Их так много, их осталось ещё так много, так много маленьких кусочков в местах, которые я даже не могу найти. Но это начало.

Как бы это ни выглядело со стороны, то, что я чувствую в его движениях, в его прикосновении, это что-то предельно простое. Но это что-то, что представляет собой революционный концепт для меня.

Я важна. Я что-то значу. Я важна.

Не более худая я. Не я в одежде подороже и с более удачной стрижкой. Не я с более плоским животом. Не я с более высокой учёной степенью в какой-нибудь полезной области. Не более дисциплинированная я, обладающая большим самоконтролем.

Просто я. Просто я, такая, какая я есть, какой я бываю каждый день, когда просыпаюсь по утрам, и мне даже не нужно прикладывать для этого никаких усилий.

Я кричу его имя, когда кончаю, и мне плевать на моих соседей.

После я каким-то образом оказываюсь сидящей на полу, мои помятые штаны кое-как натянуты мне на бёдра, трусики надеты немного набекрень, и у меня продолжают литься слёзы. Эдриан садится со мной рядом и тянет меня к себе на колени. Он целует меня в лоб и шепчет, что всё будет хорошо.

Я не слишком-то ему верю. Но это не так уж важно.

Потому что у меня есть он.

Я засыпаю вся в слезах и просыпаюсь влюблённой в Эдриана Райзингера.

Может быть, я была влюблена в него и раньше. Может быть, я всегда любила его. Я не знаю, но мне требуется меньше времени на то, чтобы осознать это, чем на то, чтобы понять, что он ушёл.

Он отнёс меня в кровать прошлой ночью, раздел меня, забрался со мной под одеяло и обнимал меня, пока я не заснула. Я помню это. Не то, чтобы я ожидала, что он будет здесь, когда я проснусь, но всё равно чувствую укол разочарования, когда включаю кофеварку.

На холодильнике нет записки, на зеркале тоже не написано ничего, что могло бы проявиться на стекле от пара, пока я принимаю душ. Он не позвонил и не написал. Не знаю, что об этом думать, и это пугает меня больше, чем, вероятно, должно.

Прошлым вечером я была словно оголённый нерв. Теперь я немного пришла в себя, но моя влюблённость никуда не делась. Это чувство тихонько пульсирует во мне с каждым ударом сердца, теперь оно такая большая часть меня, что я не понимаю, почему когда-либо его отрицала. Именно поэтому я и знаю, что оно истинно.

Чувства Эдриана представляют для меня несколько большую загадку, но он не встрял бы в схватку между мной и моей матерью – дважды – если бы не заботился обо мне.

На время работы я умудряюсь взять себе в руки, но моё сердце стучит всё сильнее, я боюсь того, что он скажет мне, когда я войду в его кабинет. У меня так дрожат руки, что я почти проливаю его кофе, и как только я захожу к нему, то начинаю думать, что, возможно, и стоило бы его пролить. И желательно прямо ему на колени.

– Привет, эм… – я медленно присаживаюсь. – Я скучала по тебе этим утром.

Он поднимает на меня глаза. Чёрт. Мы и правда делаем это снова?

– Я сожалею о том, что случилось вчера, Меган, – говорит он. – Я переступил границы дозволенного. Этого не должно было случиться. Если хочешь, я могу попробовать извиниться перед ней… но уверен, что она не захочет меня слушать.

– Ты не переступал никаких границ, – настаиваю я, жгучие слёзы уже выступили в уголках моих глаз. Проклятье. – Ей нужно было это услышать, и мне тоже нужно было это услышать.

Эдриан молча обдумывает мои слова. Он явно хочет сказать тысячу вещей, но не говорит, он снова закрылся от меня – какая-то внутренняя дверь, которую он приоткрыл для меня, снова с грохотом захлопнулась, и я не знаю, как или почему это случилось.

– Я увлёкся, – тихо говорит он. – Мы оба увлеклись. Это часто с нами происходит, не так ли?

Он поднимает на меня глаза и настороженно улыбается, словно надеется, что я позволю ему сорваться с крючка.

Да ни черта.

– Отлично, – говорю я, поднимаясь на ноги. – Отлично. Просто фантастика. Значит, только я чувствовала всё это прошлой ночью, да?

Он испускает долгий выдох.

– Я этого не говорил.

– Так что? – я скрещиваю руки. – Ну?

– Я просто думаю… просто потому, что что-то кажется хорошей идей, не значит, что это так на самом деле, – он всё ещё не смотрит на меня. – Я причиню тебе боль, Мэг. Как только я окажусь к тебе достаточно близко, чтобы сделать тебя счастливой, я причиню тебе боль. Это неизбежно.

Я не могу с ним спорить.

Прошли месяцы с тех пор, как я плакала из-за него в туалете, надеясь, что никто другой не войдёт внутрь и не увидит меня.

Я ненавижу его.

Только на самом деле я не ненавижу его. И в этом и заключается моя самая большая проблема.

Когда я прихожу домой, то делаю единственное, что могу придумать: я звоню Изи.

Мы обменялись номерами перед тем, как закончилась конференция, и она сказала мне позвонить, если я когда-нибудь захочу поговорить. Это, очевидно, считается, даже несмотря на то, что мне приходится быстро соображать, что говорить, чтобы случайно не выболтать ей большой секрет.

Мне удаётся рассказать предысторию так, чтобы это не нарушило нашу легенду, где я автор, а он – мой редактор. Изи терпеливо слушает, время от времени издавая поощряющие звуки, пока я продолжаю свою тираду.

– Я не знаю, что делать, Изи. Действительно не знаю. От меня, вероятно, отреклись собственные родители, но ничего страшного, верно? – я издаю истерический смешок. – Это не должно стать большой потерей. Мне будет без них лучше. Я знаю это. Я тысячу раз пыталась понять свою маму, навести между нами мосты. Но она ведёт себя так, будто я принадлежу другому биологическому виду. Она просто не может принять того, что я её дочь. И мой отец, он просто стоит рядом и притворяется, будто не видит всего этого. Эдриан был прав. То, как они обращаются со мной, – чудовищно, и единственная причина, по которой я с этим мирилась, заключалась в том, что предполагается, что я должна с этим мириться. Что ж, к чёрту всё это. К чёрту это и к чёрту их. Но суть в том, что я никогда бы не пошла против своей матери, не будь его рядом со мной в тот момент. Он теперь всё, что у меня есть. И он этого не понимает.

Изи молчит целое мгновение, позволяя мне закончить.

– Думаю, это-то он как раз понимает, Нэт. Думаю, он это понимает, и это пугает его до чёртиков. Это не извиняет того, что он ведёт себя как говнюк, но из того, что ты рассказала мне, становится понятно, что серьёзные отношения для него что-то вроде преследующего его бешеного медведя. В его поведении нет логики или смысла. Он просто пытается защитить себя – и тебя.

Это имеет смысл, и мне ненавистно то, что это имеет смысл.

– Отлично. Знаешь что? Отлично. Если он не хочет ничего серьёзного, прекрасно! Но если он не хотел отношений, он не должен был вести себя так. Совать свой нос в мои семейные дела. Я могла бы и дальше поддерживать с ними мир. Это не принесло бы мне особенного счастья, но, по крайней мере, у меня всё ещё была бы семья.

– Уверена, ты всё ещё можешь помириться со своей мамой, – говорит Изи мягко. – Если это то, чего ты действительно хочешь.

– Но это не то, чего я хочу! – я чувствую, как рыдание зарождается у меня в горле. – Я не могу. Не могу и дальше терпеливо сносить всё это. Он не сказал ничего кроме правды, и моей матери нужно было это услышать. Я не буду за него извиняться. Но, вообще-то, я и не должна.

У меня мысли скачут, и я едва ли способна говорить связно, но, по крайней мере, я это понимаю. Не уверена, понимает ли хоть что-нибудь Изи, но в худшем случае она притворяется, что понимает, и этого достаточно.

– Я ни на секунду не сомневаюсь в том, что ты ему не безразлична, – говорит она наконец. – Когда я первый раз увидела вас вместе, то была уверена, что вы – пара. Он не мог от тебя глаз отвести.

Мило с её стороны сказать это, но я не особо ей верю. То, что она почувствовала между нами, было лишь сексуальным напряжением, пусть даже романтику в ней хотелось интерпретировать это иначе.

Мы, наконец, заканчиваем разговор, когда я понимаю, что мне больше нечего сказать. Она заставляет меня пообещать, что я позвоню ей, если мне нужно будет поговорить, и я говорю ей, что так и сделаю. Но она просто будет повторять мне всё то же самое снова и снова, и она не знает настоящей истории. О годах невыполнимых стандартов и саркастических замечаний, вся цель которых была в том, чтобы заставить меня чувствовать себя хуже его.

Не требуется докторская степень по психологии, чтобы понять, какова моя роль во всём этом. Только естественно, что я стала добиваться признания от кого-то столь требовательного и холодного, ничего другого я и не знала. Люди больше всего ошибаются на мой счёт, когда думают, что поведение Эдриана не задевает меня. Конечно же, оно меня задевает. У меня просто есть уникальная способность мириться с ним – спасибо моей матери за то, что она впрыскивала мне маленькие, но постоянные дозы этого яда всё моё детство.

Я, вероятно, ещё в большем непорядке, чем Эдриан, но, когда мы вдвоём, это превращается в чёртов цирк.